Текст книги "Опасная граница: Повести"

Автор книги: Франтишек Фрида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

– Может, спят и в Румбурке? – усмехнулся Юречка.

Эта усмешка неприятно задела Стейскала, и он уже хотел было ответить резкостью, но тут в трубке раздался скрипучий голос. Понять что-либо было трудно, потому что говорили по-немецки, точнее, на каком-то наречии, похожем на немецкий. Стейскалова подошла к мужу и, услышав голос в трубке, побледнела. Ганка испуганно взглянула на Юречку, будто именно у него искала ответа на вопрос, что, собственно, произошло, почему станция оказалась вдруг отрезанной от всего мира. Она заметила, что он увлечен ею, только в последнее время. Раньше она думала, что он просто поддразнивает ее, как школьницу. Теперь же, когда Юречка бросал на нее пылкие взгляды, она смущалась.

– Что? Да вы, наверное, с ума сошли! – взорвался Стейскал. – Что за глупые шутки? Мне сейчас как раз не до них. Почему не отправили из Шлукнова сто одиннадцатый? Пражский уже ушел? Что, собственно, происходит? У меня повреждена линия. Наверное, какая-нибудь дрянь перерезала провод. Это Стейскал из Вальдека с вами говорит.

Он напряженно вслушивался в хриплый голос. Человек на другом конце провода слишком громко кричал – видимо, говорил по телефону впервые.

– Что происходит? – спросила Стейскалова.

Он посмотрел на нее, поколебался, потом перевел взгляд на остальных:

– Мне только что сказали, что вокзал в Румбурке занят орднерами.

– Аншлюс? – растерянно произнес Юречка, но тут же взбодрился: – Глупости! Над вами кто-то пошутил,– Он схватил трубку, которую Стейскал почти брезгливо повесил, и яростно покрутил ручку.

– Что ты собираешься им сказать? – устало спросил Стейскал. – Их угроза, что «придет день», осуществилась. Мы не принимали этого всерьез, думали, что у нас есть укрепления, армия, и вот пожалуйста!

– Не может быть! Не может этого быть! – упрямо твердил Юречка, вращая ручку телефона.

Наконец в трубке послышался каркающий голос. Юречка не слишком хорошо знал немецкий, но сразу понял, что Стейскал говорил правду. Человек, снявший трубку, представился как член вокзальной команды Румбурка и резким голосом потребовал говорить по-немецки, потому что с сегодняшнего дня фюрер взял Судеты под свою защиту.

– Но ты-то по-чешски понимаешь, не правда ли? Так вот, говорит командир роты местной охраны. У меня три танка и я направляюсь к вам!

– Брось эту. бессмысленную болтовню!. – резко сказал Биттнер.

– А что имеет смысл? – обрушился на него юноша.– Пусть хоть немного подрожат от страха.

– Господи, что же теперь делать? – вздохнула Стейскалова.

Все молчали, погруженные в свои безрадостные мысли. А Юречка все не мог понять, как это орднерам удалось совершить переворот в приграничной зоне и захватить вокзал, ведь достаточно было двинуть сюда незначительные силы, чтобы подавить мятеж. Угрозы орднеров до сих нор никто всерьез не воспринимал. Скорее ждали какой-нибудь вылазки из-за границы, вооруженных банд «корпуса свободы», их налетов на жандармские участки или пункты местной охраны. Они уже неоднократно переходили границу и своими террористическими акциями нагнетали напряженность в пограничных районах. «Где-то, видимо, была допущена ошибка, – печально думал молодой таможенник. – Эти господа наверху вели переговоры с Генлейном и готовы были согласиться на любые условия, которые ставил им этот пройдоха, а надо было прижать главаря судетских фашистов к стенке и ликвидировать его движение. Ведь все понимали, чего добиваются генлейновцы. Майская мобилизация заставила членов судето-немецкой партии приутихнуть, но летом они опять обнаглели. «Пятая колонна» вновь подняла голову. Захват важнейших объектов в пограничной области был, видимо, первым шагом. Но ведь в Румбурке расположен военный гарнизон, там есть отряд жандармов, инспекция таможенной службы, подразделения местной охраны. Это же большая сила. Неужели все сбежали?»

– Черт возьми, что делает наша армия? – взволнованно обратился Юречка к Биттнеру, как будто хотел начать одну из тех бесконечных дискуссий, которые они вели постоянно. – Она что, позволила разоружить себя?

– Подразделения Румбуркского гарнизона уже неделю назад заняли пограничные укрепления. Все это проходило под видом учений. Мне рассказывал шофер из пекарни, а теперь он возит им хлеб куда-то аж за Красна-Липу, – отозвался Стейскал.

– И никому не пришло в голову, что в городе остались сотни людей, которых надо защищать от этих фанатиков?

– Подожди, Юречка, не волнуйся! Мы еще не знаем, что произошло. Может, все это только блеф. Завтра вернутся наши, выгонят этих негодяев и снова будет порядок. Самые ярые фанатики удерут за границу, а остальные засядут в домах и носа на улицу не высунут.

– Хорошо, если бы вы оказались правы, – огорченно сказал таможенник. – Я бы их всех...

– Не волнуйся, – прервал его Биттнер, – ты всегда паникуешь. Подождем, посмотрим, что будет. Я тоже думаю, что все это просто блеф.

Юречка на минуту притих и сел на стул, но усидеть спокойно не мог и то и дело вскакивал.

– Подождем, может, какой-нибудь приказ получим, – сказал Биттнер.

– А если не получим вовремя, поднимем руки вверх? – раздраженно бросил таможенник.

– Пошли, мы и так уже задержались. Нас ждут у моста.

– Ладно, ты иди к мосту, а я сбегаю в лагерь. Пашек должен знать, что случилось.

– У нас же есть телефон, да и у командира роты всегда под рукой связной с мотоциклом. Если действительно что-то произошло, то Пашеку немедленно сообщили об этом. Не знаю, почему ты все время беспокоишься. Пока же ничего не случилось.

– Как ничего? В Шлукнове стреляли, вокзал в Румбурке занят...

– Только напугаешь Пашека. Ты ведь знаешь, какой он взбалмошный. Начнет стрелять без разбору, и в конце концов над нами же будут смеяться. Юречка, сохраняй спокойствие и благоразумие!

– Это верно, – согласился Стейскал.

Его симпатии всегда были на стороне Юречки, но сейчас доводы вахмистра показались ему убедительными. Может, в конце концов все кончится благополучно? Утро вечера мудренее.

– А вы что собираетесь делать? – обратился Юречка к Стейскалу.

– Подождем. Патейдл обещал позвонить, как только вернется из Шлукнова.

– Поезд, наверное, уже не придет. Что же нам делать? – спросила Ганка.

– Вчера нужно было ехать. Вчера и поезда ходили нормально, – отозвался Стейскал. – Я еще когда вам говорил, что нужно ехать в Мельник...

– Не бойтесь, все образуется, – утешал их Биттнер.

– Если не будут ходить поезда, я остановлю у шлагбаума какой-нибудь грузовик, следующий в направлении Ческа-Липы, – решил Стейскал.

– Папа, поедем с нами, – предложила отцу Ганка.

– Не могу. Я должен быть здесь.

– Кому вы здесь будете служить? Гитлеру? – не удержался Юречка.

– Так что же мне, разобрать рельсы и поджечь здание станции? – спросил Стейскал и почему-то сразу успокоился.

Пока не выяснится, что произошло, спешить не следует. За себя он не боялся. Он служил здесь довольно давно, хорошо знал людей в округе и чувствовал, что его уважают. Если он получит официальный приказ сдать дежурство на станции, то найдет грузовик и перевезет свое имущество к родителям, а потом будет служить где-нибудь в другом месте. Железнодорожное начальство должно обеспечить его подходящей работой.

Юречка надвинул фуражку на взъерошенные волосы, схватил карабин и, не прощаясь, выбежал на улицу. Биттнер с достоинством вышел следом за ним. Стейскаловы услышали скрип песка под окном и голос Юречки, слабевший по мере того, как патрульные уходили по направлению к шоссе.

Стейскал посмотрел в окно. Его внимание было теперь обращено к шоссе. Если перестанут ходить поезда, то во внутренние районы страны можно будет добраться только на машине. И вдруг он вспомнил, что мост в лесу заминирован. Саперы, которые работали здесь в мае, утверждали, что они заложили столько взрывчатки, что от моста камня на камне не останется. Подпоручик, который ими командовал, был по профессии инженер-химик. Он очень сожалел, что, может быть, ему придется уничтожить то, что создавали своим трудом другие. Он морочил Ганке голову сложными формулами новых пластмасс, которые в будущем вытеснят из сферы производства дерево и металл. Дома тогда будут строить из полупрозрачного материала, чтобы людям попадало больше солнца. Фантаст! Но Ганка слушала его с благоговением.

Стейскалова опять начала рыться в чемоданчике. Видимо, таким образом она пыталась избавиться от гнетущих мыслей. Неужели этот день, о котором столько кричали в последнее время, действительно наступил? В магазине она не раз слышала неприкрытые угрозы в адрес чехов, но это ее не трогало. Для нее имели значение только дом и дочь. В отличие от мужа она не пыталась найти общий язык с местными жителями. По-немецки она говорила плохо и, хотя старалась объясняться простыми фразами, все равно путала падежи, времена и часто вынуждена была переходить на чешский. Местные достаточно хорошо этот язык понимали, особенно молодежь, отслужившая в армии, но говорить по-чешски не любили, да и не хотели, а в последнее время тем более.

– Что будем делать? – спросила Ганка.

Она чувствовала, что Юречка прав. Сегодняшние события, несомненно, повлекут за собой тяжелые последствия. Об отторжении Судетской области говорили уже давно. Так же, как и родители, она знала, что положение чехов в пограничных районах становится весьма неопределенным. Куда им деваться, если эта территория отойдет к Германии? Многие ведь здесь выросли, пустили корни. Кто им поможет?

Как было бы хорошо, если бы это был только кошмарный сон, после которого можно проснуться и снова почувствовать себя радостной, беззаботной... Она бы быстро оделась, выслушала очередную проповедь матери о том, что она способна проспать даже день страшного суда, выпила бы стоя чашку молока или какао, схватила книжки и поспешила на платформу, где ее уже ждал мотовоз. У нее все было рассчитано по секундам. А когда она опаздывала, машинист всегда ждал ее и не трогал мотовоз, пока она не садилась в вагон. Он ведь знал, что Ганка каждое утро ездит в школу. Жаль, что у нее нет силы, которая помогла бы ей вычеркнуть этот страшный день из жизни. Но такие чудеса бывают только в сказках, а день сегодняшний – это суровая действительность.

– Почему же в Румбурке орднерам не помешали ни жандармы, ни солдаты?

– Ты же слышала, что солдаты ушли в укрепления,– сказал Стейскал устало.

Патрульные уже скрылись в лесу и теперь, конечно, вовсю спорят. Юречка парень взбалмошный, он наверняка сбежит от вахмистра и помчится в лагерь местной охраны, где переполошит всех. Не дай бог, если в этой суматохе какая-нибудь горячая голова взорвет мост. Тогда мимо станции не пройдет ни одна машина и всем придется ехать через Георгсвальд.

– Что будем делать, папа? – опять спросила Ганка. Тишина ее тяготила.

Стейскал не знал, что ответить дочери. Он чувствовал, что она боится, но внушать ей, что ничего не случилось, не хотел. Какой смысл лгать? В этот момент ему казалось, что судьба застала их врасплох. Но они же откладывали отъезд со дня на день. Жене не хотелось уезжать, он знал это точно. Целую неделю она говорила: «Завтра! Завтра обязательно!» – и каждый раз у нее находилась причина, из-за которой отъезд откладывался: что-то не готово, нужно дошить Ганке платье... Он считал, что она просто выдумывает эти причины, но не очень огорчался, потому что немного побаивался одиночества, тоски по близким. Теперь-то Стейскал понимал, что не нужно было поддаваться уговорам жены. Тогда бы он чувствовал себя сегодня гораздо спокойнее.

И вдруг он осознал, что движение по шоссе давно прекратилось. Раньше мимо станции то и дело сновали грузовики, возившие щебень из карьера за Шлукновом в сторону Хршибске, где все еще строили какие-то военные объекты, проезжали крестьяне на телегах, лесники, люди на мотоциклах и велосипедах. За последние же часы не проехал никто.

Стейскал вышел на платформу. Промозглый холод сразу проник под расстегнутую тужурку. Железнодорожник решил закрыть шлагбаум, чтобы остановить первую же попутку, и направился к нему. Женщины уже собрались, осталось только погрузить их. Стейскал положил руку на рукоятку механизма и подумал, что хорошо бы смазать цепи и колесики. Он собрался было пойти за солидолом и вдруг осознал, что это просто глупо. Один бог знает, кто будет закрывать и открывать шлагбаум в ближайшее время. Он вернулся к домику. Патейдл так и не позвонил. Наверное, и у них повреждена линия. А может, он еще не вернулся из Шлукнова? Бегает сейчас, видимо, по городу и выясняет, что случилось. Нужно ему еще раз позвонить, во всяком случае, попытаться. Сигнальная и телефонная связь на железной дороге не могут прерваться надолго. Без них железная дорога просто не способна функционировать.

Стейскал нерешительно направился к телефону, взял в руку трубку и почему-то сразу почувствовал, что вести, которые он услышит, будут неутешительными. И действительно, через минуту ему ответил по-немецки незнакомый голос. Стейскал не сразу его понял.

– Черт побери, говорите медленнее! – обрушился он на незнакомца. – Говорит Вальдек, да, Вальдек. У телефона Стейскал. .Что? Но это же ерунда какая-то! – Он некоторое время слушал, потом беспомощно пожал плечами: – Ладно, хорошо, но я должен получить это в письменном виде. И чтобы была печать и подпись. – Стейскал в ярости бросил трубку и повернулся к жене: – Теперь и я буду собираться. Кто-то придет принять у меня дела. Скорее бы уж от всего этого избавиться! А в Мельник я хоть пешком идти готов.

– Я рада, что ты здесь не останешься! – сказала Стейскалова с облегчением.

Она сразу побежала в спальню, открыла шкафы и комод и принялась выбрасывать вещи, которые складывала туда еще минуту назад. Позвала на помощь Ганку. Стейскал сел за стол. Он вдруг растерялся. Передать все станционное хозяйство – это не шутки. Нужно немедленно провести инвентаризацию, подсчитать кассу (все должно сходиться до геллера), подготовить акт о передаче... Если явится человек, который в этом не разбирается, то придется попотеть. Со стариком Ирачеком они передавали друг другу кассу взмахом руки: все в порядке, можно не проверять. Они верили друг другу. Мысленно он представил себе всех служащих шлукновского вокзала. Немцев среди них было мало, но большинство чехов состояли в браке с немками. Может, кто-то из них уже перекрасился в коричневые, вовремя уловив, откуда подул ветер...

«Нужно идти, готовиться к сдаче дел», – подумал Стейскал. Служебное помещение находилось в специально переоборудованной большой прихожей. Там было устроено окошечко для кассы, стоял стальной сейф с билетами, шкафы для разных документов и материалов, жестяной ящик для инструментов, хранился запас керосина для ламп. Эта прихожая всегда была пропитана запахами, свойственными всем станционным помещениям. Нужно поскорее привести все в порядок. Однако работа его не занимала. Голова была забита другими мыслями: где найти машину для перевозки мебели и как организовать погрузку? Что сказать родителям, которые конечно же не ждут их? К счастью, дом у родителей достаточно просторный, наверху, в мансарде, есть большая комната, куда сейчас складывают ненужные вещи. Он ее покрасит, приведет в порядок и поселится там. Потом можно будет присмотреть квартиру получше. Но Стейскал понимал, что таких беженцев, как они, будут тысячи и с квартирами будет трудно. Придется ограничить свои потребности. Он опять было подумал, что все это несерьезно: несколько фашистов захватили вокзал, почту и некоторые учреждения. Сделать это было легко, поскольку солдаты ушли и государственные объекты и учреждения никто не охранял. Поэтому надо быть поосмотрительней и ни в коем случае не поддаваться панике. Да, он должен получить официальный приказ. Стейскал встал и хотел было позвать жену, но тут из леса послышалась стрельба. Винтовочные выстрелы чередовались с автоматными очередями. В окнах задрожали стекла.

– Боже мой! – вскрикнула Стейскалова.

Ганка подбежала к отцу, и оба стали смотреть на лес. Шоссе оставалось пустынным. Луг с порыжелой травой окружал лес с трех сторон. Листья медленно опускались на асфальт шоссе. Потом в лесу забухали взрывы гранат.

– Выгляну-ка я наружу, – проговорил Стейскал, когда стрельба и взрывы затихли.

– Не ходи, прошу тебя! – испугалась Ганка.

– Я должен посмотреть, что там происходит.

– Нет-нет!

– Там же наши!

– А что тебе там делать? У тебя же нет оружия! – возразила Стейскалова, прибежавшая из соседней комнаты.

– Да, с голыми руками там делать нечего, – согласился железнодорожник и посмотрел на свои широкие ладони и крепкие пальцы. И хотя руки у него сильные, что ими сделаешь без оружия. Но в лесу сражаются свои, ребята в серых и зеленых формах. Почему бы в трудную минуту к ним не могли присоединиться и железнодорожники?

– Отец, прошу тебя, ни во что не ввязывайся. У нас и без того забот хватает.

Он кивнул. Жена была права. Лицо ее побледнело, полные губы сжались в узкую полоску, подбородок дрожал. Она была близка к отчаянию.

– Что же мне делать? – спросил он беспомощно.

– Папа, может, им действительно нужна помощь? – отозвалась вдруг Ганка.

Стейскал понял, что сейчас она думает об этом суматошном парне с веселой улыбкой. Да, наверное, нужно пойти взглянуть... Помочь раненым, если они есть. Он посмотрел на жену. В ее глазах стоял страх. Спокойная и счастливая жизнь сразу нарушилась. Конечно, нужно пойти к своим и помочь им. Он был в армии и умел обращаться с винтовкой.

Стейскал сжал кулаки. Он понимал, что никуда не пойдет. Не может же он бросить этих двух женщин одних. Что толку в его смелости?

Стрельба снова взбудоражила лес, над острыми верхушками елей и сосен взвились черные клубы дыма. Он поднимался над лесом как предупредительный сигнал.

– Посмотрите, там что-то горит!

– Наверное, какая-нибудь машина, – предположила Ганка.

Мимо окна мелькнула тень.

– Папа, сюда идет старик Мюллер.

Песок заскрипел под тяжелой поступью посланца. У Стейскала сразу отлегло от сердца. Это связной из Шлукнова. Интересно, что он скажет. Мюллер числился на станции разнорабочим и делал все, что ему приказывали. Ни на что другое он не годился, потому что любил выпить.

Шаги раздались в прихожей, и вот в дверях показался человек в синей форме.

– Привет, Мюллер!

Мюллер был небольшого роста, коренастый, седоволосый, с широким, несколько туповатым лицом. Из-под шинели, на которой не хватало нескольких пуговиц, виднелась старая вязаная кофта, рот с остатком потерпевших зубов смущенно улыбался. Смешно щелкнув коваными каблуками, Мюллер выбросил правую руку в фашистском приветствии:

– Хайль Гитлер!

Воцарилась тишина. Вскинутая рука Мюллера заметно дрожала, а вместе с ней дрожала на рукаве темной шинели красная повязка с белым кругом, в котором, словно отвратительный паук, распласталась черная свастика. На пропотевшей и потерявшей вид служебной фуражке не было кокарды.

– Мюллер!

– Вокзальная команда Шлукенау... – начал старик по-немецки, и в горле у него сразу заклокотало, будто он полоскал его глотком водки.

– Мы всегда говорили с тобой по-чешски! – строго одернул его Стейскал.

Мюллер мгновенно вышел из заученной роли, переменил неестественную позу, рука его опустилась и закачалась вдоль туловища, а на широкое лицо легла печать растерянности.

– Стейскал... я здесь... ну, чтобы принять станцию. Пойдут поезда... Так что должен быть порядок... – И вдруг голос его смягчился и стал даже льстивым: – Не сердись, приятель! Сегодня все наше – железная дорога, почтамт, учреждения... С сегодняшнего дня Судеты принадлежат великой Германии.

– Кто это тебе сказал, Мюллер?

– В Шлукнове сказали... Ворачека уже нет, начальником станции там теперь Вахман из рейха.

– А где Ворачек?

– Их увели... Как всех... Знаешь...

Мюллер с трудом подыскивал слова, он понимал, как ранят они сейчас человека, с которым он всегда был в дружеских отношениях. Когда он подменял путевых обходчиков, то не раз сидел в этой комнате, а Стейскалова готовила ему чай с ромом. Болтали о разном, ругали Ворачека за то, что сумасброд...

– Вы нас всех хотите ликвидировать?

Мюллер кивнул. Руки у него беспокойно двигались, будто он хотел сделать какой-то жест. На лице выступили капли пота.

Стейскал вспомнил, что этот человек когда-то добивался места в Вальдеке. Вот сегодня он и поспешил, чтобы быть первым. В свое время он пытался оказать давление на Патейдла, но годился только на то, чтобы подметать платформу и толкать тележку с багажом. В исключительных случаях его использовали при отправке срочной корреспонденции или в камере хранения, а в период отпусков он подменял путевых обходчиков.

Снаружи опять донеслись выстрелы.

– Вы только начинаете прибирать все к рукам, а люди уже погибают. Почему, Мюллер? – спросил с горечью в голосе Стейскал. – Ведь можно было бы все сделать мирным путем.

Мюллер сгорбился и беспокойно переступил с ноги на ногу. Его узловатые пальцы с грязными ногтями почти касались колеи.

– Да, у людей недостаточно благоразумия. Долой оружие! Гитлер не хочет насилия. Гитлер хочет только справедливости. Чехи должны проявить благоразумие.

– Послушай, сколько времени прошло с тех пор, как ты сам ругал Гитлера?

Мюллер вздрогнул, будто от удара кнутом. Широкое лицо его исказила недовольная гримаса.

– Да, Стейскал, это было. Но сейчас... никакой дружбы с вами!

– Ладно, – спокойно ответил Стейскал. – Это все, что ты должен мне сказать?

Взгляд Мюллера блуждал по комнате. Вот он остановился на серванте, где всегда имелась бутылочка какого-нибудь крепкого напитка, чтобы согреться. Мюллер вспомнил приятные беседы со Стейскаловыми и даже почувствовал жалость к ним. Но приказ коменданта был категоричен: принять станцию Вальдек, и он примет ее.

– Ты должен передать мне станцию.

– Станция – не голубятня, Мюллер. Да ты и сам знаешь, служишь не первый год. Для этого нужно иметь какую-нибудь бумагу, письменный приказ.

– Новое начальство приказало.

– Тебе-то оно может приказывать, а мне – нет. Я должен получить письменный приказ от наших властей. Мы еще в Чехословакии. Официально мы Судеты не передали. А может, и не передадим вовсе.

– Но, Стейскал...

– Послушай, Мюллер. Здесь, в кассе, деньги, билеты, документы. Меня в тюрьму посадят, если я кому-то передам это под честное слово. Ведь у тебя же нет никакой бумаги! Так почему я должен тебе верить? На все надо иметь документ. А раз его нет, то и передавать ничего не буду. Ясно?

– Стейскал, я должен...

– Железная дорога – это серьезное учреждение, Мюллер, а не кабак.

Старик с повязкой на рукаве понимал, что Стейскал прав. Касса, деньги... Он хорошо помнил случай, когда сумма в отчете и наличность не сходились и начальник станции с кассиром всю ночь пересчитывали деньги, чтобы найти какие-то десять геллеров... Однако новый начальник, который пока что ходил по станции без формы, сказал ясно: «Если этот чех не захочет уйти, его придется выгнать! Ликвидировать! Ликвидировать!» Последнему слову Мюллер придавал громадное значение. Оно давало ему неограниченную власть. Он, правда, не представлял себе, каким образом сможет ликвидировать добряка Стейскала, которого по-своему любил и уважал, но хорошо усвоил, что новый режим, взявший его к себе на службу, требует от каждого немца безоговорочного послушания, железной дисциплины и непоколебимой твердости. У кого сила, у того и власть.

– Я должен принять станцию! – упрямо заявил он.

– Принесешь мне приказ с печатью, подписью, и я немедленно сдам тебе дела. Я давно жду этого. Мне нужен только документ, понял? – твердо сказал Стейскал.

У него вдруг родилось подозрение, что человек этот пришел сюда самовольно в надежде занять место, пока другие этого не сделали. Как только чехи уйдут из Судет, сразу начнется драка за хорошие места. Мюллер, наверное, сообразил это и решил действовать оперативно. Но этого нельзя допустить. Здесь должен служить честный, надежный человек. На шоссе большое движение, и если вовремя не закрыть шлагбаум...

Мюллер вдруг вытянулся так, что затрещали его ревматические суставы. Чтобы громко щелкнуть каблуками, он смешно подскочил, будто клоун, потом вскинул непослушную руку в нацистском приветствии, неловко повернулся и вышел. После его ухода в комнате наступила гнетущая тишина.

– Ишь как торопится! – подала голос Ганка. – Тебе бы сразу надо было его выгнать. Такой бездельник и вечно пьяный.

У стены заскрипели шаги – это Мюллер вернулся, но в комнату он уже не вошел, а постучал пальцами в окно:

– В течение двух часов все вывезти, семью, мебель – все! Иначе выбросим на луг. Ясно? Хайль Гитлер!

Пошатываясь, он отошел от окна и побрел к шоссе. Черный дым над лесом уже поредел и исчезал в кронах деревьев.

– Отец, если мы через два часа не уедем... – испуганно сказала Стейскалова.

Она дрожала как в лихорадке. Все происходившее с ними до сих пор казалось ей дурным сном, однако теперь...

– Куда? В лес? На луг? Где найти повозку? За два часа мы даже собраться не успеем. Все это глупости. Просто кто-то подослал его взять нас на пушку. А может, он сам прибежал, чтобы запять хорошее место. Не бойся, скоро все утрясется. Утро вечера мудренее. Завтра придут солдаты и наведут порядок. Судеты мы пока им не отдали, так что все это происки местных фанатиков.

Он не верил в то, что говорил. Судеты, вероятно, отойдут к рейху. Правительство пока что не решилось на этот шаг, продолжает лавировать, искать выхода, а западные державы, вместо того чтобы защитить союзника, торгуются с Германией, будто купцы на рынке. Австрия уже захвачена, теперь очередь Чехословакии. Скоро коричневая чума затопит всю Европу. Нет, этого не может быть! Что-то нужно предпринять. Нельзя же допустить, чтобы эта часть чешской территории осталась без защиты и на ней хозяйничали генлейновские молодчики.

Стейскалова снова принялась собирать вещи. Она решила, что в конце концов в глубь страны они могут пойти пешком, а вещи погрузить на тележку, на которой обычно возили с лугов сено. Она стала прикидывать, какие вещи взять, чтобы в тележке хватило места для всего основного. Приходилось спешить, и она нервничала. Брала в руки вещи, с минуту раздумывала и откладывала их в сторону.

– Ганка, иди помоги мне! – позвала она дочь.

А девушка все время думала о Юречке, который ушел в лес, о дыме, о стрельбе. Только теперь она осознала, насколько он ей дорог. Собственно говоря, она считала его своим хорошим другом. Однако с лета он стал обращать на нее больше внимания, чаще смеялся и шутил и она отвечала тем же. Девушка ловила себя на том, что думает о нем. До сих нор молодых людей у нее не было, и благосклонность Юречки ее смущала. Правда, свидания он ей еще не назначал, да она и не знала бы, что ему ответить. Она даже немного побаивалась этого момента.

– Папа, а ты никого не можешь позвать на помощь? Там, в лесу, все время стреляют...

В просьбе дочери Стейскал уловил отчаяние и с удивлением посмотрел на нее. Сейчас его одолевали другие заботы и о перестрелке он совершенно забыл.

– А кто нам поможет? – бессильно развел он руки.

Ганка не знала, что ответить. Она отвернулась к окну. Все казалось ей таким печальным и безнадежным, что она начала тихо всхлипывать.

* * *

Маковец, высокий красивый мужчина, лет тридцати, сидел на каменной тумбе моста и, зажав карабин между коленей, искал в карманах спички.

– Гонза, у тебя нет спичек?

Гонза Пивонька, маленький коренастый человек в каске, ходил взад-вперед по дороге. Мелкий дождь шелестел в кронах кленов, на шоссе образовались лужицы. Под мостом бурным потоком текла разбухшая от дождей речка. Вода была мутно-желтого цвета. Она затапливала луг и подбиралась к лесу.

Пивонька остановился и бросил Маковецу спички. Тот ловко поймал их и закурил сигарету. Таким же образом он отправил спички обратно, но Пивонька был не так ловок и коробок плюхнулся на мокрый асфальт. Гонза укоризненно посмотрел на Маковеца, поднял грязный коробок и вытер его полой шинели. Однако сердиться на него он не стал. Маковец был отличный парень, и Гонза любил с ним дежурить. На него можно было положиться, да и шутку он поддержать умел.

Со стороны Шлукнова дул сырой ветер, разгоняя низкие серые тучи. От воды тянуло неприятным холодом.

Маковец посмотрел, как Пивонька вытирает шинелью коробок, и улыбнулся.

– Ну и растяпа же ты! – поддел он приятеля.

– Холода что-то рано пришли, – ответил Пивонька без всякой связи. – Было время, когда в конце сентября мы еще купались.

Мост был заминирован. На правой опоре был прикреплен деревянный ящик, от которого к взрывчатке, помещенной где-то посередине моста, тянулся бикфордов шнур. Надо было поджечь его и броситься наутек. Подпоручик-инженер так им и сказал: «Ребята, как только подожжете шнур, шевелитесь, иначе не оберетесь неприятностей. Заряд мы заложили довольно мощный».

Пивонька прохаживался по дороге и поглядывал на Маковеца, который все еще сидел на каменной тумбе и курил. Тот никогда не носил каску и насмехался над всеми, кто ее надевал, идя на дежурство. Дурак! Осторожность никогда не повредит, ведь никто не знает, что может случиться. Так зачем испытывать судьбу? По службе в армии он хорошо помнил заповеди солдата. Не сегодня завтра начнется война. Да и сейчас, например, они находятся в условиях, похожих на фронтовые. С момента майской мобилизации им и выспаться-то как следует не удалось. Тревоги, служба, по ночам в палатке мучает холод, сырость. А в последние дни голова у него вообще шла кругом. Жена написала, что у них будет ребенок. Чувствовалось, что ее переполняет радость. Когда он читал письмо, у него даже слезы на глаза навернулись. Слава богу! А то ведь женаты они уже восьмой год, и все ничего. Пивонька прочитал письмо раз двадцать. Чернила местами расплылись: жена, наверное, плакала от радости, когда писала. Господи, почему же нет покоя в мире? А можно было бы так хорошо жить.

Он злобно сплюнул. Холодный ветер донес к нему сигаретный дым. Захотелось курить. Он полез было в карман, но в последнюю минуту вспомнил о бронхах и хроническом кашле, мучившем его в последнее время, и удержался от соблазна. Маковец может курить, у него все в порядке. Не женат еще, поэтому экономить не нужно, можно позволять себе все, что хочешь. Все шутит, людей дурачит да вокруг баб крутится. Все равно какая-нибудь бабенка захомутает его и приведет к алтарю. Если мужчине стукнуло тридцать, пора потихоньку вить гнездо.

– Послушай, что-то наша смена не торопится! – крикнул ему Маковец.

– А кто нас должен менять?

– Биттнер и Юречка.

– Готов поспорить на что угодно, что они чешут языки на станции. Этот парень оттуда не вылезает. А знаешь, что его туда тянет?