Текст книги "Рекламная любовь"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Глава 30
ПЛАН МЕРОПРИЯТИЯ

Время близилось к полночи. Холл был пуст, гости переместились на второй этаж. Откуда слышались то пьяные песни, то хохот, то вскрики вполне определенного свойства… Короче, все шло путем.

– Все идет путем, Леша! – уверенно произнес уже принявший на грудь Григорий.

– То есть прижился ты здесь? – уточнил Алексей, наливая Грине полную стопку.

– А что? Работа не пыльная. Зарплата идет. Спасибо Арнольду, – помолчав, добавил он.

– Да уж, Арнольду ты особое спасибо сказать должен, – криво улыбнулся Смирнов.

– Ты к чему это? – Григорий махнул стопку, зажевал огурцом, внимательно разглядывая своего непосредственного начальника.

– Так, вообще… По жене-то скучаешь?

– Ну скучаю, а что? – тяжело роняя слова, спросил Гриня.

– Да так. Ты помнишь, что просил меня найти ее? Или это ты спьяну?

– Помню. И не спьяну это было. Так что, нашел?

– Нашел! – Алексей тоже взял огурец, хрустнул крепкими зубами.

– Где же она? – не сводил с него острого взгляда мигом протрезвевших глаз Гриня.

– Она у Трахтенберга. Как ты и думал.

– Вона как! Где он ее прячет?

– На хате конспиративной.

– На какой именно?

– Какая разница? Она у него там под охраной сидит.

– Да? А ты ее там видел?

– Там же видеокамеры скрытые. Как на всех наших хатах.

– И что он там с ней? Того?..

– Гриня, ну что ты как маленький? Того… Этого… Е…т он ее там. Вот и все.

– А может, ты врешь все? Может, хочешь поссорить меня с Трахом? Доказательства есть? – тихо спросил Григорий. По щекам его заходили желваки.

– Есть. Вот, пожалуйста, – пожал плечами Смирнов.

Он достал из кейса конверт с пачкой фотографий, кинул через стол:

– Смотри!

Григорий несколько мгновений не прикасался к конверту, затем под насмешливым взглядом Алексея раскрыл его, разложил снимки перед собой.

Алла, его Алина, в самых разных разнузданных позах занималась любовью с Трахтенбергом. Он отшатнулся.

– Это фотомонтаж! Приклеил ее голову к другой бабе, вон их тут сколько по номерам…

– Конечно, Гриня! – усмехнулся Алексей. – Конечно, фотомонтаж. А скажи, ты тело своей жены помнишь еще?

Григорий молчал.

– Если помнишь, так, наверное, есть у нее какие-нибудь приметы на теле. Ну там родинки…

Григорий снова пододвинул снимки, впиваясь глазами в каждый из них, и вдруг застонал, завыл, швырнув всю стопку на пол. Алексей нагнулся, подобрал фотокарточки, аккуратно сложил в конверт. Григорий налил себе полный стакан водки, опрокинул одним махом.

– Сволочь! – процедил он.

– Ладно, Гриня, не расстраивайся! Что ж теперь поделаешь? Закрыли тему!

– Закрыли? – зарычал Гриня. – Как это – закрыли? Мы ее только открыли! Он же, сволочь, еще там, в кабаке, где Машку украл, там еще велел мне ее, Алиночку, отдать ему на съедение, дракон сучий! Мало ему баб! А вы все уговаривали меня, что он пошутил…

– Да разве можно было поверить? Чтобы у своего личного охранника жену украсть?! Это уж за пределами добра и зла… – сокрушался Алексей.

– Я его, суку, сейчас грохну! Прямо здесь! Покажу ему эти. фотки и расстреляю из «беретты».

Григорий полез в ящик стола.

– Но! Ты это брось, парень! – прикрикнул Алексей. – Совсем мозги пропил? Прежде чем ты в него прицелишься, я уже должен буду обойму в тебя разрядить. Потому что сегодня я его телохранитель! И я успею раньше, мне за костыль держаться не нужно!

– Так зачем ты мне все это показал, мразь? Ты с ним заодно?

Григорий перегнулся через стол и схватил Алексея за горло. Тот едва оторвал от себя крепкие руки.

– Все! Уймись! – кашляя и отплевываясь, приказал Смирнов. – Прекрати истерику и слушай меня: его нужно убить, это точно! Но не здесь и не сейчас!

Гриня сразу затих, разглядывая поверхность стола.

– А тебе-то это зачем? – медленно проговорил он, разглядывая товарища.

– Зачем? А ты не понимаешь? Я из-за тебя, дурака, тоже под дулом хожу. Не знаю, когда бабахнет!

– С чего это?

– С того! Помнишь, как мы здесь сидели месяц назад? Ты, да Семен-водила, да Димка и я. Помнишь, что ты, дурья башка, болтал тогда? Что можешь на Траха заяву сделать! Что под сто пятую статью его подведешь, говорил?

– Ну… Говорил.

– Так вот! Уж не знаю, каким образом, а только тот разговор был на пленку записан. Альбина уж постаралась или кто другой, не знаю, но Трах эту пленку видел! Он ее при мне прокручивал. Еще орал на Меня, почему я ему о твоей трепотне не донес!

– И что?

– И то! Ты, дурья башка, понимаешь, что мы все, кто этот твой треп слышал, все мы свидетели, от которых лучше избавиться! Ты думаешь, что покушение именно на Арнольда было сделано?

– А на кого? Говорили, что его Горбань заказал.

– Горбань! Если бы он заказал, мы бы уже безработными были. Ты вспомни, где взрывчатка была? На каком месте?

– Ну… Впереди.

– Вот именно! И кто пострадал? Димка насмерть, а ты – калека! То есть на одного свидетеля меньше стало, понял? А ты, полуживой инвалид, – вообще ходячая мишень. Я не удивлюсь, если та же Альбина тебе порошок какой-нибудь в стакан с водярой сыпанет. А ты потом от сердечной недостаточности…

– А я-то дурак! – Обхватив руками голову, закачался на стуле Гриня. – Я-то думал, он меня пожалел!

– Ага! Пожалел волк овцу!

– Что ж делать-то?

– Нужно его убирать! Но по-умному! Его же методом. Не знаю, какого он киллера нанял, но сделано было классно, ты уж прости, конечно, – взглянув на культю, добавил Алексей. – Но и мы не лыком шиты. В конце концов, такую бомбочку собрать – дело нехитрое. Я ведь весь этот механизм адский на месте взрыва видел, разговор экспертов слышал. Мол, пластит, кумулятивное действие, радиоуправляемое устройство. Ничего там особо сложного нет. Воспроизвести можно. Это я на себя беру.

– А мне что делать?

– Исполнителя нужно искать.

– Где ж его найдешь? Объяву в газету дать, что ли? Можно, конечно, выйти на людей… Найдут профессионала.

– Можно, но не нужно! Любая утечка информации чревата! И не нужен нам профессиональный киллер. Они свою жизнь сохранять умеют. И потом, они очень дорого стоят. А нам такой исполнитель нужен, который будет не в курсе, понимаешь? Положил, скажем, сумку на крышку машины и как бы пошел дальше.

– Ага! Так уже было. Так убили депутата из Питера, помнишь? И взяли парнишку, что мимо как бы случайно шел. А он всю цепочку сдал.

– Правильно мыслишь. Значит, нам нужно сделать так, чтобы не сдал. То есть чтобы не ушел далеко парнишечка, понимаешь?

– Остался пустяк: парнишку найти, – усмехнулся Григорий.

– Вот это твоя задача и есть! Что, у шалав здешних на воле не осталось никого? Ни братьев, ни отцов, ни мужей?

– Откуда у них, зассых, мужья? А постой-ка!.. У Машки как раз муж имеется! Ее же прямо со свадьбы уволокли! Я этого парнишку помню! Он мне чуть челюсть не высадил! Арнольд, скотина, невесту уволок, а меня взять позабыл. Или не захотел. Так этот женишок, когда все понял, на меня тигром набросился. Всю рожу размолотил. Чуть глотку не перегрыз. Сильный, сволочь! Еле оттащили его. Потом еще кореша его меня ногами чуть не насмерть запинали! Пока кто-то милицию не вызвал… Арнольда, суку, за одно это убить следует!

– Послушай, а если этого парнишку сюда вытянуть? Позвонить или написать? Приедет, увидит, что с его женой здесь сделали… Показать, кто сделал. Я бы точно своими руками задушил.

– А что?.. Это мысль! Только как же его вытянешь?

– Вот это ты и придумай, понял?

– Понял, – кивнул Григорий.

– Вот это мужской разговор! Теперь я перед собой мужика вижу, а не пьяную развалину. А мужик должен свою женщину защищать. А уж если защитить не смог, так отомстить за нее!

– Это верно! Это ты хорошо сказал!

…Довольные отдыхом на лоне природы, иностранные гости рассаживались по автомобилям, машины одна за другой отъезжали от особняка. Альбина, стоя на ступенях, махала рукой. Прямо Ярославна!

Арнольд пока находился в холле, где выпивал с девушками «на посошок».

– Вы у меня молодцы, малютки! – чокнулся он с каждой. – Сегодняшний вечер, как авральный, будет оплачен по двойному тарифу.

– Спасибо, – захлопали в ладоши малютки.

– А тебе, Маша, премия! – он поцеловал ее руку.

– Очень мило, – слегка взмахнула ресницами Маша.

«Она определенно набирает силу! – думал Трахтенберг, любуясь девушкой. – Этакая небрежная благодарность опытной куртизанки, знающей себе цену… Пожалуй, можно будет выгодно продать ее в гарем какого-нибудь арабского принца или богатому афроамериканцу. Говорят, они очень темпераментны. И Маша будет довольна, и мне прибыль! Или сдавать ее внаем как эскорт-герл. Тоже прибыльное дело!»

Он улыбнулся своим мыслям.

– Все, девочки, отдыхайте! Три дня обещаю вас не беспокоить. Отсыпайтесь и все такое прочее…

Трахтенберг ушел, девушки потянулись к столу, дабы спокойно поесть и выпить. Маша ушла к себе, чувствуя спиной завистливые взгляды товарок.

Поздно ночью зазвонил телефон.

– Алло?

– Спишь, Машка?

– Нет, я и не спала.

– Выпить хочешь?

– Можно. А то настроение хреновое.

– Так спускайся, я поправлю.

Маша спустилась, как всегда в это время суток растрепанная, в длинной мужской рубашке.

– Садись, подруга! Эй, ты че, плакала, что ли? – пригляделся он.

Она кивнула, забралась с коленями на стул, сунула ноги под рубашку, охватила их руками. Маленький, растрепанный воробушек, подумал Григорий.

– А че ревела? Птичку жалко?

– Типа того.

– Что будешь пить? – Григорий полез в бар.

– Коньяк.

– Хороший выбор, – одобрил Гриня.

Наливая девушке янтарную жидкость в пузатый бокал, он думал, как вывести Машку на нужный ему разговор.

– Полнее наливай, чего жмотишься?

– Пожалуйста, можно и полнее. – Он наполнил фужер почти до краев, приглядываясь к подружке.

Как же так получилось, что они подружились? Наверное, потому, что поселились здесь почти одновременно. И потому, что она отнеслась к нему, как к человеку, а не как к злобному тюремщику. К тому же он был для нее связан с прошлой жизнью, хоть чуть-чуть, хоть краешком. Он рассказывал ей, как Сергей едва не убил его в кафе «Шуры-муры». Маша смеялась и плакала. У них были общие воспоминания, пусть мимолетные, но важные для обоих. Потому что Гриня столкнулся тогда с предательством шефа, а Маша сама оказалась предательницей.

– Ну, поехали? – Григорий поднял рюмку водки.

Маша чокнулась с приятелем и долгим единым глотком опорожнила бокал. Вздохнула, кинула в рот маслинку, долго молчала, прислушиваясь к себе.

– Ну, дошло? – тоном заботливого участкового доктора спросил Гриня, увидев знакомый блеск в ее глазах.

– Ага, – откликнулась Маша и улыбнулась.

– Так чего ты зареванная-то? Америкашка сильно мучил?

– Нет. Он совсем не мучил. Он, понимаешь ли, очень ласковым оказался. Прямо как мой Сережа. Ласковый котенок. И, понимаешь ли, оказывается, я соскучилась по ласке, вот дело-то в чем!

– Женатый?

– Конечно. Фотографию показывал. Милая жена, двое детишек.

– А чего Арнольд в него вцепился, все хороводы вокруг него водил?

– Он миллионер. Думает делать здесь бизнес. Арнольд хочет, чтобы Джим вложился в порнофильмы. Вот дурак! Сразу видно, что человек семейный в такое говно вкладываться не будет.

– Это ты зря! При чем здесь семья? Бизнес есть бизнес. И потом, приехал же он сюда, трахал же тебя, весь из себя семейный такой!

– Это другое. Это ерунда. Просто я ему очень понравилась. Я оказалась похожа на девочку, в которую он был влюблен в детстве.

– Это они все тебе так говорят. Их послушаешь, ты на всех девочек похожа, которых они по малолетству не могли трахнуть.

– Может, так оно и есть.

– Так ты чего ревела-то? Девочку стало жалко? Из его американского детства?

– Нет. Себя. И Сережу! Этот Джим, он на Сережу похож. Мой Сережа таким же будет через двадцать лет. И будет у него другая жена. И двое детишек. Все у него будет хорошо, – всхлипнула вдруг Маша.

– Эй! Ты это прекрати! Ты похожа, он похож…

Разговор вертелся возле нужной темы, но как подвести ее, Машку, к делу?

– Наливай, а то уйду, – сквозь слезы пошутила Маша.

– Есть! Опять по полной?

– Ага. Чего терять-то кроме невинности?

– И то верно.

Они снова выпили. Опять маслинка в рот и долгое молчание.

– Ты, Марья, так сопьешься, ей-богу! Вливаешь в себя алкоголь литрами!

– Плевать! – привычно бросила Маша.

– Да что это. тебе плевать-то на все? Плачешь здесь, напиваешься… Думаешь, я не знаю, почему ты напиваешься? Сережу своего забыть не можешь.

– Я могу. Только он мне не дает. Он мне снится все время… Мне все хочется у него прощения попросить, а у меня рот залеплен. Вот такие сны…

– Так возьми и напиши ему. И повинись.

– Ха! Кто ему мое письмо передаст? Его мамаша? Как же!

– Ну-у, позвони ему.

– Тоже не факт, что он подойдет. И потом, разве по телефону все объяснишь?

– Слушай! А ты его попроси сюда приехать. Пусть приедет, я Альбину нейтрализую, дам вам побеседовать. Ты повинишься, тебе легче станет. А если он тебя простит, может, уедешь с ним обратно, а?

– Нет, уехать не уеду… Но, может, Арнольд нас отпустит? – оживилась Маша. – У меня деньги уже накоплены кое-какие. Можно комнату снять. Я работать пойду… Он переведется в Москву учиться…

– Ну да! Правильно! – подыгрывал Григорий, думая про себя: «Она, никак, с катушек съехала. Кто ее отпустит? Какая работа? Да ты, Маруся, теперь никогда никакой работой заниматься не будешь, кроме как под мужиком лежать. Лежать-то оно не пыльно! А работать – это ж работу делать надо. Чтобы из проституток в передовые производственницы выходили, это вряд ли… Жизнью проверено и классиками неоднократно описано!»

Вслух Григорий продолжал горячо поддерживать девушку:

– Правильно, Машка! Ты здесь долго не выдержишь. Сопьешься, и не будет на тебя спросу. И выгонит Арнольд тебя на помойку. Ему людей не жалко. А Серега твой тебя любит. И простит. Молодые прощать умеют. У них еще силы на это есть. Так что давай, звони!

Он придвинул к ней телефонный аппарат. Маша отшатнулась.

– Нет, я не буду! – Она задумалась. – Знаешь что? Давай так сделаем: ты позвонишь моей подруге, скажешь, что я тяжело заболела, вообще умираю. И пусть она сообщит об этом Сергею. И скажет, что я хочу с ним повидаться перед смертью! – Маша вошла в образ и даже руки прижала к груди, показывая, что смертельная болезнь таится именно там. – И дашь свой телефон. Чтобы он позвонил сюда. И объяснишь ему, как добраться. Если, конечно, он захочет приехать, сможет простить… Если нет, что ж, я пойму… – голосом угасающей «дамы с камелиями» закончила Маша.

Григорий завороженно слушал. Какая, черт побери, актриса! Комиссаржевская отдыхает!

– Лады! Давай телефон.

– Так три часа ночи! – Маша взглянула на настенные часы.

– Вот и хорошо! По ночам как раз и помирают. Вернее, под утро. Пока позвоним, то да се… Как раз будет.

– Вообще-то – да! – согласилась Маша, уже видевшая себя нарядно убранной в нарядном гробу. – Набирай, я номер помню.

Она продиктовала номер Надежды и бессильно прислонилась к стене, прикрыв глаза.

Григорий быстро щелкал кнопками, с тревогой поглядывая на умирающую. Успеть бы!

Долгие длинные гудки.

– Не отвечают…

– Жди, она спит, – слабо ответила Маша.

– Алло? – заорал вдруг Григорий. – Мне Надю!

– В отпуске? Понял… – Он положил трубку. – В отпуске твоя Надя. Вот облом! Может, еще кому позвонить можно?

Маша задумалась.

– Звони Александре! Она хоть и сучка, но последнюю волю умирающей, думаю, не нарушит.

– Диктуй номер! – Гриша снова набрал ряд цифр. – Мне Александру. Александра? Здесь у меня Маша умирает! Какая? Господи, какая Маша? – прикрывая рукой трубку, спросил Григорий.

– Ра-зу-ва-ева, – шепотом произнесла по слогам Маша.

– Разуваева! Очень тяжело больна! Просит, чтобы, значит, Сергей позвонил. Я? Врач. Ну да, лечащий врач! Вы ему обязательно сообщите, поняли? Это ее последняя воля! Поняли? Пусть он позвонит по телефону… Спросит Григория Николаевича, ясно? Все, отбой!

– Ну? И что она сказала? Позвонит? – открыв глаза, лениво произнесла Маша.

– Ничего не сказала. Промолчала она. А что я говорил, ты слышала.

– Тогда наливай!

– Машка, ты же пьянущая уже в задницу!

– Плевать! Наливай, а то уйду…

Глава 31
СЕРГЕЙ

Первое время он вообще не вставал. Лежал сутками на тахте лицом к стене и смотрел на обои. Он уже знал наизусть каждую выбоинку в стене, каждую щелочку. Вот маленькая дырка от гвоздя. Здесь висел когда-то календарь. Чуть выше и левее кусок обоев отклеился, был виден край газеты и часть заголовка: «Ускор…» Он пытался угадать, что написано дальше. Ускорим выпуск чугуна и стали? Ремонт делали восемь лет назад, то есть газета восьмилетней давности. Возможно, тогда еще выпускали сталь. И ускоряли выпуск чугуна. Хотя – вряд ли. Это был девяносто шестой год. Какая сталь? Может, что-нибудь про выборы? Ускорим выборы президента? Или просто «ускорение свободного падения». Чему там оно равно? Весу тела, массой в… умноженному на… Черт его знает. Он забыл все формулы. Это его любовь к Маше – ускорение свободного падения.

Он вспоминал, как у них все начиналось, он тогда маялся и верил и не верил в ее любовь. Часами ждал на лестнице, потому что вот-вот он должен был что-то узнать. Что-то такое, что от него скрывалось. И видел, как кто-то уходил или приходил туда, где была Маша. И медлил принять решение, ему все требовалось еще одно доказательство ее неверности, ее лживости. Еще одно – и все, и конец. Но она умела так улыбаться ему, так ласково смотреть в его глаза, что все подозрения улетучивались. А ведь он видел этого мужчину, что привел на их свадьбу того, другого, кто разрушил его жизнь. Он видел, что этот мужчина выходил под утро из квартиры, и Маша провожала его! Но тогда, зимой, он отказывался поверить в ее неверность и лживость, потому что тогда нужно было принимать решение. И он перестал видеть, следить, замечать. Потому что, если раньше ему казалось, что любовь основана на доверии, то потом он понял, что его любовь выше доверия, ясности, определенности, она выше всего. И в его отказе от выяснения отношений заключалась вера в продолжение его любви. Оказалось, что продолжения нет. Есть гибель. Его любовь упала с высоты его чувств с ускорением свободного падения и разбилась вдребезги…

Мама заходила к нему по сто раз на дню, пыталась кормить с ложки бульоном, паровыми котлетками… Он не двигался, он просто не мог шевельнуть пальцем, вымолвить слово… Приходили друзья, чтобы растормошить, утешить, развеселить его, он накрывал голову одеялом и лежал так, пока не оставался один.

Мама вызвала какого-то известного доктора, тот долго сидел возле Сережиной постели, а потом долго беседовал с мамой.

Слышались обрывки фраз про академический отпуск, про путешествие или что-то, «что заинтересует его, обрадует, отвлечет. Понимаете, это депрессия, тяжелейшая депрессия. И нужны лекарства, сам он не выберется!».

Мама, плача, стоя перед ним на коленях и ломая руки, уговаривала его принимать таблетки. И он начал их принимать. Не потому, что ему было жалко маму, а потому, что она мешала ему лежать и рассматривать обои.

Но понемногу он начал оживать. Однажды понял, что уже очень давно не мылся, что от него просто воняет. Встал, пошел в ванную и принял душ. А потом попросил есть. Это был такой праздник в семье! Отец, который все недели, что его сын лежал живым покойником, был растерян и не знал, как вести себя, за этим первым за время его болезни совместным ужином рассказывал всякие истории из жизни в горячих точках. Про молодых ребят, которые лишились ног или рук или еще чего-нибудь, но не сдались! Стали инженерами, предпринимателями. В общем, почти космонавтами. Мама толкала отца локтем и все подкладывала Сереже лучшие кусочки, приговаривая: «Ты ешь, ешь, сынок!» Бабушка вынесла к ужину припрятанную бутылку кагора. Сережа выпил рюмочку. И ему стало легче.

– А где телевизор? – спросил он, увидев на месте «Панасоника» большую вазу с цветами.

Мама излишне быстро ответила, что телевизор сломался, что потом они купят новый. А пока можно обойтись.

– Потому, – торопливо добавил отец, – что мы хотим купить тебе мотоцикл!

Сергей давно мечтал о мотоцикле, еще в той, прошлой жизни.

– Спасибо, – безразлично произнес он, лишь бы что-то ответить.

Ему были безразличны и телевизор, и мотоцикл. Но отец притащил красивый глянцевый журнал, сел рядом с сыном, начал листать страницы.

– Ты смотри! Смотри, какие классные модели! Ну, выбирай какую хочешь.

И Сергей ткнул пальцем в самую дорогую – в спортивный «Сузуки». Просто так.

– Хорошо! – в один голос согласились родители.

Это было просто смешно! Откуда у них такие деньги? И Сережа даже улыбнулся.

– Вы шутите, – сказал он.

– Нет! Завтра же пойдем и купим! – серьезно ответила мама.

Разумеется, Сергей не знал, что в тот букет роз, что был подарен его маме Трахтенбергом, был вложен конверт. Денег, что были оставлены им в качестве отступного за Сережину невесту, хватило бы на покупку квартиры. Отец хотел сжечь эти проклятые деньги, но мама не позволила, сказав, что они понадобятся Сереже. И что с паршивой овцы хоть шерсти клок.

Короче, Сергей стал единственным в городе обладателем шикарного мотоцикла, мощного красавца, послушного мустанга. И жизнь вернулась. Нужно было получить права, и Сергей пошел на курсы. Потом он купил и экипировку – кожаные штаны, куртку, шлем – все, как полагается. Начал гонять по улицам, сводя с ума сидящих на лавочках бабулек. Местные байкеры приняли его в свою стаю, у него появились новые знакомые, а с ними – всякие байкерские мероприятия. В институте был оформлен академический отпуск, и Сергей мог предаваться новому увлечению все свое время. И начал выздоравливать.

Однажды он встретил на улице Надежду, и та рассказала ему, что Машу теперь можно чуть ли не каждый день увидеть по телику в рекламном ролике. Тогда он понял, почему в их доме исчез телевизор.

Встреча с Надей едва не загнала его назад, на диван, к обоям. Но в это время нужно было ехать с байкерами в Питер, и он уехал. Надя осталась в прошлом. А потом и ролик сняли с проката, он узнал об этом от кого-то из приятелей. Так он ни разу и не увидел Машу по телевизору. И слава богу! Он запретил себе заглядывать внутрь себя, туда, где в холодном, мертвом куске его сердца находилась его жена.

Он вернулся из Питера веселым, голодным, загорелым. И узнал, что бабушка в больнице с переломом шейки бедра. Мама дежурила там каждую ночь, нанятая медсестра была согласна ухаживать только днем. Отец был в отъезде. Сергей подключился к уходу за бабушкой. Менял пеленки, кормил ее. Только ему удавалось накормить ее так, чтобы ничего не пролилось на подвязанную салфетку.

В этот день он как раз дежурил. К одиннадцати вечера пришла мама, чтобы сменить его на ночь. Сережа сдал вахту, доложил, как ели, как писали, как делали гимнастику. Бабушка спала. Мама села возле нее с книжкой. А Сережа пошел домой. Он шел не спеша, вдыхая свежий вечерний воздух, думая о том, что лето подходит к середине, начался июль – можно еще смотаться на мотоциклах куда-нибудь на Селигер, скажем. Позагорать и накупаться вволю. А в августе нужно будет устраиваться на работу, хватит сидеть на шее родителей. В институт он вернется после Нового года, но все равно будет продолжать работать. Он очень повзрослел за это время.

Дома он поужинал и завалился с книжкой в постель.

Его разбудили настойчивые телефонные гудки.

«Бабушка! – сразу пронеслось в его мозгу. – Все кончилось».

Он снял трубку двумя руками, чувствуя, что очень боится услышать мамин голос. Но звонила не мама. Звонила Александра. Он сначала не мог взять в толк, кто это, какая Александра, что ей нужно от него. Имя Маши поначалу отскакивало от его мозга как пинг-понговый мячик от стола. Видимо, в мозгу работала некая охранительная система.

Аля повторяла уже с десятый раз, что «..Маша умирает, хочет проститься…»

Когда он наконец понял, руки его затряслись так, что он едва смог записать номер телефона.

Тут же позвонил. Узнал адрес. Прикинул, что может добраться на своем мустанге за три часа. И больше он ни о чем не думал. Лишь нацарапал несколько строк маме.

– Слышь, Машка, он сказал, что приедет!

– Кто? – удивилась та, пытаясь открыть глаза.

– Да проснись ты! Со стула свалишься! Серега твой едет, поняла?

– Куда?

– Сюда, дура! Через три часа будет!

Маша расхохоталась.

– Ладно врать-то!

– Ты вот что, иди поспи. А то вообще до утра не доживешь! Ну, быстро в койку!

– Не, мне не подняться…

– Ладно, хрен с тобой, здесь поспи. Ну, поднимайся, блин!

Он заставил девушку дойти до топчана, уложил ее, накрыл пледом. Все складывалось! Да еще так скоро! Григорий позвонил Смирнову, доложил обстановку.

– Иди ты! – удивился заспанный Алексей. – Что ж, если и вправду приедет, ты мне тут же отзвонись. Я мигом примчусь. А ты ему пока глаза-то раскрой.

– В смысле?

– Просвети, кто из его жены б… сделал.

– Понял!

– Все, конец связи.

Сергей подъехал к особняку ранним утром. Григорий, который наблюдал за дорогой из окна, увидел его издалека и вышел, стараясь не стучать костылями, на крыльцо. Все обитатели особняка еще спали, и будить кого бы то ни было в его планы не входило.

– Здорово, парень! – произнес Григорий.

Сергей не сразу узнал в одноногом инвалиде охранника, едва не забитого до полусмерти на его свадьбе. А узнав, изменился в лице. Он подошел к нему вплотную.

– Где Маша? – рука его непроизвольно сжалась в кулак.

– Без рук! – .предостерегающе поднял костыль Гриня. – Идем. Только тихо! У нас все спят еще.

Они прошли в узкую комнату с одним окном. В комнате было сумрачно и пусто.

– Машка, вставай. Муж приехал!

Сергей озирался. В комнате никого не было. Григорий прокостылял к топчану, скинул плед.

– Вставай, Маша! Сергей твой приехал.

Под пледом барахталось какое-то существо в клетчатой мужской рубахе. Существо пыталось приподняться и снова падало.

– Вставай, говорю! – свирепо шипел Гриня. – А то Альбина сейчас прискочит!

– Плевать… Пива дай!

Он даже голос не узнал. Это был сиплый, пропитой, бесполый какой-то голос.

Гриня сунул ей в руку банку пива, затем взял под мышки, легонько встряхнув, придал женщине сидячее положение. Она тут же, не раскрывая глаз, открыла банку, начала жадно пить длинными глотками. По худой шее ходил кадык. Это не Маша! Какая же это Маша? Это тетка лет сорока, давно и тяжело пьющая, что видно по ее отечной физиономии. Спутанные, клочьями волосы…

Женщина покончила с пивом, отбросила банку, открыла глаза.

– Маша?! – изумился Сергей.

Не отвечая, она повела рукой, словно отгоняя муху, и снова упала на топчан.

– Мария! Ты мне брось это! Сама мужика вызвала! – задергался Григорий.

Сергей бросился к ней, кинулся на колени, начал тормошить, гладить по спутанным волосам.

– Господи, Маша, Машенька, что они с тобой сделали? Ну, вставай, маленькая, вставай! Я тебя увезу, Машенька! Ты только поднимись, встань, девочка!

Маша вырвалась из его рук.

– Осторожнее, мужчина! Я никуда отсюда не поеду, – погрозила она ему пальчиком.

– Да она невменяема! Что вы с ней сделали?

Наркотой накачали? – заорал Сергей, бросаясь на Григория. Тот опять выставил костыль.

– Тихо, парень! Никто ее ничем не накачивал. Она у нас сама кого хочешь уделает.

– Да что это за место? Вы говорили, она в больнице? Это не больница!

Пиво, видимо, оказало благотворное воздействие на организм. Маша прокашлялась, раскрыла наконец глаза, которые приобрели осмысленное выражение.

– Это, Сереженька, публичный дом, – сказала Маша и улыбнулась мужу.

– Ты врешь! – одними губами произнес Сергей.

– Вот тебе истинный, благородный крест! – широко перекрестилась Маша. – А я здесь прима-балерина. На ведущих ролях, представь себе! А ты изменился! Повзрослел, на мужика стал похож. Хочешь, я с тобой пересплю? Или ты с мамой приехал? – она расхохоталась.

– Вставай! Я увезу тебя! – он рванул ее за руку.

– Тихо, тихо, – вырвалась Маша. – Никуда ты меня не увезешь против моей воли. А и была бы воля, тоже бы не увез. Не дали бы. Отсюда, Сергунчик, на волю не выпускают. А как ты? Как живешь? Как бабуля? – светским голосом спросила она.

– Мне сказали, что ты умираешь, я мчался ночью…

– Да? – изумилась Маша. – Кто сказал?

– Ты что, дура, забыла все? Мы же с тобой ночью… – прошипел Григорий.

– А-а, вспомнила! У меня вчера мужик был, Сереженька, ну… клиент, очень на тебя похожий! Вот я и расчувствовалась. А Гриня и говорит, давай, мол, позвоним. Вдруг приедет. А ты и вправду приехал. Ох, умора! А я не умираю, – Маша рассмеялась хриплым истерическим смехом, все приговаривая: – Ой, не могу! Поверил!.. И вправду приехал! За проституткой!..

Это было так невыносимо, что Сергей зажмурился. Маша замолчала, затем проговорила печально и ласково:

– Ну что ты? Расстроился? Не нужно! Я не умираю, Сереженька! Я уже умерла. Похороны за счет фирмы. Правда, Гриня?

Григорий переместился к другому концу стола, подальше от Сергея.

– Вы! Сволочи! Я вас всех! – тихо и яростно проговорил Сергей, надвигаясь на Григория.

Он подошел почти вплотную. Гриня выхватил из ящика «беретту».

– А ну-ка, стой, пока жив! Стреляю на поражение! Стой и слушай!

И столько силы было в его голосе, что Сергей замер.

– Убить нужно, это ты прав! Я бы и сам убил! Знаешь почему? Этот гад и у меня жену увел! У своего личного охранника, понимаешь? Это все равно что у брата. Я бы его, суку, на куски порвал. Да он опередил меня. Видишь, кто я теперь? Ты-то меня еще на двух ногах помнишь. А теперь я калека. Мне с ним не справиться. А ты можешь! Так отомсти за жену! Убей выродка!

– Это вы о ком?

– О Трахтенберге! Рекламном короле, содержателе притона! Ты думаешь, Маша здесь одна такая? Он их по провинции собирает, как грибы после дождя. Каждой дурехе карьеру обещает. «Девушка, хотите сниматься в кино?» – передразнил он кого-то. – Все хотят! Ни одна не отказалась! Машка, тебе он что говорил?

– Что сделает звезду экрана. А что? Он и сделал. Я довольна!

– Ага! Порнозвезду он из тебя сделал.

– Плевать… – Маша рухнула на топчан.

– Вот, видишь? Это не человек уже., это не та Маша, что замуж за тебя выходила. А всего-то месяц прошел! А что с ней дальше будет? Ты думаешь, увезешь ее? Да не поедет она никуда. Все, аллес капут! Из проституток не возвращаются. Бывают, конечно, исключения, но это не тот случай. Машке-то все это понравилось! Это он ее, сволочь, растлил, развратил и спокойно глядит, как она спивается! А сопьется до конца – усыпит как собачонку. Бывали уже такие случаи. Вот так!

Сергей подошел к топчану. Маша спала, раскрыв рот и похрапывая.

И от безысходности он разрыдался горько, как мальчишка.

– Ну наконец-то! – радостно воскликнул Григорий, глядя мимо Сергея.

Тот обернулся было, но двое мужчин уже навалились на него, вывернули руки, потом в плечо вонзилась игла и Сергей отключился.