Текст книги "Неотвратимость"

Автор книги: Г. Айдинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

– Возможно, – соглашается Сергей. – Но это «недоразумение» мы обязаны оформить. Будь добр, друг, – говорит Сергей парнишке-дружиннику. – Подбеги вон к той остановке автобуса. Пригласи двух пассажиров. Расскажи, в чем дело, – мол, свидетели обязательно нужны. Уверен, они не откажутся на несколько минут задержаться ради такого случая.

Задержанного привели в отделение милиции. Обыскали. И нашли еще пятнадцать ключей.

Положили улики на стол, стали сравнивать с теми образцами, что на всякий случай захватил с собой Шлыков.

– Целая коллекция. И девять ключиков, бесспорно, от замочков «Москва». – Сергей, находившийся на седьмом небе от привалившей ему удачи, готов был и преступника называть тоже нежно-ласкательно. Но, одернув себя, он строго спросил у задержанного: – И теперь будете уверять, что я не я, и лошадь не моя, и я не извозчик?

– А чего ж. Буду. Вы правильно заметили насчет коллекции. Кто марки собирает, кто этикетки от спичечных коробок. А я интересуюсь ключами от английских замков.

– И вас волнует главным образом серия ключей от замка «Москва». Понятно. А нельзя ли узнать вашу фамилию и имя-отчество, уважаемый «коллекционер»?

– Не собираюсь скрывать. Корнилов Матвей Данилович. Родился и сейчас живу и работаю все в той же деревне Рахманово Куркинского района Тульской области. Автомеханик по специальности. В свое время даже гаражом заведовал. Но образования законченного не получил. – Не ожидая вопросов, разъясняет Корнилов. – Учился в Тимирязевской сельскохозяйственной академии на факультете механизации. С тремя курсами справился, и жизнь заставила на хлеб зарабатывать. Ну и втолковываю ребятишкам азы знаний по тракторному и автоделу.

– Судился?

– Было. За нарушение паспортного режима. Семья в столице. И жил тут «на птичьих правах». Раз предупредили, два, оштрафовали. Потом за непослушание срок дали. Отбыл. Прописан в Рахманове.

– И в Москве снова оказались, конечно, проездом?

– Отнюдь. Я же сказал: жена, ребенок здесь. На Таганке живут. Привез сыну гостинцы.

– А в Зеленоград вас случай забросил?

– Опять не угадали, – Корнилов не обращал никакого внимания на иронический тон Сергея. – Товарища искал, друга детства. Мишей его зовут, по фамилии Воробьев.

Все, что Корнилов говорил о себе, своих близких друзьях, подробнейшим образом зафиксировали здесь же, в отделении. Допрос вел сначала Шлыков, потом его сменил подоспевший сюда Павел Калитин. Показания Корнилов давал тихим, спокойным голосом, ни разу не сорвавшись ни на раздражительную интонацию, ни на подобострастие, заискивание. Внимательно прочитал и не торопясь, с росчерком подписал каждую страницу.

Обходительный, вежливый, скромный. Опрятно одет, хорошо выбрит, тщательно причесан: его рыжеватые, зачесанные назад волосы сделаны немного волнистыми, явно не без помощи перманента. Он совершенно не бросался в глаза ни своим внешним видом, ни одеждой. «Средний» человек. Среднего роста. Среднего возраста. Среднего телосложения. Продолговатое лицо. Невинные серо-голубые глаза.

У него было семь фамилий. Девять раз его судили за кражи. Установить это удалось на следующий же день после того, как у Корнилова сняли в МУРе отпечатки пальцев. Но с ним продолжали разговаривать так, как будто верили его россказням. И это держало преступника в огромном напряжении. Он прекрасно понимал, какими возможностями располагает розыск и что совсем не зря вот уже два дня подряд длятся эти в общем ни к чему не обязывающие беседы. Что затеяли оперативники? Какую неожиданность готовят? Но Корнилов до самого последнего момента держался как ни в чем не бывало. С казавшегося ему достаточно благонадежным нагромождения обмана, запирательств, хитрых уверток его приходилось низводить, нет, силой реальных, неопровержимых доказательств припирать к краю и сбрасывать с очередной позиции. И каждый свой плацдарм он отдавал после жесточайшего боя, только окончательно убедившись, что сопротивляться дальше не имеет никакого смысла.

– Хватит, гражданин Корнилов, не будем зря расходовать больше золотое время. Смотрите, убеждайтесь.

Двое суток понадобилось Пете Кулешову и Валерке Венедиктову, чтобы обернуться туда-назад. В Рахманове, родной деревне Корнилова, они опросили за это время всех без исключения его родственников, всех соседей, работников сельсовета. Теперь Корнилов обстоятельно читал, рассматривал протоколы допроса свидетелей, справки из сельсовета и школы.

– Могу прибавить еще один документ, – Павел положил на стол перед Корниловым выписку, из которой была видна вся его «уголовная биография». – Надо бы нам условиться по поводу того, как к взаимной выгоде построить наши дальнейшие отношения.

– Вы насчет чего?

– Насчет того же. Как видите, запираться совершенно бесполезно.

– А мне не в чем запираться.

– Вот-вот. И вводить нас в заблуждение не стоит пытаться.

– Я и не вводил.

– Где уж там. Говорите, живете в Рахманове. А видели вас в деревне всего несколько дней, пока, очевидно, оформляли прописку. А потом ни разу не были в деревне за все девять месяцев после последнего побега из колонии.

Корнилов молчит.

– Вот ваши первые показания, где вы утверждали, будто судились всего один раз и лишь за нарушение паспортного режима. Изображали из себя жертву любви к семье, от которой вас оторвали обстоятельства жизни. Жена у вас действительно порядочный человек. И дети должны вырасти хорошими людьми. А вы?

Корнилов молчит.

– Пустой бланк с печатью похитили из канцелярии школы и сами его заполнили. Так появилась фиктивная бумажка с места работы.

Корнилов молчит.

– А в Рахманове вы, гражданин Корнилов, не спросили даже, где похоронены ваши отец с матерью. Интересовались только другом детства Михаилом Воробьевым. И нужен был вам друг совсем не для того, чтобы предаваться воспоминаниям юности.

Это говорит уже не Павел Калитин, ведущий допрос, а присутствующий при нем майор Вазин. Едва только появилась на горизонте фигура Михаила Воробьева, майор сам принялся проверять ее со всех сторон. И старания его были вознаграждены: версия о группе вновь возобладала. Как тут удержаться и не провести психологическую атаку на Главаря! А то, что перед ними именно Главарь, сотрудники МУРа не сомневались.

Но и наступление майора, в котором опытный Корнилов, несмотря на штатский костюм, сразу угадал по манере держаться «начальство», ни на йоту не изменило линии поведения Главаря: там, где ему сказать было нечего, он предпочитал не проявлять инициативы и молчать, Благо прямых вопросов ему не задавали.

– Чтобы вам было легче в дальнейшем ориентироваться, – продолжал майор Вазин, – можем сообщить, что живет Михаил Воробьев в Москве, на Открытом шоссе. Работает грузчиком в магазине «Дары природы». Судили его не так давно за хулиганство. Дали пятнадцать суток. И есть одна любопытнейшая деталь: как раз в те пятнадцать дней, что он находился под надзором милиции, прекратились, квартирные кражи, которыми неизвестные жулики так тревожили москвичей в последние девять месяцев. Показательно, а? Девять месяцев прошло с момента вашего появления в Москве. И девять месяцев, без двух недель, город лихорадили квартирные кражи. А вынужденный перерыв в пятнадцать дней падает точно на то время, что ваш соучастник отбывал наказание.

Корнилов молчит.

– Будем считать, что на первый случай вы, гражданин Корнилов, достаточно осведомлены и не станете отклоняться слишком далеко от истины, – старший лейтенант Калитин вновь взял руководство допросом в свои руки. – Итак, прошу ответить на вопрос. Чем вы занимались в Москве после того, как приехали сюда из Тульской области?

– Искал работу.

– О какой работе могла идти речь, если у вас не было ни паспорта, ни трудовой книжки?

– Я полагал, что смогу устроиться на какую-либо единовременную работу, не требующую полного оформления. Думал – хватит справки о прописке.

– Допустим. Где вы жили все это время?

– В аэропортах, на вокзалах.

– Ваш внешний вид противоречит такому утверждению.

– Иногда договаривался с администраторами и устраивался в гостиницах на окраине Москвы или в пригородах. Так было, в частности, в последнее время.

– Назовите гостиницы, где вам давали приют.

– Не помню. А если бы и вспомнил, не назвал. Зачем мне подводить людей, которые шли мне навстречу?

– Такое благородство делает вам честь. Тогда еще один вопрос, надеюсь, на него вам ничего не помешает ответить: чем вы объясните обилие найденных у вас ключей от замков типа «Москва»?

– Я уже говорил. Другого объяснения дать не могу.

– Согласимся на время и с таким вариантом ответа. Конкретизируем несколько вопрос. Был проведен следственный эксперимент. Ключами из вашей «коллекции» поочередно пытались открывать замки квартир, которые были обворованы в Зеленограде. Вот этот ключ – прошу вас, посмотрите на него внимательно. Посмотрели? Отлично. Так вот этим ключом легко и непринужденно, даже лучше чем хозяйским ключом, была открыта дверь в квартире обворованного гражданина Сякина.

– Случайность.

– Вы предупредили мой вопрос. Я как раз и хотел спросить: роковым совпадением или чем иным сможете вы объяснить, что среди отобранных у вас ключей – а их всего было в двух связках, как вы знаете, двадцать три штуки, – среди них пять ключей отлично подходили к замкам квартир, где были совершены в Зеленограде кражи?

– Претензии такого порядка надо адресовать не мне, а заводу, изготовляющему замки «Москва».

– Зафиксируем и этот ваш ответ в полной неприкосновенности. Только, гражданин Корнилов, вам следует учесть, что разумность вашего поведения дает существенную трещину. Скоро, вероятно, я передам ваше дело своему товарищу, следователю Пащенко. Так он, имея в виду случаи, подобные вашему, весьма остроумно замечал: «И Гнат не вынуват, и Кылына невинна, тильки хата вынувата, що пустыла на ничь Гната». За правильность произношения не ручаюсь, но суть этой едкой украинской прибаутки должна бы вам сказать – довольно, я начинаю выглядеть со своим упрямым запирательством уже несколько смешновато.

Но Корнилов оставался верен себе. Его возили в Зеленоград, при нем его же ключами открывали замки квартир, где он бывал «незваным гостем» несколько ранее, – ничего не помогало.

– Мало, что ключи подходят. Это еще не факт, а предположение – раз ключи нашли у меня, значит я и есть «домушник». А кто меня заставал? Где они, краденные мною вещи? Что? Только потому, что раньше воровал, так и буду считаться жуликом навсегда? Может, я все силы прилагаю, чтобы покончить с прошлым, а вы меня в яму толкаете? Так не пойдет. Где у вас доказательства, что эти кражи мои? Нет у вас доказательств. За побег – согласен, судите. А зря навет на человека возводить у нас в стране не полагается.

Ни слова не удалось вытянуть и у Михаила Воробьева. Больше того, он потребовал допроса свидетелей и полностью доказал свое алиби: продавцы из магазина «Дары природы» в один голос подтвердили, что с десяти до двенадцати часов дня, то есть как раз тогда, когда происходили кражи, его неизменно видели на работе.

Никто из пострадавших, даже те, кто заявлял о будто бы увиденных ими «двух мужчинах с женщиной», – никто не опознал ни Корнилова, ни Воробьева. Это было, впрочем, и не мудрено, так как Главарь действовал настолько осмотрительно, что в десятках случаях, когда посещал чужие квартиры, он ни разу не попадал в чье-нибудь поле зрения.

– Ничего, гражданин Корнилов, не тревожьтесь понапрасну, доказательства еще будут. А сейчас давайте во всех деталях вспомним с вами каждый день вашего пребывания в Москве. Где были? С кем разговаривали насчет работы? Где жили? Где ночевали? Где хранятся ваши личные вещи? На какие средства существовали? Видите, сколько вопросов накопилось. А их будет еще больше. Ведь вы в Москве пробыли до момента ареста больше девяти месяцев. Значит, нам и предстоит с вами досконально описать каждый день из этих девяти месяцев.

– Ошибаетесь. Это не нам с вами, а вам, только вам, предстоит вся эта работа во всем ее немалом объеме. Законы, слава богу, я знаю. Не мне надо доказывать, что я не верблюд, а вам нужно мне, суду доказать, что я есть сие двугорбое животное. Вот и доказывайте! А у меня плохая память. Хоть убейте, не смогу вспомнить как да что. Насчет средств – пожалуйста. У меня специальность есть, трудился добросовестно. А за труд платят денежки. И накопил понемногу. На них и жил, на накопления. Думал – как станут подходить к концу средства, так и махну куда подальше. А может, и возвращусь обратно к себе, в Тульскую область. Выхлопочу паспорт. Определюсь на работу. И заживу. Милиция в наших краях не очень дотошная. Так что могло все и обойтись.

– Очевидно, этой верой в наивность и простосердечие милиции вы и сейчас питаете свои иллюзии. Оговорюсь – делаете вид, что питаете. Сами того не замечая, вы нет-нет да и выдаете свою тревогу, беспокойство; раздражение, злоба проскальзывают у вас и в тоне и в беспомощности полемики, которой очень не хватает вашей прежней уверенности и показной логичности. Допустим даже, что вы чисты, как голубь, и последние девять месяцев, скопив в неизвестные времена крупную сумму, жили на нее и даже мысленно не позарились на чужое. Но какой же здравомыслящий человек станет всерьез рассчитывать на то, что после второго побега из мест заключения, после дважды повторенной подделки документов, после стольких месяцев пребывания на нелегальном положении, когда твоей личностью вынуждены весьма пристально заниматься органы власти, – какой чудак после всего этого возьмется утверждать, что собирался «зажить» под собственной фамилией (как вы могли в родных местах выдать себя за кого-нибудь другого!) и остаться безнаказанным? Несолидно, несерьезно ведете вы себя, гражданин Корнилов. И пора бы вам было догадаться, что наша терпимость в беседах с вами объясняется совсем не нашей слабостью. Хочется, знаете ли, представить себе меру падения человека, который в десятый раз окажется перед судом. Для тех, кто будет решать вашу судьбу, вовсе не безразлично, как, какими путями пришли вы к сознанию своей вины. Но наши попытки дать вам это понять, к сожалению, ограничены временем. До завтрашнего дня, Корнилов, у вас еще есть возможность продумать сказанное. Мы намерены предъявить вам новые, абсолютно бесспорные доказательства вашего участия в квартирных кражах.

– Словам не верю. Предъявляйте. Тогда и будем разговаривать.

Старший лейтенант Калитин без особой необходимости не хитрил с преступниками и, уж во всяком случае, никогда не пытался воздействовать на них с помощью известного «психологического» приема, который носит столь красноречивое название – «взять на пушку». Он считал, что с теми, кто и думать забыл о существовании таких понятий, как честность, порядочность, он просто не имеет права хоть в чем-то отступить от своих нравственных принципов. Проходило больше или меньше времени, но все они (неужели «разгонщик» Матюшин – исключение?) начинали понимать это. И тогда обычно наступал перелом.

Расследование преступлений, как никакое другое логическое искусство, не терпит штампа, одинаковых подходов к разным случаям, хождения по одним и тем же, проторенным путям. Бесспорно, криминалисту необходимо работать над личностью правонарушителя, знать, чем он дышит. Тогда яснее становятся и мотивы преступления, а следовательно, легче раскрывается и оно само. Но направь Павел все силы лишь на «познание» Корнилова – и еще неизвестно, как и когда удалось бы разобраться в подоплеке всех этих массовых квартирных краж в Москве. Да и вряд ли были возвращены владельцам похищенные вещи: переделанные, перелицованные, перекрашенные, они ушли бы по таинственным каналам неизвестно куда и к кому. В деле Корнилова старший лейтенант не столько работал над личностью преступника, сколько вокруг него, над его окружением, связями, сообщниками, пособниками. Что Корнилов? Самыми элементарными действиями уголовный розыск рассек его «личность», его духовный мир на составные части. Раз так, то, конечно, незачем игнорировать возможность получить и непосредственное признание преступника. Но если он оказался «кремнем», должны помочь иные шаги. И они предпринимались самым активным образом. Здесь Павел сказал чистую правду: Корнилова ожидали на следующий день такие неожиданности, которые его буквально потрясли.

…По разным причинам меняют люди свои квартиры. Ясно лишь, что каждому хочется жить лучше, удобнее, чем прежде. Есть такие любители в Москве, что даже устроили некий «спорт» из этого занятия. По семь-десять раз переезжают они из одного дома в другой, из дальнего района – в центр и обратно, гоняясь за «синей птицей» жилищного совершенства. Подобные хлопоты, которые сами себе устраивают горожане, законом не запрещены, так что уголовному розыску интересоваться, скажем, причиной обмена вроде бы не пристало. Но для того, вероятно, и существуют правила, чтобы оговаривались исключения из них. Зачем, например, понадобилось двадцатипятилетней Дарье Васильевне Харабаровой переселяться в худшую, еще более населенную квартиру, да еще расположенную в соседнем здании, тут же, на Кутузовском проспекте? Согласитесь, что любопытство сотрудников МУРа в данном случае имело под собой основания.

К Дашке – а именно так и никак иначе предпочитали именовать Харабарову прежние соседи – угрозыск привела весть из Таганского ломбарда. В первые несколько месяцев после появления в Москве Главарь, обворовывая квартиры, не был особенно разборчив. Это потом он брал лишь носильные вещи, и только в том случае, если они были новыми. А сначала он не брезговал и часами, и транзисторами, и даже модными дамскими сапожками. Видимо, Главарь спохватился затем, что часы да приемники имеют свои номера и это может помочь милиции напасть на его след. Номера эти действовали как самые добрые помощники милиции, лучше даже, чем специальная «противоворовская краска». Этим бесцветным химическим препаратом надо посыпать вещь, на которую может позариться вор. Если хоть чуточку краски попадет на руку жулика, он ее не отмоет никакими ему известными средствами: от влаги цвет краски лишь больше проявляется. Но всюду распылять эту краску нельзя, а там, где применили «химическую ловушку», вор не обязательно должен появиться. А номера на вещах действуют так же невидимо, но со стопроцентной вероятностью. Уничтожить номера нельзя. Это значит привести в негодность дорогие вещи. Воры же люди корыстные и портить то, что стоит денег, не станут. Скупщики краденого весьма неохотно, в лучшем случае за гроши, берут часы и приемники. На рынок тоже их не понесешь, слишком велик риск попасться. Значит, остается единственный – легальный путь сбыта: через комиссионные магазины, скупки, ломбарды, хотя и тут приемщики бывают настороже и это может привести к краху. Так оно и случилось. В комиссионных магазинах, скупках и ломбардах Москвы с повышенным вниманием стали относиться к этим вещам, сверять их номера с теми, какие были даны МУРом. И вот зажглась красная лампочка тревоги. В Таганский ломбард сданы часы марки «Заря», номер которых значится в списке угрозыска. Проверяют: часы похищены, судя по всему, именно Главарем, в то время как он «очищал» квартиру в одном из домов в районе Кашенкина луга, в Останкине. Кто сдал часы? Паспорт предъявлен Дарьей Васильевной Харабаровой.

Сотрудники МУРа едут на Кутузовский проспект. Ведут беседы с новыми соседями Харабаровой, в домоуправлении, с дворниками. Те говорят:

– Ничего о ней пока не можем сказать: ни хорошего, ни плохого. Работает продавцом в булочной. Ведет себя довольно тихо. Ребенок у нее. Изредка заходит к ней и остается ночевать молодой мужчина. И все. Может, в соседнем доме, где она жила до этого, больше знают?

Тот «букет», который ожидал в соседнем доме Петю Кулешова, Сережу Шлыкова и Валерку Венедиктова, посланных Павлом для первого знакомства с Харабаровой, превзошел своим «ароматом» самые смелые ожидания.

– Дашка?

Прежние соседи Харабаровой аж заходились от негодования, рассказывая о ней.

– Поверьте, девица достаточно легкого поведения.

– А мать ее – они вместе жили – такого же поля ягода. Как только держат подобную личность в детском саду? Воспитательница! Большего издевательства над этим понятием представить невозможно.

– Какие попойки они здесь что ни день устраивали!

– Самый настоящий притон был. На окне «маяк», подозрительные личности какие-то шлялись и днем и ночью.

– Мы все так и заявили Дарье с мамашей: или убирайтесь куда хотите подобру-поздорову, или мы через суд вас заставим выехать, да туда, куда Макар телят не гонял.

Они и разъехались, мамаша с дочкой. Дарья в соседний дом перебралась, а мамаша – в Кунцево.

– Спасибо. Характеристика исчерпывающая. Еще бы одно только выяснить. Вот вы не помните? – Петя Кулешов обратился к самой активной из жильцов – старушке, которая, как выяснилось, была здесь ответственной квартиросъемщицей. – Не заходил ли к Харабаровой когда-либо некий Корнилов Матвей Данилович? Среднего роста, рыжеватый такой мужчина, лет пятидесяти?

– И вспоминать нечего, – заторопилась активная старушка. – Заходил. И не один раз. К матери Дашкиной заходил. Даже ночевать оставался. Они его все дядей Мотей называли. Спокойный, аккуратный такой мужичонка. И вежливый. Выйдет умываться, «доброго утречка» не забудет. Уходит – попрощается. Не шумел, как другие. И до скотства не допивался. Мы его хорошо приметили.

В этот день в отделе у полковника Соловьева был праздник.

– Наконец-то! – потирал руки майор Вазин. – Вот он и третий уголок группы отыскался. Женщина! Немедленно брать надо эту Дарью. А ты, Павел, говорил! Что сейчас скажешь?

– То же самое, что и раньше. Я теперь еще более убежден, что Главарь орудовал в одиночку. И ни при каких условиях не могу согласиться с арестом Харабаровой.

– А куда торопиться? – полковник Соловьев по своему обыкновению сразу подоспел, чтобы снизить накал. – Она от нас не уйдет. Мамашей поинтересовались?

– Интересуюсь, Степан Порфирьевич. Кулешов вот-вот должен подъехать из Кунцева.

То, что сообщил вскоре Кулешов, настроило майора Вазина совсем на воинственный лад. Совпадения и в самом деле красноречивейшим образом говорили в пользу версии о группе. Начать с того, что мать Дарьи – Елизавета Петровна Биленкина – оказалась родной сестрой Михаила Воробьева. Родилась она в той же деревне, что и Корнилов, и была примерно его сверстницей. Обитала Биленкина в поселке Кунцево, возле станции метро «Молодежная», в большой коммунальной квартире вновь выстроенного дома. Корнилов подолгу жил у Биленкиной – единодушно свидетельствовали соседи по квартире. По заявлению жильцов участковый уполномоченный местного отделения милиции даже застал однажды «родственника» у Биленкиной и предупредил, чтобы в течение суток он выехал к себе, в Тульскую область. И это не только слова: в книге участкового зафиксированы все данные Корнилова.

И соседи и работники детсада говорили, что Биленкина – любительница выпить, погулять, но держалась в рамках приличия. Жила более или менее скромно. И одевалась обыкновенно, по средствам. А тут, примерно с марта месяца, не только сама вырядилась в добротные вещи, но и кое-что предлагала купить у нее. Так, она продала жильцам кофту шерстяную импортную, перчатки очень красивые, в детсаду – сапожки модельные, портфель, который будто бы избранник ее сердца привез из-за границы. По утверждению Биленкиной, она вскоре выходила замуж. И не только не скрывала, но и всячески афишировала это. По ее словам, муж – полковник в отставке и преподает сейчас электротехнические дисциплины в одном из московских вузов. Вместе с пенсией он зарабатывает, дескать, столько, что совсем задарил ее и, видите, она вынуждена кое-какие вещи даже уступать хорошим знакомым.

– Нет, как хотите, а всю эту теплую компанию надо сейчас же изолировать, – настаивал майор Вазин. – Все проданные вещи изъять. У мамаши с дочкой провести тщательные обыски. Уверен, что еще не такое у них обнаружим. И всех, всех – на очную ставку с Корниловым.

Полковник Соловьев взглянул на Павла.

– Как, старший лейтенант? Не дадим мы маху, если оставим пока на свободе «семейство»?

– Ну нет! – Майор Вазин считал себя вправе действовать со всем присущим ему напором. – То, что Главарь задержан, заставит его пособников принять все меры, чтобы избавиться от краденых вещей. А может, кто из соучастников и сам даст деру. Тут же мы сразу все обрубим. Очные ставки с Корниловым, ворованные вещи перед ним на стол – попробуй откажись. Раз, два – и делу конец.

– Не конец, а только начало.

Павел очень устал за дни единоборства с Главарем и напряженных поисков доказательств. Изрядно измотали его и ночные бдения, когда приходилось осмысливать добытые данные и намечать пути розыска и допроса на завтра. И потому он отвечал майору в совсем несвойственной ему, почти равнодушной манере, тихим, бесцветным голосом.

– Заставить Корнилова признать факт участия в кражах – разве можем мы этим ограничить свое участие в раскрытии преступления? Найдем с десяток вещей, «привяжем» их к конкретным кражам, а дальше что? Корнилов охотно возьмет эти кражи на себя, чтобы поставить точку. Ему большего и не надо. Что пять краж, что пятьдесят – срок один, иск же – меньше. А что мы будем делать с теми кражами, что «висят» на нас? Главарь, тут вы правы, будет драться до последнего и каждую новую кражу признает «своей», только если его носом ткнуть, как нашкодившего пса, выложить перед ним прямые улики: смотри, любуйся и подымай ручки кверху.

– Что же, по-твоему, надо упускать и ту возможность, что открылась перед нами?

– Почему же упускать, Алексей Михайлович? Этой возможностью надо просто несколько иначе распорядиться. Теми данными, что добыли, Корнилова надо обязательно огорошить, ударить наотмашь, чтобы на ногах не устоял. А за мамашей с дочкой смотреть в оба глаза.

– Давайте так и поступим. Тактика и стратегия нами выбраны безотказные, – Степан Порфирьевич мгновенно превратил майора Вазина из ярого противника в союзника. – Тем более что никак нельзя забывать о нашей святой обязанности – узнать, куда, как, какими путями сбывал Главарь краденые вещи. Раздарил он пустяки по сравнению с тем, что похитил. Где находится подавляющая часть того, что им забрано в квартирах? Как бы изловчиться, чтобы вернуть все эти вещи владельцам? И как навсегда лишить «хлеба» скупщиков краденого? Вот бы нам решить какие задачки…

Утром Павел, не дожидаясь, пока Корнилов даже как следует рассмотрит разложенные на всех столах вещи, нанес ему целую серию задуманных ударов. Главарь был травмирован, поражен услышанным. Как добрались до Биленкиной и Харабаровой? Он и представить себе не мог, что кто-то из его пособников, верных друзей, посмеет преступить строгий запрет и пойти с подаренными вещами в скупку или в ломбард.

Старший лейтенант приберег еще один удар по самолюбию Главаря, на тот случай, если он снова попытается при допросе уйти в сторону. А пока вполне хватало для закрепления позиций тех вещественных доказательств, что мог видеть перед собой Корнилов.

– Так как же насчет Кутузовского проспекта и Кунцева, гражданин Корнилов? Запамятовали о них?

Корнилов уже полностью оправился после испытанного потрясения и, кашлянув, как бы проверяя голос, довольно уверенно, но еще немного тускло произнес:

– Не хотел хороших людей впутывать. Они дали мне несколько дней отдохнуть. Ну, я и решил их поблагодарить.

– Этими вещичками?

– И еще другими.

– Значит, все-таки есть на душе грех. Вещички-то взяли без спросу.

– Что было, то было. В Зеленограде попутал бес. Две-три, может быть четыре, квартиры навестил. А в Москве – ни-ни. Возьмите, гражданин начальник, мой прежний приговор. В Калининграде воровал. А в столицу ни ногой.

– Ах, Матвей Данилович! До чего же туго у вас просыпается сознание. Вот эти часики «Заря». Где вы их взяли? А сапожки чешские? А портфель с такой симпатичной латунной застежкой на «молнии»? Это же не миф, не фантазия. Можете потрогать вещички руками. Все они благополучно находились у своих владельцев в московских домах. Или мало вещичек, еще вам показать?

– Достаточно.

– Адреса надо вам назвать?

– Не трудитесь. Вспоминаю и некоторые адреса. Дело в том, что мне хотелось найти подходящие женские вещи, чтобы сделать приятное тем, кто проявил ко мне такое участие. Тогда я и «проверил» несколько квартир в Ленинградском районе. Они рядом с железной дорогой – в Коптеве, в Химках-Ховрине.

Вот тебе и раз! Главарь явно говорит о кражах, которые вообще не попали в зону внимания уголовного розыска. Очевидно, потерпевшие заявили только в свои отделения милиции, а там в связи с тем, что ценность похищенных вещей была относительно невелика, не придали сигналам должного значения. Но с этим надо будет разобраться позже. Так или иначе, но то, что Корнилов сам выдал себя, – очень дорогой подарок для дознания.

Павел вызвал машину, пригласил сотрудников. В одном из домов-башен, расположенных в Химках-Ховрине, Корнилов показывает квартиру, которую обворовал. С разрешения хозяев он весьма быстро находит в связках своих ключей тот, который нужен, и открывает им замок. Рассказывает, где и что взял.

– А куда вещи дели?

– Положил в одну из автоматических камер для хранения багажа на Киевском вокзале. А потом, как назло, сначала забыл в какую, а когда вспомнил, то не смог правильно набрать условный номер на диске. Чтобы не привлекать внимания, больше на этом вокзале не появлялся.

Корнилова Павел везет обратно в МУР. А сотрудники розыска едут на Киевский вокзал. Вместе с железнодорожниками одну за другой они там начинают тщательно просматривать все без исключения багажные камеры.

Пока Петя Кулешов с товарищами изображают из себя дотошную «санитарную комиссию» на Киевском вокзале, Главарь скупо повествует старшему лейтенанту о своих «принципах». Да, он всегда и неизменно действовал только один. Без всяких сообщников: и безопасней и не так обидно, если попадешься: значит, твоя оплошка.

– Работал с максимальным учетом «техники безопасности». В руках никогда ничего не было из того, что может остановить взгляд представителя власти. Все «средства производства», «тара» – в карманах. Две-три связки наиболее ходовых ключей. Многократно свернутый большой лист упаковочной бумаги. Моточек крепкой тонкой бечевы. В квартиру заходил не торопясь, как в собственную, но там находился максимально две минуты. За это время успевал облюбовать и засунуть под пальто несколько наиболее ценных, но не особенно громоздких вещей. Так сам себе и командовал: до ста двадцати счет доведу, и чтобы уже снова был на лестничной площадке. Дверь закрывал бесшумно, аккуратно придерживая язычок замка. В первом же общественном туалете складывал вещи, заворачивая в упаковочную бумагу, и перевязывал пакет точно так же, как это делают в магазине. И еще один завет был: всегда старался держаться поближе к человеку в форме. Милиционер, он, как лакмусовая бумага, реагирует на страх. Если же прохожий не суетится, не норовит проскользнуть бочком да еще не боится глазами встретиться, а идет солидно, довольный покупкой, которую держит в руке, – чего на такого внимание обращать. Совсем другое дело – сотрудник в штатском. По опыту знал – основная опасность от вас, оперативников. В былые времена я вас с ходу «срисовывал» – как бы ни одевались, как ни старались сделать вид, что интересуетесь чем хотите, но только не нами.