Текст книги "Опасное хобби"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц)

14

Пятница, 14 июля, конец дня

– Ну, значит, так. Мне позвонила Шурочка, – кивнул Грязнов на Романову, – и сообщила, что есть нужда применить мои способности…

– Предысторию можешь не излагать, я уже сама все Сане рассказала: о двух звонках Константиниди, о нем конкретно. Особенности характера можно пока тоже не затрагивать, их обсудим отдельно.

– Тем лучше, – согласился Грязнов. – Меньше болтать буду. Итак, позвонил я ему, дайте вспомнить, да, без нескольких минут девять было. Начало было странным. Ты мне сказала, Шурочка, что он знает и ждет звонка, а меня он долго расспрашивал, кто я и зачем он мне, стало быть, нужен. Словом, пришлось объясняться, что все как раз наоборот. Дошло. Из чего, извини, Саня, но я вынужден сразу сделать вывод, что старик был либо чем-то сильно взволнован, причем повод для этого у него появился буквально накануне моего звонка, либо просто давно уже из ума выжил. Идем дальше. Я сказал, что должен встретиться с ним, оговорить условия работы, подписать соответствующий юридический документ, ну, в общем, все, как положено по закону. Но его, по-моему, больше волновала другая проблема, то есть не варианты спасения дочери, а сумма, в которую это спасение ему обойдется. Как бы последние свои, понимаете, копейки старик выкладывал мне. Соответственно вопрос: нельзя ли обойтись меньшими силами, чтоб, так сказать, подешевле… Ей-богу, братцы, очень мне все это странным показалось. И если бы не личная Шурочкина рекомендация, бросил бы я, честное слово, трубку, предварительно послав этого старпера подальше… Езды от меня до Арбата, сами знаете, около тридцати минут. Приехал, поднялся на лифте, позвонил в дверь. Долго никто не отвечал и не открывал. Позже, когда он мне открыл, для чего мне пришлось раскрыть удостоверение и держать его перед запертой дверью, я понял, что сооружение это сейфовое со своими секретами и ни фомкой, ни нашими наборами с ходу его не возьмешь. А смотровые глазки у него в углах заделаны, по перископному способу – остроумно, во всяком случае, хороший мастер придумал. Я такого еще не встречал. Сектор обзора большой. Ладно. В кабинете его я показал наши расценки, заполнил бланки договора, один, как положено, ему оставил. Не нашли при обыске?

– Нет, – качнул головой Турецкий. – Мы там пока очень многого не нашли. Ты извини, Вячеслав, попутно одна маленькая деталь: когда проходил к нему в кабинет, да и в нем самом, не обратил внимания – на стенах много было пустых мест? Ну тех, что остаются, когда снимают картины или вынимают из рам полотна?

– Я очень даже обратил внимание, к твоему сведению. Больше скажу, такого разора, который только что увидел, не было. Стены у него сплошь, впритык, увешаны были картинами, и все разных размеров. Меня еще удивила эта мозаика. В музеях ведь их располагают поодаль друг от друга, чтоб внимание не отвлекали. Так я понимаю?

– Так, только это не главное. Художники, к примеру, в своих мастерских, я видел, вешают все подряд, как в магазине. Значит, явных дырок на стенах ты не заметил?

– Нет. Иду дальше. Стал он меня очень подробно информировать о происшествии. Главная его мысль такова: похищение организовал с целью выманить у него миллион долларов собственный зять – Вадим Борисович Богданов. Моя задача, как объяснил старик – то есть Георгий Георгиевич Константиниди, хватит его уже стариком называть, он теперь у нас покойник, – проследить за этим Вадимом. Где, когда, кому и как он будет передавать чемоданчик с деньгами. Константиниди был почему-то уверен, что, передав деньги, немедленно получит дочь. Никаких иных криминальных исходов в расчет не принимал. Значит, моя роль, по сути, сводилась лишь к слежке и, скажем так, обеспечению безопасного обмена денег на женщину и возвращение ее домой. Плюс сведения, в чьих руках окажутся деньги. Я прикинул и решил, что нас вдвоем с Володькой Акимовым должно вполне хватить на эту операцию. Подсчитал расходы на бензин и прочее, суммировал и вывел один миллион рублей на круг за два дня плотной работы. Он сразу согласился и оплатил пятьдесят процентов, аванс. Все. Уходя, я слышал, как бухали на двери его запоры.

– Кроме него, в доме никого не было? – поинтересовалась Шурочка. – Домашней работницы там или еще кого? Как полагаешь, мог бы кто-нибудь тайком, скажем, от него спрятаться в этой квартире, а когда ты ушел, выйти и расправиться с ним?

– Сколько угодно. Там, если помните, не один стенной шкаф. Квартира-то старая, наверняка и кладовки всякие темные имеются. Вон у меня на Парковой хоть и не такая уж старинная, как тут, а все равно есть места, где впору в прятки играть. Да вы ж знаете. Ну, словом, братцы мои, мог бы я, конечно, с него и меньше взять, но какая-то интуиция подсказала, что жук он, тот еще жучара, сам кого хочешь объегорит. И не стал жалеть. Акимова я послал к дому Богданова, на Комсомольский проспект. Кстати, Саня, они живут напротив тебя, в том доме, где телевизоры продают, знаешь? Володя поднялся, позвонил вдверь, никто не ответил. Спустился, сел > машину и стал ждать. Я остался дежурить возле дома Константиниди. Богданов появился в Старокошошенном ровно без четверти час. Десять минут второго вышел с большой такой черной. папкой, сел в «Жигули», номер там записан, – Грязнов кивнул на свой бардачок. – Поехал в Переделкино. Дача принадлежит некоему Баю Виталию Александровичу. Биографию обсудим тоже потом, есть немало более чем любопытного. Имеются и некоторые странности. Но всему своя очередь. Богданова пустили во двор, меня, естественно, никто туда не приглашал. Визит длился тридцать семь минут. После этого Богданов помчался в Москву. Честно говоря, у меня было подозрение, что он немного выпил, потому что держался за рулем чересчур уверенно. Хотя ничего нигде не нарушил. Следующий визит – Китайский проезд, Министерство культуры. Тут я дал маху, потерял его, но через двадцать минут снова встретил на выходе. Дальше маршрут был такой: квартира на Комсомольском, где я передал его Акимову, супермаркет на Тверской, где, по словам Володьки, он сделал закупки для явной вечеринки на двоих, и поехал по Москве, как показалось Акимову, без всякой цели. Не знаю, на чем прокололся Володька, но Богданов в районе Садового кольца, точнее на Смоленской, заметил хвост. И довольно резво стал уходить. Вышел на Минское. Володька связался со мной, и я сказал ему, что у Богданова есть дача в Перхушкове. Появилась даже мысль, что дочка-то Константиниди никуда не увезена, а сидит себе преспокойно на собственной даче, вместе с муженьком морочит папаше голову, а сейчас они, провернув удачную операцию, будут праздновать свою победу. Вот и вся, понимаешь, разгадка. В общем, встретились мы с Акимовым возле этой дачи, и оказалось, что все – пустышка. Обвел он нас обоих буквально вокруг пальца. Вернулись в Москву: я – к Константиниди, но его телефон не отвечал. Акимов – на Комсомольский, хотя там Богданов вряд ли появился бы. Да, кстати, забыл сказать, что, уходя из дома, по словам Акимова, он положил в машину большой чемодан и черную сумку, какие через плечо носят. Это тоже сбило: я решил, что он какие-то вещи на дачу перевозит. Короче, потеряли мы его вполовине пятого вечера. И больше нигде его следов не обнаружили. Есть, конечно, некоторые версии, но тут сидят более опытные специалисты по этой части, – Грязнов подмигнул Турецкому, – и я не хочу пока забивать вам мозги своими домыслами. И последнее. Теперь считаю необходимым выстроить временной график и наложить его на план Москвы. Прикинуть время проездов и прочего. Разработать этого Бая, разработать Министерство культуры, наконец более тщательно опросить соседей в доме Константиниди и старушек-детишек во дворе. Но свою миссию готов сложить, поскольку мой работодатель приказал долго жить.

– Ну этот вопрос мы еще обсудим, – безапелляционно заявила Романова. – А ты молодец, уложился точно. Давай паркуйся и поднимайся ко мне. Пойдем, Саня.

15

Бай позвонил ей ближе к концу рабочего дня.

– Ну, не хочешь доложить, что и как? – задал вопрос, не представляясь, поскольку считал, что Алевтина обязана его вообще узнавать по голосу.

Она и узнала. Но ответила так же отвлеченно:

– Можешь конкретнее?

– Давай конкретнее, – терпеливо и добродушно сказал он. – Как там наш мальчишечка?

– Я повторяю вопрос. – Алевтина постаралась спрятать раздражение. – Что именно тебя интересует? Улетел ли он? Да, к сожалению. И я сама провела его через таможню. Видела, как взлетел самолет. Днем звонила в «Аэрофлот», там подтвердили: в Будапешт рейс прибыл по расписанию. Что еще?

– Не злись, Алька, – усмехнулся Бай. – Тебе и раньше не шло. Ты тогда на ведьму бывала похожа. Значит, никаких сложностей у него не было? Как же так упустили-то мы его? Улетел, значит…

– Как слышал, – сухо ответила она, уязвленная нелепым напоминанием об их давней связи. – Но ответь мне, пожалуйста, зачем тебе-то все это нужно? Твоя собственная роль какова? Или это твоя очередная великая тайна?

– Да какая там тайна! – почти с раздражением пробурчал Бай. – Просто предупредить тебя хотел, чтобы ты всякий компромат – личного характера, если таковой после него остался, – быстренько ликвиднула. Появилось у меня, понимаешь, серьезное такое подозрение, что наш мальчишечка оказался побойчее, чем я рассчитывал… Да, впрочем, это я его так, по старой памяти, а вообще-то какой же он мальчишечка, если пятый десяток» наметился… Кстати, а как он по мужской-то части оказался, ничего? – В голосе Виталия зазвучали подлые, ехидные нотки.

– Вполне! – резко ответила Алевтина. – Иным «мальчишечкам» подобные возможности и не снились. Ты, к примеру, даже в лучшие свои годы и близко не был способен на такое. Еще есть вопросы?

– Есть, не торопись, – будто собираясь посмаковать какую-то очередную скабрезность, продолжил Бай. – Ты мне вот что скажи, он с собой ничего такого заметного не прихватил? Сверток какой-нибудь, планшет, рулончик, а? Ну деньги – понятное дело…

– А в чем вопрос? – внутренне напряглась Алевтина.

– Вопрос-то?.. – не спешил с ответом Бай. – Да в том, понимаешь ли, что, похоже, пришил страстный наш мальчишечка тестюшку своего. Вот такая рисуется пока картинка, Аленька…

– То есть что значит – пришил?! – вопрос-то она задала, но вдруг почувствовала, как ледяной волной окатило спину. Значит, она всю ночь любила убийцу?! Но как же так? Он же не мог ей врать до такой степени! Она бы интуитивно почувствовала… Нет, тут какой-то страшный обман, ложь… Что он несет, этот подонок, просьбы которого она, к великому своему сожалению, вынуждена выполнять?

– Самым натуральным образом, – печально продолжал Бай. – Я нынче к старичку, памятуя нашу с ним договоренность, собрался, чтобы обсудить кое-какие будущие варианты. А заодно и проверить, отдал ли мальчишечка ему тот миллион, который я вчера заплатил за три холстинки. Подъезжаем мы с Андрюшей моим к Староконюшенному, а там, мама моя родная, весь тебе МУР на променад вышел. Я Андрюшу послал поглядеть-послушать, о чем народ толкует. Сам, понимаешь, не пошел, заметный я больно. Короче, вернулся Андрюша и докладывает– грека твоего нынче кокнули. И коллекцию его грабанули. А теперь за дело, видимо, всерьез взялись, раз даже «важняка» из Генпрокуратуры прислали.

– Быть того не может! – твердо заявила вдруг Алевтина. – Он со вчерашнего дня до самого отлета практически все время был со мной. А для убийства время нужно.

– Да ведь он и у меня тоже был. Уехал, если не ошибаюсь, где-то между двумя и тремя часами, я что-то не помню точно. Ну а дальше разве я знаю, где он был? А до приезда ко мне? Я со стариком утром разговаривал. Вот теперь считай сама. В десять мы с греком поговорили, договорились о цене и прочем. Он хотел сам картинки свои привезти, просил, чтоб я машину прислал за ним. А я подумал, зачем мне Андрюшу гонять, когда у грека зять на колесах. А он мне говорит, что они поссорились и что он Вадима прогнал. Я в ответ: а вы помиритесь, дурное дело – не хитрое. В общем, вроде уговорил его, нашел он Вадима, холстинки ему передал, и тот поехал. Уехал Вадим от меня, я вспомню потом точнее, кажется, без чего-то три. А вы с ним вкотором часу встретились? Вспоминай, Алька! Это теперь очень важно. Надо знать буквально все по минутам. Я не исключаю, что сыщики не сегодня завтра и на меня, да и на тебя выйдут.

– Господи, а я-то им с какого бока припека?

– Не говори, Алька, они найдут, если им надо… Если пороются поглубже, а среди них имеются настоящие мастера на сей счет, могут и тот злосчастный кредит припомнить, и командировку эту последнюю к делу пришпилить…

– Постой-ка, друг любезный! – сухо перебила его Алевтина. – Не показалось ли мне, что ты меня шантажировать собираешься?

– Да что ты, Бог с тобой! – заторопился Бай, видимо поняв, что переборщил. – Я заостряю для того, чтобы заранее быть готовым к неожиданным вопросам, даже, извини, самого интимного свойства. Ты ж помнишь, что я сам, лично, ходатайствовал, причем официально, о выделении его фирме кредита на тридцать миллиардов рубчиков? Так какой же с моей стороны шантаж? Ты думай, что говоришь…

– Ну то-то, – остыла Алевтина. – Однако я никак не могу понять, почему ты упорно говоришь о нем как об убийце? Это что, уже доказано? У тебя свидетели имеются, что это он своей рукой застрелил тестя? Или это все твои дурацкие домыслы?

– Ах ты, Алька, чистая душа… – глубоко вздохнул Бай. – Да в том все и дело, что я только сегодня понял, что не вернется он! Неужели и тебе это не понятно? Жену его похитили рэкетиры, потребовали выкуп миллион долларов. Старый Георгий, чтоб набрать денег, и вынужден был мне продать несколько своих холстинок. А тут зятек, вместо того чтобы всячески участвовать в спасении собственной жены, чтоб хоть чем-то помочь тестю, вдруг срочно вылетает в загранкомандировку. Тебе самой не кажется это странным? Да еще присовокупи сюда миллион долларов, который я передал ему, по сути, для выкупа и который он, скорее всего, не отдал, затем мертвого тестя, ограбленную квартиру. Какие можно сделать выводы? Не хочешь слушать моих доводов, думай, в конце концов, сама. Тебе тоже есть о чем подумать. Так, значит, ничего похожего на холсты он не вывозил с собой? Ты ж понимаешь теперь, почему я спрашиваю? С чем же он тогда поехал-то, черт возьми! И кто старика ограбил?

Известие о жене Вадима едва не подкосило Алевтину. Она вздрогнула и почувствовала, как пол качнулся у нее под ногами и стул, на котором она сидела, понесло по наклонной плоскости в угол, и сейчас ее просто размажет по налетающей стене… Она едва удержала трубку в руках.

– А откуда… ты знаешь… про жену? – с трудом выдавила из себя.

– Ну надо же! Да ведь он сам мне вчера рассказывал. А я, войдя в их семейные трудности, так сказать, даже торговаться не стал, хотя мог бы. Что старый Георгий запросил, то и дал… Видишь, оказывается-то впустую! Тю-тю денежки!.. Постой-ка, это что же получается, Алька? Ты, выходит, ничего не знала! А он, значит, и тебя… Ну дела!.. А ты, часом, уж не втюрилась ли в него? На старости-то лет, а? Ну, мать, ты меня не перестаешь удивлять, честное слово! Да-а… Но как он тебя обманул, не понимаю. Ты же баба тертая, мудрая, неужели не почуяла запаха крови на его пальцах?

Бред какой-то! Алевтина словно попала в полосу густого и плотного тумана, когда ничего не видишь даже на расстоянии вытянутой руки и чувствуешь себя абсолютно беспомощным. Бывало с ней в жизни подобное, но тогда все-таки хоть как-то проглядывались неясные перспективы, а сейчас – мутная непробиваемая стена. Неужели с ней случилось именно то, на что так бестактно указал Бай? Подкралось незаметно, вне трезвого ее самоконтроля… А может быть, просто на миг ощутила она в его объятьях возможность спасения от одиночества, неустойчивого, временного, как спасительный глоток воздуха для утопающего… Нет, она не заметила ничего из того, о чем говорил Бай, – ни смятения, ни страха разоблачения, ни тщательно скрываемого преступного какого-нибудь замысла. Он сегодня ночью хоть, возможно, и не до изнанки раскрылся перед Алевтиной, но был искренним несомненно. Или она вообще уже не женщина. Поэтому все сказанное Баем может быть либо злой ложью, имеющей далеко идущие цели, либо подтверждением того, что Вадим действительно гениальный актер. Третьего не дано.

Однако что же Баю нужно от нее? О чем он все время говорит, говорит… Господи, уши вянут от бесконечных слов!..

– … и поэтому, – услышала она конец фразы, – нам с тобой придется срочно выработать единую линию. Чтоб уже не сбиваться, понятно?

– Да понятно, – нервно и зло отозвалась она.

– Ну слава Богу, откликнулась наконец, а то я думал, что ты уже в полной прострации. Нельзя так, Алька, держи себя в руках… Ладно, – вздохнул он, – я тебе все сказал, теперь остается ждать развития событий. Ты, если что, звони сразу, не стесняйся. Пока.

– Пока.

Она вдруг почувствовала себя глубоко и горько обиженной девочкой, будто какой-то негодяй взял да и посмеялся над ее тайной, наивной, первой детской любовью. До слез обидно… Главное, она не понимала – за что. Сердце Алевтины готово было от безмерной жалости к себе разорваться на части, а пальцы, грудь, живот, коленки продолжали жить ощущением его близости, и губы еще горели от последнего поцелуя… Нет, так с ума можно сойти, решила Алевтина и поняла, что сейчас бросит к черту все дела, сядет за руль Димкиной машины, примчится домой и напьется до такой степени, чтобы полностью отключить сознание. А иначе она может натворить такое, о чем потом будет очень жалеть. «Але-или»… Вот же сукин сын!

16

Соединив теперь все им известное, следователи смогли худо-бедно выстроить первоначальную версию.

Итак, у Константиниди похитили дочь и потребовали в качестве выкупа миллион долларов. Знали, у кого могла быть подобная сумма. Значит, народ неслучайный, возможно, следует копать в ближнем окружении коллекционера.

Зятя Константиниди Вадима Богданова при похищении жены выкинули из машины, избили, о чем он вскоре доложил тестю, однако в милицию по поводу случившегося сообщать не стал.

Константиниди нанял частного детектива (по совету Романовой), чтобы вернуть дочь и выяснить, не обман ли это со стороны зятя. Миллион Константиниди обещал собрать на следующий день, то есть сегодня, пятнадцатого июля. Подозрения Константиниди подтвердила и его дочь, с которой он имел разговор, организованный похитителями по его требованию (об этом он сам сообщил Грязнову).

Выкуп должен был доставить – и это было категорическим требованием похитителей – только Вадим Богданов. Причины не объяснялись. Сложность положения Константиниди усугублялась тем, что он, крупно поссорившись с зятем, выгнал его из дома.

В день убийства, время которого примерно известно, зять был замечен в следующих пунктах: выходящим из дома Константиниди, на даче в Переделкине у некоего Бая – тоже коллекционера и торговца картинами, в Министерстве культуры, в супермаркете на Тверской. След был утерян по пути на дачу в Перхушково (последнее является просто предположением, поскольку преследуемый исчез в районе Баковки). Дальнейшее местопребывание Богданова неизвестно.

Итог: Константиниди убит. Возможно, смерть наступила от очень сильного удара – старика швырнули на стоявшие в углу часы в тяжелом дубовом футляре. От удара они упали и разбились. Время остановки часов – тринадцать тридцать две.

Дочь Константиниди – Лариса Георгиевна – не найдена. Отмечено, если это не случайное совпадение, появление во дворе дома в Староконюшенном красного «мерседеса» с армянином за рулем. Вот, пожалуй, пока и все. Вроде и много фактов, а зацепиться с ходу не за что.

План ближайших расследований наметили следующий.

Поскольку договор с частным детективным агентством существует и задание, принятое им на себя, пока не выполнено, поиск в этом направлении нужно продолжать, ибо остались живы дочь и зять покойного, заинтересованные в расследовании. С ними, вероятно, и будет произведен окончательный расчет.

В случае необходимости Романова по линии МУРа подключит свои силы.

Турецкий же, как руководитель оперативно-следственной бригады, в которую включаются оперативники МУРа, занимается своим прямым делом – поиском убийцы. Все предельно ясно. Кроме одного.

Если, по первой версии, старика убил его зять, то как получается, что вышел он из дома десять минут второго, а часы в доме упали и, разбившись, остановились только двадцать две минуты спустя? Может быть, убийц было двое? Один ушел, а второй остался? Значит, отсюда задача номер один: обыскать все имеющиеся в доме шкафы и кладовки на предмет нахождения следов.

Следующий шаг – Бай. Затем – Министерство культуры. Александр Борисович посмотрел на своих давних друзей и коллег долгим и безнадежным взглядом, всем своим видом показывая, что большой радости от этого нового следственного дела он не испытывает, и сказал с глубочайшим вздохом, который мог бы расстроить даже самого Господа Бога:

– Ну что там у вас имеется? Все отдавайте, я поеду сейчас к себе, и не трожьте меня до завтрашнего утра…

– Я, между прочим, не исключаю, что в квартире Константиниди сегодня может раздаться еще не один телефонный звонок. Правильно ли мы делаем, – обратился Грязнов к своим товарищам, – что просто опечатываем квартиру?

– Согласен, – кивнул Турецкий. – Шурочка, там же и твои ребята, я бы вообще засаду оставил, да еще все необходимые фиксаторы на телефон поставил. Слава прав, на всякий случай. Как я понимаю, пока квартиру Богданова мы вскрывать не можем: достаточных оснований нет. Даже для предъявления обвинения Богданову улик недостаточно. А начать нам нужно будет с самого Георгия Георгиевича Константиниди. Вот этим я сейчас, братцы мои, и займусь.

Романова хоть и бравая начальница, но, помня, что она все-таки женщина и ничто женское не должно быть ей чуждо, чтобы как-то подсластить пилюлю, полученную с ее легкой руки Турецким, напоследок поинтересовалась здоровьем его жены и дочери, которые, по обычаю, лето проводили на Рижском взморье, у одной из Иркиных теток. Понимая вежливость вопроса, Турецкий столь же мягко ответил, что все здоровы, чего и прочим желают. На том обмен любезностями и закончился. Можно было разъезжаться по своим точкам.

Прощаясь, Грязнов вдруг сказал Турецкому:

– Есть у меня одна мыслишка по поводу этого Бая, но ты пока не забивай себе голову. Выход на него имеется, по-моему, вполне достойный. Ладно, потом. Кланяться велела Нинка.

– И ей от меня… сам понимаешь. Как у вас с ней, порядок?

– Что ты! В ежовых рукавицах держит. Никогда за собой такого послушания не наблюдал.

– Молодец, значит. Ну, звони, против твоего звонка я ничего не имею.

…Пока Турецкий добирался до дома, успел выстроить в голове несколько цепочек из известных на данный момент фактов, но ни к каким утешительным выводам пока не пришел. Так и должно было быть – с возрастом начинаешь во всем сомневаться. А стукнуло уже тридцать семь, пушкинский возраст… Это раньше, когда почти тринадцать лет назад пришел стажером следователя в Мосгорпрокуратуру, под крылышко Кости Меркулова, можно было, имея лишь самый мизер фактов, выдвигать версию за версией – одну краше и изящней другой. Теперь другое дело. Всего хватает, кажется, а версий – нетути… Какая жалость, что я уже немолод, чуть было не запел в голос Саша. А сегодня – пятница. И дома, естественно, жрать нечего, потому что уже забыл, как утром дал себе задание «не забыть» заехать в кулинарию на Комсомольском и купить еды сразу на два дня. Чтобы лежать на диване и читать. И отвлекаться лишь на завтрак, обед и ужин. Но задание себе было дано еще задолго до «радостного» звонка Шурочки и до печально-задумчивого Костиного взгляда, прощавшегося со своей идеей совместной поездки с Турецким на дачу, куда он обещал вытащить «крестника» дочки Лидочки. Давно обещал, но в последний раз – твердо. О чем с сожалением и объявил Сане после того, как дал указание немедленно возбудить дело и принять к производству материалы по расследованию убийства коллекционера.

Задумавшись, Турецкий, разумеется, свернул не там и выскочил на набережную, не доезжая до кулинарии. И раз уж такое случилось, он решил поставить машину возле дома и пешком, чтоб заодно мозги проветрить, прошвырнуться в ближайший «красный» магазин и взять чего-нибудь легкого на ужин. Суббота и воскресенье, судя по всему, из отдыха выпадают.

Пока шел, пока стоял в коротких очередях, главным образом в кассы, материализовалась лишь одна малюсенькая находка, которая могла бы стать и доказательством вины Вадима Богданова, но и точно таким же доказательством его невиновности. Стрелки часов. Он же мог, уходя, просто крутануть их пальцем на двадцать минут вперед и тем самым создать себе видимость алиби. Но чтобы крутануть, надо подойти – не по воздуху же он летал в квартире. Значит, должны быть следы, микрочастицы – на его ботинках, на битом стекле, на ворсе ковра, обязательно должны остаться. А для этого, как минимум, нужна его обувь, нужен осмотр квартиры Богданова и, в первую очередь, вызванные на допрос либо он, либо его жена. Никуда от этого не уйдешь. Кольцо замкнулось…

Турецкий набрал себе необходимый минимум, который обошелся ему в абсолютный максимум – приходилось экономить, поскольку семья в Прибалтике если и понимала слово «экономия», то как-то по-европейски. «Чтоб ребенок не мог иметь?!» – всплескивала костлявыми ладонями Иркина тетка, а он должен был чувствовать себя скупым рыцарем, который сидит у себя в Москве на мешках с купюрами и нарочно морит голодом несчастную семью. Черт бы побрал всех этих бывших советских, которые в одночасье усвоили не только совершенно противоположную идеологию, но и европейский, с их точки зрения, стиль поведения… Саша в сто первый раз дал себе слово больше к Иркиным родственницам – ни ногой. Они считают, видимо, что старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры России и ближайший друг заместителя генерального прокурора должен быть сказочно богат – ведь одних взяток, чтоб кого-то упечь, а кого-то спасти от каторги, можно набрать столько, что простому смертному и не приснится! Что? Не берет? Ну это вы расскажите кому-нибудь другому!

Готовя уже дома традиционное холостяцкое блюдо – омлет с тертым сыром, Турецкий вспомнил о своем разговоре с Меркуловым. Когда ж это было-то? Да всего полтора часа назад.,

Шурочка Романова однажды уже имела дело с Константиниди. Тогда успели чуть ли не в последнюю минуту предотвратить ограбление его коллекции. Она знала о старике кое-что любопытное, о чем и рассказала во время их «сидения» в ее кабинете. Дед-то, оказывается, в свое время в НКВД трудился на благо Родины. Там и следует его концы искать. Хоть и давно все это было, но просто так никто, конечно, его досье не отдаст в прокуратуру. Вероятно, дела были связаны с послевоенными репарациями в Германии, а там, известно, до сих пор тайна на тайне. Пришлось повздыхать перед Костей.

Меркулов тоже понимал, в какую клоаку лезет, но другого-то выхода все равно не оставалось. Печка нужна для исполнении танца. Словом, поприкидывал Костя так и эдак и отправился лично к генеральному. Авось поймет и походатайствует. Вернулся не без надежды. Генеральный обещал сделать соответствующий запрос, предварительно переговорив с председателями Службы внешней разведки и Федеральной службы контрразведки. Чтоб, не дай Бог, никто не был обойден вниманием. Тонкое дело нынешняя политика. Генеральный – это он для Меркулова, Турецкого и прочей прокурорской братии что-то собой представляет. А для того же, к слову, какого-нибудь думского депутата – тряпка, чтоб ноги вытирать. Черт знает что такое! Ну, в общем, как понял Саша, в понедельник-вторник дело может сдвинуться. И на том спасибо. Так следствие и пойдет – ни шатко ни валко. Правда, найдутся радетели, бомбить запросами начнут, но мы ж тоже теперь умные: вы – запрос, мы – ответ, вы – опять, мы – снова. Вы нас прессой по кумполу. А нам плевать, а мы вразвалочку… Это раньше за пренебрежение в течение двух недель могли и голову снять, а теперь плюрализм и демократия: ждитя… вам ответють… может быть.

От вкусного омлета Турецкого оторвал продолжительный телефонный звонок. Ну зачем? Просил ведь оставить в покое!

Снял трубку и услышал голос Грязнова:

– Ты, кажется, был не против моего звонка? Привет еще раз. Мне вдруг показалось, Саня, что сидишь ты в одиночестве, глотаешь осточертевший тебе омлет и на все корки кроешь службу. Не так?

– В десятку, старик…

– Поэтому есть предложение, только не говори сразу нет. Подумай.

– Если ехать к тебе – не согласен.

– Ехать не надо. Триста шагов пешком.

– Это что за адрес такой непонятный?

– Объясняю. После нашего разговора с матерью-начальницей осталось у меня, честно скажу, какое-то большое внутреннее неудовольствие. Будто, как в старые добрые времена, когда мог без зазрения совести лепить направо и налево любые глупости, отделываясь выговорешками. Понимаешь меня? А сейчас-то кто ж мне скажет, кроме меня самого? В общем, направил я на Комсомольский к Богданову Вову своего Акимова. Он с колесами, как устроиться, учить не надо Ну сделал и сделал. Сижу, а все равно нехорошо. Интуитивно, понимаешь, неудобство ощущаю. Вот прямо с кем хочешь об заклад готов биться, что навестят нынче квартиру А ну как не один, а несколько? Вова что, справится? Справится, конечно, но какой кровью? Вот потому и решил позвонить тебе. Я сейчас туда выезжаю. Если есть желание, подойди через часок к «Радиотоварам», я тебя там встречу На всякий случай, чтоб от меня не зависеть, «макарова» прихвати, мало ли… Но это Саня, если у тебя и вправду появится желание кое о чем поболтать. Кстати Нинка тут таких котлет нажарила! Приказывает» тебе лично пяток прихватить, а то ты на своих омлетах цирроз печени схлопочешь. Ну так как, взять котлеты?

– Искуситель! Ладно, бери. Все равно, чую с вами мне уже не заснуть