Текст книги "Неотвратимость"

Автор книги: Г. Айдинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

– Трогательно, Олег Григорьевич. Прямо трогательно. Однако эти размышления отнюдь не мешали вам готовить новый «разгон»?

– Да нет, Павел Иванович. Просто практиковался, ожидая дружков. На юге будто нашли подходящего «золотого теленочка».

– Какая же цена всем вашим откровениям? Не арестуй вас и ваших дружков, все бы продолжалось, как и прежде?

– Не знаю. Нет, не думаю, Павел Иванович. Вы можете мне не верить, но уже года три-четыре я никого из молодых не пытался втянуть в наши дела, не готовлю себе смены. Собираюсь на покой. По-хорошему.

– Будущее покажет. А сейчас, Матюшин, вот вам бумага и пишите все, как договорились. Не забудьте про «золотого теленочка» на юге.

– Это только некоторые предположения, Павел Иванович.

– Пишите и о предположениях…

Матюшина приговорили к пяти годам лишения свободы. Олег Григорьевич попрощался со старшим лейтенантом Калитиным, написав ему письмо в своем обычном возвышенно-сентиментальном стиле. Обещал, что «твердо поставил точку». Вместе с другими заключенными его повезли туда, где преступникам полагается отбывать наказание.

Рассказ пятый
ЖЕЛТО-ЛИМОННЫЙ ДЕНЬ

– Приветствую вас, Павел Иванович, пожалуйста, распишитесь, – с этого обращения обыкновенно начинался у старшего лейтенанта Калитина рабочий день. Он ставил свою подпись в большой конторской книге, приносимой секретаршей, брал донесения, рапорты, сводки и говорил:

– Спасибо, Раечка.

Секретаршу отдела все называли Раечкой, хотя и возраст и внешний облик этой уже готовящейся стать чуть ли не бабушкой, располневшей, степенной женщины требовал куда более почтительного отношения. Но когда перемены в человеке происходят на глазах, в течение многих лет, они как-то мало фиксируются вниманием. И люди видят обычно друг в друге то, что память закрепила когда-то. Уже стольких начальников отдела пережила секретарша за 25 лет службы, а все Раечка да Раечка.

Нашелся бы такой литератор, расшифровал одну за другой короткие записи в конторской книге с грифом «секретно», единовластным владельцем которой была Раечка, – право, получилось бы увлекательное произведение о борьбе с уходящим в прошлое, но еще цепким, упорно сопротивляющимся преступным миром.

Так думал Павел Иванович, рассматривая лежащий перед ним документ с резолюцией майора Вазина:

«Тов. Калитину П. И. Ознакомьтесь. Зайдите с предложениями».

Предложения… Их много. И все разные. Как это нередко бывает, пока старший лейтенант не скажет: «будем действовать только так», в группе Калитина нет единства мнений. Да, именно в группе не Кулешова, а Калитина. Петя Кулешов первым из четверки друзей сдал кандидатский минимум, и его приняли в заочную адъюнктуру. Пришлось обратиться с просьбой к руководству:

– И с временем будет неважно. И придется нередко отлучаться для подготовки к экзаменам. А там, смотришь, защита подоспеет. Так что прошу освободить от старшинства. Кто заменит? Калитин. Он себя уже неплохо показал. К тому же и я рядом буду, всегда подскажу что, если надо…

Может быть, как раз потому, что Павел хорошо понимал, как нужны будут, особенно на первых порах, советы товарищей, а скорей всего как-то сложилось само собой, что в группе Калитина все важные шаги – совместные ли, каждого – непременно обсуждались на «оперативных квартетах» – так именовали ребята свои, обычно ежевечерние собеседования. Творческий подход и всяческие искания хороши только в том случае, если они дают плоды. А голоса в группе на этот раз разделились пополам: Павел и Серега Шлыков твердо стояли за свой вариант розыска, а Петя Кулешов и Валерка Венедиктов, как они считали, имели не менее обоснованную позицию. Не было единства во взглядах на подход к розыску преступников и у руководителей отдела. Разбрасываться, идти различными путями не имело больше смысла. А принять окончательное решение означало двинуть в действие большие силы. Раньше Павел непременно отстаивал бы то, что полагал единственно верным. Дело страдало от нерешительности, а раз так – Калитин бы, не колеблясь, шагнул через законы субординации и обратился за поддержкой к самому высокому начальству. Но то прежде. А сейчас старший лейтенант колебался. Виной тому скорей всего был Матюшин.

Знакомясь недавно со служебной информацией, которую ему, как старшему группы, положено было знать, Калитин даже не поверил сразу своим глазам и дважды прочитал: одно из управлений исправительно-трудовых учреждений на востоке нашей страны извещало о побеге из колонии осужденного Матюшина-Петрова-Сапожникова. И еще перечислялось несколько фамилий и подробные приметы «короля разгонщиков».

Что же это выходит? Значит, Матюшин играл с ним буквально как кошка с мышью? Как же мог такое простить себе Павел! Психолог! Корпел, корпел над мошенником, возомнил, что сумел все-таки пронять его, а тот возьми да и скройся после всех этих «душещипательных» разговоров. Неужели в прорву канул весь труд? Не может он так ошибиться. Были, несомненно были моменты во время их бесед, когда Матюшина по-настоящему пробирало и он отзывался на задевавшие его слова полной искренностью. Почему же он сбежал? Ретивое взыграло? Новый большой «разгон» прельстил? Нет, Павел. Это ты здесь чего-то не доделал, не довел до конца. Матюшин – явный брак в твоей работе.

Но начальство Павла придерживалось иной точки зрения. Розыск свою работу по делу Матюшина провел как положено. А что преступник, уже осужденный, бежал из колонии – здесь в первую очередь спрос должен быть не с МУРа.

– И чего вообще огород городить, когда группа воров хозяйствует в городе как хочет, – сердито выговаривал Павлу майор Вазин. – Поймай, тогда занимайся самокопанием сколько влезет. А сейчас действовать надо. Поэнергичней. Поцелеустремленней. Поцеленаправленней.

– Понять я вас, Павел Иванович, тут могу. А поддержать должен майора Вазина, – говорил и Степан Порфирьевич Соловьев, только несколько дней как приступивший к работе и сразу окунувшийся в хлопотливые розыскные дела.

– Зовите группу, старший лейтенант, – предложил Степан Порфирьевич. – Посидим все вместе. И вот Алексей Михайлович с нами. Прикинем еще раз, как и что.

Было так. Начиная с июля в самых различных районах Москвы группа воров – все говорило за то, что не один, а именно группа! – подбирала ключи к квартирам, хозяева которых были на работе. Только за последние две недели ноября буквально тайфун квартирных краж (их было девять!) прокатился по проспекту Мира.

Сотрудники МУРа тщательно проанализировали кражи по методу совершения, по времени, по тому, что прежде всего и как хватали жулики в квартирах. Создавалось впечатление, что всюду действовала одна и та же группа, главарем которой был изворотливый, предельно осторожный, видно, многоопытный рецидивист. Бывало, что в обворованную квартиру сотрудники угрозыска прибывали через десять-пятнадцать минут после посещения ее жуликами.

Все кражи происходили примерно в одно и то же время – с десяти до двенадцати часов дня.

Всегда преступники действовали с «прозвоном», то есть предварительно много раз звонили и, если кто оказывался дома, мгновенно испарялись.

Орудовали воры предпочтительно в новых жилых массивах. Выбирали отдельные квартиры, расположенные особняком, без соседей. Более других предпочитали 9—12-этажные крупноблочные дома-башни. Ясно было, что шли с верхнего этажа, начиная там «про-звон». На нижних, 3—4-х этажах краж не совершали: и сверху спускаются и снизу чаще люди идут.

Во всех – без исключения! – случаях воры удостаивали «визитом» лишь те квартиры, где в дверях стоял замок марки «Москва». Эти такие внушительные на вид запирающие устройства они вроде бы отмыкали одним мановением руки – на замках не было и намека на то, что над ними кто-то чинил какое-либо насилие.

Почти всегда преступники, войдя в квартиру, хватали лишь те вещи, что поближе, на видном месте, а не шарили по всем комнатам, по тумбочкам, шкафам, столам. Брали в первом попавшемся им на глаза гардеробе одну-две вещи, и все. Если комнаты изолированные, шли в ту, которая ближе к двери, а во вторую – ни ногой. Если смежные и в первой и во второй стоят гардеробы – хозяйничали в первой. Только если в первой комнате нет платяного шкафа (скажем, это столовая), то лишь тогда заскакивали во вторую.

Порой более ценные вещи оставляли. Лежат золотые часы, драгоценности, деньги, но не в первой, а второй комнате – не трогают. Следовательно, можно сделать вывод, что преступления не планируются заранее, скажем с помощью «наводчика», который ориентировал бы воров, что где лежит и когда хозяева в отсутствии. Группа действует с налета: кто-то из соучастников стоит «на стреме», а остальные, не успевая даже как следует сориентироваться, оглядеться, берут что под руку наиболее подходящее попадется – лишь бы побыстрее, лишь бы поменьше времени находиться в квартире и не попасться.

– Прошу разрешения перебить товарища майора, – привстал со своего места Павел. – До сих пор с обоснованностью его обобщающих рассуждений в принципе могу согласиться. А с выводами – никак.

– Садитесь, Павел Иванович. И не надо спрашивать разрешения: мы ведь просто беседуем. Пожалуйста, высказывайте ваши возражения.

– Раз преступники решились на ограбление квартиры и если они действуют, как вы утверждаете, Алексей Михайлович, группой, состоящей по крайней мере из трех-четырех человек…

– Из трех…

– Пускай из трех. То они постараются извлечь из каждой кражи максимум выгоды. Один, допустим, оберегает сообщников, стоит «на стреме». Но двое других, проникнув в квартиру, неужели будут стоять один возле другого? Конечно же нет. Один бросится к шифоньеру, другой станет перерывать вещи на трельяже, ища деньги, ценности. Можно ли себе представить, что на троих они выносят из квартиры одну-две вещи, и то отнюдь не самые ценные. И так не один раз, а все время в десятках зафиксированных нами уже случаях.

– Значит, по-вашему выходит, что свидетели из разных концов Москвы сговорились и дружно плетут околесицу? Так прикажете вас понимать, – первым не выдержал тактического рисунка дискуссии майор Вазин.

– Я сам, Павел, спрашивал Макодеда Бориса Михайловича с проспекта Мира. Ты же знаешь, что он показал. Могу принести, Степан Порфирьевич, протокол допроса, – внес свою лепту в обсуждение Петр Кулешов.

– Не надо. Я помню, – удержал его рукой полковник. – Этот Макодед неожиданно вернулся домой. Кажется, в обеденный перерыв. Так?

– Да, да, в обеденный.

– И увидел около двери своей квартиры женщину и двоих мужчин, один из которых будто бы возился с замком. Верно?

– Я могу продолжить, Степан Порфирьевич. Но несколько с иных позиций взглянув на показания свидетелей. Можно? – сказал Павел.

– Прошу вас, старший лейтенант. Полезно взглянуть и с других позиций.

– Вы сами сказали, «будто бы возился с замком». А может, и не возился? Потом «потерпевший», вместо того чтобы принять меры к задержанию очевидных, по его мнению, воров, что сделал? Бросился в квартиру, чтобы проверить, не похитили ли что у него так и не успевшие открыть замок жулики. А когда выскочил снова на лестницу, то никого уже не увидел. И вот, на основании «версии» Макодеда, мы ищем сейчас в Москве женщину и двух мужчин, составляющих «воровскую группу».

– Можно мне? – как школьник в классе, поднял вверх руку Валерий Венедиктов. – И, не ожидая разрешения, обрушился на своего начальника группы. – Так нельзя, Павел. Есть и другие аналогичные показания.

– Домыслы. Поползли слухи: кто-то где-то будто бы видел двух мужчин и одну женщину.

– Не домыслы. Ответь на два вопроса.

– Отвечу.

– Известно ведь, что при «прозвоне», когда преступников видели, они больше в этом доме краж не совершали?

– Разумеется, известно. Дальше что?

– Ты знаешь, что по поручению Алексея Михайловича мы с Петром мобилизовали дружинников и за два дня обошли все дома от Рижского до ВДНХ?

– И из нескольких сотен опросов обнаружили семь случаев, когда в квартиры действительно звонили по ошибке. Товарищ майор, ты и Петя считаете это за подтверждение версии о группе. Я же полагаю обратное – преступник, назовем его условно Главарь, и рассчитывал на совпадение, что мы пойдем по ложному следу. На самом же деле, я в этом убежден, Главаря никто не видел.

– Не могли же действительно люди так единодушно говорить неправду? Почему ты считаешь заслуживающим внимания только те откровения, что исходят от тебя?

– Не кипятись, Валерий. А почему не предположить, что свидетели заблуждались? Добросовестно заблуждались. Они выдавали желаемое за действительное потому, что им очень хотелось участвовать в разоблачении преступников. Таким образом, вольно или невольно, но они создавали искаженное представление о положении вещей, толкали нас на ложный след.

– Отдадим кесарю кесарево. Ваши рассуждения, Павел Иванович, и более страстные и куда лучше логически выстроены. И я это говорю не потому, что готовлю себе «отдушнику» на случай, если вы окажетесь правы.

Полковник оглядел подчиненных, ожидающих его решения. Неторопливо поднял кверху и несколько раз пригладил белые пряди – еще не подобрал, видимо, нужных слов, чтобы поточнее выразить мысль.

– И мне представляется, – продолжал он, – что весьма похоже все это на действия хитрого, дальновидного одиночки-волка, за плечами которого столько ловушек и капканов, что он учен-переучен. Но мы с вами, Павел Иванович, в своих предположениях опираемся не на факты, а лишь на умозрительные построения. Что же касается версии о группе, то пусть некоторые, но мы имеем тут реальные основания для действий. На что же нам ориентир держать? Скажите сами.

– Я уже сказал.

– Степан Порфирьевич! А мой второй вопрос. Можно, я его все же задам Павлу? – не унимался Валерка Венедиктов.

– Для того и собрались.

– Скажи, Павел: преступники преимущественно брали женские вещи?

– И кофточки брали шерстяные. Плащи-болонья и мужские и женские. А костюмы – мужские. Но и джерси не брезговали.

– Но преимущественно женские?

– Не считал. Но не думаю.

– А я считал. Больше всего именно женские.

– Ну и что? Просто они дефицитнее.

– Но можно считать, что выбор определяла женщина?

– Очень шаткий довод.

– Шаткий, но довод, – снова вступил майор Вазин. – А как оцените случай на Звездном бульваре?

– Как анекдотический, не более.

– Даже так? Анекдотический? Интересно. Значит, мы целую неделю зря изучаем этот дом?

– О чем речь? Я что-то не в курсе.

– Вы нездоровы еще были, товарищ полковник. Я сам распорядился.

– И напрасно, Алексей Михайлович. Напрасно распорядились, – тоже стал накаляться Павел. – Представляете, Степан Порфирьевич, одному гражданину показалось, что он уже поймал воров, о которых говорит вся Москва. И он сам, никого не предупредив, вздумал следить за «ворами». Сел за ними в троллейбус. Испуганные такой настойчивостью, двое мужчин и женщина вышли вскоре и скрылись в арке большого корпуса, который находится напротив монумента «Космос». А мы клюнули на крючок и ищем там, в этом огромном корпусе, неизвестно кого и неизвестно зачем.

– Нетерпимость, Павел Иванович, никого не красит. Нам уже приходилось с вами говорить на эту тему. И здесь, я полагаю, майор Вазин действовал верно. Любая зацепка при том недостатке реальных фактов, который мы пока испытываем, заслуживает проверки. Тем более что наш опыт показывает – такие преступления, как правило, совершаются именно группами, а не одиночками.

– Товарищ полковник! Разрешите предложение?

– О, раз Шлыков вступает в бой, значит дело будет. Какое же у вас предложение, Сергей?

– Оно напрашивается само собой. Давайте будем работать по обеим версиям.

– Решение соломоново, особенно если иметь в виду, что фактически мы так и поступаем. Никто нашей инициативы и дальше ограничивать не собирается. Но начальник управления – твердый сторонник версии о группе: как это так, говорит, чтобы вся московская милиция не могла справиться с одним нахальным жуликом. Так что разрабатывать вторую версию мы можем лишь средствами отдела. Полагаю, положение изменится. И скоро. Но пока вы, Павел Иванович, продолжайте заниматься со Шлыковым своим вариантом, а Кулешов с Венедиктовым налягут на версию о группе…

«Тайфун» краж, однако, затих сразу, назавтра же. Как будто Главарь присутствовал на совещании у полковника Соловьева и не хотел больше искушать судьбу. Ровно пятнадцать дней длилось затишье. А потом Главарь атаковал Ленинградский район. Все то же самое. Дома-новостройки вблизи поселка Сокол. И время с десяти до двенадцати часов дня. И квартиры с замком «Москва». Все, вплоть до деталей, одинаковое. И к торжеству майора Вазина, многие из проживающих там дали показания, будто – опять будто! – в подъездах, где были совершены кражи, видели двух подозрительных мужчин в сопровождении женщины.

В поселке Сокол усиленно ищут группу – устанавливают в домах-башнях засады, организуют специальное патрулирование в утренние часы. Тщетно. И в этот момент происходят такие же кражи в подмосковном городке Зеленограде. Вновь целая серия краж: одна, вторая… восьмая.

Калитинский «квартет» действовал теперь, разделившись пополам. Но и «дуэты» – Павел с Сергеем и Петр с Валеркой – ничем особым пока не могли порадовать ни друг друга, ни начальство.

Поздно вечером уставших донельзя друзей Павел уговорил заехать на часок к своим родителям, где его ждала Лида.

– Двух зайцев сразу убьем, – усиленно воздействовал Павел на товарищей. – Прежде всего меня выручите, так как головомойки от жены мне за опоздание не избежать. А потом – отдушину нам всем надо получить или нет? Надо. Посидим все вместе в человеческих условиях, послушаем музыку, угостят нас опять же чем-ничем. Поехали?

Поехали. Захватив по дороге пару бутылок сухого вина и кулек с апельсинами, нарочито шумно ввалились незадолго до десяти часов в квартиру Калитиных-старших.

– Здравствуйте, мама, папа, Лида! А мы всем «хором». Просим любить и жаловать.

Добродушно-оживленное приветствие Павла отнюдь не смягчило настроения Лиды. И пока смущенные Петр, Серега и Валерка неуклюже протискивались на диванчик возле обеденного стола, молодая жена успела сказать в передней мужу все необходимые в таких случаях слова.

– Садитесь, садитесь. Сейчас чай будем пить, – гостеприимно суетилась Лида возле стола, невесть как успев уже перепорхнуть из коридора в столовую.

Чай, душистый, чуть терпкий, необычайно густого темно-рубинового оттенка, был гордостью дома. Но друзья, охотно отдав должное чаю, не отказывали во внимании ни хозяйским наливкам и настойкам, ни принесенному сухому. Вероятно, не без влияния всего комплекса причин разговор мужчин, когда они перешли на папиросы и сигареты, принял достаточно оживленный характер.

– Вот я вас хочу спросить, очень милые молодые люди, – Иван Георгиевич считал себя обязанным как хозяин дома поддерживать интересный для гостей разговор. – Только, чур, отвечать положа руку на сердце – со всей честностью и прямотой. Идет? Ну, договорились. Так я хотел спросить у вас… Э… Не тяжело ли вам, не отражается ли на вашем духовном росте вот такое постоянное общение с преступным элементом и не очень культурными, некоторыми разумеется, собратьями по профессии?

– Ты хочешь спросить, не тупеем ли мы?

– Ты, как всегда, Павел, излишне прямолинеен. Но смысл моего вопроса в общем именно таков.

Друзья на всякий случай помалкивали, не зная еще, как им следует держаться. Что скажет Павел?

– Нет, скорее наоборот. Ты даже не представляешь себе, папа, какой напряженной интеллектуальной деятельности, какой борьбы умов требует наша профессия.

– Не профессия ваша, а терпимость государства устраивает эту «игру умов», а вернее, игру в преступников и великих сыщиков. Какие сейчас могут быть преступники? Это на пятьдесят втором-то году Советской власти. Живем ведь – разве сравнить насколько лучше! Ну, скажи, к примеру, много ли сейчас бывает случаев в той же Москве, когда убивают, чтобы нажиться? А?

– Нет, немного. Скорее даже совсем мало, единичные если какие.

– То-то. Думаю, что и ворует кто, так совсем не потому, что надо на хлеб. Мелкая какая душонка – чтобы помодней одеться и послаще поесть. Другой тип – ну, завистник, что ли: помереть готов, а не хуже соседа чтобы у него квартирка была обставлена. Третьему еще одна слабина покоя не дает – выпивоха он, потому и зарится на то, что похуже лежит. Не так, скажешь?

– Почему же. И так бывает. Но вот к чему ты ведешь, папа, пока не очень ясно.

– Разве? Ну, сейчас дойду и до ясности. Какие же существуют у нас теперь причины преступности? Правильно, империалистическое окружение влияет на нестойких. И бескультурье кое-где дает о себе знать. Есть и пережитки прошлого. Еще добавил бы и пережитки настоящего – я имею в виду, скажем, отношение к труду. Кое-кому из наших сограждан, особенно молодым, совсем не кажется истиной такая бесспорная мысль, что право на труд предполагает и обязательность трудиться с душой, не говоря уже о том, что искать источник существования вне труда – преступление. Причины найдутся, понятно, и другие, и все серьезные, согласен. Но такие уж сверхсложные, чтобы нам с ними не совладать, если сильно захотим? Сколько можно, в самом деле, цацкаться с теми, кто не желает считаться с нормами нашей жизни? Выход – пожалуйста. Устройте один-два показательных процесса, накажите с примерной строгостью виновников, сделайте так, чтобы население узнало – впредь такие уголовные преступления будут караться самым беспощадным образом. И гарантирую: придет конец всем и всяким преступлениям.

– Боюсь, Иван Георгиевич, что категоричность тут не очень правомерна, – все же посчитал нужным перевести огонь на себя Петр. – Пословица гласит: «сладким будешь – расклюют, кислым будешь – расплюют». Не кажется ли вам, что эта народная мудрость в какой-то мере, естественно, но все же определяет вред крайних точек зрения на проблему борьбы с преступностью?

– Дальше что скажете?

– Скажу то, что с самых давних времен мир никогда не удавалось ни исправить, ни устрашить наказаниями. Дело вовсе не в ужесточении, а в неотвратимости наказания, в том, что оно неизбежно настигает правонарушителя.

– Так, так, так… Спасибо, что разъяснили. Но только мы не так уж и темны в вашей юридической науке. Читали и разделяем точку зрения Ленина насчет неотвратимости этой самой. Так ведь Владимир Ильич когда это говорил?

Как опытный полемист, Иван Георгиевич выждал паузу.

– В первые годы после победы Советской власти, когда страну душила волна всяческих преступлений. И он, говоря это, имел в виду массу мелких преступников, толкаемых на беззаконность нуждой, тяжелыми обстоятельствами. А против государственных преступников, бандитов, убийц, матерых расхитителей, спекулянтов действовал красный террор. И действовал он со всей жестокостью, казнил всю эту сволоту безжалостно, расстреливал ее. А в газетах, между прочим, в назидание и устрашение этих типов все время публиковались под крупными заголовками сообщения об исполнении приговоров.

– Ну, знаешь, отец, – решительно вмешалась Елена Михайловна, – надо иметь совесть. В кои веки пришел сын, да еще с друзьями, а ты подвизаешься в роли громовержца.

– Не волнуйся, Леночка. Все в порядке. Наш спор – это спор славян между собой. Он только горячит кровь и радует сердце. Вот я сейчас товарищам законникам одну пилюлю еще преподнесу. Минуточку…

Иван Георгиевич с молодой стремительностью вскочил со стула и исчез в другой комнате. Пошелестел там бумагами на своем письменном столе и сейчас же вернулся, держа в руках развернутый газетный лист.

– Извольте видеть, что обнародовано в центральной печати по этому поводу.

– Так знаем же, папа. Мы номер с этой статьей до дыр замусолили.

– И все-таки разрешите. Я только одно местечко. Насчет того, как надо поступать с таким отребьем общества, как злостные преступники.

Иван Георгиевич вооружился очками и внятно прочел:

– «С ними надо расправляться при малейшем нарушении ими правил и законов социалистического общества беспощадно. Всякая слабость, всякие колебания, всякое сентиментальничанье в этом отношении было бы величайшим преступлением перед социализмом». И дата стоит. В январе 1918 года написаны Лениным эти слова. Вот так-с. Что теперь запоете, молодые люди?

Иван Георгиевич с торжеством взглянул на сына.

– Да ничего, папа, не скажу, кроме того, что легкость, с которой ты судишь об очень сложных вещах, никак не делает тебе чести. Ты же ученый. И очень бы обиделся, если бы какие-нибудь дилетанты так безапелляционно стали высказываться о биологических проблемах. Преступность – это и целый комплекс глубочайших причин и целый комплекс многостороннейших решений, зачастую общегосударственного порядка. Неужели ты всерьез считаешь, что с ней можно расправиться вот так вот, одним махом?

– Не я считаю. Ильич писал или не писал это в свое время?

– Именно, в свое время. Во-первых, красный террор был введен всего на три месяца, после покушения на Ленина в августе 1918 года. Так что не путай, пожалуйста, – подогретый фужером вина, который вопреки своим правилам с удовольствием выпил, Павел не очень выбирал выражения, но, заметив знак, сделанный ему Лидой, перестроился.

– А во-вторых, ты сам, папа, отметил, что высказывание Владимира Ильича относится к тем годам становления Советской власти, когда вот-вот должна была вспыхнуть гражданская война, и, будь то контрреволюционер или бандит, только беспощадная расправа с ними…

– Совсем школьный разговор пошел у нас с тобой, сынок. Тебя еще не только на свете, и в задумках не было, когда мне приводилось наводить этот самый революционный порядок. Я-то тебе толкую только об одном: негоже нам тащить с собой в будущие года всякую и всяческую мразь. Барьер ей надо положить сейчас, немедленно. Не будет матерый преступник угрызаться совестью, пока ты его не стукнешь как следует по башке.

– Стукаем, батя. Поверь, что законы наши достаточно суровы. Предостаточно даже. Но только одним стуканьем тут ничего не сделаешь. Влез бы ты поглубже в вопросы юриспруденции, было бы тогда тебе известно, что Владимир Ильич хоть и предсказывал, что с годами у нас обязательно начнут отмирать нарушения правил общежития, но специально подчеркивал, что мы не знаем, как быстро и с какой постепенностью будет это происходить.

– Вы нас зажгли своим увлечением, Иван Георгиевич, и мы тут с Пашей чуть ли не целую лекцию вам выдали, – засмеялся, опять вступая в разговор, Петр. – Извините, пожалуйста, перестарались.

– Нет, по-моему, недостарались. Я еще не убежден в вашей правоте. Так, если только процентов на пятьдесят.

– Тогда разрешите сказать напоследок еще вот что. Ленин, к вашему сведению, оставил нам целую программу действий в области применения различных форм наказания. И там на одном из первых мест стоят не тюрьма и тем более не казнь, а меры общественного воздействия. Приходилось ли вам случаем читать или слышать что-либо насчет украинского эксперимента?

– Готовитесь сразить наповал?

– Какое там. Просто хочу, чтобы вы учли, что во многих тысячах украинских поселков и деревень не было за последние годы никаких преступлений. Пьянчуг даже стало куда меньше.

– Во! Значит, можно добиться?

– Всенепременно. Но не сразу. Как говорится, разумно сочетая вот такую атмосферу нетерпимости к нарушителям правопорядка, что создали на Украине, с тем самым «стуканьем», мерами государственного принуждения, за которые вы ратуете как за единственную панацею.

– Доконали. Сдаюсь, – улыбаясь, поднял руки вверх Иван Георгиевич. – Я один, а вас четверо вон каких молодцов. Да еще и юристов. А я, с вашего разрешения, обыкновенный биолог…

Когда вышли на улицу, Серега Шлыков проговорил, потягиваясь:

– Уф! Устал от долгого безмолвствования. А между прочим, Павел, не знаю, как Валерка, а я не вмешивался в твой высоконаучный спор с отцом потому, что отчасти согласен с ним.

– Вот как? В чем же именно?

– Насчет более решительных мер. Обсуждаем версии – группа или один орудует. А какая разница москвичам? Их же продолжают обворовывать.

– Как тебе известно, мы и существуем для обычных мер. Очень мило будет выглядеть милиция, если день через день станет демонстрировать свою беспомощность и будоражить город, выставляя против каждого жулика чуть ли не все свои силы. Ты прекрасно знаешь, что делается это только в крайних случаях и лишь по распоряжению начальника управления. Не хотел вам до поры до времени говорить, но вчера днем мы с полковником Соловьевым немало потрудились, чтобы настроить комиссара на должный лад. И Зеленоград тут помог, вероятно. Словом, будем ждать команды. А сейчас спокойной ночи. Иначе Лида мне полностью оторвет карман пальто, намекая на позднее время.

Утром, просмотрев тревожную сводку, начальник управления сам вызвал полковника Соловьева и Калитина. И сразу распорядился:

– Бросайте в Зеленоград и немедленно столько людей, сколько надо. Возьмите под наблюдение все до единого дома – сто, двести, триста, – подходы к железнодорожной станции, к автобусным остановкам. Ни одной лазейки чтобы не оставить!

Меньше чем через час Зеленоград был буквально блокирован сотрудниками милиции в штатском. Понятно, что весь отдел, возглавляемый полковником Соловьевым, во главе с ним самим тоже выехал в Подмосковье.

Посчастливилось Сергею Шлыкову. В 11 часов 45 минут, патрулируя вместе с дружинниками и работником местного домоуправления возле одного из массивов, где были сосредоточены дома-башни, Сергей обратил внимание на гражданина, поведение которого показалось ему подозрительным. Неизвестный подошел к одному дому, зашел, через короткий промежуток времени вышел… Так же – во второй. «Кто такой? Живет здесь?» – спросил Сергей у работника домоуправления. «Нет, – говорит тот, – никогда его не встречал». Вся группа Шлыкова направилась навстречу неизвестному. Тот увидел, что к нему идут, остановился, заколебался. Потом неторопливым, спокойным шагом продолжал путь к подъезду третьего дома-башни. Когда поравнялись, Сергей обратился к подозрительному гражданину:

– Ваши документы.

– А по какому случаю я их должен вам предъявлять?

– Проверка. Патруль милиции.

– Какая досада. Вероятно, я не захватил с собой ничего удостоверяющего личность.

– Тогда попрошу вместе с нами пройти в отделение. Здесь недалеко.

– Пожалуйста.

Странно ведет себя гражданин. Отвечает «пожалуйста», а сам стоит на месте, да еще старается спиной повернуться к Сергею.

– Нехорошо, дяденька, так не годится, – говорит один из дружинников, совсем молодой еще парнишка, и передает Сергею поднятую им связку ключей. – Зачем же, дяденька, выбрасывать то, что вам принадлежит?

– Я ничего не выбрасывал, – отказывается гражданин. – Вам показалось. Это недоразумение какое-то.