Текст книги "Опасное хобби"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 35 страниц)

46

Вторник, 18 июля, утро

Турецкого это устраивало по нескольким причинам. Значит, для начала Романова хотела понаблюдать за допросом Бая из соседнего кабинета. В него обычно приглашались потерпевшие или очевидцы тяжких преступлений, которые по разным причинам, а чаще всего из страха перед преступниками, не хотели, чтобы те видели их.

Кроме того, в зданиях Петровки, 38, все необходимые службы под боком, далеко посылать гонцов не надо.

Весь на нервах прошедший день и бессонная, полная волнений и страха ночь, похоже, сломили Бая. Он и внешне выглядел растерянным, испуганным и покорным. Самое подходящее время придавить его уже как следует и заставить дать правдивые показания по делу об убийстве Константиниди.

К приезду Турецкого Леня Крутликов успел основательно проработать общую тетрадь Константиниди, оставленную для него Сашей у Романовой. И теперь он делал необходимые выписки для предстоящего допроса. Окончательно сформулировал свои вопросы к Баю и Турецкий. Долго он размышлял над ними прошедшей ночью. Словом, все было готово для вполне конкретного, весьма обстоятельного допроса подозреваемого. Соблюдены были и все необходимые формальности: Бай расписался об уголовной ответственности за дачу ложных показаний и за отказ от дачи показаний, предусмотренной статьями 181 и 182 УК. Выполняя эти формальности, следователи хотели показать Баю, лицу не-судимому и не бывавшему еще под следствием, что дружеские домашние беседы и треп в автомобиле кончились, настала суровая проза жизни. Хочешь не хочешь, а поневоле задумаешься.

Но Бай прекрасно знал все эти штучки-дрючки и, изображая полную свою покорность и истовое желание помочь следствию, – ведь обещал же выложить на стол следователя чистосердечное признание! – ждал лишь одного: хитрых следственных ходов и подвохов. Ибо, пока машина везла его в МУР, он тоже основательно продумал свою линию поведения.

Он уже понял, что даже при тщательном обыске в его доме эти сыщики смогут обнаружить в его доме три-четыре, максимум пять «картинок» из коллекции Константиниди, которые этот старый хрен не мог пометить в своем каталоге как проданные. Понял также, увидев пухлую, растрепанную общую тетрадь, что это и есть та искомая, но найденная, увы, не им стариковская драгоценность. Так вот для того немногого, что будет обнаружено при обыске, объяснение последует самое достоверное: принес все это и продал ему Вадим. Как он их взял? Это Бая не интересовало. Может, у них на то особая договоренность со стариком была, а может, тесть хотел таким образом Димку перед его женой, а впоследствии и всем светом, опозорить, скомпрометировать. А живой пример тому – Дега, хранившийся у Ларисы, а вовсе не у старого Константиниди. И уж это обстоятельство не может не подтвердить сама Лариса Георгиевна, черт побери! Все же остальное, что принес Андрюша, ох как далеко! Если еще не пересекло, то не сегодня завтра пересечет границу благословенного государства, упакованное в дипломатический багаж советника по культуре милой сердцу, но недоступной пока для Бая Швейцарии. Так что зря стараются господа хитроумные следователи! Если и есть грех на Виталии Александровиче, то лишь один: поверил плохому человеку. Да вот еще и купленные на свои кровные «картинки» перепродать в частные собрания хотел. Что ж делать, виноват, грех попутал! Казните… Деньги-то, между прочим, свои платил, не краденые. Во всем мире Бая знают как человека серьезного и верного своему слову. Жулики такими не бывают.

Нечем, конечно, крыть следствию по делу Вадима Богданова. По сути, нет ни единого свидетеля. Или соучастника. Вот поймайте, допросите, получите изобличающие показания, тогда и шейте криминал, а пока… А пока?

– Я надеюсь, – спросил в один из перерывов в допросе, когда всем по просьбе Турецкого принесли по стакану чая, – вы не засунете меня в какую-нибудь Бутырку? Или я все-таки представляю для государства большую социальную опасность?

– Думаю, – усмехался Турецкий, – отпустим под подписку о невыезде с постоянного места жительства…

– Да ради Бога! – почти взмолился Бай. – Любую готов вам дать подпись. Сами подумайте, ну куда мне теперь драпать-то? Да и не с чем. И взятки, как известно, не возвращаются, особенно в валюте, – заметил он так, будто рассказал веселый анекдот.

– Ну, поди, не последних-то денег лишились, а, Виталий Александрович? – подмигнул ему по-свойски Турецкий.

– Упаси Боже, тогда уж вовсе останется лечь да ноги протянуть. А жить еще хочется.

– Красиво, – добавил Турецкий и посмотрел на Кругликова, который прихлебывал горячий чай, – а то горло уже село, – и с непонятным удивлением наблюдал за легким трепом между двумя как бы совсем близкими людьми.

– А что? – Бай широко развел руками. – Разве человек не для того создан? Если без политики. Помните тот известный в свое время короткометражный фильм насчет самогонщиков? Один говорит: жить хорошо! А другой поправляет, заметьте: а хорошо жить – еще лучше. Не помню дословно. Это ведь в каждом заложено. И не надо меня уверять, что человек мечтает с рождения работать на химическом заводе, чтобы прокормиться и дать дуба к тридцати годам.

– Понятное дело, – согласился Турецкий, – только давайте вернемся к Беленькому. Вот я читаю: родился в шестидесятом, в восемнадцать лет получил свой первый срок по статье сто третьей за умышленное убийство. Отсидел, вышел. Ни в каком Афгане никогда не был… – Бай лишь развел руками, демонстрируя, как он разочарован, а Турецкий продолжил: – В восемьдесят девятом снова судимость, уже по сто второй за умышленное убийство во второй раз. После пяти лет отсидки – побег из колонии строгого режима. И еще любопытная деталь: в той же колонии отбывал свой срок помощник Гурама Ованесова – Мкртыч Погосов, но это лишь одно из его имен. Вам не представляется странным такое нечастое совпадение – два приятеля-помощника, оба матерые уголовники и служат, как вы уверяете, у приличных людей. Впрочем, считать Ованесова приличным как-то… неприлично, по-моему. А вы, помню, обмолвились, что знакомы с ним и чуть ли не он вам посоветовал взять к себе Беленького?

– Я это говорил? – почти испугался Бай. «Думал, да. Но говорить?!»

– Может, я ошибся? Или не так вас понял?..

– Ну конечно! Я ведь и виделся-то с этим преступным типом, я имею в виду Ованесова, может, раз всего, да и то в толпе.

– Еще одна интересная деталь: лицо убитого Беленького не было похоже на его прежнее. Как утверждает комплексная медико-криминалистическая экспертиза, около двух лет назад ему была сделана пластическая операция. А вот пальчики – эти никуда не делись. По их отпечаткам и опознали: он, родимый. Ясно излагаю? Так кто ж ему операцию делал?

– Но он же сказал, что это результат Афгана. Шрамы всякие… Потом зажили. Я не интересовался особо.

– И наконец, еще загадка. Обувь, снятая с ног убитого Андрея Беленького, прошла криминалистическую экспертизу, и на подошвах ботинок обнаружены следы порезов, а также микрочастицы того самого стекла, которое было разбито этими ботинками в кабинете Константинйди, когда старый коллекционер и был убит. Ему шею, извините, свернули. Ну как пробку с бутылки, двумя, пальцами…

Турецкий в упор уставился на Бая, но тот и ухом не повел: вот же выдержка! А он думал, что уже раздавили мерзавца…

– А я-то здесь при чем? – пожал жирными плечами Бай. – Вы только не подумайте, ради Бога, что я хочу свалить что-то на покойника, но я и в самом деле ничего не знал и не знаю. Ведь это вы, Александр Борисович, сообщили мне об убийстве Георгия Георгиевича. Теперь говорите такие страшные вещи, что мой помощник… Я готов верить и вам, и вашим умным экспертам. Конечно, все, что вы говорите, чудовищно, и в моей голове просто не укладывается, но чем же я теперь могу помочь… э-э, следствию? Что знал – рассказал. Я открыт! Вы сами видели: вот – я, вот – мой дом. Смотрите! Спрашивайте!

– Именно это мы и собираемся сделать. Займитесь каталогом, Леонид Сергеевич, а я выйду на минутку.

…Турецкий зашел в кабинет Романовой. На ее молчаливый вопрос ответил отрицательным покачиванием головы.

– Поглядела я на него, Сашка, и поняла: ох, крепкий орешек! Умен, хитер. Наверняка организатор убийства, но… Ни тебе свидетелей, ни следов рук и ног, ни ворованного. Нет улик!

Ну что-то мы все равно найдем…

– Так он же заявил: приносил Богданов. Значит, нам нужен Богданов. Я разговаривала недавно с Костей, он предложил тебе сегодня же связаться с Интерполом, с нашим Виктором Мыльниковым. Гарный хлопец. Лет на пятьдесят, – улыбнулась она. – Там тебе и Богданов, и пропавшие картины. Те, что уже могли там у них, за бугром, оказаться. Я ему звонила, он сегодня на месте, будет тебя ждать.

– Ну, мать-начальница! – восхитился Саша. – Скажи, что б я без тебя делал?

– Ладно, Сашок… – Шурочка была явно польщена. – Ты только домой к себе не торопись.

– А что? Еще что-нибудь? – Турецкий уже забыл о своем взорванном автомобиле. Ну как и не было его. Относился к нему и прежде без всякого почтения: транспорт и транспорт. А теперь, значит, придется какое-то время на служебке гонять. Или в троллейбусе. Не приучил он себя почему-то подъезжать к подъезду дома на служебной черной «Волге». Может, в этом и минус, кто знает…

– Не без этого, – вздохнула Шурочка. – Там четыре этажа спешно выселили.

– И дом взорвали? – ужаснулся Турецкий.

– Пока до этого не дошло. Но могли… Не весь, конечно, дом… Ты скажи, помойные ведра возле дверей оставляешь?

– Да вы что! И мусоропровод есть, и бачки на дворе – для пустых бутылок.

– Вот и я про то. А оперативнички наши говенные поглядели, понюхали, в дверь потыркали и уйти хотели: все в порядке. Нашелся один специалист, Синцов, знаю я его, на ведро с мусором обратил внимание. А там, Сашка, такая бомба, шо на них на всех да еще на пару этажей в придачу хватило бы. Во, милок, как ты задел эту сволоту! И ведь нашли где-то адрес! И машину заминировали-то, но, как я понимаю, па всякий случай, для страховки. Квартирной двери на все про все за глаза хватило бы. Так тот Синцов до утра просидел с ведром проклятым, пока обезвредил. Привезли это хозяйство сюда, нашел криминалист, умница. Знаешь, чьи пальчики?

– На ведре или на бомбе? – решил рискнуть Турецкий. Уж очень хотелось!

– Ну… давай на бомбе? – с удивлением спросила Романова.

– Беленького.

– Молодец.

– А на ведре – Погосова. Или чьи-то неизвестные пока.

– Откуда знал? Сказали уже?

– Угадал, Шурочка. Вернее, Загадал сейчас: если удастся? Ну и угадал, да? Они же в паре работали. И связывали Ованесова с Баем. Но вот какая это связь, на чем держится? Не на «картинках» же! У Ованесова ничего стоящего живописного в доме я не наблюдал. Чуждо это ему, понимаешь? Но интересы в чем-то совпадали. А как доказать?

– Нехай Кругликов едет к нему на дачу, в квартиру и все переворачивает. Пусть ищет… Да, решили мы с Костей Славку-рыжего через Интерпол на Богданова выводить. Воспользуемся услугами частного сыска. Можешь сообщить этому бездельнику… Ступай, ладно…

Турецкий вернулся в комнату, где продолжался допрос Бая, присел к столу и, дождавшись паузы, достал из кармана полученный еще вчера ордер на обыск жилья Бая и взятие его под стражу. Протянул Виталию Александровичу и попросил внимательно ознакомиться с этим документом, подписанным заместителем генерального прокурора Меркуловым.

Бай стал читать, и на лице его появилось изумление.

– Еще вчера?! – изрек он наконец, на что Турецкий лишь пожал плечами:

– Как видите сами.

– И вы?..

– Да, – кивнул Турецкий. – Представляете, от скольких бы глупостей я вас избавил, предъяви это постановление вам еще вчера? Так вот, обыск у вас мы нынче проведем, уж не обессудьте. А после решим, брать вас под стражу или…

– Да за что ж так сразу и под стражу-то? Я ж ни в чем!.. А что значит ваше «или»?

– Не торопитесь, Виталий Александрович. Так уж ни в чем? Кое-что все-таки есть. «Картинки», к примеру, Юона и других русских художников начала века, под вашу гарантию и залог четыреста тысяч долларов у одной вдовы взятые вами под угрозой и с помощью Беленького да так и сгинувшие за рубежом. Еще надо? Согласен, пока этого маловато. Но я лично вам обещаю, что найду кое-что значительное.

И снова заметил Саша, как стала намокать рубашка Бая. Уже независимо от его воли. Рыхлое естество чувствительнее тренированных мозгов. Организм Бая это демонстрировал.

Национальное центральное бюро Интерпола Российской Федерации располагалось в районе метро «Новые Черемушки».

Начальник бюро, подполковник внутренней службы Виктор Александрович Мыльников, как было договорено, ждал следователя Турецкого. Это был высокий и стройный, вполне импозантный и далеко не старый по внешнему виду человек с серебристыми висками. Ну конечно, ему же представлять государство в организации, куда чуть ли не весь мир входит. Сто пятнадцать стран – это говорит о многом. И одет был Мыльников соответственно: по заказу сшитый великолепный серебристо-серый костюм сидел на нем так же, как на парнях, демонстрирующих новые модели одежды. «Вот мужик!» – с приятной завистью подумал о нем Турецкий. И даже галстук-бабочка, который, по мнению Саши, не сильно соответствовал назначению этой конторы, был ему явно к лицу.

47

Вторник, 18 июля, день

Представились. Виктор Александрович отработанным жестом показал на удобное глубокое светло-желтой кожи кресло возле низенького круглого стеклянного столика, подождал, пока гость сядет, и опустился в кресло напротив. По праву хозяина разговор начал Мыльников:

– Вы за рулем?

– Нет, на служебной. Я лишь пассажир, у меня шофер.

– Ну тогда тем более, – открыто улыбнулся Мыльников, легко, не касаясь кресла руками, поднялся, подошел к большой «стенке» и откинул крышку бара. Взяв оттуда пару хрустальных рюмок и бутылку коньяка, а также тарелочку с нарезанным и присыпанным сахарной пудрой лимоном, он вернулся к столику, поставил все принесенное и сел. Так же спокойно, как если бы Турецкий не возражал – а Саша и в самом деле возражать не собирался, – он налил в одну рюмку, другую, подвинул Саше, взял свою и со словами: «За доброе знакомство» – сделал маленький глоток. Откинул голову на спинку кресла, сцепленные длинные пальцы устроил на колене и сказал:

– Вот теперь я вас внимательно слушаю.

Коньяк был душистым, и Саша с удовольствием отпил половину рюмки, а потом сунул в рот дольку лимона.

– Я впервые в вашей…

– Конторе, – подсказал с улыбкой Мыльников.

– Организации, – также с улыбкой уточнил Саша. – Поэтому, если позволите, я сперва расскажу о своих бедах и нуждах, а вы подскажете, на какую помощь с вашей стороны мы можем рассчитывать.

– К вашим услугам, коллега. Я тоже юрист. Но заканчивал юрфак уже после Кости Меркулова. Мы знакомы по аспирантуре. Он звонил мне, как его самочувствие?

– Если б не мы… – Саша почесал мизинцем кончик носа, и Мыльников расхохотался.

– Один к одному! Да-а, как говорил мне недавно один знакомый артист, жизнь была бы сносна, кабы не спектакли, не репетиции и зарплату домой приносили!.. Узнаю Константина Меркулова. Ну, жив-здоров– и слава Богу. Так чем вы обеспокоены?

– Постараюсь уложиться минут в десять, – сказал Саша.

Но не уложился и в двадцать, потому что по ходу дела Мыльников стал подкидывать вопросы, а они потребовали дополнительных сведений и объяснений. Словом, практически все, что наработали сыщики, начиная с прошлой пятницы, то есть за пять прошедших дней, Турецкий выложил Мыльникову и даже сам удивился: а ведь действительно, сделано-то о-го-го! Можно и нос задрать от такой работоспособности.

Оценил и Мыльников, но более скромно:

– Молодцы, мужики, неплохо сработали. На подобные дела, помнится, несмотря на всякие строгачи, и месяцы уходили.

По какому-то непонятному его сигналу в комнату вошла изящно одетая девица под сто восемьдесят, тоже на модель похожая и при та-аких ногах, что Турецкий только носом покрутил. Она поставила перед каждым из них по чашечке черного кофе и удалилась. Проследив взгляд Турецкого, Мыльников чуть развел в стороны ладони и сказал:

– Облес оближ…

«Положение обязывает, – перевел про себя с французского Турецкий. – Особенно в такой конторе».

Выпив еще по рюмке и посмаковав кофе, Мыльников встал, взял со своего письменного стола блокнот и авторучку, пепельницу и пачку любимого Сашей «Честерфилда» с зажигалкой, устроил все это хозяйство на столе, показав жестом: курите! – и открыл блокнот.

– Итак, – начал он деловито. – От вас мне потребуется полный список пропавших полотен. Автор, название, дата, желательно размеры, хотя бы приблизительные, общий сюжет. Проблема, сразу скажу, не слишком сложная. Мы введем все эти данные в компьютер и, надеюсь, получим положительный результат. По поводу всемирно известных имен, таких, как, скажем, тот же Мане, Дега, Гойя, да и Кандинский, гораздо проще. Они находятся на учете, и их перемещения фиксируются. За исключением откровенного воровства и продажи полотен и других произведений искусства в закрытые частные коллекции. А таких, к сожалению, становится все больше. О менее значительных именах говорить преждевременно, но сведения и о них также могут быть. Так. С этим вопросом решили. Жду от вас полный список, ваша быстрота, сами понимаете, и есть наша скорость. А теперь по второму вопросу. В принципе Интерпол, как вы знаете, занимается экономическими преступлениями, контрабандой наркотиков и вообще всякой международной уголовщиной. У нас огромная картотека на международных преступников, и совсем не исключено, что некоторые имена могут всплыть. По поводу Богданова – мне будут нужны все его личные данные – я переговорю с венгерскими коллегами. Те свяжутся с полицией. Если он конвертировал и перевел к ним тридцать миллиардов рублей, сами понимаете, такие операции редко проходят мимо их внимания. Поэтому тоже не исключаю, что у них кое-что на него уже имеется. И, наконец, о Грязнове и его частном бюро. Ну исходя из личных наблюдений, могу сказать, что примеры такого сотрудничества имеются, причем весьма удачные. В Англии, к примеру, частные сыскные агентства довольно успешно сотрудничают со Скотленд-Ярдом. Начиная от убийств и кончая супружеским адюльтером. Я постараюсь тем же путем, то есть через своих коллег в Венгрии, связаться опять с той же уголовной полицией. Что получится в результате, сказать пока не могу, но возможность встретиться с Богдановым и даже допросить его, думаю, реальна, они помогут. Даже в том случае, если он уже успел сменить гражданство на какой-нибудь Парагвай. Еще вопросы?

– Пока благодарю, – сказал Турецкий, поднимаясь и гася окурок в пепельнице.

– Жду материалы, – Мыльников пожал Саше руку, – и мой самый сердечный привет Константину Дмитриевичу, – и тоже мизинцем почесал кончик носа.

Вошла та же длинноногая девица и вежливо открыла перед гостем дверь. Проходя мимо нее, Саша легким кивком поблагодарил ее и почувствовал аромат знакомых духов.

«Надо будет сегодня же позвонить Карине… по поводу ее картин», – решил он.

Вернувшись к себе, Турецкий сразу отправился к Меркулову.

– Ох, ну есть же Бог! Александр Борисович! – всплеснула руками, увидев его, меркуловская секретарша Клавочка.

– А от чего радость? – удивился он.

– А вы разве про себя ничего не знаете? – изумилась она.

– Что я должен знать? – сделав ужасное лицо, прошептал он.

– Да про бомбы ж…

– А-а, – махнул он рукой. – Это уже по радио передавали.

– Правда?!

– Точно, Клавочка. У себя? Один?

– Идите, идите, я вам сейчас чаю принесу.

– Ну садись, рассказывай, – осуждающе покачал головой Костя.

– Вам горячий пионерский привет от друга детства Виктора.

– Не паясничай. Договорились?

– Обо всем. Линия Грязнов – Богданов идет в проработку. Завтра отдадим все данные по Вадиму Борисычу. Вариант, сказал, вполне реальный. Грязнов может чемодан укладывать: носки, пижаму. В загранице без пижамы не спят. А то он привык в трусах.

– Тебе, конечно, видней, – сыронизировал Костя, – вы ж парами гуляете.

– Обижаешь, шеф. Исключительно ради дела. Сложнее другое, но тут я на Леню крепко надеюсь. Список пропавших картин нужен, и не просто авторы и названия, а объем, формат, сюжет, будь они неладны. Я в этом деле ни бум-бум. Как он за ночь успеет? Не звонил еще?

– Он-то как раз звонил. Все как сказал Бай. Я прочитал ваш совместный труд. – Меркулов вынул из папки протоколы, составленные в аэропорту и на Петровке. – Бай не боится, пять полотен действительно обнаружены. Они из каталога Константиниди. И больше того, там нет пометки «проданы». Значит, украдены. Господи помилуй, ну что за жизнь? Одни сплошные обыски… Надо ехать в Староконюшенный, к Ларисе этой. На Комсомольском работает Полунин со своими… – Костя повздыхал и перелистнул страницу в блокноте. – Во Фрязине обнаружен труп контролера СИЗО Скибы. Почерк тот же, что и у Малахова, – от уха до уха. Погосов?

– А кто ж другой! И фейерверк у моего дома – тоже его рук дело. Но он не пиротехник, к бомбам отношения может и не иметь. Они, скорее всего, дело рук Андрюши Беленького. У покойничка, кажется, действительно были золотые руки, прав Бай… А как ты думаешь, Костя, кому было выгодно, больше – нужно! – убрать нас с Ларисой: Баю или Ованесову? Ну, скажем, ее Гурам может опасаться, все-таки сто семнадцатая статья, четвертая часть, для «авторитета» – это гроб с музыкой. А я при чем тут? Тогда уж скорее Никита? Малахова убрал Погосов, он же – и своего, так сказать, спасителя, Скибу. Это и должно было произойти, только один телок не догадывался. Погосов обязан был по идее убрать тогда и Ларису. Но на веревке висел Беленький? Считай: три часа ночи – в Староконюшенном, раз. В это же время рвануло и у меня во дворе… Останки хоть увезли? Или век теперь на них смотреть?

– Увезли, – мрачно буркнул Меркулов. – Но тебе там с недельку лучше вообще не появляться… У меня, что ли, поживи? – спросил без всякой надежды.

– Вот-вот, в добропорядочную семью вторгаться. И как тебе такое могло только в голову прийти! У тебя ж дочь невеста! Красавица! Разговоры пойдут, сплетни. А ты… Эх, па-пашка!.. Другого и не скажешь. А почему мне дома нельзя?

– Но при чем здесь дочь-невеста?! Ты-то тут при чем? Турецкий! – почти возмутился Костя.

Турецкий только руками развел, пошутил:

– Да потому что не устоит она, Костя, придется тебе тогда спешно Лидке мужика подыскивать, чтоб женился и ничего не спрашивал. Неужели не понятно? Ну это я шучу, шучу, не сердись. А ты что, боишься, что за все ночные художества соседи меня могут разорвать?

– Балда… – вздохнул Костя. – Потому что у нас и так людей мало, и каждого охранять…

– Это пустое, Костя. Мне другое интересно. Ведро-то ты видел?

– Какое? Ах то, что с бомбой? Нет, конечно.

– А если его к Баю домой отвезти и старушке показать? Есть у него Клавдия Ивановна, болтливая такая, в доме прибирается. И еще сторож– Леша, совсем молодой парень. Но… с ним бы я пока не стал беседовать. Так вот, а вдруг узнает свое ведро старушка божий одуванчик, а? Старые люди к старым вещам относятся с почтением.

– А может, они его просто на помойке нашли?

– Но и в этом надо быть уверенным.

Костя молча снял трубку и позвонил Романовой. В двух словах передав ей предложение Турецкого, попросил выяснить у знакомого ей Синцова, что это было за ведро и на какой помойке его нашли. Явно не нравилась Меркулову догадка Саши. И пока они обсуждали тактику поведения, позвонила Шурочка и подтвердила сомнения Кости – ведро было старым и дырявым, и именно через эти рваные дырки были протянуты почти незаметные проводки к двери Турецкого. Новое ведро привлекло бы внимание, предположил Синцов, на старое же все плевали. Мало хламу на лестницах? На том у этих гадов и расчет строился.

Да. Турецкий только почесал затылок и поднялся, чтобы идти выяснять, как дела у Полунина, и перебазировать его с группой в Староконюшенный. Прав Костя пока в одном: надоели эти проклятые обыски, будь они неладны!

47

Сильные потрясения на людей слабых чаще всего оказывают угнетающее воздействие. Так, думал Сергей Полунин, сам человек резкий и в чем-то безапелляционный, произойдет и с Ларисой Георгиевной. После всех трагических передряг– да еще эта ночная история! И когда утром он приехал к ней, чтобы объяснить необходимость еще одного тщательного осмотра – он не сказал обыска, так вроде проще, – квартиры на Комсомольском проспекте, и, по его выражению, ожидал увидеть перепуганную и уставшую женщину, его постигло разочарование. В лучшую сторону. Так он объяснял позже. Лариса Георгиевна была, конечно, слаба физически, но весьма деятельна духовно. Она сразу заявила, что не возражает даже против обыска, но поставила непременным условием, чтобы при этом присутствовал тот «оперативный работник» – термин даже усвоила, – который ее спасал и вчера был с ней на Комсомольском. «Турецкий, что ли? – спросил Полунин. – Но он сейчас допрашивает Бая. И всю ночь не спал. Его, кстати, тоже чуть не взорвали прошедшей ночью. Машину, во всяком случае, спалили начисто». То есть сказал все, что знал. «Нет, – сказала Лариса, – не его, не следователя, а второго, он рыжий такой». – «Ах, Грязнов? – понял Полунин. – Что ж, ему можно позвонить, если он дома».

Полунин, естественно, позвонил Грязнову и, не понимая юмора, пересказал просьбу хозяйки буквально. Слава сперва несколько растерялся, а потом сообразил, что Ларисе просто нужна рядом живая душа, а не этот скрытый грубиян Полунин, который и говорит-то с людьми свысока, будто насмехается над ними. И обещал приехать.

Они встретились уже возле дома Ларисы, которая прибыла в сопровождении охранника, Полунина с опером и криминалистом. Тут-то и узнал Грязнов все подробности ночных происшествий по двум адресам. Узнал и о том, что ночью Турецкий взял Бая на шереметьевской таможне и тот начал помаленьку раскалываться.

Ко всему связанному с именем Бая Лариса была непонятно равнодушна. Ее ненависть сконцентрировалась сейчас вокруг другого имени – Вадим. А при чем тут Грязнов? Просто он ассоциировался у нее с конкретными действиями, направленными против мужа-убийцы, а кроме того, был единственным, кто говорил с ней нормальным человеческим языком. За исключением того пожилого господина в странной, но явно генеральской форме, который чем-то напомнил ей отца, только прежнего, моложе.

Поднявшись в квартиру, Полунин объяснил хозяйке цель следственных поисков. Во-первых, нужно установить, что пропало вместе с отбытием в Будапешт ее бывшего супруга, а во-вторых, им следует найти все то, что может быть как-то связано с подготовкой Богдановым преступления в отношении жены и тестя.

Полунинская группа стала разбирать вещи, сложенные в сумки бандитами, а Грязнов занялся платяными шкафами. И сразу удача! Он спросил у Ларисы, сидящей в кресле посреди большой комнаты, во что был одет Богданов в день ее похищения.

– Есть у него такой голубой джинсовый костюм.

– Этот? – показал Слава.

Лариса посмотрела и кивнула. И со странной смесью жути и интереса вспомнила их последние объятья на ковре в гостиной, на даче, когда он уже все спланировал, но делал вид, что страстно ее любит.

Брюки почти до колен были перемазаны желтой глиной. Слава передал их эксперту-криминалисту и попросил сравнить со следами от ботинок, которых было предостаточно в квартире Константиниди. Вскоре дошла очередь и до костюма песочного цвета, в котором Грязнов засек Богданова в первой половине злополучной пятницы. Обыскивая карманы пиджака, он обнаружил листок бумаги.

Это была расписка, выданная Баем Богданову. Забыл он ее, что ли? Или нарочно оставил, предвидя последствия? Вопрос, однако, непростой. Турецкому подарок.

Между тем, достав рулон свернутых картин и разложив их на полу, Полунин пригласил Ларису взглянуть, не пропало ли что.

– Эти вещи не представляют большой ценности, – сказала она, и вдруг глаза ее забегали по лежащим полотнам. – Погодите, а где же?.. Вячеслав Иванович! – позвала она Грязнова. – Пожалуйста, посмотрите на антресоли, там планшет… Ну да, большой такой, черный.

Слава вспомнил, что видел его в руках Вадима, когда тот выходил от Константиниди.

– Мерзавец… Это же… Там был Дега!

Она тут же, вытянув руки, пошла к своему туалетному столику в спальне. Выхватила и бросила на пол один ящик, рассыпав по ковру косметику. За ним полетел второй – с коробками духов. Наконец она вытащила нижний и сунула руку вниз, под его днище. И достала небольшую папку, примерно сантиметров тридцать на сорок. И, облегченно вздохнув, села на кровать.

– Что это, простите? – поинтересовался Полунин и потянул пачку из ее рук, но Лариса, отстранившись, крепко прижала ее к груди. Полунин даже растерялся и вопросительно взглянул на Грязнова.

– Лариса Георгиевна, – мягко спросил Слава, – чего же вы боитесь? Если все это имеется в каталоге Георгия Георгиевича и все законно – это ваша собственность, никто ее у вас не отнимет. Мы покажем Кругликову, он даст свое заключение, и папка вернется к вам. Могу вам дать честное слово.

С сомнением поглядев на Грязнова, Лариса весьма неохотно протянула ему папку и сказала:

– Отец просил меня хранить ее как самое ценное. Я прошу вас и надеюсь… Вы обещали.

Слава раскрыл папку, положил на стол, поднял несколько пожелтевших листов с рисунками и вопросительно взглянул на Ларису:

– Это кто рисовал?

– Микеланджело… Дюрер… Рембрандт… Вам что-нибудь говорят эти имена?

– Очень много, – спокойно и солидно ответил Слава. – Давайте вместе напишем количество рисунков, авторов и что нарисовано, чтоб потом не было сомнений.

Описание дюжины рисунков заняло от силы пятнадцать минут. Затем столько же времени заняла уборка помещения. В общем, где-то в районе двух часов Полунин решил, что можно уезжать.

– Вы ничего не хотите взять с собой, Лариса Георгиевна? Вчера вам было не до этого, понятное дело, – участливо заговорил Грязнов, а Полунин отметил про себя: умеет же этот рыжий с бабами разговаривать.

– Да, я, пожалуй, с вашего разрешения, если вы меня подождете, хотела бы кое-что взять… из одежды… косметики… Можно?

– Конечно! – обрадовался Грязнов. Раз уж женщина заговорила о косметике, дела пошли на лад. – А я, с вашего разрешения, пока позвоню?

– Ради Бога. Можете курить, – обратилась она к остальным. – А если хотите, в баре алкоголь. Пожалуйста.

От спиртного, естественно, отказались, хоть и были не против. Но закурили охотно.

Грязнов набрал номер Турецкого. Саша сам снял трубку.

– Ты, что ль, Славка? Откуда?

– С Комсомольского.

– Как? А я думал, ты отсыпаешься. А чего тебя туда за-несло-то? Небось про моего «жигуля» узнал и помчался глядеть? Нет, чтоб посочувствовать товарищу…