Текст книги "Опасное хобби"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 35 страниц)

39

Виталий Александрович Бай был разъярен и растерян одновременно. Он не мог простить себе, что его – битого, опытного, немолодого уже, седого волчару – обвел вокруг пальца какой-то жалкий старик.

Даже то, что назвал хитрый следователь – а то, что он назвал, далеко не все, и он даже несколько раз ошибся в названиях, – говорило, что секреты Константиниди абсолютно не исчерпаны. И вероятно, большая их часть не известна никому. Разве что этой молодящейся стерве. Вот кого надо было брать на крючок. Но как? Спасли ее, значит, а теперь будут усиленно охранять. Само собой.

Но ведь известно: у семи нянек дитя без глаза. Андрюше ее поручать нельзя. Да и могут не допустить его для «беседы». К тому же он и сам, кажется, влипает. И по идее следовало бы Андрея теперь хорошо отблагодарить и убрать подальше, на юг куда-нибудь. До лучших времен. Черт дернул дурака с этой проклятой свечой связываться… да ведь он же, Бай, сам о том и попросил: надо было, чтоб Андрюша залез в автомобильные кишки. А Турецкий– вот где главный враг! – видать, не упустил своего. Ишь, как благодарил-то: золотые руки. Надо думать, что Андрюшины приставочки он не обнаружил: Андрюша ведь большой умелец по технической части, можно сказать, истинный самородок. И то, что цены нет Андрюшиным рукам, тоже хорошо знал Бай, крайне редко и в исключительных обстоятельствах использовавший уникальные способности своего подручного.

Прошлое Андрея Беленького Бай представлял ровно настолько, чтобы доверять ему и быть уверенным в его молчанье. Две судимости, побег, пластическая операция лица и вытравленная татуировка… Операция стоила Баю больших денег, ибо знали о ней трое: сам Андрюша, естественно, хирург, производивший операцию в закрытой для посторонних клинике, и, разумеется, сам Бай, предложивший сию операцию. Нет, еще один человек знал – Макар. Такую воровскую кличку носил Мкртыч Карапетян, он же Давитян, он же Погосов… неизвестно, сколько у этого крупного лагерного авторитета было паспортов и фамилий.

Макар, вышедший на свободу после четвертой отсидки, последние пять лет «парился» с Андреем Беленьким в Красноярской колонии строгого режима. И, прежде чем окончательно покинуть привычные таежные края, сумел организовать побег Андрею, которому оставалась еще пятерка.

Его в свое время и «уступил» Баю Гурам Ованесов с требованием, чтобы Беленький не «светился». А потом и вовсе успокоился: «новый» Андрюша, после предложенной Баем пластической операции, никому не был известен. За исключением одной несущественной детали – отпечатков пальцев. Но Андрюша всегда «работал» в перчатках. Однако же вот и он прокололся: совершенно зря вернул следователю его идиотскую свечу. И сообразил-то об этом Виталий Александрович, лишь когда увидел грязные Андрюшины пальцы и то, как Турецкий вроде бы машинально, но на самом деле очень аккуратно положил свечу в карман куртки. Прямо хоть отнимай!

Вот тогда и возникло первое и, прямо надо сказать, острое подозрение, что, кажется, не такой простачок этот следователь, каким хотел казаться. А он-то поверил, что в Генеральной прокуратуре могут работать придурковатые «важняки»!

И очень надеялся сегодня Виталий Александрович на встречу с ним: пощупать хотел – чем дышит, что знает и о чем только догадывается. А он, видишь ли, вместо себя посадил специалиста, и довольно хорошего, в чем быстро убедился Бай. Этот Кругликов пробовал «наколоть» Виталия Александровича, причем делал это поначалу так тонко, что Бай Не сразу и сообразил. А когда понял наконец, уверовал, что следствие вступило с ним в определенную игру и ухо надо держать востро. Это был, конечно, удачный ход: сослаться на срочное дело и перенести продолжение разговора на завтра. За ночь, если постараться, можно многое успеть сделать.

Морщась от одышки, Бай рухнул на заднее сиденье своего сияющего синим тком «рено» и, открыв крышку минибара, одновременно и холодильника, вытащил бутылку ледяного боржоми. Зацепив пробку толстым золотым перстнем, надетым ьа средний палец левой руки, сорвал крышку и надолго припал к горлышку

Это был его Особый шик: не страшно, что кольцо поцарапается! Зато некоторых дам очень даже впечатляло. Это его Андрей научил, который открывалкой вообще не пользовался, нужды не было при его поистине железных пальцах.

– Бегом домой, – сипло сказал Артуру и взялся за вторую бутылку Боржоми Бай пил только из «стекла». Все эти полуторалитровые пластмассовые бутылки его не устраивали – либо плохая подделка, либо розлив каких-нибудь Лукошкиных. Нет, настоящий грузинский, газированный боржоми должен быть обязательно ледяным и крепко в нос шибать…

– Какая, однако, хреновина в голову лезет! – злясь на самого себя, пробормотал Бай.

– Слушаю? – тут же отозвался Артур, молодой парень, которого Андрей частенько брал «напрокат» у Макара. Вот и эту, последнюю неделю Артур крутился в доме у Бая – на случай непредвиденной нужды.

– Да нет… – сердито отмахнулся Бай. – Не тебе!

Артур же размышлял, стоит сейчас сказать Виталию

Александровичу о большой беде, обрушившейся на дядю Гурама, или обождать до дома? Оставить для Андрюши, который с полчаса назад позвонил сюда, в машину, и предупредил его, что запахло жареным… Но уж больно зол сейчас Виталий, а гордый Артур не любил, когда на него повышали голос. Но ведь и Андрей наверняка неспроста позвонил сюда. Наконец решился.

Бай даже взвился.

– Какого ж ты… сразу не сказал?

– Да вы… того…

– Чего – того? Дурак! – И тут же добавил: – Извини, Артур, нервы… – С прислугой, какой бы она ни была, ссориться нельзя, уж это-то твердо знал Бай. – И кого повязали?

– Дядю Гурама, Мкртыча и еще полтора десятка наших. Но старший Мкртыч ушел из СИЗО. Подробностей пока не знаю.

– А где… – Бай чуть не назвал Мкртыча Макаром, хотя это имя не принято было называть. – Погосов где?

– Андрей сказал, у него.

– Он что, совсем спятил? – опять сорвался Бай. – А если?..

– Андрей знает.

– Все вы всё знаете! – огрызнулся Бай. – Пока жопу не прижгут!..

Артур промолчал, но в его склонившейся к рулю сухощавой фигуре, напоминавшей хищного коршуна, который приготовился к броску на добычу, чувствовалось крайнее напряжение и явное неодобрение тона, каким с ним разговаривал Виталий.

– А остальные? – помолчав, спросил Бай.

– Остальных – нет, – не оборачиваясь, буркнул Артур.

– Давай прижми…

– Не стоит, Виталий Александрович. И так за сотню. На хрена нам сейчас ГАИ?

– Ты прав.

«Значит, Макар в Переделкине… – размышлял Бай. – Гурам, конечно, человек железный. А вот какими окажутся остальные?.. И вдруг все-таки этот Турецкий сообразил на-ружку оставить?..»

Виталий Александрович верил своей интуиции. Вишь ты, снова не подвела. Решил ведь для себя расстаться с Андрюшей, и прав, и вовремя. Но теперь еще и Макар на шее…

Ну, если коснется Андрюши вплотную, тут можно будет представить дело так, что никакого особого криминала для Бая и не случится. Вот убили же в прошлом году одного из крупнейших в Москве авторитетов – Шота, завязанного на шоу-бизнесе. А ведь кто только с ним не дружил, водку не пил, девчонок не трахал – и что? Все эти выдающиеся киношники, эстрадники, артисты, они разве под суд пошли? Или хотя бы под подозрение попали? Да ничего подобного! Как жили, так и живут, и свои миллионы отрывают, и пьют где пили, и девки те же остались, и даже время от времени то в прессе, то в творческих своих дома поминки устраивают по Шота. Поэтому если Гурам – человек умный, а в этом Бай не сомневался, то он скажет: а я почем знал, кго он, ваш Беленький? С Погосовым Гураму будет посложнее: зачем тот из СИЗО сбежал? Ведь срок свой честно отсидел – от звонка до звонка, без всяких зачетов и амнистий. Или у него что-то иное объявилось вдруг?

Ну ладно, они пока посидят, а, собственно, ему, Баю, какие от этого неприятности? Где Беленького взял? Нашел. Гурамчик присоветовал. А где уж он Андрюшу нашел, пусть сам придумывает. Служил Беленький честно, ни в чем криминальном, не дай Бог, замечен не был. Специалист классный. А к тому же иди теперь свищи его! Срочно надо давать отставку Андрюше, как ни жаль. А тут еще Макар. Слишком много стало рядом уголовщины, слишком…

– А кто брал их? – спросил Бай у Артура, пронзенный неожиданной догадкой.

– Тот, который у вас был, на даче. К кому вы сегодня ездили.

– Турецкий?!

– Кажется.

Бай сочно выматерился, да так, что Артур только головой покачал.

Нехорошая цепочка стала выстраиваться у Виталия Александровича. Очень опасная. Чрезвычайно. И в этой цепочке определились две совершенно лишние фигуры – Турецкий, который, оказывается, мог уже слишком много знать, и Лариса свет Георгиевна, которая, выходит, ничего не забыла.

– За что взяли-то? – вспомнил наконец, о чем хотел спросить, Бай.

– Оружие нашли. И девку.

– Вон оно как… – протянул Бай. – В полном дерьме, значит, Гурамчик оказался? По уши… Постой, какая девка?! – Но ответ он уже знал. Неужели?!

– Да ту, что они искали. За выкуп. А ребята ее на хор поставили. Теперь групповуха – статья сто семнадцать. Да еще двести восемнадцатая. Это ношение оружия. И других до хрена – много у ребят набирается…

– Ну, Вадик, ну, Вадюля… Гореть тебе в аду синим пламенем! Ах, сукин ты сын… – И тут же вспомнил, почему обмолвился в разговоре Турецкий, что не совсем гладко прошло освобождение Ларисы. Вот оно в чем дело! Досталось, значит, красотке… Ну ничего, она этот спорт завсегда любила. А вот ему, Баю, отказала, как он ни намекал. Да какое намекал! Было дело, возвращались ночью из загородного кабака, в руках уже держал задастую – сопела, ерзала, а не дала. Глазки закатывала, сука! Ну хоть бы отсосик какой исполнила, жалко, что ли? Обидным было Баю такое откровенное пренебрежение им. Другим же не отказывала. Значит, туда тебе и дорога, поимела чего хотела…

Ее-то теперь, конечно, стерегут. Но если очень надо… А на что тогда Андрюша? Макар на что? Две лишние фигуры – с доски, исполнители – на благословенные юга, и все тип-топ. Как у его драгоценной древнекитайской игрушки – троицы: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу. Любил Бай этих трех вырезанных из потемневшей слоновой кости мартышек, закрывающих лапками глаза, уши и рот. А денег им на юга не жалко, лишь бы поскорее с глаз долой.

Турецкие всякие будут искать ветра в поле, а Бай лишь скорбно удивляться да разводить руками: вот ведь и на старуху бывает проруха, а как же, никто не гарантирован, не застрахован Ну не углядел, не знал, не сообразил – виноват Однако за это не судят, нет такой статьи, а если и отыщут – поди докажи сперва. К тому же повинную голову меч не сечет

А по чести говоря, какого хрена ему вообще перед кем-то оправдываться? Взять десяток самых-самых картинок и сесть в СВ до Киева. А сойти в Харькове или еще где-нибудь… Нет, это уже паника. Они ведь все равно вычислят, только хуже будет: скажут – сбежал. Иначе надо. Сделать сегодня пару звонков в Вену или Франкфурт приятелям, поболтать, а с утра пораньше, подобно Вадику, махнуть в Австрию или в Германию – в зависимости от рейса. И чтоб Снегирев – Верещагин этот наш неподкупный – сам приехал проводить. А тут записку оставить, что вот, мол, обстоятельства так сложились, что покупатель ждать не хочет А не будет покупателя – на что жить? Вернусь – и готов договорить. Подписки с него никто не брал, обвинения не предъявляли, все честь по чести – позвали для консультации. Какие дела?

Главное, чтобы только у мужиков получилось…

Бай не считал себя жестоким человеком. Напротив, скорее сентиментальным. И от этого, как он считал, часто имел неприятности. Да хоть и с тем же Вадимом. Кинул полмиллиона «зелененьких», а за какие, извините, коврижки-то? Впрочем, Дега с Мане и Сезаннами гораздо больше стоят Ладно, это не потеря…

И вдруг обожгла мысль: а ну как нашли они каталог Константиниди? Нет, быть того не может, стал успокаивать себя Бай. И Лариска, и Вадим, сколько ни допытывался у них, утверждали: нету каталога, все в своей башке старый грек держит. А голова у него, несмотря на весьма преклонный возраст, молодая была. С придурью, конечно, упрямством, хитростью – но ведь и как без этого? А каталога – уверяли – не держал. Мало ли, в чьи руки он мог бы попасть… Картинки-то разные судьбы имели, а нередко и хозяев своих законных. Разве все свои дела честно делал дед? Так к чему ему свидетели? Это верно.

А зачем тогда и Виталию Александровичу, к примеру, знать судьбу того же Мане? Купил – продал. Это не запрещено. Живу на выручку – вот и весь сказ. Мане и прочими импрессионистами не увлекаюсь. Мой профиль – наш русский, кондовый, так сказать, авангард. А Мане? Что – Мане, просто выгодное дельце подвернулось, да и старику помочь хотелось, сам ведь просил. А мои-то привязанности, мое альтер эго – авангард, это всему миру известно, на нем и имя себе сделал.

Да, хоть и умный ты следователь, а дурак. Ну отыскали вы где-нибудь, да хоть на антресолях, два десятка хорошо припрятанных дедом полотен, которыми ему и хвастаться было, поди, нельзя – сразу след потянется, вот вы и обрадовались, на пушку взять решили. Только и мы не лыком шиты, да не пальцем деланные…

В общем, подъезжая к своей даче, Бай уже совершенно четко представлял, что ему надо сделать. О чем распорядиться.

Ворота открыл Андрей. Заглянул поверх приспущенного стекла в салон и негромко сказал:

– В гараже.

Бай кивнул. Артур включил дистанционное управление, и створки гаражных дверей разошлись в стороны. Поставив машину, Артур обернулся к Баю, и тот махнул ему рукой: иди, мол. Артур вышел наружу, и гаражные двери закрылись. Стало темно. Бай включил освещение в салоне машины.

Через минуту в «рено» боком, как-то по-крабьи, вполз Макар. Сел на заднее сиденье, рядом с Баем, молча кивнул. Был он в странной для него одежде подсобного рабочего или заштатного водителя – в застиранной майке и бесформенных серых брюках, сверху замызганный синий халат. На голых ступнях– старые, стоптанные сандалии, а на гладко выбритой голове – голубой берет. Щеки Макара-Погосова отливали синевой. Он вообще никогда броско не одевался, но уж до такой-то степени! Это зачем?

– Так какие дела привели? – негромко и спокойно, будто он еще ничего не знал, спросил Бай.

Но Макар лишь кивнул на водительское место:

– Он сообщил?

– Ну сообщил… в общих чертах. Слушаю.

– Совсем худо, Виталий. – Обычно мрачный Макар стал еще мрачнее. – Гурам в Бутырке, ребята – кто где. Раскидали, суки, чтоб связи не было. Гоги убили. Мишу убили. Девку отняли. Большой стыд грозит Гураму.

– А вам что, уже своих баб стало не хватать? – с откровенной насмешкой поинтересовался Бай. – На свежачка потянуло?

– Э-э! – сморщился Макар. – Вадим всех «кинул». Поэтому с его бабой поиграть хотели. На том и загребли. Не успели ее убрать. Целый взвод налетел, повязали…

– Так что же делать-то? Чего ты от меня хочешь? Чтоб я к прокурору пошел и сказал, что Гурам пышных блондинок любит, только и всего? Ну скажу. А дальше что?

– Слушай, – тихо, но очень серьезно сказал Макар, – у тебя очень большие люди есть. Скажи им: нельзя там сидеть Гураму.

– Бабу убирать надо, – притворно вздохнул Бай. – Нет бабы – нет и свидетеля. Остальное – бумажки.

– Если надо, баба – не проблема.

– Ну раз не проблема, с нее и начни. Сам-то как?

Макар вздохнул легко и даже ласково и сказал с легкой

насмешкой:

– Нашелся телок. Вывел сам. За два «зеленых».

– Лимона? И всего-то? Ну и ну… – удивился Бай. – А дальше?

– Все чисто. Даже пересчитать успел.

– Понятно. Значит, сейчас перед Богом уже отчитывается?

– Или чертом, – хмыкнул Макар. – Ему все равно. Малахову – тоже.

– Однако… – покачал головой Бай.

– Гурам просил, – коротко пояснил Макар. – Знал много. Трусил. Заложить мог… Так сделаешь? – Ив упор жестко посмотрел на Бая, который даже слегка поежился от этого взгляда.

– Надо сделать, – уклончиво ответил он. – Но мой план шире.

– Говори.

– На меня тоже наехали. Тот следователь, который вас брал, Турецкий – помнишь его? – Макар кивнул. – Он может Андрюшу запечатать.

– За что?

– А он тебе разве сам не сказал?

– Что он сказал, я знаю, – резко возразил Макар. – Ты ответь.

– Поэтому вам надо немедленно отваливать, – ушел от ответа Бай. – Обоим.

– Сами знаем. Сколько на следователя ставишь?

Бай поднял указательный палец.

Макар подумал и кивнул:

– «Зеленых» – и вперед.

– Конечно. Сегодня, сейчас. А баба?

– Андрюша ее знает, сделает сам. А как– его забота. Ночью и уйдем. Но смотри, Виталий! Гурам ждет «Кинешь», я тебя на дне моря достану.

– Слушай, Макар, – с раздражением повысил голос Бай, но тот перебил его:

– Где ты видел Макара? Ты нигде его не видел и не знаешь. Ты одного Гурама знаешь. И этого тебе – во! – Макар резко чиркнул ногтем большого пальца себя по горлу – от уха до уха. – Был и остался Мкртыч Погосов, понял, Виталий?

Жутковатый, зловещий какой-то был этот недлинный разговор в темном ночном гараже, в наглухо закрытом автомобильном салоне. От слабого освещения лицо уголовника было сизым, словно у покойника, пролежавшего двое суток на жаре. Отвратительное ощущение.

– Ладно, – сказал наконец Бай, – вы решайте с Андрюшей свои проблемы, а мое слово твердое… – Он чуть было не рассмеялся, вспомнив, как развесил уши этот шибко умный следователь-искусствовед, которому он обещал с утра прибыть для продолжения никому теперь уже не нужного состязания, в первую очередь, конечно, самому Баю. – Ты на чем, на каком транспорте?

– Хлебный фургон. У дальних ворот.

– А-а, тогда понятно, – кивнул Бай и усмехнулся: – Большой, однако, мастер мимикрии…

– Чего? – нахмурился Макар.

– Камуфляж, говорю, – вздохнул Бай. Подумал: «Господи, с кем приходится дело иметь!..»

– Мы потом поглядим, кому– фляжка, а кому – крышка! – зловеще отозвался Макар, глядя вслед Баю острыми, прищуренными глазами.

«Смотри-ка, и этот туда же!» – Баю, не видевшему взгляда Макара, стало совсем весело. И он через внутреннюю дверь, соединявшую гараж с домом, направился к себе в спальню за валютой.

40

Александр Борисович Турецкий не знал о том, что его голова тоже оценена в миллион долларов. А если б знал, непременно удивился: что у них в последнее время, лимон «зеленых» – разменная монета?

И еще. Он бы, возможно, все-таки начал волноваться и стал бы наверняка допускать ошибки. Более серьезные, чем те, которых и без того хватало в обычное время.

Нет, ничего этого не было. Просто, подумав, он спросил у Грязнова, где поставлены Эти ловушки. Небось в НТО посмотрели?

Слава открыл капот заленого «жигуля» и показал пальцем.

– Давай-ка лучше я их сниму да подарю Шурочке на память.

Сказано – сделано: операция заняла не более минуты, просто подлезть было неудобно.

Грязнов тут же уехал домой, успокоенный, что теперь-то уж слежка наверняка сорвется, а Турецкий, держа в ладони маленькую полусферу и овальную коробочку, явно не отечественного производства, которые прилипали к корпусу машины с помощью магнитных присосок, снова поднялся в кабинет начальника МУРа.

Меркулов и Романова не удивились его возвращению. Костя только спросил с улыбкой:

– Версия?

– Нет, на этот раз обычная профессиональная предосторожность. – И Турецкий, демонстративно почесав кончик носа, чем определенно копировал задумчивого Меркулова, швырнул найденные предметы в хрустальную пепельницу на столе Романовой. – Я подумал, что мой новый знакомый все-таки недостоин носить звание порядочного человека. И мое доверие к нему, а также его темному окружению сильно пошатнулось. А потому… Что скажете, уважаемые товарищи юристы?

– Скажу: перестань паясничать и поезжай домой. Александра Ивановна, кажется, уже познакомила тебя с древней мудростью, толкующей, что утро вечера… и так далее. А что снял, – Меркулов кивнул на пепельницу, – то правильно. Незачем без дела рисковать башкой.

– Погодите, ведь между утренней мудростью и вечерней, скажем так, глупостью имеет место быть ночь. Не так ли? Вот она-то меня и тревожит. Примеры мировой классической литературы – от слепого Гомера до братьев Вайнеров – свидетельствуют о том, что большинство самых грязных дел, в том числе и убийств, вершатся по ночам. А уж авторы знают, о чем говорят. Что ответите?

– Я повторяю вопрос, – хмыкнул Меркулов, – есть версия?

– А если да, то как?

– Выкладывай, – вздохнул Костя. – За тем, поди, и вернулся.

– Если вы мне дадите пяток оперативников, я этого Бая из России не выпущу.

– Всего-то? – с наигранным удивлением подняла брови Романова.

– Но чтоб толковых. А Славку я домой отпустил. Хватит уже ему без конца свою башку подставлять.

– Ишь, как заговорил! – хмыкнул Костя. – Похоже, растет юноша над собой. Прямо на глазах… А что, Александра Ивановна, может, действительно дать?

– Слухайте сюды, хлопцы. Вопрос первый: откуда такая уверенность?

– А этого разве мало? – Саша ткнул пальцем в пепельницу.

– Мало, Сашка, – кивнула Романова. – Он скажет, что ни сном ни духом… Мало ли кто мог тебе эти штучки-дрючки налепить! Ведь машина у тебя по ночам одна стоит, без охраны. Или, может, на них ихние отпечатки пальцев имеются?

– Логично, – поджал губы Меркулов и стал рассматривать Турецкого поверх очков: чем возразит?

– Не туда гребу… Понимаю.

– Гребешь-то ты, может, и туда, но… – решил подбодрить Костя.

– Хорошо, есть еще один вариант. Я еду в Шереметьево и сижу там, на вылете, до утра. Не засвечиваюсь. Есть там кто-нибудь, чтоб был совсем нашим человеком, а не служил в команде Снегирева?

– А почему именно в Шереметьево, если по одной из твоих предыдущих версий он должен быть на Киевском вокзале? – спросил Меркулов.

– Я не успею сразу в два места. Аэропорт – вернее. А с билетами у него, думаю, проблем не будет. Любое посольство поможет. Но чтоб придать, вернее, добавить ему смелости, я сейчас позвоню ему, посожалею, что встреча нынче не состоялась, и упрошу, уговорю его быть у нас завтра утром для продолжения разговора. Причем говорить буду сухо и безо всяких там «уважаемый», «любезный». Как?

– Но звонить поедешь из своего кабинета, телефон которого он уже знает, – указал пальцем Меркулов.

– А кого ж тебе дать-то? – задумалась Романова.

– Значит, если ты его встретишь в порту, то можешь учинить серьезный таможенный досмотр, проходить который он, естественно, не собирается. Для задержания этого хватит. Для взятия под стражу нужен ордер. Опять же и обыск в доме… – размышлял Меркулов.

– Ох, хлопцы, опять чую авантюру, – вздохнула Романова. – Ну он – ладно, – она махнула рукой на Турецкого. – А ты-то куда, старый? Одна ж интуиция, будь она трижды неладна!..

Костя внимательно поглядел на Шурочку, хмыкнул и стал ожесточенно мять свою бородку.

– Ты, конечно, права… – вздохнул наконец. – Если мы влезем в эту авантюру и я сейчас подпишу санкции на обыск и взятие Бая под стражу, он, – Меркулов ткнул указательным пальцем в Турецкого, – просто обязан выполнять, причем немедленно, указания заместителя генерального прокурора по следствию Российской Федерации, то есть мои. Иначе мы крепко взгреем его за нарушение закона. Но, с другой стороны… – Меркулов замолчал и отвернулся к окну.

– Ну что заткнулся? – с иронией поторопила его Романова. – Небось ищешь способ, как невинность соблюсти и капитал приобрести? Нет, дорогой, ни хрена у тебя не получится. Для того чтобы немедленно брать Бая, недостаточно улик. Поэтому, зная твою давнюю тайную склонность к авантюризму, прямо говорю: не поддерживаю. А вот погонять бы его, нервы ему потрепать да толковый обыск в доме учинить – тут я вам союзница.

– Да, – неожиданно согласился Меркулов и облегченно вздохнул, будто и его самого тяготила собственная смелость. – Давайте действительно повременим пока с арестом.

– Все ясно, – усмехнулся Турецкий. – Поступаем по классическому образцу: извини, товарищ Сухов, но оружия я тебе не дам.

– При чем здесь оружие! Какой Сухов? – недовольно поморщился Меркулов.

– В кино надо ходить, Костя. Или хотя бы время от времени телик смотреть. «Белое солнце пустыни»…

– Ну а я-то тут при чем?

– А при том, что иди, мол, товарищ Саня, и выворачивайся как сможешь.

– Нет, ты все-таки нахал! – с укоризной покачал головой Меркулов. – Против обыска мы же не возражаем, так? Тебе этого мало? Старайся. Найдешь неопровержимые улики – напишем постановление о взятии Бая под стражу. Так ведь, Шурочка?

– Истинно так. Нечего их баловать. А то вовсе работать разучатся. Ну, Сашок, с чего начнешь?

– На крыло его, как говорят охотники, поднимать надо. Вообще-то позвонить можно и отсюда, скажем, из твоей приемной и из дома. Летом десять – пол-одиннадцатого – не время. Не вечер, так?

– Ага, и покажешь им свой домашний телефон? – нахмурилась Шурочка.

– Разумеется, чтобы Бай успел вычислить до отлета. Если, конечно, решится действовать всерьез. Ему нужен сильный толчок… Но мне, граждане начальники, потребуется служебная машина. И на всю ночь. Ибо моя собственная должна ночевать у подъезда и ждать, кто в нее бомбу сунет. Или какую-нибудь другую бяку устроит. Жаль, конечно, но ведь риск дорогого и стоит. Точка. И свет на кухне должен всю ночь гореть. И «Маяк» я включу погромче. Хоть и жалко соседей, но что поделаешь…

– Ну, а в воздушной милиции, в Шереметьевском ЛОВ-Де, я тебе парочку добрых оперативничков найду… Но как быть теперь с твоей квартирой?

– Сменим название, – улыбнулся Турецкий. – Вместо операции «Комсомольский проспект» назовем по аналогии – «Фрунзенская набережная».

– Нет, хлопцы, погодите. Все это пока ваша выдумка. Задействовать людей, а оно окажется чистой придурью?.. Нема ж у нас никаких фактов. И почему ты, Сашка, считаешь, шо он тебя уже испугался? Ты ему шо, на пятку наступил?

– Усугубить? – вдруг сощурился Турецкий.

– Эй, только без глупостей! – перебил его Меркулов.

– Естественно, шеф. – Саша поднял телефонную трубку и набрал номер дежурного по МУРу. Когда отозвались, попросил узнать домашний телефон Кисоты Алевтины Филимоновны. – Ки-со-та, – повторил он по слогам.

Шурочка удивилась: а это еще зачем?

– Хочу… – начал Турецкий, но перебил себя: – Слушаю! Записываю… благодарю, доброй ночи. Хочу спросить, сколько у Бая ворот на его даче?

Меркулов от изумления только головой покачал:

– Ну и провокатор же ты! И откуда что берется?

– Считаешь, не клюнет? Может, «конечно… Но лишь в том единственном случае, если он абсолютно чист. Или если Кисота полная дура и сочтет меня клиническим идиотом, а вопрос-то как раз на этом уровне. Но я не верю. Хоть убейте. Как его Андрюша у одной вдовы картинки для нее добывал, помните? Где они теперь, эти картинки? Вот там же, уверяю вас, уже завтра будут и Сезанны, и Мане, и много чего другого, про что мы и не догадываемся. Ну как, звоню?

– А, хай мэни!.. – махнула отчаянно рукой Романова. – Звони, Сашок!