Текст книги "НИТОЧКА ПАМЯТИ Сборник фантастических произведений"

Автор книги: Фрэнк Патрик Герберт

Соавторы: Джон Кейт (Кит) Лаумер,Лэрри Найвен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 35 страниц)

– Но ты же не хочешь сказать, что на Плутон мы полетим, чтобы воевать?

– Мы могли бы попытаться. А ты захотел домой?

– Ладно, успокойся.

Флотилия двинулась на Тритон без четвертого номера, а половина его горючего перешла в судно Меснея "Иво Джима". Гарнер сказался пассажиром Меснея, Смоки остался на "Хайнлайне" вместе с Андерсоном. Три корабля парили над ледяной поверхностью большого спутника, и их двигатели плавили слой за слоем замерзшие азот, кислород и двуокись углерода, пока не достигли тонкого слоя водяного льда. Они сели на лед, каждый в своем конусе. Затем Вуди и Смоки отправились за четвертым судном.

Смоки спустил свое судно почти на пустых баках. Он перекачал остатки горючего в "Иво Джиму" и туда же пошел запас "Хайнлайна". Вуди отключил охлаждение в баке с водородом, разбортовал обогреватель кабины и перенес его в бак. Затем они вырезали дыру в стене и включили питание.

Несколько часов ушло на нарезку блоков льда. Месней все еще недомогал, поэтому всю работу делали парни с Пояса. Когда дело подошло к концу, силы их были на исходе, а два лазерных резака были почти уже непригодны; но топливный бак четвертого корабля был полон теплой, правда, не очень чистой воды.

Они запустили батарею шестого номера на электролиз расплавленного льда. Смесь водорода и кислорода залили в бак "Хайнлайна". Они установили термостат выше точки конденсация водорода, и кислород оседал как снег. Смоки и Вуди, сменяя друг друга на дне бака, трамбовали белые сугробы. Затем они занялись номером шестым, облетели вокруг него и перезарядили батареи. Но ощущение упущенного времени не покидало – "война" удалялась от них все дальше с каждой проходящей минутой.

За два дня они заправили горючим все три корабля. Баки не были заполнены до конца, но их бы хватило для доставки небольшой флотилии на Плутон при постоянном ускорении и с небольшим запасом горючего. Четвертый корабль оказался ненужным, его баки были пусты и сухи.

– Мы отстаем на три дня, что бы там ни происходило, – угрюмо сказал Вуди, – Зачем нам вообще лететь?

– Нам надо войти в зону радиоконтакта, – убеждал Смоки. – Мне нравится, что Гарнер рядом и может подсказать флоту, что делать дальше. Он больше знает об этом циклопе.

– Основной довод в том, что наша группа опаздывает на три дня, – произнес Люк. – Мы можем рвануть вперед и сэкономить день. Можем оставаться здесь. Решайте.

Вуди Атвуд тут же радировал сообщение флоту, зная, что остальные не перехватили их разговора: когда луч мазера перехвачен, радио визжит на высокой ноте.

– Серия партий! – В голосе Кзанола проступало тринтанское презрение. – Мы могли бы с равным успехом раскладывать пасьянс. Какая странная вещь – признавать себя проигравшим.

– Скажем так, – предложил Кзанол-Гринберг. – Мы могли бы поделить Землю на части и играть на людей. У нас было бы по восемь миллиардов человек с небольшим. Фактически, можно договориться прямо сейчас и поделить Землю по двум меридианам на западное и восточное полушарие. Пока мы не вернемся с усилителем, можно остановиться на этом, и каждый получает по восемь миллиардов.

– Звучит хорошо. А почему на западное и восточное?

– Тогда каждый получит полное разнообразие климатических зон. Почему бы и нет?

– Согласен. – Кзанол получил две карты рубашкой вверх и одну открытую.

– Ставлю семь! – объявил пилот.

– Пасую, – ответил Кзанол-Гринберг. Он прислушался к рычанию Кзанола и увеличил предыдущую ставку. – Мы могли бы забрать Меснея, – сказал он. – Опасно оставаться без пилота.

– Ну что ты! Предположим, я взял Меснея. И как бы ты себя чувствовал, наблюдая, что я распоряжаюсь твоим бывшим рабом?

– Паршиво. – По сути дела он только сейчас понял, что, оставив Меснея за бортом, Кзанол проявил редкий такт, Ллойд был пользованным рабом, он уже принадлежал другому. Традиция требовала для него чуть ли не смерти и ясно предписывала, что им никогда не должен владеть уважающий себя тринтанин, хотя его и можно было отдать нищему.

– Еще пять, – сказал пилот. Он сидел так, чтобы не видеть карт, но был готов перевести на человеческий язык непереводимый сленг покера; когда же Кзанол хотел говорить, пилот был готов транслировать Кзанола-Гринберга. Кзанол взял одну открытую и одну закрытую карту…

– Забавно, – сказал Кзанол-Гринберг. – Я почти что-то вспомнил, но потом это ушло.

– Открой свой ум, и я расскажу тебе, что это было.

– Нет. Это все равно по-английски, из памяти Гринберга. – Он сжал голову руками. – Что это? Чертовски сходится. Сходится с тем, что мы говорили о Меснее.

– Играй!

– Девять человек.

– Поднимаю на пять.

– Десять сверху.

– Вызываю. Гринберг, почему ты выигрываешь больше меня, хотя и чаще пасуешь?

Кзанол-Гринберг щелкнул пальцами:

– Вспомнил! Когда я вырасту и стану взрослым, я буду гордым и великим. И я скажу другим мальчикам и девочкам: не лезьте к моим игрушкам, Стивенсон. – Он засмеялся. – И это заставляет меня…

– У тебя двойка, у меня дама, – сказал пилот.

Кзанол продолжал по-тринтански:

– Если бы люди имели телепатический регистратор, им бы не надо было мучиться с произношением и речью. Однако – хороший ход.

– Да уж, – рассеянно согласился Кзанол-Гринберг. Он проиграл эту партию, поставив почти две сотни на вару четверок.

Немного позже Кзанол прервал игру и сказал:

– Передатчик. – Он встал и прошел в кабину пилота. Кзанол-Гринберг последовал за ним. Они придвинули креста к двери рубки управления, и пилот увеличил громкость.

– …Атвуд с шестого номера! Надеюсь, ты слышишь, Лев? Пришелец находится на новобрачнике, и у него точно какие-то дикие способности. Здесь нет никакого обмана. Чужак парализовал старика из Сил и его пилота с расстояния в несколько миллионов миль. Грубоватый паренек. Человека во втором судне бросил дрейфовать у Тритона без горючего, наполовину дохлым от голода, когда он стал не нужен чужаку. Гарнер сказал, что инициатором является Гринберг. Это тот малый, который думает, что он – другой пришелец. Он тоже на новобрачнике. И там еще есть пара человек, пилот и штурман. Гарнер советует стрелять в пределах зоны видимости, не пытаясь сближаться с кораблем. Ну – это вам решать. Мы отстаем от вас на три дня, но идем за вами. Четвертый номер на Тритоне без горючего, и нам не удастся использовать его, пока не будет вычищена грязь из бака. Только трое из нас могут управлять кораблем. Гарнер и его пилот по-прежнему парализованы, хотя и отходят понемногу. Нам бы гипнотерапевта для этих землян, а то им больше не танцевать. По моему мнению, вашей первой целью является усилитель, если вы его только найдете. Он гораздо опаснее любого из пришельцев. Пояс не хочет отказываться от его изучения, и я знаю, что некоторые ученые возненавидят нас, если мы лишим их этой возможности, но ты представляешь, что может натворить Земля с усилителем и телепатическим гипнозом. Ставлю сообщение на повтор. Лев, это Атвуд с шестого номера. Повторяю, Атвуд с шестого…

Кзанол-Гринберг вытащил сигарету и прикурил ее. Новобрачное судно имело широкий выбор, и эта сигарета была с двойным фильтром, ментолизированная, из табака без никотина. Она мягко пахла горелыми листьями и на вкус напоминала конфету от кашля.

– Стрелять в пределах зоны видимости, – повторил он, – это плохо.

Тринтанин смотрел на него с нескрываемым презрением. Бояться рабов…! Ну да – это ведь только птавв.

Кзанол-Гринберг свирепо взглянул на него. Он знал о людях больше Кзанола!

– Всем судам! – объявил мужчина в ведущем корабле. – Сообщаю: теперь мы будем стрелять. Какие замечания?

Замечания были. Лев выслушал их и потом сказал:

– Торгов, твои гуманные импульсы делают тебе честь. Без всякого сарказма. Но вещи до тога липкие, что не время беспокоиться о двух земляках на новобрачном судне. Когда усилитель будет найден, не думаю, что нам вообще придется беспокоиться о чем-то, Земля не должна найти его раньше нас. Они не знают того, что известно о Плутоне нам. Мы можем расставить над планетой боевые посты, пока Пояс не пришлет нам автоматическую орбитальную охрану. Радар может найти усилитель; в таком случае мы сбросим на него бомбу, и дьявол с этими возможностями исследования! Я ничего не упустил?

Женский голос произнес:

– Один снаряд можно послать с камерой. Не стоит посылать всю огневую мощь сразу.

– Прекрасно, Меб. У тебя есть снаряд с камерой?

– Да.

– Используй его.

"Иво Джима" был в неделе полета от Земли, а Кзанол-Гринберг как обычно грезил наяву. По какой-то причине ему вспоминались его часы: церемониальные, подлокотные часы с криогенными шестеренками, которые сейчас находились во втором костюме. Он бы сделал новый обруч.

Хотя зачем? Они всегда отставали. Он регулировал их каждый раз, когда возвращался с визита… С визита на другую плантацию. После полета через пространство.

Ну конечно. На его часы влияла относительность, Почему он этого не замечал раньше?

Потому что был тринтанином?

– Повышаю на тридцать, – сказал Кзанол. Он приготовил в своих пяти картах одну пару на показ, и даже ко думал, что Кзанол-Гринберг со своей плохой картой может блефовать. Он не замечал чисел в последовательности карт.

Глупец. Да, тринтанин был определенно глуп. Кзанол не мог играть в покер, даже опираясь на знание игры пилотом. Он не догадывался, что его корабль может врезаться в Плутон. Ему не нужны были мозга, у него – Сила.

Тринтане не нуждались в разуме с того момента, как нашли первую расу рабов. До этого Сила не имела значения, ее не на ком было применять. Они пользовались неограниченной поддержкой слуг, которые за них даже думали, и неудивительно, что они начали вырождаться.

– Поднимаю на пятьдесят, – сказал Кзанол-Гринберг.

Тринтанин заулыбался.

– Я никогда не думал, что Силы – это хорошая идея, – говорил Люк. – Но я считаю, что они необходимы. Абсолютно необходимы. И я пошел туда, потому что считал, что буду там полезен.

– Люк, если землянам нужна полиция для прогресса, чтобы выжить, они не выживут. Ты пытаешься удержать эволюцию.

– Мы не полиция для прогресса! Мы поддерживаем порядок в технологии. Если кто-то что-то сотворил – это хороший шанс уничтожить цивилизацию. И вот тогда, и только тогда, мы пресекаем это. Ты бы удивился, узнав, как часто такое происходит.

Голос Смоки был полон презрения.

– Я бы удивился? А почему не пресекли термоядерный синтез, когда ты был там? Нет, не перебивай меня, Люк, это важно. Термоядерный синтез используется не только в космических кораблях. Половина питьевой воды Земли получена дистилляторами морской воды, и все они используют тепло термоядерного синтеза. Большая часть электростанций Земли являются термоядерными, а на Поясе они все такие. А термоядерное пламя в крематориях и фабриках по разложению отходов! Взгляни: например, весь уран, который вы импортируете, идет на изготовление термоядерных сопел! Существуют сотни тысяч термоядерных кораблей, каждый из которых…

– …может превратиться в водородную бомбу при одном щелчке выключателя.

– Тоже верно. Так почему Силы не пресекли термоядерный синтез?

– Во-первых, потому что Силы образовались гораздо позже. Термоядерный синтез уже был. Во-вторых, он необходим нам. Термоядерные сопла – это человеческая цивилизация, способ использования электрического генератора. В-третьих, мы не препятствуем тому, что помогает полетам в пространстве. Но я рад…

– Ты служишь…

– МОЯ ОЧЕРЕДЬ, Смоки. Я рад, что ты привел в пример термоядерный синтез, поскольку это целая тема. Задача Сил в поддержании равновесия колеса цивилизации. Нарушение этого баланса в первую очередь приведет к войне. Так было всегда. Но на этот раз она будет последней. Ты можешь вообразить всеобъемлющую войну, в которой будет использована большая часть водородных бомб? Я знаю, что ты скажешь – щелчок выключателя.

– Ты уже сказал. Ты топчешь ногами человеческую изобретательность, чтобы удерживать равновесие колеса. Если это так, это мучительный приговор Земле.

– Смоки, если бы это не было секретом, я показал бы тебе уничтоженный проектор, который мог заглушить термоядерную защиту с расстояния в десять миль. Чак Уатсон был моим шефом по выявлению изобретения, которое вынудило бы нас сделать убийство законным мероприятием. Это был…

– Не говори мне о доказательствах, которых не можешь привести.

– Это верно, черт возьми! Ну а как с усилителем, за которым мы все гоняемся? Предположим, какой-то ловкий мальчик использует усилитель для телепатического гипноза? Разве ты не остановил бы его?

– Создай его, а потом я тебе отвечу.

Месней заорал:

– О, ради Христа, вы, двое!

– Сдохнуть можно, – отозвался голос Андерсона. – Дайте нам, невинным свидетелям, час покоя.

Человек в ведущем судне открыл глаза. Остатки сна, словно амеба пастельного цвета, заволакивали его зрение, но экран был пустым и темным.

– Всем судам! – сказал он. – Мы все еще не можем стрелять. Мы будем ждать момента, когда они пойдут на разворот.

Никто не задавал вопросов. Все наблюдали через камеру, установленную на тес-снаряде Меб Дулин; камера приближалась к "Золотому Кольцу". Они следили за хвостом огня двигателя новобрачного судна, который становился ослепительным, хотя камера постоянно корректировала яркость изображения. Затем экран опустел. Пламя водорода превратило снаряд в расплавленный шлак, прежде чем он успел приблизиться.

Новобрачное судно было в безопасности еще целый день.

Кзанол-Гринберг принял решение.

– Надо держать оборону, – сказал он. – Я буду на корме.

Кзанол увидел, как он встает и надевает скафандр.

– Что ты собираешься делать?

– Ослабить противостояние, если мне удастся. – Птавв поднялся по трапу в воздушный тамбур.

Кзанол вздохнул, сгреб в карман фишки и начал раскладывать пасьянс. Он знал, что раб с умом птавва создавал потрясающую суету из ничего. Возможно, он слишком долго размышлял над гипотетической революцией тнуктипов, пока не начал считать всех рабов опасными.

Кзанол-Гринберг вышел на ребро поверхности корпуса. Было много серьезных причин для установки здесь воздушного тамбура, но лучшей была возможность пройтись по корпусу, пока двигатели находились в работе. Он надел магнитные сандалии, поскольку пришлось бы долго падать, если бы он поскользнулся. Он быстро прошел к хвосту. Выключатель, спрятанный в вертикальном стабилизаторе, раскрыл люк с рядом ступеней, которые вели вниз по кривой с корпуса на крыло. Он начал карабкаться вниз. Водородное пламя было ужасно ярким, и даже с закрытыми глазами он чувствовал эту яркость; лицо обдавало жаром. Лишь когда он опустился на колени на треугольном крыле, его защитило от сияния.

Он выглянул за край. Наклонись Кзанол-Гринберг еще ниже, и он бы ослеп, но ему хватало и этого, чтобы видеть. Да, они были здесь. Пять точек света, одинаково яркие, одного и того же цвета. Кзанол-Гринберг опустил нос дезинтегратора через край и нажал на пусковую кнопку.

Если бы дезинтегратор создавал луч мазерного типа, он мог бы нанести реальный ущерб. Но сейчас ему ни за что не удалось бы попасть в любую из этих целей таким узким лучом. И все же пучок растягивался слишком быстро. Кзанол-Гринберг не заметил никаких результатов. Да он на ото и не надеялся, а продолжал направлять скалодробилку на пять роящихся звезд – он делал все, что мог. Тянулись минуты.

– Что за дьявол… Лев! Мы в облаке пыли?

– Нет. – Человек в ведущем судне встревоженно смотрел на помутневший кварц лобового стекла. – Наши инструменты ничего не могут определить. Возможно, это оружие, о котором говорил Гарнер. У кого повреждение лобового стекла?

Последовал хор подтверждений.

– Ого! Ладно. Мы не знаем, какая мощность у их машинки, но и ока должна иметь предел. Вот что мы сделаем. Во-первых, пусть пока нас ведут приборы. Во-вторых, в конечном счете придется разбить лобовые стекла, чтобы можно было видеть, поэтому остаток пути проведем в задраенных скафандрах. Но пока этого мы делать не будем! Иначе забрала шлемов тоже станут матовыми. Это третье. – Он осмотрелся вокруг, подчеркивая жестом сказанное, хотя его никто не видел. – Никому наружу не выходить, ни по каким причинам! Все, что нам известно, – оружие может содрать костюмы с наших спин за десять секунд. Какие предложения?

– Вызови Гарнера и спроси о его идеях, – предложила Меб Дулин со второго номера.

– Надо втянуть наши радарные антенны на несколько часов. Иначе они испарятся.

Так и сделали. Корабли летели вслепую.

– Нам нужно какое-то подтверждение, направлено это оружие на наши корабли или нет. – Но никто не мог придумать ничего лучшего, чем "посмотрим, что будет дальше".

Каждую минуту кто-нибудь проверял огневую завесу кусочком кварца. Залп прекратился через пятнадцать минут после своего начала. Но через две минуты он возобновился, и Тартов, который производил осмотр нанесенного ущерба, вполз в свое судно с непроницаемой лицевой панелью с правой стороны.

Кзанол взглянул и увидел, как его "партнер" устало влезает в воздушный тамбур.

– Очень хорошо, – сказал он. – До тебя все же дошло, что дезинтегратор понадобится нам, чтобы выкопать пространственный костюм?

– Да, дошло. Вот почему я не использовал его больше. – Фактически он мог бы уйти, так как был утомлен, но он понимал, что Кзанол прав. Двадцать пять минут почти непрерывного действия могли серьезно повлиять на батарею. – Я думаю, мне удалось причинить им какой-то ущерб. Не знаю, попал я или нет.

– Ну что, расслабился? Если они подойдут слишком близко, я возьму их и получу для нас дополнительные корабли и тела слуг.

– Я верю тебе. Но они не подойдут так близко.

Разрыв между "Золотым Кольцом" и флотом Пояса медленно сокращался. Они должны были достичь Плутона примерно в одно и то же время, через одиннадцать дней после старта новобрачного судна с орбиты Нептуна…

– Они приближаются, – сказал кто-то.

– Вижу, – ответил Лев. – Кто-нибудь готов стрелять?

Никто не ответил. Пламя двигателя новобрачника вытягивалось в пространстве на несколько миль длинной тонкой линией голубовато-белого цвета в тусклой конусообразной оболочке. Оно медленно начинало сокращаться.

– Огонь! – крикнул Лев и нажал на красную кнопку. Над ней был миниатюрный защитный каркас, который он открыл заранее. Своим собственным ключом.

Пять снарядов понеслось вдаль, и пламя их сопел исчезло через несколько секунд. Огонек новобрачника сжался до точки.

Проходили минуты. Час. Второй.

Засигналило радио:

– Вызывает Гарнер. Почему не отзывались? Ничего не случилось?

– Нет, – ответил Лев в микрофон мазерной установки. – Сейчас они столкнутся.

Минуты тянулись. Белая звездочка новобрачного судна сияла спокойным огнем.

– Значит, что-то не так. – Голос Гарнера пересек светоминуты между ним и флотом. – Может быть, дезинтегратор оплавил радарные антенны ваших снарядов?

– Сукин сын! Ну да, это как раз и произошло. Что же делать?

Опять минуты тишины.

– С нашими снарядами все в порядке. Если мы подойдем к вам поближе, их можно будет использовать. Но это дает им три дня на поиск усилителя. Может, придумаете что-нибудь, чтобы задержать их на это время?

– Ладно. – Лев помрачнел. – У меня есть идея, как не дать им сесть на Плутон. – Он погрыз губу, сомневаясь, стоит ли выдавать эту информацию Гарнеру. Впрочем, не такой уж это и секрет; когда-нибудь Силы все равно узнают о нем. – Пояс летал на Плутон, но мы никогда не пытались садиться на него после того, как первый разведывательный корабль снял спектроскопические показания…

Они играли за столом прямо за дверью кабины пилота. Кзанол-Гринберг был настойчив. Он играл и одним ухом следил за радио. Кзанол держал его включенным, так как полагался на игру другого человека.

После минуты молчания донесся голос Гарнера, скрипучий и слегка искаженный:

– Для меня это звучит так, словно все зависит от того, где они сядут. Мы не можем управлять ситуацией. Лучше придумать что-нибудь еще, хотя бы на крайний случай. Что у вас есть, кроме снарядов?

Приемник жужжал и мягко потрескивал от звездных помех.

– Я хочу, чтобы мы слышали обе стороны, – рявкнул Кзанол. – Ты хоть что-нибудь понял?

Кзанол-Гринберг покачал головой.

– Мы не услышим ответа. Им, конечно, известно, что мы – в мазерном луче Гарнера. Но, похоже, они знают что-то такое, чего не знаем мы.

– Четыре.

– Беру две. И все равно приятно было узнать, что они не могут в нас стрелять.

– Да. Ты сделал хорошо. – Кзанол говорил властно, но рассеянно, используя традиционную фразу поощрения раба, который проявил уместную инициативу. Его глаза следили за картами. Он так и не увидел смертельной ярости в лице партнера. Он не почувствовал бури, которая бушевала над столом, когда разум Кзанола-Гринберга сражался с бешенством, а оно так и не сменилось хладнокровием. Кзанол мог умереть в этот день, завыв от боли, когда дезинтегратор кромсал бы его скафандр, кожу и мышцы – он мог умереть, так и не узнав причины своей смерти.

Десять дней двадцать один час с момента старта. Ледяная планета висела над ними, огромная и грязно-белая, с ослепительными световыми эффектами, которые дурачили древних астрономов. С Земли видны только яркие сполохи, и это было очевидным доказательством наличия на Плутоне плоской, почти отполированной поверхности, из-за чего планета и представлялась очень маленькой и очень плотной.

– Довольно крохотная, – произнес Кзанол.

– А что ты хотел от спутника?

– Такой была Ф28. Даже для белковых она казалась тяжеловата.

– Действительно. Уф! Посмотри на тот большой круг. Выглядит как огромный кратер метеорита, правда?

– Где? А, вижу. – Кзанол прислушался. – Он там! Радар ощущает его холод. О, Бессилие! – добавил он, вглядываясь в радарный телескоп глазами пилота. – Можно почти разглядеть его в форму. Но нам придется подождать следующего витка и только потом садиться.

Большой корабль медленно пошел на разворот, пока его двигатель, наконец, не оказался соплом к орбите.

Флот Пояса оставался на почтительном расстоянии – весьма почтительном: в четыре миллиона миль. Без телескопа Плутон был едва заметным диском.

– Пусть каждый задумает число, – сказал Лев. – От единицы до сотни. Когда я получу ваши числа, то назову свое. Затем мы вызовем Гарнера, и пусть он выберет. Тот, кто окажется ближе к задуманному Гарнером числу, будет ОН.

– Три. Двадцать восемь. Семьдесят.

– Пятьдесят. Хорошо. Я вызываю Гарнера. – Лев перенастроил мазер. – Первый вызывает Гарнера. Первый вызывает Гарнера. Гарнер, мы тут придумали, что делать, если он не будет снижаться. Все радары наших кораблей повреждены, поэтому думаем нацелить одно судно на новобрачник с максимальной скоростью. Мы будем наблюдать за ним через телескопы. Когда наше судно сблизится, мы взорвем двигатель. Поэтому назовите число от единицы до ста.

Пошли секунды. Флот Гарнера теперь был ближе, почти у цели путешествия.

– Говорит Тартов на третьем номере. Он пошел на посадку.

– Здесь Гарнер. Предлагаю подождать и использовать радарное прикрытие, если это возможно. Похоже, вы решили засунуть одного из вас в чей-то воздушный тамбур и держать его там, пока мы не вернемся на Пояс. Если так, дождитесь нас – у нас есть каюта для одного на каждом земном корабле. Если вам все еще необходимо число, то сорок пять.

Лев сглотнул слюну.

– Спасибо, Гарнер.

Он отключил видоискатель мазера.

– Это снова тройка. Ты спасен, Лев! Он садится на ночной стороне. В предрассветную зону. Лучше и быть не может. Возможно, он даже сядет на Полумесяце!

Лев следил за экраном, его лицо побледнело, когда крошечный светлячок загорелся на тускло-белой поверхности Плутона. Гарнер, должно быть, забыл, что кабина управления одноместных кораблей и была воздушным тамбуром, который освобождался от воздуха, если пилоту приходилось выходить. Лев радовался, что флот землян приближается. Ему не по душе была идея несколько недель сидеть верхом на космическом корабле.

Кзанол-Гринберг сделал глоток и еще один. Его беспокоило низкое давление. Он проклинал свое человеческое тело. Он сел у окна в кресло с туго натянутой трескучей сеткой и посмотрел вперед и вниз.

Обзор был небольшим. Корабль описывал полукруг над планетой, опускаясь все ниже, и единственным штрихом на неизменно сферической поверхности было медленное смещение планетной тени. Корабль теперь летел над ночкой стороной, и единственным светом был тусклый отблеск двигателя – тусклый, поскольку он отражался с большой высоты. И кроме этого не было вообще ничего, на что бы можно было смотреть… пока.

Что-то поднялось на восточном горизонте, какая-то тень, чуть светлее черного фона. Неправильная линия напротив звезд. Кзанол-Гринберг наклонился вперед, начиная понимать, насколько большой была эта гряда, – да, то могла быть только горная цепь.

– Что такое? – поинтересовался он вслух.

– Одна сотая дилтана. – Кзанол запросил ум пилота.

– Полумесяц Котта, – ответил тот. – Замерзший водород скапливается на рассветной стороне планеты. Когда она вращается в дневном свете, водород кипит, а затем снова замерзает на ночной стороне. В конце концов он превращается в то, что мы видим здесь.

– О! Благодарю.

С высоты виднелись исчезающие горы водородного снега, ровные и низкие, как поднос с разнокалиберными снежками. Они плавно вырастали перед снижающимся судном, цепь за цепью, удивляя огромной шириной гряды. Кзанол-Гринберг видел только, что горы растянулись на половину горизонта, но он мог представить, как они идут от полюса до полюса по меридиану планеты. Как и должно было быть. Как и было.

Судно заметно снизилось, зависнув неподвижно в нескольких милях западнее начала отрога Полумесяца. Столб огня, соскальзывая на милю вниз, достиг поверхности. Там, где он касался ее, она исчезала. Канал, похожий на русло реки, растекался внизу, следуя за кораблем и исчезая в темноте за пределами видимости.

Корабль перемещался носом вверх; термоядерное пламя двигало его слегка вперед. Мягко, очень мягко, через какую-то милю, "Золотое Кольцо" замедлило ход и остановилось.

При соприкосновении с пламенем поверхность исчезала. Ниже снижающегося судна появился широкий, мелкий кратер. Корабль погружался быстро. Образовалось кольцо густого тумана, нежного, белого и непроницаемого, который становился все гуще в холоде и мраке, скрывая корабль. Не осталось ничего, кроме светлого тумака, кратера и языков термоядерного пламени.

Это было самое дикое место. Пилот потратил свою жизнь на поиски обитаемых миров галактики, но никогда они не дарили ему такого аромата чуждости, какой исходил от этого ледяного мира, более холодного чем… чем дно дантового ада.

– Мы должны сесть на слой водяного льда, – объяснял пилот, как будто его спрашивали. – Газовые слои нас не выдержат. Но сначала нам надо докопаться до него.

Искал ли он такую чуждость? И не была ли то мысль Гринберга, проскользнувшая в его сознательный ум? Да. Это душевное удовлетворение было старой жаждой путешествий к звездам, это было потаенное чувство Гринберга – теперешний же, реальный, он искал богатства и только богатства.

Кратер выглядел, как открытая шахта с покатой кольцевой стеной, почти плоским ободом и другим, более глубоким, круговым валом… Кзанол-Гринберг смотрел вниз, усмехаясь и щурясь от блеска, пытаясь определить, из какого вещества состоит следующий слой. Они прошли через тонкое покрывало льда в сотни или тысячи футов толщиной. Возможно, то был азот? Потом шел следующий слой – вероятно, кислород.

Равнина и пространство над ней взорвались в пламени.

– Они взорвались! – ликующе кричал Лев, как преступник, которому отсрочили смертную казнь.

Парящий, вращающийся столб желтого и синего пламени ревел прямо из телескопа, с бледной равнины, где находилась небольшая белая звездочка "Золотого Кольца". Какой-то миг звездочка ярко блеснула в пламени. Потом ее залило огнем, и экран видеоскопа заполнило сплошное пламя. Лев снизил увеличение на десятом уровне, чтобы следить, как распространяется огонь. Затем снизил увеличение еще раз. И еще раз.

Плутон был в огне. За миллиарды лет тонкое покрывало относительно инертного азотистого льда защищало высокоактивные слои, расположенные ниже. Метеориты, такие же мелкие здесь, как икринки в норке карася, неизбежно задерживались азотистым слоем. На Плутоне не было возгораний, пока корабль Кзанола не вломился сюда со звезд. И тогда пар водорода смешался с парами кислорода, и все рвануло. Горели и другие вещества.

Огонь распространился за круг. Сильный горячий ветер взметнулся прочь и вверх, в вакуум, раздувая огромные полосы пламени через кипящие льды и освобождая новые слои кислорода. Огонь углублялся все дальше. Ниже тонкого слоя водяного льда шли металлы; этот слой, тонкий как корочка, почти отсутствовал там, где бесчисленные эры назад, когда на Земле еще разводилась пищевая закваска, в него врезался корабль пришельца. Натриевые и калиевые жилы, и даже железо, яростно сгорали в присутствии огромного количества кислорода и немыслимой температуры. Хлор и фтор, оба имевшихся галогена, вырывались в верхние слои замороженной атмосферы Плутона и сгорали вместе с водородом в языках пламени. Температура поднялась настолько, что кислород и азот вошли в соединение.

Лев смотрел на экран предельно сосредоточившись. Он думал о своих пра-правнуках и сомневался, сможет ли описать им все, что видел теперь. Старый, сморщенный, лысый и разбитый, как корыто, он скажет этим детишкам:

– Я видел горящую планету, когда был молодым…

Он никогда не наблюдал настолько странного зрелища.

Черный диск Плутона с холодными сполохами у солнечного горба заполнил экран видеоскопа. На этом диске широкое кольцо огня стало огромным кругом, дуга которого двигалась к краю планеты. Когда она переползла на другую сторону, произошел взрыв, которой и представить трудно. Но в центре кольца уже стало темно до черноты – все, что могло сгореть, почти сгорело.

Холодное пятно в кольце было местом, откуда начался пожар.

"Золотое Кольцо" рванулось прямо вверх, содрогаясь в вихре потоков ветра, и языки пламени с ревем срывались с крыла и корпуса. У Кзанола-Гринберга захватило дух. Кзанол только теперь пришел в себя. И все же корабль не расплавился. Он не сгорел в этом адовом жаре. Нижняя часть корпуса была сделана так, что неделями могла противостоять жару термоядерного синтеза.

Но пилот вышел из-под контроля. Его рефлексы временами принимали удары шоковой волны, и поэтому его ум… В первый раз он стал самим собой и принял собственное решение. Он выключил подпитку топлива. Двигатель невозможно было запустить снова. Кзанол разъярился и приказал ему умереть. Пилот погиб, но слишком поздно. Судно, лишенное энергии, трясло и бросало из стороны в сторону в обжигающем вихре.

Кзанол-Гринберг смачно выругался на древнем английским языке. Стена огня в десятки миль высотой постепенно отступала к горизонту. Корабль теперь держался прямо, гироскопы работали исправно.