Текст книги "Клуб Алиби "

Автор книги: Франсин Мэтьюз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

– То есть ты добровольно идешь в руки немцам? И согласен с тем, что они собираются с тобой сделать?

– У меня есть выбор?

– Выбор есть у всех. Только твой выбор никогда не совпадал с моим.

Глава двадцать вторая

Наступил вечер и краски весны на улицах и в небе поблекли. В нижней части Монмартра у фуникулера ветер гонял выброшенный лист кондитерской бумаги с остатками белой и липкой глазури. Усталые, неряшливо одетые люди – бродяги, как казалось Спатцу, – сидели, привалившись спинами к уличным фонарям, тупо глядя куда-то вдаль. Беременная женщина с двумя детьми, пожилой мужчина в кепке разносчика газет и с ногой, перевязанной испачканным кровью бинтом. Рана от шрапнели. «Мессершмитт».Спатц понимал логику немецкого Высшего командования: заставить миллион людей в панике бежать из низин на юг, заполнить главные дороги Франции, въезды и выезды и лишить войска Альянса любых возможностей для маневров – но он почувствовал, что ему хочется ссутулить плечи и не обращать внимания на пристальные взгляды. Он смотрел только на носы своих ботинок.

Вдруг женщина спросила его по-французски:

– Пожалуйста, месье. Вы не подскажете, где я могу переночевать?

Она была одна, но не относилась к fille de joie [75]75
  Проститутка (фр.).


[Закрыть], искавшей заработка. Ее простое хлопковое платье было испачкано кровью и чем-то еще, похожим на грязь, еще больше грязи было на скулах, а пальцы опущенных рук конвульсивно сжались. Он отшатнулся от нее, от ее облика, который вызывал в нем чувство вины.

– Вы пытались на одном из вокзалов? Думаю, что власти города установили там кровати, – сказал он.

– Как мне туда добраться?

Он повернулся и указал на метро, вход из стекла и железа.

– На стене есть карта.

– У меня нет денег, – просто сказала она, констатируя факт. – Вчера меня обокрали, после того как самолеты улетели.

– Вы одна?

– Со мной только мои дети.

Спатц оглянулся. Кроме той усталой беременной женщины, которую он видел раньше, не было больше никого с детьми.

– Где же они?

– Я забыла.  Mon Dieu [76]76
  Бог мой (фр.).


[Закрыть], я забыла. Я похоронила их своими собственными руками у дороги. Они оба умерли!  Mon Dieu, mes enfants… [77]77
  Бог мой, мои дети… (фр.).


[Закрыть]

Ее глаза закрылись, рот открылся, и она опустилась на брусчатку, так как у нее подкосились колени. Ощутив внезапный приступ ужаса, Спатц попятился, бросив несколько банкнот к ее ногам. Его руки дрожали.

В этот сумеречный час Монмартр находился в движении, появились женщины в платьях и принялись подметать измазанные рвотой и грязью пороги, из кухонь доносились резкие звуки патефона. По большей части на бродяг, которые, словно одуванчики, появлялись то тут то там, внимания не обращали; что же еще делать, когда их так много? «Прекрасный антураж для самоубийства», – подумал Спатц, вспоминая ту полубезумную от горя мать, он не выносил Монмартр при свете дня.

Клуб «Алиби» был втиснут в угол площади Тертр, где продолжали гореть яркие неоновые огни и кричащие красные вывески. Площадь была безлюдна, только один человек потягивал что-то за столиком кафе, Спатц рассматривал его: мягкая шляпа, скромное пальто, большие усы, глаза, глядевшие мимо газеты на Спатца, с деньгами, слишком большими для такого образа жизни. Спатц поднял голову и вошел в клуб.

Он услышал пение Мемфис.

Это было что-то печальное, что-то из репертуара Билли Холидей, подобные мелодии Мемфис никогда прежде не исполняла. Это был не героиновый коктейль: Мемфис пела о мире, придуманном Коулом Портером – о богатой белой женщине, танцующей до рассвета, и о шампанском в постель. Но сегодня ее голос пронзал его позвоночник острыми ногтями, и он стоял неподвижно в пустом зале, глядя на пустые столики, перевернутые стулья, и волочащуюся по полу белую скатерть. Она пела у себя в гримерной. Мужчина – совершенно непохожий на праздного посетителя уличного кафе – с важным видом сидел на приподнятой над уровнем пола сцене.

– Моррис, – сказал Спатц.

– Фон Динкладж, – узнал его американец. – Я надеялся, что вы придете.

– Я не бываю здесь в этот час.

Спатц снял свою фетровую шляпу и положил ее на стол. Достал портсигар.

– Значит, это я вызвалвас. Благодаря той женщинев задней комнате.

Спатц холодно поднял на него глаза.

– Мы обязательно, – продолжил Моррис, спрыгивая со сцены, – должны поговорить. Вы так не думаете? Ради большей пользыдля Рейха и наших жизней?

– Чего вы хотите, Моррис?

– Мои документы, – ехидно улыбнулся юрист. – Я полагаю, они у вас. Пожалуйста, присядьте.

– Мне от вас ничего не нужно.

Моррис вздохнул, как человек, который долго терпел.

– Я говорюо бумагах Филиппа Стилвелла, украденныхиз папок моей фирмы, которые, как я полагаю, вы затем стащилииз квартирыего любовницы, когда чуть не убилиее два дня назад.

Спатц сосредоточился на том, чтобы зажечь спичку, не повредив пальцы.

– В той комнате не было документов.

Юрист сжал губы, когда Спатц бережно поднес пламя к сигарете, кончик «Данхилла» засветился теплым огнем, ему было совершенно безразлично.

– Я послал вас туда, чтобы вернутьсебе свою собственность. Но вы слишком долгогде-то пропадали, и сегодня я поехал туда сам. Русская шлюхапустила меня в комнату за скромное… вознаграждение. Я внимательноих искал.

– И ничего не нашли.

– Я хочу вернутьто, что принадлежит мне.

Моррис положил руки на стол: маленькие, беспощадные, влажные от желания. В одной руке он держал короткоствольный пистолет.

– Если вы не будетепомогать мне, фон Динкладж, я буду вынужденприбегнуть к помощи друзей, – настаивал юрист. – Ваша… подруга явно не арийскогопроисхождения. Она украсит рабочиелагеря фюрера.

– Вы теряете время. Я не видел ваших документов. Я не брал их. Я не знаю, где они находятся.

– Вы знакомыс рейхсфюрером Гиммлером? – спросил Моррис.

Спатц был спокоен. Его глаза скользнули по лицу юриста: маленькие влажные глазки, сжатые губы со злобной ухмылкой.

– А вы? – спросил он.

– Наши пути пересеклись. Я имел возможность оказатьему… некоторую услугу. Рейхсфюрер предпочитает говорить, что он передо мной в долгу. Смею надеяться, что Великий человек прислушиваетсяк моему мнению.

– Глава СС никому ничем не обязан. Если вы считаете иначе, вы не доживете до завтра.

– Ха! Очень хорошо, фон Динкладж! Аплодируювашей проницательности!

– Так вы потеряли бумаги Гиммлера? Неудивительно, что вы так обеспокоены. Я бы не хотел сообщать Великому человеку, как вы его зовете, такие новости.

– Я ничегоне говорил ни о Гиммлере, ни о каких-либо документах, – пистолет качнулся в руке Морриса. – Ничего.

– Вам и не нужно было, – Спатц закурил сигарету. – Если бы у меня были эти бумаги, я бы продал их вам за хорошую цену. Поверьте мне. Но у меня их нет. Тогда где они?

– Все нити ведут к его подружке, – сказал Моррис в раздражении. – Я уверен.

– Почему?

– Потому что Стилвелл никогдабы их не уничтожил, и я искалуже везде. На фирме, в обеих квартирах…

Через тонкие стены доносилось пение Мемфис.

«…я ничего не знаю о голубых небесах, мистер, мое небо серо… потому что мой мужчина оставил меня…»

Спатц думал о ее теле, которое он так любил, как мягкие изгибы ее плоти могут быть уничтожены в горниле Сашенхаузена, как ее могут разорвать на части грубые руки тысячи мужчин.

– Если бы Альянс получил бумаги Гиммлера, – возразил он. – Я не дал бы вам и трех часов после того, как нацисты захватят Париж.

На это Эмери Моррису было нечего ответить. Они оба знали о жестокости Великого человека.

– Очень жаль. При таких отношениях, когда сам Гиммлер прислушивается к вашему мнению, вы могли бы многое сделать, если прийдут немцы. Вы были бы нужны. Показать лучшие бордели города, например. Однако теперь у вас есть только один выбор – бежать.

– A y вас другой выбор? – бросил Моррис.

– Я никогда не видел тех документов. Я сторонюсь Гиммлера и ему подобных, как чумы, – Спатц внимательно смотрел на него. – Конечно, я все еще могу вам помочь.

– Как?

– Вы ищете подругу Стилвелла, верно?

Моррис алчно подался вперед.

– Следуйте за телом. За трупом Стилвелла. Его или похоронят на французской земле, или отправят на родину на корабле. Подружка определенно поедет с ним. Вам нужно только позвонить в парижский морг и узнать о планах на похороны.

Юрист вскочил.

– Спасибо, фон Динкладж.

– С этого момента, друг мой, – сказал он язвительно, – вы оставите Мемфис Джонс в покое.

Человек, пивший аперитив в маленьком кафе на площади Тертр, уже давно осушил свой бокал. Он сидел на площади, служившей когда-то передним двором Бенедиктинского аббатства. Несколько веков тому назад здесь стояли орудия пыток и виселицы, а теперь это было место для греха и кофе. Инстинкт самосохранения предостерег его от того, чтобы заказать второй бокал «перно»: он не обедал, и от алкоголя в пустом желудке чувствовался дискомфорт. Бокал, как и газета, были выбраны для прикрытия, как повод пребывания одинокого человека в пустом уличном баре.

Он просмотрел военные новости, смесь бравады и слухов – «Великая французская армия с отчаянным бесстрашием противостоит немецким атакам», пропущенная правительственной цензурой в отчаянной попытке заполнить страницы газет, и вежливо отклонил предложение проститутки, словно тень скользившей по Рю Сент-Венсан.

Дверь клуба «Алиби» открылась, и оттуда вышел Эмери Моррис.

Юрист выглядел солидно: отличный, сшитый по фигуре костюм, одна рука в кармане брюк, взгляд устремлен вперед. Он быстро зашагал по тротуару, не обращая внимания на наблюдателя из кафе, который поднялся из-за стола и пересек площадь с таким расчетом, чтобы столкнуться с американцем. Только когда незнакомец поравнялся с ним, Моррис посмотрел в его сторону с невозмутимым выражением лица.

– Месье Эмери Моррис?

– Да?

– Этьен Фош. Surete National [78]78
  Национальная полиция (фр.).


[Закрыть]. Прошу следовать за мной. У нас есть к вам вопросы касательно смерти вашего молодого коллеги, месье Филиппа Стилвелла.

На мгновение Моррис замер, словно плохо понимал значение его слов. Потом он вынул руку из кармана брюк и в упор выстрелил из пистолета в Фоша.

Пуля вошла детективу в живот. Он изумленно посмотрел на Морриса, инстинктивно потянулась к его пиджаку. Юрист. Такой маленький человек…

И револьвер выстрелил снова.

Глава двадцать третья

– Где мадам Блум? – спросила Салли, увидев, что Херст возвращается по коридору консульского отдела один.

– Я отправил ее домой с посольским водителем. Она очень устала, и ночью в городе ей ни за что не поймать такси. Все вышли на улицы.

– Я знаю. Я пришла сюда пешком, помните?

– Тогда я отвезу вас, – сказал он, – куда захотите. Но только не в вашу квартиру. Там небезопасно.

– Вы много на себя берете, мистер Херст, – она наклонилась и взяла чемодан. – Но мне не нужна машина. Я могу сама дойти до Латинского квартала.

– И ждать, пока убийца снова позвонит в вашу дверь? Не будьте дурочкой, Салли. Вы достаточно пострадали.

– Бог мой, – пробормотала она. – Что за мужчины? Вы и Шуп. Все время указываете мне, что делать…

– Макс Шуп?

– Он забрал меня вчера из больницы. Потом передал меня в руки своей жены. Ночью я сбежала от них. Не люблю, когда другие пытаются руководить моей жизнью, мистер Херст. Особенно мужчины.

– Вы были с Шупом?

Эта возможность не приходила ему в голову. Он был растерян. Она не сбежала с незнакомым парнем, каким-нибудь приятелем из прошлого. Он думал о Салли, а видел Дейзи. Ясное осознание собственной ревности – и того, как она исказила его способность трезво мыслить – на мгновение лишили Херста дара речи.

– На мой счет часто заблуждаются, – натянуто сказала Салли. – Я ношу эти невероятные изделия, шифон и шелк, бриллианты. С высокой прической, маленькая вуаль прикрывает один глаз. Перчатки. Я выгляжу, как мечта, мистер Херст. Мужчины думают, что я мечта. Они и предположить не могут, что я выросла на ранчо на Крайнем Западе, что, если понадобится, я могу оседлать лошадь и скакать два дня без перерыва. Большинство мужчин и не подозревают, кто я на самом деле. Это мечта, за которую они платят – Шанель, Скиапарелли – но Филипп видел больше, чем просто шелковые платья. Филипп понималменя. И все равно любил меня…

– Разве мог он поступить по-другому?

Херст взял у нее чемодан. Она позволила ему это. Сегодня не было слез, только жестокость, но по бледности ее лица он догадался, что она на краю.

– У меня для вас кое-что есть, – сказал он. – Это принадлежало Филиппу. Идемте со мной, и мы поговорим об этом.

Он отвез ее прямо на свою квартиру на Рю Ларистон. С другой женщиной и при других обстоятельствах ситуация была бы отвратительная: Джо Херст сознательно соблазняет девушку, которой некуда больше пойти. Однако, зная Салли, он понимал, что ее мало заботила мораль. Ее прекрасные черты скрывали недюжинный здравый смысл и внутреннюю силу. Когда он сказал ей, что ей ни за что не найти свободного гостиничного номера в Париже, наводненном беженцами, она без звука согласилась.

– Шуп все равно нашел бы меня в отеле, – она ела «Камамбер», который он поставил перед ней вместе с чашкой кофе. – Первым делом он пошел бы искать меня туда.

– Вы прячетесь от него? – Херст сосредоточенно размешивал сахар на дне шейкера для мартини. Им обоим нужно было выпить чего-нибудь крепкого, и коктейль из виски напомнил ему о лете, проведенном на Лонг-Айленде, о Дейзи в платье с бретельками и в широкополой шляпе. Он представлял изящные плечи Салли Кинг, выглядывающие из яркого шелка. Снова мечта. Лучшие дизайнеры Парижа многое бы отдали за это.

– Шуп хочет, чтобы я уехала из Парижа. «Так мы избежим скандала, Салли», – она очень похоже изобразила голос юриста. – Он хочет, чтобы я завтра утром отправилась в Штаты вместе с телом Филиппа.

– Значит, вы знаете об этом.

– «Клотильда». Филиппа вывезут из морга завтра утром. Билеты я должна забрать в кассе на причале в Шербуре. Вместо себя я отправлю домой мадам Блум.

– Нет!

Он сердито посмотрел на нее, все дневные передряги снова дали о себе знать.

– Ей нужно уехать. Я остаюсь в Париже, мистер Херст.

– Зовите меня Джо.

Она взглянула на него с улыбкой.

– Полагаю, что уже могу вас так называть. Учитывая, что сегодня ночью я буду спать в вашей кровати.

– Послушайте, Салли, – он подал ей коктейль и подождал, пока она попробует. – Вы должны отплыть на этом корабле завтра. Не сидите здесь и не ждите, пока немцы убьют вас.

Эти безжалостные слова заставили ее замереть.

– Они, правда, придут?

– В любое время.

– Тогда, – она медленно проглотила последний кусочек сыра так, словно могла поперхнуться, – всем плевать на Филиппа, не так ли? Я имею в виду то, что он был убит. Они спишут все на самоубийство. Мы никогда не узнаем…

– Кто в этом виноват? – Херст пожал плечами. – Я сделал все, что мог. Фармацевт сказал мне, что напиток Филиппа был отравлен шпанской мушкой. Я заставил полицию проверить отпечатки пальцев. Но когда из Парижа все бегут, не думаю, что мы можем рассчитывать на большее.

Этим днем он не получил вестей от Фоша. Херст боролся с желанием позвонить в полицию.

– Вы тоже бежите? – резко спросила Салли.

– Не по своей воле, – вопрос застал его врасплох. – Буллит приказал мне утром отправляться в Бордо сопровождать сотрудников посольства.

Херст наблюдал ее реакцию после известия о его отъезде – каждый американец в Париже уезжал на юг или на запад – и залпом выпила коктейль.

В выражении ее лица читалось, что мир становится все страшнее. Он почувствовал желание дотронуться до нее, но немедленно подавил его. Он ничего не значил для Салли, просто еще один мужчина, который не был Филиппом Стилвеллом.

– Поезжайте в Шербур, – мягко сказал он. – Так будет лучше. Правда.

Она подала ему пустой бокал.

– Какая она была?

– Кто?

– Женщина на портрете.

Он провел столько времени, бродя по комнате среди ночи, когда нигде не горел свет, что уже почти забыл красоту этой гостиной – деревянная обшивка стен в стиле Людовика Шестнадцатого, собранные вместе шелковые занавески. Эскизы, сделанные масляной краской, красовались над камином.

– Она… оказалась проще, чем я мог представить.

Он снова наполнил бокал Салли.

– Ваша жена?

– Какое-то время. Он ушла от меня месяцев шесть тому назад.

Салли могла бы сказать, как делали это многие его знакомые: «Мне очень жаль»или «Как она могла так поступить?»– но она не стала нарушать воцарившееся между ними молчание. И он нарушил его первым.

– Я разочаровал ее. Сначала в браке, а потом после ее ухода.

– Как это?

– Вы говорили об ошибочном представлении о женщине, как о мечте. Я думаю, у меня так было с Дейзи.

Он никогда никому не рассказывал о сомнениях и чувстве вины, о том, что он думает о своей жене. Дипломат не должен позволять себе подобных слабостей.

– Я не люблю, когда вокруг толпа, – несколько судорожно произнес он. – Я всегда был самодостаточным. Но Дейзи любила вечеринки. Танцы. Восхищение окружающих. Здесь в Париже она вращалась в богемном кругу: писатели, художники, – он указал на портрет. – Это работа одного из них. Перед тем, как она сбежала в Рим с каким-то анархистом.

– Вы вините себя, Джо, – заключила Салли. – Это еще одна ошибка. Женщины сами делают выбор, так что иногда нам приходится учиться жить с этим.

– Она написала мне месяц назад. Просила помощи. Я так и не ответил на письмо. А теперь… – его взгляд, исполненный вины, встретился глазами с Салли, – никто не может ее найти. Я связывался с посольством в Риме. Вы можете в это поверить? Джо Херст ищет сбежавшую жену по всем тайным каналам межправительственной связи Штатов. Так трогательно. Каждый раз, когда я вижу кого-нибудь из беженцев…

– Вот почему вы были таким злым, – она медленно поставила коктейль на стол. – Сегодня днем. Вот почему вы отчитали меня посреди посольства. Вы не смогли спасти Дейзи, так что, ради бога, вы пытаетесь спасти меня. Но это другой случай, Джо.

– Это правда, – сказал он. – Например, я точно знаю, куда вы направляетесь. Знаю, какое у вас место на корабле, отправляющемся в Штаты. Завтра вы едете в Шербур, Салли.

– Что вы хотели мне показать? Это принадлежало Филиппу?

Ему хотелось сказать ей, что она не сможет уходить от этой темы всю ночь, но он заманил ее сюда обещанием показать конверт из манильской бумаги. Он достал его из своего портфеля и положил его ей на колени.

– Ваша мадам Блум отдала мне это вчера. Это, возможно, последнее письмо Стилвелла. Адрес вам о чем-нибудь говорит?

– Жак Альер? – она покачала головой. – Может быть, клиент. Спросите Макса Шупа.

– Я не могу этого сделать. Потому что это будет именно то, чего хочет Шуп.

Она внимательно посмотрела на него: идеальное лицо.

– Вы думаете, Филипп умер из-за этого, – вдруг сказала она.

– Да. Думаю, что тот, кто напал на вас, искал именно это.

Она бросила конверт на коктейльный столик, как будто от него шел неприятный запах.

– Откройте его.

Он оторвал клапан конверта, вытащил тонкую пачку бумаг и вслух прочитал то, что было написано на верхнем листке.

«13 мая 1940 года

Дорогой месье Альер,

Вы просили оригинал письма, которое положило начало моим противозаконным поискам в документах моего коллеги. Оно здесь, вместе с некоторыми странными документами, которые я обнаружил в архиве. Держите их в безопасности вместе с остальными бумагами и, ради бога, покажите все это кому-нибудь из сильных мира сего в Министерстве Вооруженных сил, Дотри или кому-нибудь еще, если вы все еще общаетесь с ним после Норвегии. Ни у кого здесь не хватает смелости заняться этим.

Сердечно ваш, Филипп Стилвелл»

– Оригинал письма, как он его называет, на немецком языке, – добавил Херст. – Подписан Роже Ламоном.

– Я не читаю по-немецки.

– До конца года этот язык, вероятно, станет официальным языком Европы, – с иронией заключил Херст. – К счастью, я его знаю.

«12 мая 1939 года

Рю Камбон, Париж

Мой дорогой Юрген,

Я был очень рад получить от тебя в прошлом месяце весточку и узнать, что все мои старые друзья в Берлине смогли выжить при нынешней системе. Я понимаю, какой риск ты взял на себя, отправив это письмо с посыльным. Я попрошу нашего общего друга выступить в той же роли, когда буду отправлять ответ. Я не люблю официальной цензуры, и меня пугает, что ты не можешь избежать ее даже в случае с простой дружеской запиской.

Я тоже с большой нежностью вспоминаю наше путешествие по Швейцарии. Я надеюсь, что очень скоро мы снова встретимся за кружкой хорошего пива с ароматным сыром и расскажем друг другу о том, что произошло за последние два года, не беспокоясь о том, что кто-нибудь может нас услышать.

Я потрясен известием о твоем назначении на фабрику «Людвигсхафен». Это крупное предприятие. Я надеюсь, что напряжение и запросы нынешней ситуации не истощили тебя. Постарайся найти время для себя, старина, или ты не сможешь быть никому полезен.

Касательно твоего запроса: я понятия не имею, почему тебя попросили поставить такое большое количество герметичных контейнеров с оксидом углерода [79]79
  Угарный газ.


[Закрыть]для главной канцелярии службы безопасности рейха. В конце концов, это абсолютно бесполезное вещество, конечно, за исключением твоего научного исследования, но даже в этом случае оно имеет лишь ограниченную ценность. Может, они имели в виду диокисид углерода [80]80
  Углекислый газ.


[Закрыть] для бара, чтобы делать напитки! Но на деле сами канистры поставляются другой компанией – «Маннесманн Реренверке», ты, кажется, говорил – что наводит на мысль о более организованной деятельности, нежели пара клоунов с сифоном содовой. Кто-то в отделе закупок Института криминальной технологии подписывает огромное количество счетов. Если тебя это действительно волнует, и, судя по осторожности, с какой ты отнесся к отправке этого письма, это действительно так, я постараюсь узнать, чем я могу помочь, находясь здесь.

Наилучшие пожелания Дагмар и детям,

Роже Ламон»

– Я не понимаю, – сказала Салли. – Монооксид углерода? То, что выходит из выхлопной трубы автомобиля?

– И это вещество можно легко найти на любом шоссе и в любом городе мира. Так зачем же покупать его в таких объемах?

Она пожала плечами.

– Что еще у вас есть?

– Нечто, похожее на официальный меморандум, – сказал он, доставая еще один лист бумаги, – из Министерства внутренних дел Германии. Датировано августом 1939 года. Оно о чем-то, что называется… как бы это перевести? Комитет рейха по научному изучению наследственных и врожденных заболеваний.В общем, если у вас рождается ребенок с любым типом дефекта, вы должны зарегистрировать его там. Так говорится в письме.

– И?

– И я не имею понятия, что общего оно имеет с письмом Ламона. Кроме того, что в конце стоит подпись «От Юргена». Может, документ «Юргена», находящийся у Ламона.

– Дальше, – сказала Салли, допивая коктейль.

– Список больниц, насколько я могу судить. « Штутгартское самаритянское учреждение: Замок Графенек. Центр медицинской помощи: Бернбург-на-Зале. Линц: Замок Хартхейм. Центр медицинской помощи: Зонненштайн-бей-Пирна». Вам о чем-нибудь говорит?

– Филипп никогда о них не упоминал, если вы это имеете в виду.

– И, наконец, – Херст взял в руки четвертый листок, похожий на копию счета. – Заказ на покупку парка автобусов от имени «Благотворительного общества транспортировки больных». Генеральный штаб, Берлин.

– Это все?

Херст помахал пустым конвертом.

– Но Филипп просил Альера держать эти бумаги в безопасности вместе с остальными, что означает, что есть что-то еще, – возразила Салли. – Недостающие части головоломки.

– Думаете, дополнительные части помогли бы?

– Вряд ли Филиппа убили из-за автомобильного выхлопа.

– Похоже, что кое-кого убили именно из-за этого.

Херст протянул вырезку выцветшей газеты из одной из папок. Квадрат, старательно вырезанный ножницами. Это была фотография человека со спокойным лицом, ни молодого, ни старого, в черных очках инженера.

«Юрген Гебл,– гласила подпись. – Управляющий «Ай Джи Фарбениндастри», Людвигсгафен. Убит 25 августа 1939 года».