Текст книги "Неотвратимость"

Автор книги: Г. Айдинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Далее в справке говорилось, что Олег Матюшин – он же Дмитрий Петров и еще самозванно присваивающий себе множество других имен и фамилий – скрывается сейчас в Москве. Судя по приобретенному им мундиру офицера милиции, Матюшин готовится вместе с сообщниками совершить новое преступление.

Все было ясней ясного. Но, как требовал закон, среди многих похожих снимков предъявили Райской и фотографию Матюшина. Она, не колеблясь, указала его.

Майор Вазин пригласил к себе Калитина.

– Ты первый вник во все это, тебе, Павел Иванович, и приказано заниматься Матюшиным. Что предлагаешь?

– А Кулешов?

– Кулешову поручено другое, не менее серьезное дело. Тебе придаем часть вашей группы – Шлыкова и Венедиктова. Какие-нибудь соображения есть?

– Проанализировать все это надо, Алексей Михайлович. С Райской еще встретиться.

– А что тебе неясно? Делай все по науке, как положено.

– Не пойдет «разгонщик», да еще такого высокого класса, как Матюшин, на мелкую кражу. Что-то здесь не так.

– Ладно. Думать думай, а одновременно готовь с ребятами список мероприятий.

– Вы правы, одно другому не мешает. Через два-три часа доложу.

Как всегда, когда в огромном городе срочно надо найти нарушителя закона, столичная милиция получает команду особенно внимательно следить за гостиницами, ресторанами, кафе и за «воротами» Москвы – вокзалами, аэродромами.

Многие высокие черноволосые офицеры милиции и стройные брюнеты в вечерних черных костюмах были в этот день несколько удивлены повышенным вниманием, проявляемым к ним воинскими и милицейскими патрулями. Но Матюшина-Петрова пока не обнаружили нигде.

К вечеру Павел снова решил зайти к майору; накопились некоторые соображения. «Разгонщик», как известно, один не работает. Ему нужны сообщники – три, четыре, пять человек. Стоит поэтому хорошенько пощупать старые связи Матюшина, еще раз проверить, кто из его «коллег» находится сейчас на свободе. И еще. По совету Пети Кулешова Павел внимательно посмотрел прежние дела Матюшина. Какой бы соблазнительной и легкой ни казалась афера, этот никогда не бросается в нее очертя голову. Вжиться в роль, действовать только наверняка – его девиз. Что, если тщательней понаблюдать за местами большого скопления людей – крупными универмагами, рынками, ярмарками – одна из них сейчас как раз открылась к празднику, – за магазинами, торгующими особенно ходкими товарами. Именно в таких местах особенно нужен глаз милиции. Всяческое мелкое ворье, спекулянты, перекупщики знают, что стражи порядка здесь начеку и как огня боятся человека в форме. А раз так, то не исключено, что и Матюшин захочет потолкаться среди торгующих, покупающих и приценивающихся, почувствовать, как действует на людей его форма, манера держаться. Как-никак, а пять лет на свободе не был. А за это время многое переменилось – в условиях жизни, облике и духовном мире людей, в том, как народ относится к милиции, а милиция – к народу…

– Что ж. Составь проект дополнительного указания, – согласился майор Вазин. – Я подпишу у начальства. Только учти, чем чаще мы просим помощи у руководства, тем больше векселей выдаем. Побыстрее надо поворачиваться с розыском этого проходимца.

Побыстрее… Как будто Павел не думал денно и нощно об этом же. Но то, что очень хочется, как на беду, не всегда сразу получается. Особенно если к тому же еще возникают, как выяснилось потом, и объективные причины.

Дни между тем стремительно набегали один на другой, а калитинская группа очень немного продвинулась вперед. И тут неожиданно объявился добровольный помощник в деле Матюшина. Он, этот помощник, позвонил сначала дежурному по угрозыску, от него попал в отдел Вазина, и уже потом его направили в калитинскую группу. Заявитель хотел встретиться с сотрудником угрозыска и просил срочно подъехать к нему в Измайловский парк. Он наотрез отказался назвать себя по телефону. Только сказал:

– Про «липового» капитана милиции разговор пойдет. Уверен, что это он. И все пока. Остальное – на месте. Подъедешь – машину оставь у аптеки, а сам кругом здания обойди. Понятно?

Выслушав предложения Павла насчет места встречи, отверг их:

– Стану ждать у автомата, напротив Центральной больницы. И все. Знаешь Измайловскую центральную больницу? – заявитель говорил с настолько явным восточным акцентом, что Павел как живого представил себе будущего собеседника: небольшой, черноволосый, обязательно с усиками и в кепке блином.

– Я буду в круглой лыжной шапочке с помпоном, – сразу опроверг заявитель представление, сложившееся у Павла. – А в руках – батон.

Заявитель оказался действительно небольшого роста молодым армянином, но на этом все догадки Павла исчерпывались. Тевадрос Ависович Арамян, работавший экономистом в районном управлении бытового обслуживания, произвел на Павла хорошее впечатление. Жизнерадостный, неглупый, только до невозможности словоохотливый.

– Павел, говоришь? Очень приятно. Меня Тодик друзья называют. А больше Су-спус. Это прозвали так из-за любимой приговорочки. По-русски «су-спус» означает «тише-потише». Что? Капитан? Будет и капитан. Знаешь здешнее оранжерейное хозяйство? Не знаешь? Напрасно. Самое крупное в Москве. При чем здесь цветы? На цветах, мой дорогой, сидит Моисей Бенцианович Аронов. Кто он такой? Во-первых, бухгалтер оранжерейного хозяйства. Во-вторых, мой сосед. В-третьих, как я полагаю, изрядный жулик. Изрядный, но хитрый. Ближе к делу? А ближе уже нельзя. Подошли вплотную.

Тодик сообщил Павлу, что несколько дней тому назад он встретил на троллейбусной остановке Моисея Бенциановича Аронова, который оживленно беседовал с видным черноволосым мужчиной. Нелюдимый, замкнутый этот бухгалтер, а тут разливался совсем как артист Брунов. И даже руками себе помогал. Заметить бухгалтер Тодика как будто бы не заметил. И вдруг этот высокий черноволосый заявляется сегодня к Аронову домой. Одет посетитель бухгалтера что твой иностранец – и пальто, и шляпа, и ботиночки вполне годились на выставку мод. Моисей Бенцианович – старый холостяк, живет один, но в гости к нему почти никогда никто не ходит. Гость же, как пришел утром в 10 часов – суббота же сегодня, «предвыходной выходной», на службу не надо торопиться, – так и не уходил до темноты. Ни чаю они не пили, не ели ничего, не выпивали.

– Моисей Бенцианович дома себе не готовит, мы знаем, и сейчас на кухню ни разу не вышел. Сидели в запертой комнате Аронова и если и разговаривали, то так тихо, что звука не доносилось. Прошу ответить: какие интересы могли быть у офицера милиции к Аронову? Никаких, – сам же и ответил себе Тодик. – Почему обязательно офицер милиции? И еще именно тот – «капитан»? Даже обидно слушать такие вопросы. Дорогой и очень уважаемый друг! Прошу иметь в виду, что перед тобой не шалтай-болтай какой-нибудь, а народный дружинник. Начнем с того, что я давно присматриваюсь к своему соседу. В какие, спрашивается, командировки по три-четыре раза в год может ездить бухгалтер оранжерейного хозяйства? Почему он из этих командировок возвращается как альпинист загорелый и раздобревший, как бывший Черчилль? Ага! Я, честно тебе скажу, считал сначала его обыкновенным спекулянтом на цветочном фронте. Тоже, если как следует дело поставить, может неплохой барыш дать. А? Неправильно, скажешь? То-то. Собирался даже в ОБХСС зайти, обратить внимание. А тут, в нашем отделении милиции, вчера как раз услыхал разговор насчет мнимого «капитана». Вот бывает: вчера услыхал, а сегодня этот капитан – все приметы до единой сходятся! – заходит, значит, к Аронову домой.

– Надо было бы нам сейчас же дать знать. Или в свое отделение сообщить.

– Хотел. Уже почти пошел звонить на улицу, потому что дома у нас нет телефона. А что, думаю, он, этот «капитан», как раз и смоется? Тем более что парадное у нас сквозное – и на улицу и на двор.

– И упустил?

– Упустил. Но он никуда не денется. Поверь, Павел, Аронов ему нужен, и он его не минует, придет, может, и сегодня еще. Я поэтому и далеко никуда не отлучаюсь.

– Спасибо, Тодик. Очень толковый дружинник из тебя получится. Но ты, наверное, и сам чувствуешь, что напрасно понадеялся на себя одного?

– Что говорить, когда нечего говорить. Пойдем, я тебе покажу лучше, где живу.

– Не надо, чтобы нас вместе лишний раз видели. Давай, я запишу адрес и твой служебный телефон.

– Пиши, дорогой, пиши. И еще тебе скажу, всегда меня можно вызвать, по срочности если, через дежурного в нашем отделении. Оно – сто шагов пройти только от нашего дома или двести какие-нибудь. А в отделении меня знают все. Спрашивай только не Арамяна, а Тодика.

– Ну, бывай. Сам понимаешь, если ты не ошибся, так меры кое-какие надо бы принять. Зайду в ваше отделение, позвоню своим.

– Подожди, пожалуйста. Одну еще минутку. Для тебя это все обыкновенная работа. А я сколько лет мечтал – теперь сбывается наяву: сам лично участвую в поиске не шакала какого-нибудь, воришки мелкого, а настоящего преступника. У меня к тебе есть один частный вопрос. Можно задавать? Задаю. Шпионы когда для маскировки переодеваются – согласен, бывает. Но раз уголовный розыск занимается «капитаном», значит большой жулик он. Так? Тогда переодевается зачем? Разве не легче, не менее заметно, если воровать без формы?

– Длинный разговор это, Тодик. Давай его перенесем. Возьмем «капитана» за воротник, разоблачим, и все тебе преподнесу как есть. А сейчас могу только сказать, что если на твоем пути оказался наш клиент, то личность он до крайности ушлая и вовсе не глупая. Так что никаких ложных шагов от него ждать не приходится. Учти. Будь здоров и удачлив. Мне надо отбыть.

– Сейчас. Ты слышал, конечно, нашу восточную легенду про календарь и человека? Не слышал? Тогда обязательно послушай. Совсем короткая, но абсолютно нужная. Правду говорю. Для понимания психологии «капитана» очень нужна.

Павел собрался было жестом остановить увлекшегося собеседника, но решил еще немного потерпеть: уж очень парень старался представить себя с выгодной стороны перед сотрудником из самого МУРа.

– Один волшебник захотел отблагодарить человека, оказавшего ему услугу. Захотел отблагодарить и подарил человеку замечательный отрывной календарь. Такой, какой и сейчас у нас. Но тот календарь, как и полагается волшебному, обладал удивительнейшим свойством. Можно было остановиться на любом – на любом, кроме последнего! – самом хорошем, самом удачном дне и на сколько хочешь продлить его: на неделю, месяц, год, десять лет, на всю жизнь, сделав ее бессмертной. И что ты думаешь? Человек, владевший чудо-календарем, в великом нетерпении один за одним оборвал его листки. Иногда он за один день умудрялся украсть у себя целую неделю, месяц. Все ему казалось, что новый день обязательно должен быть лучше. Так меньше чем за полгода человек растратил весь драгоценный календарь. И даже последний день жизни не дотянул до конца – открылось ему вдруг, как неразумно распорядился он доставшимся богатством, и руки на себя наложил.

На одном из верхних этажей хлопнула дверь, и, шумно переговариваясь, вниз по лестнице стала спускаться группа людей. Павел отошел от батареи центрального отопления на нижней площадке парадного, где они стояли с Тодиком, и первым вышел на улицу.

– Расходимся. Пока. О всех новостях сообщай. А легенда толковая.

– Ну! Так и преступники поступают со своей жизнью. Зарятся на деньги и получают в конце концов ноль. Этот Матюшин, если он не дурак, как ты считаешь, неужели он не видит своего завтрашнего дня?

– Если бы такие, как он, видели – куда бы вся преступность девалась? Ладно. Дальше тебе не стоит ходить. Всего хорошего…

Калитин полагал, что довольно неплохо подготовился к пока заочной схватке с незаурядным мошенником. Шансы угрозыска в этой борьбе были, несомненно, предпочтительнее, так как он знал о Матюшине многое, почти все: прошлое, повадки, возможных сообщников и возможные места появления. Теперь благодаря Тодику обозначилась и верная точка тяготения, наблюдение за которой рано или поздно приведет к пересечению путей розыска и разыскиваемого. Изучил Павел и обширную литературу о самых примечательных аферистах современности и прежних лет во многих странах мира. Методы и повадки нарушителей закона, особенно специализирующихся в одном и том же виде преступлений, во все времена оказываются весьма сходными. Различны причины, толкающие на преступления, разнятся и действия, потому что вместе с общественными формациями менялись и сами законы. Но преступления против человека, против личности (если придерживаться терминологии криминалистики) по характеру своему, по ухищрениям, применяемым преступником, чтобы замести следы, давали немало пищи для раздумий и сопоставлений.

Чего стоит хотя бы история о похождениях мошенницы Терезы Эмбер, в своем парижском салоне принимавшей президента республики, министров, сенаторов, послов? Семнадцать лет водила за нос французскую полицию талантливая бестия и все это время жила в полной роскоши, расходуя лишь проценты от тех денег, что добывала бесчисленными и поразительными по ловкости обманами.

Но и великосветская аферистка Тереза Эмбер, заставившая говорить о себе всю Европу, меркнет перед «величием» подвизавшейся в Москве в прошлом веке красавицы игуменьи Митрофании. Умная, очень образованная, с прекрасной памятью, она поражала самых искушенных церковников доскональным знанием текстов священных книг. Войдя в доверие руководителей православной церкви, игуменья выкачала из бюджета «святого воинства» такие деньги, что даже преследовать ее по закону они не решились, дабы не раскрывать размер своих далеко не всегда нажитых честным путем баснословных доходов.

Если бросить взгляд на это пестрое племя мошенников, то в самые давние дали человеческой истории уходят сведения о том, как набившие руку надувалы подменивали и всучали своим доверчивым жертвам стекляшки вместо драгоценных камней. Как под видом богатейших индийских набобов или всесильных магов-врачевателей проникали аферисты ко двору европейских монархов и в самые аристократические круги общества, чтобы, нажившись, обокрав и еще при этом изрядно насмеявшись, исчезнуть с глаз долой, не оставив ни малейшей надежды на новую встречу. Как в былые, и в наши дни обман рядом с возможной угрозой разоблачения заставлял жуликов одного вида – спекулянтов, барыг, расхитителей – отдавать нажитое нечестным путем более наглым и умелым ворам другого вида, предшественникам и последователям незабвенного Остапа Бендера, которые на время превращались для такой «акции» в ревизоров, строгих контролеров, представителей закона.

Многое, безусловно многое, знал старший лейтенант Калитин, ко всяким неожиданностям приготовился. Но как трудно предвидеть комбинации тех сотен приемов, которые насчитывает борьба вольного стиля, так и сложно для криминалиста предсказать, каким ходом замыслит увернуться прожженный обманщик, а значит, и в какие именно из расставленных сетей и когда он попадет. Павел полагал, что «капитан» прежде всего должен как-то дать о себе знать бухгалтеру оранжерейного хозяйства Аронову. И майор Вазин согласился на предложения старшего лейтенанта. Но только этим предложениям дан был ход, как позвонил дежурный по городу. Алексей Михайлович слушал его информацию, изредка многозначительно приговаривая: «да-да-да», «да-да-да». В заключение сказал в трубку:

– Спасибо. Вас понял. Минут через пятнадцать к вам за арестованным спустится с конвоем старший лейтенант Калитин.

Потом майор, склонив голову набок, довольно долго и молча рассматривал сидевшего напротив Калитина. Молчал и Павел, догадываясь, что попал с Матюшиным в чем-то впросак.

Иногда и в работе уголовного розыска желанный результат приходит не самым сложным, а как раз самым простым путем. Сработало одно из многих оперативных мероприятий, предпринятых для поимки лжекапитана. Словесным портретом и фотографией Матюшина снабдили милицейские патрули в городе. Один из них и задержал человека, одетого в форму капитана милиции. Произошло это в толпе людей, штурмующих кассы кинотеатра «Метрополь», где шел новый приключенческий боевик «По тонкому льду». Сюда, в самый центр города, на Театральный проезд, и рискнул выйти в очередной «проверочный рейс» мошенник, деловито пытавшийся наводить порядок в очереди у касс. При проверке вместо служебного удостоверения он предъявил грубо сделанную фальшивку.

– Надо полагать, что Матюшин в наших руках. Сейчас его привезут сюда. Вам виднее, как действовать, но я бы не напускался сразу на него. Пусть в одиночестве посидит ночку, поразмышляет. Переоденьте, конечно. Комиссар приказал, чтобы минуты лишней не находиться в форме.

Майор беззвучно пошевелил губами, как бы пробуя на вкус слова, которые собирался еще произнести, и полуспросил-полуприказал:

– Насчет бухгалтера Аронова отменим распоряжение.

– Я бы не отменял. Неизвестно, как Матюшин будет держаться на допросе. А это ниточка крепкая. И я продолжаю верить, что она никак не может оказаться лишней.

– Ну-ну. Ладно, Калитин, вы ведете дело, вы прежде всего и будете отвечать за все мероприятия по нему.

Странный он все же, Алексей Михайлович. Самое главное для него – кто будет отвечать, а вернее, чтобы он сам не отвечал. Бейся тут как хочешь. А он не только ничего не посчитает нужным посоветовать, но и так себя держит с подчиненными, что только в самом крайнем случае обратишься к нему за помощью или указанием. Как жаль, что все еще хворает полковник Соловьев. Вот это человек! Как это Джером К. Джером сказал о Конан-Дойле? «Большого сердца, большого роста, большой души человек». Все три слагаемых этой лаконичной и емкой характеристики с полным правом можно отнести и к полковнику Соловьеву. Более того, ему, несомненно, были свойственны и незаурядные аналитические способности знаменитого создателя «отшельника с Беккер-стрит». Но в отличие от литературного бога дедуктивного метода Степан Порфирьевич отнюдь не ограничивал число своих слушателей одним сверхнаивным помощником – у полковника Соловьева было на выучке ровно столько «докторов Ватсонов», сколько в отделе находилось желающих.

Вот он стоит перед глазами, как бы успокаивая одним своим присутствием, тем, что он есть, и всегда можно, если уж будет совсем туго, снять трубку и сказать:

– Здравствуйте, Степан Порфирьевич!

И сразу услышать в ответ:

– Чего там? Заезжай…

Крупный, с медленной тяжелой походкой, негромкий глуховатый голос. Привычка через каждые несколько фраз, в самых тревожных для собеседника местах разговора, делать томительные паузы, будто для того, чтобы водворить на место пряди мягких седых волос, пышная волна которых все время распадается посредине. Суховат, требователен и бескомпромиссен во всем.

Как он высек Павла, когда зашел разговор о том же Вазине. Павел как-то сказал ему после очередной, не очень приятной беседы с майором:

– Никак не возьму я в толк майора Вазина. Что он за личность в конце концов? Иной раз человек как человек, а бывает…

– Вы Вазина знаете сколько? – перебил Соловьев.

– Больше пяти лет.

– А я больше двадцати. У него есть свои недостатки, но он совсем неплохой человек. А просто не очень образованный. И возможно, несколько ограниченный, что ли. Отсюда и не всегда полезная прямолинейность, а с другой стороны, абсолютно никакой необходимостью не вызванные усилия усложнять простые вещи, идти в отношениях с людьми на обходные маневры. Но все это, как ему представляется, нужно, этим он воспитывает, «ставит на место», блюдет порядок. Откуда у него такие черты в характере? От природы и жизнь помогла. Справился только с семилеткой. Пошел зарабатывать на хлеб. Был курьером, счетоводом, агентом по снабжению, завхозом. Воевал. И неплохо. А последнее время, перед тем как в органы перейти, был года три заместителем директора небольшого предприятия по административно-хозяйственной части. Возможно, и сложились постепенно ухватки, кажущиеся непременным слагаемым успеха. А в органах? Надо отдать ему должное – учился профессии прямо с остервенением. С трудом, но осилил школу милиции. За все брался, лез в самые опасные места. Лоб не раз расшибал… Нет, как хотите, а при всех его особенностях Алексей Михайлович – честный служака. И подходить к нему надо именно с таких позиций.

– Степан Порфирьевич…

– Погодите-ка. Кто-кто, а мы с вами, Павел Иванович, хорошо знаем: нравственные уродства что бактерии. Живут или могут поселиться практически у каждого, но в силу входят только там, где уготована для них благоприятная почва. Верно? Так и с недостатками, неприятными чертами характера. Привыкнет такой старый хрыч, как я, к «критическим антибиотикам» – все: либо зачеркивай его совсем, либо принимай какой есть. Другое дело – молодой, восприимчивый народ вроде вас. Не утерплю, скажу кое-что.

– Степан Порфирьевич…

– Да… Вам бы, скажем, совсем не мешало занять у того же Шлыкова мягкости побольше, общительности. Поубавить бы бескомпромиссности и терпимости подзанять. Вот тогда вышло бы в самый раз.

Бескомпромиссности поубавить… Терпимости подзанять… И еще опыта обыкновенного, который наживается годами и годами. Он будет. Потом. А сейчас. Павлу как быть?

На столе у Павла разложены вещественные доказательства. Их немного. Красная сафьяновая книжечка с оттиснутым золотом на лицевой стороне гербом. Внутри, слева, фотография Матюшина. Справа наклеен бланк отпечатанного типографским способом служебного удостоверения. Печатные литеры говорят, что «Предъявитель сего». А далее каллиграфическим почерком пером «рондо» черной тушью выведено: «капитан милиции Дмитрий Филиппович Петров является сотрудником Министерства внутренних дел СССР». Потом снова следуют печатные литеры: «Что и удостоверяется». Размашистая неразборчивая подпись, сделанная для пущего эффекта красной тушью, скреплена печатью, которая представляет собой оттиск той стороны обыкновенной двадцатикопеечной монеты, где изображен герб.

Велик же был гипноз милицейской формы и личности незаурядного мошенника, чтобы эта вопиющая «липа» могла на кого-либо произвести впечатление достоверности.

Что касается милицейской формы, погон, амуниции, орденских планок, то в подлинности их сомневаться не приходилось. Достать все это Матюшину, как можно предполагать, не составило труда. В магазине «Военторг» открыто продается весьма многое из милицейских атрибутов.

Как-то сложится утром их первая, очень важная, иногда решающая встреча – встреча ведущего дознание и подозреваемого в преступлении. И поможет ли припереть Матюшина к стенке то, что покажет поведение Аронова? Не слишком ли в споре с майором Вазиным понадеялся он, Павел, на свою интуицию?

Как выяснилось утром, бухгалтер Аронов поздно вечером постарался незаметно выбраться из дому. Направился он к служебному жилому дому оранжерейного хозяйства здесь же, в Измайлове. Постоял около, все поглядывая наверх, и ушел к шоссе. Здесь остановил проезжавший мимо таксомотор и – прямо в аэропорт, во Внуково. Взял билет на первый утренний рейс до Львова. В местное управление угрозыска переслана по служебным каналам просьба встретить бухгалтера Аронова и сообщить о его дальнейшем передвижении.

А насчет жилого дома оранжерейного хозяйства прояснилось следующее: семья рабочего оранжереи Акима Евсеевича Туликина, проживающая в отдельной двухкомнатной квартире на верхнем – третьем – этаже, по словам соседей, сдавала одну комнату капитану милиции Дмитрию Филипповичу Петрову, приехавшему из Ростова на всесоюзные трехмесячные курсы криминалистов.

Приятные новости. Как тут не радоваться, что помощь Тодика Арамяна оказалась такой результативной.

Что касается Матюшина, то он предстал перед Павлом в забавном виде: щегольские узконосые ботинки-мокасины мало гармонировали с короткими ватными брюками и такой же куцей телогрейкой, не сходившейся на груди, так что виднелось сиреневое шелковое белье. Но мошенник так вольготно, нога на ногу, расселся на стуле, как будто он не испытывал никакого неудобства ни от своего не очень элегантного костюма, ни от сознания, что находится под стражей.

Уже были заполнены первые полторы страницы протокольного бланка с вопросами-ответами анкетного порядка. Матюшин расписался в том, что предупрежден об ответственности за ложные показания. И обвиняемый и допрашивающий в общем были довольны дебютом начатой ими партии. Матюшину казалось, что ему повезло. Совсем молодой человек, сидящий перед ним, не так давно выпорхнул из стен университета, судя по новенькому ромбику в петлице его пиджака. Вряд ли он сможет оказаться на высоте в психологическом единоборстве с ним, прошедшим все инстанции судов, тюрем, колоний и многолетнего нелегального положения.

– С вашего разрешения, старший лейтенант…

– Меня зовут Павел Иванович, фамилия – Калитин. Я не настаиваю на обычной форме обращения заключенного к представителю закона. Но полагаю, что вам полезно уяснить как следует и свое положение и степень нашей осведомленности. Надеюсь, что тогда ваша наигранная поза, бравада вам самому покажется, мягко говоря, неуместной.

– Возможно. Деловое общение меня вполне устраивает. Итак, жду вашей информации, чтобы сделать выводы.

– Давайте будем придерживаться такого порядка, какой мы считаем целесообразным. Обещаю вам, что в свое время вы получите исчерпывающую информацию о том, что нам известно о вашей деятельности. Но прежде еще раз хочу вас остеречь. Суд вам предстоит в тринадцатый раз. Вы не суеверны? Все равно чертова дюжина! Звучит достаточно солидно. К тому же, как вам, несомненно, известно, теперь существует закон насчет особо опасных рецидивистов. Вас таковым признают. Соответственно весомо потяжелее приговор. Смягчающим вину обстоятельством могут быть лишь ваши абсолютно правдивые показания.

– Благодарю. Но так ли уж необходимо повторяться?

– Я считаю себя обязанным сделать все, чтобы сказанное сейчас и подтвержденное в протоколе допроса вашей подписью не обернулось потом против вас же.

– Эти обязательные слова вы говорите зачем? Служба велит или…

– И служба. И «или». Может быть, достаточно «разведок боем»? Вероятно, дальнейшее покажет, в какой степени доверительно вы сможете относиться к моим словам.

– Понял. И учту. Задавайте вопросы. Заверяю вас, я готов отвечать с полной искренностью.

– Для начала я предлагаю нам с вами вместе съездить в Измайлово.

– На предмет?

– Вам не мешает переодеться. А мне хочется посмотреть, как и где вы жили.

– Забавно. Значит, вам известен мой адрес?

– Само собой.

– Выходит, мой арест не случайность? Вы следили за мной?

– Давайте устроим «день вопросов и ответов» немного попозже. Поедем. Машина и сопровождающие нас ждут.

– С удовольствием облачусь в свой костюм. И вещички, личные разумеется, можно будет кое-какие прихватить?

– Как положено.

– Благодарю.

Матюшин поднялся и внимательно взглянул на молодого следователя, который положил перед собой бланк служебного документа и, готовясь его заполнять, отвинчивал колпачок авторучки.

– Несколько озадачили вы меня. Не скрою, степень информации у вас на самом деле несколько больше, чем я предполагал. Что ж, придется пересмотреть линию поведения.

– Благое дело будет. Для вас же.

В Измайлово Матюшина сопровождала вся калитинская группа.

– Пять человек детей, вот и приходится пускать жильцов, – объяснил хозяин квартиры Туликин причину появления у него Матюшина. – Кто прислал его? Бухгалтер из оранжерейного хозяйства, Моисей Бенцианович Аронов. Пожилой человек, сколько лет уже трудится на одном месте, бухгалтер-то. Чего же сомневаться в его рекомендации.

Обыск, произведенный у Туликина, дал неожиданные результаты. Почти никаких вещей Олега Матюшина, кроме «штатского набора» одежды, не обнаружили. Зато нашли схороненные в чуланчике телевизор и радиоприемник Ираиды Михайловны Райской.

– Жилец сказал, что детишкам их подарил. А откуда взял, вот он сидит, у него и спросите, – сказал Туликин. – Почему держим в чулане? Так больной он был, Дмитрий Филиппович. Голова, говорит, прямо раскалывается. Недели две лежал, а то и больше. А ребята как запустят сразу и телевизор и приемник – скучно им, в школу еще не ходят. Ну и попросил он, Дмитрий Филиппович, пока прибрать.

– И от греха подальше, – сердито вмешалась жена Туликина, худая маленькая женщина. – Пьет мужик наш, чего скрывать. А жилец одно время совсем домой не стал приходить. Я и замкнула вещи в чуланчик. Кто его знает? Дорогие они. Может, пошутил, что ребятам отдал. А наш Евсеич пропьет, потом скандалу не оберешься…

Ну, зачем, на самом деле, взял Матюшин у Ираиды Михайловны именно телевизор и радиоприемник? Если ему нужны были деньги, то, как говорила Райская, он вполне мог захватить ее драгоценности. И просто под каким-нибудь предлогом попросить взаймы – ему бы никогда не отказали. Ладно, наспех сейчас ни о чем не буду спрашивать. Успею. Павел на отдельном листке записывает для памяти – «Телевизор». С этого и начнем разговор с Матюшиным.

Зато теперь проявилась кажущаяся неуловимость «капитана». Просто он надолго залег в своей норе в самом буквальном смысле, когда его искали все подразделения московской милиции.

Матюшин молча наблюдает за процедурой обыска, ничего не говорит, благо к нему почти не обращаются. Так же молча переодевается в свой щегольской (и единственный!) черный костюм. Подписывает все документы, которые должен подписать. На прощание только говорит:

– Разрешите, пожалуйста, в последний раз побриться по-человечески. Неизвестно, когда еще придется.

– Не прибедняйтесь, Матюшин. Вы прекрасно знаете, в какие дни и даже в какие часы заключенным что положено. Идите брейтесь. Ребята, глаз с него не спускать.

Матюшин взял электрическую бритву и направился в кухню, где над раковиной висело небольшое зеркало и рядом сделана штепсельная розетка. Под жужжание электробритвы сотрудники – Сергей Шлыков стоял в дверях, Валерий Венедиктов – в коридоре – спокойно переговаривались. Павел выписывал Туликину и его жене повестки с приглашением явиться для допроса в МУР. Жужжит бритва. И вдруг снизу послышалась беспорядочная пальба. Все бросились в кухню. Бритва лежит на табуретке возле раковины и продолжает жужжать. Матюшина в кухне нет. Что же произошло? Почему и кто начал стрелять? Стремглав вниз. Матюшин стоит с поднятыми руками. Улыбается. Говорит участковому милиционеру, уткнувшему ему пистолет прямо в грудь.

– Чего ты так испугался, чудак! Оставь, пожалуйста, оружие в покое. А то неожиданно нажмешь гашетку, и в самом деле каюк мне будет.

Участковый, совсем еще молодой парень, которого по телефону от соседей вызвали из отделения, чтобы узнать, как же это он прохлопал живущего без прописки преступника, зло отвечает: