Текст книги "Рекламная любовь"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

«Что это она? Только что оттуда…»– подумал Сергей.

Но его опять отвлекла мама:

– Сережа, ты считаешь, это удобно – принимать такие дорогие цветы? Главное, еще и мне! Мне-то за что?

– Как за что? Ты же самая главная! – улыбался Сергей. Он старался уделять маме побольше внимания, чтобы она не чувствовала себя одиноко.

У Аллы Юрьевны, которая на правах посаженной матери тоже не спускала глаз с Маши, почему-то екнуло сердце. Она видела, что московские гости вышли на улицу, стараясь сделать это незаметно. Ну ладно, это их дела. Посидели и ушли… Но почему Маша тоже вышла? Попрощаться? Они же ей не близкие друзья… И потом, если уж выходить провожать гостей, то вместе с мужем. А Сергей все сидит возле мамаши… Да, права она была, когда говорила Маше, что рано ему жениться. Ну да что теперь?

Нужно вернуть Марию, а то уже неудобно становится.

Алла Юрьевна вышла на улицу. На переднее сиденье черного джипа грузно усаживался Антон Владимирович. На заднем она увидела Трахтенберга, а за ним, в глубине салона – Машу!

– Это что? Вы куда ее? – изумилась Алла Юрьевна.

Задняя дверца приоткрылась, Трахтенберг, хищно улыбаясь, произнес:

– Похищаем невесту! Согласно обычаю!

Дверца захлопнулась. Машина рванула с места.

Последнее, что услышала Алла Юрьевна, был окрик Трахтенберга:

– Семен, гони! До Москвы не тормози!

Глава 27
ДОРОГА В НИКУДА

Машина мчалась по шоссе, разрезая темноту ночи светом фар. Маша сидела, сжавшись в комок. Ей было холодно в тонком платье, но попросить отключить кондиционер она стеснялась. Рядом храпел Трахтенберг. Вот этого она никак не ожидала. Ей казалось, что ее путь в Москву будет усеян розами. Что они будут останавливаться у каждого ночного ресторанчика, коих на оживленной трассе было предостаточно. Что в каждом из них будет литься шампанское, букеты цветов будут падать к ее ногам… Но едва они выехали за пределы города, Трахтенберг расслабился. Он лишь спросил водителя:

– За ужин расплатился?

– Не только за ужин. Все сделал, как вы велели, шеф, – ответил Семен.

– Хорошо.

– Арнольд Теодорович! Мы же Григория там оставили, – напомнил водитель.

– А черт с ним. Нечего нажираться, как скотина. Проспится, сам приедет.

После этого короткого обмена репликами Арнольд прикрыл глаза и через минуту захрапел.

«Как же это? Что же он мне ни слова… Как будто куклу купил… Не думай так! – приказала себе Маша. – Он просто устал. Конечно, за один день такая дорога! Сначала сюда, потом обратно…» О том, что сейчас делается в кафе «Шуры-муры», думать не хотелось. Нужно смотреть вперед! Впереди, прямо перед нею, торчала кудрявая голова Антона с круглой лысиной во весь затылок. Надо же! Она и не замечала, что у него такая большая лысина.

– Антон Владимирович! – тихо позвала Маша. Очень хотелось хоть с кем-то поговорить.

Тот не ответил.

– Спит он, – сообщил водитель.

Антон не спал, просто прикрыл глаза. Но отвечать Маше не хотелось. Что он мог ей сказать? Что она сама сунула голову в петлю? Когда же они сговориться успели? За те пять минут, что сидели вдвоем на диванчике? Получается, что так. Быстро Машенька предала своего мальчика-мужа. Еще и петух не успел прокукарекать. Не то что трижды, а даже единожды… Как он берег ее от Арнольда! Несмотря на все ее просьбы, никогда не говорил с ним о ней. Потому что прекрасно знал, чем все это кончится… Но, видно, от судьбы не уйдешь.

Маша зябко ежилась. Тело начала сотрясать крупная дрожь.

– Что, замерзла? – Семен смотрел на нее в зеркало.

– Да.

– Справа от тебя бар. Открой, там бутылка коньяка. Хлебни хорошенько, полегчает, – как-то даже сочувственно произнес он.

Маша нащупала дверцу, достала бутылку, сделала большой глоток. Даже поперхнулась. Но по телу стразу потекло тепло. Она приложилась еще пару раз.

«Все будет хорошо! Не мог же он увезти меня просто так…» – не очень вразумительно подумала девушка и задремала.

Она проснулась от голоса Семена:

– Подъезжаем к городу, Арнольд Теодорович! Кого куда везти?

Арнольд открыл глаза, посмотрел за окно. Там брезжило серенькое утро.

– По домам, естественно. Сначала меня, потом Антона.

– А ее куда?

От этого «ее» у Маши упало сердце.

– Кого? – явно не понял Арнольд. И лишь затем обернулся на Машу: – О господи, – простонал он.

«Если сейчас он даст мне денег на обратный билет, я утоплюсь», – очень спокойно подумала Маша.

– Может, на базу? – предложил Семен.

– Нет-нет, пока еще нет, – окончательно проснувшийся Трахтенберг решительно отверг предложение водителя. – Отвези ее на квартиру… Какая у нас сейчас свободна?

– На Солянке хата пустая, потом на Арбате, в Староконюшенном.

– Вези на Солянку. – Он посмотрел на девушку. – Что глаза таращишь? Испугалась? Волков бояться, в лес не ходить. Не бойся. Я тебя сегодня есть не буду. Оставлю на потом. Отсыпайся, приходи в чувство. Послезавтра будем тебя снимать.

Маша расцвела розой.

– Хорошо, Арнольд Теодорович! Только у меня же с собой ничего… Ни тапочек…

– Там есть все необходимое. У нас по типу «все включено». Я тебе туда позвоню. Ну, Семен, гони! Домой очень хочется!

– Вот, девушка, располагайся! – Семен включил свет. Маша оглядела просторную прихожую-холл с телевизором, кожаным диваном и креслами. Высокая стойка отделяла его от маленькой кухоньки.

– Там в холодильнике жратва всякая, – указывая на кухню, сообщил Семен. – Ешь, не стесняйся. Вот санблок.

Он открыл дверь. Маша увидела блистающую чистотой ванну-джакузи, душевую кабинку, биде… Начищенные краны сверкали, на вешалке висело несколько махровых халатов. На полках узкого белого шкафчика – множество полотенец.

– Там в зеркальном шкафчике косметика всякая. Бери, не стесняйся. Показать, как краны работают?

– Я знаю, – надменно ответила Маша, не имеющая никакого понятия, как пользоваться торчащим из раковины коротким широким никелированным дулом. Словно пистолет, подумала она.

– Пойдем, покажу спальню.

Он открыл следующую дверь. Широкая двуспальная кровать, накрытая шелковым покрывалом. Окна закрыты наглухо шторами того же шелка. Встроенные шкафы с зеркальными дверцами.

– Ты там в шкафах поройся. Шмоток полно, все – новье. Мы запасы обновляем регулярно. Ну, птичка, отдыхай пока, – хмыкнул Семен и направился к выходу.

– А как же…

– Тебе позвонят, все скажут. И машина за тобой приедет. Тебе думать ни о чем не надо. Все за тебя решат. А ты свои мозги отключай. Чем раньше ты это сделаешь, тем лучше для тебя, – непонятно высказался Семен и отчалил.

Сутки Маша была предоставлена себе. Ей никто не звонил, никто ею не интересовался. Более того, оказалось, что она заперта в этой квартире. Захвачена в плен. Ключей от входной двери не было. Впрочем, она их и не искала. Она плескалась в джакузи, напустив туда душистой пены, она перепробовала на своей коже все кремы, что нашла в шкафчике ванной. Закутавшись в халат, она лениво перебиралась на кухню, открывала холодильник, раздумывая, открыть ли банку консервированных ананасов, или разогреть в микроволновке куриные котлетки? И чем запить? В винах она не разбиралась, взяла одну из бутылок наугад, прочла на этикетке: «Orvietto».

Открыла, попробовала. Понравилось.

После «угла» в доме Александры, после последней предсвадебной ночи, проведенной в детском саду, ей казалось, что она попала в рай. И что еще нужно? Все есть. Люди? А зачем они? В раю были одна женщина и один мужчина. И райский сад. Все так и есть. Нет лишь ее мужчины. Но он скоро придет. Не зря же он посадил ее в эту золотую клетку. Значит, придет, возьмет за руку и поведет в светлое будущее, где ее ждут слава, богатство, успех…

Вечером ей позвонили. Неприветливый женский голос сообщил, что она должна быть готова к десяти утра следующего дня. За ней приедут.

– К чему готова? – не поняла Маша.

– К работе, к чему же еще! – раздраженно ответил голос и отключился.

Маша так разволновалась, что всю ночь не спала. Ворочалась с боку на бок, вставала, пила валерьянку, снова ложилась, опять поднималась, наливала рюмку коньяку…

Бесконечные вопросы, догадки роились в голове. Что ее ждет? Что за работа? Неужели сразу же в настоящем фильме? И какая роль? Нет, если бы роль в фильме, должны были бы сначала дать прочесть сценарий. Значит, просто переговоры? Может быть, с ней будут заключать контракт на работу в его рекламном агентстве? В качестве постоянной модели… Может, она будет лицом какого-нибудь элитного товара? Парфюма или косметической фирмы. Он же говорил, что она невозможно хороша… И естественна… Нет, наверное, все же роль в кино.

Измученная этими мыслями, она забылась коротким сном под утро. И проспала.

В дверь звонили длинными, настойчивыми звонками. Маша вскочила. Часы показывали без пяти десять. Она заметалась по квартире: туалет, зубная щетка, господи, даже душ не успеть принять…

В квартиру кто-то вошел, были слышны два голоса – мужской и женский.

– Ну и где она? Уж не сбежала ли? – это женщина. Голос резкий, неприятный.

– Отсюда, пожалуй, сбежишь, – лениво отвечает мужчина.

– А чего он ее сразу на базу-то не отправил?

– Ну-у. Решил не травмировать преждевременно. И потом, право первой ночи…

Маша вышла из ванной, завернувшись в халат.

– Это еще что? Почему не готова? – набросилась на нее длинная, как каланча, тетка.

– Извините, я… будильник не слышала.

– Господи, ну и вид! Синяки под глазами, растрепана… Ты что, пила всю ночь?

– Нет, – испуганно ответила Маша.

Женщина прошла на кухню, заглянула в бар.

– Ну конечно, совсем не пила! Полбутылки коньяка усадила, а больше ни-ни. Я сколько раз говорила, чтобы не оставляли здесь спиртное!

– Попробуй тут без него в одиночке этой, – вставил мужчина.

– Никто не заставляет! Что стоишь? Одевайся! И быстро! Тебя гримировать час как минимум. А в одиннадцать нам павильон дают!

– А что надевать?

– Что хочешь, какая разница? Тебя там переоденут.

Маша ушла в спальню, судорожно перебирала вешалки в шкафу и никак не могла выбрать что-нибудь подходящее.

– Поторапливайся! Эй, как там тебя?

– Маша, – ответила та, натягивая тесноватые джинсы.

– Ну так торопись! Маша-простокваша… Господи, навезет всякого добра…

– Он у нас натура творческая. Порывистая, – усмехнулся мужчина.

– Ага. А мы его порывы расхлебывай…

Маша застыла, слушая эту перепалку. И оскорбительное «Маша-простокваша». Ее так никто никогда не называл. Даже в детстве не дразнили. Все, что они говорили друг другу, предназначалось ей, Маша это чувствовала. Зачем они ее обижают? Ведь ее привез сюда сам! Это должно было окружать ее неким ореолом, так она думала. А здесь откровенное хамство какое-то…

– Ну где ты там? Слава тебе господи, вышла! Не прошло и часу. И что он в ней нашел? – спросила каланча у мужчины и, не дожидаясь ответа, направилась к выходу.

Внизу их ждал синий «форд».

– Садись на заднее сиденье, туда, в угол, – приказал мужчина и сел рядом с Машей. Женщина заняла место возле водителя.

– Гони, Андрюха, что есть мочи! Горим синим пламенем!

Они мчались по московским улицам, водитель отчаянно нарушал правила, обгоняя то справа, то слева, то вообще выезжая на встречную полосу и там опять кого-то обгоняя. Он бесконечно сигналил, выкрикивал в окно ответные матюги… У Маши голова пошла кругом. Ее начало тошнить.

– Мне… плохо! Остановите, пожалуйста, – жалобно попросила девушка.

– Ага! Сейчас! Может, ты думаешь, что едешь в карете «скорой помощи»? Плохо ей! А кому сейчас хорошо?

Эта тетка просто гестаповка какая-то, подумала Маша, едва сдерживая спазмы.

– Эй, Марго, она сейчас блевать начнет! – мужчина на всякий случай отодвинулся от Маши.

– С чего это? Беременная, что ли? Нам только таких не хватало. Ты там дурака не валяй! Мы противорвотные средства не рекламируем. У нас нынче другая программа.

– А… где Арнольд Теодорович?

– Зачем он тебе?

– Я., поговорить с ним хотела…

– Успеешь еще. Наговоришься, – недобро усмехнулась женщина.

Арнольд Теодорович сидел в своем кабинете, слушая доклад начальника службы безопасности, Алексея Смирнова.

– Григорий приехал дневным автобусом, отправился домой. И выяснилось, что его жена пропала.

– Как пропала?

– Оставила записку, что уходит от него. Чтобы он ее не искал.

– Нормально! Вот до чего бабу довел! Куда же она делась?

– Григорий считает, что она у вас. Что вы ее прячете на одной из наших квартир.

– Кретин! С чего он чушь такую придумал?

– Говорит, вы заставили его согласиться на то, чтобы его супруга побыла пару недель вашей… секретаршей.

Арнольд расхохотался.

– Вот идиот! Я его просто проверить хотел! Это же библейский сюжет. Господь проверяет преданность Авраама. Повелевает принести в жертву единственного сына, Исаака. А когда старец заносит нож над сыном, всевышний свое требование отменяет. Это же такая «проверка на дорогах»…

Смирнов кинул мгновенный взгляд серых глаз на шефа.

– …Нужна мне его баба! А то у меня их недостаток! Хотя, должен тебе сказать, Алина эта телка клевая. При случае я бы ее трахнул. Хороша штучка. Ну да не о ней речь. Так что Григорий?

– Как с цепи сорвался. «Береттой» размахался… Грозится вас убить, – после некоторой паузы закончил Алексей.

– Убить? Меня? Ты соображаешь, что говоришь?

– Я-то да. Да вот запись, послушайте. Это сегодня утром записано.

Он достал диктофон, нажал кнопку. Послышался голос Григория. Голос захлебывался от ярости.

«– Я, в натуре, все понял! Это он нарочно меня выволок в городишко сраный. И бросил там, как шавку, а сам слинял. Да еще девку прихватил. А на меня потом все шишки. Кто, да откуда? В ментовку поперли… Я еле отмазался. Ментам по три сотни сунул каждому. Высоко же ты думаю, Алик, верных людей ценишь. Ладно. Приезжаю, значит, а Алки дома нет. И записка. Там все ясно: к другому ушла! Значит, этому кобелю старому мало тех девок, что он на улицах хватает. Ему теперь наших жен подавай!

– Григорий, уймись, думай, что несешь!

– А что уймись-то? Он завтра и твою бабу захочет. Так ты что, отдашь ему?

– Я не женат.

– Вот! Ты не женат! Это правильно. Когда у такого козла похотливого работаешь, жену лучше не заводить… свою старую клячу не трогает… А на мою, ишь, хотелка поднялась…

– Прекрати! Не смей в таком тоне!

– Не смей? Да что ты мне сделаешь? Что он мне сделает? Я вот пойду да показания дам по прошлым делам. То-то менты обрадуются! То-то у них раскрываемость повысится! Или пойду сейчас к нему и шлепну его как муху. И мне ничего не будет! Потому что у меня справка есть. Посижу в больничке пару месяцев – и свободен! Да я и тебя хлопнуть могу запросто! Прямо сейчас!»

Послышалась возня, матерные выкрики.

– Это я его разоружил, – объяснил Алексей и отключил диктофон.

– Это уже запредел, – медленно проговорил Трахтенберг.

– А я вам о чем два месяца толкую? Он опасен, Арнольд Теодорович! Опасен!

– Что ж, Леша, придется убирать.

– Есть! – коротко ответил Смирнов. – Дурное дело не хитрое…

– Да? А ты учитываешь, что он постоянно рядом со мной находится? А если его удалить, он сразу заподозрит что-то неладное. И опять-таки может свечку выдать. В ментовку, например, дурак, с каким-нибудь липовым признанием попрется… Ты меня понимаешь?

– Вы не беспокойтесь, Арнольд Теодорович. Я все просчитаю. Это моя работа.

– Ну хорошо, Леша. Иди. И успокой его пока как-то…

– Да все уже сделано. Лекарства дали успокоительные. Спит он. Пока…

Глава 28
МОСКВА СЛЕЗАМ НЕ ВЕРИТ

Они наконец приехали. Автомобиль замер возле длинного одноэтажного ангара.

– Выходи! – скомандовала женщина.

Маша выбралась из машины, глотая свежий воздух.

– Что ртом хлопаешь, как рыба? Рот-то закрой! Идем!

Над входом в ангар красовалась вывеска: «Киностудия «АРТ-фильм», и чуть ниже: «Съемочный павильон рекламного агентства «АРТ».

«Слава богу, не На расстрел привезли», – старалась не терять чувства юмора Маша. В вестибюле возле вертушки сидели два парня в милицейской форме.

– Это со мной. Новенькая, – небрежно бросила женщина в сторону Маши.

Они двинулись вдоль коридора, так вначале показалось Маше. Потом она поняла, что коридор – это центральная часть помещения. А слева и справа оно разделено на «зоны», или павильончики. Как в мебельных магазинах, подумала Маша.

Каждая зона была декорирована под уголок кухни или спальни, ванной комнаты или спортивной площадки. Были там и небольшой бассейн, и гараж, и офис с компьютерными столами, и кафе с двумя столиками, и «уголок природы» с искусственной зеленой травой и чучелом какого-то животного. Козы, что ли? – не успела разглядеть Маша. В некоторых павильончиках осветители устанавливали свет, в других что-то снимали. Операторы, облокотясь о камеру, переругивались с режиссерами или их помощниками. Стоял общий гвалт, суета, носились реквизиторы то с телефоном, то с вазой для фруктов…

«Вот он, мир кино!» – благоговейно подумала Маша, забыв на секунду о злобной тетке. Но та напомнила о себе:

– Куда поперла, коровища? Иди сюда! – И, ухватив Машу за рукав, втащила ее в небольшой закуток. Он представлял собой спальню. Тахта, застеленная шелковым покрывалом, маленький круглый столик, рядом, на перевернутом почтовом ящике, сидела другая тетка: маленькая, худущая до невозможности, с беломориной в желтых зубах. Маша окрестила ее про себя Воблой.

– Вот, Инесса, привезла тебе последнюю находку великого и ужасного. Желаю успеха, в чем сомневаюсь, впрочем, – окинув Машу еще одним презрительным взглядом, выдала на прощание Каланча.

– Вы опоздали на десять минут, – не отрывая глаз от блокнота, процедила Вобла.

– Это не по моей вине. Это она до десяти дрыхла.

«Вот сволочь! Зачем же закладывать!» – едва не заплакала Маша.

Вобла оторвалась наконец от блокнота, смерила Машу оценивающим взглядом.

– А ты улыбаться умеешь?

– Да, – испуганно улыбнулась Маша.

– Так за пять минут до смерти улыбаются. За что же мне горе такое… Привезут черт-те что… Так, подойди поближе. Что это у тебя глаза блестят? Наркотой балуешься?

– Нет, что вы!

– Плакала, что ли?

– Н-нет, это я так, от волнения.

– А что тебе волноваться? У тебя уже все случилось, – философски заметила Вобла.

«Это в каком смысле?» – подумала Маша, но думать дальше было некогда.

– Таня! Таня!! – рявкнула Вобла в пространство ангара.

Откуда-то возникла полная Таня с длинной белой косой.

– Веди это чучело к гримерам. Пусть сделают из нее «милую кокетку». Если у них получится, – со вздохом добавила она.

– Пойдем, девушка, – лениво произнесла Таня и пошла по коридору, качая крутыми бедрами. Маша поспешила за ней.

– Какие у вас все… неулыбчивые, – попыталась Маша завязать разговор.

– А чего зубы-то скалить? За день так накувыркаешься, не знаешь, на какую полку их положить, – степенно ответила Таня.

Они вошли в гримерную. Почти как парикмахерская, все искала сравнения Маша. Чтобы потом рассказать… Кому, собственно? Рассказывать совершенно некому.

У двух кресел колдовали мастера, одно было свободным.

– Кто «милую кокетку» готовит? – спросила Таня.

Из подсобки вышел плотный мужчина кавказской наружности.

– Я готовлю, моя радость. И сациви хорошо делаю!

– Вот и сделай – потрудись над этой курицей, – как бы пошутила Таня. – Инесса ждет через полчаса.

Машу снова в жар бросило. Да что же это такое? Что они себе позволяют? Корова, курица… нужно будет обязательно пожаловаться Арнольду! Он, наверное, не представляет, что здесь творится!

– Иди ко мне, голубка, – ласково позвал ее мужчина. – Меня зовут Виктор. А тебя?

– Маша, – едва не расплакалась девушка от неожиданно человеческого обращения. Пусть и птичьего. Главное, тон был ласковым, и это растрогало бедную Машу почти до слез. «Вот и мужчины-гинекологи всегда ласковые, а женщины – сущие ведьмы!» – невпопад подумала она.

– Ну что глазки красные? Обидели нашу девочку? А ты держись! Москва слезам не верит. Ну-ка, улыбнись. Так, так, пошире.

И ласковый Виктор буквально залез Маше в рот, осматривая и ощупывая зубы.

– Зубки будут играть, у нас главную роль, – приговаривал он при этом. – Что ж, зубки хорошие. Немножко отбелить и все. И вообще ты девочка красивая. Так что выше голову! И, кстати, пойдем ее мыть.

Он увел Машу в уголок, где стояли широкие парикмахерские раковины.

– Садись, голову назад.

Девушка запрокинула голову. Руки Виктора массировали ее, втирая пахучий шампунь.

– Так, теперь бальзамчиком… Вода не горячая?

– Нет.

– Вот и хорошо. Посиди так секундочку.

Маша замерла с закрытыми глазами. И вдруг почувствовала, что рука мужчины забралась в вырез кофточки и ощупывает ее грудь. Она рванулась, больно стукнувшись затылком о край раковины.

– Вы что? – вскричала Маша, распахнув глаза. Двое мастеров, две девицы, сидящие в креслах, с интересом смотрели на них и разразились дружным корпоративным смехом.

– Как вы смеете? – задохнулась Маша.

– Тихо, тихо, птичка моя! – Виктор на всякий случай отступил на безопасное расстояние. – Что я такое сделал? Я как доктор. Доктору все можно. Ну не буду, не буду… Все, начинаем работать.

Он сполоснул ее волосы, закутал полотенцем, пересадил ошеломленную Машу в свободное кресло.

– Ну-с, с чем мы имеем дело? С хорошей фактурой. И плохим внешним видом. Не выспалась? Ничего, мы все исправим. Будешь у нас очаровательной «милой барышней».

Он колдовал над нею, над ее глазами, лицом, волосами.

– Ну вот и все! Лучше не бывает!

Маша открыла глаза. Из зеркала на нее смотрело испуганное, затравленное создание с красиво уложенными волосами, и аккуратным, едва заметным макияжем.

«А еще позавчера, в день свадьбы, я была так красива, так красива! И без всяких гримеров… Ладно, что уж теперь. Москва слезам не верит».

– А ты улыбаться умеешь? Так улыбнись! Вот так! Таня! Таня! Забирай ее! Полуфабрикат готов.

Откуда-то возникла полная Таня, повела Машу в костюмерную, где не нее надели длинную мягкую домашнюю юбку и очаровательную маечку с глубоким вырезом, открывающим чуть выступающие ключицы и ложбинку на груди. Наряд очень шел ей, и Маша повеселела. В конце концов, кто знает, какими шипами усеян путь к славе?

Когда они вернулись в павильон, свет уже был выставлен. Упор делался на край тахты и столик. На нем – поднос с крошечными пирожными, орешками, восточными сладостями. Оператор возился возле камеры, Вобла давала какие-то указания.

– Пришла? Ну наконец-то я вижу перед собою что-то похожее на человека, – оглядев Машу, произнесла она. – Значит, установка такая: ты болтаешь по телефону с подругой, шутишь с ней, даже кокетничаешь. И ты очень любишь пирожные. Болтаешь с ней и ешь пирожные, поняла?

У Маши, не перехватившей с утра и хлебной корки, при виде сладостей даже голова закружилась.

– Поняла установку?

– Да, – не очень уверенно ответила девушка.

– Вот текст. Пять минут на то, чтобы его выучить. Здесь полстраницы. Делать нечего.

Она отвернулась от Маши, опять переключившись на оператора.

Маша пробежала глазами текст. От волнения в первую секунду буквы расплывались. Но, взяв себя в руки, она поняла, что слов в ее первой в жизни роли действительно мало, успокоилась, и через пять минут была готова.

– Выучила? Садись на тахту с ногами. Нет, не так. Ноги подогни и вытяни…

– Как это? Одновременно подогнуть и вытянуть? – не поняла Маша.

– Ты здесь не умничай. Делай, что говорят! Тоже мне Мерил Стрип нашлась!

Вобла подошла, каким-то диким образом вывернула Машины ноги, приподняла подол юбки.

– Так, теперь бери трубку телефона. Хорошо. Другой рукой – пирожное.

– Но мне так неудобно! Мне не на что опереться…

– А ты держи спину! Вот так!

Маша замерла в неестественной позе, жмурясь в лучах прожектора, чувствуя, что не сможет сказать ни слова. Но пирожное так вкусно пахло, что страх перед камерой как-то ушел…

– Ну, попробуем. Мотор, дубль один.

Маша произнесла первую фразу… Пауза.

– Теперь кусай, только понемножку. И говори.

И Маша откусила нежнейшее, свежайшее пирожное. И даже зажмурилась от удовольствия… И проговорила весь текст, успев ухватить и второе пирожное.

– Стоп! – рявкнула Вобла. – Ну и как, по-твоему? – обратилась она к Маше.

Та пожала плечами.

– По-моему, просто отлично, – тихо сказал оператор. – И переснимать не нужно.

– Кто здесь режиссер? – рявкнула на него Вобла. – А по-моему, отвратительно! Сидишь неестественно. Спину гнешь, будто ты на гимнастическом помосте. Глаза прижмуриваешь, словно у тебя в них песку по килограмму в каждом. И что за улыбочка идиотская? Переснимаем! Измени позу. Вот так. Соберись! Дубль два.

Щелкнула хлопушка. Маша поняла, что забыла слова. Она держала телефонную трубку, смотрела на пирожные… и не могла вымолвить ни слова.

– Стоп! Ну что мы молчим?

– Текст забыла… Вспомнила! – вскричала Маша.

– «Забыла, вспомнила»… – передразнила Вобла, – Привезут недоразвитых… Третий дубль. Мотор!

Они отсняли двадцать дублей. Каждый чем-то не устраивал. То не так выгнулась, то не так согнулась. То улыбайся, то не улыбайся. «Как ты ешь? Ты любишь пирожные, понимаешь?» – орала Вобла. Маша их уже ненавидела. И пирожные, и Воблу, и всю свою дурацкую жизнь. В конце концов она попросту разрыдалась. И Вобла сразу как-то успокоилась.

– Нечего реветь! Ты что думала, актером быть – это срывать цветы удовольствий? Ладно, кое-что получилось. Можно смонтировать. Не знаю, понравится ли Трахтенбергу, но я сделала все, что могла, – заявила она.

Оператор тяжело вздохнул и сочувственно посмотрел на Машу. Та сидела на стуле, опустив плечи, глядя в пространство пустыми заплаканными глазами.

«Словно из гестаповских застенков вышла, – подумал он. Опять отбракуют хорошую девчонку. Сколько их проходит здесь, через эту «фабрику грез». И ни одна не устраивает. А ведь все могли бы сниматься! По крайней мере, большинство. Сказать им ласковое слово, растормошить, рассмешить – такие могли бы быть чудные ролики! Они и так получаются хорошими. Но, как правило, именно первые дубли. Потом Вобла замордовывает девчонок до полусмерти. И они не проходят отбор. И эта девчонка не пройдет. А как хорошо все сделала с первого раза. Именно первый дубль и будет запущен в производство, так уже бывало. Кому это нужно?» – недоумевал про себя оператор, устроившийся сюда недавно и не знавший, разумеется, всех тайн этого двора.

Когда Машу увезли из павильона, туда явился Трахтенберг.

– Ну как там ролик с пирожными? Кто снимал? – поинтересовался он.

– Волегжанина, – доложили начальству.

– Позовите.

Побежали за Воблой.

– Ну что там у вас получилось?

– Ах, Арнольд Теодорович! Это сплошная мука! Девочка, конечно, хорошенькая, но абсолютно бесталанная. Я с ней измучилась. Двадцать дублей! Кое-что все-таки вышло. Но на последнем дубле. Чего мне это стоило, не могу передать!

– Что ж, давайте посмотрим.

К этому моменту пленка была уже смонтирована таким образом, что первый кадр стал последним. Арнольд увидел и неестественную позу, ту, с перегнутой спиной. И испуганные глаза. И «я забыла слова…» И слезы в три ручья. И последний дубль.

– Что ж, вот это то, что нужно! Последний дубль – это отличная работа.

– Да, но чего мне это стоило! Сколько пленки перевели, сколько времени!

– То есть, вы считаете, что она не перспективна?

– Абсолютный ноль.

– А я делал на нее ставку…

– Напрасно, Арнольд Теодорович, увы, напрасно. Она не актриса и никогда ею не станет. Слава богу, что хоть что-то получилось.

– Благодаря вашему мастерству, – не преминул отметить Арнольд.

– Что вы, я просто делаю свою работу, – как бы засмущалась Волегжанина.

– Ну хорошо. Вы свободны.

И они расстались довольные друг другом. Волегжанина прекрасно знала свою роль: отбраковывать хороший материал. Ибо ни одна из девушек, снимавшихся в рекламе, не должна была «застрять» здесь надолго. Их отбирали не для киношной карьеры… Совсем для других целей. Но выглядеть все должно было пристойно.

Машу привезли в ту же квартиру. Она скинула туфли, прошла в спальню, рухнула на постель и дала наконец волю слезам. Все было совсем не так, как она себе представляла. Совсем не так! Конечно, она слышала о трудностях актерской профессии. Но чтобы так… Чтобы до такой степени унижали… Унижали все, кому не лень: водители и какие-то жуткие бабы, «шестерки», которые сами гроша ломаного не стоят! Гример, костюмерша, сказавшая, что у нее, Маши, жирный живот! Какая ложь! Живот был плоским! На себя бы посмотрела, жирная корова! А эта Вобла? Это вообще что-то запредельное. Если все режиссеры, такие, непонятно, как еще актеры остаются в живых! И если все режиссеры такие же, понятно, отчего артисты вообще сплошь и рядом спиваются и умирают во цвете лет! А я не хочу умирать, всхлипнула Маша. Я еще такая молодая…

И что же делать? Вернуться назад, в «угол» Александры? Увидеть глаза Сережи, Аллюрьевны? Вернуться к вечному позору? Нет, нет и нет!! Нужно выйти на улицу, погулять, что ли, отвлечься. Но Маша вспомнила, что она взаперти! Что же это такое? Зачем они держат ее здесь как… заложницу, что ли? Может, за нее выкуп попросили, мелькнула совсем уж бредовая мысль. У кого попросили? У Сережи? Это просто смешно! О Сергее думать не хотелось категорически! Она запретила себе это. Позвонить Наде, узнать, как он? Вообще кому-нибудь позвонить…

Она вскочила, бросилась к телефону. Никакого гудка не было слышно. Проверила, включена ли вилка в розетку. Все в порядке. Но ей же сюда звонили! Это что, получается, что ей могут позвонить, а она – нет? И от этого простого открытия ей стало по-настоящему страшно.

Телефон вдруг зазвонил. Маша подскочила на стуле, боясь брать трубку. Но звонки продолжались.

– Алло? – не выдержала Маша.

– К вам едет Арнольд Теодорович. Примите душ и переоденьтесь, – сказал мужской голос.

И все. Короткие гудки.

Маша выключила душ, завернулась в широкое полотенце, другим промокнула волосы, нацепила на ноги шлепанцы, прошла к зеркалу, расчесала щеткой волосы, думая, сделать по-быстрому маску для лица или просто нанести легкий крем.

Что-то изменилось за ее спиной. Она увидела в зеркале отражение Трахтенберга, который подпирал плечом дверь ванной комнаты.

– А-ах, – прямо как в романах воскликнула Маша.

– Переигрываешь, – усмехнулся Трахтенберг.

– Почему? – растерялась Маша. Она вообще не играла. Возглас вырвался непроизвольно.

– Потому что ты ждала меня, что же ахать-то? Ждала ведь?

Он направился к ней. Ноги задрожали. Маша плотнее закуталась в полотенце.

– Глупости ты какие делаешь, – усмехнулся Трахтенберг, подошел вплотную и одним, махом сдернул с нее полотенце.

И Маше стало очень страшно. И очень сладко. Сладкий страх… Спроси ее кто-нибудь, что это такое, она бы не смогла объяснить. Девушка отшатнулась, прижалась спиной к прохладному кафелю стены. Трахтенберг остался на месте, разглядывая обнаженную фигуру.

– Хороша! Что правда, то правда. Пожалуй, я не жалею, что украл тебя…

Как это: «пожалуй, не жалею?» А если бы пожалел?.. В помойку бы кинул? – едва не вымолвила она, все вжимаясь спиной в стену. Потому что он снова приближался к ней.