Текст книги "Опасное хобби"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 35 страниц)

30

Воскресенье, 16 июля, ранний вечер

И кабинет свой показал Бай, и обширную столовую, и спальню на втором этаже, и иные, так называемые гостевые, комнаты. Друзья навещают, остаются – кто баньку принять. кто просто побродить при луне по дорожкам, помнящим шаги Бориса Леонидыча Пастернака или короткие нетрезвые пробежки Саши Фадеева. Да вот и храм Божий, а при нем знаменитое кладбище. А иной раз можно и живого классика встретить, из коих одни – старинные дачи перестраивают, другие– кур разводят, прости Господи. И все это доброжелательной скороговоркой: не поймешь, в шутку ли, всерьез?

И всюду, по всему дому, во всех его помещениях – картины. Большие, маленькие, некоторые – совсем крохотные, но вставленные в широкие и глубокие рамы: будто маленькие окошки в совсем непохожий, несуетный мир. Попутно назывались имена – русские и иностранные. Турецкий ахал со сдержанным восторгом, что ясно указывало на то, что на самом деле эти имена тупому следователю ничего не говорили, а ахает он исключительно из приличия и желания продемонстрировать свой более высокий интеллектуальный уровень – тип поведения людей амбициозных и, в сущности, ограниченных. Это Бая успокаивало, точнее, давало возможность упиваться собой и далее. Он уже верил, что поражал простака, и это было очень даже на руку Турецкому.

Наконец экскурсия закончилась, уселись в креслах на веранде. Помощник, как Бай представил Андрея – Саша без труда его вычислил: у Карины оказался меткий глаз, – принес ледяного боржоми, высокие хрустальные бокалы, открыл и наполнил хрусталь благодатной, ударившей в нос шипучкой. Чудо, восторг! Турецкий не сдерживал эмоций, что приводило Бая в восторг: черт его в конце концов, может, еще пронесет?..

Но настал момент, когда хочешь или не хочешь, однако надо переходить к сути: какая же тебя все-таки принесла-то нелегкая? Вопрос, конечно, прозвучал много мягче и тактичнее, но, даже поставленный в самой благожелательной форме, он как бы вернул Турецкого на землю и превратил снова из восторженного почитателя в туповатого чинушу.

– Да вот-с… – тянул он начало, не зная, как половчее задать нехорошие и такие неуместные после всего показанного вопросы.

Видит Бог, Бай охотно пришел бы на помощь, чтобы упростить обстановку, если бы знал, о чем пойдет речь…

Несколько раз специально подчеркнув, что он попросту, без протокола, едва ли не в приватном, как говорится, порядке, Турецкий наконец вроде бы нашел подходящую интонацию. И перво-наперво поинтересовался, в каких отношениях Бай с неким Богдановым. Турецкий даже для верности заглянул в свою записную книжку – не ошибся ли с фамилией.

Бай немедленно сказал, что ответит с удовольствием, но хотелось бы знать, в какой связи вопрос., э-э?..

Приняв достаточно важный вид, Турецкий сообщил, что вопрос стоит в связи с предполагаемым преступлением, в котором, по мнению следствия, может быть замешан Богданов. Бай сделал такие большие глаза, что и дурак поверил бы ему. «Поверил» и Турецкий. Признавая, что разговор доверительный, он изложил версию покушения на убийство – при этих словах Бай словно насторожился, – в совершении которого и подозревался Богданов. Параллельно с этим делом расследуется и дело о захвате заложницы, коей является дочь Константиниди, одновременно состоящая в браке с упомянутым Богдановым. Возможно, следствие располагало бы совсем иными фактами, если бы Богданов был налицо. Однако он отсутствует, и следствие не располагает никакими данными о его местонахождении. Вот эдакий пассаж! Кушайте на здоровье…

Закончив речь, Турецкий с интересом уставился на Бая. Но тот не понимал или делал вид, что не понимает, чего от него-то хотят такие «умные» следователи?

И тут Турецкий «раскрылся» полностью. Полагая, что он не откроет большого секрета, следователь сообщил, что еще в четверг, то есть в день покушения – Саша сознательно не говорил «убийства», – Константиниди сообщил о вымогателях в МУР, после чего за Богдановым, которого тесть подозревал в связях с рэкетирами, была установлена слежка. Она, в частности, привела сюда, на дачу Бая, а затем в ряд других, известных следствию мест. А потом – Турецкий досадливо крякнул и почесал за ухом – след был утерян. И снова Саша с любопытством уставился на Бая.

– А-а… – догадался тот наконец. – Так вот, собственно, в чем дело! А я-то уж подумал Бог знает что… Понимаю. Ну что ж, как говорится, баш на баш: вы – мне, а я, прошу заметить, с удовольствием, – вам. И при этом, если пожелаете, повторю под протокол, как вы изволите выражаться. Итак…

И он стал рассказывать, как утром позвонил ему Георгий Георгиевич, рассказал о своей беде и, памятуя об интересе Бая к ряду имевшихся в коллекции полотен, предложил их купить – тут Виталий Александрович открыто улыбнулся – всего лишь… за один миллион долларов. Турецкий лишь икнул. Однако Бай, понимая состояние старика, когда в беде не то что красоту продашь, но собственную душу заложишь во спасение дитя родного, принял предложение и пообещал немедленно собрать необходимые деньги. Что поделаешь!.. – развел он руками. Так вот Вадим, собственно, за тем и приезжал, чтобы привезти полотна. Это Эдуард Мане и парочка Сезаннов. Художники французские, а потому такие дорогие. Впрочем, ведь Александр Борисович видел их и несомненно обратил внимание на качество работы? Как же! – солидно покачал головой Турецкий. Дело в том, что не видел он ни Мане, ни Сезаннов, забыл просто Виталий Александрович. В конце-то концов, может же однажды и ученый человек ошибиться…

– И за эти, извините, картинки цельный – ура! – миллион долларов? – не поверил Турецкий.

– Как видите, – с обреченной улыбкой развел руками Бай. – У нас, ненормальных коллекционеров, еще и похлеще бывает. Расскажу как-нибудь при случае, – пообещал он.

– Да-да, – с радостью принял предложение Турецкий.

– Да вот, пожалуй, и все. Отдал мне картинки, получил взамен коричневый такой кейс с долларами, сел в машину и уехал. А мне, грешным делом, и в голову-то не стукнуло, что он мог так тестя дорогого обмануть!.. Ай-я-яй, беда-то какая! А с Ларисочкой как же?

– Ею другая оперативно-следственная группа занимается. Нашли, разумеется, – солидно откашлялся Турецкий. – Не совсем гладко прошло, но… можно сказать, скоро следствие завершится. То есть дело передадут в суд.

– А как здоровье дражайшего?.. – спросил наконец Бай.

«Сказать – нет? – быстро прикидывал Турецкий, с удивлением, которое можно было бы при желании истолковать двояко, глядя на Бая. – Совру – узнает, потеряет доверие. Правда – лучше. Вернее, его реакция на правду…»

– Да разве ж я вам не сказал?

– Вы сказали «покушение»…

– Ну да, покушение на убийство. Которое состоялось. И завершилось. То есть человек в настоящее время мертв.

«Господи, какую дурь я несу!»

Бай, кажется, не знал, то ли ему состроить с ходу горестную мину, то ли расхохотаться над словами этого милого идиота. Решил, видимо, выразить сочувствие. Но процесс-то все же успел запечатлеться на его выразительном лице. Дождался Турецкий: все-то Бай прекрасно знал. Но выбило его из колеи слово «покушение». А ну как не состоялось? Вот отчего и ерзал.

– Погиб, стало быть… – Бай низко наклонил лицо, якобы переживая, но скорее пряча его от гостя. Наконец ему удалось «пережить» свое горе. Даже блеснуло что-то подозрительно в уголках его глаз. Молодец, артист! – Ну так, простите, чем еще могу оказать содействие правосудию?

– А лично вам ничего не известно о дальнейших планах этого Богданова? – разыгрывая мудрого сыщика, в упор спросил Турецкий.

– Да ведь как вам теперь и сказать-то?

– Правду! – так же сурово потребовал следователь.

– Ну правду, так правду… – тяжело вздохнул Бай. – Извольте, многоуважаемый Александр Борисович.

И он посвятил Турецкого в существо дела с тридцатимиллиардным займом, который сам же и помог пробить Богданову через Министерство культуры. Ах, если бы знать заранее, каков подлец-то окажется! И помогала в этом деле Кисота Алевтина Филимоновна – милейшая женщина. И ей-то теперь каково! Ведь, поди, сбежал, мерзавец!

– Почему вы уверены, что он сбежал за границу? – сухо поинтересовался Турецкий.

– А если бежать, то куда же? У него, кажется, в Будапешт командировка была. Из Министерства культуры. По поводу лакокрасочных дел. Да и миллион долларов в кейсе – тоже чего-то значит!

Очень жалел Бай о своем потерянном миллионе. Хоть и не его он уже был, а покойного старика.

В это время Андрей снова наполнил бокалы минералкой, и Турецкий, сделав вид, что у него проснулась наконец совесть и пора бы честь знать, простецки обернулся к помощнику Бая:

– Простите, молодой человек, уточните, сколько сейчас времени? – и задрал манжету своей куртки. – Черт знает что! Врут немилосердно. А ведь дорогие! Семьдесят тысяч отдал как одну копеечку.

Но Андрей лишь виновато развел руками:

– Не ношу, извините. Не привык.

Вмешался Бай. Вынув из кармана брюк роскошный брегет, щелкнул крышкой и, слушая мелодичный перезвон, сказал:

– Семь без четверти. А что вы так рано?

– Извините, – упрямо поднялся Турецкий. – И так злоупотребил вашим вниманием. Премного благодарен. Не сочтите за труд при необходимости подъехать в нашу контору. Не сегодня, разумеется, а когда предельная надобность возникнет. Не затруднит?

– Да что вы! – расплылся в благожелательстве Бай. – К вам – с превеликим удовольствием. А то, может?..

– Нет, нет! Да и машина что-то барахлит…

– Андрюша, взгляни, сделай милость! – И Турецкому: – Он у меня, знаете ли, на все руки мастер. И швец, и жнец…

«А при нужде – и удавка. Крепенькие ручки-то, крабы…» – отметил их Саша, глядя, как Андрей двумя пальцами удалял пробки с бутылок.

Помощник поднялся на веранду буквально через пять минут, вернул ключи от машины, сказал:

– Движок троил, я вам свечку заменил, – и протянул старую. – Выкиньте.

– А это где? – серьезно спросил Турецкий. Дело в том, что на въезде в Переделкино Саша специально останавливался и заменял хорошую свечу на эту старую вонючку, которая его при необходимости выручала: не идет машина, хоть ты тресни.

Бай проводил машину Турецкого до ворот, помахал рукой и закрыл их. Вышедшему на крыльцо помощнику сказал:

– С завтрашнего дня организуй своих молодцов, чтоб за этим мужиком был постоянный и неусыпный контроль. Глаз не спускайте. Похоже – дурак. И дай нам, Боже, такого судию… Но вдруг я ошибаюсь? А найдете вы его для начала в Генеральной прокуратуре. Машину запомнил?

– Все сделал как положено.

– Ну и ладушки… Значит, не потеряете.

31

Пока Турецкий мог сделать для себя один, но вполне весомый вывод: Бай знал об убийстве. Как и от кого – другой вопрос. Но он определенно знал. Как был уверен и в том, что старик именно убит, отчего и вызвало у него тревогу слово «покушение»: а вдруг ошибка произошла? Все остальное – сопутствующее.

Почему он так легко и довольно пространно выдал столько информации о Богданове? Видимо, понимает, что если прокуратура станет копаться, то их связи непременно откроются. А тогда как же так – незнакомы? Очень даже хорошо знакомы. Вот и повиниться пришлось – в невольном вроде бы пособничестве преступнику. Бай ведь ни разу не назвал Вадима преступником, но всей своей логикой подводил к этому. И занимался самобичеванием, зная, что за это ему все равно ничего не будет. Психология опытного преступника: повиниться в малом, чтобы скрыть крупное. Но не предвзятость ли это? Вопрос, как говорится, конечно, интересный…

А ответит нам на него вот эта самая машина, резво бегущая со вставленной новой свечой. Интересно какой? Поди, бошевскую не пожалел. Да и откуда у такого великого человека могут быть отечественные свечи?.. А еще чего нам вставили? Завтра узнаем, когда в машину залезут специалисты… Но вообще-то это был бы очень рискованный ход со стороны Бая. Неужели он поверил-таки? Да, получается, и на старуху бывает проруха: дурак следователь, неумеха водитель – явный же перебор. Хотя как посмотреть…

Следующий вопрос: что это были за Мане и Сезанны? Надо будет у Лени Кругликова, спеца по этой части, спросить. В музее на Волхонке проконсультироваться. Ведь ценность-то общенациональная, как недавно говорили. И про-давать-покупать как-то… Хотя черт их уже знает, что сейчас можно, а чего нельзя. Законы писаны, а не исполняются. Но если эти «картинки», как называет их Бай, да и цена за себя говорит, действительно представляют огромную государственную ценность, как же Бай собирается их продавать?.. А почему именно продавать? Сам станет любоваться на них. Интересно бы при случае взглянуть на три полотна, стоящие миллион долларов. Мог же он не называть этих художников, а, к примеру, десяток других – менее значительных? Мог. Но не назвал. Вывод? Кто-то еще знает об этой сделке. Кто? Разумеется, Богданов. Его, правда, нет. Но мы же можем его когда-нибудь поймать. А не случилось ли уже так, что Вадима Богданова вообще нет в живых? – пронзила вдруг Турецкого неожиданная мысль, до того простая и естественная, что он даже свернул к обочине и остановился.

«Надо пройти всю цепочку, проследить весь его день, только тогда можно делать окончательные выводы…»

Старик ограблен. Украдены все полотна. Или почти все. Но об этом теперь знает лишь единственный человек – Лариса. Она может сказать, что было и чего теперь нет. У старика наверняка был каталог. Где он теперь? Надо искать документы, всякие списки-расписки. Эти психи – народ дотошный. Стоп! Было сказано слово «расписка»? Не в этом ли скрывается секрет, главная причина того, что Бай не мог соврать насчет Мане и Сезаннов? Надо проверить. И вообще давно пора тебе, Александр Борисович, быть в Москве, на Фрунзенской своей набережной, где через сорок минут будут тебя ждать гонцы от Никиты.

А почему этот Андрей часов не носит? Как же он время-то узнает? Любопытная деталь, и потому Турецкий запомнил ее: вдруг когда-нибудь пригодится. И старую свою свечу, отданную Андреем, на ладони подержал и в карман сунул.

Времени до встречи оставалось уже немного, и Турецкий решил не подниматься к себе, а подождать у подъезда, в машине, и угадать гонца. Но угадывать, оказалось, не было нужды. Вскоре во двор въехал обычный милицейский «уазик», из которого выскочил парень в камуфляжной форме с пакетом в руке. Турецкий выбрался из машины и пошел ему навстречу.

– Привет! От Емельяненко?

– Вы Турецкий? Документ, пожалуйста. – И, прочитав удостоверение, вернул его и протянул пакет. – Товарищ полковник сказал, что с этими документами вы можете поступать по своему усмотрению.

– Передай Никите Семеновичу мою признательность. До свиданья.

Парень вскинул ладонь к пятнистой кепке и побежал к «уазику». А Саша сел в машину и на сиденье сбоку раскинул веером полтора десятка хороших фотографий. Да-а… Для неопытного взгляда – практически все как бы на одно лицо: черные, заросшие, горбоносые. Дьявол их разберет. Саша вздохнул, понимая всю бессмысленность своего предприятия, но ведь ничего другого и не оставалось. И поэтому он выехал со двора, решив тем самым для себя и еще одну, прямо скажем, немаловажную проблему: где оставлять на ночь автомобиль. Здесь, значит – обнаружить свой адрес, которого Бай может пока и не знать. А если в машине что-то вмонтировано этим умельцем Андреем, – «жучок»-то наверняка, но мог и на «таблетку» расстараться, – и где-то далеко позади за Турецким кто-то следовал. В этом случае отыскать автомобиль, а следовательно, и его владельца для мастера своего дела труда не составит. Но ведь провела же Славкина машина ночь у соседей – и ничего. Будем надеяться, и с этой неприятностей не случится…

Восемь часов – в июле не вечер. Компанию игроков Саша обнаружил на прежнем месте. «Козлы» стучали «костями». Увидев Турецкого, вроде бы даже обрадовались разнообразию. Быстро освободили середину стола, и Саша аккуратно, будто игральные карты, разложил пятнадцать фотографий. Рукой показал: прошу!

Сперва мужики рассматривали их, не прикасаясь, затем стали по одной брать в руки, передавать друг другу. Только Василий Васильевич заметно скучал.

– Ну так что? – спросил наконец Саша, когда любопытство игроков было удовлетворено.

– Это не те, – лениво сказал служащий РЭУ.

– Точно?

– Ага. У одного из моих нос был так, – Василий Васильевич словно погрозил себе кулаком, – как у боксера – сплющенный. А енти все горбатые. А у другого – залысины, аж вон туды, – он ткнул себя пальцем чуть не в макушку.

«Молодец, – подумал Турецкий. – Вот и фотороботы…»

– А еще у обоих шеи небритые, а бород, как у ентих, нет.

– Хорош у вас глаз, – похвалил Турецкий, и его похвала понравилась.

– Это точно, – подхватил сосед. – У Васи – ватерпас. Плотничает ведь он.

– Ну а росту они какого? – продолжил Турецкий.

– Росту-то? – Плотник встал и как бы прикинул на себе. – Да поболе мене будут. О! – он сделал характерный жест, вероятно, у всех русских мужиков обозначающий лишь одно: бутылку, – Сантиметров двадцать. На сто восемьдесят, стало, потянут

– Ну, Вася! – восхитился все тот же сосед. – Тебе в сыщиках только и работать!

– А то!

– Ладно, мужики, спасибо вам, помогли, – Саша сгреб фотографии в конверт и поднялся, – И еще одна просьба, если позволите.

– Валяй, начальник, – разрешил польщенный Вася.

– Машину тут до утра могу свою оставить?

– А она у те не кричит?

– Нет, – засмеялся Турецкий, – спокойно спит.

– Ну и нехай себе спит, приглядим, если что. Бывай!

Все. Кончились дела. Оставались одни сплошные приятности. Но беседа с Баем так вымотала, что уже не хотелось решительно никаких удовольствий. Даже более или менее утонченных. Домой хотелось. В раскаленную и непроветренную квартиру. К пустому холодильнику и безмолвному телефону.

Чай еще есть. И сахар. Для легкого ужина вполне достаточно. К тому же и обед еще не переварился. Но какую-нибудь булочку купить, конечно, можно. Однако лучше парочку бутылок холодного пива. Решено.

Саша привычно сделал круг, заметая следы, потом быстрым шагом прошел через соседний двор, оглядываясь, нет ли хвоста. На выходе в киоске взял две бутылки «Баварии» – гулять так гулять, – и буквально вбежал в свой двор и подъезд. Чисто. Никого.

Дома было хорошо, потому что это был дом.

Саша швырнул куртку, прошел в комнату, включил телевизор и, рухнув на свой диван, пробкой о пробку открыл одну бутылку и тут же сунул горлышко, обросшее душистой горьковатой пеной, в рот. Вспомнил, как ловко, двумя пальцами, срывал пробки Андрей. Лихой мужичок… Интересно, что ж он все-таки поставил?..

Вопрос: ехать в гости или нет – не стоял. А звать «девушку» к себе в гости, на что она бы мгновенно согласилась, не хотел. Просто здесь был его дом, и этим все сказано. Мужик, как утверждает народный фольклор, ходит на сторону. А сейчас «идти» не хотелось. Помимо всего прочего, такой поход заставлял бы его брать на себя новые обязательства, которых, оказывается, уже и так набралось немало.

Карина, конечно, обидится, но, может быть, и поймет. Славке позвонить? Он ведь ждет результата. И Костя тоже ждет. Но с Костей проще: завтра утром и так предстоит подробный доклад. И если все ему выложить сейчас, то что же он завтра станет делать? О чем думать? Или предоставить начальству ночь для размышлений? Нет, сказать, что все в порядке, надо, а то не заснет.

Саша допил пиво и пошел к телефону.

Раздались длинные гудки, а затем, как сам собой разумеющийся, вопрос:

– Ну?

Улыбнувшись, Саша сказал:

– Я дома, все в порядке. Подробности письмом. Головорезов не признали.

– Понял, – спокойно сказал Меркулов. – Молодец. Отдыхай.

И повесил трубку. Тоже молодец.

Грязнов был многословнее. Выслушав чуть более подробный доклад приятеля, он сказал, что информация интересная и надо подумать.

– Подумай, – предложил Турецкий. – Вся ночь впереди. Гости вам не надоели?

Вопрос был, конечно, так себе, слишком уж прозрачный. Даже Грязнов с ходу уловил его смысл.

– Ты в размышлениях?

– Как тебе сказать?..

– Она еще днем уехала.

– Надеюсь, довольная?

– А сам как думаешь?

– Женщина, старик, загадка. Особенно красивая.

– Где вычитал?

– Один – один! – засмеялся Саша.

– Значит, квиты. Черкни где-нибудь: девять – два – один, семьдесят пять – семнадцать. Вдруг понадобится.

– Спасибо, ты настоящий друг, как сказал бы Константин Дмитриевич Меркулов.

– Не стоит благодарности. Спокойной ночи.

– Погоди! Ты звонил по поводу мадам?

– Ее перевезли, она уже может разговаривать. Но порядки там жесткие, и я буду в отделении ровно в десять.

– Вот теперь и вам с Ниной Галактионовной спокойной ночи. И моя глубокая признательность.

Саша снова завалился на диван, скинув ботинки и брюки. Рубашка давно висела на спинке стула. Надо бы ее в корзину – воротник серый от грязи. Так ведь и не напасешься!..

Допив вторую бутылку, он снова пошел к телефону. Пока валялся и бездумно пробовал следить за какой-то хреновиной на экране телевизора, вдруг совершенно отчетливо, буквально до осязания, увидел рядом с собой великолепное тело Карины. Ну вот, уже и глюки пошли. Первая мысль: а почему бы и нет? И сразу, как отрезвление, – надо срочно позвонить.

Но набрал он номер вовсе не Карины, которая наверняка в данную минуту гипнотизировала телефонный аппарат, а дежурного по МУРу. Турецкий официально представился, он был уверен, что и дежурный его знает. Спросил, есть ли что-нибудь по делу Ованесова. Дежурный сразу понял, о чем речь, и сказал:

– Срочно позвоните Романовой.

Вот так! А тут, понимаешь, глюки…

Шурочка была более кратка, чем обычно:

– Сегодня днем, Сашка, из краснопресненского изолятора сбежал Погосов. Обстоятельства выясняются. Не знаю уже, каким местом они там думают! А, шоб воны все!.. Ладно, отдыхай. Завтра начнется нервотрепка…

Тревожно сжалось сердце у Турецкого. Действительно, начинается… Чем же это грозит? Будут жестко и быстро убирать свидетелей… А почему Костя промолчал? Он что, разве не знал? Или Шурочка пожалела его, не сказала? Вряд ли… Это он меня жалел, понял наконец Саша, потому и был так сдержан. Ай да начальник! Но слово было уже сказано, и никуда от правды не денешься.

А вот Славка действительно пусть поспит ночь спокойно. Турецкий решил сообщить ему плохую новость утром, когда тот позавтракает и соберется ехать к Ларисе Георгиевне Богдановой.

И еще одна мысль почему-то понравилась Саше. Ах, дать бы сейчас власть Никите, он бы им всем, этим умникам, такой шмон навел, что до конца своих дней помнили бы.

Но ведь ушел Погосов. Правая рука Гурама. Вот у кого могут быть и необнаруженные финансы, и оставшиеся на свободе боевики.