Текст книги "Неотвратимость"

Автор книги: Г. Айдинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

– Извините, – сказал милиционер и взял трубку. – Калитин? Да, как раз проходит. Слушаюсь. Вам приказано явиться к начальнику управления, товарищ старший лейтенант, – козырнул постовой, возвращая удостоверение Павлу.

Пройдя по двору, Павел поднялся на третий этаж. В приемной начальника управления его просили немного подождать.

Павел присел на широкое низкое кресло, откинулся на спинку. Было очень тихо. Не звонили, как обычно днем, телефоны. Молчал динамик, по которому немедленно докладывали о серьезных происшествиях в городе.

Наступила та совсем недолгая пора в жизни Москвы, когда день переходит в ночь и волна происшествий несколько сникала. Закончились спектакли в театрах и сеансы в кино, закрывались парки и рестораны. Спало оживление на вокзалах. Меньше стало пешеходов, поутихло уличное движение. В этот час и стражи порядка могли позволить себе «ослабить ремень» и передохнуть, хотя бы ненадолго забыть о той максимальной собранности, которой круглосуточно требовала от них служба. Павел блаженствовал в удобном кресле. Хорошо, тихо, тепло… Зима, зима, зима… Шесть лет назад, осенью, пришел он в МУР. И будто ритм какой сложился с тех пор. Весна, лето пролетают пулей, совсем незаметно: тренировочные сборы, оперативная учеба, отпуск. А на осень, зиму, как нарочно, приходится на его долю самые тяжелые, самые хлопотливые и самые… памятные дела. Как Каменщик этот, вот уже сколько времени умудряющийся ни с какой стороны не показать розыску своих слабых мест. А зачем все же вызвал его комиссар Дубинин? Раз не посчитал нужным подождать до утра, значит что-то экстренное? Но что? Каменщик? Какое-нибудь новое задание?

– Вас просит к себе Борис Константинович, – прервал размышления Павла дежурный по управлению.

Старший лейтенант вошел в просторный кабинет комиссара милиции и представился как положено.

Начальник управления вышел из-за стола, поздоровался, пригласил присесть.

Как ни знаком был облик начальника управления, Павел всегда удивлялся про себя его не моложавости, нет, просто молодости. Молодости и в быстроте ориентации, и в стремительности движений, и в неутомимости. И только когда – вот как сейчас – читал и подписывал бесчисленные бумаги, чего Борис Константинович терпеть не мог, и привычным жестом бросал на место заушины круглых больших очков в тонкой стальной оправе, тогда он как-то сразу менялся: становился даже не пожилым, а совсем старым, очень утомленным человеком. И волосы на склоненной голове вдруг превращались из белесых, какими они только что казались – свет, очевидно, так падал, – в совсем седые, даже сизые. И складки под подбородком резко обозначались. И месяцеобразные глубокие морщины около рта бросались в глаза.

Так ведь и было от чего уставать. Когда комиссар Дубинин спал – можно было только строить предположения, потому что в самые различные часы суток, и весьма часто именно ночью, он мог появиться в любом из многочисленных своих подразделений и служб. Положение обязывает – как-никак главный милиционер Москвы, отвечающий за порядок во всем огромном городе.

– Устал? – спросил Дубинин, внимательно глядя Павлу в глаза.

– Никак нет, товарищ комиссар.

– Ну ладно, погоди немного, сейчас все объясню.

Комиссар вызвал дежурного, передал ему папку с подписанными бумагами и, не глядя, перевел рычажок на пульте, расположенном с левой стороны от его кресла. Вспыхнул круглый желтый огонек, и голос из скрытого динамика доложил:

– Дежурный по району подполковник Люстров у аппарата.

– Добрый вечер, Василий Никифорович. Вернее, добрая ночь.

– Здравия желаю, товарищ комиссар.

Начальник управления говорил, не напрягая голоса и не меняя позы. Вероятно, отметил про себя Павел, за ту неделю, что он здесь не был, вмонтировали микрофон прямо в письменный стол.

– Прояснилось что?

– Никак нет, товарищ комиссар. Сведения получим к двум часам.

– Сразу же докладывайте в управление о результатах.

– Понятно.

– Вам в помощь выделяю опергруппу. Ее возглавляет старший лейтенант Калитин.

– Старший лейтенант Калитин. Записано.

– Через час Калитин будет на месте. Предупредите ваш народ и эксперта. Чтобы дождались его. У меня все. Будь здоров.

– Вас понял. Всего хорошего, товарищ комиссар.

Начальник управления вызвал дежурного, распорядился, чтобы принесли еду и чайку покрепче.

– Толковый работник этот Люстров. Вместе служили. Подхрамывает, правда. После фашистской мины. Но еще вояка. Дай бог другим.

Вошел дежурный со срочным пакетом, и, пока начальник управления возился с сургучными нашлепками на конверте и знакомился с его содержанием, Павел машинально подсчитывал число разноцветных планок на кителе комиссара. Восемнадцать правительственных наград…

– Садись вон за тот столик в сторонке и поешь.

– Да зачем, Борис Константинович? Я не голоден.

– Дисциплины не чувствую, старший лейтенант. Не теряй времени. Я тоже буду пить чай.

Павел взялся за яичницу и бутерброды. Комиссар подсел к нему и, со вкусом прихлебывая чай из большущей фаянсовой кружки, начал говорить, как бы стараясь сам себя в чем-то разубедить.

– Случай один произошел в районе у Люстрова. Сберегательную кассу ограбили. И тоже не без каменных работ. Обнаружили тяжелый молоток и гвоздодер: жулики их припрятали внутри. Когда Каменщик орудовал, кувалду и шлямбур находили на месте?

– Да, он ими в основном действовал.

– И будь здоров как действовал. А чего же он инструменты бросал? Пригодиться могли бы в другой раз…

– Они тяжелые, громоздкие. А ему бы только справиться с теми манто, что он каждый раз утаскивал. Меховая шубка ведь от килограмма до двух тянет, да и места занимает порядочно, даже в сложенном виде.

– А ты что, следственный эксперимент производил?

– Было такое дело, товарищ комиссар. Когда двенадцать шуб в куль бумажный сложили, сверточек получился весьма заметный. С таким на улице показываться – все равно что закричать: «Держите, я вор!»

– А он, может, не один, а два или даже три сверточка делал? Спешить ему зачем? Вся ночь в запасе.

– Я тоже так полагаю.

– А отверстия, говоришь, гладкие?

– Абсолютно. Не жалел труда, чтобы не зацепиться случайно за острый выступ и не оставить клочок своей одежды.

– Матерый волчище.

– И умный, расчетливый. Пробивал отверстия тютельку в тютельку. Сорок шестой размер у него. Мы по очереди лазили – только с таким размером плеч можно протиснуться в пролом.

– И никаких следов?

– Словно метелочкой после себя подметал и тряпочкой протирал.

– Вот-вот! И здесь так же. Но очень уж в этой сберкассе все аккуратно. Чересчур. Чуешь? Погоди, погоди. Ты что в окно уставился? Притомился? Может, все-таки поспишь? А мы кого-нибудь другого пошлем?

– Да нет, товарищ комиссар. Это у меня манера такая, думается почему-то так легче.

– Ага. Тогда, значит, бери машину и прямым ходом туда. Там эксперт наш хлопочет. Бурштейн. Знаешь ее?

– Толковый криминалист.

– Помозгуйте вместе. И завтра к вечеру встретимся.

– Есть, товарищ комиссар.

* * *

Час ночи… Сберегательная касса не очень большая, но и не маленькая. Расположена в старом трехэтажном доме в районе Марьиной рощи. Когда-то в этом помещении был магазин, если судить по большим витринам: сейчас они забраны изнутри металлическими решетками. Двойные двери с прочными запорами.

Войдя, Павел поздоровался с людьми в милицейской форме и в штатском. Одни из них сидели за длинным узким столом и писали свои нужные в таких случаях бумаги. Другие стояли группами, переговаривались, покуривая, обсуждали происшедшее. Навстречу Павлу поднялась полная, средних лет женщина с черными, коротко стриженными волосами. Форма капитана милиции казалась на ней случайной и сидела нескладно. Большие карие глаза, вдумчивые, глубокие, очень красили ее продолговатое, с полным подбородком лицо. Глаза светились сейчас доброжелательно, женщина улыбалась.

– Очень здорово, что именно вы приехали, Павел Иванович.

– Здравствуйте, Софья Исааковна. И вас подняли на ночь глядя?

– Что поделаешь, если интересующий нас контингент предпочитает «ночную смену»? Но пойдемте. Я вам покажу любопытные вещи.

Софья Исааковна открыла калиточку в деревянном барьере, перегораживающем комнату.

– Объект внимания грабителей. – Она указала на большой сейф у дальней стены. – Замок открывается специальным ключом и только когда набрана нужная комбинация цифр. Сейф открыли, взяли солидную сумму денег и облигации трехпроцентного займа, тоже приличную пачку. Потом сейф был снова закрыт.

– Симуляция?

– Не исключено. Во всяком случае, тут действовал кто-то знающий секрет замка. Да и ключ у него, вероятно, был.

– Отпечатки пальцев?

– Никаких. Все, к чему прикасались руки грабителей, протерто тряпкой, смоченной нашатырем.

– Заведующего привезли?

– Лежит у себя в кабинете с сердечным приступом.

– Сумма похищенного?

– Примерно двадцать тысяч рублей. Точно установят утром.

– Почему деньги и ценные бумаги остались на ночь в сберкассе?

– Не приехал инкассатор. Причина пока не выяснена.

– Все осмотрено, сфотографировано?

– Да. Вещественные доказательства изъяты. Документы оформлены. Заведующий предварительно опрошен.

– До чего с вами приятно работать, Софья Исааковна. Дальше бы так успешно продвигаться.

– Спасибо за комплимент. И я вам могу ответить тем же. Но насчет «дальше», боюсь, таких темпов не получится. Однако продолжим осмотр.

Софья Исааковна направилась во внутреннее помещение сберкассы. Здесь было устроено нечто вроде кухоньки – поставлена двухконфорная газовая плитка, возле нее – однотумбовый, покрытый клеенкой канцелярский стол и два простых стула. Немного подальше в углублении стены – металлическая раковина водопровода. А над ней небольшое окошко, квадратное, сантиметров сорока в поперечнике. Оно выходило во двор. Там, над одним из подъездов, очевидно ведущих в жилые квартиры, горела яркая, не прикрытая ничем лампа. В резком ее свете оконный проем выделялся особенно отчетливо. Он был прежде заделан тремя толстыми железными брусьями. Среднего сейчас не было. А два других, сильно отогнутых в сторону, образовали отверстие, напоминающее приплюснутую букву «О».

– Обратите внимание, как изъят средний брус. – Софья Исааковна взяла стул и показала Павлу на второй. – Влезайте, будет удобнее рассматривать.

Да, рассматривать было что. Средний брус грабитель не перепилил, а выпилил вместе с кусками кирпичей, в которых были закреплены его верхний и нижний концы.

– Преступнику нельзя отказать в находчивости: железный брус тяжелее и дольше пилить, и визгу не оберешься. А кирпич поддается легче, и звук от ножовки куда слабее.

– Почему же от ножовки? Тут выкрошены швы. Кирпичи вынуты целиком.

– Вы думаете? А по-моему, именно не выкрошены, а выпилены швы. Попробуйте пальцем – ни щербинки.

– Пожалуй, вы правы. А на какой стороне обнаружены следы известки, крошки кирпича?

– Вот в этом-то и загадка. Нет следов. Как корова языком слизнула. Во всяком случае, подручными средствами их найти не удалось.

– Пробы почвы под окном взяли для микроисследования?

– Конечно.

– Давайте еще выпилим и отправим в лабораторию кусок пола и соскобы с краев раковины. Очень было бы заманчиво установить, с какой стороны орудовали грабители – со двора или изнутри помещения.

Павел соскочил со стула и помог сойти Софье Исааковне. Потом приложил палец к губам, показывая, что надо говорить потише.

– Такое ли уж это решающее значение имеет? – Софья Исааковна вняла, однако, предостережению и перешла почти на шепот. – С окном все подстроено в расчете на нашу сверхнаивность: ясно же, что это инсценировка.

– Возможно. Но, с другой стороны, слишком бросающиеся в глаза детали…

– Говорят об их нарочитости, вы хотите сказать? Нет, здесь продемонстрирована не хитрость, а неопытность преступников. Посмотрите…

Подполковник Люстров, приехавший на место происшествия – мало ли в каком содействии нуждаются сотрудники управления, – застал самый разгар спора. Старший эксперт-криминалист и начальник опергруппы объяснялись больше жестами и были так увлечены, что даже не заметили вновь пришедшего, пока подполковник не обратился к Калитину:

– Чем можем помочь, товарищ старший лейтенант? Комиссар звонил и дал указание оказывать вам полное содействие.

– Здравия желаю, товарищ подполковник. Извините, что не приветствовал вас как положено. Обсуждали тут один вариант. И не очень сошлись во мнениях. Но будет, вероятно, лучше, если я вам поподробней изложу, над чем мы бьемся. Разрешите?

– Слушаю вас.

Понизив голос, Павел рассказал подполковнику Люстрову все, что связано с Каменщиком, о трудностях, с которыми столкнулся МУР при его розыске, о подозрениях в причастности Каменщика к ограблению сберкассы и о сути своих разногласий со старшим экспертом-криминалистом.

Беседа постепенно вышла за официальные рамки, может, потому, что они с Василием Никифоровичем почувствовали друг к другу симпатию, как это нередко бывает между людьми со сходными характерами, склонностями, житейскими принципами.

Воспользовавшись случаем, Павел просил подполковника еще раз проинструктировать участковых насчет поисков проданных манто и обязательно звонить ему, если будет что интересное. Подполковник обещал.

Заведующего сберкассой Савву Осиповича Туницкого допросить практически не удалось. Ему становилось все хуже, и врач «неотложки», приехавший по вызову, настаивал на немедленной госпитализации.

– Нельзя ли все же задать хотя бы несколько вопросов? Когда еще удастся побеседовать с человеком? А его показания могут оказаться решающими. Разрешите, пожалуйста, – попросил Люстров.

Врач неохотно согласился. И вот Павел уже сидит рядом с уложенным на сдвинутых стульях заведующим сберкассой, бледным до синевы, со впавшими щеками и бисеринками обморочной испарины на широком, с залысинами лбу.

– Скажите, пожалуйста, Савва Осипович. Громко говорить не надо, я услышу. Скажите, ключи от дверей сберкассы где обычно хранились?

– Ключи от дверей… всегда находятся… только у меня… Вторые экземпляры… тоже хранятся… у меня дома…

Заведующий произносил слова отрывисто: частое короткое дыхание делило фразы.

– Никто не мог бы сделать слепок с них?

– Нет… Ручаюсь.

– Хорошо. А ключи от сейфа?

– Их тоже… Два комплекта… Один… у меня… Второй… у зама…

– Никто другой не мог ими пользоваться?

– В очень… редких… случаях… Старший… кассир…

– Значит, и старшему кассиру известен код главного замка?

– Да… Но и мой зам… и старший кассир… безукоризненно… честные люди… Десять лет… работаем… вместе…

– Спасибо. Будьте здоровы, Савва Осипович. Не тревожьтесь, разыщем похитителей…

Утром, еще не успев открыть дверь кабинета, Павел услышал, как за дверью заверещал внутренний телефон. Дежурный из бюро пропусков доложил, что старшего лейтенанта уже минут тридцать ожидает гражданин Додин.

– Орест Анатольевич Додин, – представился вошедший. – Заместитель заведующего сберкассой. Простите великодушно, что нагрянул без приглашения, так сказать, по собственной инициативе. Но такое несчастье…

Приготавливая на столе нужные бумаги, Павел наблюдал за своим посетителем. Маленький, узкоплечий, в старой коричневой – из бумажной замши – куртке с большими накладными карманами. Он держался непринужденно. Лет за сорок, даже ближе к пятидесяти. Живой, быстрый взгляд. С любопытством рассматривал хозяина комнаты, обстановку в ней – скромные однотумбовые столы, обитые черным дерматином, простые стулья, большой сейф, похожий на плоский канцелярский шкаф.

– Садитесь, – предложил Павел. – Итак, что вы хотите сообщить?

Додин проявил отличное знание своего дела и необыкновенную память. Он помнил, чем занимался, как провел буквально каждую минуту в течение последних нескольких суток. О своем заве и подчиненных знал всю подноготную. Ограбление считал делом рук опытного «медвежатника».

– Закрываем мы в восемь часов вечера. На улице темным-темно. Лампочку над парадным во дворе вывернуть ничего не стоит. А окошко находится за углом стены. Поставь мусорную бадью – она высокая – и действуй себе сколько душе угодно.

– Правильно, Орест Анатольевич. Так оно скорей всего и было. Но вот грабитель проник в сберкассу. Подошел к сейфу и сказал: «Сезам, откройся!»

– А что? Подумаешь, секрет какой! Знатоку этот древний сундук вскрыть – чепуха чепуховская. Не верите? Пожалуйста, докажу.

Заместитель заведующего похлопал по солидно оттопыренным карманам куртки, вытащил из одного металлический футляр для очков. Раскрыл и из-под ветхой фланелевой подкладки достал бумажку.

– Специально выписал из книги учета профилактических работ. Восьмого июня прошлого года наш сейф забастовал. Не открывается, и все тут. Вызвали мастера из конторы ремонта сейфов. И что же? В полчаса открыл.

– Фамилии мастера у вас нет?

– Здесь нет. В книге записана.

– Вот мой служебный телефон. Позвоните, пожалуйста, сегодня. И скажите мне его фамилию. Договорились?..

Сергей Шлыков после допроса старшей кассирши возмущался:

– Подобрал ты мне, Паша, клиенточку, низкий поклон тебе аж до земли. Алла Яковлевна Чугунова. Ну и характерец! Точно по фамилии.

– А если без эмоций. Какие показания она дала?

– Кое-какие дала. Но чего мне это стоило!

– То есть?

– Неизвестно, кто из нас кого допрашивал. Что считала нужным, то и говорила. Семь верст до небес и все лесом. А толку чуть.

– Так и «чуть»?

– Ну не «чуть», конечно. Кое-что полезное я из нее вытянул. Например, теперь с ее слов знаю назубок все должностные инструкции и все биографии сотрудников сберкассы.

– А как отзывается о тех, что тоже имели доступ к ключу?

– За себя, говорит, отвечаю. А насчет зава и зама ничего сказать не могу – ни плохого, ни хорошего.

– Проверить все же надо всех троих. И еще займись мастером по ремонту сейфов. Фамилию возьми у Додина.

– Значит, круг еще расширяется?

– Выходит.

Павел встал, чтобы сделать несколько рывков руками, – после длительного сидения захотелось немного размяться. Так кто из них? А может, тут сговор и так или иначе, но замешаны все трое? Кто же?

Заведующий сберкассой Савва Осипович Туницкий щепетильно честный человек. Отличный семьянин. Ни на что плохое не способен. Таково мнение сослуживцев.

Хорошо говорили и о заместителе Туницкого:

– Додин? Орест Анатольевич? Грабителем представить совершенно невозможно. Государственная копейка для него святыня. А дома добряк, широкая натура, близкие в нем души не чают.

Больше всего сгущались краски вокруг Аллы Яковлевны Чугуновой, старшего кассира. Одинокая, уже немолодая женщина с весьма нелегким нравом. В сберкассе знали, что ее очень изменило большое личное горе, которое Алла Яковлевна с трудом пережила. В первое время сослуживцы старались ни на минуту не оставлять Чугунову на работе одну, приглашали к себе, всячески старались ее отвлечь. Но Алла Яковлевна в лучшем случае отмалчивалась. И постепенно забылась причина, осталось только следствие – нетерпимый, сварливый человек, от злой раздражительности, желчности которого немало страдали товарищи по работе. А почти со всеми соседями по квартире у нее сложились такие отношения, что те разговаривать с ней не желали, чтобы не нарваться на грубость или оскорбление.

И все же честность старшего кассира ни у кого сомнений не вызывала.

Оставался Трофимов – мастер, производивший ремонт сейфа. Старый рабочий, он уже почти четверть века трудился в ремонтной конторе.

В отделе кадров треста, которому подчинена контора, доверительный разговор восприняли даже с некоторой обидой.

– Милиция зря интересоваться, конечно, не будет Мы понимаем. Хотя и не в курсе. Но если наше мнение хотите узнать, то грешить на Александра Назарьевича никак нельзя. Его в Госбанк вызывали, в хранилище драгоценных металлов. Одни благодарности у человека…

Так кто же? Это мог быть только один из четверых. И больше никто. А если кто-нибудь из четверых допустил оплошность, которой мог воспользоваться пятый?

Павел докладывал начальнику управления свои соображения. А комиссар слушал его, одновременно подписывал бумаги и еще не упускал из виду доносившийся из динамика разговор, который вел по селектору его заместитель. Переключил селектор на себя и стал уточнять задание частям – на следующий день милиция должна была обеспечивать порядок перед началом и после завершения большого празднества на стадионе имени Ленина.

Но вот комиссар, отключившись от селектора, снова взялся за бумаги и сразу сказал Павлу, будто он и не прерывал разговора с ним:

– Ага. Значит, только и есть свет в окошке, что твой Каменщик. А двадцать тысяч, украденные у государства? Это так, второстепенное обстоятельство?

– Вы же сами говорили, Борис Константинович, что надо прежде всего сосредоточить усилия на…

– А я о чем, по-твоему, сейчас толкую? Распыляться велю, что ли?

Трудно было понять, то ли комиссар подтрунивал над молодым сотрудником, то ли выговаривал ему всерьез.

– Правильно, Калитин. Критикуй начальство.

– Да я, Борис Константинович…

– Точно. Я Борис Константинович, ты Павел Иванович. А как Каменщика величают? И того, кто сберкассу ограбил? Не знаем? Слушай, Калитин. Если правду толкуют насчет того, что с годами практики у сыщиков особая интуиция вырабатывается… В общем, сдается мне, ходил Каменщик возле сберкассы. Вот что!

Комиссар как-то изловчился незаметно взглянуть на своего явно озадаченного собеседника. Помолчал. Добавил:

– Насчет интуиции я тебе, конечно, ничего не навязываю. И ни на чем не настаиваю. Это самое распоследнее – уткнуться в заранее придуманную схему. Сколько версий возникнет, столько и разрабатывай. Но сберкасса – тоже версия. Сейчас разделаюсь с этой горой бумаг, пригласим полковника Соловьева и вникнем во все варианты.

* * *

Ничего неестественного или настораживающего не было в том, что работник угрозыска зачастил в меховой магазин. Так оно и должно быть – как же милиция может обходить вниманием место, где было совершено преступление.

– Как вы считаете, – спрашивал Кулешов товароведа Олега Анисимовича Коптяева, – если мы найдем одно из украденных манто и покажем вам, сможете узнать, что оно именно то, похищенное?

Старый товаровед, уже добрых три десятилетия занимавшийся мехами, смущенно покашлял для начала и односложно ответил:

– Отчего же.

– А по каким признакам вы бы это определили?

– Завиток особый. Только одна партия такая была. В торговом складе осталось несколько пальто. Извольте пройти, покажу.

Спустились в склад. Посмотрели. Петр продолжал допытываться.

– А кроме завитков? Нет ли еще чего такого, что как гвоздем прибило бы: ваша это шуба – и вся недолга?

– Пожалуйста, – товаровед пропустил Петра вперед, и они снова поднялись по деревянной лесенке в торговый зал. Олег Анисимович подошел к висящим вдоль стены на плечиках серым смушковым шубам. – Обратите внимание. Каждый товаровед по-своему прикрепляет товарную бирку. Я, как пальто осматриваю, ценник булавками под левым лацканом пришпиливаю. Раз ценник здесь находится, значит моя рука, манто мною осмотрено, и я в нем уверен: без брака, значит, полноценное.

– И что же?

– А то, что вор навряд ли булавки в завитках разыскивать станет: сорвет бирку с ценой – и все. А булавочки мои останутся.

– Вы полагаете?

– Будьте уверены. Булавка у нас длинная, тонкая, а маленькая, закругленная в петлю головка совсем в меху незаметна. Ее и знающий человек не сразу найдет. А уж тот, кому невдомек, и подавно.

– Хорошо бы…

Дотошный, с острым, внимательным взглядом старый товаровед все больше нравился Петру. Со своими мохнатыми, широкими, сросшимися в переносье бровями, колючим, исподлобья взглядом и привычкой все делать больше молчком, Олег Анисимович производил впечатление нелюдима. Но это было не так. Просто Олег Анисимович знал цену слову, зря его на ветер не бросал и, как обычно мастера очень высокой квалификации, истово соблюдал свое достоинство. «Не люблю зря суетиться», – сказал он Петру, когда они поближе познакомились. В торге о Коптяеве тоже говорили как о человеке вполне достойном доверия. С Олегом Анисимовичем вместе и отправился однажды Петр после закрытия магазина домой, заявив, что ему тоже в сторону Елоховской площади, где жил Коптяев.

– Погода терпимая. Что, если, Олег Анисимович, пару остановок мы с вами пешочком?

Товаровед промолчал. Но пошел рядом. Когда они уже были недалеко от сада Баумана, старший лейтенант сказал:

– Помогите нам, Олег Анисимович. Не все ясно кое с чем в магазине. Можем мы рассчитывать на вас?

– Раз спрашиваете, значит можете. Чего уж там. Не маленький. Понимаю, что не зря вокруг вьетесь. Какая такая надобность во мне?

– Надобность большущая. Как, по-вашему, не мог ли преступник иметь сообщника из числа тех, кто работает в магазине?

– Вам виднее.

– А вы как считаете?

Старый товаровед беззвучно пошевелил губами, словно репетировал то, что собирался вымолвить.

– Не знаю. Определенно сказать не могу.

– А не определенно? Насчет кого сомнения есть у вас?

– Не возьму греха на душу. Не выпытывайте. Зол я на него. А со зла и ангел чертом показаться может.

– Вы Федора Матвеевича Горлова имеете в виду?

Коптяев неожиданно остановился и недоумевающе-вопросительно взглянул на Петра.

– С чего вы взяли?

– Так вы сказали: «зол я на него». А «он» только один в магазине. Остальные «она».

– Вот оно что. Нет, за Федора Матвеевича опасаться нечего. Я его знаю без малого тридцать лет. И только одно доброе видят от него и люди и дело.

– Допустим. Тогда о ком же речь? И какие отношения могут быть у директора с Розой-продавщицей?

– С Розой? Тут грешок небольшой есть.

– А именно.

– Сноха она ему. Не надо бы, конечно, жену родного сына на работу принимать. Да так вышло. Никто об этом не знает. Фамилиями они разные. Сын вскорости, как женился, в армию пошел. Матвеич и задумал, чтобы сноха на глазах побольше была, взять ее в магазин ученицей.

– Так. А все же злы на кого вы, Олег Анисимович? Кто этот черт, который и ангел одновременно?

Олег Анисимович свернул в скверик возле больницы, смахнул снежок со скамейки, опустился на нее. Жестом пригласил Петра сесть рядом.

– Нелегко все это снова затрагивать, потому мы с Горловым, получается, опростоволосились дальше некуда. Но и утаить нельзя. Повадился к нам в последнее время в магазин инспектор торга Михаил Юрьевич Липский. То да се, об этом и другом разговоры заводит. Ловкий такой, оборотистый и хитрый, опасливый. Все так подбирал обстановку для разговора со мной да и с директором, чтобы кругом никого из посторонних не было. И настал такой момент, когда он прямо выложил:

«Хотите товар ходовой иметь? Желаете план выручки перевыполнять? Пожалуйста. Будете в передовых ходить и регулярно – как часы! – премию класть в карман. А я от этого тоже хочу иметь свой маленький «навар».

Предложил Липский махинацию, которую обнаружить было трудно, а ему она действительно могла давать приличные денежки. Надо было только некоторые первосортные манто оформлять вместе с Липским как бракованные, уцененные и продавать их только тем клиентам, которые будут приходить с приветом от него, Михаила Юрьевича.

– Мы его, этого комбинатора, выпроводили с Горловым из магазина чуть ли не взашей. Но заявлять никому о нашем разговоре не стали. И стыдно было, что он с нами посмел обсуждать такие дела. И, честно говоря, боялись, как бы нам не испортить отношения с торгом: Липский там числился в самых что ни на есть образцовых.

– Спасибо за сигнал. ОБХСС займется, несомненно, и Липским и его окружением в торге. А можно ли, Олег Анисимович, такой вывод из вашего рассказа сделать, что вы подразумеваете какую-то связь между Липским и вором-«меховщиком»? Что вы здесь могли бы нам подсказать?

– Подсказать ничего не могу. А наблюдения некоторые сообщу. Липского мы в магазине, сами понимаете, не жаловали. А с него как с гуся вода. Ходит к нам будто ни в чем не бывало. Посмеивается даже. Раньше заглядывал в магазин раз, от силы два раза в неделю. А перед ограблением наладил чуть ли не каждый день.

– Так. А еще что?

– Вы знаете, вор хватал пальто не подряд, не наобум. Почти совсем в темноте орудовал, при слабом освещении от уличных фонарей. А выбирал самые лучшие, самые дорогие манто, между прочим, висевшие, как правило, во втором ряду.

– Это мы заметили.

– А Липский немало времени провел именно возле этого ряда с дорогими пальто. Все доказывал Федору Матвеевичу, что мы их напрасно держим в торговом зале, а не в складе, где созданы какие надо условия для хранения. А наверху, мол, и температура непостоянная, и свет солнечный на них попадает.

– Зачем же понадобился этот ряд? Думаете, тайные заметки для вора на избранных манто делал?

– Кто его знает, что он там творил. Я сказал, что видел. Только не зря он шастал к нам. И не зря еще в парадном все покуривал, откуда пролом был устроен. Такой тип зря ни одного шага не ступит.

– А вы его и в парадном замечали?

– Не я. А Роза. Не впервой, говорит, Липский там стоит, когда я с обеда возвращаюсь. Зачем он в парадном стены подпирал?

– Случайно, возможно. Троллейбусная остановка недалеко. Или условился с кем, ожидал.

– Случайно и чирей не вскочит, извините за грубость.

– Что-то не очень последовательно вы заключаете нашу беседу. – засмеялся Петр.

– Не знаю, не знаю. Впрочем, вы, может, и правы. И мне, старому дураку, незачем напраслину на человека возводить…

* * *

Снова квартет друзей ломает головы над тем, какие из добытых фактов считать полезными, класть в копилку верных ориентиров, а что отбрасывать как ненужную шелуху, на поиски которой только понапрасну затрачено время.

Петр, Валерка и Сергей уходят – их ждут очередные проверки. А Павел остается, через час ему надо делать подробный доклад: все, что связано с Каменщиком и сберкассой, остается под неослабным контролем руководства управления. Что же он доложит?

Иногда в процессе расследования преступления уподобляют решению сложной математической задачи, уравнения со многими неизвестными. Но строгая математическая наука подчинена раз и навсегда установленным законам, она оперирует известными формулами, и лишь от знания, опыта, дарования ученого зависит, насколько быстро он сумеет справиться с подсчетами, выдать правильный ответ. А розыск преступника? Да нарушитель закона каждый раз такие номера выкамаривает, розыск его чреват столькими неожиданностями, что к нему с одними и теми же мерками и подходить нечего. Что ни новая встреча с человеком, то своя специфика, свой подход и… своя загадка. И стечение обстоятельств, казалось бы абсолютно бесспорных – ну, еще шаг, и все откроется, все станет на свои места! – вдруг оборачивается совсем иной стороной, и опять надо начинать снова. Так с какими же выводами он пойдет к начальству?

Павел встает и прохаживается. Берет со стола Сереги Шлыкова и машинально листает толстый том «Руководства по криминалистике» Локара. На переведенную у нас книгу этого известного француза в библиотеке управления образовалась целая очередь. Серега изловчился как-то, используя свою давнюю дружбу не столько с библиотекой, сколько с библиотекаршей, и вот группа Калитина расширяет свой кругозор. Павел тоже прочел Локара. Ничего не скажешь, и мысли дельные и советы в принципе подходящие. Даже Шерлока Холмса посчитал нужным упомянуть: дескать, детективные рассказы Конан-Дойля вовсе небезынтересные для специалиста. Криминалистика действительно взяла в свой арсенал исследование, например, соскобов грязи, о которых писал Конан-Дойль. Так же, как не обошла вниманием весьма интересные рассуждения Эдгара По о психологии обыска. Или взять научно обоснованные приемы допроса преступника, которые так великолепно демонстрирует в своих произведениях Сименон. Совсем не бесполезно использовать их, эти приемы, и профессиональному следователю. Все это так. Но каково пришлось бы Холмсу времен Конан-Дойля и современному Холмсу, созданному воображением Жоржа Сименона, методичному и уравновешенному инспектору Мегрэ, окажись они в наших условиях? Психология преступников, логика их действий, о которых писали Эдгар По, Конан-Дойль, пишет Сименон и которые рассматривает с позиций науки Локар, разбираются под углом зрения буржуазного мира, его законов, его особенностей. А у нас откуда взялся рецидивист Каменщик? Как может он совершать преступления и такое долгое время оставаться неуловимым?