Текст книги "Рекламная любовь"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Глава 6
ДЕВОЧКА

Маша шла домой, зябко ежась в тонком, продуваемом всеми ветрами осеннем пальтишке. Пальтишко сначала носила старшая сестра, затем оно перешло к Маше. А еще до старшей сестры пальто это носила другая девочка, из благополучной семьи. Вещи им часто отдавали соседи, которые не могли спокойно смотреть на свору вечно голодных, плохо одетых детишек Насти Разуваевой.

Разуваевы когда-то были обычной семьей обычного рабочего поселка, вернее, довольно крупного железнодорожного узла, где все мужчины работали на «железке», а женщины держали коз и кур, занимались огородом, кричали на детей и старели. Мужчины попивали и поколачивали домочадцев.

С раннего детства Маша знала, что уедет отсюда как можно скорее. Например, после восьмого класса можно уехать в областной центр и поступить там в педагогическое училище.

Но когда Маша училась в восьмом классе, отец, путевой обходчик, черной декабрьской ночью угодил под колеса скорого поезда. Как было сказано в медицинском заключении, «в состоянии тяжелого алкогольного опьянения». Мать взяла на себя его функции по части выпить и поколотить домочадцев. А на Машу и ее старшую сестру Нину были возложены все домашние обязанности, к которым, впрочем, добавились и хлопоты по уходу за младшими детьми, поскольку каждые год-два в доме появлялись новые братики и сестренки. Мать рожала от кого ни попадя, совершенно не заботясь о детях. Одни умирали, другие рождались… О педагогическом училище можно было забыть. Мать попросту не отпустила бы ее из дому. Да и горячо любимую Нинку не могла Маша бросить одну со всей этой сворой…

Нс сознание перевернулось, когда Маша заканчивала девятый класс, а сестра Нина, лучшая подруга и отчасти мать, уехала из поселка с каким-то чумовым археологом. Археологи работали у них целый месяц, возились с руинами древней церквушки. Они тоже были вечно пьяными, но веселыми, остроумными и так много знали… Нина с Машей пропадали у них каждую свободную минуту.

Минуты выпадали поздними вечерами, когда все дела по дому были переделаны, а у археологов горел костер, звучали под гитару чудесные песни, по кружкам разливалось вино. И один из них, бородатый, чернявый, похожий на цыгана, не сводил влюбленных глаз с Нинки. И все повторял, что такой красоты он не видел нигде– ни в Москве, ни в Париже. Но Маше и в голову не приходило, что это случайное знакомство, это беззаботное и ни к чему не обязывающее времяпрепровождение может закончиться словно финал волшебной сказки. Не для нее, для Нины. И еще она никак не думала, что Нинка сможет вот так запросто бросить ее и уехать неизвестно куда… Впрочем, почему неизвестно? Нина прислала письмо, в котором сообщала, что вышла замуж и уезжает с мужем в Германию. Ничего себе, сходили на вечерний костерок!

Маша, оставшаяся в доме за старшую (не принимать же в расчет вечно пьяную мать), поняла две вещи: нет ничего невозможного в этой жизни, следует только идти напролом к поставленной цели. И второе: каждый за себя! Только за себя!

Она взялась за учебу с каким-то бешеным остервенением. По сути, весь десятый класс она прожила в доме учительницы Раисы Михайловны, которая очень жалела способную девочку и изо всех сил натаскивала ее для поступления в институт. Окончив школу, Маша рванула в областной центр, не оглядываясь назад, на бессмысленно улыбающуюся вслед уходящему автобусу мать и ватагу братьев и сестер, поднявших рев на весь поселок.

Поступить на дневной не удалось– не добрала баллов. Но это и к лучшему. Зато прошла по конкурсу на заочный факультет Московского гуманитарного университета, устроилась на работу в детский сад, где нянечки всегда были в дефиците, а бесплатная еда – в избытке. Первый год она там и жила – в детском саду. И только потом сняла комнату, вернее, угол, у давних знакомых отца. К тому времени она была уже воспитательницей и подрабатывала уборщицей. Можно было выкроить на отдельный угол в чужом доме, но на свой собственный дом – нет, никак. Но это пока! Это временно! За пять лет, проведенных вдали от дома, она осознала, что: первое – красива, второе – умна, третье – достаточно образованна.

Оставалось познакомиться с принцем. Желательно иностранным. С этим было труднее. Хотя их городок, почти сплошь усеянный прелестными церквями, привлекал толпы туристов, пробиться в экскурсоводы все никак не удавалось. Слишком хлебное место, слишком много желающих. Что ж, может, ее ждет совсем другой успех?

Она подошла к двери подъезда, опасливо оглядываясь по сторонам. Как хорошо, что она назначила ему свидание возле арки, а не здесь. Теперь нужно быстро вбежать наверх, потому что он непременно пожалует сюда, не обнаружив ее в условленном месте.

Маша взлетела на четвертый этаж, нажала кнопку звонка.

Ты что такая заполошенная? – окинула подругу внимательным взглядом Надя. – Гонятся за тобой, что ли?

Пока нет, но все возможно, все возможно…

– Этот твой Ромео семнадцатилетний, он, что ли? – усмехнулась девушка.

– Да, он! А что? – с вызовом ответила Маша. – Вообще-то ему восемнадцать, ты это прекрасно знаешь.

– Ну да, ну да, – рассмеялась подруга. – Большой мальчик. Жениться может, да?

– Да!

– Что же не женится? Мама не разрешает?

– Отстань, Надежда! Завидуешь?

– Чему? – хмыкнула Надя.

– Тому, что он такой молоденький, чистый. Что я на пять лет его старше, а он меня обожает.

– Что ж тут удивительного? Ты его первая женщина. Еще бы ему… Но это ненадолго, не надейся, – безжалостно произнесла она.

– Да тебе-то что? – обозлилась Маша и взялась было за ручку двери.

– Ладно, ладно, я пошутила, – испугалась девушка. – Раздевайся, Антон Владимирович уже здесь, – шепнула она. – Ждет тебя не дождется… Везет тебе, Машка!

Маша сняла меховую горжетку, облагораживающую старенькое пальто, разделась, поправила складки платья. Это платье, единственное нарядное, купленное в дорогом магазине, очень ей шло. И волосы сегодня лежали как-то особенно хорошо, и глаза блестели, и вся она чуть дрожала, словно породистая лошадка или лань…

– Надя, – шепнула Мария, – если он придет, ну… в дверь позвонит, ты скажи, что меня здесь нет, ладно? Он меня ждет неподалеку… Я сказала, что к тебе за выкройкой зайду.

– Зачем же ты ему сегодня свидание назначила? Знала же…

– Ах, что я знала? Что Антон назначит встречу на сегодня? Откуда? Ты мне только днем сообщила. А он с утра телефон оборвал.

– Сама виновата. Приручила…

– Ну все, хватит, хватит! – злобно шепнула Маша.

– Девочки, что вы там так долго? – послышался густой баритон, и тут же в дверном проеме появился высокий вальяжный мужчина, этакий опереточный красавец.

– Мария! Ты ли это, душа моя? Приди, припади к моей груди, мое юное дарование, лучшая из моих студенток, любимейшая из учениц!

Он шагнул навстречу Маше, обнял ее, прижал к себе. Девушка ощутила его запах, почти забытый, а сейчас вновь узнаваемый и завораживающий смесью дорогого табака, коньяка и парфюма.

Маша села рядом с Антоном Владимировичем за накрытый белой скатертью стол, уставленный рыбными и мясными деликатесами и нарядными бутылками.

Здесь еды на неделю, отметила Маша. Вот был бы у меня свой дом, он бы все это ко мне принес, а не к Надьке, мимоходом с привычной злостью подумала она, мило улыбаясь при этом Антону Владимировичу. Тот стремительно принялся ухаживать, наливать шампанское, накладывать в тарелку всякие вкусности.

– Ну, Машенька, рассказывай, как живешь? Надя уже отчиталась, пока мы тебя ждали. Хочу узнать о тебе все: где работаешь, с кем дружишь, как проводишь досуг, чем разгоняешь скуку…

Антон Владимирович раскурил трубку, благодушно и с удовольствием разглядывая девушку.

– Да что же узнавать, Антон Владимирович? – пожала плечиком Маша. – Когда мы с вами в последний раз виделись?

– Летом, душа моя. Когда я приезжал сюда экзамены у заочников принимать. Летом мы виделись. Или ты забыла? – укоризненно взглянул он в зеленые глаза.

– Помню, конечно! Как не помнить, – улыбнулась ему Маша. – С тех пор, собственно, ничего нового не произошло. Работаю там же, в детском саду. Через год обещают заведование.

– Замуж не вышла?

– Вас жду, – спокойно глядя в глаза бывшему преподавателю, ответила Маша.

– Ну это напрасно, это напрасно, – несколько натянуто рассмеялся преподаватель. – Я уже стар для тебя. И недостаточно хорош, душа моя.

– У Маши молодой жених есть, – тут же наябедничала Надя.

– Вот как? – удивленно поднял бровь преподаватель.

– Да, есть, – с вызовом откликнулась Маша, бросив на подругу свирепый взгляд. – Есть! Юный мальчик из очень хорошей семьи. Он моложе на пять лет и обожает меня. Просто обожает!

И она прошила Антона Владимировича ледяным взглядом.

– На пять лет моложе? – всплеснул руками тот. – Помилуй, Машенька, зачем же тебе детский сад? Тебе этого добра на работе хватает! И ты сама еще не настолько стара, душа моя, чтобы западать на юных мальчиков. Тебе нужен зрелый мужчина. Способный оценить твой ум, красоту. Дать тебе положение в обществе.

– Осталось только найти такое счастье, – усмехнулась ему Маша.

Ну, голубка моя, я тебе обещаю, что в следующий раз привезу сюда какого-нибудь подходящего холостяка. С деньгами и положением. Чтобы собственноручно, так сказать, передать тебя в надежные руки.

– Вы уже обещали это в прошлый раз. Давайте лучше выпьем, – подняла бокал Маша.

Надежда злорадно посмеивалась.

Отличная идея, – подхватил Антон Владимирович – За встречу! – провозгласил он тост и, значительно глядя Маше в глаза, коснулся ее бокала своим. Раздался мелодичный звон и одновременно короткий, резкий звонок в дверь.

От неожиданности Маша дернула рукой, соусник наклонился, и густая красная жижа пролилась на платье.

Единственное платье! – вскричала она. – Вот черт! Гадство!

Машенька, ну что за ерунда? Я куплю тебе завтра новое!

А это что, выбрасывать? Надя, да открой же дверь! Это он! Он так и будет трезвонить!

Надя, фыркнув, вышла из комнаты.

Пойдем, душа моя, пойдем в ванную, я замою твое платье. Это же ерунда на постном масле…

Он встал, взял ее за руку, повел по коридору. Маша, что-то сердито выговаривая, шла за ним. Надя открыла дверь, за ней слышался взволнованный мальчишеский голос. Маша юркнула в ванную.

Что такое? Кого ты испугалась, прелесть моя? – шагнул следом Антон Владимирович.

Он наклонился, обнял ее, приник к полуоткрытым губам, рука потянулась вниз. Щеточка усов щекотала кожу. Маша отдалась поцелую…

Они вернулись в комнату. Надежда, явно злясь, курила и смотрела телевизор. Маша была замотана в ее махровый халат. Ишь, два раза завернулась, как в кокон. Чтобы подчеркнуть, какая она худая, а я толстая, еще больше разозлилась Надя.

– Где твое платье?

– Засыпала солью. Не знаю, отойдет ли…

«Черта с два отойдет!» – подумала Надя. Настроение немного улучшилось.

– Я уж вас потеряла, – нарочито весело произнесла она. – Твой юный пионер, Машка, он бешеный какой-то. Зашипел на меня, как змееныш. Будто я виновата, что тебя здесь нет.

– Кто это? – весело поинтересовался Антон Владимирович. Он выглядел словно холеный, сытый кот.

– Да поклонник Машкин, сосунок этот…

– Ладно, давайте выпьем, – перебила подругу Маша. – Антон Владимирович! Дамы желают шампанского!

– Желание дам – закон для меня!

Бокалы были стремительно наполнены.

– За что выпьем?

– Давайте за наш университет, – предложила Надежда. – За альма-матер. Все-таки здорово, что мы с Машкой получили образование в московском университете, пусть и заочном! Это же звучит гордо!

– Присоединяюсь! – вставил Антон Владимирович.

Они выпили. Пузырьки шампанского били в нос, Маша сморщила его и была похожа на девочку-школьницу.

– Теперь я понимаю, Машенька, почему в тебя влюбляются юные пионеры. Ты и сама как пионерочка. Тополек в красной косынке, – явно любовался ею Антон Владимирович.

– А как там наши преподы поживают? – опять встряла Надя, которой совершенно не нравилась эта игра в одни ворота. В Машкины, разумеется. Нужно было пригласить своего ухажера, Саню. А то сидит здесь как на чужой свадьбе. – Как там бывший ректор поживает?

– О! Прекрасно! Что же с ним сделается, со старым хрычом? Шучу. Мы с ним приятельствуем. Что ж, он большая шишка. Вы его по университету помните?

– Нет. Когда мы поступили, он уже ушел. Слышали очень много, это правда. От девчонок со старших курсов.

– Да, насчет девчонок он у нас мастак…

– Но он ведь и помог многим, – как бы невзначай вставила Маша. – Я слышала, что он многих девочек, которым симпатизировал, пристроил в модельный бизнес. И в рекламу.

– Возможно, возможно… А вам с Надюшей тоже хочется в рекламу? – усмехнулся Антон.

– Почему нет? – вскинула бровь Маша.

– Деточка моя, это только с виду все так лучезарно. Огни рампы, и все такое… Знаю я этих девочек-мотыльков. Промелькнула – и нет ее. Кроме смазливой мордочки нужно кое-что еще уметь и иметь в этой жизни…

– Что уметь? Что иметь?

– Покровителя, например. Или большие деньги. Просто так в телевизор не пускают, – улыбнулся он и поймал на себе напряженный, даже сердитый взгляд Маши. И принялся растирать грудь с левой стороны.

– Что-то устал я. Сердце побаливает. Надюша, где у тебя прилечь можно?

Он прекрасно знал, где можно прилечь. И Надя знала, что он знает. И Маша знала, что они все знают… И каждый его приезд они ломали одну и ту же комедию…

– В соседней комнате, Антон Владимирович. Там уже постелено. Может, доктора вызвать? – участливо спросила она.

– Нет, не нужно. Просто устал от студентов, от экзаменов. Маша вот что-то сердито на меня смотрит…

– Что вы, Антон Владимирович, – всплеснула руками Маша. – Я не сердито, я вижу, что вам нехорошо, и волнуюсь за вас.

– А ты лучше принеси мне коньячку рюмочку в постельку, хорошо? Ну я пошел, жду тебя.

Они лежали на узкой тахте, за стеной тарахтел телевизор.

Антон все терзал ее, разворачивая то так, то этак. Она сотрясалась под его тяжелым телом, словно кукла. Она делала все, что он требовал, исполняла каждую его прихоть, не забывая постанывать в нужных местах…

Наконец он угомонился, откинулся. Маша перевела дух.

– Хорошая ты девка, Машка! – дружески потрепал он ее по груди.

Его тон показался ей невероятно оскорбительным. Она просто задохнулась от этих слов. И, сцепив зубы, переводила дыхание.

– Каждый раз еду сюда и думаю: Машу увижу! И сердце радуется, представляешь? Уж сколько раз поднимался вопрос о том, что хватит, дескать, выездные сессии экзаменационные устраивать, пусть заочники сами приезжают. Но я – ни в какую! Как же, думаю? Как же моя Маша? Как я без нее буду? – весело откровенничал Антон.

– А я замуж выхожу, – ровным голосом ответила вдруг Маша.

– Как – замуж? – Антон даже привстал на локте. – Ты – замуж? Не может быть!

– Почему не может? – зло рассмеялась Маша. – Что, на мне уж и жениться нельзя? Такая никудышная?

– Нет, что ты! Ты чудесная! Замечательная! Но… За кого же тебе в этой дыре выходить?

– За мальчика… За Сережу.

– Это за поклонника твоего? – Антон упал на постель и расхохотался. – Ну ты даешь! Пожалей ребенка!

– Почему – пожалей? – разозлилась Маша. – Да он счастлив будет, понимаешь? Он до меня дотронуться боится! Хочет и не смеет! Пока я сама не позволю. Ноги мне целует, слышишь? Он меня боготворит! И будет всю жизнь… – Она задохнулась, смолкла и отодвинулась от него.

Замолчал и Антон. Так они и лежали молча. Затем Антон протянул к ней руку, погладил по голове, провел пальцами по лицу, ощутил на них влагу.

– Маша, ты плачешь, что ли? – испугался он.

Девушка молча мотнула головой.

– Плачешь, – подтвердил он, слизывая соленую влагу с пальцев.

– Нет! Да! Плачу! Сколько лет ты приезжаешь сюда? Пять! Пять лет два раза в год ты приезжаешь, развращаешь меня…

– Ой, ну только давай без достоевщины, – поморщился в темноте преподаватель.

– Хорошо, приручаешь к себе. Я за этот месяц привыкаю, привязываюсь… И каждый раз ты мне обещаешь, что заберешь меня в Москву. Что устроишь в шоу-бизнес, или в рекламу, или еще куда… Что поговоришь с нашим ректором бывшим, что покажешь меня ему. А потом уезжаешь. И нет ни тебя, ни твоих обещаний. Я устала. Устала снимать углы, приглашать тебя в гости к подругам… Я выхожу замуж за хорошего, честного, чистого, умного мальчика, понял?

В комнате опять повисла тишина. Затем Антон произнес:

– Послушай меня. Ты ведь не дурочка, понимаешь, что просто так взять и всунуть тебя в телевизор, или в кино, или на подиум я не могу. У меня есть связи, но не такие. Не такого уровня. Сейчас, милая моя, за все нужно платить.

«А я! А я что делаю?..» – едва не вскрикнула Маша. И вцепилась зубами в подушку.

– Тихо, тихо, ну что ты так? Хорошо, я тебе твердо обещаю, что переговорю с кем нужно. Конечно, ты очень красивая женщина. И умная. Но нужно не только это и не столько это. Нужно быть фотогеничной, обаятельной, раскованной, органичной. Нужно уметь быть дурочкой. Это в кадре. А за кадром нужно быть хитрой, злой, жестокой, никому и ничему не верить. Отстаивать свои интересы…

– Я все это могу! Ты совсем не знаешь меня! – убежденно произнесла Маша.

– Да? Что ж, сказано так, что я уже почти верю.

Хорошо, когда Алик будет проводить следующий кастинг, я тебя вызову. О’кей?

– Йес! – Маша захлопала в ладоши.

– А теперь мне пора в гостиницу. Сколько там на часах? О, уже четыре. Нужно собираться. Давай-ка я тебя напоследок немножко изнасилую. Так, неофициально…

– Антон, ты обещал на платье… Оно испорчено.

– Конечно, моя радость. Возьмешь сколько нужно. Потом, потом…

– Нет, сейчас! – жестко произнесла девушка.

– Ого! Сколько металла в голосе. Ты ли это? – изумился Антон.

– Я. Просто я хорошая ученица. Схватываю на лету…

Антон расхохотался и потянулся за бумажником.

Через час они тихо прокрались к дверям, чтобы не разбудить спавшую в кресле Надю.

Маша повернула замок, выглянула на площадку и отпрянула, захлопнув дверь.

Глава 7
ВМЕСТЕ

Она должна была позвонить, но не звонила. Сергей маялся, бродил по комнате, бесцельно перебирая то тетради с конспектами, то глянцевые проспекты мотоциклов. Он включал магнитолу, ставил диски. Временами ему казалось, что в прихожей звонит телефон, он нажимал на кнопку, чтобы остановить музыку. И вслушивался в звенящую тишину. Снова ставил запись, и опять ему слышался телефонный звонок. И телефон действительно дребезжал. Но это не его. Мама подзывала то отца, то бабушку, то сама болтала с подругами. И он решил не ждать больше. Сел за стол, раскрыл конспект, включил музыку. Он любил учить математику под Стинга. И тут в комнату вошла мама.

– Тебя к телефону, Сергей.

По тону, каким были произнесены эти слова, и по особому выражению маминого лица, словно собранного в кулачок, он понял, что звонит Маша. И кинулся в прихожую.

– Здравствуй, Маша, – выдохнул он в трубку.

– Это мама подходила? – весело и ласково спросила Маша.

– Да…

– Какой у нее голос…

– Какой? – напрягся Сергей.

– Красивый. А как ты догадался, что это я звоню?

– По… лицу.

– Маминому?

– Да…

– А…

Голос Маши сразу погас, словно выключатель повернули. Сергея бросило в жар. Вот дурак!

– Пет, ты не думай…

– А я ничего и не думаю, – пренебрежительно кинула Маша.

– Ты что сегодня делаешь? – торопливо спросил Сережа, чтобы уже покончить с проклятым маминым голосом.

– Я… Стираю. Да, стираю. Скоро мой день рождения. Нужно приготовиться.

– Можно, я зайду?

– Нет. Я буду Занята, я же сказала.

– Ну, пожалуйста, я не буду мешать, – канючил Сергей.

– Нет, – холодно и решительно отвечала Маша. Но чем больше она отнекивалась, тем вернее было, что он придет.

Он начал собираться, едва повесил трубку. Для начала отправился в душ.

Маша жила на одной из тихих улочек недалеко от центра. Снимала угол у старых знакомых ее отца. Сереже становилось смешно и грустно, когда она говорила: «Да, снимаю угол».

Как будто этот угол был геометрической фигурой. И Маша его фотографировала. На самом деле ничего смешного не было в том, что двадцатитрехлетняя женщина живет в одной квартире с чужими людьми: отцом и дочерью. Отец был крепкий мужик лет шестидесяти. Еще работал. Дочь – Александра, старше Маши лет на десять, все время пыталась учить Машу жить. Так рассказывала ему Маша. Комната, в которой обитали Александра и Маша, была большой, метров тридцать. И Машин «угол» с большим стрельчатым окном был довольно обширной частью комнаты за шкафами. Там всегда было холодно, потому что батареи грели плохо. В Машином «углу» стояли тахта, покрытая уютным шерстяным пледом, небольшой письменный столик с зеркалом над ним и двумя стульями рядом и ножная швейная машинка «Зингер». Маша хорошо шила. Основными ее клиентами были хозяева.

Сергей позвонил. Долго никто не открывал. Он еще раз нажал кнопку. И снова тишина. Наконец за дверью послышались шаркающие шаги, и дверь распахнулась.

Маша стояла на пороге в халате, в больших, явно мужских кожаных шлепанцах на босу ногу. Руки ее были мокрыми. Волосы – влажными и закручивались веселыми барашками вокруг чистого лба.

Всякий раз, когда готовился увидеть ее, Сергей напоминал себе: да, она красива. Ну и что? Пора бы привыкнуть… И не мог привыкнуть. Каждый раз стоял, словно громом пораженный…

– Ну что ты? – рассмеялась Маша. – Что ты как столб соляной?

– Я… Можно к тебе? – теряя от волнения голос, спросил Сергей.

– Ой, ну что ты! Ну конечно нет! – рассмеялась Маша.

В этом она вся. Таким тоном говорят «да». Ну конечно да! А она – нет! Весело и непринужденно. И он тоже рассмеялся.

– Если полчаса подождешь, я выйду.

– Полчаса? Конечно!

Полчаса… Ха! Час, два – сколько потребуется. Он спустился вниз и стал ждать ее у лестничного окна.

И она действительно спустилась к нему ровно через полчаса. Они вышли во двор. Там, за трансформаторной будкой, была их скамеечка. Никому не видная, уютная скамеечка. Сережа достал из рюкзачка детское пикейное одеяльце, заботливо расстелил.

– Садись.

– Это твое? Из детства?

Сережа неопределенно кивнул, опасаясь насмешки.

– Хорошо, что захватил. Ты у меня заботливый, – ласково проговорила Маша и села. Сергей просиял, опустился рядом, осторожно обнял Машу. Она держала спину прямо, не поддаваясь его объятию.

– Что ты? Что ты, Маша? – Он заглядывал в ее лицо.

– Сереженька, я так больше не могу. Так нельзя.

– Что?

– Ну зима же, Сереженька. Холодно! А я хочу, чтобы было тепло. И чтобы я могла куда-то прийти. Это обязательно, понимаешь? Сколько же можно? Вот сейчас я из ванной, распаренная и на мороз… Я же простудиться могу…

– Мы в кино ходим. Там тепло, – глупо ответил Сережа.

– Ах, что кино? – как воспитательница на слова недоумка вздохнула Маша. – Это же не дом. И потом, не все же тратить на кино деньги, которые она дает тебе на завтраки. И этот угол… И ждать тебя по утрам, когда все уйдут… А вдруг кто-то вернется? Помнишь, так уже было. Александра забыла зонтик и вернулась в самый неподходящий момент… Ну что мы все бродим по улицам, сидим во дворах?.. Целоваться на морозе холодно!

– Мне с тобой всегда тепло. Всегда и везде.

– Это тебе тепло, а мне холодно…

– Не надо так… Не говори так… Это неправда. То есть это, конечно, правда… Но ведь я тебя люблю! И ты меня… любишь. И мы часто бываем одни, совсем одни… Нам еще здорово везет! Я иногда удивляюсь, как нам везет… И ты знаешь, ведь я все могу… Все-все. Правда! И знаешь, счастье ведь в каждом из нас, не в обстоятельствах, понимаешь… Вот я люблю…

– Ну да, ты любишь… Я забыла. Дай, посмотрю на тебя. Ты еще ребенок. Мой любимый мальчик. А я злая. Я плохая, испорченная. Хотя… Кто знает. Ты говоришь, что без всего можешь прожить. Но ведь ты не знаешь, можешь ли без этого прожить! Ты живешь дома, понимаешь? Д о м а. Мама тебе ужин готовит. Постельку расстилает. Одевает тебя. Что молчишь?

– Я… Я уйду, если ты хочешь! Я завтра же уйду! Я тебе уже говорил…

– Ах, перестань! Ты же умненький, зачем говорить глупости? Никуда ты не уйдешь, милый. Ты привык. Ты, солнышко, гораздо больше без этого не можешь, чем я. Тебе не уйти…

– Уйду!

– Ну что ты! Ну вот и обиделся. Какой ты еще ребенок! Ну не ребенок. Я пошутила… Я же ласково… Ну дай я тебя поцелую. Вот сюда и сюда… Ну, наклонись…

Сережа упрямо вырвался из ее рук.

– Все равно завтра же уйду! Не потому, что ты… А вообще…

– Ну куда же ты уйдешь, Сережа? Ко мне, за шкафы? Да кто же тебя туда пустит? Александра? Ее папаша? Да они нас обоих выгонят, понимаешь? Главное, зачем тебе уходить? Для меня? Мне это не нужно! И почему, собственно, ты должен уходить? Ты прописан, имеешь все права, – она тихонечко рассмеялась. – Знаешь что? Ты же можешь… Ты можешь привести меня… – она смотрела в сторону и продолжала говорить, все посмеиваясь, как будто говорила в шутку: – Ты вполне взрослый человек и можешь привести к себе любимую женщину, а что? У тебя же отдельная комната… Правда, маленькая, ну и что?.. Ты приведешь меня и скажешь: вот, мы решили… Представляю, какое будет у нее лицо!

Маша продолжала хохотать, но вдруг всхлипнула и затихла.

– Ну что? Что молчишь… Что, не приведешь? Слабо ведь… А то приведи. Заживем. Отдельно, законно.

– Не надо, не надо так говорить, прошу тебя… Ты же знаешь…

– А что я такого сказала? Что – не надо? Что я такого знаю?! А если я хочу к тебе прийти?! Почему же я не могу?! Почему?

– Ты сама знаешь. Это будет не жизнь…

– Почему же – не жизнь? Она ведь у тебя умная, благородная, сдержанная. Слова лишнего не скажет. Почему же не жизнь? – Маша помолчала и продолжила дрожащим голосом, глотая слезы: – Я вот иногда мечтаю, чтобы она была стерва. Чтобы, к примеру, сахар считала или яйца… Да я бы счастлива была… А, собственно, чем она такая уж хорошая? Не перебивай, знаю, знаю… Но ведь это выгодно, быть такой хорошей. Она ведь тебя этим и держит. Ты же ее боишься! Не любишь – боишься! Будто я тебя отнимаю. В этом-то все и дело, если разобраться! Это ведь не любовь, а чувство собственности: мое, никому не отдам! Что молчишь? Я знаю, ты сейчас думаешь так же, как она. Вы похожи.

– Я на отца похож.

– Перестань! Я не о лице говорю, и ты прекрасно понял!

– Д-да, – пробормотал Сергей. И Маша сразу смягчилась.

– Ты все-таки удивительный! – пропела она. – Только ты можешь так ответить «да». Немного набычившись, но так… За душу берет. Ведь никто, никто не знает, какой ты на самом деле! Ты еще маленький, не обижайся, маленький, правда. А какой же ты будешь, когда повзрослеешь? Господи, все с ума будут сходить! А я буду гордиться – это мой! Буду или нет? – заглянула она ему в глаза.

Сережа даже чуть отпрянул. Так властно, требовательно мерцали в темноте ее глаза.

– Будешь, – не очень понимая, о чем она, ответил он.

– Ну и хорошо! – она рассмеялась, прижалась к нему.

Они целовались. Так долго, что у Сергея закружилась голова.

– Ну все, все, хватит, – она ласково провела по его щеке. – Да, совсем забыла… У меня ведь день рождения скоро..

– Я помню! – с жаром воскликнул Сережа. – Давай пойдем куда-нибудь!

– Куда? Куда же мы пойдем, дурачок?

– Ну… К ребятам моим в общагу…

– Не хочу я туда! – резко отстранилась Маша. – Там твои придурки… Будут смотреть на меня, как… Не хочу!

– Ну хорошо, можно у тебя…

– С Александрой? С ее папашей чокнутым? Нет уж, уволь, они мне и так надоели дальше некуда…

– Хорошо, пойдем в ресторан! – храбро заявил Сергей.

– На какие шиши? Да и вообще… У меня платья нет.

– Как же? А синее? Оно очень красивое и так тебе идет.

– Нет больше синего. Надька на него соус пролила. Это она специально!

– Зачем? Вы же подруги…

– Она мне завидует. Тому, что я красивая. Тому, что ты у меня есть. Знаешь, как она говорит? «Сколько ты еще будешь с этим сосунком возиться? Он же типичный маменькин сынок!» А я ей отвечаю: «Дура ты, Надька! Ничего не понимаешь»…

– Я достану денег! – вскричал Сергей.

– Перестань, не нужно… Ты меня не слушай… Я ведь тебя люблю… Люблю, а вот еще и платье нужно… Люблю, а пойти нам некуда… И ты ведь ничегошеньки не можешь. Даже не задумываешься для приличия, настолько не можешь!

– Не надо! Только молчи! Я достану! Ты купишь новое платье! И мы пойдем в ресторан!

– Прости, милый, не сердись… Я не хотела… Господи, не хочу я в ресторан. Я хочу с тобой дома быть, понимаешь, дома! Чтобы у нас был свой дом и чтобы никто нам не мешал. Где он, дом?

Она отвернулась. Сергей отчаянно прокричал:

– Я решу! Я все решу, честное слово! И денег достану, и вообще…

– И мы летом на юг поедем? Я никогда не была на море…

– Поедем! – воскликнул Сергей. – Господи, деньги! Разве дело в деньгах? Хорошо, я переведусь на заочный, пойду работать. Все у нас будет, слышишь? – с отчаянием проговорил он.

– Тихо, тихо, маленький… Ну что ты так? Я верю, все будет… Я подожду немножко… До лета еще четыре месяца… Все будет хорошо. И в ресторан пойдем, я немножко накопила. А потом ты что-нибудь придумаешь… Ты не слушай меня, когда я такая… Это от неустроенности, – и, помолчав, тихо и жестко произнесла: – Или, наоборот, слушай… Потому что я от безысходности черт знает что натворить могу…

Он по-щенячьи уткнулся носом в ее холодную щеку, развернул к себе, прижал крепко-крепко.

– Я тебя не отдам. Никому, слышишь? – прошептал он в пахнущие морозом волосы.