355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Фридрих Незнанский » Опасное хобби » Текст книги (страница 30)
Опасное хобби
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 22:57

Текст книги "Опасное хобби"


Автор книги: Фридрих Незнанский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 35 страниц)

49

Итак, из трех своих вопросов Турецкий имел ответы на, два: кому открыл дверь Константиниди и почему так фальшиво страдал Бай по поводу утраченного миллиона. На третий – что было в чемодане Богданова и почему Кисота сама помчалась провожать его в порт, ответ, в общем, тоже имелся, но не исчерпывающий. Ишь как она насторожилась, когда речь зашла о миллионе! Конечно, Вадим что-то увозил с собой – возможно, выручку за Дега, может быть, и те семь полотен Кандинского, Малевича, Шагала. Если следы на кухне окажутся принадлежащими ему. Но на это даст ответ экспертиза. И уже сегодня.

Значит, если не появится никаких новых обстоятельств, дело об умышленном убийстве Константиниди из корыстных побуждений можно будет формально закончить в связи со смертью убийцы, но, увы, не все обстоятельства ясны. Значит, заканчивать расследование еще рановато.

Что касается кражи картин, по этому факту еще много неясного. Неизвестно, когда и где выплывут на свет украденные картины. Расследование может продлиться не один месяц.

Еще один эпизод этого дела по статьям 117-й и 126-й: незаконное лишение свободы и изнасилование Ларисы Богдановой. Будут, естественно, проблемы в судебном процессе, когда вся эта сволота хором начнет отказываться от своих прежних показаний, выгораживая Ованесова. Турецкий представлял себе, сколько еще придется испытать бедной Ларисе Георгиевне. Особенно если адвокат у Ованесова будет лишен хотя бы начатков человеческой порядочности и нацелен исключительно на большой долларовый гонорар.

Обнаруженное оружие. Точно та же ситуация. Наверняка найдется «спаситель», который за большую мзду станет утверждать в суде, что уважаемый дядя Гурам к этим ящикам не имеет решительно никакого отношения, а все это дело рук, ну, скажем, покойного Гоги. Или одного из «мальчиков». Похищение жены Богданова свалят на братьев Гарибянов, и Ашоту дадут под верхнюю планку. Чтоб дядю в следующий раз не подводил. Или вообще уберут еще до начала судебного процесса.

Фрязинские убийства. Доказательства свидетельствуют: это дело рук Погосова. А где он? Может быть, где-нибудь в Карабахе. Или в Ереване.

Ну что ж? Финита ля комедия?

Нет, еще остаются Бай и «картинки» из коллекции Константиниди. Остается папка из Эрмитажа. Иными словами, остается пока непознанная биография старого коллекционера, избравшего себе после войны такое хобби. Очень опасное хобби. Потому что, замешанное на крови, оно кровью и исходит в конце концов. Как это ни страшно и ни противно.

Вот с такими мыслями и явился Турецкий в МУР, прямо в кабинет Александры Ивановны Романовой. Но ее на месте не было. Так ведь обеденное же время! Саша совсем забыл, что каждый нормальный человек должен питаться. Раньше ходили напротив, в ресторан сада «Эрмитаж», но теперь коммерческие порядки довели общепит до того, что нормальному человеку обедать там было не по карману. Начали ходить в кафе на Петровку, тоже коммерческое, но все же щадящее. Новый директор кафе, а проще – хозяин, Сайд Ахмеджанов, не то татарин, не то азербайджанец, поступил разумно. В обеденное время он предоставил свое заведение в распоряжение МУРа и не прогадал. Обеды здесь были довольно вкусными и не грабительскими для милицейского кармана, но и сам Сайд имел для себя надежную крышу: он не боялся наездов рэкетиров. А как и чем он кормил москвичей и гостей столицы в остальное время, никого не касалось.

Турецкий отправился в кафе и не пожалел. Он увидел всех, кто ему был нужен, включая Романову.

Заметив его, она призывно махнула рукой: подсаживайся. За отдельным столиком, в углу, поглощала беляши, запивая их крепким пахучим бульоном, вся его бригада в составе трех следователей и Грязнова. Поприветствовав их, Саша сел напротив Шурочки.

– Садись, Сашок, в кои-то веки поешь нормально. Бери бульон, беляши. Сайд молодец, и вкусно, и недорого. Потом будешь рассказывать.

Турецкий сейчас почувствовал, как зверски он проголодался. Потому черноволосому официанту заказал по две порции и первого, и второго. И еще острый салат по-азербайджански. Точнее, даже и не салат, а смесь огромного количества овощей и фруктов – капусты, яблок, баклажанов, свеклы, перца, огурцов, моркови, лука, чеснока, помидоров и массы разнообразной зелени. Блюдо называется хяфтя-беджар. И все маринованное. В жару, да под горячие беляши, истекающие жиром, под бульон – лучше не придумаешь.

Романова только носом повела: ну и ну! Потом, когда уже принесли заказ и Саша принялся за еду, сказала как бы между прочим:

– Никого причастного к изготовлению бомб не нашли.

Турецкий только кивнул.

– А он их там и не готовил.

– Вы ж с Никитой во Фрязине шмон наводили, там-то как?

– Вот там и надо искать. В гараже.

– Ладно, ешь, не отвлекайся, а я пойду пока. Спасибо, Сайд, – кивнула она толстому человеку кавказско-азиатской внешности, стоящему за стойкой бара с напитками.

Тот с достоинством поклонился.

Едва Шурочка ушла, к Турецкому пересел со стаканом апельсинового сока Грязнов.

– Отогнал, отдал ключи, обедаю теперь, – не дожидаясь вопросов, доложил Турецкий.

– Узнал?

– Ага.

– Ну ешь. Не буду мешать. – Но, отхлебнув сока, сказал: – Эксперт выдал заключение. Следы ботинок, интересующие нас, принадлежат порткам. То есть Богданову. А чего ему надо было на кухне?

Турецкий так посмотрел на Славу, что тот поперхнулся соком.

– Ты с какой стороны на антресоль лазал? Из коридора или из кухни?

– Так из кухни ж удобней.

– Правильно. Он это тоже быстро понял.

– Когда?

– Ты мне дашь хотя бы доесть?

– Да ты столько набрал, что никогда не кончишь…

– Знаешь, как таких, как ты, рыжих, называют?

– Извини.

Саша отодвинул одну тарелку и придвинул следующую. Но, прежде чем обратиться к новой порции беляшей, сказал:

– Вместе они там быть не могли. Богданов и Беленький. Поскольку второй, как ты сам говорил, встретился тебе возле дачи Бая. На полу, где было раздавлено пенсне, след от ботинка Богданова. Значит, он был в квартире, но позже, после того как вы его потеряли с Володькой. В районе шести часов. Старик тогда уже был мертв, и пенсне его на полу валялось. При живом хозяине место ему – на носу. Понял? Вызывать милицию, значит, немедленно подпасть под подозрение. А он уже за рубеж намылился. Где эти Шагалы лежали, он знал, Лариса сама сказала, что он знал, среди какого тряпья они хранились, ты же слышал. Добавлю из вновь поступивших сведений. Бай просил Кисоту всеми силами задержать Богданова в Москве хотя бы на пару дней. Зачем? Чтоб труп обнаружили и Вадима успели взять, так сказать, с поличным. Но искать тебе его все равно придется. Все. Больше ни слова. Переваривай обед и мною сказанное.

Совещание у Романовой было предельно кратким. Подбив итоги двух рабочих дней недели, выслушав соображения Турецкого, приняли план дальнейших действий.

По делу Ованесова все арестованные были допрошены, все, кроме самого Ованесова, признали свою вину. Ованесов все отрицал и требовал встречи с адвокатом. Подождет, не барин. Им всем можно уже предъявить обвинение в групповом изнасиловании, незаконном лишении свободы и оставлении в опасности. Некоторым предстояло добавить покушение на убийство Ларисы Богдановой. Но вот по статье 218/1 (незаконное хранение оружия) требовалось искать источник хищения огнестрельного оружия и боеприпасов. И Романова предложила Зименкову выехать в Ижевск для этой цели.

Показания Ларисы Богдановой были более чем красноречивы, и рассчитывать на снисхождение насильникам не приходилось.

Против Погосова доказательств было собрано предостаточно, сам он объявлен в федеральный розыск. Льву Мироновичу Полякову предстояло учинить еще один целенаправленный обыск в гараже и усадьбе Ованесова на предмет обнаружения следов работы пиротехников.

Дело об убийстве Константиниди, по мнению Турецкого, можно было прекращать в связи со смертью обвиняемого, совершившего убийство. Но дело о краже картин он решил выделить в отдельное производство, и с этой целью сам собирался выехать в Петербург для работы с архивными документами в закрытых фондах Эрмитажа, откуда прибыла в коллекцию Константиниди папка с рисунками великих мастеров Возрождения.

И наконец Кругликову оставался огромный объем работы по подготовке списка пропавших полотен для Виктора Александровича Мыльникова, то бишь для Национального центрального бюро Интерпола Российской Федерации. Вторым, не менее важным вопросом оставалось выяснение судеб уже имеющихся в наличии полотен таких художников, как Дега, Мане, Сезанн, Гойя и других, не вывезенных Баем в дальние веси. Откуда появились они? Кто были прежние хозяева? Тоже прерогатива ведомства Мыльникова. Словом, и тут забот выше крыши.

О Грязнове речь не шла, ибо ему отводилась особая роль. На нем мог повиснуть Богданов. Если удастся договориться с венграми, если Богданов находится в этой стране, если… и так далее. Пока слишком много «если».

После совещания Романова попросила Грязнова и Турецкого остаться.

– Я, Саша, тоже считаю, что можно заканчивать с делом об убийстве Константиниди, но Костя на это не пойдет. Поэтому и молчала. Понимаешь, все-таки точку в этом деле должен поставить сам Богданов. Хотя он и подонок, и ничтожество, и распоследний сукин сын, а все же не убийца.

Она позвонила Меркулову. Что говорил Костя, Грязнов с Турецким, конечно, не слышали, но по лицу Романовой поняли, что она была права. Слушая Меркулова, она поглядывала на притихших «сыщиков» и, кивая, тыкала указательным пальцем в Славку.

Ясно было, что в противном случае вся грязновская операция ставилась под вопрос. Точнее, ее необходимость.

Потом Турецкий в красках рассказал о своем посещении Кисоты.

– Вот же ж дура баба! – воскликнула в сердцах Романова. – Ну и шо ты нам предлагаешь? – И, не услыхав ответа, спросила: – Пожалел? Эх, Сашко… – И тяжело вздохнула.

– Ну… почему пожалел? – уклончиво ответил наконец Турецкий. – Она еще может выплыть после его встречи, – он указал на Славу, – с Богдановым. Или в деле Снегирева, если они возбудят таковое. Ее может продать и прижатый со всех сторон Бай. Мало ли, за что ей еще отвечать придется! Но пока я оставил бы ее в покое. У нее было такое состояние, что, честное слово, впору из окна выброситься… Что ж мы, в конце концов, не люди, а? Я даже на какой-то миг подумал, что все пережитое ею за эти несколько последних дней может оказаться эффективнее любого судебного приговора. И наказания.

– Ладно, хлопцы, ступайте, це дило треба разжуваты. Отдыхайте и готовьтесь в командировки. Кстати, ты там хотел еще что-то добавить по этому Баю, Сашко. У кого он картинки-то увел? – Она хитро посмотрела сперва на Турецкого, а потом на Грязнова. – Ох, братцы-разбойники, допрыгаетесь вы у меня однажды!

– Не тушуйся, Саня, – успокоил Грязнов, спускаясь по лестнице к выходу. – Это они просто сговорились с Костей не давать жизни ни мне, ни тебе. Характеры такие, понимаешь. Любвеобильные очень. Давай-ка я свезу тебя на Фрунзенскую. Вдвоем-то легче от жильцов отбиваться. Возьмешь что надо, и маханем… Куда?

– А действительно, куда? – лукаво глянул на него Турецкий.

– Так ты даже конкретный совет получил от Шурочки. О чем же теперь раздумывать? Вот и ночевать-то тебе, приятель, негде. Нет, я, конечно, пущу…

– Костя звал к себе. Но так… без всякой надежды.

– А-а, – понял Слава. – Конечно, симфоническая музыка, справа – нож, слева – вилка, перед носом – крахмальная салфетка. Хрустальный бокал с минералкой. Все в твоем вкусе, – фыркнул Грязнов.

– Ты, похоже, забыл, как Костя вместе с нами спиртягу, не разбавляя, хряпал? И все эти стояки-забегаловки тоже, между прочим, он для нас открыл… Не надо ханжить, дружище. Просто он ждет не дождется, когда ж мы наконец солидными людьми станем. Скинем куртки и наденем смокинги. С салфетками научимся обращаться. Ты ж, поди, до сих пор считаешь, что она за столом вместо носового платка?..

Так, препираясь и подшучивая друг над другом, они сели в машину Грязнова, и Слава порулил на Фрунзенскую набережную.

– А Никитке-то нашему влепили чего-то умные его начальники. Знаешь, за что? За то, что он приказал починить Володькину машину бесплатно. Превышение вроде или использование служебного положения. Вот же слизняки! А насчет стрельбы и полученного трупа Шурочка успела-таки до замминистра дотянуться, и тот был вынужден прекратить дело. Но исключительно благодаря ее крику. Ты ж знаешь, как она умеет… Ну они не за одно, так за другое. И ребята его поддержали. А Володька вчера под вечер забрал уже свою тачку… Знаешь, во что сейчас такой ремонт обходится? От двух до трех миллионов деревянных. Не слабо?

– Вот и думай теперь, бандита тебе догонять или свою машину жалеть… А кто ее пожалеет, родимую? Вот и моя тоже спит себе спокойным сном… Хотя чего там спит? Там и спать нечему. Сейчас поглядим, говорят, на ее месте небольшой пруд образовался, карасей можно разводить… Что ж, все польза… Знаешь, ты во двор все-таки не заезжай, – остановил Грязнова Саша. – Мало ли какие там обстоятельства?

– Ну-ну! – злорадно ухмыльнулся Грязнов. – Вот мы какие храбрые… – Но автомобиль предусмотрительно поставил у бордюра малой дорожки.

Первым, кого они встретили во дворе, был тезка Турецкого, сосед с третьего этажа. Увидев Сашу живого и невредимого, он поднялся от своего «Москвича», раскинул в стороны испачканные солидолом руки и пошел навстречу.

– Здорово, Саня! – огласило двор. – Не-не, не бойся, не трону! – захохотал парень. – Долго жить теперь будешь! Мы уж тебя было того… Помянуть хотели, а тут один важный мент говорит, что, мол, живой ваш сосед. В командировке он, на задании… А это какой-то хмырь к тебе залез, ну и его… Ох и громыхнуло! Да ты сам погляди, идем – покажу!

Зрелище было не из приятных. Саша обычно ставил машину в тени двух пышных кустов персидской сирени. Метрах в десяти от подъезда. Ну так уж повелось, и на его место никто не претендовал. Кусты как бы отгораживали его «жигуленка» от остальных машин. И это их спасло. Кустов больше не было, а были какие-то непонятные обгорелые колья вокруг обгорелого же черного места. Ямка была тут, пояснил сосед, но менты ее засыпали, а то нехорошо, прямо перед носом, как могила какая. Да она и в самом деле была могилой не известного теперь никому хмыря, от которого, если честно говорить, ничего человеческого и не осталось. Битое стекло вдоль стены дома и обломки дерева говорили о том, что взрывная волна хорошо прошлась по всему заднему фасаду. Сашка-сосед охотно объяснил Турецкому, что в их РЭУ звонили откуда-то сверху, сюда сразу набежало всякого муниципального начальства и сказали так: делайте, мол, сами, вставляйте рамы и стекла за свой счет, а квитанции приносите на оплату. Но когда ж это было, чтоб тебе оплачивали? Турецкий постарался убедить, что все будет без обмана, раз под высоким контролем. Но сосед продолжал сомневаться, хотя ему-то что? Его окна вообще во двор не выходят.

– Ну так что? – с готовностью предложил свои услуги сосед. – Я сбегаю в «красный»? Надо ж отметить, все-таки с того света, как говорят!

Турецкий сказал, что у него дома, кажется, имеется. Сейчас он пойдет переоденется, а то надо опять уезжать…

– А куда? – спросил любопытный сосед.

Турецкий молча поднял край куртки и хлопнул ладонью по кобуре с пистолетом. Сосед тут же сделал умное лицо и ладонью показал, что все понял без слов.

– Давай тару готовь, – сказал Турецкий, – приду, мы с тобой махнем, а ему, – показал на Грязнова, – нельзя. За рулем.

– Не знал, что у тебя тут такие отношения! – усмехнулся Слава, когда они поднимались на лифте.

– Иначе нельзя, старик. Закон общежития. А то никакого уважения. Он вечером всем во дворе будет рассказывать, как лично провожал меня на передовую линию фронта борьбы с преступностью, мафией и коррупцией. Понял? Вот в таком ключе. И разрезе. А тут чисто.

– Естественно, они ж все с собой увезли, даже поганое ведро, – заметил Грязнов. А когда Саша открыл дверь, добавил: – И свет у тебя погасили. А то горел бы двое суток. Не расплатишься…

Саша первым делом залез под душ. Потом надел все чистое, облачился в когда-то роскошный, а ныне просто вполне пристойный костюм, купленный им во время командировки в Соединенные Штаты, дополнил «портрет лица» галстуком и стал складывать в удобную наплечную сумку белье, рубашки, необходимые ему в командировке– не в какой-нибудь Кислодрищенск, а в Питер! Кажется, все. Да, водка. Где-то была. И поскольку в одиночестве Турецкий предпочитал пить пиво, вполне могла сохраниться. Точно, сохранилась. Оглядевшись и не обнаружив никакой закуски, кроме сырых замороженных куриных ножек и таких же сырых яиц, он взял бутылку, два яйца и пригласил Грязнова проследовать к выходу.

Сосед Сашка разостлал на багажнике своего «Москвича» газетку, достал из бардачка граненый стакан, и они вдвоем с Турецким отметили в присутствии ухмыляющегося Грязнова возвращение в дом родной Александра Борисовича. Тост за долгую жизнь закусили выпитыми следом сырыми яйцами. Соли под рукой не оказалось.

После трапезы закурили, поговорили о бренности всего сущего, и Турецкий, оставив Сашке-соседу полбутылки водки, чтоб он мог угостить еще и других, ушел вместе с Грязновым.

– Ты зря носом крутишь, рыжий, – сказал с большим значением Турецкий. – Это и есть тот народ, который мы защищаем и который нам воздает по заслугам.

– С твоими соседями поневоле станешь философом, – изрек Грязнов. – С кого начнем? – сказал, садясь в машину.

– В каком смысле?

– В том, куда мне рулить. Телефон напомнить?

Турецкий оглядел Грязнова с ног до головы, для чего самому пришлось покрутить головой, и сказал:

– Правильно они все говорят: совратитель, наглец, пройдоха, прохвост, и вдобавок ко всему – рыжий. И чего я в тебя такой влюбленный?! Неужели ты думаешь, что я запомнил телефон? Записал – да. Но запоминать? А ты у меня зачем? Называй цифры…

Саша достал из бардачка трубку, вытащил антенну и под диктовку Грязнова набрал номер.

– Алё? Не подскажете, кто у телефона?

– Сашка! – почти взвизгнула Карина. – Господи, неужели ты?

– Послушай, подруга, – несколько озадачился он. – Мы со Славкой хотим заскочить к тебе по делу. Ты не против?

– Ой, да буду просто счастлива! – Она знала, что это «по делу» просто делом не закончится. – А Нинка?

– Вопрос, как говорится, по существу. Передаю трубку Славе. На, расхлебывай дальше, – передал он трубку Грязнову.

– Какой вопрос? – сказал Слава. – Ты только объясни, чего взять… Лады.

Он убрал антенну, кинул трубку обратно в бардачок и тронул машину.

– Ну? – задал вопрос Турецкий.

– Чего – ну? Она позвонит Нинке, та приедет. В конце концов, мы же не Рокфеллеры, чтоб каждый раз приемы устраивать неизвестно для кого… Пусть барышня однажды и сама постарается. А я буду гостем и не буду мыть посуду.

– Можно подумать!..

– Можно! Но почему я должен ухаживать за бабой, которая влюблена не в меня, а вовсе в тебя? Заметь, и это уже не первый год.

Саша грустно покачал головой и вдруг сказал:

– А с костюмчиком этим я правильно решил. Не жених, но все же…


50

Вторник, 18 июля, вечер


– Здравствуй, – сказал он, входя и протягивая хозяйке розу, которую купил на Маяковке за пятнадцать тысяч. Впрочем, его сегодняшний обед у Сайда стоил почти столько же. А роза была красивая, такая красная, что почти черная.

Хозяйка, разумеется, ахнула от восторга. Она была в коротких шортиках, обтягивающих ее прекрасную попку, по которой ее тут же легонько, по-свойски шлепнул Грязнов, вызвав укоризненный взгляд Турецкого. А еще на Карине была такая воздушная кофточка-блузка-майка, которую современные дамы называют «топик». И этот «топик» едва держался на ней, живущий в движении воздуха, создаваемом постоянным перемещением Карины по ее бесконечной квартире.

– Постой же! – в отчаянье воскликнул Саша, заметив, как Карина только что вошла в одну комнату и сейчас же появилась из другой. – Я же не все еще сказал!

– Я слушаю! – донеслось из третьей комнаты, уже по другую сторону большого холла.

– Но я тебя не вижу!

– Иду, – сказала Карина и вышла из кухни, то есть из-за спины Турецкого. Он только и смог, что покрутить в изумлении головой.

– Так выслушай наконец.

– Я слушаю. – Она покорно опустила очи долу. – Ой, я же не переоделась даже! Боже, как я выгляжу! – И хотела исчезнуть. Но Турецкий успел ухватить ее за руку.

– Вообще-то я ехал, чтобы заняться делом…

– А я о чем? – дернулась было Карина.

– А вот о том, о чем ты – потом. Поговорим. Мы должны сесть за стол… – Карина с готовностью кивнула. – Нет, это невозможно! Мы должны взять лист бумаги и сесть за стол, чтобы написать все об увезенных твоих картинах.

– Да пропади они пропадом!

– Мне это надо. Для работы. Понимаешь? Названия, художники, чего там было нарисовано, когда написаны и какого размера картины. Может, их найдут, и тогда мы будем знать, кто и кому их продал. Это важно. Это уже криминал.

– Ну да, а потом этот Бай со своим бандитом мне голову оторвут? – без всякого страха, скорее, с иронией сказала Карина. – Тебе я уже надоела?

– Так, – вздохнул Турецкий, – с вами, мадам, все ясно… Но когда мы закончим этот нелегкий труд, вот тогда я, возможно, попрошу у тебя на одну ночь политического убежища. Потому что уже завтра умотаю в Питер.

Карина огорченно надула губы, подумала и кивнула.

– Если одно не может быть без другого, я, так и быть, согласна. А теперь отпусти меня, надо же привести себя в порядок. У нас же гости, – она показала пальцем на Славку.

– Можешь не колготиться, такая одежка тебе больше к лицу, – усмехнулся Грязнов.

– Сейчас Нинка примчится, я ей на тебя настучу. Идите руки мойте.

В огромной ванной, где можно было не мыться, а жить всей семьей, Турецкий увидел лежащий в воде огромный букет кремовых роз. И загрустил: что он тут с одной-единственной своей! Тут, в ванной, мокла вся его месячная зарплата.

Грязнов, проследив за его взглядом, понял причину тоски в глазах друга и хлопнул по плечу:

– Еще не вечер, Саня. Она очень любит цветы. И сама себе покупает. Нинка говорит, это ее единственная прихоть.

– Да? – с сомнением посмотрел Турецкий. – А зимой?

– Вопрос полегче бы…

В прихожей громко зазвонил звонок.

– Ну вот и Нина, – сказал Грязнов. – Хватит на клумбу глядеть, давай уступай место. Симпатичная ванночка, правда? Ты еще всей квартиры не видел. А я, когда побывал тут впервые, понял: нормальным людям так жить нельзя. Не умеем. Не научили нас.

Большой круглый стол сверкал хрусталем и серебром Посредине стояла высокая серебристая узкогорлая ваза с единственной розой, принесенной Турецким, и выглядело это очень даже вполне, как тут же вслух отметил Грязнов, потиравший ладони в предвкушении приятного застолья. Но Саша его охладил-таки: сперва – дело. Впрочем, Грязнов, если хочет, может помочь.

Но вбежала Нинка, чмокнула Турецкого в щеку и прижалась щекой к груди Грязнова. И Саша вдруг вспомнил, что из-за Карининой вертлявости, такой странной и непривычной для нее, он даже не успел поцеловать ей хотя бы ручку. Ладно, сейчас исправим, решил он и пошел искать Карину.

Вообще в квартире комнат было пять, но казалось гораздо больше, потому что, переходя из одной в другую, он как-то непременно оказывался в холле. Так ничего не запомнив, отметив лишь одну, где было много детских игрушек, и другую, с широченной, восьмиспальной, наверное, кроватью, он нашел хозяйку на кухне, не уступавшей по размерам любой из комнат.

– Слушай, Кариша, – сказал он с неподдельным ужасом, беря ее руку и целуя в ладошку, – это же кошмар какой-то! В страшном сне такое не привидится! Это ж все надо убрать! А пыли одной! Мама родная! У тебя что, целый штат прислуги?

– Нет, мне, конечно, помогает одна милая женщина, но убираю я всегда сама.

– Никогда бы не мог подумать, что у тебя такие таланты!

– Ты много чего еще не знаешь, – сказала она. – Отпусти руку, я сейчас притащу сюда Нинку, пусть она пока с мясом возится, а мы с тобой напишем, чего тебе надо. – И исчезла.

Турецкий нашел ее в одной из комнат, где у окна стоял письменный стол. Она раскладывала на нем бумагу, ручку и придвинула два стула.

– Это кабинет школьника, – сказала она. – Садись и спрашивай.

Турецкий вторично отметил для себя превосходную зрительную память Карины, приготовившейся к длинным и нудным расспросам. Конечно, ни даты написания картины, ни абсолютно точных ее размеров она сказать не могла, Но руками показывала, и Саша понимал, что ей верить можно. Зато художников, названия и суть изображенного выдавала до мельчайших деталей. Картин было немного, всего десять, но она их хорошо помнила. На вопрос, как же это ей удалось, она ответила просто:

– Ты знаешь, они мне очень нравились. Такие простые и живые. Я не люблю всех этих – гыр-гыр-гыр! – она показала, как танцуют рок, но Саша понял, что она имеет в виду, и рассмеялся, так похоже изобразила она произведения некоторых авангардистов.

Красиво изобразила, гибко, так, что захотелось ее самое взять в руки.

– Сашенька, – вдруг взмолилась она, – можно я переоденусь? А то вы, ребята, выглядите, о'кей, а я как с пляжа.

– Не переживай, твой лучший костюм – это ты сама. А пиджак я сейчас сниму. И галстук. И на Нинку тоже внимания не обращай. Она ж в гостях, а не ты. Не порть впечатления. Я тебя в первый раз такой вижу, и ты мне очень нравишься. Давай лучше заканчивать. А завтра с утра я передам этот список куда надо. И об обидчиках твоих мы вам сегодня со Славкой расскажем. Ахнете!

Наконец формальности завершены, и народ потянулся к столу. Конечно, до Нинкиных кулинарных способностей Карине было далеко. И если первая брала изобретательностью, то вторая определенно массой. Два огромных блюда превалировали на столе: одно – с грудой самых разнообразных свежих овощей и трав, а второе – с шипящими отбивными. Причем если первое было выложено кусками льда, то под соседним алела горелка. И сами отбивные– румяные, с хрустящей, поджаренной корочкой – были такого вожделенного размера, что просто телячьими отбивными их назвать язык не поворачивался. Их можно было называть уважительно: стейк. И вообще, заметил Саша, Карина не очень уважала разнообразие, на которое была особо щедра Нинка. На столе стояли еще две серебряные миски – одна с черной, другая – с красной икрой и куб сливочного масла, тоже обложенный льдом. И вся пища.

– Вот это я понимаю! – со значением заметил Грязнов. – Нас так не принимали, а, Нина Галактионовна?

– Да будет тебе, – отмахнулась Карина. – Вы что сказали? Уже едем. Вот хоть это успела.

– Бедный ребенок, умирающий от голода, – посочувствовал Турецкий.

– Нет, правда! – всполошилась Карина. – Послушайте, может, вам супу надо? Вы очень голодные?

– Кариша, – укорил Турецкий, – дай нам хоть это оси-лить. А. там видно будет.

– Наконец и я выпить могу… – бурчал Грязнов, рассматривая груду бутылок, выставленных на невысоком серванте. – Ты чего будешь? – спросил у Турецкого.

– А мне теперь все равно. Утром пил коньяк у Мыльникова, вечером – водяру из «аршина». Наверное, хорошо бы закончить каким-нибудь клопомором типа «Солнцедара», помнишь такое сильнодействующее средство?

– А то! – радостно вскинулся Грязнов. – Помню…

– Постой, постой, – перебила его Нина, – это где ж вы успели тяпнуть? Грязнов! Ты же за рулем!

– А кто тебе сказал, что я тяпал?

– Но ведь вы же вдвоем были?.. И чтоб один без другого… что-то не припомню такого. Сознавайся!

– Стоп! – разведя руки в стороны, остановил их Саша. – Брэк, как говорят на ринге. Нина, я действительно, по твоему меткому выражению, тяпнул полстакана. С простым рабочим человеком и во спасение собственной души. Подробности от Грязнова. Он знает. А то я хвастаться начну. Так вот, я тяпал, а он смотрел на нас с рабочим классом – во дворе, на газетке, на багажнике машины, под сырое яичко, и я лично видел, как одна слеза, догоняя другую, медленно катилась по впалым щекам его. Но он не нарушил данного тебе и ГАИ слова – не пить за рулем. Давайте кончать трепаться и начинать есть. Это ж мука – смотреть и облизываться!..

Бахнула в потолок пробка, зажурчали наливаемые в рюмки, бокалы и фужеры водка, шампанское и минералка, застучали ножи и вилки, вскрывая розовую сочную мякоть, спрятавшуюся под ворохом разнообразной и пряно пахнущей зелени… Господи, что еще человеку надо! И над всем этим пиршеством, над которым парили многозначительные выражения вроде «Мда!», «Ох!», «Ну-у-у!..» и самое сильное – «Твое здоровье!» – над всем царила РОЗА – не красная, и даже не багровая, а вправду почти черная – в серебряном хрустале.

Карина смотрела на нее, на Сашу, и ее влюбленный взгляд говорил без всяких слов: какое чудо! Где ты ее нашел? Как я счастлива!..

Наконец прошла первая стадия, когда каждый слушал только себя и видел лишь то, что находилось перед его носом. Наступило умиротворение. Требовалось общение.

Не будучи особенно голодным, все же двойной обед напоминал о себе, Саша почувствовал легкую усталость и удивился: с чего бы это? Но потом вспомнил, что снова, как недавно, не спал тридцать шесть часов и за это время… Он стал прикидывать.

– О чем задумался, детина? – щедро намазывая бутерброд красной икрой, спросил Грязнов, – Нинка, лови момент, когда я еще на такую икру заработаю!..

– Я-то? – опомнился Саша. – Да вот считаю, где успел побывать хотя бы за сегодняшний день…

– Гордишься?

– Нет, просто удивляюсь… Вот смотрите, ребята. Ну, начнем с полуночи. Вёл Бая. Доставил его в Переделкино. Потом взял его в Шереметьеве. Потом доставил в МУР. Поехал к Мыльникову. Вернулся. Полетел к вам в Староконюшенный. Оттуда в министерство, к Кисоте. Обратно в МУР. Потом домой – собраться. И сюда. Ничего не забыл?

– Я не совсем поняла про этого Бая, – тронула его за локоть Карина. – Что значит – вёл, взял?

– Он удрать хотел. За границу. А мы его перехватили. И взяли подписку о невыезде… Да, самое-то главное – это чтоб у тебя, девушка, страхи пропали. Так называемый Андрюша, который к тебе за картинами приезжал, убит сегодня ночью. Но про это тебе пусть Грязнов рассказывает. У него лучше получается.

– Ну конечно, – тут же согласился Грязнов. – Не спать ночами, совершая чудеса храбрости, догоняя закоренелых преступников и надевая на них наручники, это будет он. А повествовать о его подвигах должен приятель, даже не состоящий в Союзе писателей. Совесть надо иметь, Турецкий! Если хочешь, чтоб тебя пожалели, так и скажи, и нечего ломаться, как невинная девочка. А между прочим, если бы его черт не занес ночью в Шереметьево, этот тип мог бы уже и не сидеть тут с нами… Ты чего, Карина?

Все разом обернулись к ней и заметили, как она вмиг побледнела.

– Ой! – замахала она руками. – Да не смотрите вы на меня… Мне чего-то страшно стало… Не знаю почему. Предчувствие. И вчера с вечера сердце болело…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю