355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Франсин Мэтьюз » Клуб Алиби » Текст книги (страница 8)
Клуб Алиби
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 23:54

Текст книги "Клуб Алиби "


Автор книги: Франсин Мэтьюз



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Глава шестнадцатая

Ганс фон Галбан видел во сне лабораторию Жолио, когда в дверь позвонили: водяной пар на стенках стеклянного цилиндра, Жолио в белом халате, руки в карманах. Комната позади лаборатории была видна смутно – Коварски называл ее кельей Жолио. Коварски стоял слева от Жолио, огромный и сгорбленный, пальцы, как колотушки, его лицо – типичная русская смесь брутальности и сумасшествия. Жолио с благоговением говорил о частицах, как крошечная траектория может быть пройдена через конденсацию на стекле, Божья рука, рассыпающая капли. Фон Галбан попытался прервать – не дать Жолио нажать на клапан – но было уже слишком поздно. Механическая часть бесконтрольно подпрыгнула. Стекло разлетелось на куски, чего никогда раньше не было, Жолио закричал, закрыв руками глаза, между пальцами текла кровь.

«Цепная реакция,– подумал фон Галбан, – Бог мой, это убьет нас всех».

Он сел на кровати, тяжело дыша, в ушах звенело.

– Что такое, cher [46]46
  Дорогой (фр.).


[Закрыть]
? – промурлыкала жена, не проснувшись до конца, не заботясь об ответе на вопрос, а просто потревоженная его уходом. Так она относилась ко многим вещам.

Он откинул одеяло и поискал одежду – у него была привычка спать голым. Анник свернулась калачиком, ее светлая голова отливала серебром в лунном свете, и тут же уснула. Часы на прикроватном столике показывали час девятнадцать ночи.

«Звуки в ночи,– подумал Ганс. – Стук в дверь».Он ждал его месяцами. Но не может быть, чтобы немцы уже были здесь.

Он прошел в переднюю, его мускулы напряглись. Снова раздался звон, настойчивый, как траектория частицы. Звук раздражал его барабанные перепонки.

Он с треском открыл дверь, ожидая ботинка в дверном косяке, сильного удара, который припер бы его к стене, и солдат в черном, которые ворвались бы в квартиру.

Ничего.

Он вышел в коридор. В доме было тихо – ни звука с улицы. Все спят. Тут из-под земли вырос француз.

– Месье фон Галбан?

– Да?

– Жак Альер. Министерство вооруженных сил.

Альер.Он знал это имя: Альер работал в Банке Парижа и Нидерландов, одном из крупнейших банков Франции, могущественном и находящемся под защитой правительства. Теперь Альер был лейтенантом армии. Шпионом.

– Простите, что беспокою вас в этот поздний час, но я не смог найти le Professeur [47]47
  Профессора (фр.).


[Закрыть]
Жолио-Кюри, и…

– Вы были в лаборатории? – резко оборвал его фон Галбан.

– Там темно и закрыто.

– У него дома? На юге – в Антони. Это окраина Парижа, ближе к пригороду Орли. Жолио нравилось жить подальше от лаборатории, так он отвлекался от работы, когда мог.

– Я был там час назад. Его нет.

– И вы нашли меня. Как?

– Министерство в любое время должно знать, где находятся его ведущие ученые, vous comprendez [48]48
  Вы понимаете (фр.).


[Закрыть]
, – Альер пожал плечами и развел руками. – В нынешней ситуации…

В нынешней ситуации надо держать иностранцев под присмотром. Они все нас ненавидят.

Фон Галбан отступил назад и позволил Альеру войти. У него не было другого выбора.

Лабораторию «Коллеж де Франс» разместили под землей, под Министерством вооруженных сил, в сентябре, сразу после объявления войны. Работа Фреда Жолио – нобелевского лауреата Жолио – вот что было главным. Что сделало ее более трудной, по мнению фон Галбана, так это назначение ведущими ассистентами русского и австрийца. Они же были соперниками в войне. Подозрительно.

Его и Коварски уже выслали из Парижа, пока этот дурак Альер, банкир, mein Gott [49]49
  Боже мой (нем.).


[Закрыть]
, по виду которого можно было судить, что он не способен был и мухи обидеть, находился с секретной миссией в Норвегии. Коварски отбыл на остров Белль-Иль, с побережья Бретани, а фон Галбан в Покероль, на Средиземное море. Чтобы быть уверенными, что они не спрячутся от французов или от предательства, о котором они пока не знали.

– Жолио, наверное, вызвали в Бретань, – фон Галбан чувствовал в своих словах немецкие нотки, безошибочный признак иностранца. – Там его дети, не так ли? Его жена тоже, надо полагать, там. Вы знакомы с Ирен?

– Только понаслышке, – Альер неопределенно пожал плечами. – Я звонил в Арквест. Его нет в Бретани.

Фон Галбан изучал собеседника. Альер, должно быть, нервничал; наверное, находился под впечатлением убранства его квартиры, комнаты в модернистском стиле, дизайном которой занималась Анник, хромированные столы и кожаные стулья, он сохранял завидное спокойствие, взгляд его карих глаз сосредоточился на лице фон Галбана.

– Я пришел спросить, нет ли какого-нибудь еще адреса, где можно найти Жолио-Кюри.

– Скажите мне, что случилось, – спросил фон Галбан прямо. – Сегодня днем перед уходом из лаборатории Фред выглядел как обычно. Позвоните туда утром, около девяти, хорошо? Уверен, вы сможете с ним поговорить.

– Когда вы видели Жолио-Кюри последний раз, герр доктор?

Фон Галбан вздрогнул от обращения.

– В четыре. В полпятого, может быть. Он должен был отнести письмо директору колледжа. Но не вернулся.

– Его видели в кафе на бульваре Сен-Мишель в полшестого. Он ушел с женщиной, и она не была его женой. С тех пор никто не знает, где он. Вы понимаете теперь, почему я спрашиваю другой адрес.

«Как это будет по-французски,– подумал фон Галбан. – Как я глуп, что не догадался».Женой Жолио была только туманная лаборатория и этот магнетрон, который он собрал из деталей, присланных из Швейцарии. «Что если он в кровати с какой-нибудъ женщиной? Какое дело до этого мне или этому французскому шпиону?»

– Я не могу вам помочь, – коротко ответил он. – Если все так, как вы говорите, он мог поехать в отель. Или к этой женщине домой. Приходите в лабораторию утром.

Последовала пауза.

– Или, может быть, я смогу ответить на ваши вопросы?

Альер продолжал изучать его, предполагая, что видит перед собой человека, внутренне спокойного и способного контролировать себя и свои эмоции. Его лицо ничего не выдавало, но молчание говорило само за себя. Француз думал, насколько он мог доверять ученому с немецким именем, этому человеку Фреда Жолио, слишком опасному в случае кризиса.

– Я гражданин Франции, – уверил его фон Галбан, все еще возбужденный от гордости и гнева. – Моя жена – француженка. Мои дети – тоже. Мои симпатии на стороне Франции. Я живу и работаю здесь уже много лет.

– У вас есть ключи от лаборатории?

– Конечно.

– Тогда вам следует как можно быстрее одеться. Поступил приказ до рассвета вынести оттуда все – все, вы понимаете? И если нам повезет, Жолио присоединится к нам там.

– Ты помнишь ночь в Биркмир парке? – спросила его Нелл. – Когда мы сидели на черепичной крыше, Рикки, дожидаясь восхода солнца?

Как он мог это забыть? Дом ее отца, в каменных стенах которого родилось и умерло несколько поколений английских аристократов, флюгера на башенках пронзили не один век. У семьи Нелл всегда были проблемы с деньгами, и черепица на крыше была поломана, но они в три часа утра стащили несколько одеял из старого бельевого шкафа, они двое и ее брат Ян с бутылкой красного вина, и слушали приветственную тишину в пятидесяти футах над землей, а внизу в это время в лисий капкан попало какое-то маленькое животное. Болотистая страна, пологая, как Голландия, пропитанная влагой, от потопа спасают только дамбы. Ее отец не хотел футболиста с крючковатым носом и мускулистой фигурой для своей Нелл. Графу нужны были деньги. У Жолио их не было.

Теперь она сидела у окна в своей комнате в Крийоне, одетая только в его рубашку. Она подобрала босые ноги, уперлась подбородком в колени и думала об этом, другом рассвете, пока под ними просыпалась площадь Согласия и по улицам шуршали шины первых автомобилей. Ночью они занимались любовью долго, лежа в дремоте и просыпаясь от дикого голода, который Жолио удалось испытать только однажды в жизни. Люди Бертрана всегда дежурили в Крийоне, и Нелл следовало бы быть осторожней и не приводить его сюда; но, возможно, понял он, что она так и хотела, чтобы все знали, что мадам графиняделает то, что ей заблагорассудится. Она была англичанкой: для нее не существовало авторитетов.

– Ты вернешься? – спросила он – В Биркмир? Теперь, когда немцы приближаются?

– Я хочу, чтобы они пришли, – пробормотала она. – Я до смерти устала от этой странной войны. Я хочу, чтобы все решилось. Нет, я не вернусь. Будет ли виноградник французским или немецким – мне все равно. Если я останусь, смогу принести пользу здесь. Ты будешь смеяться, Рикки, но мне начала нравиться фамилия де Луденн. И у меня ее не отнять. Не отнять.

Ее голос оборвался на полуслове, и в этом звуке он уловил все страхи прошлой зимы, новости из Седана, где, может быть, уже сейчас ее муж был мертв, безнадежность и тягость ожидания. Он протянул руку, чтобы погладить ее по голове, но она встала, отвернулась от него и быстро пошла в ванную. Ей не нужно было его сочувствие. Все равно что соль сыпать на рану.

Вот что изменилось в Нелл: появилась внутренняя жесткость, скрывающаяся под ее красотой. Может, это пришло с возрастом или возникло от равнодушия со стороны Бертрана, или от отсутствия детей, но стремление к выживанию было заметно в ее глазах. И ему было больно видеть это.

Она включила воду. Он хотел было забрать рубашку, которую она скинула на плиточный пол, и сбежать, пока она в ванной. Это было бы освобождением от демонов, которые захватили его ночью, от ее кожи под его руками, от мягких изгибов ее тела. С облегчением остаться в одиночестве.

Если во Франции было общепринятым иметь любовницу, Жолио-Кюри был исключением из правил. Он был верен Ирен с первого дня их встречи в 1925 году – она была занята экспериментом, проводимым ее кафедрой в радийной лаборатории, куда его тогда только что наняли в качестве ассистента Марии Кюри; он, Фред, был уязвлен и озлоблен после разрыва с Нелл. Он ухаживал за своей женой на прогулках в лесах Фонтенбло; и во время лыжных поездок в Альпы, где она разделась и предложила ему свою девственность; и в доме ее матери в Бретани, где он учился ходить под парусом; и в лаборатории, где они оба проводили опыты, труднообъяснимые постороннему. Ирен не волновали обычные для женщин вещи: украшения, одежда или интриги. С детства ее воспитывали два самых выдающихся ума в области физики и тем самым тренировали ее мозг. Когда Фред думал об Ирен, она представлялась ему творением Пикассо в его кубистский период, части ее тела были массивны, лицо лишено эмоций. Она считала его хорошим способом заиметь детей – «этот выдающийся эксперимент», как она это называла. Теперь у них их было двое.

Ирен продолжала работать в лаборатории во время беременности – и вместе с ним получила Нобелевскую премию в 1935 году. Его чаще называли ее именем, чем его собственным, и хотя он находился немного позади своей жены, она была его пропуском и залогом уважения. Фредерик Жолио, который завалил свой первый экзамен, когда ему поставили нулевую оценку в младшей школе, мало интересовался научными заведениями Франции. Но Фредерик Жолио-Кюри – связанный с самой знаменитой женской фамилией во Франции, был человеком, которого никто не мог оставить без внимания.

«Для чего я все это сделал?– спрашивал он себя теперь, все еще ощущая мягкость кожи Нелл на своих руках. – Ради успеха? Ради карьеры? Было что-то еще. Партнерство. Жизнь. И я люблю ее. Но не до безумия…»

Дверь ванной открылась. Нелл стояла там, теплая и молчаливая с ястребиным взглядом. Он медленно подошел к ней. И сорвал с нее полотенце.

Глава семнадцатая

Шупы жили в богатых комнатах на Рю де Монсе с видом на один из входов в парк. Они жили там уже около двадцати лет, без детей, и внутреннее убранство их квартиры приобретало тот типичный французский налет патины, который приходит с безупречным вкусом и неограниченными средствами. Одетт Шуп идеально подходила своему дому, как будто ее специально подобрали вместе с севрским фарфором в качестве украшения. Она была невысокая, оживленная и шаловливая, ее манеры немного походили на мадмуазель Шанель, чей салон она опекала. Салли узнала платье из джерси, которое было на Одетт: она сама носила такое во время прошлогодних осенних показов.

– Бедная девочка, – быстро сказала Одетт, коснувшись ухом, вместо своих прохладных губ, щеки Салли. – Ты так пострадала. Тебе нужно принять горячую ванну, поднос с ужином принесут тебе в комнату, и сразу лечь в постель. Завтра мы отправимся по магазинам и соберем тебя в дорогу домой, oui [50]50
  Да (фр.).


[Закрыть]
?

Она не стала спорить ни с Одетт, ни с Максом, пока они ехали из больницы до парка Монсе.

– «Клотильда»,– повторил он, – Шербурский порт, четверг. Твои билеты ждут тебя в кассе рядом с доками.

Он ничем ей не угрожал; она даже физически не могла представить себя в опасности; и все же каждая клеточка ее существа противилась его планам. Для Макса Шупа было жизненно важно, чтобы она держалась подальше от своей квартиры на Рю Сен-Жак, важно, чтобы послезавтра она поднялась на борт торгового корабля вместе с телом Филиппа. Салли не нравилось, когда люди, старше ее по возрасту, пытались управлять ее жизнью. Ее отец однажды пытался, и она просто уехала из страны. Теперь она все больше хотела помешать планам Макса Шупа и остаться.

Ванна оказалась очень кстати, ужин – обычное magret de canard [51]51
  Утиное филе (фр.).


[Закрыть]
с бокалом хорошего бургундского, комната, которую Одетт выделила для нее, – идеальное сочетание розовой и зеленой парчи. Эти цвета напомнили Салли о ее платье от Скиапарелли, и она долго лежала, не сомкнув глаз, даже после того, как весь дом оказался погружен в сон, и на Сан-Филипп дю Руле прозвонили колокола. Можно было сбежать от Одетт завтра в одном из переполненных людьми магазинов на бульваре Хауссманн, или, возможно, она могла бы отлучиться на минутку во время чаепития в Фашон, но когда колокола прозвонили три, она скинула одеяло и бесшумно ступила на ковер.

Квартира состояла из множества комнат: спальни в одном конце, широкая гостиная, комнаты слуг и кухня на другом. Салли тихо закрыла дверь своей спальни и спустилась в холл в одежде, которую дала ей Одетт. Пара забавных тапочек выпала у нее из рук.

Замок от входной двери не издал ни звука, когда она открыла его; все еще не дыша, она вышла на улицу. Голубой отсвет уличных фонарей спускался на нее с неба, словно святое сияние.

До Оперы ей не попалось ни одного такси, но в любом случае, у нее не было денег. Жуткая тишина мира вокруг усиливала звук ее шагов, пока ей не начало казаться, что здания действительно дрожат, когда она проходит мимо них. Главная опасность заключалась в том, что ее одиночество могло привлечь в первую очередь не воров, а жандармов, которые, конечно, потребуют у нее документы. У Салли их не было. Она держалась подальше от широких бульваров, передвигаясь по переулкам и узким улицам.

Почти в половине четвертого утра она перешла через Сену по мосту Александра Третьего, в темном небе высились купола Лес Инвалиде, луна уже зашла. Вдруг ее внимание привлекло какое-то движение, словно птица пролетела под сводом: она остановилась на мгновение у парапета и посмотрела наверх. Словно гром, зловеще загудел самолет. Должно быть, он был немецким – никто больше не отважился бы на такой полет в этот час над спящим Парижем, обнаженный город лениво лежал под звездами. Салли застыла с поднятой вверх головой, ожидая свиста падающей бомбы и вспышки огня.

Над узкими улочками Латинского квартала уже занимался свежий золотистый рассвет, когда она в последний раз закрыла дверь своей квартиры и вышла, крепко зажав чемодан в руке. Она улыбалась, потому что на маленьком столике в ее квартире-студии Таси оставила ей письмо от Джо Херста и триста франков, и теперь, слава Богу, она сможет купить себе чашку кофе. Тон записки Херста был сугубо официальным: «Если вы получите это, немедленно свяжитесь со мной через консульство», – но все равно было приятно, что он о ней подумал.

Щиколотки Салли болели после долгой ходьбы по улицам, и скоро чемодан показался ей очень тяжелым: но из ее головы тяжесть ушла и вместе с ней прошла и неуверенность. У нее было легко на сердце, как будто она перерезала некую веревку, которая ее связывала. Она плыла в открытое море.

По тротуарам брели люди с чемоданами в руках. Никто из них не выглядел таким радостным, как она. И что за причина была у нее для такой неуемной радости? Человек, за которого она собиралась замуж, умер. Ее город был на грани разрушения. Но, подходя к старой квартире Филиппа (мадам Блум в это время уже встала и подметала площадку перед огромными дверями во двор), она принялась тихонько напевать.

Глава восемнадцатая

– Я не понимаю ничего из того, что вы все делаете, – говорил Альер отрешенно, пока фон Галбан готовил кофе на газовой горелке, стоявшей в углу лаборатории. – Мое руководство говорит мне, что делать. C'est tout [52]52
  Это все (фр.).


[Закрыть]
.

«Лжец,– про себя ответил фон Галбан, – тебе хватило знаний физики, чтобы в прошлом месяце объяснить все это британцам в Лондоне. Т.П. Томсон и Олифант и Кокрофт – они сказали, что это невозможно, и кто теперь крадет наши работы. Наши коллеги и конкуренты. Наши союзники в этой войне».

– У нас у каждого есть свое metier [53]53
  Дело (фр.).


[Закрыть]
, – безразлично отозвался он. – Я лично ничего не понимаю в финансах. У меня всегда проблемы с деньгами.

– Но это, наверное, из-за жены! Женщины всегда тратят больше, чем им следует, n'est-ce pas? [54]54
  Не так ли? (фр.).


[Закрыть]
Ваша жена француженка, как вы сказали, правда?

«Ты знал это еще до того, как позвонил в мою дверь, Альер, ты все знаешь обо мне, и этим непринужденным трепом меня не обманешь. Я помню, как меня послали в Поркероль, пока ты искал приключений в Норвегии. Я помню стыд и страх, когда моя жена отказалась поехать со мной и отвезла детей к матери. Ее взгляд».

Он повернулся, поднял бокал и предложил кипящий напиток своему врагу.

– Не думаю, что у вас есть молоко, – мрачно сказал Альер.

Фон Галбан не ответил. Над Парижем занимался рассвет, переливаясь весенними красками, они сидели уже три часа: собирая лабораторные бумаги и канистры от тяжелой воды, которые Жолио хранил в колледже уже месяц. Их было всего двадцать шесть, сделанных вручную в Норвегии для специальных целей и сложенных в тринадцать ящиков: снова работа Альера. Канистры ждали своей очереди у двери в лабораторию, готовые к перевозке, если найдется транспорт.

Обогащенный ураном металл был более щекотливым делом, и фон Галбан отказался подпускать Альера к коробкам, в которых он хранился. Французу пришлось поверить ему на слово, что все четыреста килограммов были собраны и пересчитаны.

– Циклотрон нельзя передвигать, – сказал он Альеру. – Производство магнита в Швейцарии заняло два года. Он стоит слишком дорого и весит тонну. Вы никогда не разберете его.

– Это единственный циклотрон в Европе, – отрезал Альер. – Мы не можем позволить, чтобы он попал в руки немцев.

Попивая кофе, фон Галбан думал теперь не о магнитах и частицах, а о Жолио: о незнакомой женщине, поднимавшейся над ним в экстазе. О невозможном счастье плоти. Думал о том, как это все будет разрушено, и что он является пособником этого разрушения.

– Эти имена, – настаивал Альер. – Год за годом. Эти открытия. Ферми, итальянец. Нобелевская премия.Нильс Бор, датчанин. Нобелевская премия.Альберт Эйнштейн, человек без страны или из всех стран сразу – Нобелевская премия. Тот немец, его нерешительность, принципы. Как его зовут?

– Гейзенберг. Вернер Гейзенберг.

– Один из немногих, как я полагаю, который не является евреем.

«Он думает, что я от души рассмеюсь?– подумал фон Галбан. – Соглашусь, что еврейские физики, как Гитлер называет их, – недоразумение и фарс? Ненависть нацистов к еврейским физикам – это самая большая надежда всего мира, потому что так нацисты убьют любую науку, которая помогла бы им выиграть эту войну».

– Ферми потратил свою Нобелевскую премию на то, чтобы бежать с женой из Италии, – сказал он Альеру. – Они уехали, как преступники, ночью, с полным чемоданом наличности, и отправились в Нью-Йорк. Вот до чего дошел лауреат в наши дни.

Альер хранил молчание, его взгляд из-под очков сосредоточился на чашке кофе.

– Моя мать еврейка, – сказал фон Галбан уже громче. – Поэтому мой отец сбежал в Швейцарию, а я не могу найти работу в родной стране. Я говорю об Австрии, как вы понимаете. Может быть, вы не знали, месье Альер, что Австрия со времен аншлюса тоже закрыла свои двери для еврейских умов.

– О, я знал, – быстро ответил Альер. – По этой причине вы попросили французское гражданство и дорогую французскую жену. Вы давно с ним работаете, je crois [55]55
  Я полагаю (фр.).


[Закрыть]
?

Под «ним» подразумевался Фред, обольститель незнакомок, любитель русских и запретных евреев: le Professeur [56]56
  Профессор (фр.).


[Закрыть]
Жолио-Кюри.

– Пять лет.

– Ах. И у него есть патенты на весь этот… бизнес, я полагаю? Или он уже подал заявку?

«Бизнес» был слишком аморфным словом для разработок в области атомной энергии. Они обсуждали это в прошлом октябре и договорились: ученые тоже должны иметь права на плоды своей работы. Интеллектуальная собственность.

– Мы все подали заявки на патенты, – сказал фон Галбан устало. – Фред, я и Лев Коварски. Мы ведь команда?

Напрасные слова. Команда могла распасться уже завтра, по одному слову этого человека. Улыбка французского банкира была доброжелательной: Альера беспокоила, как полагал фон Галбан, доверчивость Фреда. Знал ли банкир о документе с печатью, который они подписали и отдали в Академию наук? Схема ядерной реакции, первая в мире?

«Кто бы из нас, Коварски или я, мог бы вернуться в свою родную страну,– думал фон Галбан, – и продаться высшему покупателю. Пошел ты, Альер. У моего ума нет приказчиков. Ты не можешь им командовать. В этой войне каждый еврей сам за себя».

Они услышали его раньше, чем ключ бесполезно завертелся в замке открытой двери лаборатории, и его длинный нос показался за стальной перегородкой; они услышали его, потому что он пел.

Фон Галбан видел все: страх, который внезапно появился в глазах Фреда, последовавшая за этим сдержанность. Одежда, которую он не менял со вчерашнего дня и в которой отражалась его дотошность и придирчивый вкус – Фред, являвшийся лучшим образцом предательства, чем можно было бы выразить словами. В его глазах фон Галбан снова увидел силуэт незнакомой женщины, плотское удовольствие, и дрожь пробежала по его телу. Gott in Himmel [57]57
  Бог мой (нем.).


[Закрыть]
. Бедный Фред.

В первую очередь Жолио подумал о самой вероятной причине их нахождения в лаборатории на рассвете.

– Ирен? – спросил он. – С ней что-то случилось? С детьми?

– Я говорил с мадам Жолио-Кюри несколько часов назад, – любезно сказал Альер. – У нее все хорошо. Конечно, она была обеспокоена, когда я заикнулся, что не могу вас найти. Mais, assez bien [58]58
  Но, все хорошо (фр.).


[Закрыть]

Фон Галбан смотрел на друга, прикрыв глаза тонкой ладонью, его губы шевелились в проклятии или молитве.

– Тогда зачем вы пришли? – пробормотал он. – Что сегодня, Альер?

– Выполняю приказы, – сказал банкир. – Дотри сказал, что все оборудование из лаборатории нужно отправить в Оверн, Жолио, включая, конечно, вас.

* * *

Когда наступило утро, Жолио понял, что у него дрожат руки – то ли от кофе фон Галбана, то ли от ощущения паники. Он так долго жил устоявшейся жизнью: молочная повозка, приезжавшая к дому Энтони, голубоватая жидкость, которую разливали из бидонов в емкости домохозяек. Ирен настаивала на том, что молоко нужно сначала прокипятить, чтобы не было угрозы туберкулеза, и горничная всегда отлынивала от этой непонятной работы. Дети в школьной форме, с причесанными и блестящими волосами. Его рабочая одежда, лежавшая на краю их двуспальной кровати, ее одежда, почти такая же: белая рубашка, словно из католической школы, бесформенная черная юбка с широким поясом на случай, если она много съедала и могла объесться. Две пары простой обуви, что-то все время потертое. Так могло продолжаться бесконечно, они оба были погружены в науку, но началась война. Война надолго разлучила их, внесла в их жизнь хаос.

Фон Галбан пошел домой рассказать своей жене об эвакуации лаборатории, но когда Жолио провожал его до двери, он остановил его в проходе и пробормотал:

– Фред, мне очень жаль. Я не хотел, чтобы этот человек нарушал наш покой…

– Это не твоя вина, Ганс.

Он кивнул, пряча глаза от Жолио. Он был скрытным человеком, и никогда не стал бы задавать вопросов, но эта неясность так и останется между ними, и недоверие будет расти.

Неожиданно Жолио сказал:

– Я был со старой подругой. Старой… страстью.

Это было единственным словом, которое подходило Нелл.

– Я знал ее до Ирен. Любил ее… О, Боже, Ганс. Я такой дурак.

– Нет, – сказал он мягко, – ты не дурак. И ты не должен был мне рассказывать.

– Она англичанка. Замужем за графом. Я, может быть, больше никогда ее не увижу…

Ноздри фон Галбана на мгновение раздулись, и он спросил с внезапной нервозностью:

– Не… графиня де Луденн?

« Merde [59]59
  Дерьмо (фр.).


[Закрыть]
, – подумал Жолио. – Уже все кругом знают».

– Будь осторожен, Фред, – сказал фон Галбан. – Ее двоюродный брат – нацистский шпион, и, думаю, он как-то был и ее любовником…

Теперь он слушал Жака Альера, как банкир-лейтенант говорил о войне и безопасных местах, но у него пред глазами стоял образ Нелл: Нелл, словно скрученная пружина страсти, Нелл, словно пламя.

– …имея в виду город Виши, – говорил Альер. – Рейно и Даладье полагают, что если между нами и их танками будет Центральный горный массив, мы определенно выстоим.

– Я не знаю ни одной лаборатории в Виши, – произнес Жолио.

– У вас достаточно времени, чтобы поискать ее для вашего аппарата, – Альер пил маленькими глотками кофе, словно у радиоактивности был вкус, который можно было определить, кислый или сладкий. – Жизненно важно вывезти воду и уран из Парижа, n'est-ce pas? [60]60
  Не так ли? (фр.).


[Закрыть]
Я связался с управляющим Банка Франции в Клермон-Ферран – столице Оверна – и он готов хранить в своем сейфе все, что я ему скажу. Это для вашей воды. Полная секретность и полная безопасность, никаких вопросов.

«Банковский сейф,– с сарказмом подумал Жолио. – Я в руках финансистов, для них это еще один товар. Как я смогу установить свой циклотрон в стальном сейфе, в окружении вкладчиков? Но я забыл. Циклотрон недвижим. Циклотрон остается. Это означает, что и я тоже».

– Сегодня вечером мы сначала отправим канистры в Оверн, а вы можете последовать за ними с остальным оборудованием из лаборатории, когда ваша жена вернется из Бретани, – предложил Альер. – Я одолжу вам дом, места в нем хватит и для вашего персонала и для их семей.

– Анри Моро должен взять воду, – сказал Жолио. – Он – мой заместитель здесь, в Колледже, и у вас не должно быть сомнений насчет его надежности – его отец играл ведущую роль в прошлой войне. Его звали «Маршал французской науки». Моро очень хорошо знает Оверн. Но ему будет нужен грузовик.

– Я знаком с месье Моро, – сказал Альер.

«…Вплоть до размера его нижнего белья,– подумал Жолио. – Вы измерили все наши места? Вы до миллиметра изучили то, чем мы гордимся? Пошли к черту ты и твоя вынужденная наглость».

– А уран? – спросил он. – Он должен отправиться вместе с водой. Я не могу без него выполнять некоторую важную работу.

– Вода и металл должны храниться отдельно, – сказал Альер. – Ваша наука представляет опасность для мира.

Жолио, привыкший к осторожности, посмотрел на безобидного банкира и почувствовал странное желание рассмеяться. Наука была неотделима от опасности. Мать Ирен умерла из-за экспериментов, ее тело было облучено радием, и было предопределено, что Жолио последует за ней. Все Кюри жили жизнью наполовину прекрасной, наполовину мертвой.

– Вы хотите, чтобы во время войны я ничем не занимался? – резко сказал он. – Моя работа не может продолжаться без сырья. Я полагал, это понятно.

– Ваша работа важна, bien sur [61]61
  Естественно (фр.).


[Закрыть]
. Поэтому нужно держать ее вне досягаемости немцев. Ваша работа, как вы это называете, может уничтожить мир, Жолио.

– Глупости! Еще нет доказательств, что это возможно, что могут сделать эти атомы… Может, топливо для электричества для целой страны… Тепло для всей Европы зимой…

– Сравнять с землей город, такой, как Париж, – безжалостно заключил Альер. – И похоронить под его развалинами все живое вокруг.

Жолио покачал головой.

– В какой банковский сейф вы поместите уран?

– Министр хочет увезти его из Франции, может быть, в одну из наших колоний в Северной Африке. Наша работа сейчас состоит в том, чтобы просто доставить его в Марсель. И ждать указаний.

– Уран опасен, – сказал Жолио. – Никто, кроме специально подготовленного ученого, не может трогать его. Я должен буду послать Коварски. Или фон Галбана.

– Нет.

– Вы полагаете, – настаивал он, повышая голос, – что Коварски и фон Галбан слабое для вас звено, для Дотри? Они знают все то же самое, что знаю я.

– Тогда они будут интернированы, – сказал Альер тихо. – Их посадят под замок. Другого решения нет.

– Вы запрете и их жен и детей?

– Если будет необходимо.

– Тогда и меня тоже заприте. Я отказываюсь сотрудничать. Я отказываюсь… одалживатьсебя для дела, которое подразумевает предательство моих друзей.

Альер ничего не сказал, пряча глаза под очками.

– Но, возможно, предательство уже совершилось.

– Что вы имеете в виду?

– Была утечка информации, – терпеливо сказал банкир. – Мы знали, что какое-то время шпион продавал наши секреты. Кто-то в министерстве, возможно. Кто-то здесь. Я тоже под подозрением, уверен в этом, и тот факт, что я выжил во время поездки в Норвегию, непростителен. Я не долженбыл выжить, а вода никогда не должна была покидать пределы Осло. Но я сделал это, и утечка продолжается. И мы думаем, что продолжится. Пока у немцев будет информация, которая им нужна. Мы все будем живы – нас будут держать на поводке – под наблюдением, как лабораторных крыс.

Жолио тяжело сглотнул.

– Какого типа утечки?

Альер пожал плечами.

– Чем меньше вы знаете, тем лучше. Но уверяю вас, очень вероятно, что кто-то из вашего персонала – кто-то со знаниями и степенью ответственности – систематически предает вас. Я думаю, мы можем назвать несколько имен, да? Тот русский, Лев Коварски. Австриец, Ганс фон Галбан. Возможно, простите меня, вы сами или ваша жена. У вас обоих есть профессиональные интересы и, кроме того, вы симпатизируете коммунистам.

– Фон Галбан должен взять уран, – сказал Жолио твердо, – можете послать ищейку, если хотите, езжайте сами, мне нет никакого дела. Но позвольте дать ему шанс проявить себя. Беспочвенные подозрения убьют его, они повиснут над его жизнью, как облако ядовитого газа. Я не поступлю так с Гансом. Он слишком хороший физик.

– Я сомневаюсь, что министр на это пойдет.

Губы Жолио скривились.

– У министра нет выбора. Говорю вам, лейтенант Альер, передайте Дотри, что я буду устанавливать свои правила.

Когда банкир ушел, Жолио понял, что должен позвонить Ирен.

Они разлучались только в исключительных случаях, и общались обычно письмами. Однако ему нужен был телефон, а в здании был только один, в деревянной будке в главном холле. Чтобы сделать звонок, нужно было продиктовать номер национальному оператору, который переводил звонок на Арквест, который потом перезванивал ему в ответ, уже держа на линии Ирен. Голос его жены удивил его: безжизненный, ослабленный туберкулезом, голос пожилой женщины.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю