Текст книги "Рекламная любовь"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Глава 32
ИНСТРУКТАЖ

Он очнулся в просторной, почти пустой комнате. Напротив него журнальный столик с двумя креслами. В одном из них сидел незнакомый коренастый мужчина лет сорока. Сам Сергей лежал на кровати. Он быстро вскочил и едва не упал.

– Спокойно, Сережа! Не делай резких движений. Сядь рядом и поговорим как мужик с мужиком.

Сергей переместился в свободное кресло.

– Вы кто? Где я? – озираясь, спросил он.

– Сразу два вопроса не задают. Ладно, отвечу на оба. Я из охраны Трахтенберга. А ты в одной из наших конспиративных квартир.

– Вы хотите меня убить? – понял Сережа. И почему-то не испугался.

– Нет. Это, кажется, ты хотел кого-то убить, так?

– Вашего Трахтенберга? Да, хотел! Хочу! И когда вы будете в меня стрелять, я это повторю!

– Ну-ну, спокойно. Никто в тебя стрелять не будет, чушь какая! Вот что я хочу сказать тебе: если твое намерение серьезно, я тебе помогу. Если это так, эмоции… что ж, отлежишься еще пару часов и езжай назад, домой.

– Где мой мотоцикл?

– Внизу, на стоянке. Отличная машина! Ты хорошо им управляешь?

– Да, а что?

– А то… Это нам пригодится. Вот в чем дело. Тебе это покажется странным, но у каждого из нас свои счеты с Трахтенбергом. У Гриши он отнял…

– Жену? Это правда?

– И ногу. У тебя – Машу. И у меня есть свой счет. Этого подонка давно следует убить. За то, что девчонок растлевает, за то, что люди для него – пыль, мусор. Ты знаешь, сколько он судеб искалечил? Не счесть! Да ты еще многого не знаешь. Известно тебе, что Маша твоя участвует в оргиях? Диких, безобразных, садомазохистских. И оргии эти снимаются на видео. И гуляют эти порнофильмы в том числе по Интернету. Да и кассеты продаются. Не видел?

– Нет.

– Что ж, полюбуйся!

Мужчина щелкнул пультом, на экране телевизора появилась заставка с каким-то названием, которое Сергей не успел прочесть, и сразу, в следующем кадре он увидел Машу… Она стояла на коленях обнаженная, стояла перед пожилым голым мужчиной с обвисшим животом, глаза которого скрывала полумаска. Но Сергей узнал его, это был Трахтенберг. В его руке была плеть. И он стегал обнаженную спину женщины, а она вскрикивала гортанно, сладострастно и… целовала его ноги. Потом пошел следующий кадр – было много голых тел, мужских и женских. Но он видел лишь тело своей жены, по которому прохаживалась плеть, и слышал ее стон – сладострастный стон блудницы.

Сергей закрыл лицо ладонями.

– Я убью его!

Экран погас.

– Это мы убьем его, – поправил его крепыш. – Смотри и слушай!

Он развернул на столике лист бумаги, на который был нанесен рисунок, вернее, чертеж. Какой-то уличный перекресток, понял Сергей.

Мужчина долго говорил, объясняя, водя карандашом по бумаге, указывая на изображение автомашин.

– Ты будешь ждать здесь, в ближайшем переулке. Я буду сообщаться с тобой по рации. Потом, когда ты положишь сумку, резко бьешь по газам – и вперед! Ты успеешь оторваться, прежде чем рванет. И сразу вот этим маршрутом выскакиваешь вот сюда, – он опять ткнул карандашом. – Здесь, в этом дворе, мотоцикл бросаешь, пересаживаешься на свой и линяешь из города. Можно было бы использовать другую модель, но раз ты привык к «Сузуки», не станем рисковать. Потом…

Сергей не слушал его. Ясное, четкое решение уже было принято. Детали не имели значения. Главное, он успокоился.

Они провели два тренировочных выезда. Сергей проехал весь маршрут. Смирнов, в красного цвета «девятке», изображал «вольво» Трахтенберга.

Днем четырнадцатого июля Смирнов сообщил шефу, что на базе буянит Григорий. И что ему нужно туда выехать. Трахтенберг отпустил его, взяв слово, что Алексей вернется к вечеру. Впрочем, в охранниках недостатка не было. Учитывая, что на праздновании юбилея ожидалось присутствие большого количества народа, охрана Арнольда была усилена.

Вечером четырнадцатого июля Сергей ждал в указанном месте. На поясе потрескивала рация, ее шум отдавался в наушнике, закрепленном за ухом.

– Сережа! Они выехали. Через пару минут будут возле тебя. Приготовься! – услышал он голос Алексея.

Почти тотчас по улице промчал «Вольво» и джип сопровождения. Сергей дал по газам, выехал из переулка, нагоняя кортеж. Его колени сжимали сумку. Светофор сиял «красным». Автомобили замерли. Сергей сбавил скорость, остановился возле «вольво», заглянул через слегка затемненные стекла в салон. Все правильно, Трахтенберг сидел там, внутри. Сергей положил сумку на крышу.

«Сматывайся! – услышал он в наушнике. – Сергей, сматывайся быстрее! У тебя секунды остались!»

– Все, я отомстил! – рассмеялся Сергей, не трогаясь с места.

– Дурак, уезжай немедленно!

Последнее слово потонуло в грохоте взрыва.

Глава 32
БЛЮДЦЕ С КАЕМОЧКОЙ

Александр Борисович Турецкий решил лично присутствовать при вскрытии квартиры Григория Малашенко. Следствие вязло в деле об убийстве Трахтенберга, словно телега на проселочной дороге, размытой распутицей.

Бывший охранник Арнольда как сквозь землю провалился. Более того, исчез и нынешний начальник службы безопасности – Алексей Викторович Смирнов. Уехал вместе с семьей на отдых, так сказали соседи. Это с подпиской о невыезде! Нормально! Сколько же времени они будут морочить ему голову? Кто «они», Александр не мог четко сформулировать, но ощущение, что некто хитроумный и неуловимый, как юный мститель из известного фильма, морочит ему голову, это ощущение не оставляло его.

На лестничной площадке кроме представителей прокуратуры находились участковый милиционер, начальник ЖЭКа, слесарь того же ведомства и двое понятых – пожилая пара из соседней квартиры.

Турецкий зачитал постановление, разрешающее проникнуть в жилище. Для порядка позвонили пару раз, подождали несколько минут. После чего слесарь приступил к делу.

Вскоре дверь открыли.

Квартира была пуста. Слава богу, хоть трупа нет, подумал Александр, обходя комнаты. Слой пыли с палец толщиной указывал, что здесь давно не прибирали. Холодильник отключен, дверца приоткрыта и закреплена в таком положении. Так делают хозяева, собираясь, скажем, в отпуск. Опера открывали шкафы, ящики письменного стола, криминалист без дела бродил по комнатам вслед за Турецким.

– О, какая красивая женщина! – отметил он.

– Где? – повернулся Турецкий.

На тумбочке возле широкой двуспальной кровати стояла в деревянной рамочке семейная фотография: мужчина и женщина, обнявшись и улыбаясь фотографу, сидели на диване. Турецкий впился глазами в фотографию. Малашенко обнимал женщину, лицо которой показалась ему знакомым!

Так, так, так… Да ведь эту же самую женщину он видел в доме Артеменко! Ну конечно! У него была хорошая память на красивых женщин!

Александр подозвал понятых.

– Скажите, пожалуйста, кто снят на этой фотографии?

– Как кто? Гриша и Аллочка.

– Кто такая Аллочка?

– Как кто? Жена его.

– Это жена Малашенко? – переспросил Турецкий. – Это точно?

– Ну конечно! Мы же десять лет с ними бок о бок… Эту квартиру Аллочке родители на свадьбу подарили. Они уж умерли, к сожалению.

– Понятно… То есть… Скажите, как они жили? Вы ведь рядышком, через стенку. Дружная была семья?

Супруги переглянулись. Муж едва заметно кивнул, давая «добро». Женщина вздохнула:

– Нет, дружной семьей их назвать нельзя было. Григорий очень обижал Аллочку.

– Как обижал?

– Ну… Он ее бил, сильно бил.

– Часто?

– Да, довольно часто.

– Что же она терпела?

– Боялась его. Он ведь раньше в таких спецслужбах работал… Аллочка говорила, что он ее все равно найдет. И убьет. Правда, так и говорила. Но потом, видно, не выдержала, уехала.

– Куда?

– Я не знаю. Просто я видела, как она уходила из дома. Григорий тогда куда-то уехал на целый день. Я утром гуляла с собакой, видела, что он в машину садится. Он и сказал мне, что вернется следующим утром. Еще попросил меня, чтобы я за Аллочкой приглядывала. Чтобы, дескать, к ней никто ночевать не пришел. Я его пристыдила, конечно. Разве можно было так о ней? Аллочка святая просто. Ведь он до чего довел ее? Она в последний год заикаться начала. Даже разговаривать стеснялась.

«Ах вот оно что… То-то она все молчком, – вспомнил Турецкий безмолвную жену Артеменко, то есть, получается, Малашенко. – Да чья же она жена, черт возьми?»

– А что? С ней случилось что-нибудь? – испугалась женщина.

– Нет-нет. Продолжайте. Вы говорили, что Григорий Малашенко уехал ранним утром. А что было потом? Вы увидели его жену? В какое время?

– Около полудня. Я из магазина шла, а Аллочка мне навстречу. Как раз из подъезда выходила. В брючках, с рюкзачком. Я ее спросила, не за город ли она.

Она ответила, что да, хочет отвлечься, отдохнуть. Ну и правильно, говорю. А она вдруг так обняла меня, прижалась… Как будто прощалась. И ушла. Я стою, вслед ей смотрю… Не слежу, не думайте. Просто как-то сердце у меня защемило… Вижу, машина возле нее остановилась, она села и уехала.

– А что за машина? Номер не запомнили?

– Что вы! Зачем мне? Я и марку назвать не могу. Такая машина… из дорогих. Округлая такая.

– И что же потом?

– Потом вернулся Григорий. Не на следующее утро, а через день примерно. И такое тут устроил! Оказывается, Алла оставила ему записку, что уходит от него и чтобы он ее не искал. Он так на нас кричал! Как будто мы в чем-то виноваты! Я даже боялась, что он мужа ударит. Мы дверь заперли на все замки, хотели уж милицию вызывать. Но он сел в машину и уехал куда-то. Это ж надо довести жену до такого состояния, чтобы она убежала из своего собственного дома с одним рюкзачком за спиной! Ну а потом мы узнали, что с ним такое горе приключилось… Что ж теперь… Жаль его, конечно, но Господь все видит!

– А он здесь больше не появлялся? После того как из больницы вышел?

– Нет, мы его не видели. И в квартире тихо было. У нас здесь слышимость повышенная. У них тихо было.

– А помнишь, Лизонька, дней десять тому назад, поздно вечером… – вставил вдруг супруг.

– Ах да! Я и забыла. Да-да, мы как-то вечером слышали, будто телевизор у них работал. Но может, и показалось, потому что очень недолго, две-три минуты. Потом тишина. Я им позвонила по телефону, думала, Аллочка вернулась. Но никто не ответил.

– И дверь не хлопала, не слышно было?

– Нет. Конечно, мы всю ночь не слушали, но пока не заснули, было тихо.

Турецкий взглянул на столик, на котором соседствовали телевизор и видеомагнитофон.

– Хорошо, спасибо вам, Елизавета…

– Елизавета Дмитриевна, – подсказала женщина.

– Спасибо, Елизавета Дмитриевна! Вы, пожалуйста, все, что мне рассказали, повторите еще раз моему коллеге для протокола, ладно? Это очень важно! Можно к вам в квартиру пройти?

– Конечно! Неужели с Аллочкой что-нибудь?

– Нет-нет, – успокоил женщину Турецкий. – Просто нам нужно знать, где она. Нужно ее найти. Как свидетеля.

– Григорий что-то натворил?

– Вы меня, пожалуйста, не расспрашивайте. Я вам ничего сказать не могу. До свидания. Спасибо за помощь. Шура, сними показания!

Фонарев отправился в соседнюю квартиру. Турецкий подошел к столику. В видеомагнитофон была вставлена кассета.

– Олег, иди-ка сюда! – позвал он Левина, который беседовал на кухне с участковым.

Тот подошел. Турецкий взял пульт, щелкнул.

На экране, в странно узкой комнате, напротив друг друга стояли Малашенко и молодой человек. Малашенко, опираясь одной рукой о костыль, в другой держал пистолет, целясь в юношу. Отчетливо был слышен разговор:

«– А ну-ка, стой, пока жив! Стреляю на поражение! Стой и слушай! – кричал одноногий. – Убить нужно, это ты прав! Я бы и сам убил! Знаешь почему? Этот гад и у меня жену увел! У своего личного охранника, понимаешь? Это все равно что у брата. Я бы его, суку, на куски порвал. Да он опередил меня. Видишь, кто я теперь? Ты-то меня еще на двух ногах помнишь. А теперь я калека. Мне с ним не справиться! А ты можешь! Так отомсти за жену! Убей выродка!

– Это вы о ком? – спросил юноша.

– О Трахтенберге! Рекламном короле, содержателе притона! Ты думаешь, Маша здесь одна такая? Он их по провинции собирает, как грибы после дождя. Каждой дурехе карьеру обещает. «Девушка, хотите сниматься в кино?» – передразнил он кого-то. – Все хотят! Ни одна не отказалась! Машка, тебе он что говорил?..»

Сиплый женский голос за кадром что-то неотчетливо промычал.

– Да это же киллер, – указывая на юношу, воскликнул Левин.

Александр молча кивнул. Запись оборвалась. Турецкий перемотал назад, посмотрел на дату.

– Двенадцатое июля, – прочитал Левин. – За два дня до взрыва!

– Что ж, вот и кандидат на роль заказчика! Осталось только найти его, – странно усмехнулся Александр Борисович.

Уже в машине Турецкого по мобильному достал Грязнов.

– Саня! У нас здесь новости потрясающие! – возбужденно тарахтел друг. – Можешь ко мне подскочить?

– Легко. Тем более что у меня еще более потрясающие!

– Да? Тогда жду с нетерпением!

Едва Турецкий зашел в кабинет, Вячеслав обрушил на него информационный поток:

– Садись, слушай! Представляешь, ребята наши из ОБЭП вели группировку одну. Ребятишки занимались хищением икон и прочей церковной утвари. Сплавляли краденое за границу. А обносили, в основном, приходы в небольших городах. Там и охраны меньше, и икон еще предостаточно. Один из главарей шайки – Арам Балаян, он же Каха Боргулия, он же Абрам Шнеерсон, так вот он – настоящий искусствовед, с дипломом Академии художеств. Он у них главным оценщиком был. Выезжал со товарищи в провинции, ходили они там по церквам и соборам, специалист этот указывал, что именно брать. А подручные затем проводили операцию изъятия церковных ценностей.

– Ну и что? К нам-то какое отношение? – не выдержал Турецкий.

– Как какое?! Взяли их всех, всю шайку! Ну, одни в несознанку пошли, а Арам, значит, у которого за плечами уже две ходки, тот сразу начал активно сотрудничать со следствием. И на первом же допросе, еще в отделении, увидел фотографию нашего мальчика-киллера. Ага, говорит, я его знаю! А может, и ошибаюсь. Дали ему фотографию. Точно, говорит, он! Кто он? Фамилию, говорит, не знаю, а зовут Сергей. И могу, мол, показать дом, где я его видел. И где же этот дом, спрашивают его. Он называет город.

– Владивосток?

– Нет, гораздо ближе, часа за четыре можно доскакать.

– Так он, небось, в бега собрался, искусствовед ваш.

– Он не наш, это раз. А может, и наш с тобой, это два. Так как может вывести нас на дом, где знают киллера.

– Что за дом-то? Что там искусствовед делал?

– Показывает, что в гости приходил к бабе. А к ней одновременно пришел наш мальчик.

– Там и встретились два одиночества. У одной бабы. Ну-ну. И какие действия?

– Так Колобов туда уже рванул.

– Здорово! Когда?

– Да часа три тому назад. Скоро можно ждать сигнала.

– А что же ты раньше не сообщил?

– А чего тебя тревожить? Ты занят был, чай не груши окучивал.

– Это верно. У меня тоже новости есть. У тебя «видак», надеюсь, работает?

– А как же!

Турецкий достал из кармана видеокассету, сунул в прорезь магнитофона, включил запись. Грязнов молча просмотрел материал, взъерошил волосы.

– Так это же киллер! – указал он на юношу. – А второй – Малашенко?

– Да, – кивнул Турецкий.

– А ну-ка еще раз прокрути!

Посмотрели еще раз.

– За два дня до убийства снимали!

– Ага. Вот тебе, Славочка, и киллер, и заказчик. На блюдечке с голубой каемочкой.

– Где пленку нашел?

– В квартире Малашенко.

– Бред какой-то!

– Как сказать… Там кто-то был, в его квартире. – Турецкий изложил разговор с соседями Григория.

Получается, кто-то снимал эту беседу на пленку, а потом принес ее на хату Григория. Просчитал, что мы там непременно побываем в рамках розыскных мероприятий. Ты понял, что конец пленки стерт?

– Да. А кто стер?.. Да тот, кто запись организовал! – сам себе ответил Грязнов.

– И я так думаю. Тот, кто и был заказчиком.

– Не понял? Из пленки явствует, что совершенно отчетливый мотив на убийство был у Малашенко. Мы только что видели, как он мальчишку накрутил.

– Все правильно. Есть лишь одно «но». Эту женщину, жену Малашенко, я видел в доме Артеменко. Где она числилась женой хозяина. И было это три дня тому назад.

– Так нужно туда смотаться! Прояснить ситуацию!

– Не получится. Эта парочка два дня тому назад умотала за рубеж. Кстати, Смирнов с супругой тоже в отпуск отчалил. Все понятно?

– Ну… Не совсем, но отчасти. Постой, Саня, значит, этот подпольный публичный дом существует! Помнишь, мы об этом говорили?!

– Помню, конечно.

– Уверен, Малашенко там и отсиживается!

– Хорошо бы, чтобы в настоящем времени, а не в прошедшем.

– Вот, Саня! Деньги идут к деньгам, а улики к уликам!

– Кто нам эти улики подбрасывает, вот что интересно, – произнес Турецкий.

– Мне интереснее скорее в это логово попасть и одноногого за его копыто ухватить! Мальчишку под бомбу сунули, сволочи!

Телефон на столе Грязнова ожил. Вячеслав схватил трубку.

– Слушаю! Ну? Ну! Ну… Давай, диктуй! – Пока Грязнов искал на собственном столе ручку, Саша про себя подумал: как много различных интонаций может быть вложено в короткое междометие. Он сразу понял, что звонит Колобов и что опытный сыщик, гордость Грязнова, надыбал что-то важное. Грязнов записывал довольно долго.

– Ага! Вот оно что… Ну понял, понял… Сразу вези его сюда. А мы помчались на место! Значит, так, – бросив трубку, возбужденно вскричал Грязнов, – есть телефон, с которого звонили Сергею. Так зовут убийцу! Сейчас пробьем по этому телефону адрес и нужно ехать!

Он уже набрал внутренний номер и попросил определить адрес. Через пять минут девушка в форме лейтенанта принесла компьютерную распечатку.

– Так, берем бригаду, человек десять, и поехали!

– Кто звонил-то? Подробности можно?

– Расскажу в машине.

Глава 33
ВОСЕМЬ ЛЕТ, ДЕВЯТЬ ДНЕЙ

После того как Сергея увезли с базы, Маша запила по-настоящему. Ушла в запой. Григорий пытался было прятать от нее спиртное, но через двое суток случилось то, чего он так ждал и желал, и ему стало не до Маши.

Когда Алексей Смирнов позвонил ему и сообщил о взрыве, Гриня приказал водителю «газели» срочно везти себя в Москву. Он еще не верил. Он хотел убедиться сам. А когда увидел, перепугался. Говорить с Алексеем там, на месте катастрофы, было невозможно – сновала целая свора ментов, каждое слово могло быть услышано. Единственное, что успел сказать ему Смирнов, чтобы он, Гриня, немедленно дул назад и сидел тише воды, ниже травы. Что и было сделано. Вернувшись, Григорий сам надрался до чертиков. И пил дня два, что называется, не просыхая.

Потом, когда пить уже не было сил, обнаружил, что на базе почти никого не осталось. Смылась Альбина, сбежала обслуга. Девицы, одна за другой, тоже покидали базу. В конце концов у каждой был счет в банке. Теперь, когда сюда со дня на день могли нагрянуть менты, все как-то разом вспомнили, что существует другая жизнь, где люди уходят утром на работу, возвращаются вечером домой, ложатся спать и не боятся милиции.

В конце концов Григорий остался почти один. Он ежедневно названивал Смирнову несчетное количество раз. Но «мобильник» был отключен. Он позвонил в офис агентства «АРТ». Там сказали, что Смирнов исчез. Куда – неизвестно. И что вообще пусть он, Малашенко, пока не звонит – без него тошно. У них там милиция работает, прокуратура – короче, после. Все после.

Гриня психовал, опять напивался. Забывался тяжелым сном, просыпался, понимая, что и ему нужно что-то делать, куда-то ехать… Но куда? Домой? Там его накроют тотчас же. Как он ругал себя, что появился на месте взрыва! Его видели, его невозможно было не запомнить с его костылями. И, наверное, его ищут! Что же делать? Бежать было некуда. Да и далеко ли убежишь на одной ноге?

Но постепенно он успокоился. Сережа погиб, кто же расскажет ментам, что это он, Гриня, надоумил мальчишку взорвать Траха? Да и к организации взрыва он отношения не имеет. Ни к взрывпакету, ни к чему вообще. Только к продажным девкам. Так что ж здесь такого? Не он же участвовал в оргиях. Да и девки-то были, в основном, совершеннолетние. И он здесь, извините, не хозяин, а лишь охранник. Чтобы, значит, девушек не обижали. Так что никакого криминала. В общем, получалось все довольно гладко. Было, правда, неясно, на что жить дальше. Но, в конце концов, когда все уляжется, нужно будет опять позвонить Ханину, скажем. Он главный менеджер фирмы, пусть пристроит ветерана и инвалида. Или назначит пенсию.

Под такие думы пить стало веселее. Захотелось компании. И он вспомнил, что на втором этаже в гордом одиночестве пьет как лошадь его подруга Марья.

Он спустил вниз бесчувственное тело, сунул под холодный душ. Тело очнулось. Смотреть на нее было, конечно, страшно, но ничего, привыкнуть можно.

Два дня Марья отлеживалась, молча пила молоко, которое он грел ей в ковшике.

Вообще, и еды и алкоголя было еще достаточно. Запасы на базе делались солидные. Ни прислуга, ни девки с перепугу ничего не потаскали. Альбина, конечно, ушла не с пустыми руками. Она унесла столовое серебро и хрусталь, гобелены и все такое. Когда успела упаковаться? Наверное, в те дни, что Гриня пил до невменяемости. Ладно, черт с ней!

Через три дня Маша поднялась, сама приняла душ, даже причесалась.

Григорий радостно поджидал подружку в своей каморке, готовил закуску. Сегодня был в некотором роде праздник – девять дней со дня смерти Арнольда. Как говорится, грех не отметить.

Вот ведь странно: он мог теперь сидеть и в гостиной за длинным столом, и в любом другом месте. Но в своей комнате все было удобно, под рукой. Можно было обходиться без костылей, опираясь то на стол, то на полку. Короче, он предпочитал свое убежище всем хоромам особняка.

Маша вошла, остановилась у двери. Ее покачивало.

– Маруся, давай стол придвинем, и садись-ка ты на топчан! Устанешь, сразу приляжешь.

– Хорошо, – безразлично ответила Маша.

Они пододвинули стол.

– Ну помоги накрыть-то!

Он доставал из холодильника закуски, передавал их Маше. На столе появились соленые опята, малосольные огурчики, шмат ветчины, пара банок рыбных консервов.

– Вот! Богатый стол! – удовлетворенно отметил Гриня. – Ну, забирайся на топчан, там в угу под одеялом чугунок с картошечкой. Эх, как мы сейчас вздрогнем!

Он выставил запотевшую бутылку водки. Маша достала картошку. Потом вынула из ящика стола тарелки. Вилок не было. В другом ящике сверкала хромированным корпусом «беретта». Она задвинула ящик.

– А где у тебя вилки?

– Ой, вот же они! И нож здесь. Я, вишь, помыл, да в банку сунул и забыл. Я консервы открою, а ты хлеб порежь.

– А чего так тихо? – спросила Маша, нарезая неровные ломти. – Где все?

– А кто – все? Кто тебе нужен-то?

– Ну… Люди.

– Люди, Манечка, это мы с тобой. Ну, наливаю.

– А где теперь Сережа? – ровным голосом спросила Маша.

– Эка вспомнила! Где? – Гриня задумался, подняв рюмку. – Так, наверное, еще в чистилище. Ты давай, выпей лучше. Ну, не чокаемся, как говорится.

Они выпили. Маша занюхала куском хлеба.

– Ты ешь! А то вообще в воблу превратилась. В протухшую.

– Почему в протухшую? Я душ приняла.

– Рожа у тебя опухшая, как у тухлой рыбы, ты уж извини, конечно. Я это по-дружески.

– Ничего, от такого же слышу. Наливай, а то уйду!

– Во! Это разговор! Давай-ка теперь за нас, за нашу дружбу, как говорится!

Они чокнулись, выпили.

– Закусывай, закусывай! – Гриня заботливо подкладывал еду.

– Спасибо. – Маша лениво ковыряла вилкой. – Я сколько дней пила? – спросила она.

– Это… Дней семь-восемь без передыху. Бутылку усядешь и падаешь в койку. Потом очнешься, опять к бутылке. Не знаю, как у тебя организм выдержал. Могла подохнуть запросто. А с чего это ты запила-то так? – недоумевал Гриня.

– Да так…

– Но я тебе умереть не дал! В воде вымочил, два дня молоком отпаивал, стала ты у меня лучше прежней!

– Почему это у тебя-то? – Маша подняла на него глаза. – И вообще, где все? Где Альбина? Как же она мне дала столько пить? Где Танька, Алена? Вообще, где все?! Где Трахтенберг? Он что, столько времени не приезжал?!

– Здрасте! Ты чего? Убили ж его! Забыла?

– Как это? Когда? – оторопела Маша.

– Постой, ты с какого момента помнишь-то?

– Ну, как сюда охранники ворвались и Сережу забрали.

– Ну, было такое.

– И что они с Сережей сделали? – напряженно спросила Маша.

– Ничего они с твоим Сережей не сделали. Он сам…

Маша молча перекрестилась, глубоко вздохнула.

– Знаешь, я тогда перед ним изгалялась, как тварь последняя, – торопливо заговорила она. – Стыдно очень было. Очень стыдно перед ним, понимаешь? Я когда увидела, как он упал к моим ногам, я… Я думала– умру. – Маша схватила себя за горло. – Господи, какая же я подлая! Дрянь! Последняя дрянь! Как же я могла так с ним поступить… Налей мне! Слава богу, что они с ним ничего не сделали! Я-то думала, забьют его насмерть, правда! Я от этого и запила. От стыда и ужаса. Ну давай, давай чокнемся! За Сережу моего.

Гриня чокнулся, опасливо глядя на подружку.

– Ладно, мне на себя плевать! – повеселела она. – И на Траха плевать! Убили, и черт с ним! А-а, так поэтому и нет никого? Разбежались все, что ли?

– Ну да! – Гриня обрадовался ее оживленному лицу, пусть и опухшему. – Представляешь, все слиняли! Как крысы с корабля. Мы здесь с тобой вдвоем остались. Весь особняк наш! Можем хоть внаем сдавать!

– А чего ж они, дуры, испугались-то? Чего же им после порнофильмов бояться-то? Все равно вся страна в курсе…

– Вот именно! – рассмеялся Гриня, подливая в рюмки водку. – Ну, за нас!

Маша принялась за картошку, почувствовав, что жутко голодна.

– Вот и молодец! Вот и ешь! – радовался хмельной Гриня. – Сразу цвет лица вернется! И телом нарастешь, а то совсем исхудала!

– А кто его убил-то? Арнольда-то? – подцепив на вилку гриб, мимоходом спросила Маша.

– Так Серега твой и убил, – с ходу ответил Гриня.

Маша застыла с вилкой в руках.

– Ну чего ты? Чего глаза вылупила?

– Он жив? – едва выговорила Маша.

– С чего это ему живым-то быть? – нервно вскричал Гриня. – Там так рвануло! Всех в клочья. Водителю Семену вообще башку снесло! А ты говоришь – жив! Как же! Разбежалась! Чего ты глядишь-то на меня как… звереныш…

– Это ты его подговорил… Тогда, когда он за мной приехал… – просипела Маша мгновенно охрипшим голосом.

– Чего ты врешь, дура!

– Я все слышала! Вы думали, что я сплю, а я нарочно храпела, чтобы он уехал скорее. Очень уж мне тошно было. Но я все слышала! Это ты…

– Заткнись, дура, – заорал мужчина. – Совсем спятила? Пьянь подзаборная! Да я тебя за такие слова сейчас вышвырну отсюда! Будешь побирушкой ходить, пока не сдохнешь! Подговорил я его! Что же он, дурак, подговорился? Сколько ему годков-то? Видать, совершеннолетний, раз его, дурака, с такой б… в ЗАГСе расписали, а?

Он орал, глядя ей в лицо, не видя, как рука ее открыла ящик стола, вытащила оттуда блестящий белым металлом предмет.

– Брось! Брось, сука! – успел крикнуть. Григорий.

Она выпустила в него всю обойму. Григорий рухнул на стол, заливая его кровью.

Маша брезгливо отодвинулась и, прихватив со стола бутылку, забилась в угол топчана.

Приехавшая из Москвы бригада застала следующую картину: мертвый мужчина, лежащий грудью на залитом кровью столе, и женщина, спящая в углу топчана с пустой поллитровкой в руке.