Текст книги "НИТОЧКА ПАМЯТИ Сборник фантастических произведений"

Автор книги: Фрэнк Патрик Герберт

Соавторы: Джон Кейт (Кит) Лаумер,Лэрри Найвен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)

Вновь Рут отрицательно покачала головой. В этих словах присутствовал, очевидно, глубокий смысл, но ей было дано понять лишь очень малую его часть.

– Есть вещи, которые паутина Тиггиво не может нам дать, – продолжала Юнвик. – Видимо, это расплата за наше бессмертие. Паутина объединяет Чемов в единый организм – я чувствую жизнь каждого из нас, миллионов и миллиардов Чемов. Это давнее чувство, но отнюдь не древность.

Рут проглотила слюну. Это создание перескакивает с одной мысли на другую. Однако беседа дала ей время прийти в себя, и Рут почувствовала, что внутри нее формируется ядро сопротивления, уголок в ее сознании, куда можно отступать и где она будет чувствовать себя в безопасности от Чемов, что бы они ни предпринимали. Она осознала, что все еще не сможет противостоять воле Келексела, да и сейчас эта Юнвик занимается дальнейшим подавлением эмоций пленницы Чемов. Все же спасительный уголок существовал внутри нее, он становился Дольше, давал ей силы для борьбы.

– Ну, ладно, – сказала Юнвик. – Я пришла исследовать тебя. – Она приблизилась к краю кровати.

Рут глубоко, судорожно вздохнула.

– Вы наблюдали за мной с помощью ваших устройств. Знает ли Келексел об этом?

Лицо Юнвик стало совершенно бесстрастным, но в глубине души она была поражена. "Как могло это глупое существо проявлять подобную проницательность и задать столь острый вопрос?"

Рут почувствовала брешь в обороне Юнвик и воскликнула:

– Ты ведешь речь о безграничности, эпосах, но вы использовали ваш… – она сделала жест, охватывая пространство корабля, – для записи… убийства…

– Действительно! – отозвалась Юнвик. – Ну, а теперь ты расскажешь, почему Келексел расспрашивает обо мне на корабле.

Хрустальные грани над кроватью начали излучать спокойный голубоватый свет. Рут почувствовала, что слабеет. Она покачала головой:

– Я не…

– Ты скажешь мне! – Откровенная ярость проступила в чертах женщины-Чем, лысая голова отливала мокрым серебром.

– Я… не знаю, – прошептала Рут.

– Он сделал глупость, когда позволил тебе пользоваться репродьюсером с неограниченным подбором сюжетов, а мы были дураками, когда вовремя не остановили его, – сказала Юнвик. Она провела рукой по своим полным губам. – А что ты сама думаешь об этом?

Рут глубоко вздохнула, почувствовав, что напряжение несколько спало. Заветный спасительный уголок по-прежнему существовал.

– Это была моя мать, вы убили мою мать, – пробормотала она.

– Мы убили?

– Вы заставляете людей делать то, что нужно вам, – сказала Рут.

– Людей! – усмехнулась Юнвик. Ответы Рут выдавали ее мизерную осведомленность в делах Чемов. Тем не менее она была опасна. Она все еще могла послужить причиной возникновения у Келексела несвоевременного интереса к запретным областям.

Юнвик положила руку на живот Рут и быстро взглянула на манипулятор над постелью. Характер свечения контрольного индикатора вызвал у нее довольную улыбку. Несчастное существо уже несло внутри себя плод. Какой странный способ получать потомство! И какой приятный и безболезненный способ заманить в ловушку этого шпика Первородных.

Все же факт беременности Рут вызвал у Юнвик странное чувство беспокойства. Она отдернула руку, почувствовав характерный мускусный запах аборигенки. Как сильно развиты грудные железы у этого существа! А вот ее щеки выглядят впалыми, как после длительного недоедания. Свободная накидка, надетая на Рут, напомнила Юнвик греческую тунику. Это была интересная культура, просуществовавшая, к сожалению, так недолго. Так недолго!

"Я должна наслаждаться своим открытием, – подумала Юнвик. – Почему оно тревожит меня? Неужели я что-то проглядела?"

Неожиданно и необъяснимо в ее голове возникли четыре строчки из застольной песни Чемов: Давно, давно, давно, давно Когда каждый из нас был молод Мы слушали музыку нашей плоти И пение горящего солнца.

Юнвик резко тряхнула головой. Слова этой песни были бессмысленны. Она была хороша только чередованием ритмов, разгоняющих скуку.

Но может быть, когда-то эти слова что-то означали?

Линзы манипулятора над кроватью приобрели зеленоватый оттенок, потом стали излучать мягкий красный свет.

– Отдохни, дитя, – сказала Юнвик. Она необычно мягко погладила Рут по обнаженной руке. – Расслабься и постарайся получше выглядеть к приходу Келексела.

13

– Просто дело в том, что для нее события приняли слишком крутой оборот, и она не выдержала и сбежала, – сказал Бонделли. Он сочувственно смотрел на Энди Фурлоу, удивляясь, почему тот выглядит столь изможденным.

Они сидели в рабочем кабинете Бонделли, обставленном полированной мебелью из дорогой древесины, в застекленных шкафах тонкой работы стояли на полках книги в кожаных переплетах, по стенам были развешаны дипломы в тонких темных рамках и фотографии известных людей с их автографами. Только что наступил полдень, ярко светило солнце.

Фурлоу сидел сгорбившись, опираясь на колени, руки были плотно сжаты в замок. "Я не смею рассказывать Бонделли о моих подозрениях, – думал он. – Не смею… не смею".

– Кто захотел причинить ей вред или похитить ее? – недоуменно спросил Бонделли. – Наверняка она поехала к друзьям, может быть, во Фриско. Или возможно другое, столь же простое объяснение. Мы услышим о ней, когда она избавится от своего страха,

– Точно также думает и полиция, – сказал Фурлоу. – Они полностью сняли с нее обвинение в смерти Нева… Физические улики…

– Сейчас нам лучше всего заняться делом Джо. Рут вернется домой, когда она будет в порядке.

"Вернется ли?" – спросил себя Фурлоу. Он не мог избавиться от ощущения, что все происходящее – кошмарный сон. Был ли он на самом деле в роще вместе с Рут? Действительно ли Нев погиб в развитие этого рокового несчастного случая? Сбежала ли Рут куда-то? И куда?

– Нам следует сейчас углубиться непосредственно в рассмотрение юридического определения невменяемости, – сказал Бонделли. – Сущность и последствия этого состояния. Правосудие требует…

– Правосудие? – Фурлоу изумленно посмотрел на своего собеседника.

Бонделли повернулся на стуле, показав свой профиль; тонкий рот казался тенью от его усов.

– Правосудие, – повторил он и вновь повернулся к Фурлоу. Бонделли гордился умением разбираться в людях и сейчас изучал Фурлоу. Кажется, психолог постепенно преодолевает свой испуг. Конечно, понятно, почему он так потрясен. Все же любит Рут Мерфи… Хадсон. Ужасное происшествие, но все утрясется. Всегда так бывает. Все окончательно встанет на свои места в суде.

Фурлоу глубоко вздохнул, напомнив себе, что Бонделли не специализируется на уголовных делах.

– Нас больше должно интересовать реальное положение вещей, – произнес он. В его голосе послышалось циничное отвращение. "Справедливость!" – Официальное определение психического состояния – это чепуха. Важно то, что общество требует казни виновного, а наш окружной прокурор мистер Парет должен скоро переизбираться на должность.

Бонделли был потрясен:

– Закон выше этого! – Он тряхнул головой. – И не может все общество быть против Джо Мерфи. Почему они должны быть против?

Фурлоу ответил тоном, которым обращаются к непослушному ребенку:

– Потому что они боятся его.

Бонделли позволил себе взглянуть в окно – знакомые крыши, отдаленная зелень деревьев; в воздухе, около соседнего дома, появилось что-то вроде облачка дыма. Струйки дыма свивались в кольца, образуя интересный узор на переднем плане. Он снова переключил свое внимание на Фурлоу и произнес:

– Вопрос в том, как может сумасшедший осознавать свои поступки и их последствия? Я хочу, чтобы вы опровергли такую возможность.

Фурлоу снял очки, осмотрел их и снова надел. Очки четко очерчивали контуры предметов и падающие на них тени.

– Сумасшедший не думает о последствиях своих действий, – сказал он. Одновременно он спросил себя, готов ли он всерьез принять участие в безумных проектах Бонделли по защите Джо Мерфи.

– Я придерживаюсь мнения, что мы можем опереться на самобытные взгляды лорда Котенхема. – Бонделли повернулся, вытащил из шкафа позади себя толстенную книгу, положил на стол и открыл на заложенной странице.

"Он не может быть серьезным", – подумал Фурлоу.

– Вот, что пишет лорд Котенхем, – сказал Бонделли. – "Неправильно следовать любой доктрине, которая предполагает наказание для субъекта, действующего в состоянии помешательства. Нельзя себе представить, чтобы человек, не способный отличить плохое от хорошего или отдавать себе отчет в своих действиях, обязан был нести ответственность как с моральной, так и с юридической точки зрения. Я считаю нереальным, что какой-либо субъект может находиться в заблуждении о своей вменяемости фактически, если он не может быть невменяемым".

Бонделли захлопнул книгу и уставился на Фурлоу с победным видом, как будто говоря: "Вот! Решение найдено!"

Фурлоу откашлялся. Становилось все более очевидным, что Бонделли живет в мире грез.

– Все, что вы сказали, бесспорно, – заметил Фурлоу. – Но разве нельзя допустить, что в случае, если наш уважаемый окружной прокурор подозревает, или, прямо говоря, даже уверен в невменяемости Джо Мерфи, он сочтет более целесообразным казнить такого человека, чем помещать его в лечебницу.

– Боже всемогущий! Почему?

– Двери психиатрических лечебниц иногда открываются, – сказал Фурлоу. – Парент был избран для того, чтобы защищать здешнее общество, если потребуется, то и от него самого.

– Но ведь Мерфи несомненно сумасшедший!

– Вы не хотите выслушать меня, – сказал Фурлоу. – Конечно, он сумасшедший. Именно этого люди и боятся.

– Но разве психология не должна…

– Психология! – фыркнул Фурлоу. Потрясенный Бонделли молча смотрел на Фурлоу.

– Психология – это лишь один из современных предрассудков. – сказал Фурлоу. – Она ни черта не может сделать для таких людей, как Джо. Мне очень жаль, но это правда, и лучше, чтобы это стало ясно прямо сейчас.

– Если вы то же самое сказали Рут Мерфи, понятно почему она убежала, – заметил Бонделли.

– Я сказал Рут, что помогу ей, чем только смогу.

– Довольно странная у вас манера помогать.

– Смотрите, – сказал Фурлоу. – Сейчас общество нашего города готово к вооруженной защите своих домов, люди напуганы, возбуждены. Мерфи сейчас воплощает все их скрытые грехи. Они хотят, чтобы он умер. Они хотят устранить из своей жизни это психологическое давление. Невозможно подвергнуть весь город психоанализу.

Бонделли начал нетерпеливо постукивать пальцами по столу.

– Так собираетесь вы или нет помочь мне доказать, что Джо – сумасшедший?

– Я сделаю все, что смогу, но вы, очевидно, знаете, что Джо отвергает такую форму защиты?

– Знаю! – Бонделли подался вперед, держа руки на столе. – Проклятый дурак вскипает при малейшем намеке на то, чтобы привести в качестве оправдания его психическое состояние. И продолжает толковать о каких-то неписаных законах!

– Эти идиотские обвинения против Адель, – кивнул Фурлоу. – Джо делает все, чтобы максимально усложнить задачу подтверждения его невменяемости.

– Нормальный человек попытался бы сейчас выдать себя за умалишенного, лишь бы спасти свою жизнь, – сказал Бонделли.

– Не забывайте то, что вы сейчас сказали, – произнес Фурлоу. – Джо ни под каким видом не принимает идею своего сумасшествия. Если принять это во внимание – особенно как настоятельное требование, – то он окажется перед фактом, что его насильственные действия ничем не оправданы и бессмысленны. Чудовищность подобного допущения окажется гораздо хуже, чем простое сумасшествие. Сумасшествие для него гораздо предпочтительнее.

– Расскажете ли вы это суду присяжных? – тихо спросил Бонделли.

– Мерфи считает, что безопаснее отстаивать свою нормальность?

– Да.

Фурлоу пожал плечами:

– Кто знает, чему поверят присяжные? Джо может представлять собой пустую внутри оболочку, но эта оболочка может оказаться чертовски твердой. И у нас не будет средства пробить ее. Каждая частичка его существа сконцентрирована сейчас на необходимости показаться нормальным, добиться иллюзии нормальности равно как для себя, так и для других. Смерть для него значительно более предпочтительна, чем обратное допущение… прямо по Оскару Уайльду.

– Каждый человек убивает то, что он любит, – прошептал Бонделли. Он опять отвернулся и посмотрел в окно. Облачко дыма все еще оставалось на месте. Он вскользь подумал о том, что где-то под его окнами рабочие смолят крышу.

Фурлоу посмотрел на палец Бонделли, постукивающий по столу.

– Тони, вас губит то, что вы – один из этих ужасных детей Г.К.Честертона. Вы чисты и простодушны, и уважаете правосудие. Большинство из нас безнравственны и больше склоняются к милосердию.

Как будто не расслышав, Бонделли сказал:

– Нам нужно какое-то простое и изящное доказательство для присяжных. Они должны быть ошеломлены… – Он прервался и пристально посмотрел на Фурлоу. – А ваше предвидение поведения Мерфи хорошо для этого подходит.

– Слишком специфично, – ответил Фурлоу. – Присяжные не воспримут этого доказательства, потому что ничего не поймут. Присяжные не прислушиваются к тому, чего они не понимают. Их мысли заняты фасоном одежды, жуками на клумбе с розами, что будет на ленч, где провести отпуск.

– Но вы предсказывали случившееся, не так ли? Рут правильно передала мне ваши слова?

– Психический срыв – да, я предсказывал его. – Слова прозвучали, почти как вздох. – Тони, вы внимательно слушаете, что я вам говорю? Это преступление на почве секса – кинжал, насилие…

– Он сумасшедший?

– Конечно, он сумасшедший!

– И с юридической точки зрения?

– С любой точки зрения.

– Значит у нас есть юридический прецедент для…

– Важнее психологический прецедент.

– Что?

– Тони, если я что и понял с тех пор, как стал судебным психологом, так это то, что присяжные гораздо больше времени уделяют тому, чтобы уловить отношение судья к подсудимому, чем выслушиванию адвокатов. Они до отвращения внимательны к мнению судьи. А судья в нашем деле будет, очевидно, принадлежать к местному обществу. Общество хочет навсегда избавиться от Джо – <ж должен умереть. Мы можем до посинения доказывать, что он не в своем уме. Ни один из этих добропорядочных людей не примет наши доказательства, даже если в глубине души будет чувствовать их правоту. Фактически, пытаясь доказать безумие Джо, мы ускорим вынесение приговора.

– Вы хотите сказать, что не можете публично заявить, что предупреждали о психической ненормальности Джо, но власти отказались принять меры, поскольку этот человек принадлежал к верхушке местного общества?

– Конечно, не могу.

– Думаете, вам не поверят?

– Не имеет никакого значения, поверят мне или нет.

– Но если они поверят…

– Я уже сказал вам, Тони, чему они скорее всего поверят, и удивлен, что вы, адвокат, не можете этого понять. Они поверят, что у Парета есть доказательства неверности Адель, но некоторые юридические тонкости, возможные уловки с вашей стороны препятствуют оглашению этих грязных деталей. Они поверят, потому что для них это самое легкое. И никакие заявления с моей стороны не смогут изменить положения.

– Так вы считаете, что у нас нет шансов?

Фурлоу пожал плечами:

– Нет, если не удастся перевести разбор дела в другой округ.

Бонделли повернулся на стуле и уставился в окно, на облачко дыма.

– Мне очень трудно поверить в то, что рассудительные, логически мыслящие люди…

– О какой рассудительности и логике присяжных может идти речь? – спросил Фурлоу.

Внезапный прилив ярости захлестнул Бонделли. Он повернулся и злобно посмотрел на Фурлоу.

– Знаете что, Энди? Тот факт, что Рут отвернулась от вас, повлиял на ваше отношение к ее отцу. Вы обещали помочь, но каждое ваше слово…

– Хватит об этом, – тихим, невыразительным голосом прервал его Фурлоу. Он дважды глубоко вздохнул. – Ответьте мне на один вопрос, Тони. Почему вы взялись за это дело? Ведь вы не занимаетесь уголовными. преступлениями?

Бонделли провел рукой по глазам. Постепенно возбуждение улеглось. Он взглянул на Фурлоу.

– Извините меня, Энди.

– Все в порядке. Так вы можете ответить на мой вопрос? Вы знаете, почему взялись за это дело?

Бонделли вздохнул и пожал плечами.

– Когда стало известно, что я представляю его интересы, двое самых значительных моих клиентов позвонили и сказали, что если мне не удастся с честью выйти из этой истории, то они откажутся от моих услуг.

– И поэтому вы защищаете Джо?

– Зашита у него должна быть лучшая из возможных.

– Вы наиболее предпочтительны?

– Я хотел обратиться в Сан-Франциско, пригласить Белли, но Джо отказался. Он считает, что и так все пройдет легко – проклятый неписаный закон.

– И, следовательно, остаетесь вы?

– Да, в этом городе. – Бонделли положил руки на стол, сжал кулаки. – Видите ли, я не смотрю на это дело так же, как вы, вовсе нет. Я думаю, что самое сложное для нас, – доказать, что он не симулирует сумасшествие.

Фурлоу снял очки и потер глаза. Они начинали болеть. Сегодня он, пожалуй, слишком много читал. Он сказал:

– Ну, что ж, у вас здесь есть зацепка, Тони. Если человек, страдающий галлюцинациями, старается не придавать им значения, у вас может возникнуть возможность добиться, чтобы он проявил себя, совершил какие-то действия под влиянием своих галлюцинаций, которые позволили бы окружающим понять его состояние. Разоблачение симулируемого сумасшествия легко сравнить с проблемой определения скрытого психоза, но, как правило, публика этого не понимает.

– Я считаю, что в нашем деле присутствуют четыре неотъемлемых признака преступления, совершенного сумасшедшим, – произнес Бонделли.

Фурлоу хотел что-то сказать, но, посмотрев на поднятую руку Бонделли с четырьмя оттопыренными пальцами, промолчал.

– Во-первых, – произнес Бонделли, – приносит ли смерть жертвы какую-либо выгоду убийце? Психопаты обычно убивают незнакомых или, наоборот, близких им людей. Видите, я провел кое-какую подготовительную работу.

– Вижу, – ответил Фурлоу.

– Адель не была застрахована, – продолжал Бонделли. Он опустил один палец. – Дальше. Было ли убийство тщательно спланировано? – Второй палец опустился. – Психи не планируют свои преступления. Либо они потом бегут куда-нибудь наудачу, либо максимально облегчают полиции задачу поймать их. Джо практически объявил о своем присутствии в конторе.

Фурлоу кивнул, мысленно взвешивая, насколько Бонделли может оказаться прав, "Неужели я неосознанно воздействовал на Рут своим отношением к ее отцу? Куда она могла провалиться?"

– Третье, – сказал Бонделли, – не слишком ли много неоправданного насилия присутствовало в этом преступлении? Сумасшедшие продолжают атаковать свою жертву, когда цель уже достигнута. Без сомнения, первый же удар кинжала убил Адель. – Третий палец опустился.

Фурлоу снова надел очки и пристально посмотрел на Бонделли. Адвокат выглядел полным решимости и очень уверенным в себе. Может ли он оказаться прав?

– Четвертое, – сказал Бонделли. – Преступники, загодя планирующие убийство, запасаются наиболее подходящим для них оружием. Псих хватает то, что попадается под руку – нож для разделки мяса, дубинку, камень, предмет мебели. – Загнув четвертый палец, Бонделли опустил кулак на стол. – Этот проклятый кинжал, насколько я припоминаю, постоянно висел на стене в его кабинете.

– Как у вас легко все складывается! – воскликнул Фурлоу. – А чем все это время занимается обвинение?

– О, они, конечно, привлекли своих экспертов.

– И среди них Вейли.

– Ваше больничное начальство?

– Его.

– Это… ставит вас… в затруднительное положение?

– Это не волнует меня, Тони. Он только составная часть общественного синдрома. Это… это одна безумная кутерьма. – Фурлоу поглядел на свои руки. – Люди склоняются к тому, что Джо лучше умереть – даже если он сумасшедший. А эксперты обвинения, которым вы машете ручкой и посылаете воздушные поцелуи, – они скажут то, что общество ХОЧЕТ от них услышать. Все, что скажет судья, будет должным образом истолковано…

– Я уверен, что можно найти беспристрастного судью.

– Да… безусловно. Но судья непременно поставит вопрос о том, был ли обвиняемый в момент совершения преступления в состоянии использовать ту часть своего рассудка, которая позволяет определить, что он творит зло. ЧАСТЬ, Тони, как будто мозг состоит из различных отделений: одно содержит разум, другое – безумие. Невозможно! Мозг – это нечто цельное. Человек не может быть душевно болен только некоторой частью своего существа – безумие поражает весь организм. Осознание зла и добра, способность выбирать между Богом и дьяволом. Это далеко не равнозначно пониманию того, что два плюс два будет четыре. Чтобы судить о добре и зле, необходимо быть цельной, неповрежденной личностью.

Фурлоу поднял голову, изучающе взглянул на Бонделли. Адвокат смотрел в окно, губы его шевелились в раздумья.

Фурлоу повернулся к окну. Он чувствовал себя совсем разбитым, разочарованным, полным отчаяния. Рут скрылась, сбежала. Это единственное логичное, разумное объяснение. Ее отец в любом случае обречен… Мускулы Фурлоу неожиданно напряглись, все внутри застыло от необъяснимого предчувствия. Он взглянул в окно.

Снаружи, в воздухе висел предмет… куполообразный объект с аккуратным круглым отверстием, находящимся как раз напротив окна кабинета Бонделли. За этим отверстием виднелись двигающиеся фигуры.

Фурлоу открыл рот, но слова застряли у него в горле. Пошатнувшись, он поднялся со стула и ощупью двинулся вокруг стола, подальше от окна.

– Энди, что с вами? – испуганно спросил Бонделли. Отвернувшись от окна, он во все глаза смотрел на него.

Фурлоу облокотился на стол, не спуская глаз с окна. Он смотрел прямо в круглое отверстие парящего предмета. Там, внутри, были глаза, сверкающие глаза. Тонкая трубка появилась в отверстии. Болезненное удушье сдавило грудь Фурлоу. Каждый вздох требовал колоссального напряжения.

"Господи! Они пытаются убить меня! – подумал он. Он чувствовал, что теряет сознание. Его грудь словно сжимали раскаленными щипцами. Как в тумане, он увидел край стола, возвышающийся над его головой. Что-то ударилось о паркет, и в его угасающем сознании промелькнуло, что это его голова. Он попытался подняться, но не смог пошевелиться.

– Энди! Энди! Что с вами? Энди! – Кажется, это голос Бонделли. Голос отдавался эхом в пространстве и постепенно затихал: – Энди… Энди… Энди…

Быстро осмотрев Фурлоу, Бонделли выпрямился и крякнул своей секретарше:

– Миссис Уилсон! Вызовите "скорую"! Кажется, у доктора Фурлоу сердечный приступ…

14

«Я не должен слишком уж наслаждаться своим теперешним положением, – сказал себе Келексел. – Да, у меня есть новая чудесная игрушка, но есть и служебный долг. Наступит момент, и я должен буду покинуть корабль, отказаться от всех удовольствий этого места».

Он сидел в удобном кресле в комнате Рут; на низком столике между ними стояли две чаши с ликером. Рут выглядела необычно задумчивой, тихой, потребовалось очень интенсивное воздействие манипулятора для того, чтобы вызвать у нее ответную реакцию на его присутствие. Это обеспокоило Келексела. До сих пор все так хорошо шло, она прекрасно поддавалась дрессировке, легкость, с какой она усваивала уроки, приводила его в восхищение. Сейчас она вдруг впала в первоначальное состояние, и это после того, как он преподнес ей такую интересную забаву.

На столе, рядом с ликером стояли живые цветы. Они назывались розы. Красные розы. Ликер прислала Юнвик. Его аромат приятно удивил Келексела. Словно теплый ветер, наполненный запахами экзотических растений, касался его нёба. Потребление этого крепкого, опьяняющего вещества требовало постоянной регулировки обмена веществ в его организме. Он с интересом наблюдал за Рут, удивляясь, как она может усваивать такое значительное количество ликера.

Несмотря на прилагаемые усилия по регулировке обмена веществ, общий эффект показался Келекселу приятным. Его чувства обострились, скука отступила.

Юнвик объяснила, что ликер – вино с солнечных полей "наверху, к западу от нас". Отличный местный продукт.

Келексел взглянул на серебристый купол потолка, обратил внимание на гравитационные линии, которые, подобно золотым хордам, огибали манипулятор. В комнате теперь повсюду были видны следы присутствия се очаровательной обитательницы.

– Заметила, что многие члены экипажа одеты, как ты? – поинтересовался Келексел.

– Как я могла заметить? – удивилась Рут. – Разве я когда-нибудь выходила отсюда?

– Да, конечно, – согласился Келексел. – Я и сам собираюсь примерить кое-какую местную одежду. Юнвик говорит, что предметы одежды ваших детей хорошо подходят Чемам после некоторой подгонки.

Рут наполнила свой бокал из чаши и сделала большой глоток.

"Мерзкий гном! – подумала она. – Грязный тролль!"

Келексел пил ликер из небольшой плоской бутылки. Он погрузил бутылку Б чашу, подождал, пока она наполнится и вытащил ее – янтарные капли скатывались с бутылки:

– Хорошее питье, восхитительная еда, удобная, красивая одежда – все это, плюс неповторимое наслаждение. Кто может здесь заскучать?

– Да, действительно, – пробормотала Рут. – Кто может здесь заскучать? – Она снова приложилась к бокалу.

Келексел хлебнул из бутылочки, отрегулировал обмен веществ в своем организме. Голос Рут звучал так странно. У него мелькнула мысль, не стоит ли усилить интенсивность воздействия манипулятора. "Возможно, это действие ликера?" – спросил он себя.

– Ты получила удовольствие от репродьюсера? – поинтересовался он у Рут.

"Грязный, злобный тролль!" – вертелось у нее в голове,

– Классная штука! – произнесла она, криво улыбаясь. – Почему бы тебе самому чуть-чуть не поразвлечься с ним?

– Владыки Сохранности! – воскликнул Келексел. Он только сейчас понял, что ликер парализует нервные центры Рут. Ее голова безвольно болталась из стороны в сторону. Половину содержимого своего бокала она расплескала.

Келексел привстал, осторожно отнял у нее бокал и аккуратно поставил его на стол. "Либо она не знает, как правильно регулировать обмен веществ, либо в принципе этого не умеет", – сообразил он.

– А ты любишь эти истории? – спросила Рут. Келексел начал восстанавливать в памяти по сюжетам

Фраффина те сложности, которые возникали у местных жителей при потреблении различных ликеров. Все происходило точно так же. "По-настоящему", – как сказала бы Рут.

– У-у, грязный мир, – пробормотала Рут. – Как думаешь, мы тоже часть нового сюжета? Они нас снимают своими… чертовыми камерами?

"Какая нелепая, ужасная мысль!", – с отвращением подумал Келексел. Однако, ее слова все же отозвались в его сознании. Их беседа странным образом походила на стандартные диалоги из историй Фраффина.

Келексел напомнил себе, что существа, подобные Рут, всю свою недолгую жизнь проводят в царстве грез, которые рождаются в уме Фраффина. Правда это не был чисто иллюзорный мир, потому что время от времени Чемы вмешивались в развитие событий. Мысль о том, что он вторгся в созданный Фраффином мир, мир насилия и душевных потрясений, яркой вспышкой озарила сознание Келексела. Войдя в распахнутые перед ним двери в мир Фраффина, он погубил себя. Теперь он не сможет устоять перед соблазном снова и снова повторять этот опыт.

Келексел захотел покинуть комнату, отказаться от своей новой игрушки, вернуться к исполнению задания, но тут же понял, что не сможет такого сделать. Он попытался найти объяснение происходящему, разобраться, в какую именно ловушку он попался. Ответа не было.

Он пристально посмотрел на Рут.

"Эти существа гораздо опаснее, чем кажутся. Мы привыкли думать, что они – наша собственность. На самом деле – мы их рабы!"

Сейчас все его подозрения вспыхнули с новой силой. Он внимательно осмотрел комнату. Что-то в ней было не так. Но что?

Сейчас здесь он не видел ничего подозрительного, на чем бы мог сконцентрировать свое тренированнее внимание. И этот факт выводил его из равновесия, вселял страх к неуверенность в своих силах. Он ощущал себя марионеткой в чьих-то искушенных руках. Неужели Фраффин играет им? Экипаж этого корабля сумел как-то подкупить четверых предыдущих следователей Бюро. Как? И что приготовлено для него? Без сомнения, сейчас они уже знают, что он – не обычный посетитель. Но что же они способны предпринять?

Конечно, только не насилие.

Рут начала плакать, раскачиваясь и спрятав лицо в ладони.

– Совсем одна, – всхлипывала она. – Совсем одна!

Неужели они используют ее? Неужели она служит наживкой в поставленной для него ловушке?

Сражение, которое он сейчас должен вести, имеет свои специфические особенности. Туг не открытый бой. Любой маневр противников скрыт под обманчиво спокойной наружностью, замаскирован вежливыми словами и жестами, предусмотренными этикетом. Это поединок интеллектов, применять физическую силу запрещено.

"Как они рассчитывают победить?" – спрашивал себя Келексел.

Даже если они возьмут над ним верх, они не могут не понимать, что последуют другие Келекселы. И не будет конца.

Никогда.

Никогда.

Мысли о возможном будущем одиночестве, как волны перекатывались через рифы его рассудка. Келексел знал, что за гранью рифов лежит безумие. Он прогнал опасные мысли прочь.

Рут поднялась с кресла и стояла, покачиваясь, напротив него. Келексел резко повернул ручку манипулятора. Рут замерла. Кожа на ее руках и щеках начала пульсировать. Глаза вылезли из орбит. Вдруг она бросилась к небольшому бассейну с водой в углу комнаты. Она наклонилась "ад краем бассейна и ее вырвало. Затем она возвратилась в свое кресло, двигаясь словно на пружинах. Где-то в глубине ее сознания звенел тоненький голосок: "Это не ты сейчас совершаешь поступки. Тебя вынуждают их совершать".

Келексел поднял свою бутылку и произнес:

– С помощью таких вот вещей твой мир привлекает вас. Скажи-ка мне, чем он нас отталкивает?

– Это не мир, – дрожащим голосом ответила она. – Это клетка. Это твой личный зоопарк.

– Ааа, хммм, – сказал Келексел. Он сделал маленький глоток из бутылки, но напиток потерял свой аромат.

Он опустил бутылку на стол. На его поверхности были видны оставленные ранее влажные отпечатки, Келексел задумчиво посмотрел на них. Женщина начинает оказывать сопротивление. Как такое могло произойти? Только Чемы и редкие случайные мутанты были невосприимчивы к подобному воздействию. Но даже Чемы не были полностью невосприимчивы – без защитной паутины Тиггиво и специальной процедуры, которую они проходили жри рождении.

Он еще раз внимательно изучил Рут.

Она с вызовом смотрела ему в глаза.

– Ваши жизни так непродолжительны, – начал Келексел. – Ваша история так коротка… Тем мс менее мы на вашем примере обретаем понятие древности, чего-то давно минувшего. Как это может быть?

– Счет – один-ноль в нашу пользу, – сказала Рут. Она почувствовала, что успокоилась, взяла себч в руки и теперь ею овладела какая-то сумасшедшая решимость.