Текст книги "Возмездие"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

–        Так гражданская панихида уже началась, записывайте адрес!

Левин угукал в трубку, как бы записывая, глядя на подмигивающего ему Турецкого: мол, что я тебе говорил?!

–        Ну, вперед, Олег! Растормоши девушку, узнай, что думает о покойном секретарь Афанасьева.

* * *

Афанасьева оказалась девицей не первой молодости, тучной, простуженной, в больших, в поллица, очках. «Через стены он их, что ли, видит?» – подумал о Турецком Олег Николаевич, потрясенный сходством словесного портрета, выданного начальником, с оригиналом.

–        Добрый день, позвольте представиться: следователь Левин, – Олег протянул девушке служебное удостоверение, улыбаясь при этом как можно приветливее.

–        Афанасьева, – испуганно ответила та сиплым голосом, разглядывая «корочки». – А никого нет. У нас все на похоронах.

–        Что вы говорите? Какая жалость! А я к вам целый час добирался... Я с вашего позволения присяду?

–        Пожалуйста...

–        Что вы так смотрите на меня испуганно? Я не кусаюсь, – обворожительно улыбнулся Левин.

–        Я?.. Я не испуганно... А вы по поводу чего?

–        Я по поводу усопшего. Вы ведь в курсе, что его убили?

–        Я... я не убивала, – совсем ошалела девушка.

–        Господь с вами, кто ж на вас подумает? Я хотел с вашим руководством побеседовать. И так неудачно пришел... А чашечку кофе можно?

–        Ага...

Девушка выбралась из-за стола, включила кофеварку. Полная фигура в брючном костюме прямо-таки источала высоковольтное напряжение.

–        Вас как зовут?

–        Маша.

–        Спасибо, Машенька, – принимая из подрагивающих рук чашечку, опять улыбнулся Левин.

«О чем с ней говорить? Как? Эх, Турецкого бы сюда. Он бы мигом ее растормошил», – с тоской думал Олег.

Вместо ответа Маша громко чихнула и отчаянно покраснела.

–        О, да вы совсем простужены! – огорчился Левин. – Разве можно в таком состоянии выходить на работу?

–        Я не заразная, у меня уже четвертый день простуда, а вирусы выделяются три дня, – оправдывалась девушка.

–        Ровно три дня? И не минутой больше? Что ж, я вам верю! Да что ж вы так нервничаете? У нас за простуду в тюрьму не сажают! Мне просто больно видеть, что такая симпатичная девушка вынуждена болеть на рабочем месте, а не дома, в теплой постели, потягивая молоко с медом. О, да у меня с собой «колдрекс» есть! – заглядывая в дипломат, удивился Левин. – Это как раз то, что вам сейчас нужно! Немедленно чистую кружку и кипяток! – голосом оперирующего хирурга приказал он.

–        Там же парацетамол! – улыбнулась наконец секретарь.

–        Это яд? – испугался Левин.

–        Нет, но мне же потом на улицу... а парацетамол... От него... В общем, я не буду.

–        Действительно, неудачная мысль, – согласился Олег и виновато взглянул на Машу.

И оба неожиданно рассмеялись.

«А он совсем не страшный. Очень обаятельный... И простой такой», – подумала Афанасьева.

–        Что ж, спасибо за кофе. Очень вкусный. Даже уходить не хочется, – вздохнул Олег.

–        Ну... посидите еще, – покраснела Маша.

–        А что если нам, Машенька, посидеть где-нибудь в другом месте? – осмелел вдруг Левин.

«Да он покраснел! Надо же, какой застенчивый», – удивилась Маша, и сердце ее слегка екнуло.

–        В каком – другом?

–        А здесь у вас поблизости есть премилое кафе. Раз уж вы отказались от химиотерапии, думаю, что глоток коньяка с горячим чаем будет вполне адекватной заменой.

–        А... когда? – смутилась девушка.

–        Сейчас!

–        Не знаю... вообще-то лучше вечером.

–        До вечера вы меня забудете. Да и какой же больной выйдет вечером из дома?

–        Но... Я же на работе.

–        Бог с вами, какая у вас сегодня работа? Отвечать на звонки? Попросите кого-нибудь подежурить у телефона. Есть же здесь кто-нибудь кроме вас?

–        Да... Мастер участка ксерокопий.

–        О! И что он делает в настоящее время?

–        Это не он, а она. Она книжку читает в соседнем кабинете.

–        Вот видите! Она же может читать и здесь, в приемной, правда?!

–        Это неудобно.

–        Но может же у вас быть перерыв на обед? Хотите, я сам ее попрошу? В конце концов, я могу изъять вас, так сказать, пользуясь своим служебным положением. Может, мы с вами в Генпрокуратуру отправимся...

–        Что вы, не надо! Ладно, я ее попрошу... А вы... подождите меня на улице, ладно?

Мастер участка ксерокопий была десятью годами моложе Маши и гораздо привлекательнее.

Афанасьева предпочла договориться с ней без участия следователя.

Кафе действительно было очень милым: небольшое, уютное, почти пустое. Они заняли столик в углу, возле аквариума, где плавали красивые, загадочные рыбы.

–        Маша, вы голодны?

–        Нет.

–        А я – да! Не могу же я есть один! Так что вы обязаны составить мне компанию! Тем более что, выпивая, следует закусывать!

–        Может, лучше не выпивать?

–        Поздно, я уже заказал коньяк.

Действительно, на столике появился графинчик, обещанная чашка горячего чая, какие-то закуски.

–        Ну-с, приступим к лечению! – Левин поднял пузатый бокал, призывая Машу последовать его примеру. – За выздоровление!

Они выпили.

–        А теперь чайку горячего! Вам сразу станет легче! Как узбеки делают: сначала чай, потом плов.

–        Они коньяк с чаем не хлещут, – неожиданным басом ответила Маша.

«Ого! Как быстро, однако, действует народная медицина!» – изумился про себя Левин.

–        Мне кажется, вам уже лучше!

–        Правда, – удивилась девушка.

–        Значит, нужно повторить!

–        Вы хотите меня напоить?

–        Ни боже мой! Вылечить! Закрепить успех!

Левин чувствовал, что и сам становится свободнее и раскрепощеннее. И чтобы окончательно завоевать расположение фигурантки, начал травить байки из жизни сыщиков.

–        Был у нас, Машенька, один эксперт-криминалист. Ну, Сеня Иванов. Занятный был человек. Вечно притягивал всякие неприятности. С ним никто вместе работать не хотел. Если Иванов едет на происшествие, то помимо уже случившегося, произойдет еще ряд происшествий – сопутствующие товары, так сказать. Однажды выехал он в составе дежурной группы на взлом квартиры. Действительно, замки взломаны, дверь нараспашку, квартирная кража в полный рост, так сказать. Начали работать. Следователь делает свое дело, опер – свое, эксперт – свое. А хозяин квартиры все переживает по поводу двери: все замки раскурочены. Но один, которым он не пользовался, – цел. Только ключ плохо работает. Заедает все время. Ну, бригада работу закончила. Потерпевший все плачется по поводу двери. Дело к ночи, замок новый не купить, а дверь на ночь хотелось бы все же закрыть. Наш Сеня, преисполненный самыми человеколюбивыми чувствами, решает эту проблему: чем-то смазал ключ, повозился им в замке, короче, замок функционирует! Но Иванову этого мало. Он все демонстрирует хозяину, что можно запереть дверь и на один оборот, и на два... Бригада ждет его на лестнице. Следователь кричит, что поступил еще вызов. «Иду, иду, – отзывается Сеня и вытаскивает хозяина на лестничную площадку. – А теперь смотрите, как легко закрывается дверь снаружи!» И с этими словами захлопывает дверь перед изумленным взором хозяина. Ключи, натурально, остались в квартире. Хозяин в панике. Сеня, чувствуя свою вину, обещает открыть дверь, не ломая замка. Шум, гам, радостный возглас Иванова: «Ну вот, все в порядке! Дверь открыта, и замочек ваш цел!» Действительно, придраться не к чему: и дверь открыта, и замок на месте.

–        Что же он сделал?

–        Выломал дверь вместе с косяком и закрытым замком!

–        Какой ужас!

–        Да. Но самое интересное, что хозяин почти не рассердился. Очень уж он у нас был обаятельным, этот Сеня. Ну, как вы себя чувствуете, Машенька?

–        Знаете, гораздо лучше. Спасибо вам. И нос дышит, и горло не болит. И вообще... Я и не представляла, что следователи бывают такие... Веселые и простые. И вообще, какая у вас интересная работа! Не то что у меня...

–        Ну а разве у вас не интересная? В гуще политических событий. Можно сказать, творите своими руками историю страны!

–        Да что вы, Олег Николаевич! Разве это я творю? Я человек маленький. Устроили меня на эту должность родители. Вот отец мой, тот да – боролся за демократию с оружием в руках. Вернее, не дал оружию выстрелить...

–        Так вы дочь генерала Афанасьева? Который когда-то встал на сторону Ельцина? – воскликнул Левин.

–        Да. Когда-то встал, потом жалел... Теперь отец – друг Золотарева, лидера нашего блока.

–        И что, за кого же голосовать на предстоящих выборах? За блок «Справедливость»?

–        Ни за кого, – хмуро ответила Маша. – Все они... Да вот хоть Новгородский...

–        А что – Новгородский? – небрежно спросил Левин.

–        Пролез в Думу от одной партии, теперь переметнулся в другую...

–        Почему?

–        Так не светило ему там ничего. Очень длинный список тех, кто занял очередь раньше. Он-то приезжий, питерский. А их у нас вообще не очень любят, сами знаете.

–        Но ваш Золотарев сделал на него ставку.

–        Это не Золотарев ставку сделал, а те, кто сделал ставку на Золотарева. Они же и Новгородского приглядели.

–        Кто – они?

–        Ой, ну что вы, не знаете? За каждой партией кто-то стоит. Или власть, или капитал. Предстоящие выборы – это вообще «выборы бизнеса».

–        И за вашей стоит капитал?

–        За нами – нет. Нас, если можно так выразиться, патронируют. Но вообще на эти выборы крупные бизнесмены валом повалили.

–        Зачем им это надо? Можно же купить депутата. Он будет лоббировать интересы бизнеса, который его купил.

–        Правильно. Так раньше и было. Но наши народные избранники своей продажностью изумляют даже циничных олигархов. Да вот, недавний пример: депутаты пригласили к себе председателя Счетной палаты и осведомились, что думает означенная палата по поводу вопиющих нарушений законодательства в одном затянувшемся корпоративном споре. Там шла речь о контроле над заводом, который оспаривали две крупные компании. В ответ депутаты услышали, что в Счетную палату за подписями депутатов поступили две бумаги противоположного содержания: одна в интересах одной компании, другая – в интересах другой. Но вот подписи под документами частично совпадали! Понятно?

–        М-да-а, – покачал головой Левин. – А вы, Машенька, здорово разбираетесь во всей этой кухне! С вами ужасно интересно беседовать!

От удовольствия Маша раскраснелась.

–        Так я из крайне политизированной семьи! У нас дома только о политике и говорят. Так вот, о выборах: в нынешних выборах крупные бизнесмены либо участвуют сами, либо делегируют своих приближенных. Топ-менеджеров, например. Чье благосостояние напрямую зависит от процветания собственной компании. Чтобы будущий депутат всегда помнил, откуда у него ноги растут!

–        Что вы говорите! – изумился Левин. – Могу я позволить себе тост?

–        Ну конечно, – чуть смутилась Маша.

–        Позвольте мне поднять бокал за умных женщин! Потому что именно ум делает человека обаятельным, притягивает к нему внимание. А когда недюжинный ум обнаруживает и без того обаятельная женщина, это сражает наповал! Я хотел бы выпить за вас, Маша!

–        Вы мне грубо льстите, – улыбнулась Афанасьева. – Но если честно, мне приятно.

И они выпили. Маша задумчиво поглощала маслины.

–        А Новгородский?.. – вернул ее к интересующему его вопросу Левин.

Глава седьмая. НЕЗАБВЕННЫЙ

Новгородского хоронили на одном из «закрытых» кладбищ. Небольшое, округлой формы, окаймленное высокими елями, с чистым желтым песком под ногами. С ухоженными, на европейский манер могилами без обычных для российских погостов оградок. С дорогими, но не громоздкими памятниками. Все здесь было отмечено печатью больших денег и вкуса. То тут, то там виднелись огороженные бетонной опалубкой участки.

–        Да, порядочные люди еще при жизни себе места на кладбище покупают, – произнесла холеная дама в норковой шубе, указывая на пустующие прямоугольники. – Это правильно. Чтобы не лежать потом со всякой шелупонью... Здесь много думцев похоронено...

Оперуполномоченный Фонарев скосил глаза на даму. Скажите пожалуйста! И после смерти хочется исключительности! То есть по прошествии ряда лет вся Дума такого-то созыва плавно переместится сюда... Будем знать. Вдруг когда-нибудь классовая ненависть одолеет. Ладно, мы не вандалы, могилы крушить не будем. А вообще в этой идее что-то есть. Вот если и наших всех рядышком хоронить, на каком-нибудь одном кладбище, как хорошо живым-то было бы! Собрались, поехали вместе, постояли у каждой могилы, каждого помянули... Вот, скажем, лежу я и слышу, как все мои товарищи говорят обо мне слова хорошие. При жизни-то хрен чего доброго про себя услышишь... Тьфу, черт, экая ерунда на кладбище в голову лезет.

Занятый своими мыслями, Фонарев прослушал траурную речь, произнесенную господином Золотаревым – импозантным мужчиной с седой гривой волос.

–        Спи спокойно, дорогой коллега! Мы тебя никогда не забудем! – выдал напоследок совсем уж расхожее клише партайгеноссе Золотарев.

«Спи, незабвенный наш!» – мысленно присоединился к нему ироничный Фонарев.

Массивный дубовый гроб опустили в землю. Худощавая женщина в черной шляпке с вуалью бросила в могилу горсть земли и чуть отошла в сторону, давая возможность и другим проделать то же самое. Люди потянулись к могиле, совершая этот траурный обряд. Кто-то уже направился к поминальным столам.

Фонарев, вслед за холеной дамой в норковой шубе, тоже переместился поближе к пластиковым дачным столикам, накрытым бумажными скатертями. На столиках стояли откупоренные бутылки водки, минералки, пакеты с соками. На пластиковых подносиках выстроились пирамиды бутербродов. Вокруг – с десяток пластиковых же стульев.

–        Ужас, ужас, какое несчастье! Георгий был еще так молод! – шептала норковая дама.

–        Все под Богом ходим, – ответила ей старушка в котиковом манто послевоенных времен. – Милый, налейте мне водочки! – попросила она Фонарева, усаживаясь на стул. – И бутерброд с икоркой, будьте любезны!

Было очевидно, что похороны – главное и почти единственное светское мероприятие, доступное старушке. Тем более приятное, что молодые мужчины вокруг мрут пачками, а некоторые старушки все живут себе и живут...

–        М-да, жить бы и жить, – словно в подтверждение мыслей Фонарева проговорила старушка. – Ну, за упокой души раба Божия Георгия! – закончила она почти весело и опрокинула стопочку.

Внезапно возник какой-то переполох. Фонарев обернулся. По широкой дорожке прямо к поминальным столам неслась крутая тачка. Приглядевшись, опер опознал «Лексус СК-340».

Машина замерла в нескольких метрах. Выскочивший охранник распахнул заднюю дверцу.

–        Зыков, Зыков, Зыков, – прошелестели сразу несколько голосов.

* * *

–        А Новгородский был как раз в той партии, которая изобилует людьми большого бизнеса. И ему в новый призыв от прежней партии было не пробиться, – ответила на вопрос Левина Маша.

–        А чем он стал интересен вашим, так сказать, патронам? Он что, топ-менеджер?

–        Нет. Хотя он и бизнесом занимался... Но Новгородский интересен сам по себе. Видите ли, наш блок поздно начал раскручиваться, хотя и достаточно успешно. Пятипроцентный барьер, мы, конечно, преодолеем...

–        Откуда такая уверенность? – улыбнулся Левин.

–        А вы не знаете? Неделю тому назад Фонд эффективной политики провел в нескольких городах пробное голосование, так называемый праймириз. Там были задействованы города примерно равной численности населения, из разных регионов. Чтобы выборка была репрезентативной. Были организованы избирательные участки, выданы бюллетени, все как положено.

–        Так, так. И что же? – Левину действительно было очень интересно.

–        Так вот. По итогам праймириза мы проходим в Думу. Но с очень небольшим количеством голосов. Мы, вместе с еще пятью партиями, в целом можем рассчитывать всего на шестьдесят мест в парламенте. Наша доля – примерно шесть – восемь мест. Разумеется, в Думе будет работать сам Золотарев. Еще пятеро членов блока тоже не обсуждаются. Одно место было спорным. Помимо Новгородского, на него претендовал Зыков. Но я думаю, предпочтение было бы отдано Новгородскому.

–        Почему?

–        Потому что Новгородский – блестящий оратор, с прекрасно работающими мозгами и умением убедить оппонента, увлечь своей идеей противника. А это очень важно, когда нужно разбираться в вопросах, скажем, налогового или арбитражного законодательства. Отличить поправку... условно говоря, номер сто, выгодную для нашей партии, от поправки номер сто один, из-за которой наши спонсоры могут потерять миллионы, – это не по силам демагогу и пустослову Золотареву, да и всей его свите. Когда нужно голосовать не на пленарном заседании, где один депутат нажимает кнопку за себя и за того парня, а на четвертом часу работы профильного комитета или подкомитета, когда мозги плавятся у более половины членов Думы, – Золотарев уже просто в коме. А Новгородский на этом же часу работы блестяще доказывает свою точку зрения придирчивому экономисту. И доступно и внятно – любопытному журналисту, который караулит думцев под дверью. Вот таков Новгородский!

–        Откуда же у него такие таланты? – изумился Левин.

–        У него за плечами школа! – ответила Маша, раскрасневшаяся от произнесенной пламенной речи.

«М-да, школа – это очень важно! Вот, например, школа употребления спиртных напитков... Что бы я делал, если бы ее у меня не было?» – думал слегка затуманенными мозгами Левин.

–        То есть Новгородский был блестящим человеком?

–        В определенном смысле – да!

–        Он вам нравился? – несколько ревниво поинтересовался Левин.

–        Мне? Да что вы! Он мне ничуть не нравился. Как, впрочем, и я ему. Ну я-то ладно... Это понятно...

–        Как это? Что значит – понятно? – вознегодовал Левин. – Вот мне вы очень симпатичны!

–        Спасибо, – Маша прямо расцвела майской розой. – Новгородский был весьма заносчив. Особенно с нами, с техническим персоналом. Он считал нас, видимо, подсобными рабочими. Хотя у нас девчонки работают замечательные. И за гроши, в сущности.

–        Маша! А кто вы по профессии? Или по специальности?

–        По профессии – психолог. По специальности – пиарщик. Паблик рилейшн.

–        А что закончили?

–        Московский государственный университет.

–        Я же вижу, что вы не просто секретарь! Что вы там высиживаете со своим Золотаревым? Я же вижу, что они все вам противны! А хотите к нам, в прокуратуру? Консультантом?

–        А вы принимаете на работу? – улыбнулась Маша.

–        Я – нет, – опомнился Левин. – Но мой начальник и друг... Он может...

–        Так вы сначала с ним поговорите, – рассмеялась Маша.

–        Я поговорю, – пообещал Левин. – Машенька, вы, помнится, упоминали, что у Новгородского был конкурент в партийном списке.

–        Зыков?

–        Да, да. Что это за личность?

–        Зыков?

–        Ну да, – кивнул Левин.

–        А вы правда из Генеральной прокуратуры? – помолчав, спросила Маша.

–        Я же вам удостоверение показывал!

–        Как же вы не знаете Зыкова?

–        Не имею чести. Кто это, просветите, пожалуйста?

–        Зыков – это же бывший Буренков!

Левин задумался:

–        Буренков? А это кто?

Маша посмотрела на собеседника, как на самозванца. Левин напряг мозги.

Бу-рен-ков... Что-то знакомое... Господи, да это же авторитет криминальный времен начала девяностых! Выехал за рубеж в середине тех же девяностых. На лечение, после очередного покушения. Затем вернулся, сменил фамилию, стал как бы добропорядочным бизнесменом...

–        Ах, Буренко-ов! Как же, как же! Он ведь тоже из питерских, условно говоря. Так это его место в партийном списке занял Новгородский?

–        Ну да, – кивнула Маша.

–        А как вы думаете...

–        Я ничего не думаю, – торопливо ответила девушка.

–        А где он сейчас? Буренков? То есть Зыков?

–        На похоронах, наверное, – пожала плечами Маша.

* * *

Невысокий, кряжистый мужчина в кашемировом пальто шел к могиле четкой походкой уверенного в себе человека. Пустой правый рукав пальто был всунут в карман. За ним следовали двое парней с характерными короткими стрижками. Они несли огромный венок из живых цветов. Фонарев успел прочесть на муаровой ленте: «Дорогому соратнику...»

Видимо, Зыкова ждали, потому что и вдова, и руководство блока «Справедливость» все еще стояли возле могилы. Произнеся полагающиеся в данном случае слова, поправив единственной рукой муаровую ленту на венке, постояв несколько мгновений возле могилы, он так же четко и стремительно направился прочь. За ним, забыв о вдове, кинулся Золотарев, указывая на накрытый чуть отдельно от других столик.

Зыков молча слушал, потом едва заметно кивнул. Золотарев подхватил под руку вдову, которая семенила сзаци, процессия направилась к столику.

–        Любезный, налейте мне еще водочки! Как бы не простудиться от сырости этой, – старушка все дергала Фонарева за рукав.

Фонарев исполнил просьбу, поглядывая на столик вип-персон.

–        Вы с Верочкиной стороны или от этих? – кивнув в сторону Золотарева, спросила старушка.

–        Я от тех, – сделав неопределенное движение головой, ответил Фонарев.

–        Странно, что поминки прямо на кладбище, – проронил кто-то.

–        Это Верочка распорядилась, – тут же вклинилась старушка. – И правильно сделала! Она хотела, чтобы все имели возможность помянуть Георгия. У партийных ресторан заказан. Они отсюда – прямо туда. И Верочка, конечно, с ними. Но она хотела, чтобы все имели возможность...

«Выпить, – продолжил про себя Фонарев, налив и себе изрядную порцию водки. – А что? Работаешь здесь на холоде, на пронизывающем, можно сказать, ветру...»

Справедливости ради следует отметить, что никакого ветра не было. Тихий ноябрьский день сиял холодным, багровым солнцем, озаряя могучие ели и проступающие сквозь них, еще не сбросившие золотую листву березы.

–        А почему Костика нет? – спросила норковая дама.

–        Что вы, милочка, зачем ребенку лишние переживания?

–        Ну... Не такой уж он и ребенок. Пятнадцать лет. Тем более что Георгий был ему как отец.

–        Тем более, тем более, – не унималась старушка.

–        И родителей Веры Павловны нет, – заметила дама.

–        У брата поднялось давление... – сообщила старушка.

Ага, это, стало быть, тетка вдовы, догадался Фонарев.

–        ...И Ольга осталась с мужем и внуком. Верочка правильно решила: пусть Костик запомнит отчима живым. Тем более такая ужасная смерть! И конечно, Павел ужасно переживает. Такой удачный был брак! Такой благополучный! И какое-то ворье все разрушило, растоптало! – с гневом воскликнула старушка. И дребезжащий ее голосок вдруг зазвенел глубокими грудными тонами.

«Из актрис она, что ли?» – почти залюбовался Фонарев.

–        ...Я всегда говорила Верочке: внешне нужно жить скромнее. В этой нищей стране нельзя показывать, что ты богат. Уж я-то знаю... Но разве им, молодым, объяснишь? Все считают, что кражи, разбой – это удел других людей. Ни черта! – рявкнула вдруг старушка. – Все под Богом ходим. И он, – она ткнула сухим, морщинистым пальцем вверх, – он этой ярмарки тщеславия не одобряет!

«Это он вам сам сказал?» – хотел было спросить Фонарев.

–        Как вы можете? Здесь, у могилы Георгия? – поморщилась норковая дама. – О мертвых или хорошо...

–        Я им родной человек, я могу, – не отступалась старушка.

Назревал скандал. К счастью, вдова, оставив вип– персон, уже обходила столики, выслушивая слова соболезнования и давая понять, что мероприятие закончено.

–        Я отойду покурить, – отпросился у старушки Фонарев, которому не хотелось засвечиваться.

–        Да, любезный. Только далеко не уходите. И налейте мне водочки. Очень, очень холодно...

Отойдя в сторону, Фонарев наблюдал, как Новгородская подошла к их столику, как внезапно, словно переключенный на другой канал телевизор, отчаянно зарыдала старушка, уткнувшись в плечо Веры Павловны. Так отчаянно, что вдова, до сей минуты сохранявшая на лице непроницаемую маску, вдруг и сама разрыдалась какими-то надрывными, злыми рыданиями.

Подскочил Золотарев.

–        Пожалуйста, уберите ее, – указывая глазами на старушку, прошипел он в сторону Фонарева.

Тот кинулся к своей подопечной. Вдову повели к машине. Зыков уже сел в свой шикарный «лексус». Остальные партийцы направились к «мерседесам», «БМВ», «ауди» и прочим транспортным средствам, так любимым народными избранниками. Родственники побрели в сторону автобуса.

–        Прошу вас, пойдемте! – попытался поднять старушку Фонарев.

Подопечная добросовестно попыталась встать. Но не тут-то было. Старческие ноги отказывались держать ветхое тело, которое, в свою очередь, отказывалось считать себя ветхим и все хотело жить полной, неудержимой жизнью. Пусть хоть и на поминках.

Глава восьмая. ЛЕТО – ЭТО МАЛЕНЬКАЯ ЖИЗНЬ

18 сентября 1998 года

Сереженька! Вот и пролетело лето. Так быстро, так незаметно! Впрочем, лето всегда пролетает быстро. Мальчишки с мамой провели его на даче. Как хорошо, что мы успели купить участок. И что ты успел построить дом. Получается, что ты успел сделать в жизни все самое главное: и построить дом, и посадить деревья, и родить сыновей. Так что мне остались пустяки – поднять наших мальчишек, поставить их на ноги.

А я все лето была в городе. Раньше ты не разрешал мне работать летом. Раньше мы ездили на рыбалку, бродили с тобой по лесам, собирали грибы. Помнишь, как ты учил меня собирать грибы? Находил грибную полянку, пересчитывал все белые, подосиновики и всякое другое съедобное добро. А потом запускал меня, и я должна была найти все, что ты обнаружил... И мы так смеялись, когда я притащила мухомор, помнишь ? И все сколупывала с него белые пятнышки и уверяла тебя, что это очаровательная, молоденькая сыроежка. Да... Какие мы были счастливые...

Ну вот, зато теперь я имею возможность в полной мере применить свои гуманитарные знания для повышения благосостояния семьи. Все лето крутилась как белка в колесе: экскурсии в Эрмитаже, потом взяла автобусные по городу, потом еще лекции в Мраморном дворце. И частные экскурсии проводила с иностранцами. Правда, пришлось вспомнить английский. Сначала ужасно боялась, а потом – ничего, втянулась. Это по пословице: глаза боятся, а руки делают. А один итальянец просто не давал мне прохода. Таскался на экскурсии целую неделю кряду... Такой специфический тип... Вроде наших грузинских мачо времен летних отпусков в Гаграх. Все смотрел на меня бараньими глазами, говорил пошлости. Я на таком уровне общаться не умею...

Зачем я тебе об этом ? Меня очень тревожит Митя. У него навязчивая идея: выдать меня замуж. Вступил в сговор с мамой. Даже на даче женихов подыскивают. Помнишь нашего дачного бобыля, Семена Ильича? Я приезжаю на выходные, а у нас Семен Ильич сидит. В мятых тренировочных, с пузырями на коленях. В майке какой-то. Грудь торчит волосатая... Это все ерунда, конечно. Хотя и не совсем ерунда. Это же неуважение – приходить в чужой дом в таком виде, правда?А мама суетится, будто он наследный принц: «Ах, Семен Ильич помог кран починить, Семен Ильич удобрения привез». А Семен Ильич ходит по нашему участку гоголем, ус покручивает и на меня плотоядно поглядывает. Вроде как я должна немедленно за эти удобрения ему отдаться. Бр-р-р!

И мама, моя умная мама не понимает, насколько унизительно все это выглядит со стороны. Неужели неясно, что невозможно лечь в постель с мужчиной только потому, что детям нужен отец. Хотя многие женщины ради детей и не такие жертвы приносят. Наверное, я плохая мать. Но я была так счастлива с тобой, мне всегда было с тобой интересно. И я всегда хотела тебя как мужчину. Только тебя, несмотря на пятнадцать вместе прожитых лет. Помнишь наши ночи? Нашу ненасытность, неутомимость... Помнишь, как мы потом засыпали, держась за руки ?

Да, так я о Митьке. Он тоже на меня наседает: почему ты ни с кем не знакомишься? Пристает и пристает.

Ну, я тут летом попыталась познакомиться...

* * *

–        Здравствуйте, меня зовут Марина Борисовна. Мы находимся с вами в залах отдела истории культуры и искусства античного мира. Государственный Эрмитаж располагает коллекцией, насчитывающей свыше ста шести тысяч памятников культуры и искусства Древней Греции и Рима, античных колоний Северного Причерноморья и Древней Италии. Большинство из них найдено во время археологических раскопок на северном побережье Черного моря на месте античных городов-колоний Пантикапея, Нимфея, Феодосии, Херсонеса, Ольвии. Некоторые экспонаты приобретены в Италии и других странах. Пройдемте в следующий зал...

Марина шла впереди группы, затылком чувствуя пристальный взгляд черноволосого мужчины с яркими синими глазами. Лет сорок пять, весьма богемный вид. Мужчина совершенно не монтировался с группой туристов из Вологды, для которых и проводилась экскурсия.

–        ...Перед вами мраморная статуя Юпитера, выполненная в первом веке до нашей эры. Это характерный образец культовой скульптуры. Статуя была найдена в девятнадцатом веке во время раскопок античного храма в окрестностях Рима. Как вы видите, статуя поражает своими огромными размерами. Неизвестный ваятель изобразил Юпитера в виде могущественного и прекрасного человека, восседающего на троне. Возле ног верховного бога располагается его спутник – орел. В одной руке Юпитера скипетр – знак власти, в другой – фигурка богини победы Виктории...

Мужчина сверлил Марину синими глазами, чуть улыбался, мешая работать. Марина старалась не смотреть на него, выбрав в качестве «объекта донесения информации» невысокую светловолосую женщину, старательно заносившую записи в блокнот.

–        Вопросы есть? Нет? Тогда перейдем в следующий зал.

–        Прошу прощения, у меня вопрос! – низким, глуховатым голосом произнес брюнет.

–        Слушаю вас.

Марине пришлось взглянуть на него. Озорные глаза смеялись на вполне серьезном лице.

–        Кажется, статуя Юпитера была выполнена в акролитной технике?

–        Да, вы правы!

Черт, как же я забыла сказать об этом? Вслух Марина торопливо добавила:

–        Действительно, первоначально статуя была выполнена в акролитной технике. Это сочетание мрамора с позолоченным деревом. Плащ, сделанный первоначально из позолоченного дерева, не сохранился. При реставрации он был воссоздан в тонированном гипсе. Пройдемте в следующий зал.

Марина сосредоточенно рассказывала о римских скульптурных портретах, стараясь ничего не упустить и не смотреть на коварного брюнета. Тот молчал, слушал и улыбался.