Текст книги "НИТОЧКА ПАМЯТИ Сборник фантастических произведений"

Автор книги: Фрэнк Патрик Герберт

Соавторы: Джон Кейт (Кит) Лаумер,Лэрри Найвен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 35 страниц)

– Потом! – рявкнул Фостер, Я не настаивал. В течение нескольких минут я наблюдал за дорогой, глядя в зеркало заднего обозрения и размышляя, куда запропастились этой ночью все полицейские. Потом устроился поудобнее в мягком кресле и принялся следить, как спидометр отсчитывает мили.

ГЛАВА III

Когда я заговорил снова, было уже около половины пятого утра, и на востоке за кронами пальм робко пробивалась серая полоска света.

– Между прочим, – поинтересовался я, – для чего было все это: стальные ставни, пуленепробиваемое стекло в кухне, этот небольшой домашний пулемет, нацеленный на входную дверь? Что, мыши замучили?

– Это все было необходимо. И даже более, чем необходимо.

– Сейчас, когда моя душа вернулась из пяток на место, – сказал я, – мне кажется все это весьма глупым. Думаю, мы отъехали достаточно далеко, чтобы можно было остановиться и отдохнуть, высунув языки.

– Еще нет, потерпите немного.

– А почему мы не можем вернуться домой, – продолжил я, – и…

– Нет! – оборвал меня Фостер. – Я хочу, чтобы вы, Лиджен, дали слово не приближаться к этому дому, что бы ни случилось.

– Скоро будет светло, – заметил я. – Когда взойдет солнце, мы будем чувствовать себя ослами в связи с этим маленьким путешествием. Но вы не бойтесь, я никому не расскажу…

– Мы не должны останавливаться, – перебил меня Фостер. – Я позвоню из ближайшего города и закажу билеты на самолет до Майами.

– Подождите, – сказал я, – Это бред. А что будет с вашим домом? Все произошло так быстро, что вы не могли даже проверить, выключен ли телевизор. А как насчет паспортов, денег, вещей? И почему вы решили, что я поеду с вами?

– У меня все было полностью готово к такому срочному отъезду. В юридической фирме в Джексонвилле хранятся мои распоряжения относительно дома. Как только я изменю фамилию и исчезну, не останется ни одной ниточки, которая бы связывала меня с моей прежней жизнью. Что же касается остального, то кое-что из необходимых вещей мы можем купить утром, а мой паспорт находится в машине. Нам, наверное, вначале лучше остановиться в Пуэрто-Рико, пока мы не достанем вам паспорт.

– Послушайте, – сказал я. – Я струсил ночью – вот и все. Почему нам обоим не признаться, что мы сваляли дурака?

Фостер отрицательно покачал головой:

– Все та же инерция мышления, присущая человеческому разуму. Как он сопротивляется новым идеям!

– Такие новые идеи, о которых вы говорите, могут привести нас обоих в психушку, – заметил я.

– Лиджен, – произнес Фостер, – я хочу, чтобы вы хорошенько запомнили то, что я вам сейчас скажу. Это важно, чрезвычайно важно. Не буду терять время на предисловия. Дневник, который я вам показывал, находится в кармане моего пиджака. Вы должны прочитать ту его часть, которая написана по-английски. Может, после этого то, что я собираюсь вам рассказать, приобретет для вас больший смысл.

– Надеюсь, вы не собираетесь писать завещание, мистер Фостер, – сказал я. – Только вначале объясните, от чего это мы так резво удираем?

– Я буду с вами откровенен, – ровным голосом произнес Фостер. – Я не знаю.

Фостер свернул на темную дорогу, ведущую к безлюдной станции техобслуживания, плавно остановился, затянул ручной тормоз и тяжело откинулся на спинку сидения.

– Не могли бы вы ненадолго сесть за руль, Лиджен? – спросил он. – Я что-то не очень хорошо себя чувствую.

– Конечно, давайте, – согласился я, открыл дверь, выбрался из машины и обошел ее.

Фостер как-то поник: глаза закрыты, лицо вытянутое, утомленное. Он выглядел старше, чем накануне вечером, намного старше. Но наше ночное приключение и меня вряд ли сделало моложе.

Наконец он открыл глаза и тупо посмотрел на меня. Казалось, он с усилием пытается взять себя в руки.

– Извините, – промолвил он. – Мне не по себе.

И передвинулся, а я сел за руль.

– Если вы больны, – сказал я, – нам нужно найти врача.

– Нет, все в порядке, – невнятно пробормотал он. – Поезжайте.

– Мы уже в 150 милях от Мейпорта, – сообщил я.

Фостер повернулся ко мне, попытался что-то сказать и свалился в глубоком обмороке. Я пощупал его пульс: он был сильным и ровным. Я приподнял ему веко – на меня невидяще уставился расширенный зрачок. С ним ничего страшного – так, во всяком случае, я надеялся. Но его нужно было уложить в постель и вызвать врача. Мы находились на окраине небольшого городка. Я отпустил ручной тормоз, медленно въехал в город и, завернув за угол, остановился перед покосившимся тентом над входом в захудалую гостиницу. Когда я выключил двигатель, Фостер даже не шевельнулся.

– Фостер, – обратился я к нему, – я собираюсь уложить вас в постель. Вы можете идти?

Он тихо застонал и открыл глаза. Они были как стеклянные. Я выбрался из машины и вытащил его на тротуар. Он по-прежнему был наполовину в обмороке. Я провел его через темный вестибюль к регистрационной стойке, над которой горела тусклая лампочка, и позвонил в звонок. Мы подождали минуту, пока откуда-то, шаркая по полу, не появился заспанный старик. Он зевнул, подозрительно оглядел меня, взглянул на Фостера.

– Пьяных не принимаем, – заявил он. – Здесь приличное заведение.

– Мой друг болен, – сказал я. – Нам нужен двойной номер с ванной. И вызовите врача.

– Что у него? – спросил старик. – Заразное?

– Это я и хочу узнать у доктора.

– До утра я не могу вам вызвать никакого доктора. И отдельных ванн у нас нет.

Я расписался в книге постояльцев. Мы поднялись в старомодном лифте на четвертый этаж и прошли через мрачный холл к двери, окрашенной коричневой, уже местами облупившейся краской. Дверь выглядела негостеприимно; комната за ней была ненамного лучше: цветастые обои от пола до потолка, старый умывальник и две широкие кровати. На одну из них я уложил Фостера. Он бессильно раскинулся на постели с безмятежным выражением лица, таким, какое безуспешно пытаются придать своим клиентам гробовщики. Я сел на другую кровать и разулся. Теперь наступила моя очередь ощутить, насколько устал мой рассудок. Я лег на кровать и почувствовал, что погружаюсь во тьму, как камень, брошенный в стоячую воду.

Я проснулся оттого, что мне приснился сон, в котором я разгадал тайну жизни. Я попытался ухватиться за пришедшую мне во сне мысль, но она ускользнула, как это всегда бывает.

Сквозь пыльные окна пробивался серый свет дня. Фостер спал, распластавшись на широкой продавленной кровати. Лампа под потолком, прикрытая поблекшим абажуром с бахромой, бросала на него болезненно-желтый свет, от которого вся картина становилась еще более унылой. Я щелкнул выключателем.

Фостер лежал на спине, широко раскинув руки и тяжело дыша. Может, все это было вызвано простым переутомлением, и доктор ему вовсе не нужен? Может, он скоро проснется, преисполненный нетерпения вновь пуститься в путь?

Что же касалось меня, то я снова был голоден. Нужно было раздобыть доллар-два на сэндвичи. Я подошел к кровати и окликнул Фостера. Он даже не пошевелился. Если он так крепко спит, то я вряд ли смогу его разбудить…

Я осторожно извлек из кармана его пиджака бумажник, подошел с ним к окну и проверил содержимое. Он был полон. Я вытащил десятку и положил бумажник на стол. Мне припомнилось, что Фостер говорил что-то о деньгах в машине. Ключи от нее лежали у меня в кармане. Я обулся и тихо вышел. Фостер так и не шелохнулся.

Оказавшись на улице, я подождал, пока пара местных охламонов, разглядывавших машину Фостера, не уберется по своим делам, сел в нее, наклонился и поднял коврик пола. Сейф был установлен в желобе рамы. Я соскреб с замка дорожную грязь, открыл его ключом из связки Фостера и вынул содержимое. Там был пакет документов на довольно жесткой бумаге, паспорт, несколько карт с пометками и пачка денег, от которой у меня сразу пересохло в горле. Я пробежался пальцем по ее срезу – пятьдесят тысяч, никак не меньше.

Я положил документы, деньги и паспорт назад в сейф, замкнул его и выбрался из машины на тротуар. Через несколько домов вниз по улице я увидел грязную витрину с надписью: "Закусочная Мэя". Я зашел туда, заказал гамбургеров с кофе и сел за стойку, положив перед собой ключи Фостера к не переставая думать о машине, на которой мы прибыли. Небольшая переделка фотографии на паспорте позволит мне уехать, куда заблагорассудится, а деньги обеспечат широкий выбор островов. Фостер хорошенько отоспится, сядет на поезд и вернется домой. При его деньжатах он вряд ли заметит пропажу той суммы, которую я прихвачу.

Человек за стойкой положил передо мной бумажный пакет, я расплатился и вышел. Поигрывая ключами на ладони, я стоял у машины и размышлял. Через час я уже буду в Майами, а там я знаю, кого попросить поработать над паспортом. Фостер был отличным парнем, он мне нравился, но такой шанс никогда больше не подвернется. Я уже протянул руку к дверце, как услышал голос: "Газету, мистер?" Я аж подпрыгнул от неожиданности и обернулся. На меня смотрел чумазый мальчонка.

– Конечно, – ответил я. Я дал ему доллар, взял газету и развернул ее. Мое внимание привлек раздел мейпортских новостей:

«ПОЛИЦИЯ ОВЛАДЕЛА ПРИТОНОМ»

«Сегодня в городе в результате внезапного налета полиции обнаружен тайный, хорошо укрепленный притон гангстеров. Шеф полиции Мейпорта Четерс заявил, что налет последовал за прибытием вчера в город известного члена гангстерской шайки с севера. Во время налета на особнях, расположенный в девяти милях от Мейпорта по Фернандина-роуд, было» захвачено большое количество оружия, в том числе армейские пулеметы. Налет, по словам Честерса, стал кульминационным моментом расследования, которое проводилось в течение длительного времени.

Владелец особняка, Ч.Р.Фостер, пятидесяти лет, исчез. Предполагается, что он мертв. Полиция разыскивает рецидивиста, который прошлой ночью гостил у него. Существуют опасения, что Фостер мог стать жертвой гангстерского убийства…"

Я с шумом ворвался в затемненную комнату и встал как вкопанный. В полумраке я увидел Фостера, который сидел на краю кровати и смотрел в мою сторону.

– Взгляните на это! – заорал я, тряся газетой у него перед носом. – Сейчас полиция поднимает против меня весь штат. Да еще по обвинению в убийстве! Садитесь на телефон и исправляйте положение. Если сможете. Вы, с вашими маленькими зелеными человечками! Полицейские убеждены, что напали на арсенал Аль Капоне. Я посмотрю, как вы объясните это…

Фостер смотрел на меня с интересом. Он улыбался.

– Что тут смешного, Фостер? – рассвирепел я. – Вы с вашими деньгами откупитесь, а что будет со мной?

– Извините за любопытство, – сказал он вежливо. – Но кто вы?

Временами я туго соображаю. Но это был не тот случай. Последствия того, что сказал Фостер, дошли до меня с такой ясностью, что я почувствовал слабость в коленях.

– Только не это, мистер Фостер, – пролепетал я. – Вы не должны снова потерять память. Только не Сейчас. Ведь меня ищет вся полиция. Вы – мое алиби. Вы – единственный, кто может объяснить всю эту заваруху с пулеметами и объявлением в газете. Я ведь просто приехал разузнать о работе, помните?

В моем голосе стали появляться истеричные нотки. Фостер продолжал сидеть и смотреть на меня. Лицо его выражало нечто среднее между неприветливостью и улыбкой, как у менеджера по кредитам, отклоняющего просьбу клиента.

Он слегка покачал головой:

– Меня зовут не Фостер.

– Послушайте, – выпалил я. – Еще вчера вас звали Фостер, и это все, что имеет для меня значение. Вы тот, кому принадлежит дом, который так переполошил полицейских. Вы тот, кого я, по их предположению, превратил в труп. Вы должны пойти со мной в полицию, сейчас же, и сказать им, что я простой свидетель, не имеющий ко всему этому никакого отношения.

Я подошел к окну, поднял жалюзи, чтобы в комнате стало светлее, и повернулся к Фостеру:

– Я объясню им, что вы опасались преследования этих человечков…

Я смолк и вытаращил глаза на Фостера. На какое-то мгновение мне пришла в голову дикая мысль, что я ошибся: ввалился не в ту дверь. Я уже хорошо знал лицо Фостера, и в комнате было достаточно светло, чтобы отчетливо разглядеть, что человеку, к которому я обращался, – не более двадцати лет от роду.

Я подошел поближе, не сводя глаз с его лица. У него были те же холодные голубые лаза, но морщины вокруг них исчезли. Черные волосы сделались гуще и, насколько я помнил, стали больше прикрывать его лоб. Кожа стала гладкой.

Выдохнув "Mamma mia", я плюхнулся на кровать.

– Que es la dificultad?[1]1
  В чем дело? (исп.).


[Закрыть] – спросил Фостер.

– Заткнитесь, – простонал я. – Я уже и в одном языке путаюсь.

Я попытался обмозговать ситуацию, но никак не мог уловить, с чего начать. Всего несколько минут назад я держал фортуну за хвост, но она развернулась и цапнула меня. Мой лоб покрылся холодной испариной, когда я вспомнил, как близок был к тому, чтобы угнать машину Фостера. Сейчас, наверное, за ней охотится каждый полицейский штата. И если бы меня обнаружили в ней за рулем, то присяжным заседателям и десяти минут бы не понадобилось, чтобы признать меня виновным.

И тут мне в голову внезапно пришла еще одна мысль, из тех, от которых внутри все цепенеет, зубы стискиваются, а сердце начинает бешено колотиться: здешним захолустным полицейским понадобится не много времени, чтобы найти у входа в гостиницу машину, которую они ищут. Они придут сюда. Я заявлю, что она принадлежит Фостеру. А они посмотрят на него и скажут: "Чушь! Парню, которого мы ищем, пятьдесят лет. Куда ты дел тело?"

Я вскочил и стал кружить по комнате. Фостер уже говорил мне, что не оставит ничего, что могло бы подтвердить его связь с домом в Мейпорте. Его соседи достаточно хорошо знали его в лицо, чтобы, по меньшей мере, подтвердить, что он был пожилым человеком. Мне пришлось бы из кожи лезть вон, уверяя, что этот двадцатилетний сопляк и есть Фостер, но мне все равно никто бы не поверил. Я ничем не могу подтвердить свой рассказ. Полиция посчитает, что Фостер мертв и что убил его я. И тот, кто верит, что для доказательства убийства нужен труп, пусть перечитает Перри Мейсона.

Я посмотрел в окно и тут же отпрянул, не переставая наблюдать. Около машины Фостера стояли два полицейских. Один из них обошел ее сзади, вынул блокнот и записал номер. Затем сказал что-то другому через плечо и пошел на ту сторону улицы. Второй полицейский встал рядом с машиной, широко расставив ноги, и уперся взглядом в дверь гостиницы.

Я бросился к Фостеру.

– Обувайтесь, – прохрипел я. – Надо убираться отсюда к чертовой матери.

Мы тихо спустились по лестнице и разыскали заднюю дверь, выходящую в переулок. Ни одна живая душа не видела, как мы покинули гостиницу.

Спустя час я уже ехал в вагоне, сгорбившись на жестком сидении, и рассматривал сидящего напротив меня Фостера: пожилой придурок с лицом мальчишки и памятью чистой, как вытертая классная доска. Мне не оставалось ничего другого, как тащить его с собой. У меня был единственный шанс: держать его при себе и надеяться, что он все-таки вспомнит хоть что-нибудь, что помогло бы снять меня с этого крючка.

Пора было обдумать свой следующий шаг. Я вспомнил те пятьдесят тысяч, которые остались в машине, и застонал. Фостер с беспокойством взглянул на меня.

– У вас что-нибудь болит? – спросил он.

– Еще как! – ответил я. – До встречи с вами я был бездомным бродягой, голодным, без цента в кармане. Сейчас к этому я могу добавить еще кое-что: за мной гонятся полицейские и на руках у меня псих, который требует за собой ухода.

– А какой закон вы нарушили? – спросил Фостер.

– Никакого, – рявкнул я. – Жулик из меня не получился. В течение последних двенадцати часов я замышлял три кражи, и ни одна из них не удалась. А сейчас меня разыскивают за убийство.

– А кого вы убили? – вежливо справился Фостер. Я наклонился вперед и прорычал ему в лицо:

– Вас.

А потом добавил:

– Фостер, зарубите себе на носу: единственное преступление, в котором я повинен, это глупость. Я наслушался ваших сумасшедших историй и из-за вас же влип в такую, из которой мне уже не выбраться.

Я откинулся на спинку сидения:

– А кроме того, я озабочен феноменом стариков, которые засыпают старыми, а просыпаются юношами. Но об этом мы поговорим позже, когда мои расшатанные нервы придут в порядок.

– Извините, если я доставил вам беспокойство, – сказал Фостер. – Жаль, что я не могу вспомнить того, о чем вы сейчас рассказывали. Могу ли я сейчас чем-нибудь вам помочь?

– Только недавно вы сами нуждались в помощи, – заметил я. – Вот что, отдайте мне те деньги, которые сейчас у вас есть. Они нам понадобятся.

Фостер вынул бумажник – после того, как я сказал ему, где тот находится, – и передал его мне, Я проверил содержимое. Там не было ни одного документа с фотографией или отпечатками пальцев. Видимо, Фостер не шутил, говоря, что предусмотрел все для своего бесследного исчезновения.

– Мы поедем в Майами, – сказал я. – Я знаю там одно место в кубинских кварталах, где мы можем отсидеться. И обойдется это совсем не дорого. Может быть, через некоторое время ваша память начнет возвращаться к вам.

– Да, – сказал Фостер, – это было бы неплохо.

– Во всяком случае, вы не разучились говорить, – заметил я. – Интересно, что вы можете еще? Вы помните, каким образом вы заработали все эти деньги?

– Я не помню абсолютно ничего о вашей экономической системе, – ответил Фостер.

Он посмотрел вокруг себя и добавил:

– Во многих отношениях этот мир очень примитивен. Здесь, по-видимому, не трудно скопить состояние.

– Мне этого никогда особенно не удавалось, – признался я. – Я даже не мог скопить себе на пропитание.

– Пища обменивается на деньги? – удивился Фостер.

– Все обменивается на деньги, – подтвердил я, – включая большинство человеческих добродетелей.

– Странный мир, – произнес Фостер. – Мне понадобится много времени, чтобы привыкнуть к нему.

– Да, – согласился я. – И мне тоже. Может, на Марсе дела обстоят лучше?

Фостер утвердительно кивнул головой:

– Наверное. Может, нам следует отправиться туда?

Я было застонал, но сдержался.

– Нет, у меня ничего не болит, – сказал я. – Но, Фостер, не принимайте мои слова так буквально.

Некоторое время мы ехали молча.

– Послушайте, Фостер, – вспомнил я, – тот дневник все еще у вас?

Фостер пошарил по карманам и вытащил его. Нахмурив брови, он осмотрел дневник со всех сторон.

– Вы помните его? – спросил я, следя за выражением его лица.

Он медленно покачал головой и провел пальцем по рельефным кольцам на обложке.

– Этот рисунок… – произнес он. – Он означает…

– Говорите, Фостер, – подбодрил его я. – Означает что?

– Извините, не помню.

Я взял дневник в руки и сидел, уставившись на него. Но этой книжицы я, право, не видел. Я видел свое будущее. Поскольку Фостер не появился, полиция, естественно, посчитает, что он мертв. Я был с ним как раз накануне его исчезновения. Нетрудно понять, почему мною так интересуются. И мое собственное исчезновение подлило еще масла в огонь. Скоро мои портреты будут красоваться на почтах по всей стране. И даже если меня сразу не поймают, обвинение в убийстве останется висеть надо мной.

Не поможет и добровольная явка в полицию. Когда я расскажу им всю историю, они мне не поверят и будут правы. Я сам в нее не очень верил, хотя и принял непосредственное участие. А может, мне просто показалось, что Фостер выглядит моложе? В конце концов, после крепкого ночного сна…

Я взглянул на Фостера и чуть было не застонал снова. Ему с трудом можно было дать даже двадцать лет. Он выглядел скорее на восемнадцать. Я готов был поклясться, что он еще ни разу в жизни не брился.

– Фостер, – сказал я. – Все должно быть в дневнике: кто вы, откуда,. Это – единственная надежда, которая у меня осталась.

– Тогда я предлагаю его почитать, – ответил он.

– Отличная идея, – воскликнул я. – И как она раньше не пришла мне в голову?

Я быстро пролистал дневник, нашел ту часть, которая была написана по-английски, и на час углубился в чтение. Начиная с записи, датированной 19 января 1710 года, автор через каждые несколько месяцев заносил в него несколько строк. По всей видимости, он был кем-то вроде пионера в Виргинской колонии. Он жаловался на цены, на индейцев, на невежество других поселенцев и время от времени упоминал "Врага". Он часто и подолгу путешествовал и, вернувшись домой, принимался жаловаться еще и на свои поездки.

– Интересная вещь, Фостер, – заметил я. – Это все писалось в течение двух столетий, однако почерк остается неизменным. Несколько странно, не правда ли?

– А разве почерк человека должен изменяться? – спросил Фостер.

– Ну, к концу записей он должен был стать не таким твердым, согласны?

– Почему?

– Сейчас я вам объясню, Фостер, – сказал я. – Большинство людей не живет так долго. Сто лет – уже много, не говоря о двухстах.

– В таком случае этот мир, вероятно, очень жесток, – заметил Фостер.

– Бросьте, – сказал я. – Вы говорите так, как будто прилетели с другой планеты. Кстати, вы не разучились писать?

Фостер задумчиво посмотрел на меня:

– Нет.

Я вручил ему дневник и ручку:

– Попробуйте.

Фостер открыл дневник на чистой странице, написал несколько слов и вернул его мне.

– "Всегда и всегда и всегда", – прочел я и посмотрел на него. – Что это значит?

Затем еще раз взглянул на эти слова, потом быстро нашел страницы, где было написано по-английски. Хоть я и не графолог, но это сразу бросилось мне в глаза: дневник был написан рукой Фостера.

– Ничего не понимаю, – повторил я, наверное, в сороковой раз. Фостер сочувственно кивал головой в знак согласия.

– И зачем вам нужно было самому выводить все эти крючки, а потом тратить массу времени и денег, чтобы попытаться их расшифровать? Вы ведь говорили, что над этим работали эксперты, и даже они не смогли ничего прочитать. Но вы же знали, – продолжал я, – что это написано вашей рукой, вы же можете узнать свой почерк. Хотя, с другой стороны, я забыл, что вы до этого уже раз теряли память. И вы, видимо, подумали, что вы в этом дневнике написали, возможно, что-нибудь о себе…

Я вздохнул, откинулся на спинку сидения и бросил дневник Фостеру.

– Возьмите, почитайте немного, – сказал я. – Я занят спором с самим собой и не могу понять, кто кого побеждает.

Фостер внимательно осмотрел дневник.

– Странно, – произнес он.

– Что странного?

– Дневник сделан из хаффа. Это прочный материал, однако на нем видны повреждения.

Я замер в ожидании продолжения.

– Вот, на задней обложке, – сказал Фостер. – Здесь поцарапано. Но, поскольку это хафф, царапина настоящей быть не может. Она, должно быть, сделана специально.

Я схватил дневник и рассмотрел на задней обложке едва заметную черту, как будто царапнули чем-то острым. Я вспомнил, насколько безуспешными были мои эксперименты с ножом. Итак, эта черта была нанесена специально, а затем замаскирована под случайную царапину. Видимо, она имела определенное предназначение.

– Откуда вы узнали из какого материала сделан дневник? – спросил я.

Фостер выглядел удивленным.

– Оттуда же, откуда знаю, что окно – из стекла, – ответил он. – Просто знаю.

– Кстати о стекле, – сказал я. – Подождите, вот раздобуду микроскоп, и тогда, может быть, мы получим ответы на некоторые вопросы.

ГЛАВА IV

Двухсотфунтовая сеньорита с большой бородавкой на верхней губе поставила рядом с двумя выщербленными чашками кофейник с черным кубинским кофе и кувшинчик подсоленного молока, бросила на меня игривый взгляд, который будь она лет на тридцать моложе, мог бы еще меня взволновать, и утиной походкой вернулась в кухню. Я налил кофе в чашку, отпил залпом сразу половину, и меня тут же передернуло. На улице у кафе гитара жалобно наигрывала «Эстрелиту».

– Ну что ж, Фостер, – произнес я. – Вот, что я получил. Первая часть дневника исписана какими-то крючками, прочесть ее я не смог. А вот средняя часть, та, которая закодирована обычными буквами, – на самом деле зашифрованный английский текст, что-то вроде резюме того, что произошло.

Я взял со стола листы бумаги с результатами дешифровки, которую я сделал с помощью ключа, микрогравированного когда-то в искусственной царапине на задней обложке дневника, и принялся читать:

"Впервые мне стало страшно. Моя попытка построить коммуникатор навлекла на меня Охотников. Я соорудил щит – какой только смог придумать – и занялся поисками их логова.

Я нашел его: оно оказалось в месте, с давних пор мне знакомом. Это была не постройка, это была шахта, сооруженная людьми Двух Миров. Я хотел проникнуть в нее, но она кишела Охотниками. Я сразился с ними и множество истребил, но в конечном счете вынужден был отступить. Я достиг западного побережья и нанял там смелых моряков, старую посудину и отправился в путь.

49 дней спустя мы достигли берегов этой дикой страны. Здесь жили люди первобытных времен. Я сражался с ними, пока они не познали страх. Тогда я поселился среди них и стал жить в мире. И Охотники не нашли места моего обитания. Возможно, здесь моя хроника закончится, тем не менее я сделаю все, что в моих силах.

Вероятно, в скором времени меня настигнет Переход. Я должен подготовиться к появлению незнакомца, который придет вослед мне. Все, что ему надлежит знать, записано на этих страницах. И я говорю ему:

Запасись терпением, ибо время этого племени сочтено. Не пытайся вновь достичь Восточного континента, жди, и скоро северные мореплаватели в большом числе начнут прибывать в эти дикие земли. Найди среди них самых искусных мастеров по металлу и изготовь с их помощью щит. И только потом возвращайся к Логову Охотников. По моим вычислениям, оно находится на равнине в 50/10000 частях окружности этой (?) к западу от Большого Мелового Плато и в 1470 частях к северу от средней линии и ясно помечено знаком Двух Миров, сложенным из камней".

Я посмотрел на сидящего напротив меня Фостера:

– Далее идут регулярные отчеты о его делах с местными жителями, которых он спешно пытался приобщить к цивилизации. Он считался у них богом. Он научил их строить дороги, обрабатывать камень, познакомил с математикой и так далее. Он создавал все возможные условия, чтобы незнакомец, который должен был прийти после него, знал что к чему и мог продолжить его дело.

Глаза Фостера были прикованы к моему лицу:

– А что представляет собой Переход, о котором он говорит?

– Этого нигде не сказано. Я предполагаю, что он имеет в виду смерть, – ответил я. – И откуда должен появиться этот незнакомец, тоже неизвестно.

– Послушайте меня, Лиджен, – произнес Фостер. В его глазах мелькнуло уже знакомое выражение беспокойства. – Кажется, я догадываюсь, что это за Переход. По-моему, он знал, что все забудет…

– У вас же амнезия, дружище, – прервал я его.

– …и незнакомец – это… он сам. Человек, лишенный памяти.

Нахмурившись я посмотрел на Фостера:

– Да, может быть. Продолжайте.

– Поэтому он и пишет, что все, что необходимо знать этому незнакомцу, находится там же, в дневнике.

– Но только не в той его части, которую я расшифровал, – заметил я. – Там он описывает, как продвигается строительство дороги, сколько золота намыто из новой шахты, но ни слова о том, кто такие Охотники или что происходило до того, как он впервые с ними столкнулся.

– Это должно быть в дневнике, Лиджен. Наверное, в его первой части, которая написана чужими символами.

– Может быть, – согласился я. – Но почему он, черт его подери, не оставил нам ключ и к этому тексту?

– Я думаю, он предполагал, что незнакомец сам сможет вспомнить старое письмо, – сказал Фостер. – Откуда ему было знать, что оно забудется вместе со всем остальным?

– Предположить можно все, что угодно, – напомнил я. – Но может быть, вы и правы, ведь вы лучше знаете, что такое – потерять память.

– И тем не менее, мы кое-что узнали, – возразил Фостер. – Например, о Логове Охотников. Мы имеем указание, где оно находится.

– Если "10000 частей к западу от Мелового Плато" можно назвать указанием, – заметил я.

– Нам известно больше этого, – ответил Фостер. – Он упоминает равнину, которая, по-видимому, расположена на континенте к востоку от…

– Это – если предположить, что он плыл из Европы в Америку, – вставил я. – А если – из Африки в Южную Америку или…

– А фраза о мореплавателях с севера? Она наводит на мысль о викингах…

– Вы, видно, знакомы с историей, – сказал я. – Оказывается, у вас в голове осталось много разрозненных фактов.

– Нам нужны карты, – сказал Фостер. – Тогда мы займемся поисками равнины, лежащей у моря…

– Не обязательно.

– …к востоку от которой находится Меловое Плато.

– А что это еще за "средняя линия"? – спросил я. – И десять тысяч частей… – чего?

– Не знаю. Нам нужны карты.

– Я купил сегодня днем несколько штук, – сообщил я. – И еще дешевый глобус. Я подумал, что они нам могут понадобиться. Пойдем отсюда домой. Там мы сможем расположиться со своими картами. Я уверен, что шансов у нас очень мало, но…

Я поднялся, бросил на покрытый клеенкой стол несколько монет и направился к выходу.

Блошиная нора, которую мы называли домом, располагалась в середине короткого квартала. Мы старались проводить там как можно меньше времени, выбрав для своих долгих ежедневных совещаний кафе "Новедадес" напротив. Под шуршание тараканов мы поднялись по темной лестнице в свою комнату, где было не намного светлее. Я подошел к комоду и выдвинул ящик.

– Глобус… – произнес Фостер, беря его в руки. – Мне пришла мысль, что, возможно, он имел ввиду одну десятитысячную часть окружности Земли.

– Что он мог знать о…

– Забудьте о том, что он жил очень давно, – прервал меня Фостер. – Человек, который писал эти строки, знал достаточно много. Итак, нам придется начать с ряда предположений. Давайте определим наиболее очевидные: мы ищем равнину на западном побережье Европы… – Он придвинул свой стул к грубому столу и, порывшись в исписанных мною листах, вытащил един из них. -…50/10000-ных окружности Земли… Это будет около 125 миль к западу от мелового образования и 3675 миль от средней линии…

– Может, – сказал я, – под ней подразумевается экватор?

– Конечно. И тогда наша равнина будет лежать на линии… – Он наклонился к маленькому глобусу. -…Варшава – район к югу от Амстердама.

– Да, а это скальное обнажение… – сказал я. – Как мы узнаем, есть ли там поблизости видимые меловые образования?

– Мы можем почитать литературу по геологии. Должна же здесь быть по соседству библиотека.

– Единственные меловые отложения, о которых я когда-либо слышал, это белые скалы Дувра.

– Белые скалы…

Мы оба одновременно потянулись к глобусу.

– 125 миль к западу от меловых скал, – пробормотал Фостер. Он провел пальцем по глобусу. – Севернее Лондона, но южнее Бирмингема. Это достаточно близко к морю…

– Где атлас? – спросил я и сам же принялся рыться в картах. Наконец вытащил дешевый туристский атлас и полистал страницы.

– Вот Англия, – произнес я. – Теперь ищем равнину…