Текст книги "Недобрый час"

Автор книги: Фрэнсис Хардинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

ДОБРЯЧКА ВЕЯЛКА, ЧТО ОТДЕЛЯЕТ ‘ЗЕРНО ОТ МЯКИНЫ

Госпожа Бессел пришла после завтрака, который безденежная Мошка пропустила.

Едва лязгнул последний засов, дородная тетушка с вытянутым от напряжения лицом повернулась к Мошке. Руки в перчатках ерзали от нетерпения.

– Ну?

Мошка хмуро вцепилась в лямки фартука.

– Я сделала, как вы велели…

Как она ни старалась, голос звучал дерзко. Госпожа Бессел все поняла. Напряжение отпустило ее, лицо обмякло.

– Что, обделалась?

– Нет! Я залезла в камеру Удачи, как вы сказали! И нашла эту самую Удачу. Не виновата я, что не смогла ее вытащить!

– Рассказывай! – рявкнула посетительница. – Все, что видела!

У Мошки пересохло во рту.

– Расскажу. Но сперва освободите меня.

– Чтобы ты порскнула[6]6
  Порскать – стремительно броситься куда-либо.


[Закрыть] в ближайший переулок? Нет, голубушка, не выйдет. Скажешь правду, и я вытащу тебя, даю честное слово. Но информация вперед. Учти, ты не в том положении, чтобы торговаться.

Мошка приняла этот довод во внимание. Она глубоко вздохнула и заговорила:

– Это не волшебный череп и не огрызок. Там живет паренек на несколько лет меня старше. Он столько просидел в четырех стенах, что слегка спятил. Удача… это не предмет, это человек.

У госпожи Бессел окаменело лицо. Невозможно было угадать, о чем она думает. Злится? Поверила?

– Ты уверена, что залезла в правильную комнату?

– Железно. У дымохода только одна развилка.

– Что еще там было, кроме мальчика? Рассказывай! Не упусти ни крошки!

Мошка сочла, что госпожа Бессел вопреки всему надеется, будто Удача – другой объект, карманных размеров. Девочка нудно перечислила все подробности, начиная от гобеленов, щербатого горшка и фигурок Почтенных. Госпожа Бессел потирала руки в перчатках. Глаза ее сузились. На лице отпечатались загадочные думы.

– Без толку, среди этих предметов нет Удачи. Это паренек. Он сам признался.

– Что? – вскочила тетушка. – Вы разговаривали? Он тебя видел? Ясно, план идет насмарку…

– Он никому не скажет, – возразила Мошка. – Я точно знаю. Наша встреча стала его тайной. Кроме меня, у него никого нет.

Мошка в общих чертах рассказала о ночной беседе.

– Понятное дело, про план можно забыть. Допустим, протащу я неуклюжего дурачка через дымоход. Что с ним дальше делать? Как мы его выведем из тюрьмы? Под юбками?

В разговоре возникла пауза. Пауза посмотрела вокруг и поняла, что пришла надолго. У госпожи Бессел не было ответа.

– Вы дали слово. – Как ни старалась Мошка, голос ее дрожал.

У тетушки на лице проступило такое недовольство, что Мошка испугалась, как бы та сейчас не нарушила обещание чисто от злости и разочарования.

– Вы дали слово!

– Тише! Можно подумать, одной тебе тяжело! Хоть толку с тебя мало, я дала слово и сдержу его, что обойдется мне недешево. – Госпожа Бессел оправила фартук с видом великомученицы. – Но я всегда выполняю уговор, даже с такими вредителями, как ты. – Она задумчиво пожевала губу. – Ладно, расскажи о его светлости мэре. У него есть жена? Сестра? Домохозяйка? Какая-нибудь женщина приглядывает за ним?

Госпожа Бессел засыпала Мошку градом вопросов о доме мэра, его темпераменте, о том, что он любит и ненавидит. Она пережила разочарование куда легче, чем боялась Мошка. Несмотря на громадное облегчение, девочка прикинула, с чего бы. Она заподозрила, что в рукаве у госпожи Бессел есть планы на любой случай. Первый вариант не сработал, она вычеркнула его из списка и обдумывает следующий. Видимо, теперь она собирается очаровать мэра. Ну и замечательно, лишь бы в итоге Мошку выпустили на свободу.

– Местный мэр – тот еще старый хрыч, но я приручала зверюг и пострашнее. Теперь надо перекинуться словечком с Эпонимием… – уходя, сказала госпожа Бессел.

Мошка знала, что скорее сама научится летать, чем госпожа Бессел решит играть честно. Но измученный червячок надежды неудержимо пополз вверх по мрачному дымоходу ее души.

Через четыре часа, когда Мошка уже сгрызла все ногти, к ней пришел посетитель. Увы – или ура? – но это была не госпожа Бессел. Ее навестил сэр Фельдролл в компании нервного колобка, то есть Эпонимия Клента. Сэр Фельдролл вел себя непривычно резко и напряженно. Скоро Мошка поняла почему. Все утро он спорил с мэром, стерев язык до крови.

– Утром мэр получил записку с требованием выкупа, – объяснил он. На его остром выразительном лице дергались все мышцы. – В обмен на возвращение мисс Марлеборн похитители требуют Душу Сантайнетты.

Мошке предоставилась отличная возможность продемонстрировать туповатый вид.

– Это изумруд, широко известный и весьма дорогой, если найдешь покупателя. Он размером с ноготь ребенка. Есть у него особенность, можно даже сказать, изъян: желтоватый завиток внутри. Но утверждают, что его вынули из короны последнего короля…

Мошка бросила на Клента мимолетный взгляд и отметила, что у того жадно заблестели глаза. Похоже, он не знал этой подробности. Сама Мошка, усталая, голодная, перепуганная и замерзшая, запросто бросила бы в Длиннопер дюжину таких камней, если бы взамен ей дали миску рагу, теплую кровать и возможность уйти из Побора. Драгоценный камень в этой истории сулил неприятности.

– Много лет назад мэру поручили хранить этот изумруд, – продолжал сэр Фельдролл. – Сдается мне, он готов отдать его похитителям. Через несколько ночей.

Внезапная мысль взбодрила замороженные мозги Мошки.

– Случаем, не в ночь святого Пустобреха?

Сэр Фельдролл удивленно кивнул:

– Его светлости мэру приказано положить камень в редис и перед закатом повесить за дверью счетной палаты. Очень странное требование.

Мошка не увидела ничего странного. В ночь святого Пустобреха можно вывесить на улице любой овощ, и никто, кроме Ключников, не посмеет его тронуть. Понятное дело, кроме наглых похитителей.

– Я самым решительным образом советовал мэру не идти у них на поводу. – Сэр Фельдролл нахмурился. – Этот бандит Эплтон просто одержим бывшей невестой. Нелепо думать, что, похитив мисс Марлеборн, он вернет ее в обмен на жалкую драгоценность. Скорее всего, заполучив камень, он подкупит стражу и увезет мисс Марлеборн из Побора в Манделион. В этом гнезде анархистов, головорезов и его дружков радикалов они с Лучезарой исчезнут без следа. Тысяча чертей, он наверняка женится на ней!

У сэра Фельдролла от избытка чувств задрожал подбородок и раскраснелось лицо.

Мошка с Клентом не смотрели друг на друга. Можно сказать, они принципиально не сводили глаз с сэра Фельдролла. Вот прямо сейчас было бы совсем не к месту ляпнуть, что они знакомы со многими «анархистами, головорезами и радикалами» и даже помогли им захватить власть в Манделионе. Тем не менее сэр Фельдролл, скорее всего, правильно понял намерения похитителей. Не зря же Скеллоу в разговоре с «Романтическим Посредником» заявил Кленту, что свадьба Бренда и Лучезары не помешает им получить выкуп.

– Представь себе, бедняжка в плену, в окружении врагов… – Клент умоляюще посмотрел Мошке в глаза. Почему-то он нервничал. – Надо ли объяснять дальше?

Повисла долгая, прочувствованная тишина.

– Да уж объясните, будьте добры, а то я что-то не понимаю, к чему вы клоните, – скрипнула Мошка.

– Тогда буду говорить прямо, – ответил рыцарь. – Несмотря на мои уговоры, мэр собирается отдать выкуп. Но битых четыре часа… обсуждения не прошли даром. Ни моя настойчивость, ни красноречие мистера Клента не возымели эффект, но, к великому счастью, мистер Клент встретил знакомую даму с абсолютно непорочным именем.

Похоже, госпожа Бессел не теряла времени зря.

– Она пришла нам на помощь, и втроем мы уговорили мэра выпустить тебя из заточения. Суда не будет. Я лично оплачу твое освобождение.

У Мошки сердце ринулось вскачь галопом, но быстро перешло на боязливую рысь, а потом и вовсе на циничный шаг. Изогнув бровь, она стала ждать объяснений. Поганая жизнь научила ее слышать «но», витающее в воздухе.

Сэр Фельдролл прочистил горло:

– Довод мистера Клента, который убедил мэра, таков: сегодня вечером заканчивается твой гостевой срок. На данный момент у нас нет агентов в ночном городе, вообще никого. Чтобы найти мисс Марлеборн, у нас есть время до ночи святого Пустобреха. Потом Бренд Эплтон заполучит камень, и мы больше никогда ее не увидим. Помоги нам найти мисс Марлеборн и по возможности организовать ее спасение.

– Вот оно что, – горько засмеялась Мошка, а потом уперла пылающий взгляд в Эпонимия Клента. – Значит, твоя идея? Один из великолепных планов? Кто-то мне обещал, что я не попаду в ночной город. Интересно, кто бы это мог быть…

Клент, надо отдать ему должное, был смущен и печален.

– Дитя, – тихо сказал он, – положение было отчаянным. Если бы я видел другой способ освободить тебя от кандалов…

– Ага. Ну спасибо, мистер Клент, что вытащили меня из кипящего котла. Что у нас дальше по плану? Швырнуть меня в Ночной Побор, чтобы я в одиночку спасла дочку мэра от толпы головорезов?

– Одна ты будешь только в первую ночь, – ответил сэр Фельдролл. – Потом из моего поместья приедут слуги с ночными именами. У них будет разрешение мэра немедленно войти в ночной город, не выжидая гостевых дней. От тебя требуется собрать информацию, а спасение обеспечат мои люди. Если справишься, награда тебя не разочарует. Вам обоим хватит, чтобы выйти из Побора.

Мошка насупилась. Размышляя, она выковыривала сажу из-под ногтей.

– Дитя, – тихо добавил Клент, – нам хотя бы досталось сомнительное счастье окончить уличные университеты. Кусты и застенки были нашими классами, пинки и оплеухи – учителями. Жизнь отточила наши мозги и выдубила шкуры. У нас есть реальный шанс выжить в Ночном Поборе. У мисс Марлеборн его нет.

Уж Лучезара-то выживет, сказал горький голос у Мошки в голове. Она выживет, потому что за живую дорого заплатят. В худшем случае ей растреплют локоны или испачкают туфельку. Но перед мысленным взором всплыла фраза Лучезары про страх, что ночной город утащит ее назад.

– Ох. – Мошка сунула пальцы в колтун волос и потянула до боли. – Ох, ешки-орешки. Ладно, я согласна. Сэр Фельдролл, по поводу награды. Мы тут задолжали одним людям, им деньги просто до зарезу нужны. Накиньте им сверху. Кстати, гусь! Сарацин идет со мной.

– Подозреваю, это предложение мэр встретит с большим энтузиазмом, – заметил сэр Фельдролл с нетипичной для него задорной усмешкой.

Слуги мэра так обрадовались, что Сарацин исчезнет, а кладовая освободится, что едва не пустились в пляс. Что им не понравилось – так это перспектива принимать Мошку под крышей дома, пусть всего на пару часов. Но сэру Фельдроллу просто некуда было ее вести, ведь сам он жил в гостях у мэра. К счастью, хозяин дома отбыл по делам.

Запах овсяной каши выветрил из головы и страх, и злость, и тягостные мысли. Слуга со смесью уважения и отвращения наблюдал, как Мошка прикончила три миски, умудрившись обжечь язык и заработать колики в желудке. Когда еда кончилась, усталость заявила, что больше откладывать не намерена и сейчас возьмет свое.

Мошка не заметила, как уснула за столом. Через пару часов она проснулась у камина, завернутая в кипу одеял. Девочка увидела служанку ровно там, где сама два дня назад стояла с подносом. Рядом в корзине спал Сарацин. С дрогнувшим сердцем Мошка заметила, что небо за окном темнеет.

– Где мистер Клент? Надо поговорить.

Оставив Сарацина клевать зерно во сне, Мошка отправилась искать Клента. Он нашелся в библиотеке. К ее удивлению, он ходил из угла в угол, сцепив ладони за спиной. Даже парик дал крен на правый борт. Увидев Мошку, Клент замер. Пару секунд пальцы теребили драный край шейного платка. Потом он всплеснул руками.

– Прости, это все, что я смог придумать, – сказал он без затей. – Не нашел другого способа вытащить тебя из этого клоповника. Кинул ведро в колодец изобретательности на всю веревку и достал его пустым. Мне очень жаль.

– Удачное время вы нашли для творческого кризиса, – буркнула Мошка, залезая с ногами в роскошное библиотечное кресло.

– Вот. – Клент положил на стол перед Мошкой узел. Внутри оказался кошелек, нож в кожаных ножнах, хлеб и сыр, завернутые в платок, тростниковое перо, бутылочка чернил и футляр с чистой бумагой. – Немного… но сэр Фельдролл боится, что набьет тебе карманы, а ты оплатишь выход из Побора и скроешься в тумане. Держи, пригодится.

На стол легла карта с пафосной подписью «Чесный горад Побор».

– Это карта Дневного Побора, – сказала Мошка, глядя на приличные названия улиц.

– Знаю, после заката многое исчезнет. Но кое-что останется. – Кончиком пальца он коснулся шпиля, дерева, Часовой башни, замка. – Это высокие точки. Взгляни поверх крыш, найди их, и ты вычислишь свое положение. И городская стена никуда не денется. Мошка, если дело обернется совсем плохо, найди стену и иди вдоль нее к дому нашей грозной повитухи. Она хотя бы не ест детей. Один раз она тебя приняла, примет и второй. Письма оставляй в стене, во рту статуи Добряка Белабла. И я… тоже тебе напишу.

Мошка кивнула, проглотив комок сухого, шершавого ничего. Повисла тишина.

– Во имя Почтенных, следи за своим чепчиком, – наконец прервал молчание Клент. Он поднял Мошкин чепчик со стула и напялил ей на голову. – Бегать простоволосой, как беспризорница… – Он умолк на полуслове.

– А вы найдите того, кто будет трезво оценивать глупость ваших идей, – угрюмо сказала Мошка. – Впрочем, меня вы не особо слушали.

– Даже не представляю, как я буду жить без этих колкостей, так украшающих наши беседы, – ответил Клент, хмуро поправляя Мошкин чепчик.

Перед закатом люди мэра проводили Мошку с Клентом в Комитет Часов. Мошка несла Сарацина в руках. Она заметила, что дневной воздух пахнет поздней осенью. Цветы давно отцвели, но холодное солнце успело нагреть землю. Пахло прелыми листьями и гнилыми яблоками. В косых лучах жирно блестела грязь на дорогах, ярко зеленел мох на крышах. Блестящие простыни на веревках меж балконов хлопали ей вслед и щекотали ноздри ледяной свежестью.

Освещенная паутина кружевным узором украсила темное дерево. На коновязи скакал дрозд с алой грудкой, будто его макнули в томатный суп. Палая листва лежала под ногами желто-рыже-красным ковром. Мошка поняла, что не может вообразить себе жизнь без солнца. Навсегда остаться в ночи – все равно что ослепнуть. Чтобы не смотреть Кленту в лицо, она уставилась на его видавшие виды туфли.

Вечерний край неба выцветал и зеленел, как несвежая ветчина. Блестели иглы первых звезд. Скоро их будет уйма.

В Комитете Часов их встретил Малиновый. При виде посетителей его сросшаяся бровь сломалась посередине, а глаза превратились в щелочки.

– Ага. Нам сообщили, что вы придете. Кеннинг, коробки!

Кеннинг послушно бросился вон и притащил две коробки. В одной лежали светлые значки, в другой темные. Именно в нее зарылся Малиновый.

– Ага… вот.

Он ткнул пальцем в коробку, и покорный Кеннинг щипцами выудил один из значков. На вытянутых руках, будто раскаленное железо, он подал его Мошке. Та осторожно приняла брошь, морально готовая обжечься. Муха на черной деревяшке была, а вот цветного ободка, как на гостевых значках, не было.

Малиновый так и пялился в коробку с черными значками. Кеннинг вежливо обошел его, достал из другой коробки светлый значок и вложил в руку начальника. Малиновый удивленно опустил глаза, подозвал Кеннинга и зашептал ему на ухо. Мошка уловила обрывки фраз.

– …В сложившихся обстоятельствах… изменить категорию… с такими-то спутниками… ошибка?

Кеннинг так же тихо зашептал в ответ:

– …Пока отклонили… еще… пересмотрят.

При этом оба искоса поглядывали на Эпонимия Клента, каковой факт от него не укрылся. Клент налился краской, пальцы забарабанили по карману.

Вот оно что. Клент родился в час Фангавота, а ведь дневной статус этого Почтенного висел на волоске. После того как Клент сыграл свою роль в похищении Лучезары Марлеборн, перед Фангавотом и всеми, кто рожден в его время, замаячила перспектива уйти в ночь. Малиновый держал в руках светлый значок без гостевого ободка, но отдавать его Кленту не спешил.

Его спутники… Речь явно шла про Мошку. Не только похищение поставило Клента под удар, но и тесное знакомство с ночной девчонкой…

– Катись отсюда, жирный опарыш! – без объявления войны напала Мошка на Клента. – Валяй, гуляй под солнышком, мне плевать! Хотя бы не придется больше слушать твое нытье! Я-то, дура, думала выехать на твоем горбу из города! Так ты и здесь облажался! Не переживай, тебе расскажут, какой ты хороший и какое у тебя «светлое имя», похвалят, что избавился от меня! Нет, это я избавилась от тебя, лощеный, бесполезный пузырь с ядовитым языком!

Мошка моргнула, сгоняя слезу. Зато всех зрителей от ее выступления передернуло. Клент потерянно посмотрел на нее, потом лицо его сложилось в злую гримасу, и только кончики губ нет-нет да и лезли вверх. Прокашлявшись, он прикрыл рот ладонью, будто не находит слов.

– Чудовищное дитя, – наконец придушенно буркнул он. – Гадюка среди добрых плодов раскрывает пасть и обнажает клыки…

Мошка подняла черную брошь над головой.

– Значит, теперь это мой значок? Отлично! – Муху с цветной каймой она сняла и швырнула на стол, а абсолютно черную приколола на платье. – Я буду носить его с гордостью! Ночь еще не началась? Пустите меня уже скорее к приличным людям! Видеть больше не хочу этих двуличных, заносчивых дневных! – Она обернулась к Малиновому. – К вам это тоже относится, надутый прыщ!

– Вышвырните ее! – Малиновый так потемнел лицом, что превратился практически в Ежевичного. – Вышвырните! Ее! Отсюда!

Пара охранников подхватили Мошку под руки и стремительно поволокли к двери. Напоследок она посмотрела Кленту в глаза.

– Да, уведите ее, – тихо сказал тот. Его лоб превратился в лабиринт морщин, излучающих долготерпение. – Она как дырка у меня в рубахе, уголек в глазу…

– Чтоб ты подавился пирогом! – попрощалась Мошка, и Клент исчез из ее поля зрения.

Усилиями стражников она плыла по коридору, болтая ногами, в ту самую комнату, где ее по прибытии в Побор допрашивали таможенники. Там ее бесцеремонно шваркнули на лавку, где уже сидело три человека.

Когда стражники ушли, она огляделась и поняла, что все взгляды сосредоточены на ней.

– Чего уставились? – Мошка поправила чепчик. – Никогда не видели личный эскорт? Надо было пустить Комитету пыль в глаза.

– Вот оно что, – хором откликнулись люди.

Мошка обхватила взглядом всю очередь, отметив у всех черные значки.

– Твой звонкий голос проходил через дубовую дверь, как шило сквозь сыр, – сказала женщина средних лет. Она пыталась спрятать стриженые волосы и изуродованное ухо под потрепанным шарфом. Рот расплылся в улыбке подлинного восторга.

– Надутый прыщ, – процитировал тощий юноша. Его плечи содрогались от хохота.

– Подвиньтесь, – сказал высокий, крепко сбитый мужик с длинными черными космами. Неухоженная борода превращала его лицо в шар, а голос напоминал скрип гравия. – Садись рядом.

Люди зашевелились, заскрипели ботинками, и Мошка обнаружила себя среди взрослых людей и сияющих улыбок.

– Вот же волчонок, – одобрительно ухмыльнулся патлатый. – Ты, девонька, когда пойдем в ночь, держись рядом. Я за тобой присмотрю.

Мошка кивнула, застенчиво покраснев.

– Вместе мы сила, – сказала женщина, с прищуром глядя в темнеющее окно.

Рыжеволосый Кеннинг вбежал в комнату. У него от переживаний отвисла челюсть, а пальцы мяли носовой платок. Он замер перед Мошкой и уставился на нее, даже не пытаясь закрыть рот. Сдавленно всхлипнув, он икнул от смеха, сунул платок ей в руку и сбежал прочь, зажав кулак в зубах.

В платке оказался кусок хлеба с сыром. За зрелище начальника на грани апоплексического удара Кеннинг расплатился ужином.

Люди в комнате общались открыто, но осторожно. Все оказались гостями города, не успевшими в срок оплатить выход. Из-за ночных имен их отправили в Ночной Побор. По негласной договоренности о чем человек умалчивал, о том не спрашивали. Например, никто не выяснял, откуда у Мошки гусь.

Кляча, тощая женщина в шарфе, раньше была помощницей странствующего «доктора». Когда он рекламировал свою панацею, она выходила к нему из толпы и изображала чудесное исцеление. Чтобы войти в Побор, она продала бутылочки доктора, его алхимические весы, шляпу, чучело крокодила и даже собственные волосы. (Никто не спрашивал, что случилось с «доктором» и с верхней частью ее уха.)

Худого юношу звали Жердь. Он махал руками, как воробей крыльями, и вонял, как клетка с перепуганными кроликами. Последние месяцы он бродил от деревни к деревне и искал работу. Но приближалась зима, люди затягивали пояса, и уже никто не платил, чтобы Жердь починил крышу, разогнал ворон или нарубил дров. Он решил, что пора перебираться на другую сторону Длиннопера. (Никто не спрашивал, откуда Жердь раздобыл деньги на вход в Побор.)

Наконец, Полбеды, громогласный гигант с неизменным оскалом. Он признал, что был «хулиганом» в компании «храбрецов и забияк». С гордостью он перечислил несколько мест, где люди перестали ездить, опасаясь «пацанов». Он сообщил, что умеет обращаться с мечом, парными кинжалами, пистолетом, дубиной и мушкетоном. (Никто не спрашивал, почему он расстался с «пацанами».)

Когда все рассказали свои истории, Полбеды завел разговор.

– Смотрите, каждому найдется дело. Май будет жучкой и акробатом, она мелкая, спрячется на ровном месте и залезет в любой дом. Кляча у нас опытная артистка, при случае навешает лапши. У Жерди есть родственник в ночном городе, он поможет с работой, если мы сами ничего не нароем. А если кто на нас наедет, пусть попробует предъявить мне.

Мошка была рада слышать, что ее спутники готовы к встрече с Ночным Побором. Правда, если Комитет Часов их подслушивает, они лишний раз убедятся, что люди с ночными именами созданы для жизни на темной стороне закона. Она знала, что на воровской фене жучка – это воровка, акробат – ребенок, который залезает в окно и открывает дверь, а артистом зовут уличного афериста.

– Брательник мой двоюродный, Шутеха, умный малый, – дрожащим голосом сообщил Жердь. Деревенский паренек, он тянул гласные, как рыбу из пруда. – Оставил мне записку под камнем. Говорит, ночью бегать по улицам – дурацкая затея, легкий способ помереть.

Вспомнив свой визит в Ночной Побор, Мошка молча с ним согласилась.

– Сказал искать его на Гашеной улице, у громадного бука, в таверне с желтой вывеской, она называется «Дог и хлыст». Он подыщет нам жилье.

Перед самым закатом за ними пришли нервные и напряженные стражники.

– Идите с нами.

Всю шайку сунули в длинную узкую камеру, от пола до потолка перечеркнутую железными прутьями.

– Это Сумеречные ворота, – отрывисто сказал стражник. – Поворачиваются в одну сторону. Идите через них.

Первым пошел Полбеды. Он мощно толкнул прут, раздался скрип, и турникет медленно провернулся. Полбеды исчез из виду. За ним последовала Кляча, потом Жердь. Наконец и Мошка с Сарацином под мышкой нырнула в железные зубья. Чтобы провернуть механизм, ушли все силы. По ту сторону она увидела товарищей, сжатых между турникетом и деревянной дверью.

– Эй! Долго нам ждать? – крикнул Полбеды.

Стражники не ответили.

– Эй!

– Нас не услышат, – тихо сказала Кляча. – Мы прошли через турникет. Мы на ночной стороне. Для них мы больше не существуем.

Дверь в камеру закрылась. Стало темно. Чтобы сесть, не хватало места. Пришлось «не существовать» стоя. Тишина казалась враждебной, так что Полбеды запел. Про мужика, который забил домохозяйку и ее дочерей, раз, два, три, и не сказал за что, и его повесили, и стало хорошо. Про стаю ворон, летящую за Убивалом Драком, «где прошел Убивала, там мертвецов навалом». Голос у Полбеды был низкий, скучный и немузыкальный, но звучало в нем опасное веселье, так что слушали его молча.

Раздался горн. Тут и Полбеды замолчал.

Услышав далеких Звонарей, Мошка решила, что ночной воздух тоже пахнет. Запах ночи похож на песни Полбеды. В нем намешаны сталь, дрожащая свеча, болото, ждущее неверного шага, и злость, кислая, как старая кровь.

Треск, звон, хруст, лязг. Засовы вынуты, щиты сняты. В замочной скважине появился свет. Повисла тишина. Раздался второй горн.

Полбеды толкнул дверь, и перед ними открылась площадь, залитая серебряным светом. На мостовой блестела изморозь. Ночной Побор вырвался из заточения, как монструозный чертик из табакерки. И Мошка стала частью его.