Текст книги "Неотвратимость"

Автор книги: Г. Айдинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Еще в университете Павел не на жизнь, а на смерть схватывался во время семинара с молодым преподавателем, который вел занятия со студентами-второкурсниками. Тот утверждал, что в социалистическом обществе нет и не может быть социальных причин преступности.

– Но это же смешно. Это же все равно что заявлять, будто причины преступности биологические или что преступность вообще не имеет причин, – пожимал плечами Павел.

– Значит, по-вашему, выходит, что в природе капитализма и социализма в равной степени заложены социальные явления, толкающие или могущие толкнуть людей на преступления?

– Извините, но вы или не понимаете, или не хотите понять то, что я говорю.

– Есть еще вариант, – пришел на помощь другу Сергей Шлыков, почувствовавший, что полемика приобретает нежелательный уклон. – Вероятно, ты, Павел, недостаточно точно формулируешь свои мысли.

– Четче быть не может. Я вовсе не имею в виду коренные социальные причины, присущие обществу с антагонистическими классами и обществу бесклассовому. Никому и в голову ничего подобного не может прийти. Но если мы будем вообще отрицать, что существуют причины преступности как социального явления, то практически окажемся беспомощными в борьбе с нею.

Уже немало лет минуло со времени этой дискуссии, огоньки которой потом нет-нет да и вспыхивали не только на других курсах университета, но и среди нынешних товарищей Павла, сотрудников милиции. Сколько времени оттого понапрасну потеряно в борьбе с той же рецидивной преступностью. Ведь вовсе недалеко то время, когда наше уголовное право вообще не признавало рецидива, делало вид, что оного будто бы совсем нет в природе. Только сейчас приняты основы законодательства, где четко и ясно сказано – такое зло существует, имеет такое-то социальное лицо и пути борьбы с ним такие-то. А потому, что мы многое упустили, ныне каждое четвертое преступление в стране – дело рук именно рецидивиста. «И новые рецидивисты появляются у нас вот из-за таких, как я, – безжалостно корил себя Павел. – Сколько месяцев подряд орудует Каменщик в Москве, бравирует прямо своей неуловимостью. И конечно же прав был Петя Кулешов, когда мы о «разгонщике» Матюшине говорили. Закоренелым преступникам, на которых никак не действует одно, второе, третье пребывание в исправительно-трудовой колонии, таким убежденным рецидивистам суд должен продлять срок заключения. Обязательно нужен такой закон. Нельзя выпускать на свободу потенциального врага общества…

Ясно лишь даже для меня, с моим еще микроопытом, – вздохнул Павел, – что одно – причины преступности как социального явления в целом. А другое – причины конкретного преступления, которые вовсе не обязательно окажутся характерными как социальные закономерности. Так что рецептов на все случаи жизни никак не отыщешь ни в самых мудрых учебниках, ни в научных трактатах. И далеко не всегда почерпнешь в опыте даже наиболее маститых ветеранов розыска. Надо самому устанавливать что к чему и самому делать выводы. И еще необходимо суметь в определенный момент расследования на время отступить в сторону от известных тебе фактов, чтобы взглянуть на них не «изнутри», не глазами кровно заинтересованного в открытии истины, а как бы бесстрастно: оценить их, взвесить отдельно и в совокупности, будто тебе просто надо разобраться в достоинствах и ошибках методики кого-то другого».

Сейчас это было тем более необходимо, что фактов наваливалось со всех сторон даже с излишком. Словно кто-то невидимый поставил себе целью дезориентировать, запутать Московский угрозыск. Одних звонков в управление каждый день раздавалось по нескольку десятков. В МУРе теперь практически были осведомлены о всех случаях продажи меховых манто с рук. Больше всего сообщали о цигейковых пальто. Это была явная оплошность, что цигейковые шубы не исключили в телефонограмме. Они прямо задавили группу Калитина, эти сигналы о цигейках. Но было достаточно сообщений о меховых пальто, которые вполне могли быть похищены Каменщиком. Каждый такой случай, естественно, тщательно проверяли, на что уходило немало усилий. Звонок – возникала надежда на удачу. И гасла. Возникала и гасла…

Как бы поддразнивая, милицейский телефон на столе пронзительно заверещал.

– Павел Иванович? Подполковник Люстров. Здравствуйте. Есть небольшие новости.

– День добрый, Василий Никифорович! Слушаю вас.

Подполковник рекомендовал Павлу сейчас же подослать кого-нибудь из его группы в Люберцы.

– Воспитанник мой в тамошнем ОБХСС работает. Жохов фамилия. Лева Жохов. Позвонил только что. Говорит, одна шубка любопытная появилась в поле зрения. Займетесь?

– А как же. Обязательно. Большое спасибо.

– Пока не за что. Интересно, как там у вас все повернется с Каменщиком? Будет что подходящее, сообщите.

– Непременно. А вы продолжайте, пожалуйста, теребить своих участковых. Хорошо?..

Ехать некому. Надо самому. И хочется самому. Кажется – уже который раз кажется! – что выйдут наконец на правильный след.

Разрешение на выезд получено моментально. И вот уже милицейский «газик» торопится по Рязанскому шоссе.

Первое знакомство с оперуполномоченным Люберецкого ОБХСС Левой Жоховым состоялось уже по телефону, и поэтому Павел сразу взял быка за рога. Но не тут-то было. Неторопливый, грузноватый, несмотря на молодость, Лева Жохов чувствовал себя полноправным участником предстоящих событий – не каждый день удается оказывать услугу столичному розыску. И Лева, хотя и видел нетерпение гостя, принялся рассказывать с обстоятельностью, которая казалась ему совершенно обязательной в такой ситуации.

– Я и говорю. По просьбе подполковника Люстрова Василия Никифоровича я попристальней всматривался во все щелочки, где могла показаться интересующая вас шубейка.

– И нашли такую щелочку?

– Кажется. Я знаком с одной спекулятивного склада тетенькой, которая предлагала другой тетеньке каракулевую шубу за четыреста пятьдесят рублей, когда стоит такое манто вдвое дороже.

– А где первая тетенька живет?

– Поехали, покажу.

Поехали. Первая тетенька сказала, что шуба не ее.

– Клавка попросила продать. Говорит, четвертной билет за услугу не пожалею. Срочно, мол, деньги нужны.

– Что за Клавка?

– Я ее мало знаю. Зинку знаю.

– Какую Зинку?

– Клавкину сестру. Она на нашем рынке овощами торгует. А Клавка ей помогает. Как войдете на рынок, ихняя палатка слева.

На месте оказались и Клавка и Зинка. Пригласили их в комнату милиции при рынке.

Обе, низенькие, пухлые, с крикливыми голосами, наперебой выражали свое возмущение. Но слово МУР как током тряхнуло обеих. Сестры присмирели.

– Где шуба?

– У меня в тахте, – отвечает Зинаида. – Она, шуба, значит, не моя. Знакомая уговорила: продай, поблагодарю по-царски. На юг, сказала, переезжает, на кой она там.

– Что за знакомая? Где живет?

– Капа ее зовут. Где живет – я и не спрашивала. Буфетчица она. Мне предложила свое место, потому уезжает вместе с мужем.

– Где работает?

– Говорила, да я запамятовала.

– Где живет – не знаете. Где работает – тоже. Но то, что она, эта Капа, вам шубу поручила продать, помните?

– А как же?

– И деньги за шубу вы не себе возьмете?

– Шутите, гражданин начальник. Капе и отдам.

– Сколько?

– Четыре с половиной сотни. Копеечка в копеечку.

– А как же отдадите, когда Капу, свою дорогую подружку, не знаете, как найти?

– Не подружка она мне вовсе. Знакомая. А деньги должна взять в следующее воскресенье. Обещала прямо на рынок ко мне заскочить.

– Четыре с половиной сотни – деньги немалые. Как же это она вам доверила их, знакомая ваша?

– Хорошая знакомая. И доверила.

– Путаете вы, Берестова, что-то. А зря. Ладно. Разберемся. Садитесь, Клава, Зина, в наш кабриолет и прокатимся в Москву.

Первым делом, как въехали в Москву с Рязанского шоссе, Павел велел водителю своего «газика» свернуть на Садовую. Около Красных ворот, подвывая сиреной, срезали угол – и прямо к меховому магазину.

Олег Анисимович оказался на месте. Его пригласили в контору директора и попросили осмотреть привезенное манто.

Старый товаровед долго гладил шубу по ворсу и против. Рассматривал на свет. Щупал подкладку и борта.

– Наша, – негромко сказал он наконец. И повторил, снимая очки, которые надевал в очень редких случаях: – Точно. Наша.

– Завитки?

– И завитки. И остальное все.

Олег Анисимович отвернул у пальто левый борт.

– Две булавочки. Остались Ценник сорвали, а булавочки тут как тут. Наша шуба, не сомневайтесь.

– Спасибо, огромное спасибо вам, Олег Анисимович. А вы, Федор Матвеевич, не продавайте, пожалуйста, одну-две шубы из этой же партии, – попросил Павел директора магазина, который тоже присутствовал при церемонии опознания похищенного манто.

– Нужны будут?

– Обязательно будут нужны. Мы изымем их у вас на несколько дней для официальной экспертизы.

– Ладно. Задержу шубы. Все сделаю. Только бы поймать прохвоста. А то меня, право слово, инфаркт хватит со всеми этими переживаниями…

В воскресенье таинственная Капа, как и можно было предполагать, на Люберецкий рынок не пришла. А может, эта Капа не что иное, как миф, защитительная завеса для ловчащей Зинаиды?

– Придется вам, Берестова, отвечать по всей строгости закона, по крайней мере за сбыт краденого, если не за соучастие в грабеже. Неужели вы не понимаете, что обязаны помочь нам найти буфетчицу Капитолину, что только тогда вам, возможно, удастся избежать наказания? Почему не говорите правды?

Зина запричитала было о том, какая она несчастная, но весьма быстро перестала. И как ни в чем не бывало, спокойным голосом, сказала допрашивающему ее Павлу:

– Вопросики лучше задавайте, мне так будет легче.

– Где и когда познакомились с Капой?

– С месяц назад в ресторане Казанского вокзала. Мы там с сестрой перекусывали, поезда ждали.

– И она как увидела вас, так сразу и подбежала?

– Мы к ней за столик подсели.

– Одну деталь уточнили. Пойдем дальше. Одна она была?

– С мужчиной. Только он вскорости ушел.

– Описать его можете?

– Средних лет, такой представительный. С портфелем. Или нет, с чемоданчиком небольшим.

– Не густо. А как она выглядит?

– Хорошо выглядит. Блондинка, правда крашеная. Но симпатичная. Полная такая. Веселая. Шампанское все пила. И шоколадом «Слава» закусывала.

– И потом сразу предложила шубу продать?

– Не сразу. Мы разговорились.

– О чем?

– Мы сказали Капе, что в Люберцах торгуем. В палаточке. На рынке, значит. От торга тамошнего, А она обрадовалась. «И я, – говорит, – по торговой части. Буфетчицей работаю».

– Где?

– Тогда она не сказала.

– А когда сказала?

– Она к нам на рынок несколько раз потом приезжала. Два раза на поезде и один раз на такси.

– Это когда шубу привозила?

– Тогда.

– А вам не показалось странным, что Капа о вас знала все, что ей надо, а вы о ней – ничего. С чего бы это? Когда продаешь свою, а не чужую, краденую вещь, чего же таиться?

– Она и не таилась. Я сама не спрашивала. На кой мне нужен ее адрес? Все равно уезжает.

– Так вы же сообщили, что Капа свое место вам отказывала. Как же могла между вами идти речь о буфете, который находится в безвоздушном пространстве?

– Ничего не в пространстве. Капа говорила мне, где ее буфет. Только длинное название, и я его начисто забыла, это ее министерство.

– В министерстве, значит?

– Вроде бы. А может, в тресте.

– Где оно находится, это министерство-трест? Далеко? Насчет того, как вам ездить в Люберцы, разговора не было?

– Был. Что было, то было. Капа хвалилась, что близко к вокзалу. И десяти минут ходу от Казанского, мол, мне не будет, если оформят.

– Не путаете опять, Берестова? Верно говорите?

– А что она мне, Капа эта? Сестра? Подруга закадычная? Чего мне из-за нее пропадать?

И Зинаида вновь попыталась выжать слезы из своих маленьких, сильно разрисованных глаз.

Что делать? В районе Комсомольской площади несколько десятков министерств и различных крупных учреждений, имеющих свою столовую или буфет. Ходить по всем вместе с Берестовой и искать Капу? А если ее вообще не существует, этой Капы? Или она наврала насчет буфета, да еще министерского? А если, затратив неизвестно сколько времени, Капу удастся обнаружить, а она укажет еще на кого-нибудь пальцем – дескать, вон кто поручил ей продать шубу? Все равно разыскивать Капу будем, решил Павел. Как там сложатся события с Липским или с той же сберкассой, еще неизвестно. А тут есть реальная улика – похищенная шуба. И всю цепочку передающих ее друг другу рук необходимо пройти до конца.

И пошли. Пошли споро, воодушевляемые мыслью, что именно на этот раз близки к цели, и подгоняемые еще морозцем да резким московским ветерком. Из министерства в министерство. Из учреждения в учреждение. По часовой стрелке, кру́гом, по всему району Комсомольской площади – площади трех вокзалов. Подымались по лестницам, взлетали на лифтах, опускались в подвальные этажи. И всюду спрашивали только одно:

– Скажите, пожалуйста, где у вас здесь буфет или столовая?

Шли по коридорам учреждений вчетвером: Петр, Валерка Венедиктов и Сергей Шлыков, а впереди семенила, испуганно озираясь, Зинаида, одетая в шубейку из синего, похожего на бобрик искусственного меха и зеленый платок. Они подходили к помещению буфета, Зинаида заглядывала в комнату, рассматривала продавщицу. Сергей снимает шляпу и вежливо осведомляется у хлопочущей около кофеварки буфетчицы:

– Будьте любезны сказать, а Капа сегодня что – выходная?

Второй день поисков подходил к концу, когда неутомимые молодые люди, поддерживая под руки Зинаиду, едва волочившую от усталости ноги, открыли широкие стеклянные двери подъезда, сбоку которого виднелась большая вывеска: «Министерство…» Машинально, уже совсем не таясь, Зинаида перешагнула порог комнаты, где сотрудники министерства оживленно переговаривались в большой очереди у буфетной стойки, и вдруг стремительно отпрянула назад.

– Капка, – прошептала она, норовя податься в сторону выхода.

Каждое дело, попадавшее к Павлу, каждое новое преступление, которое доводилось раскрывать, неизменно оставляли у него свою главную заметку в памяти. Одно – спецификой метода, примененного уголовником, другое – сложностью логического построения, которого потребовал розыск, третье – риском, опасностью, сопряженными с задержанием готового на все преступника. А дело Каменщика потом не единожды со всех сторон анализировалось им, как встреча с ухищреннейшим рецидивистом, особо опасным рецидивистом. Как хитрый, осторожный зверь, не раз битый, не раз попадавший в капканы, он знал, что нельзя вообще не оставлять никаких следов. Но можно это делать неумышленно, с испуга, по неопытности. А можно и совсем иначе. Вот вам, дорогие преследователи! И здесь и там мои следы. Разбирайтесь в них, кидайтесь в разные стороны, цапайте второстепенных или невольных моих помощников. А я от вас всегда в конце концов уходил и теперь уйду.

…Пока Петя Кулешов действовал в меховом магазине и добирался до Липского, а потом вместе с Валеркой Венедиктовым и Сергеем Шлыковым отмеривали километры по коридорам министерств в поисках буфетчицы Капы, Павел все с большим рвением углублялся в расследование происшествия в сберкассе. Такие там выяснились многозначительные совпадения! Старший кассир ограбленной сберкассы Алла Яковлевна Чугунова, например, та самая, что знала код замка и имела доступ к ключам от сейфа, жила, оказывается, в одной большой коммунальной квартире вместе с семьей… Липского. Да, да, инспектора из торга Липского, так «тяготевшего» к ограбленному меховому магазину. Напрасно ли старался сам король-случай, который свел их в одной квартире? Или интуиция комиссара Дубинина не обманула и Каменщик действительно похаживал возле сберкассы? Ведь за это время решительно отпала версия о симуляции ограбления. Экспертиза почвы под окном сберкассы, куска пола в помещении, соскобов с краев раковины, над которой расположено окно, привели к выводу, что проникли в сберкассу снаружи и были воры отнюдь не новичками.

Что же касается Липского, то и о его жизни, интересах, привычках, знакомствах работники угрозыска знали уже очень многое. И ничего компрометирующего, ничего хотя бы косвенно дававшего повод заподозрить. Старательный работник. Вежлив до приторности и на службе и с многочисленными жильцами квартиры. Особенности? Не любит ходить в гости и никогда не приглашает к себе. Вечера порой проводит в бильярдной Парка культуры и отдыха имени Горького. Есть одно вполне благопристойное увлечение: в воскресные дни обычно выезжает на рыбалку, чаще всего на Химкинское водохранилище. Но улов привозит редко. Так сказать, незадачливый рыбак. И все же… В манере вести себя, в блеклом, старательно прямом взгляде Липского было что-то такое, что скорее приближало его к черту, нежели к ангелу, если вспомнить характеристику, которую дал инспектору торга старый товаровед по мехам Олег Анисимович Коптяев.

Чем больше перечитывал Павел разные бумажки со сведениями о Липском, тем сильнее возрастало в нем чувство настороженности. Незадачливый! А может, скорее «задачливый» рыбак, только улов у него особый? Но ограничивается ли он махинациями с меховыми изделиями или как-то связан с ограблением сберкассы? И какие у него могут быть точки соприкосновения с рецидивистом Каменщиком? Он, Липский, и есть Каменщик? Чепуха! Все прошлое его как на ладошке. Такие типы обычно предпочитают доставать горячую картошку из костра чужими руками. Да и пока против него улики только косвенные – одни разговоры да предположения. Так что не станем торопиться, понаблюдаем еще за житьем-бытьем инспектора. И будем терпеливо ждать, что Капа даст: ее поведение тоже немало темных сторон может прояснить.

И вот среди постоянных посетителей министерского буфета появились новые лица – юноши, девушки, люди средних лет, которые запросто, как давние знакомые, беседовали со многими здешними сотрудниками. А в вестибюле министерства буфетчицу нетерпеливо поджидали Петя Кулешов, Валерка Венедиктов и Сергей Шлыков с товарищами. Им выпала наиболее сложная и ответственная задача: провожать Капитолину Сысоеву домой, интересоваться ее возможными встречами.

Но Капа, никуда не сворачивая, нигде и ни с кем не останавливаясь, направлялась в эти дни после работы только домой, а утром на работу. Ходила пешком. Жила с уже взрослым сыном-старшеклассником неподалеку, в Хохловском переулке, возле Покровских ворот. Жила в старинном доме давно, здесь и родилась, ее все тут знали и ничего худого за ней не замечали.

Капа была явно чем-то встревожена. Шла всегда быстро, то и дело оглядывалась. Неужели учуяла опасность? Что ж, вполне возможно. Почему бы не допустить, думал Павел, что Капа заметила Берестову и сделала для себя необходимые выводы? А если она нашла возможность предупредить Каменщика, а тот – других своих сообщников?

Инспектор торга Михаил Юрьевич Липский вел себя не менее осторожно. По вечерам сидел дома, даже бильярдную перестал навещать. Чересчур осмотрительно вел себя Липский, давая таким образом новые основания предполагать, что имеет какие-то неведомые пока контакты с шайкой грабителей. Какие контакты?

Еще в студенческие годы Павел любил размышлять… на бумаге. Он знал, что особенность эта придана довольно значительному числу персонажей литературных произведений о работниках милиции. Посмеивался поэтому внутренне над собой, но отказываться от своей привычки не собирался. Карандаш помогал разобраться в том, что не поддавалось осмыслению сразу. Когда выстраивались на белом листе слова или становились схематическими рисунками мгновения назад существовавшие только в его воображении образы, было гораздо легче представить себе сущность, смысл явления или связи явлений, которые до того никак не прояснялись.

Так выходило и сейчас. На двойном развернутом листе бумаги – чтобы было нагляднее – появились в кружках крупные буквы-символы. Каждый предполагаемый участник дела Каменщика получил условное обозначение. Липский – «Л», старший кассир сберкассы Чугунова – «СК», буфетчица Сысоева – «С». Все они, связанные между собой, протянули друг другу руки-линии. Не было таких линий только у Каменщика: его условный знак – толстое черное «К» – Павел поместил в центре листа. И еще в стороне одиноко стояли две буковки «РМ». Они изображали фигуру ремонтного мастера Александра Назарьевича Трофимова, которого позвали открывать сберкассовский сейф, когда однажды «забастовал» замок. Мастер во время опроса подтвердил все, что сказал – спасибо ему! – замзав сберкассы Додин. Верно, замок в сейфе только непосвященным кажется сложным. На самом деле это обычное, стандартное устройство, которое подготовленный человек открыть может весьма просто и быстро.

Какое-то беспокоящее, тревожное чувство возникало у Павла, когда он посматривал на эти две буковки: «РМ». Не рассказывал ли случаем мастер кому-либо о своем посещении сберкассы? Напрасно его не расспросили поподробней, где он бывал в то время, не произнес ли в какой компании неосторожных слов о хлипком замке в сберкассовском сейфе?

Павел разыскал телефон конторы по ремонту сейфов. «Да, – ответили ему, – Трофимов сегодня работает. Будет в конторе через час-полтора. Позвонить в управление милиции? Обязательно передадим».

Трофимов вскоре отозвался.

– Что вы, товарищ старший лейтенант, – обиженно загудел мастер в трубку своим зычным басом. – Мы порядки знаем. И болтать лишнего себе не позволим. Нигде и ни в каком виде не позволим. А бывать я вроде бы ни у кого особенно не бываю. У сродственников если только. Ну, еще на рыбалку в выходной подаюсь. Это есть такая слабость. Куда? Да на Химкинское водохранилище. И недалеко, и клев неплохой. Михаила Юрьевича Липского? Нет, не слыхал такого. И разговоров у нас на рыбалке никаких не бывает, кроме как о сути, о рыбке значит. Хорошее занятие. Вы бы поглядели, сколько в воскресенье таких страдальцев, как я, на лед высыпает, так диву дались бы…

Вот тебе, бабушка, и юрьев день! Как же это такой очевидный вывод нам и в голову не пришел? Лучше места, чем рыбалка, для встречи и не надо! На открытом всем ветрам белоснежном поле водохранилища к рыбакам никак незаметно не подобраться. Стой себе рядком да обговаривай и передавай что хочешь. И вполне возможно, что в первую же поездку инспектор Мехторга Липский пойдет на решающее свидание, так как почувствовал запах паленого.

Ловись, ловись, рыбка, и большая и маленькая! Но лучше бы большая, самая большая. Неужели сам Каменщик пожалует на «рандеву» с Липским? Кто он был, этот человек, который сошел с автобуса совсем отдельно от Липского, а потом расположился неподалеку? Он несколько раз подходил к инспектору, то будто бы прикуривать, то брал какую-то снасть – в сильные бинокли сотрудникам розыска было видно, как, оживленно жестикулируя, о чем-то говорили они, когда сходились.

Второго «рыбака» проводили до дома. Очень подходящий, просто удачный дворник оказался в этом доме на 1-й Брестской улице. Звали дворника Варвара Карповна. Словоохотливая Варвара Карповна сразу сказала, что, будь она на месте милиции, давно бы занялась Ванькой Завенугиным, который, по ее словам, является «гадом самой чистой пробы» и уже не раз в тюрьме побывал. И в гостях у Ваньки бывают дружки не лучше его самого, нарушают общественную тишину. И ее, дворника, ни Ванька, ни приходящие к нему бабы все равно не купят. Даже если будут совать баночку красной икры, как Капка, не то невестка, не то свояченица Завенугина.

– Тоже фрукт, я вам доложу, эта Капка, – добавила энергичная Варвара Карповна. – Муж у нее даже сидел вместе с Завенугиным: Ванька сам под пьяную руку выболтал, когда выходил «козла» с соседями забить. Ей-богу, не вру…

Очень скоро на стол Павла легла справка о судимости Ивана Завенугина. Первый раз он предстал перед судом за злостное хулиганство, а потом еще дважды за то, что «баловался» с сейфами.

В тот же вечер Завенугина пригласили в МУР, выяснить некоторые обстоятельства его прошлого. Нет, этот громадный детина не то что в песочный ларь, в платяной шкаф не влезет: он и сидя оказался на голову выше отнюдь не малорослого Калитина.

– Жалоба на вас поступила от соседей, – начал разговор с Завенугиным Павел и как бы между прочим положил на стол достаточно хорошо знакомый Завенугину бланк о проверке судимостей.

Завенугин, вежливо загораживая рот ладонью, чтобы не очень разило перегаром, счел нужным прояснить обстановку.

– А я свое отбыл, – сказал он, – судимости погашены. Прописан. Работаю. Ну, выпиваю маленько. Даже бросить собирался. А перед соседями – что же, извинюсь как положено. Так что, гражданин начальник, зря вы меня вызвали. Ни сном, ни духом ни в чем не замешан.

– Тогда тревожиться нечего.

Когда составляют «словесный портрет» преступника, обязательно указывают, какой у него цвет глаз, какой они формы, величины. И вовсе не случайно ничего не говорят о том внутреннем, одухотворяющем свете, который живет в глазах людей мыслящих, с богатым духовным миром и доброй, отзывчивой душой. Потому что у преступников, почти у всех, глаза себялюбов, эгоистов, злые, безразличные глаза со взором, как бы обращенным в себя. Такие глаза были и у Ивана Завенугина. Он усиленно моргал, маскируя, как ему казалось, этим свою тревогу в ожидании нового вопроса.

– Капитолина Сысоева кем вам доводится?

– В каком смысле?

– Она родственница ваша, что ли?

Завенугин опять моргает и усиленно думает, что ему ответить, как бы промашки не дать.

– Дальняя.

– А мужа ее как зовут?

– Нету у нее мужа. Погиб он. Во время войны.

– Как же так? А нам известно, что сидели вы последний раз с ее мужем.

– Зачем с мужем. Дружок он ей.

– А где он сейчас? Фамилию его знаете?

– Альфредом зовут. По кличке Чистый. А фамилии не скажу, иностранная она. Мандрес, что ли.

– А как вы с ним и когда встретились?

– На пересылке, здесь, в Москве. Плотник я, а Альфред каменщик. Подбирали тогда строителей…

И Завенугин рассказывает, в какой исправительно-трудовой колонии отбывали они с Альфредом-каменщиком наказание, что строили.

– А сейчас с Альфредом встречаетесь? Или, может быть, с Капитолиной Сысоевой его видели?

– Нет, не приходилось.

– Будем считать, что вы говорите все как есть. Подумайте пока, Завенугин. Скоро вызовем.

Перебудь часок, другой, третий в КПЗ, Иван Завенугин, вовсе небезынтересный для МУРа бывший ли, нынешний преступник. А в колонию, где ты отбывал срок вместе с Альфредом Чистым, уже позвонили по служебному телефону. И там подняли все архивы, чтобы раскрыть псевдонимы «специалиста по мехам».

Пришло время захлопывать капканы. Арест Завенугина наделает переполоху среди сообщников. И мало ли на какие неожиданные шаги толкнет преступников страх поимки.

Буфетчицу Капу срочно вызвали в этот вечер к телефону, в квартиру к соседям. И буквально через несколько минут после разговора она выскочила из парадного, застегивая на ходу пальто.

Двое молодых людей так усердно читают сегодняшние газеты, что за широко раскрытыми полосами лица их разглядеть никак нельзя. Молодые люди едут вместе с Капой в метро, потом – в электричке. На станции Кудиново синее Капино пальто с красным шарфом очень быстро мелькнуло вдоль платформы. Вот каблуки ее, как трель отбойного молотка, простучали по лестнице, ведущей с платформы на широкую, утоптанную множеством ног дорожку. Там ее встречает парнишка лет 16—17 с заведенным мотоциклом. Капа отдает ему большую закрытую сумку, и мотоциклист сразу же поддал газу, уносясь по снеговой тропке.

Петр и Сергей помедлили: не хотелось упускать мотоциклиста и расставаться было нельзя в предвидении возможных осложнений. А Капа почти бегом заспешила на автобусную стоянку и успела вскочить в машину, которая уже трогалась. Дверь захлопнулась.

Неужели прозевали? Петр оглянулся. На привокзальной площадке стояла трехтонка. Шофер грузовика и двое его спутников, открыв дверцу кабины, закусывали, расставив на сиденье еду и бутылки с молоком.

– Выручайте, ребята. Надо догнать автобус. Дело серьезное.

Ребята выручили. На четвертой остановке Капа вышла. Выпрыгнули из кузова грузовика, остановившегося метрах в ста пятидесяти, и Петр с Сергеем. Буфетчица торопливо зашагала к двухэтажному барачного типа дому, расположенному среди молодых деревьев, неподалеку от дороги. Зашла в единственный подъезд. Снова дробный стук каблуков – она поднималась на второй этаж. Как бы не всполошить буфетчицу и в то же время узнать, куда она направится? Снаружи – железная пожарная лестница с редкими перекладинами. Кулешов глазами показал на нее, и легкий Сергей мигом взлетел наверх. В окне, выходящем на лестничную площадку, было разбито стекло, и Сергей хорошо видел, как Капа открывала ключом английский замок двери посредине коридора.

Они с Петром переждали ровно столько, сколько, по их мнению, надо было Капе, чтобы посчитать себя в безопасности.

– Сысоева?

– Да, я Сысоева.

Капа еще держит руку на замке пыльного чемоданчика, узкого и длинного, хранившегося, несомненно, под той самой доской в полу, что сейчас вынута и лежит рядом со стамеской, которой ее только что поддевали. В чемоданчике – винтики, болтики, куски проволоки, большая пачка наждачной бумаги. Между листами наждачной бумаги – деньги, очень много денег.

Мотоциклист, встречавший Капу, был ее брат, Василий. В сарае того дома, где жил Василий с матерью, обнаружили пять манто. Они были завернуты в полиэтиленовую пленку, которой обычно прикрывают вместо стекол теплицы, и зарыты в землю, а сверху завалены всяческой рухлядью. Еще две шубы, приготовленные к продаже, оказались в диване.

А где же остальные манто? Неужели успели продать? Но через кого? Как? Что-то совсем не похожи мелкие спекулянтки, люберецкие сестры-глупышки на изворотливого, предусмотрительного «сбытчика», которым, по логике вещей, непременно должен был обзавестись вор такого масштаба и такого типа, как Каменщик.

И теперь уже не Каменщик, а Альфред Леонидович Рамбенс – вот кто. Любопытная личность этот Рамбенс, если судить по тем материалам, которые были получены из колонии. Он определенно не укладывался в те особые психологические параметры, которые устанавливает криминалистика для рецидивистов. Где там – чрезвычайно низкая культура или неразвитые чувства. И образование есть, и очень не глуп, и психолог даже неплохой, если судить по характеристике да и по тому, как «работает».

Павел тщательно выписал на отдельных листках бумаги все основные вехи жизни Рамбенса. Как будто бы дело за малым: известно, кто он, этот Каменщик, задержаны его возможные сообщники – теперь бери и накрывай шапкой крупного вора-меховщика. Но чтобы пустить шапку в ход, надо знать такую немаловажную вещь, как, например, где это сделать, в каком месте скрывается Рамбенс. Так что Павел весьма реалистически смотрел в завтрашний день. Розыск Каменщика, несомненно, задаст МУРу таких еще хлопот. И вовсе нелишне определить основные точки приложения сил.