Текст книги "Опасная граница: Повести"

Автор книги: Франтишек Фрида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

– Что вы здесь делаете, Гентшель? – спросил старший вахмистр.

– Тише, пан командир. Никто не должен знать, что я к вам пришел, – усмехнулся тот.

В свете пламени все увидели его поцарапанное лицо, синяк под глазом, разорванную одежду.

– Как вы сюда пробрались? – спросил Марван.

– Так и пробрался. Кое-где пришлось ползти.

– С чем же вы к нам пожаловали? – спросил старший вахмистр.

– Мои соплеменники здорово меня отделали, заперли в сарае и пообещали утром повесить на каштане у костела. Прекрасная перспектива, не правда ли?

– Вы вступили в драку с ними?

– Вообще-то я бы с удовольствием им хорошенько всыпал, но их оказалось слишком много. Эти синяки от палки старого Мебиуса. Он все пытался выбить мне глаз: мел, очень уж дерзко я смотрю.

От гигантского костра в небо взлетали снопы искр, черный дым ел глаза, и люди вынуждены были отойти к дому.

– Чего же вы хотите? – спросил Пашек.

– Я всегда там, где происходят главные события.

– Опустите руки и пройдемте в дом, а то мы наверняка хорошо видны издали, – сказал Марван.

Они вошли в дом, только Юречка остался в зале ожидания.

Нельзя сказать, чтобы Пашек обрадовался появлению Гентшеля. С ним у старшего вахмистра были связаны разного рода неприятности. Как коммунист и антифашист, побывавший в Испании и вернувшийся оттуда после серьезного ранения, Гентшель находился под надзором полиции и должен был регулярно отмечаться в жандармском участке. Когда Для укрепления отрядов местной охраны в них стали набирать местных антифашистов, Гентшель откликнулся одним из первых. Пашек воспротивился этому: он не хотел иметь среди своих людей заговорщика. Свое нежелание взять Гентшеля в отряд Пашек мотивировал тем, что тот был ранен и еще не долечился. Теперь же этот буян, который наверняка имел отношение к недавней стачке в Шлукнове, пришел к ним, потому что его отколотили земляки. «Поделом», – злорадствовал старший вахмистр.

Они вошли в кухню. Пашек указал Гентшелю на стул:

– Так в чем дело?

– Возьмите меня в отряд.

– Четверо таких, как вы, уже дезертировали.

– Вы подобрали плохих людей.

– Коммунистов мне не надо. В лагере агитаторов не требуется.

– Коммунисты никогда не были дезертирами.

– Глупости все это, Гентшель.

– То же самое вы мне говорили, когда допрашивали после забастовки на текстильной фабрике. Помните, вы тогда еще разбили мне лицо, но это было, так сказать, в рамках закона. В протокол же вы записали, будто я поскользнулся и упал, потому что боялись, что не все ваши коллеги одобрят подобные действия. Особенно молодые коллеги...

– Молчать! – загремел Пашек.

– Идите умойтесь, у вас все лицо в крови, – сказала Стейскалова.

Она поставила на лавку у печи таз с водой, приготовила полотенце. Гентшель опустил разбитое лицо в воду. Было слышно, как он постанывает, дотрагиваясь до больных мест. Потом он осторожно вытерся полотенцем и сел за стол. Стейскалова поставила перед ним чашку чая с ромом и намазала маслом большой кусок хлеба.

Пашек нервно ходил по кухне. По нему было видно, что он с удовольствием выставил бы Гентшеля.

– Что произошло в селе? – спросил Стейскал.

Гентшель знал немногое. За ним пришли днем. Избили и бросили в сарай, куда таможенники сажали задержанных контрабандистов. К вечеру там было двенадцать человек, среди них и те четверо, что сбежали из лагеря. Нацисты и им не верили. Когда стемнело, Гентшель и еще один арестованный выломали оконную решетку и убежали. Оставшиеся надеялись, что после допроса их отпустят по домам, и не хотели осложнять себе жизнь. Это были чехи, женатые на немках, в основном социал-демократы. Гигантское пламя привело Гентшеля к Вальдеку. А вообще-то он намеревался пробираться в Красна-Липу, где жил его брат.

– Вы попали из огня да в полымя, – проворчал Пашек.

– Я никогда не уходил от опасности, и вы это знаете.

– Что вы собираетесь делать?

– Вас здесь немного, как я погляжу, и лишние руки вам не помешают. Утром здесь будет жарко. Вас собираются атаковать. Я слышал, как об этом говорили часовые на железной дороге. Я лежал в двух шагах от них. Счастье, что они меня не заметили.

– Хватит с нас антифашистов, – заявил Пашек.

– Вы мне не верите?

– Я вас достаточно хорошо знаю.

– Но теперь мы на одном корабле.

– Подождите, Пашек! Гентшель прав. Для нас сейчас каждый человек важен! – воскликнул Марван.

– Здесь я командир! – отрезал Пашек.

– Я бы этим не хвастал, – усмехнулся Гентшель.

– Молчать! – подскочил, будто ужаленный, Пашек. – Не суйте нос не в свое дело!

– Подойдите ко мне, Гентшель! – раздался голос Маковеца.

Он попытался подняться. Стейскалова подбежала к нему и с трудом удержала. Он потянулся к висевшей на стуле кобуре с пистолетом, сдернул ее и протянул Гентшелю:

– Если уж вы дрались с нацистами в Испании, то сам бог велел вам бить их здесь.

Гентшель вынул пистолет из кобуры, оглядел его со знанием дела, вытащил обойму, убедился, что она полная:

– Спасибо, пан Маковец. Сразу становится легче, когда тебе верят.

* * *

Мужчины дремали, сидя за столом. Ганка с матерью ушли в спальню, Надеясь хоть немного поспать. Долгая бессонная ночь, полная тревог и ожидания, близилась к концу.

Маковец чуть слышно попросил воды. Юречка очнулся, принес стакан с водой и сел возле раненого. Постель под ним заскрипела.

– Не сердись, что разбудил...

– Я и не спал вовсе, а просто дремал...

– Кто сейчас дежурит?

– Пашек.

– Сколько времени?

– Около трех.

– Кажется, эта ночь никогда не кончится.

– Самая длинная ночь в моей жизни.

– И в моей тоже.

– Как ты себя чувствуешь?

– По-моему, у меня жар... Не знаю... право... Наверное, эту ночь я не переживу...

– Не сходи с ума!

– Никто нам не поможет, никто.

– Утром сюда придут солдаты. Я не верю, что нас бросили на произвол судьбы.

– До утра еще далеко.

В доме было тихо. За столом похрапывал Стейскал. С улицы доносилось покашливание Пашека, стоявшего возле зала ожидания. Печь догорала, и никто не подбрасывал в нее поленья.

– Я все время думаю о мосте, – прошептал Маковец.

– Почему?

– Это важный объект, и его надо было уничтожить. Представляешь, какой я идиот? Забыл спички! Всегда ношу их с собой, а вчера забыл. Пивонька одолжил мне на секунду, а я их тут же вернул. Только потом сообразил, что нечем поджечь шнур. Но Пивонька был уже по ту сторону шоссе. Бедняга!

– Хороший был парень!

– Мы совершили большую ошибку, – с горечью сказал Маковец, медленно подбирая слова.

Чтобы успокоить его, Юречка положил ему руку на плечо:

– Не говори много, тебе вредно.

– Все равно я до утра не доживу.

– Не говори так!

– Я знаю...

Юречка наклонился над раненым, поправил одеяло, взбил подушку.

– Если бы не ранение...

– Что тогда?

—Я бы пробрался к мосту и уничтожил его.

—Сейчас?

– А почему бы нет?

Юречка тихонько вздохнул, вытянул ноги, голова его опустилась на грудь. Лечь бы сейчас в мягкую постель и встать завтра в восемь или в девять, хозяйка принесла бы хлеба с маслом, чашку горячего молока...

– Мост... – прошептал Маковец.

Юречка встрепенулся. Надо же, пришел развлечь Маковеца, а сам задремал. И что он беспокоится о мосте, как будто от него что-нибудь зависит? Тут целый лагерь потеряли, противником захвачена большая территория...

– Ты почему молчишь? – нетерпеливо спросил Маковец.

– А что говорить? Что это было бы бессмысленно с твоей стороны? Они наверняка уже взрывчатку вытащили.

– Откуда ты знаешь? Для этого лужен пиротехник. Где они его найдут? А Пашек мне не нравится... – неожиданно сказал Маковец. – Эти его речи...

– Я тоже его не выношу. Как начнет говорить, что мы должны были сдаться, тогда ребята были бы живы... Потом принимается утверждать, что Биттнер не сбежал, что он пошел за подкреплением...

– Биттнеру я никогда не верил. Он наполовину судетский немец и гулял с дочкой функционера судето-немецкой партии. Они даже собирались пожениться. И чтобы он пошел за помощью?..

– Мне тоже что-то не верится, – поддержал его Юречка. – Наверняка он воспользовался предлогом, чтобы сбежать, сообразив, что иначе ему плохо придется.

Они замолчали. Пламя от догоравших шпал по-прежнему освещало луг и деревья вдоль шоссе. Сырой воздух был пропитан гарью.

– Ты мне не ответил, – через минуту проговорил Маковец.

Он стиснул зубы, чтобы не застонать, – такой сильной была боль. Будто зверь какой терзал его внутренности. Иногда боль ослабевала, и тогда казалось, что зверь набирает силы для следующего нападения. Он уже не верил, что у него только ребра раздроблены.

– Ну так что? – спросил шепотом Маковец.

– Дался тебе этот мост!

– Если поднять его на воздух...

—Ерунда! —резко оборвал его Юречка и подумал: «Пожалуй, у Маковеца действительно жар. Как будто у нас других забот нет. Сейчас надо думать о спасении...»

– Заряд остался... Может, и бикфордов шнур на месте... Они наверняка ждут утра... Ящик у правого столба... Ты знаешь... Можно даже сигаретой... Охрана на мосту и не увидит... И вдруг – взрыв...

– У тебя жар! Это же немыслимо!

Маковец резко повернулся, хотел сказать Юречке, что тот просто трус, но боль снова усилилась. Чтобы не закричать, он закусил губу. Был бы здесь врач, он бы дал ему морфий... Но почему именно он? Почему? И в двух шагах от дома! Будто дьявол пырнул его своим раскаленным мечом. Сквозная рана! Ерунда! По выражению их лиц было видно, что это не так.

– Мы не выполнили важное задание, – произнес Маковец, когда боль утихла.

– Мы не только его не выполнили... – зло отрезал Юречка.

– Но почему ты не хочешь сделать хотя бы это?

– Что я не хочу сделать?

– Взорвать мост.

– Ты совсем рехнулся!

– Могли бы попробовать... Потом будете жалеть... Ничего не сделали! Ничего!

– Ты говоришь глупости, – решительно заявил Юречка и положил ладонь на лоб Маковеца.

Жар – плохой признак. Может, рана тяжелее, чем они думали? У Стейскала должна быть аптечка. Что помогает при горячке?

– Ну что, решился? – спросил Маковец, глядя на Юречку горящими глазами.

– Мы не имеем права рисковать. Нас и так мало.

На улице громко закашлял Пашек. Стейскал беспокойно дернулся и что-то сказал, наверное во сне. Из спальни доносились тихие голоса. Женщины не спали. Шпалы совсем догорели. Шоссе и деревья вдоль обочины поглотила тьма. Все было нереальным, фантастическим, как в приключенческом фильме.

– Взорвать мост! – шептал Маковец.

Юречке очень не хотелось идти куда-то ночью. Господи, и что ему взбрело в голову? Именно сейчас, когда уже близится рассвет...

Но Маковец не мог расстаться с мыслью о взрыве моста. В его разгоряченном воображении мост приобретал все большее значение.

– Завтра нас освободят. Сюда наверняка придут солдаты, – как заклинание твердил Юречка. – Солдаты придут утром, и мост им понадобится. Иначе как они попадут в Шлукнов?

– Мост нужно уничтожить! – Эта фраза прозвучала как приказ.

– Опять ты за свое! – взорвался Юречка, потому что упрямство Маковеца стало его раздражать. – Тебе недостаточно, что там остался Пивонька?

Дремавший за столом Гентшель встал, потянулся зевая и подошел к ним.

– Значит, мост, – медленно произнес он. – А почему бы и не попробовать?

– Потому что это бессмысленно! – выкрикнул Юречка.

– Я все слышал. Это не так уж сложно. Мне доводилось работать с подрывниками.

– Теперь еще и вы! – окончательно разозлился Юречка.

Гентшель, подошел к окну и выглянул на улицу:

– Дождь кончился. Скоро прояснится, и к утру будет туман. Хороший, густой туман.

– Откуда вы знаете? – удивился Юречка.

– Я живу здесь всю жизнь.,

– Мост... – прошептал Маковец,

– Хорошо-хорошо, мы взорвем его. Вокруг пока спокойно, ночь темная, в лесу нас никто не заметит. Чего же еще желать? – обернулся Гентшель к Юречке.

– У правого столба... Достаточно зажженной сигареты... – еле слышно шептал Маковец.

– Идиотизм какой-то! – устало проговорил Юречка.

Ему не хотелось выходить из дома. Если кто-нибудь уйдет, для защитников станции это будет ощутимой потерей. Нужно думать о том, как бы до наступления утра уйти отсюда всем, пока к немцам не подошла помощь и они не начали атаку. Взрыв моста хода событий не изменит. Пригонят арестованных чехов, и мост быстро восстановят.

– Это и твоя вина, – сказал Маковец.

– Да-да, моя! Все по моей вине! – закричал Юречка, – Но спичек-то не оказалось у тебя!..

– Тише, – предостерег их Гентшель. – Все, что, вы здесь говорите, слышно на улице.

– Ладно, если это моя вина, то я взорву этот проклятый мост, – заявил молодой таможенник.

– Возьмем только пистолеты и несколько гранат, – сказал Гентшель.

– Вы... вы это серьезно? – ужаснулся Юречка. Он взглянул на дверь, за которой находилась Ганка с матерью, потом махнул рукой: – Ладно, была не была!

– Спасибо, – прошептал Маковец. – Мне даже легче стало.

Юречка и Гентшель вышли из дома, подошли к Пашеку:

– Пан старший вахмистр, мы хотим пойти к мосту. Вдруг там осталось взрывное устройство?

– Вздор! – оборвал их Пашек. – Никуда вы не пойдете. Я за вас отвечаю.

– Мост действительно нужно взорвать, – возразил Гентшель. – Следовало это сделать еще днем.

Пашек собирался ответить, чтобы этот большевик не лез куда не надо, но потом сообразил, что тот прав. Взрыв моста был одним из заданий отряда. Если бы его удалось выполнить, пусть даже сегодня, отряд и его командир в известном смысле реабилитировали бы себя. Никто бы уже не вспомнил об их бесславном отступлении.

– Идите, ребята, – решительно произнес он. – Будьте внимательны! Если услышите стрельбу, сразу возвращайтесь.

– А я считаю, что это идиотизм, – не сдавался Юречка.

Они медленно двинулись вдоль железнодорожной насыпи к лесу. Мокрая земля противно чавкала под ногами. Гентшель шел первым. Они часто останавливались, прислушивались. Где-то ухала сова, и ее зловещий крик разносился по всему лесу. На опушке вражеского патруля не было. У немцев, видно, не так много людей, чтобы выставить охрану повсюду. Они, наверное, выделили часовых только на шоссе, ведущее в Румбурк. И Юречка подумал, что уйти со станции было бы несложно. Надо только убедить Пашека. А Маковеца они понесут на носилках.

Гентшель по-прежнему шел впереди. Шагали они легко, умело обходя густые заросли, без труда отыскивая тропу между высоких деревьев. Неожиданно раздался подозрительный шум. Какие-то люди шли вдоль опушки, тихо переговариваясь между собой по-немецки.

– Они патрулируют опушку, – прошептал Гентшель,– Но пройти все-таки можно.

Они шли лесом, пока не выбрались к речке. Она-то и должна была вывести их прямо к мосту. Видимость была неважной, поэтому приходилось держаться почти вплотную друг к другу. Временами ноги проваливались в трясину. Речка становилась все шире, а там, где она вышла из берегов, образовались небольшие озерки.

Заросли поредели. Со стороны шоссе доносились шаги и приглушенные голоса. Там тоже ходил патруль. В темноте мелькали огоньки сигарет. Вдалеке темнело что-то похожее на грузовик, возле него толпились люди. Раздался звон стекла – очевидно, орднеры подкреплялись. У моста стояли двое часовых.

Юречка протянул Гентшелю гранату:

– Если что, кидайте! К мосту я пойду один. Я знаю, где находится этот ящик и найду его даже в темноте.

– Спички есть?

– Есть.

Юречка оставил своего напарника на краю леса и двинулся через кусты к мосту. Потом ему пришлось идти по пояс в воде. Неожиданно перед ним возникла черная стена, пальцы прикоснулись к влажным камням. Он сразу понял, что допустил ошибку. Нужно было еще в лесу раскурить сигарету, держа ее в зажатой ладони, подобраться к шнуру и поджечь его. Он этого не сделал, а теперь вспыхнувшая спичка может его выдать. Наверху переговаривались часовые. Он даже чувствовал запах табачного дыма. Подождал, пока часовые, стуча коваными сапогами, отойдут, и принялся шарить руками по мокрым камням. Нащупал ящик. Попробовал его открыть, однако крышка провалилась внутрь и не поддавалась. Он вытащил нож и просунул лезвие в щель. Крышка открылась, но ящик оказался пуст. Юречка ощупал место, куда, как он помнил, тянулся шпур, – пусто. Все взрывное устройство было размонтировано. А без детонатора взрыва не получится. Значит, они пришли сюда зря.

Он вернулся к Гентшелю.

– Все размонтировано.

– Черт, вот неудача! – огорчился коммунист. – А я уже представлял, какой будет фейерверк. Ну что же, хоть выяснили, как они охраняют пути со станции и как можно пройти к лесу.

– Фейерверка не будет!

– Не расстраивайтесь, нам они его устроят на станции, – тихонько засмеялся Гентшель, когда они шли обратно.

Патруля на опушке уже не было. Наверное, он перебрался в другое место. По железнодорожному полотну они шли не таясь.

Услышав их шаги, Пашек вышел из дома.

– Ну как? – нетерпеливо спросил он.

– Мы опоздали, – подавленно произнес Юречка.

Пашек выругался и вернулся в дом. В дверях появился Марван:

– Я почему-то сразу подумал, что вага поход окончится ничем.

– По крайней мере, мы узнали, как они охраняют подходы к станции, – сказал Гентшель.

– Путь на Румбурк свободен? .

– Мы, во всяком случае, никого там не встретили. По опушке леса ходит лишь один патруль. Вряд ли он нам помешает.

– Думаете, мы сможем пройти?

– Попытаться стоит. Как только попадем в лес, можно считать, что мы выиграли. Дорогу я и в темноте найду. Остановимся у лесника Сейдла, а потом двинемся на Красна-Липу. На шоссе выходить опасно.

– Если бы рана у Маковеца не была такой тяжелой, – вздохнул Марван.

– Думаете, дорога ему повредит? – спросил Юречка.

– Он нуждается в срочной операции. Мне не нравится его жар. Дорога неблизкая, и вряд ли он ее перенесет. Малейшее движение причиняет ему боль, а морфия у нас нет.

– Мы можем оставить пана Маковеца у лесника Сейдла. Это наш человек, – сказал Гентшель. – Ручаюсь за него головой.

– Не очень-то ручайтесь, да еще головой, – вынырнул из темноты Пашек. – За ваших антифашистов тоже ручались. А где они теперь?

– На социал-демократов никогда нельзя было надеяться. Если бы вы обратились ко мне, я привел бы вам настоящих парней, – заявил Гентшель.

– Хватит с меня и одного коммуниста, – отрезал Пашек и отправился в кухню.

– Ничего вы не поняли, пан старший вахмистр, – сказал вслед ему Гентшель. – Потому и произошла эта трагедия...

* * *

К утру на дежурство заступил Марван, Он обошел все здание, задержался в зале ожидания, присел на скамейку. Все было тихо. Он с грустью вспомнил ребят из своего отделения, которые после перестрелки исчезли в лесу. Может, они ушли от погони и теперь подходят к укреплениям. Кто же остался из его отделения? Пивонька и Голас убиты ,Маковец тяжело ранен, Павлик и еще один жандарм патрулировали границу... Доведется ли ему когда-нибудь увидеть своих товарищей?

Марван не мог избавиться от чувства вины. Ни в коем случае нельзя было допускать раскола группы. Вот что значит трусливое бегство. До самой смерти не простит он себе, что положился на Пашека. Марван опять представил, как тот вылезает из кустов, облепленный мокрыми листьями, растерянный и беспомощный. Он не стрелял, бросил всего одну гранату, хотя видел, что пулеметчик убит. Он не отдал ни одной четкой команды. Марван с сожалением вспоминал о бесславном отступлении. Теперь-то он знал, что следовало делать. Прежде всего нужно было не подпускать врага к лагерю и самим атаковать. Он не верил, что генлейновцы стали бы сопротивляться. Ведь все видели, как при первой же пулеметной очереди их отряд, подобравшийся к самому лагерю, вместе с парламентерами повернул назад. Оружие свое они побросали, а их энтузиазм куда-то улетучился. Вот и сейчас: окружили станцию, и все, атаковать боятся. Несколько фанатиков поплатились жизнью, а остальным не хочется рисковать. Чего они ждут? Пока подойдет подкрепление?

И вновь Марван представил Пашека, нерешительного, ждущего какого-то чуда. С ним невозможно говорить о чем-либо конкретном. Он все время увиливает от ответа, переводит разговор на другое. Говорил, что со станции надо уходить, а теперь почему-то медлит. Неужели причина всему страх?

Если бы у Марвана были свои люди, он бы наплевал на Пашека и, принимал решения самостоятельно. Но сейчас, когда в доме только четверо здоровых мужчин, он не имеет права вступать с ним в конфликт.

На границе Марван неоднократно попадал в неприятные ситуации, но ни одна из них не имела трагических последствий. В глубине души он надеялся, что старые времена еще вернутся. Верил, что германская экспансия долго не продлится, что найдется сила, которая уничтожит фашистов.

Однажды ему в руки попала гитлеровская «Майн кампф». Объемистая книга, полная извращенных мыслей, бредовых идей о превосходстве нордической расы. Он так и не дочитал до конца эту библию фашизма, одурманившую немецкий народ, такой рассудительный и трудолюбивый, давший миру немало гениев. Но теперь в жилах этого народа течет отравленная кровь. Кто сумеет его вылечить?

Уже восемь лет Марван жил в Кенигсвальде. Первое время он тосковал по Шумаве, по ее густым лесам, по дому, стоявшему на берегу реки. Здесь было спокойнее, климат мягче, да и люди совсем другие. Контрабандисты тут не носили оружия, а таможенный закон знали лучше иного молодого таможенника, знали, что могут себе позволить, а что строжайше запрещено.

Но вот из-за рубежа наползли грозовые тучи и отношения между немцами и чехами в пограничных областях крайне обострились. Люди, раньше не занимавшиеся политикой, теперь вывешивали флаги со свастикой, носили на лацканах пиджаков нацистские значки, вели себя дерзко и высокомерно, сделав своим лозунгом фразу «Придет день!». Потом Марван начал замечать, как многие знакомые перестали с ним здороваться. При встрече с ним они отворачивались, хмурились и раздражались, будто видели в нем заклятого врага. «Что произошло?» – спрашивал он неоднократно и неоднократно же выслушивал жалобы на то, что судетских немцев угнетают, что они лишены элементарных прав. Однако он-то прекрасно знал, что ничего подобного в Судетах не было и в помине.

Из раздумья его вывели шаги.

– Что случилось? – спросил Марван, узнав Стейскала.

– Из окна спальни видно, что со стороны Румбурка подъехал грузовик. Остановился наверху, между домами Вальдека.

– Наши?

– Трудно сказать. Думаю, наши подъехали бы к самой станции.

– Значит, еще одна группа немцев. Наверное, услышали, что мы заняли станцию, и боятся ехать.

– Ну вот, теперь они окружили нас со всех сторон. Лучше бы нам уйти. Гентшель утверждает, что к утру будет туман. Правда, он может и ошибаться. А что потом?

– Как мы понесем Маковеца?

– Это самое трудное, – вздохнул Стейскал. – Боюсь, он не выдержит. Очень уж плох. У него жар.

– Почему жар? – спросил Марван.

– Наверное, это была разрывная пуля. Он не выживет.

Марван выругался.

– Носилки я починил: старое полотно заменил одеялом.

– А Пашек?

– Еще одна загвоздка. Он вдруг заявил, что не хочет уходить отсюда. Заговорил о каких-то переговорах. У этого человека, пан Марван, кажется, не все дома. Он вбил себе в голову, что утром придут регулярные немецкие войска, которые займут все Судеты. Он хочет вступить в переговоры с офицерами, которые могут гарантировать ему безопасность.

– Значит, ему в лес не хочется?

– Он говорит, что таким образом мы убьем Маковеца.

– Но спасем шестерых. Вашу жену, вашу дочь...

– Что же делать? – вздохнул Стейскал.

– Подождем немного, тем более что Гентшель обещает туман. Посмотрим...

Стейскал вернулся в дом, а Марван направился к шоссе. Над болотом появились первые клочья тумана.

На шоссе раздались шаги.

– Стой! – скомандовал Марван, как только человек приблизился.

– Не стреляйте! – испуганно отозвались по-чешски.

– Кто идет?

– Почтмейстер Карлик.

– Подойди ближе! Один!

– Со мной никого нет.

Под ногами почтмейстера заскрипел песок. Марван включил фонарик – узкий луч высветил долговязого человека.

– Это правда я, Карлик. За мной никто не идет, не бойтесь. Можете мне верить.

– Что ты здесь делаешь?

– Меня подняли с постели. Иди, говорят, в Вальдек. Там чехи. Потолкуй с ними.

– Мы думали, ты хочешь присоединиться к нам.

– Я не могу, вы ведь знаете... Если бы я был один...

– Тебя арестовали?

– Меня? Нет, меня никто не арестовывал.

Их разговор привлек внимание остальных защитников станции.

– Зачем же его арестовывать? Он же пользуется их доверием, – с издевкой сказал Юречка.

Карлик разозлился:

– Я ни во что не вмешиваюсь. Служу как надо, почта у меня в порядке. А остальное меня не касается.

– Кому служите, пан почтмейстер?

– У нас пока республика!

– Мы тоже так думаем. Но вот те, кто тебя послал...

Карлик пристыженно молчал.

Многие годы он работал на кенигсвальдской почте. Женился на немке, у них было много детей.. В Семье говорили только по-немецки, его жена за все это время не выучила ни одного чешского слова.

– Так зачем ты пришел, Карлик? – спросил Марван.

– Пан Марван, я...

– В чем дело?

Карлик нерешительно переступал с ноги на ногу, не зная, с чего начать.

– Пан Марван, мне нужно с вами поговорить, – вымолвил он наконец.

– О чем?

– Ну... обо всем. Ведь стрельба и убийства – это же бессмысленно...

– В этом мы с тобой согласны, Карлик.

– А вы нас выманили на свет, зря подвергаете опасности,– зарокотал бас Пашека. – Все в тень!

– Добрый вечер, пан начальник, – подобострастно поздоровался почтмейстер.

– Уже утро, Карлик, – резко ответил Пашек. Он привык наводить страх на людей.

– Да-да... Вы правы...

– Быстро! Что вы хотите? Говорите! – торопил Пашек почтмейстера.

– Я... вы ведь меня знаете, паи начальник, я мухи не обижу, – начал оправдываться почтмейстер. – Я ненавижу насилие.

– Вы это нам пришли сообщить? – насмешливо спросил Пашек.

– Может, у него автомат под пиджаком, как у тех парламентеров, – заметил Юречка. – Обыскать бы его.

– Подожди, Иржи, – успокоил его .Марван и обратился к почтмейстеру: – А вы говорите по существу..,

– Панове, соглашение уже подписано.

– Какое соглашение?

– Об отторжении Судет.

– Кто его подписал?

– Правительство.

– Откуда ты знаешь?

– Эти сведения достоверны. Даже если правительство попытается возражать, фюрер все равно заставит его подписать соглашение! – повысил голос почтмейстер.

– Подожди, ты сам себе противоречишь. Сначала сказал, что правительство уже подписало, теперь говоришь, что его заставят подписать. Так не пойдет. Нас не запугаешь.

– Ей-богу, пан Марван, это правда!

– Я знаю, почтмейстер, ты с ними заодно, по почему тебе именно сейчас поручили завлечь нас в западню? – грустно спросил Марван.

– Пресвятая дева, я повторяю только то, что мне приказали!

– Ты ведь тоже чех, – с упреком произнес Юречка.

– При чем здесь это? – вздохнул почтмейстер. – Для меня сейчас главное – выжить. Семья на шее, дюжина детей, вы понимаете... мое положение...

– Вы нам так и не сказали, чего хотите от нас, – заговорил Пашек. – Из вас приходится все тащить клещами.

– Ну... вы должны немедленно сложить оружие. Не только вы, но и фуковский и шлукновский отряды...

– Следовательно, ты думаешь... – начал Пашек, но Марван сильно сжал ему плечо и тот замолчал.

– Да, мы все здесь и ждем вас. Тридцать человек, три пулемета и много гранат. Вы зубы о нас обломаете. Все!

– Иди, скажи это своим собратьям! Всех перестреляем! – Гневный голос Пашека был слышен даже в лесу.

– Они меня послали, чтоб по-хорошему...

– Значит, мы должны сложить оружие? – переспросил Марван.

– Стало быть, вы боитесь, что утром сюда придут паши солдаты?! – воскликнул Пашек.

– Никто вам на помощь не придет. Солдаты сидят в укреплениях. Вы остались одни. Но вы должны уйти отсюда, как и другие чешские отряды. И вы это знаете.

– Это ты хорошо сказал, почтмейстер, – с горечью проговорил Марван. – Ты, оказывается, уже считаешь себя одним из них.

– Не важно, кем я себя считаю, – устало отозвался Карлик. Ему было холодно, но он был обязан выполнить задание. – Подумайте о людях, которые могут погибнуть. Сложите оружие и отправляйтесь домой.

– А почему нельзя уйти с оружием? – спросил Марван.

– Это приказ: чехи должны сложить оружие и уйти!

– Я знаю, чего вы хотите: уговорить нас сейчас, а потом хвастаться, будто сыграли важную роль в ликвидации чешского отряда.

– Я ничего не хочу. Утром сюда придут отряды «корпуса свободы». У них гранаты, пулеметы. Вы все погибнете. Но зачем? Люди, опомнитесь!

– Плевать мы хотели на ваш «корпус свободы»! – воскликнул Юречка. – Утром здесь будут наши танки с солдатами. И вы еще побежите от нас!

– Нас здесь достаточно. Тридцать человек, три пулемета. Так и передай, Карлик, – сказал Марван.

– Передам, пан Марван.

– А теперь уходи, иначе мы повесим тебя на каштане у костела.

– Люди, люди, не сходите с ума! У меня жена... дети...

– А кто нам гарантирует безопасность, если мы сдадимся? – спросил Пашек.

Он все еще не отказался от мысли о капитуляции. Думал о том, что Карлик прав, что сопротивление бесполезно. Но можно ли доверять немцам?

Почтмейстер молчал, соображая, что ответить. Он знал, что никакой гарантии нет.

– Чтобы нас отделали, как Гентшеля? Покорно благодарю! – воскликнул Юречка.

– Что ты нам посоветуешь, Карлик? – тихо спросил Марван. – Как чех и как порядочный человек, ведь ты всегда был порядочным человеком.

Карлик испуганно оглянулся назад, с минуту молчал, потом сказал еле слышно:

– У нас много убитых. И бабы из деревни натравливают мужиков, чтоб отомстили. Плохи дела, пан Марван, лучше уходите.

– Спасибо, Карлик.

– Вы убили зятя сапожника. Он теперь как безумный, готов уничтожить весь свет.

– Теперь мы хоть знаем, что нас ожидает в случае сдачи, – так же тихо ответил Марван. Потом повысил голос, чтобы его услышали на лугу: – Передай своему командиру, что мы не сдадимся. Нас здесь много, и мы будем защищаться. А еще скажи, если все спокойно разойдутся по домам и сдадут оружие в жандармском участке, мы никого не тронем.

– Сдавайтесь! Это бессмысленно! – воскликнул Карлик.

– Всех пересажаю! – прогремел бас Пашека.

Карлик повернулся и исчез в темноте.

– Быстро в дом! – приказал Пашек. – И чем меньше мы будем появляться на свету, тем лучше. Они считают, что здесь кроме нас люди из Фукова и из Шлукнова, поэтому и не отваживаются атаковать.

– Думаете, они ему поверят? – спросил Стейскал, когда они возвращались к дому.

– Они, вероятно, считают, что станция обороняется большими силами, а погибать им, конечно, не хочется, – произнес Марван.

Он задержался у входа в дом, шаря по карманам. Наконец нашел сигареты и спички. На мгновение пламя осветило его лицо. Со стороны шоссе, где только что исчез почтмейстер, треснуло несколько выстрелов. Нули защелкали по крыше и стенам дома.

– Подлецы! – воскликнул Юречка. – Даже не дождались своего парламентера.

Потом с шоссе раздалась автоматная очередь. Марван вскрикнул, сигарета выпала у него изо рта. Он хотел сказать что-то, но из горла вырвался хрип. Он выпустил карабин и начал тяжело оседать на землю.