Текст книги "Возмездие"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

–        Хотелось бы побыстрее свет в конце тоннеля увидеть. Да только такие праздники судьба нам редко подкидывает, – вздохнул Вячеслав.

–        Ладно, быстро только котята родятся. Вот побеседуем с господином Зыковым, глядишь, что-нибудь и забрезжит...

–        Это если он еще предстанет пред твоими ясными очами, Санечка.

Глава десятая. КОШКИ – МЫШКИ

–        Мама, завтра двадцать пятое сентября! – Митя Оленин вышел на кухню, где Марина листала исписанную аккуратным почерком тетрадь.

–        Одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года, – не отрываясь от конспекта с лекцией, откликнулась Марина. – И что?

–        Как – что? Завтра собрание родительское.

–        О, мой бог, я совершенно забыла!

–        Ничего себе! Как это? Ты что?

–        Во сколько?

–        В шесть вечера.

–        У меня в четыре – лекция.

–        Отмени.

–        Не могу! Как я ее отменю, если билеты уже проданы? И мне уже аванс выдали. Может, я не пойду? Или бабушку отправим?

–        Ну ты что?! Я же тебя предупреждал! Тебя несколько преподов хотели видеть.

–        Откуда ты знаешь?

–        Они сами список зачитывают, с кем из родителей хотят поговорить. По каждому предмету. Тебя хотят математик и физик. И химичка.

–        А в чем дело?

–        В том, что у меня проблемы по алгебре, и по физике, и по химии. И нужно поговорить с учителями. Ты что, хочешь, чтобы меня выгнали?

Митька аж покраснел от возмущения. Марина чувствовала себя виноватой. Привыкла в прежней школе на собрания не ходить, вот и забыла... Что делать? Попросить Наташку Глебову? Она этот материал знает, может, согласится заменить?

Марина бросилась к телефону. К счастью, приятельница и коллега оказалась дома.

–        Наташка, выручай, горю синим пламенем! Завтра должна читать лекцию по европейскому изобразительному искусству восемнадцатого века... – Марина объяснила ситуацию.

–        Но у меня же нет текста готового, Мариш! – попыталась отказаться Наташа.

–        У меня есть! И текст и слайды. Все готово, только прочитай! И заработаешь, и меня выручишь. А то сын меня из дома выгонит, – шепотом добавила Оленина.

–        Ладно, – рассмеялась Наталья. – А как ты мне все это передашь?

–        Завтра, в Эрмитаже.

–        Я завтра не работаю. У меня свободный день.

–        Ну тогда давай встретимся где-нибудь. Или мне к тебе подъехать?

–        Нет, это долго. У тебя туда-обратно часа два уйдет. Твои мужички за это время с голоду опухнут. Давай на Маяковской. И зайдем куда-нибудь кофе выпьем, поболтаем.

–        Отлично! – обрадовалась Марина.

–        Ну что? – Митька вырос на пороге кухни.

–        К счастью, тетя Наташа согласилась меня заменить. Но нужно встретиться, отдать текст лекции. Придется мне на пару часов отлучиться. Так что ужинай сам.

–        Не, я тебя подожду! – широко улыбался обрадованный Митька.

* * *

Они сидели в небольшой уютной кофейне. Пили кофе, курили.

–        Ну как твои архаровцы? Митька, Санька?

–        Санечка сейчас в основном у мамы живет. К школе ближе. И болеет он часто. Под присмотром бабушки идет борьба за здоровье. А Митька борется за успеваемость в своем знаменитом лицее.

–        И как успехи?

–        Переменные. Завтра узнаю в деталях.

–        Ольга Бычкова собирается увольняться, слышала?

–        Да? Почему?

–        Она же замуж выходит! Помнишь, летом такой итальяшка жирный по залам бегал? Он и к тебе клеился.

–        A-а, помню. Противный такой. Глаза плотоядные, ноги короткие, пузо на глаза лезет, а сам все наскакивает, наскакивает. И такое несет.... мама миа...

–        Ага, вот за него! Он ее в Италию забирает. Вместе с дочкой.

–        Что ж, совет да любовь, – пожала плечами Марина и, вспомнив итальянца, передернулась: – Бр-р– ры-ы!!

Женщины рассмеялись.

–        А вообще, Маришка, ты зря так. На ее месте могла быть ты. Подумаешь, пузо, глупости несет... Зато Италия! Венеция, Флоренция... За это можно все отдать...

–        Тебе так только кажется. Это в первый-второй день можно все отдать. От избытка впечатлений и эмоций. А на второй месяц захочешь все забрать и скрыться. Потому что он пошляк совершеннейший. Знаешь, что он мне говорил? Он меня увидел первый раз в жизни, я веду экскурсию. И через пять минут слышу, что его чрезвычайно волнует моя маленькая грудь. Придурок!

–        Зато вырастил бы тебе детей.

–        Да от такого мужика я бы через месяц удавилась и выросших детей уже не увидела бы. А я еще хочу на них посмотреть.

–        Ладно, он тупой пошляк, согласна. А кто умный и деликатный? Где они, ау?

–        Да уж, пустые разговоры, Наташа!

–        Девушки, вы позволите угостить вас бокалом вина? Вы, пожалуйста, не отказывайтесь. У меня сегодня, видите ли, день ангела. – За их столик сел пожилой господин приятной наружности. – Очень хочется получить подарок. Может, это мой ангел и послал мне общество столь прекрасных молодых дам? Так я могу угостить вас?

–        Спас-с-и-бо, – поощрительно откликнулась Наталья.

–        Спасибо, но мы, к сожалению, уходим, – перебила ее Марина.

–        Вот как? Очень, очень жаль! – Мужчина не сводил с Олениной глаз. – Может быть, мне удастся вас уговорить? Мы можем переместиться в другое место, более изысканное и соответствующее вашей редкостной красоте.

–        Нет, нет, спасибо! Наташа, мне домой пора, меня ребята ждут. Ты, если хочешь...

Марина поднялась, торопливо направилась к выходу. Наталья едва поспевала за подругой.

–        Мне очень жаль, что я вас напугал! – воскликнул вслед мужчина.

Они завернули за угол.

–        Давай еще по сигаретке выкурим? – Наташа достала пачку, щелкнула зажигалкой. – Ну и чего ты вскинулась, побежала, как Наташа Ростова? Этот-то чем тебе не угодил? Воспитанный, хорошо одет, никаких пошлостей не говорил.

–        Так и осталась бы с ним. Ты не торопишься, а меня дети ждут. Правда, Натусь, вернись, а? Он еще там. А то мне стыдно, что я лишила тебя развлечения.

–        Нужна я ему.

–        Он обращался к нам обеим.

–        Но смотрел только на тебя. Дура ты, Маринка! Что ты шарахаешься от всех? Что ты хранишь и для кого?

–        Наташ, позавчера был год, как Сережи не стало...

Марина затянулась.

–        Мариша, но ты-то жива! – ласково проговорила приятельница. – Что же ты себя словно замуровала? Зачем? Ради детей? Думаешь, они тебе спасибо скажут? Вырастут, женятся, уйдут в свои заботы. А ты с кем останешься? И кому вообще нужны жертвы?

–        Да я не жертвую, Наташка. И дети совсем не помеха. Митька, наоборот, очень хочет, чтобы я... папу им нашла. Я просто не могу ни с кем... Мне после Сережи никто не нужен, понимаешь? Все не то, не так и поэтому не-за-чем, – по слогам закончила Марина.

–        Ты себя настраиваешь.

–        О господи!

–        Ну я не так выразилась, извини. Но, Маринка, это же очень редко так бывает, что с первого взгляда, с первой встречи.

–        Именно так и бывает. У нас с Сережей так и было. С первого взгляда и словно ток по жилам. И потом еще две недели одна мысль: когда можно прикоснуться, дотронуться... А потом понеслось...

–        Но ведь и по-другому бывает. Это у тебя было так. А я своего Глебова три года в упор не видела. Ходит кто-то по соседству. И еще год он за мной ухаживал. Но приручил. Я теперь без него никуда.

–        А кто с мужчиной только что заигрывал? – рассмеялась Марина.

–        Ну, это как физзарядка. Не может же кошка не ловить мышей.

–        Ладно, Наташка, спасибо за слова и за то, что выручила! Я побегу! Пока!

–        Беги, беги! Только не убегай слишком далеко в поисках своего «я», – пошутила вслед Наташа.

Глава одиннадцатая. РОБИН ГУД

Утром следующего дня в кабинете Турецкого ровно в назначенное время возник невысокий, коренастый мужчина с простоватым лицом, глубоко посаженными умными глазами, в дорогом, шоколадного цвета костюме, пустой правый рукав которого был засунут в карман.

–        Здравствуйте, Михаил Владимирович. Прошу садиться.

–        Сесть, как говориться, всегда успеем, – усмехнулся Зыков.

–        Тогда присаживайтесь.

Зыков опустился на стул напротив. Турецкий установил на столе диктофон, проговорил обязательный текст об ответственности за дачу ложных показаний, упомянув соответствующие статьи УПК.

–        Ну-с, начнем. Назовите, пожалуйста, свою фамилию, имя и отчество.

–        Зыков Михаил Владимирович.

–        Ранее Буренков?

–        Да, ранее Буренков.

–        Когда вы изменили фамилию?

–        Пять лет тому назад. После женитьбы. Взял фамилию жены.

–        И вы до сих пор женаты? На той же женщине?

–        Да. Если вы подразумеваете, что я вступил в фиктивный брак, то ошибаетесь. У нас двое детей.

–        Замечательно. Скажите, Михаил Владимирович, где вы были седьмого ноября сего года?

–        Я был в своем избирательном округе. Работал с избирателями.

–        Это где?

–        В Смоленске. Это моя родина. Весь день седьмого ноября был расписан по минутам. Вот график моей работы в этот день. – Он протянул следователю листок. – Там, слева, время и место проведения мероприятия, а справа – фамилии и адреса лиц, которые могут подтвердить факт моего на них присутствия.

Турецкий взял бумагу, пробежал глазами текст.

–        Что ж, я вижу, вы подготовились к разговору.

Зыков не ответил, лишь чуть скривил губы.

–        Я, собственно, не сомневался, что у вас на этот день будет подготовлена масса свидетелей.

–        Подготовлена? Вы полагаете, что можно «подготовить» весь город?

–        Я полагаю, что столь бывалые люди, как вы, никогда не осуществляют задуманное своими руками. Для этого существуют исполнители.

–        И что? Вы нашли исполнителя?

–        Вы о чем?

–        Александр Борисович, не пытайтесь ловить блох. Понятно, что вы вызвали меня в связи с убийством Новгородского. Давайте не будем играть в прятки.

–        Давайте не будем. Вас удивляет, что я вас вызвал? Вы с погибшим Новгородским боролись за место в партийном списке, не так ли? Вы ведь хотите попасть в Думу?

–        Да, я собираюсь туда попасть. Иначе и не ввязывался бы в борьбу.

–        А зачем вам это нужно?

–        А почему мне это не нужно? Вы всем кандидатам в депутаты задаете этот вопрос в связи со смертью Новгородского?

–        Нет. К счастью, пока еще не все депутаты в парламент вышли из организованных преступных сообществ.

–        Tempore mutanter et me mutamer in illis.

Зыков насладился легким замешательством на лице Турецкого и перевел:

–        Времена меняются, и мы меняемся с ними. Если вы хотите разбираться со мной по поводу прошлого – пустая затея. Все уголовные дела в отношении меня давно закрыты. Кроме того, я достаточно много потерял в разборках девяностых, чтобы не ввязываться более в уголовщину. И достаточно много приобрел, чтобы дорожить тем, что есть. Господь меня, к счастью, вовремя вразумил, – он указал глазами на пустой рукав, – и направил. Когда человек переживает восемь покушений на свою жизнь, когда он переживает клиническую смерть и возвращается к жизни, пусть покалеченным, но в здравом уме и памяти, поверьте, это много меняет в сознании. Я человек верующий. И отвечаю за свои поступки перед своим духовником. Он мне и отец и судья.

–        Кто же ваш духовник?

–        Иеромонах Тихон из Каменецкого мужского монастыря. Это в Ленинградской области. Съездите туда, спросите братию обо мне. Там прощать и понимать грехи умеют.

–        Понятно. Не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не вознесешься, так, кажется?

–        Зря вы выбрали со мной такой тон разговора, – процедил Зыков. На щеках заходили желваки.

«Вот-вот, рассердись, милый. А то больно уж ты спокойный, робин гуд мамин».

–        Давайте ближе к делу. Я спросил вас, являлся ли Новгородский вашим соперником? И зачем вы идете в Думу?

–        Иду, чтобы людям помогать. И чтобы не таскали меня на допросы всякий раз, когда в городе кого-нибудь шлепнут. Надоело. То один министр заявляет, что восемьдесят процентов предприятий Питера контролируется мной... То другой «силовик» – что пятьдесят в Москве тоже за нами. Откуда такие цифры? Почему пятьдесят? А не сорок восемь? И кто контролирует остальные? Надоело каждый раз через суд доказывать, что ты не верблюд.

–        То есть все-таки конечная цель – депутатская неприкосновенность? – усмехнулся Турецкий.

–        Конечная цель – коммунизм, – в ответ усмехнулся Зыков. – Повторяю, не нужно со мной в таком тоне разговаривать! Вы хотите, чтобы я пригласил сюда своего адвоката? Могу пригласить. Он в коридоре ждет.

Ага, все-таки завелся!

–        Адвокатов я, Михаил Владимирович, на своем веку перевидал немало и особого трепета перед ними не испытываю. Так что не пугайте. И напрасно вы обижаетесь. Вся ваша прошлая жизнь дает мне право разговаривать с вами именно в таком тоне. Или вы полагаете, что, сменив фамилию, и жизнь всю поменяли? Переписали начисто? И нет за вами смертей? Пусть среди бандитов, и что? Тоже ведь люди. Их тоже Господь сотворил, если оперировать вашими терминами.

–        Это для вас термины. А для меня – смысл нынешней жизни. Вы слетайте в Смоленск, спросите, сколько мы с помощниками сделали для города за последние пять лет! Какую технику приобрели дня агрокомплекса! Заводы строим для переработки сельхозпродукции. Новые рабочие места появились. Число безработных в городе сокращается. Помощь оказываем детям беспризорным. Нет, этого в ваших ведомствах никто видеть не желает! Как же: бандит, он на всю жизнь бандит. Олигархи, которые все население страны ограбили, сидят себе по заграницам. Никто их за жопу не прихватывает. А когда пытаешься в своей стране жить и помогать людям – все равно клеймо на тебе: ты бандит! Хотя никто этого не доказал, между прочим. Если вы в курсе, я сидел один раз за ношение оружия. Восемь месяцев. Вот и все. И если уж начистоту, у бандитов порядка больше. Хоть и живут они по понятиям, но понятия на законах справедливости основаны. А ваши законы для чего? Чтобы народ собственный гнобить и грабить!

–        С вашим приходом в Думу ситуация, безусловно, изменится, – съязвил Турецкий.

–        Не верите... Съездите в Питер, спросите там...

–        А что там? Какое чудо вы там сотворили? Накормили всех страждущих одним хлебом и двумя рыбинами?

–        Какое? Вот в один из ведущих питерских театров приехал ваш московский режиссер. Отличный мужик. Талантище. И, как человек в высшей степени серьезный, он к новой должности подошел со всей ответственностью и решил провести ряд перемен. И что? И тут же наткнулся на очень жесткое сопротивление. И когда он мне рассказал...

–        Вы помогли ему разработать концепцию нового спектакля?

–        Нет. Я помог ему справиться с чернож... с кавказским засильем в театре. Там такое творилось... Все буфеты в театре – это кавказцы. Замдиректора – тоже. В этих буфетах днем, во время репетиций, сидят на корточках соплеменники, анашу курят. По ночам девок в царские ложи таскают. Я посоветовал режиссеру расторгнуть договор аренды с этими... кавказцами. Дал ему своего адвоката. Такой вой поднялся! Из администрации города люди забегали! Как это так: кавказцев выгоняют из русского театра! Я не шовинист, но это же немыслимо! Пришлось подключить свои связи. Выйти на руководство диаспоры, потолковать. Заплатили им неустойку какую-то. Они убрались. Так мне актеры чуть ли не руки целовали. Мы, мол, десять лет в своем театре сгорбившись ходили, слово произнести боялись. У них теперь походка изменилась! А решил я вопрос не через суд, а через сходку. Мирную, без выстрелов и поножовщины. Моего авторитета достаточно, чтобы и не такие вопросы решать. Вот я и хочу их решать. Что ж тут плохого? У меня две дочки растут. Им здесь жить. Я в Европе три года кантовался и понял, что делать нам там нечего. Нужно свою страну обустраивать.

«Прямо Александр Исаевич!» – мысленно усмехнулся Турецкий.

–        Усмехаетесь? Не верите? Что ж, зря это я... бисер мечу. Как сказано в Ветхом Завете: «Если подуешь на искру, она разгорится, если плюнешь на нее, угаснет: то и другое выходит из уст твоих». Так что валяйте, плюйте.

–        Давайте вернемся к Новгородскому.

–        А что к нему возвращаться? Его уж не вернешь. Касаемо вашего вопроса о соперничестве, это вопрос смешной. Ну какой он мне соперник, Новгородский? Кто он такой, пидор этот?

–        Я вас попрошу не выражаться!

–        Да это я так, по-медицински, извините. И что с того, что я нахожусь в конце партийного списка? Это совершенно не означает, что те лица, кто занимает в этом списке первые строки, будут украшать Думу. Они лишь вывеска.

–        А вы?

–        А я человек реальный. С реальными деньгами и возможностями. Кто блок финансирует, вы в курсе?

–        Вы?

–        В том числе. И не в последних рядах.

–        Понятно. А скажите, Михаил Владимирович, у вас есть какие-либо предположения относительно гибели Новгородского? Мне показалось, он вам не нравился?

–        Мало ли кто мне не нравится? Это мой грех. Господь заповедовал всех любить. Меня и отец Тихон укоряет... Но я с собой борюсь. Вот вы мне, к примеру, крайне неприятны, но я же с вами разговариваю, пытаюсь достучаться... А что до мотива убийства?.. Я Новгородского мало знал. Но мне думается, искать нужно в прошлом. Откуда он в Думе взялся? На место убитого депутата попал, так?

–        Да.

–        Ну вот...

Зыков замолчал, глядя на Турецкого темными глазами из-под нависших надбровных дуг.

–        Вы думаете?

–        Я ничего не думаю. Это вам думать нужно. Конечно, Зыкова легче всего подозревать – за ним прошлое. Вам, я вижу, не объяснить, что человек может в корне измениться. Но какие у меня мотивы-то? По-серьезному?

–        Так, может, просветите, у кого они есть? Вы ведь человек бывалый. Помогите следствию.

–        Я следствию не помогаю. С детства. У каждого своя работа.

–        То есть вы и здесь и там? И в прошлом, и в настоящем. И за этих, и за тех?..

–        Я за себя.

–        Понятно, Михаил Владимирович. Что ж, прошу вас не уезжать из города. Мы можем вызвать вас еще раз.

–        Вызывайте.

Зыков смерил Турецкого тяжелым взглядом глубоко посаженных глаз, поднялся.

–        Сегодня я вас более не задерживаю, – не отвел глаз Александр Борисович.

«Ишь, благородный разбойник», – с раздражением думал Турецкий, глядя на закрывшуюся дверь. Он закурил, прослушивая запись разговора, затем снял телефонную трубку.

–        Але, это архив? Танечка? Как я рад вас слышать, прелесть моя! Всем одно и то же? Ложь! Я всем разное. Клавдия Сергеевна? Она моя радость. А вы – прелесть. И вообще, кто же ревнует к Клавдии Сергеевне? Она как законная жена. А вот передавать ей этого не следует! Доносчику первый кнут, это еще Горький сказал. Да не вы горькая... Писатель Горький. Господи, вот ведь племя молодое... Вы книжки в школе читали? Интернет? Да, я безнадежно отстал от жизни. Я ведь по делу. Так и думали? Ну, вы ведь умница! Так вот, Танечка, найдите мне дело Губернаторова. Это девяносто девятый год. И справку подготовьте. Что там по материалам? Через три дня? Таня, это ни в какие ворота... Да? Совсем другое дело! Ценю ваше отношение! С меня шампанское. Жду!

«В каких сложных условиях приходится работать!» – вздохнул про себя Александр. Включил кофеварку, открыл сейф, где стояла бутылка коньяка «Д’Бержерак». В мозгу высветился где-то увиденный лозунг: «Распитие спиртных напитков в одиночестве – верный путь к алкоголизму!»

Александр закрыл сейф. Где, спрашивается, Грязнов?

Грязнова не было. Вздохнув, Турецкий раскрыл «визитницу», набрал номер.

–        Але? Игорь Николаевич! Приветствую, Турецкий. И я рад слышать. У меня к вам вопрос: кто у нас финансирует блок «Справедливость»? Мне нужны не официальные данные, а истинное положение вещей. Буду ждать звонка. Спасибо.

Игорь Николаевич Самойлович – полковник ФСБ, не был официально включен в состав следственной группы, но прежде уже работал вместе с Турецким, по другим громким делам. И не отказывал в просьбах как заместителю генпрокурора, Константину Дмитриевичу Меркулову, так и Александру Борисовичу Турецкому.

В пределах дозволенного, разумеется.

Глава двенадцатая. ЗНАКОМСТВО

Здание лицея находилось в старом центре Петербурга, рядом с бывшей церковкой, обустроенной под кинотеатр. Кинотеатр этот любила молодежь семидесятых – восьмидесятых годов, так как он был единственным местом в городе, где демонстрировали шедевры мирового киноискусства. Марина и сама не раз бывала здесь в ранней юности.

Она вошла в вестибюль лицея, рассматривая скульптуру женщины в царском облачении и огромную Доску почета, на которой значились фамилии именитых лицеистов.

С некоторым трепетом поднялась по мраморным ступеням на второй этаж, разглядывая длинную, во весь пролет лестницы фотогазету, повествующую о походе веселых, чумазых лицеистов на Алтай. Среди ребят определялся худощавый мужчина с густой щеточкой усов.

В кабинете математики мужчина с газетных фотоснимков предстал, что называется, в полный рост. Где-то сто семьдесят пять. Мы почти одного роста, прикинула Марина. Боже, какая чушь лезет в голову... Она так боялась опоздать, что пришла первой.

–        Добрый вечер! Вы чья мама? – густым баритоном спросил педагог.

–        Мити Оленина. То есть Дмитрия.

–        Марина Борисовна? – сверившись с записью в журнале, уточнил классный руководитель.

–        Да.

–        Рад познакомиться. Вы пока посмотрите тетрадь. Здесь выписаны все оценки ребят за первые два месяца. Или вот альбом мы сделали. После туристического слета. – Он передал Марине тетрадь, альбом и вышел из кабинета.

Пока Марина тихо ужасалась двойкам сына, начали подтягиваться другие родители, и вскоре собрание началось. Марина все переживала за Митины отметки и плохо слушала речь Юрия Максимовича. Что-то об общей концепции преподавания...

–        ...Короче говоря, мы относимся к лицеистам как к студентам, а не школьникам. Это означает, что каждый должен работать самостоятельно. Никаких натяжек, вытягивания неуспевающих за уши у нас нет. Мы не районная школа. Вы уже знаете, что к нам трудно поступить – ваши дети прошли жесткий отбор. Но и далеко не все поступившие заканчивают лицей. Отсев очень большой. Я не хочу пугать. Ребята, которые действительно хотят учиться, имеют шансы на успех. Это, собственно, все, что я хотел сказать. Теперь я прочту фамилии детей, с чьими родителями хотели встретиться наши педагоги. Начнем с русского языка. Дмитриев, Кологривова, Литвенчук... Пройдите, пожалуйста, в кабинет тридцать восемь. География...

Марину, помимо самого Юрия Петровича, хотела лицезреть химичка, по определению сына, «та еще крыса». К Юрию Петровичу выстроилась очередь. Марина решила начать с естественных наук. Когда она вернулась, очередь истаяла. Оленина постучала в кабинет. Юрий Максимович был один.

–        Заходите, Марина Борисовна, я вас жду.

Марина робко вошла.

–        Ну, ну, смелее! Это же не вы двойки получаете, – улыбнулся учитель.

И у Марины сразу как-то отлегло от сердца.

–        Садитесь поближе, вот так. Ну, что сказать о Мите? Он мальчик способный, но очень рассеянный. Я ему об этом еще на подготовительных курсах говорил. Один раз, на экзамене в лицей, он собрался, сумел написать контрольную. Но теперь, когда работать нужно каждый день, я вижу, что он меня не слушает! Просто витает где-то. Его очень отвлекает одна девочка из класса. Настя Мишулина. То записки ему бросает, то шепоток какой-то. Сидит за ним, все время его дергает!

Учитель явно сердился на невидимую Настю. Его голос, вначале спокойный и доброжелательный, при упоминании имени девочки поднялся до почти истерических нот.

Марина прямо-таки съежилась.

–        У нас так нельзя! У нас каждый день новый материал. Каждую неделю – контрольная работа. А у него уже три двойки!

–        Я думала – две, – упавшим голосом произнесла женщина.

–        Третью он получил сегодня. И опять его отвлекала Мишулина. Если так пойдет дальше, он не сможет написать полугодовую контрольную и будет отчислен.

–        Что же делать? – едва сдерживая слезы, прошептала Марина.

–        Вы сами не можете ему помочь?

–        Как? Я не то что математику, я арифметику не помню. Если бы был жив муж...

–        Да, да, я знаю, какое у вас горе. Очень вам соболезную. Остаться одной с двумя детьми, да еще мальчиками... И этот возраст переходный... И Митя, конечно, переживает. Безусловно, потеря отца сказывается на его состоянии. Но нужно что-то делать! Мне бы очень не хотелось терять его. Он умный мальчик. И на слете проявил себя хорошо. Ребята к нему тянутся... Постойте...

Юрий Максимович заглянул на последнюю страницу журнала.

–        А ведь мы с вами соседи! Я живу в двух остановках от вас.

–        Да? – не поняла Марина.

–        Вот что. Я вижу, что с Митей нужно позаниматься индивидуально. Объяснить заново то, что он прослушал.

–        Я сама хотела попросить вас, Юрий Максимович! Только постеснялась. Как хорошо, что вы сами предложили... Сколько это будет стоить?

–        Перестаньте! Откуда у вас эти деньги? – поморщился учитель. – Кроме того, Митя теперь мой ученик и я за него отвечаю.

–        Но... Я же не могу просто так...

–        Хорошо. Обедом старого холостяка накормите?

–        Конечно! – просияла Марина.

–        Вот и отлично. И давайте не откладывать дело в долгий ящик. Времени остается мало.

–        Я хоть завтра...

–        Завтра я сам занят, а вот послезавтра, часов в шесть... Как?

–        Замечательно! – воскликнула Марина.

–        Но предупредите его: если он не перестанет отвлекаться на уроках на Мишулину, моя помощь исключается!

И опять что-то злобное мелькнуло в его лице.

Марина поспешно отвела глаза, чтобы отогнать неприятное впечатление.

Весь вечер следующего дня Марина носилась по магазинам. Нужно было приготовить настоящий, хороший обед. Сами они привыкли питаться согласно девизу: главное, чтобы было первое! Так было заведено в доме родителей. Если есть суп – значит, есть обед. На второе можно обойтись сосисками, сардельками, полуфабрикатными котлетами. Но Митиного педагога, «старого холостяка» (господи, да какой же он старый? От силы полтинник!), его нужно было накормить по высшему разряду. А то еще передумает с Митькой заниматься...

Марина купила грудинку для борща, капусту, свеклу, перец, помидоры, чеснок, зелень – все как положено. Картофель, лук и морковь в доме есть всегда. Так, на второе – куриное филе. Если приготовить его в кляре, со специями – это очень вкусно! В качестве гарнира – рис. Марина умела готовить его рассыпчатым, как для плова. И закуски. Они с детьми очень любили корейскую кухню, и Марина купила корейской спаржи и рыбы. Долго стояла возле винного отдела. Покупать вино к ужину или нет? Решила не покупать. Все-таки он по делу придет. Купила сок, минералку, хороший чай и кофе, несколько видов печенья и конфет. Да, еще фрукты. И не бананы, которые теперь дешевле картошки, словно растут в каждом огороде, а виноград и груши.

Кажется, все. Кошелек изрядно отощал, но дело того стоит! Будем считать это инвестициями в Митькино образование, утешала себя Марина. Как дотянуть до следующей получки? Вопрос, конечно, интересный. Ладно, займу у Наташки.

И вот на плите тихо побулькивает бульон, на сковородке тушатся овощи для борща. Марина помешивает их лопаткой и думает свою думу.

Вчера после собрания она устроила сыну выволочку по поводу Насти Мишулиной. Митька таращил глаза, божился, что ничего такого... Ну, спросит она у него иногда что-нибудь... Так что же, не отвечать? Записки? Господи, всего одна! И то про контрольную по географии. Потому что он, Митя, по географии первый ученик в классе! Могли бы гордиться, мамаша!

–        Ты не в гуманитарной гимназии, среди барышень с бантиками. Когда исправишь алгебру, тогда и буду гордиться, – отрезала Марина.

Но известие о том, что Юрий Максимович придет к ним домой, ошеломило Митьку. Он изо всех старался быть хорошим. То и дело выскакивал на кухню и спрашивал, не нужно ли помочь.

–        Ты алгебру учи! Вот твоя помощь!

–        Ма, пусть и Санька завтра придет. Во-первых, я соскучился. Во-вторых, столько еды вкусной! И потом, пусть Юрий Максимович на него посмотрит. Ему ведь через два года тоже нужно будет к нам поступать!

–        Саня придет. Это я и без тебя продумала. А ты о чем думаешь? Ты об алгебре думаешь или где? Прав твой Максимыч: ты все в облаках, в эмпиреях! Вместо того чтобы разобраться хоть в чем-нибудь самостоятельно, показать, что ты умеешь работать...

–        Все, все, мамаша! Не бухтите! Иду разбираться с интегралами!

Ровно в шесть часов в пятницу в дверь позвонили. Митька ринулся открывать.

–        Здравствуйте, Юрий Максимович!

От того, с каким щенячьим восторгом смотрел сын на учителя, у Марины сжалось сердце. Только что на шею не бросился. Вот она, безотцовщина, в полный рост. Эх, был бы жив Сережа...

–        Привет, двоечник! Здравствуйте, Марина Борисовна! – улыбнулся учитель. – Ну, куда можно куртку повесить?

–        Сюда, пожалуйста. Вы голодны? Может быть, сначала пообедаем?

–        Нет. Я из дома. И вообще – первым делом самолеты!

Когда он улыбался, его лицо из строгого и чуть надменного становилось молодым, даже мальчишеским.

–        А когда подавать обед?

–        Господи, что вы зациклились на обеде? Я ведь на нем и не настаиваю, – рассмеялся учитель.

–        Как это? Нет уж, нет уж, – испугалась Марина.

–        Ну хорошо. Через полтора часа. Годится?

–        Годится! – улыбнулась Марина.

Она отварила рис, поджарила филе, накрыла на стол. Заварила себе кофе и вышла на лоджию с чашкой и сигаретой. Из окна Митькиной комнаты доносился баритон Юрия Максимовича и ломающийся, хриплый голос сына.

«Надо же, как Митька к нему бросился!» – снова вспомнила Марина. Она впервые пожалела, что не пошла работать в школу. Конечно, от них с ума сойти можно. Но и такой чистой, беззаветной любовью могут одарить только дети. Ну, еще животные.

Окно отворилось, высунулась голова сына.

–        Ма, ты куришь?

–        Да. Что, мешаю? – испугалась Марина.

–        Нет. Юрий Максимович тоже курит. Можно, он присоединится?

–        Конечно!

Марина сдернула фартук, поправила очки. На лоджию вышел Юрий Максимович.

–        Я ему задачу дал. Пусть решает, – сказал он, прикуривая. – Запахи у вас на кухне умопомрачительные!

–        Ну как он? – как о тяжелобольном спросила Марина, не реагируя на комплимент.

–        Да нормально! Я же говорю, башка у него хорошая. Если бы на уроках не отвлекался...