Текст книги "Возмездие"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

–        И что мы тогда здесь сидим? Вперед! За вином для дамы и коньяком для мужчин!

Друзья покинули служебный кабинет, вышли на улицу, с удовольствием вдыхая свежий вечерний воздух. Падали редкие снежинки, шары фонарей горели ровным оранжевым, мандариновым светом.

–        А ведь скоро Новый год, Славка! – удивленно заметил Турецкий.

Глава двадцатая. ДВОЙНАЯ БУХГАЛТЕРИЯ

Лето 1999 года было жарким с самого начала, с июня, который обычно не балует питерцев теплом. Высокий светловолосый юноша и мужчина средних лет с густой щеточкой усов, весело болтая, вышагивали по Дворцовой площади по направлению к Эрмитажу. На плече юноши висела большая спортивная сумка. Оба были одеты в странную помесь рабочей и спортивной одежды. Так, легкие полукомбинезоны, выполненные из темной плащевки, были явно прикуплены в каком-нибудь магазине рабочей одежды. Белая футболка и кроссовки юноши и создавали эклектичный образ рабочего-спортсмена. Тогда как темная рубашка мужчины и черные кеды дополняли образ именно рабочего человека.

Завернув за угол, они двинулись вдоль Невы к служебному входу. Юноша распахнул двери, пропуская мужчину вперед, с видом человека бывалого, можно сказать, имеющего постоянную прописку в этих стенах. Так оно, в сущности, и было.

–        Митя? – узнала юношу женщина-вахтер. – Боже мой, вымахал-то как! Ты к маме? – разглядывая при этом Митиного спутника, спросила она.

–        Ага, – сияя белозубой улыбкой, ответил Оленин. – А это мой классный руководитель, заслуженный учитель Российской Федерации! – представил спутника Митя.

–        Да-а? – удивилась вахтерша странному виду педагога.

–        Мы завтра в поход идем! – сообщил Митя. Как бы поясняя, что походную одежду нужно надевать накануне. Чтобы попривыкнуть. И именно в таком виде и следует появляться в главном музее страны.

–        Кто это? – безмолвно спросил дежуривший на входе лейтенант, подняв брови в сторону странных пришельцев.

–        Это Олениной сын, – объяснила вахтерша, снимая трубку телефона. – Марина Борисовна! Здесь вас сын дожидается. Не один, с учителем. Хорошо, – она положила трубку.

–        Сейчас, Митенька, мама придет. Как дела-то у тебя? Ты в какой класс-то перешел?

–        В одиннадцатый.

–        Какой большой! И куда поступать будешь?

–        В университет.

–        Какой умный мальчик!

С лестницы, постукивая каблучками, спускалась высокая, тоненькая женщина. Блестящие черные волосы, разделенные прямым пробором, разлетались в стороны, словно два крыла.

Лицо лейтенанта озарилось благоговейной улыбкой.

–        Здравствуйте, Марина Борисовна! – едва не взяв под козырек, воскликнул он.

–        Добрый день, Слава. Боже, что за вид! – ужаснулась Марина, приблизившись к парочке. – Митя, Юрий Максимович! Что это на вас надето?

Парочка переглянулась и расхохоталась.

–        Мы только что купили! – сквозь смех проговорил Митя. – Это для похода!

–        И что, нужно было это немедленно надеть? Где твои джинсы?

–        В сумке. Ма, ну это же прикольно! Прийти сюда в рабочей одежде!

–        Чтобы мои коллеги решили, что я тебя черт-те как одеваю, – как бы нахмурилась Марина. – А вы, Юрий Максимович? Взрослый человек...

–        Ладно, ладно, упреки потом! Мы спешим.

–        Ну пойдемте. Зоя Игнатьевна, вот пропуска на них.

Оленина показала две голубые бумажки.

–        Идите, идите, – кивнула вахтерша.

Сержант проводил концессию долгим взглядом.

–        Хорошая женщина! – вздохнув, сказал он.

–        Кто? Марина Борисовна?

–        Ну да. Она с моим сынишкой английским занималась. Бесплатно, представляешь, Игнатьевна? Я ей как-то пожаловался, просто так, к слову пришлось. Дождь сильный был, она стояла здесь, пережидала. Ну и разговорились. А она и говорит, приводите его сюда, я с ним позанимаюсь. И подтянула его, шельмеца.

–        Да, славная женщина. Простая такая. И красивая.

–        Ну насчет красоты не знаю... Я блондинок предпочитаю. Но женщина хорошая.

Хорошая женщина Марина Борисовна вела гостей по длинному коридору в кабинет, который временно, по случаю ежегодного летнего ремонта, делила с реставратором Наташей.

–        Сейчас вы попадете в святая святых реставрационного отдела. И познакомитесь с лучшим специалистом – Наталией Ивановной Глебовой.

Наташа колдовала над укрепленным в подрамнике небольшим холстом. Ее рабочий стол был уставлен множеством баночек, склянок, тюбиков с краской, некоторые из них были выдавлены на палитру.

–        Наталья, знакомься. Это Митин учитель, наставник, друг – Юрий Максимович.

–        Здрасте, маляров вызывали? – весело спросил Максимыч.

–        Полюбуйся, в каком они виде! – вздохнула Марина.

–        Ну и что? И нормально. Митька, как ты вырос! Какой красавец стал!

–        Ну вы что, тетя Наташа! Вот вы настоящая красавица!

–        Маришка, ты смотри! Он и комплименты делать умеет! Как быстро растут дети! А мы...

–        А вы – две очаровательные женщины, которым предлагается выпить по бокалу шампанского! Митька, доставай! – приказал учитель.

Митя извлек из сумки шампанское.

–        В рабочее время? – округлила глаза Наташа.

–        За успешное окончание Дмитрием Олениным десятого класса можно выпить и в рабочее время! Разве нет? – Юрий Максимович так обезоруживающе улыбался, что Наташа сдалась.

–        Только давайте закроем кабинет. Вдруг Ярославович припрется. Скандал будет на весь этаж.

Кабинет был закрыт на ключ, пробка с шумом вылетела из горлышка, пенная струя полилась в подставленные бокалы.

–        За тебя, Митя! Ты молодец! Ни одной тройки! – похвалил учитель.

–        Молодец, сынок! Я тобой горжусь!

–        Поздравляю, Митя!

Митя, сияя медным тазом, важно чокался, принимая поздравления.

–        Я хочу поднять бокал за Митиного педагога и друга! – воскликнула Марина. – Если бы не Юрий Максимович, просто не знаю, как бы мы... Митька бы не выдержал, оказался бы погребенным под кучей двоек. За вас! Спасибо вам огромное за помощь!

–        Ну-ну, учить детей – это моя работа. Это во-первых. А во-вторых, мне очень симпатично это дружное семейство, – он кивнул в сторону мамы и сына. – Как же было не помочь?!

Шампанское кружило голову, внезапно Марине захотелось сделать Максимычу подарок. И не какой-нибудь, а самый необыкновенный.

–        Наташа, а что, если мы Юрию Максимовичу покажем запасник? А?

Наташа на минуту замешкалась. Водить в запасник посторонних категорически запрещалось. Но Марина смотрела на нее с такой мольбой в чуть раскосых глазах... Было очевидно, что ей ужасно хочется поразить Юрия Максимовича чем-нибудь из ряда вон...

–        Ну что ж, пойдемте.

Глебова направилась к небольшой двери в глубине комнаты, достала ключ.

–        Дверь, между прочим, бронированная! – неизвестно кому и зачем сообщила Наташа, поворачивая ключ. – Идите сюда. Только тихо! Здесь у нас русская живопись начала прошлого века. Митя, оставь сумку у двери.

Митя снял болтавшуюся на плече сумку, поставил ее у входа в хранилище. Наташа нащупала выключатель, вспыхнул свет, озарив небольшие полотна, натянутые на подрамники, стоявшие прямо на стеллажах.

–        Смотрите. Конечно, основные экспонаты в Русском музее. Но и у нас кое-что есть.

Юрий Петрович рассматривал полотна. Лицо его стало серьезным, даже угрюмым, по нему прошла легкая судорога. Как тогда, когда Митя играл на саксофоне, вспомнила Марина. Он так остро, так тонко чувствует искусство, до боли, до спазмов, думала она. И сердце ее трепетало от... восхищения? Да, восхищения!

Они не сразу услышали, что в дверь кабинета стучат.

–        Наталья Ивановна! Вы здесь? Оленина у вас? – раздавался раздраженный мужской голос.

–        Атас! – шепотом воскликнула Наташа. – Это Туманов! Все, он меня с работы выгонит. Господи, что делать-то? – запаниковала она.

–        Закройте нас здесь и откройте ему дверь! – так же шепотом приказал Юрий Максимович.

–        Ага, – послушно, как маленькая девочка, ответила женщина.

Она выскочила из хранилища, на ходу выключив там свет. Увидев Митькину сумку, запихнула ее ногой внутрь помещения, защелкнула замок, включила приемник, впихнула бутылку из-под шампанского под стол, стаканы – в шкаф и открыла дверь.

–        Вы почему заперлись? – возмущенно спросил Туманов.

–        Я была раздета! Не могла же я открыть дверь раздетая!

–        Как – раздеты? Почему?

–        Так жарко же! Попробуйте посидите здесь, на солнцепеке, а окна открывать нельзя!

Кабинет действительно плавился от бьющего сквозь жалюзи солнца.

–        Что за музыка дурацкая у вас грохочет? Не слышно же ни черта! Выключите!

Наташа бросилась выключать магнитолу.

–        Черт знает что! Где Оленина?

–        Она в медпункт ушла. За таблеткой от головной боли. Она вам нужна?

–        Нужна! Когда она нужна, ее почему-то нет!

–        Она вот-вот вернется. Я ее тотчас же к вам пришлю.

–        Сделайте одолжение! – буркнул начальник и удалился.

Наташа перекрестилась, бросилась к двери в хранилище. Пленники были выпущены на свободу.

–        Какой кошмар! – все еще шепотом воскликнула Наташа.

–        Он ничего не понял?! – прыснула Марина.

–        К счастью, нет!

–        Ну тогда все отлично! – Юрий Максимович поправил сумку на плече. – Что ж, мы пойдем, да?

–        Да уж. Идите. А то неприятности будут.

–        Ма, так я же за деньгами пришел. Нам же сейчас за покупками.

–        Господи, ну конечно, я и забыла.

Марина полезла в кошелек.

–        Сколько, Юрий Максимович?

–        Как договаривались, Марина Борисовна. У вас льготный тариф. Пятьсот рублей.

–        Ага. Я как раз зарплату получила. Вот, возьмите.

–        Это Мите. Он у нас финансовый директор.

–        Ах, какие мы важные! Дмитрий Сергеевич, возьмите, пожалуйста, – Марина сунула сыну купюру. – Надо бы вас проводить до выхода.

–        Мариша, беги к начальству, а я их выпровожу.

Наташа приоткрыла дверь в коридор, убедилась, что грозный Туманов не маячит в пределах видимости, махнула рукой:

–        Выходите!

Возле двери все четверо переглянулись и, словно заговорщики, расхохотались.

Они вновь шагали по улице, теперь уже в обратном направлении, все так же весело болтая.

–        Ну что? Осталось купить кошелек поясной для денег – и все!

–        Ой, а где моя сумка? – вскрикнул Дмитрий.

–        Где она? А? Ну где? – Максимыч вертелся, скрывая от мальчика правое плечо.

–        Я ее у мамы, что ли, оставил?

–        У мамы! Какой же ты финансовый директор, если не помнишь, где сумка? А если бы в ней были деньги? Или патроны? На худой конец, макароны? Ну что, испугался? Да вот она. Я ее уже полчаса несу.

–        Ой, как я испугался! Давайте мне, Юрий Максимович!

–        Ладно, ладно, отдам, не боись. Давай-ка в этот лабаз зайдем, – он кивнул на двери крупного универмага. – Кстати, прежний финансовый директор, Леша Семенов, как выяснилось, вел двойную бухгалтерию.

–        Да что вы, Юрий Максимович? Как это?

–        Как это? Это плохо. Так что не спрашивай «как»? Я тебя плохому учить не намерен.

–        Ой, ну что вы? Я ни за что... Если вы сомневаетесь, то назначьте кого-нибудь другого.

–        Я в тебе абсолютно уверен. Как в самом себе. Просто ставлю тебя в известность: Семенова в походе не будет. И вообще, у него проблемы. Его отчислили.

–        Как – отчислили? За что?

–        За неуспеваемость, за что же еще?

–        А Гоша Юрков будет? – почему-то спросил Митя.

–        Гоша будет. А что нам Гоша? Он ни в чем не провинился. Смотри, вот эта, черная, как она тебе?

–        Нормально.

–        Ладно, ты попроси ее показать и выбивай, если нормально. Я на улице подожду.

Когда Митя вышел на улицу, учителя не было. Дмитрий растерянно оглянулся и увидел Максимыча, выходившего из подворотни.

–        Все-таки это безобразие, что в городе совершенно отсутствуют туалеты! – как бы извиняясь, пробормотал Максимыч. – Слушай, а что это я таскаю твою сумку?

–        Не знаю, – улыбнулся Митя.

–        Забирай! Что еще не куплено?

–        Там такая бейсболка клевая! Но... дорогая очень.

–        Сколько?

–        Четыреста, – вздохнул Митя.

–        Ладно, делаю тебе подарок в связи с переходом в выпускной класс!

–        Ой, Юрий Максимович, ну что вы! Это же я так просто... Не нужно!

–        Нужно, нужно! С финансовым директором экспедиции нужно дружить! Пойдем!

Они снова скрылись в дверях универмага.

* * *

–        Ну как он тебе? – излишне небрежно спросила Марина приятельницу за чашкой кофе.

–        Очень обаятельный мужчина, – отозвалась Наташа. – И не производит впечатления застенчивого. Наверное, напрасно я сочинила такой образ. Чувствуется, что с Митькой у него отношения прекрасные! Полный альянс.

–        Да уж. Знаешь, когда он к нам приходит, я даже порой чувствую себя лишней. Они уходят в Митькину комнату. Оттуда смех, болтовня... Я на стол накрываю и думаю, а кто же я в этой группе? Какова моя роль? Накормить, убрать посуду?

–        С тобой он все так же сдержан? Никакой динамики?

–        Представь, никакой! То есть он, конечно, и со мной общается. За обедом и рюмкой коньяку. Говорит комплименты. Но как некий обязательный текст, предусмотренный ролью. И потом, всегда присутствует Митька, а иногда и Санечка. И разговоры исключительно общего характера. И про то, что маме нужно помогать. Воспит-момент, так сказать.

–        Понятно, куда ж от детей денешься? А к себе он тебя не приглашал?

–        Ни разу. Хотя живет один. Мне, в принципе, ничего и не надо. Я в него не влюблена. Просто... привыкла, что ли. Ладно, это все ерунда. Главное, что Митька совершенно преобразился. Учится с удовольствием. Рожица такая счастливая! Завтра на Алтай уедут почти на целый месяц. Здорово, правда?

–        Это же дорого!

–        Да, по три тысячи собирали. Но с меня – пятьсот, ты же слышала. Мы у него относимся к категории льготников.

–        Маринка, но это же не просто так!

–        Митька не один такой. Еще трое ребят из малообеспеченных семей тоже по сниженным ценам едут.

–        Все-таки я не понимаю! Ты такая красивая...

–        Ладно, ладно, слышали уже!

–        Наверное, он импотент!

–        Боже мой, сейчас все лечится, было бы желание.

–        Так ты и должна это желание пробудить! Я ж тебе говорила: сделай первый шаг! Обольсти! Ну хоть из спортивного интереса!

–        Из спортивного интереса я лучше Туманова обольщу, это не опасно. А учителя, от которого зависит поступление в институт...

–        От него зависит поступление?

–        Да, так все говорят. Все родители. Шепотом, разумеется. Но в один голос: Юрий Максимович может обеспечить поступление еще до окончания школы.

–        Это как?

–        На факультете, куда будет поступать Митя, система олимпиад. Проводятся эти олимпиады в течение всего учебного года. Письменные работы по математике и физике. Несколько лучших работ принимаются как вступительные экзамены. То есть школьник еще до окончания школы может быть зачислен в институт.

–        Ну и при чем здесь школьный учитель?

–        Говорят, у него на этом факультете все свои. А результаты олимпиадных работ проверяются только на факультете. Никто их не контролирует. Понятно?

–        Поня-ятно.

–        Поэтому, знаешь, лучше не делать резких движений. Дружат они с Митькой – и прекрасно! Если бы я в него влюблена была безумно, ну, тогда другое дело. А так... Я что-нибудь не так сделаю, а отыграется он на Митьке.

–        Думаешь, он мстителен?

–        Откуда мне знать? У меня очень ограниченный опыт общения с мужчинами. Но наши дамы говорят, что все мужчины...

–        Животные! Это правда!

–        Фу, Наталья! Замужняя женщина! Идеальный муж – и такие слова! Как не стыдно?! Ладно, давай-ка работать!

–        А мы что делаем? – наливая вторую чашку кофе, осведомилась Наташа.

Глава двадцать первая. ДОЗНАНИЕ

Из протокола допроса Серовой И. Ф. (с применением звукозаписи).

Вопрос. Ирина Федоровна, вы работаете?

Ответ. Вообще-то я на пенсии. Но подрабатываю вахтершей. То есть консьержкой по-ихнему.

Вопрос. По какому адресу вы работаете?

Ответ: Улица Таврическая, дом восемь, второй подъезд.

В о п р о с. Вы работали седьмого ноября этого года?

Ответ. Да, работала. Я уже говорила другому следователю.

В о п р о с. А мы еще раз все повторим, не возражаете? Чайку хотите?

Ответ. Нет, спасибочки.

Вопрос. Тогда продолжим...

Турецкий дружелюбно улыбнулся сидящей напротив женщине за шестьдесят с печатью вековых проблем на морщинистом лице. Она сидела на стуле как– то бочком и все время отводила глаза.

–        Ирина Федоровна, в какое время вы заступаете на дежурство?

–        В девять утра.

–        Дежурства суточные?

–        Да. До девяти утра следующего дня. Сутки через двое.

–        Тяжелая работа? – посочувствовал Турецкий.

–        А чего в ней тяжелого? Сиди, смотри. Конечно, весь день сиднем сидеть устаешь, да что ж делать? Деньги нужны.

–        Поспать-то ночью удается?

–        Нам разрешают! – испугалась Серова.

–        И правильно делают! – улыбнулся Саша. – Ночью-то и жильцы в основном спят, верно?

–        Да, у нас подъезд спокойный. Вечером собачники с псинами своими погуляют, и после одиннадцати, глядишь, уже тишина. Ну, и приляжешь. Только какой там сон? Топчан узкий, да и холодновато. Так, подремлешь маленько.

–        М-да, вот как у нас жизнь несправедливо устроена. Человек всю жизнь отработал... И в преклонном возрасте отдыха себе позволить не может. Вы ведь всю жизнь отработали?

–        Да, товарищ следователь. Сорок лет стажа.

–        Кем трудились?

–        Чертежницей. В конструкторском бюро. Пенсия маленькая. А у дочки двое детишек. Муж, подлец, бросил, другую нашел. Предпринимательшу с рынка. Сам торгашом стал. А ни алиментов, ни другой какой помощи... Детишек жалко, – Серова полезла за платком.

–        Ну-ну, не расстраивайтесь. Как это – алиментов не платит? С этим нужно разобраться! Мы этот вопрос решим. Я свяжусь с кем нужно, позвоню вам.

–        Правда? Вот спасибочки!

–        Пока не за что. Давайте вернемся к седьмому ноября. Вы этот день хорошо помните?

–        Так помню... Меня уж допрашивали.

–        Я знаю. Но бывает ведь так, что не все сразу вспоминается, верно?

–        Бывает, конечно, – женщина опять полезла за платком.

–        Вас когда допрашивали?

–        Да вот, десятого. Когда приезжали следователи и другие мужчины.

–        Вы именно тогда узнали о смерти Новгородского?

–        Да. Ужас какой!

–        Вас это известие расстроило?

–        Конечно! Такого приличного человека... За что? Да к тому же в мое дежурство... – она осеклась, вытерла рот. – Только я следователю всех называла. Кто к кому приходил, в какую квартиру.

–        Понимаете, получается, что кто-то все же прошел мимо вас. О ком-то вы забыли. Потому что все, кто были вами названы, они к убийству отношения не имеют. Все, кроме одного: Олега Мостового.

–        Как? – всплеснула руками женщина. – Олеж-ка? Этого быть не может! Такой мальчик хороший!

–        Получается, что может. Есть ряд серьезных улик, которые против него, понимаете? Если в квартиру Новгородского не входил кто-то, кого вы не заметили, то Олегу светит большой срок, понимаете?

–        Гос-с-поди, как же Елизавета Яковлевна? Она ж его обожает. Она же не переживет.

–        Не переживет, – согласился Турецкий.

Женщина заерзала на стуле, лицо ее изображало смятение чувств.

–        Этот следователь, что до вас допрашивал, он напугал меня до смерти!

–        Чем же? – удивился Саша.

–        Ну, грозный такой! И все про ответственность. Мол, если что скрыли, вас посадят!

–        Ну, это вы не так его поняли. Вы же могли просто не вспомнить сразу все и всех. Это нормальная реакция на стресс. Вы только что узнали о смерти знакомого вам человека, конечно, вы ошарашены, расстроены. А потом, даже если что-то еще вспомнили, испугались, что вас обвинят в халатности... Что, мол, по вашей вине преступник прошел в подъезд. Ну, правильно? Испугались?

–        Боялась, – тихо ответила Серова.

–        И напрасно! Никто ни в чем вас обвинять не собирается. Напротив: спасибо скажем и в ноги поклонимся, если что-то припомните. Ведь жалко же мальчишку! Сядет лет на пятнадцать, а то и больше. И все – считайте, нет человека. Потому что, даже если он и доживет до свободы, это будет совсем другая особь... И Елизавета Яковлевна закончит свою жизнь с вечной болью за внука... Ну как, Ирина Федоровна, можете еще что-нибудь добавить к прежним показаниям?

–        Да. Только я не знаю... Разве такие преступники бывают?

–        Какие? – как бы небрежно спросил Турецкий.

–        В общем, тогда, седьмого ноября, где-то в половину четвертого дня, дочка привела ко мне внучек. Ей-то самой нужно было в магазин сбегать, а девочек одних мы не оставляем – им по четыре года... Мало ли что. Ну и убежала. А я на внучек отвлеклась. Пока им книжку-раскраску нашла, карандаши... Только смотрю, у лифта стоит кто-то спиной. Я кричу: выл мол, к кому? А тут кабина подъехала, она туда шасть – и наверх.

–        Она?

–        Да. Она когда кнопку нажимала, я увидела ее в профиль. В темных очках. Куртка с капюшоном, джинсы. Сутулая такая. Плечи подняты. Вроде как лицо в воротник прячет. Прядь волос ей на лицо упала. Темные такие волосы. Ручка такая... тоненькая, как у девочки.

–        Волосы длинные?

–        Нет, до подбородка. Одной длины. Вроде как каре.

–        То есть лица почти не видно было?

–        В тот момент – нет. Ну, я смотрю, на какой она этаж поехала. Гляжу, к Елизавете Яковлевне. Думаю, может из собеса? А тут дочка из магазина вернулась, ну и... заболтала меня: что купила, да почем, да что не купила и почему. Такая трещотка, прости господи! И как назло, внучки чего-то не поделили, рев подняли. Пока мы их успокаивали, тут Громовы с улицы пришли. Они сами бездетные, а детей любят. Начали девчонок моих конфетами угощать. В общем, кутерьма какая-то, прости господи. Наконец разошлись они все. Таня девочек домой увела – мы в соседней парадной живем. Громовы к себе на десятый поехали. А когда кабина спустилась – эта девчонка сутулая из нее и вышла. Молодая такая, хоть и очки черные, и капюшон, а видно. Я ей: «Вы к кому ходили-то?» А она молчком мимо меня шасть – и на улицу.

–        Во сколько это было?

–        Когда она спустилась? Там минут через двадцать после того, как вошла. Значит, где-то в начале пятого. Вот и все. Я сначала про нее забыла. А потом вспомнила, да следователя вашего испугалась. Да еще испугалась, что выгонят меня с этого места, а где я другую работу найду? А мы и так с хлеба на квас... – Серова всхлипнула.

–        Успокойтесь, Ирина Федоровна, никто вас не выгонит, это я вам обещаю. И вообще, существует такое понятие: тайна следствия. Так что ничего ваше начальство не узнает. Спасибо вам, что нашли в себе мужество дать показания. Это очень важно, то, что вы мне рассказали. У меня к вам еще одна просьба: помочь нам составить фоторобот этой женщины.

–        Это что такое-то?

–        Вам объяснят. Прочитайте протокол, распишитесь, и идемте.

–        А про зятя-то, товарищ следователь, поможете, не забудете?

–        Чтоб я сдох! – охотно пообещал Турецкий.

Вечером того же дня Александр Борисович допрашивал вдову убитого депутата, Веру Павловну Новгородскую.

Она вошла в кабинет в роскошной норковой шубе, которую небрежно сбросила с плеч.

Александр поднялся навстречу. Новгородская была красивой женщиной, с густой копной светлорусых волос, ухоженным лицом, тщательно подкрашенными серыми глазами.

–        Здравствуйте, Вера Павловна! Позвольте вашу шубу, мы ее на вешалку повесим. Вот так. Присаживайтесь. Моя фамилия Турецкий, – Александр слегка суетился.

Ну нравились ему красивые женщины, что ж тут поделаешь!

–        Да, на повестке написано, – холодно ответила женщина.

–        Можете называть меня Александром Борисовичем. Присаживайтесь. Хотите кофе? Чаю?

–        Вы же не за тем меня вызвали, чтобы кофе пить? – надменно произнесла дама.

«Ах ты, батюшки, какие мы неприступные!»

–        Не за тем. Но можно совместить приятное с полезным, правда?

–        Я не люблю смесей, – холодно откликнулась Новгородская.

–        Что ж, как угодно. Тогда начнем.

И чего в них хорошего, в этих блондинках крашеных? Александр достал из папки листок.

–        Вам не знакома эта женщина? Это, конечно, не фотография, а фоторобот, но может быть, данное лицо кого-нибудь вам напоминает?

Вера Павловна пододвинула листок, несколько секунд молча разглядывала.

–        А это вообще женщина? Я бы сказала, что это мужчина. Или юноша.

–        Почему?

–        Ну, узкое лицо, высокие скулы. Если бы были видны глаза... А в темных очках трудно опознать даже того, кого знаешь. Тем более капюшон...

–        Есть вариант и без капюшона. Вот.

Женщина посмотрела на другой лист, пожала плечами.

–        Но, может быть, среди ваших знакомых есть люди, которые как раз носят темные очки и куртку с капюшоном?

–        Среди моих знакомых – она сделала ударение на местоимении, – таких нет.

–        А среди знакомых вашего мужа?

–        Я мало знала его знакомых. Его круг общения – товарищи по партии. Вам лучше спросить у них.

–        Представьте, уже спрашивали.

–        И что?

–        Вообще-то, вопросы здесь задаю я. И ничего. Теперь спрашиваем у вас.

–        Я ответила.

–        Человек, чье изображение воссоздано с помощью фоторобота, был в квартире вашего мужа в предполагаемое время убийства. Причем ваш муж сам открыл ему дверь. А у вас есть камера видеонаблюдения. Значит, он видел этого человека – мужчину или женщину – и впустил его.

–        Видимо, так.

–        У вас никаких предположений по этому поводу нет?

Новгородская лишь снова пожала плечами.

«М-да-а, на безутешную вдову она действительно не тянет, – вспомнив первое впечатление Колобова от Веры Павловны, подумал Турецкий. – Впрочем, у нее ведь сердечный друг имеется, как обозначил это Грязнов».

–        Кстати, я хотела бы знать, найдены ли украденные полотна?

–        Работаем, Вера Павловна, работаем, – не ответил Турецкий. – Простите, что задаю вам такой... щекотливый вопрос. У вашего покойного мужа могла быть связь на стороне? Женщины ведь очень тонко чувствуют такие вещи. Он вам не изменял?

Вдова коротко и зло рассмеялась.

–        Боже, и я должна отвечать на подобные вопросы?

–        Поверьте, они задаются не из праздного любопытства.

–        Мне он не изменял, – опять сделав ударение на первом слове, ответила женщина и холодно взглянула прямо в глаза Турецкому.

«Что все это значит? Что за эзопов язык?»

–        Вам знаком Борис Борисович Бондаренко?

Лицо Новгородской начало заливаться краской.

–        Знаком.

–        Где и когда вы познакомились?

–        Где-то год тому назад. В Доме кино. На каком-то просмотре. После фильма был коктейль. Там и познакомились.

–        Какие отношения вас связывают?

–        Какое это имеет отношение? – Лицо ее уже пылало. – Если вы ищете любовный треугольник, то никакого треугольника не было!

–        То есть вы не близки с господином Бондаренко?

–        Я сказала то, что сказала! И вообще... Украдены две картины, которые стоят баснословных денег. Разве это не мотив убийства? Разве не приходит в голову предположение, что вор, наткнувшись на сопротивление Георгия, попросту расправился с ним. Это же очевидно! А вы вместо того, чтобы искать вора, который, видимо, и является убийцей, лезете в мою постель!

–        Ну, вот вы и признались, что являетесь любовницей господина Бондаренко, – усмехнулся Турецкий. – И вообще... Знаете ли, дражайшая Вера Павловна, ничего очевидного на свете нет. Даже дважды два далеко не всегда равняется четырем. А что касается предположений, можно ведь фантазировать и в другом направлении. Например: молодая, красивая женщина по каким-то причинам разлюбила мужа и полюбила другого человека, который отвечает ей взаимностью. Но вот беда – возлюбленный небогат. А наша героиня привыкла жить если не в роскоши, то в достатке. И кто виноват? Конечно же муж, который потерял любовь героини. И что делать? А не пришить ли его к чертовой матери? И остаться богатой наследницей? Квартира, коттедж, земельный участок, дорогая машина – и все это может стать моим, то есть нашим – героини и ее возлюбленного. Остается пустячок – убрать мужа. А чтобы не вызвать подозрений – организовать кражу. И не чего-нибудь, а предметов искусства, представляющих высокую художественную ценность. Мол, за такие картинки не только депутата Госдумы грохнут, но и президента Буша со всеми куриными окорочками, вместе взятыми. Героиня при этом уезжает в жаркие страны – нет алиби более надежного. Исполнитель – не то мужчина, не то женщина – но в капюшоне, быстренько расстреливает опостылевшего супруга, заливая все пространство кровью – для пущего эффекта, что ли? Хватает картины и исчезает. Следствие сбито с толку. Возлюбленные ликуют. А? Как вам такая версия?

Новгородская сидела на стуле каменным изваянием, лишь глаза ее наливались ненавистью.

–        Как... вы... смеете?.. – задыхаясь, вымолвила она.

–        А что я такого сказал? Это версия, не более того. Вы ничего не хотите нам рассказать. Мы ходим по кругу, как медведи в цирке. Вы что-то утаиваете! Что-то важное, что могло бы пролить свет на всю эту историю.

–        А вы думаете, что свет всегда во благо? А если он освещает подлость, гадость, запредельную мерзость – зачем он нужен, этот свет?

–        Чтобы наказать подлеца, – убежденно воскликнул Саша.

–        Он уже наказан, – тихо ответила Новгородская.

–        Послушайте, я занимаюсь этим делом три недели. И чем больше узнаю о вашем покойном муже, тем меньше симпатий он у меня вызывает. Скажите, почему вы, красивая, образованная женщина, со знанием языков – чем, замечу, всегда можно прокормиться, – вышли за него замуж?

–        Потому что он тоже образован – мы люди одного круга, это раз. Потому что он дал мне положение в весьма высоких кругах, это два. Потому что он обещал стать отцом моему сыну. – В этом месте она на мгновение запнулась, но продолжила; – Потому что мой первый муж – пьяница и хам – внушил мне отвращение к семейной жизни. А Новгородский казался мне человеком, который может дать женщине спокойствие, уверенность в завтрашнем дне. Так оно и было поначалу... Я же не знала, что...

–        Что?

–        Ничего. Мне плохо... Сердце... Дайте воды... – хрипло произнесла Вера Павловна.

Глава двадцать вторая. ВОЗВРАЩЕНИЕ