Текст книги "Клуб Алиби "

Автор книги: Франсин Мэтьюз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Глава тридцатая

В понедельник, двадцатого мая, немецкие самолеты снова совершили налет на Шербурский порт.

Капитан приказал всем спуститься с палубы корабля внутрь, но не в трюм, который был забит грузом, потому что «Клотильда» являлась торговым судном, а в самый низкий пассажирский отсек. Верхняя палуба была завалена мешками с песком на случай обстрела. Кругом, повсюду находились французские военные суда, начиненные противовоздушным оружием: время от времени они подбивали немецкий самолет, который, к общей радости всех наблюдателей, падал в море, словно превращающийся в пепел феникс.

Их бомбили четвертый день, с утра в пятницу, когда Салли и мадам Блум поднялись на борт, и Салли с трудом переносила вонь и жару внутри «Клотильды», устав от сотен отчаявшихся людей, которые, сломив сопротивление голландской команды, поднялись все-таки на борт.

Салли и мадам Блум приехали на тринадцать часов позже указанного в расписании отбытия, с трудом пробиваясь по дороге в Шербур через колонны отступавших солдат, большинство из которых были англичанами. Изможденные люди провожали катафалк взглядами, в которых угадывались остатки уважения к умершим, но оба длинных черных автомобиля двигались через колонны боевых машин со скоростью улитки. Поездка, которая должна была занять четыре часа, все затягивалась и затягивалась, пока не сгустилась тьма и мадам Блум не захрапела в углу лимузина, а Салли была готова кричать от нетерпения. Они подвезли нескольких солдат, парней лет восемнадцати-двадцати, безмятежно болтавших, пока машина пробиралась к Шербуру в темноте вечера. Салли запомнила их имена только для того, чтобы забыть их, она слышала слухи о продвижении немцев, видела легкую дрожь пальцев, когда они салютовали ей, выходя из машины. Все перемещались в сторону Ла-Манша, подгоняемые нацистами.

В три часа утра они съехали на обочину, чтобы водитель мог поспать. Обе машины были припаркованы у перекрестка, ведущего куда-то сквозь яблоневые заросли Нормандии. Леони Блум что-то бормотала во сне, и Салли задремала. Тут раздался прерывистый звук, а потом яростная пулеметная очередь: «мессершмитты». Она тут же проснулась и закричала.

Когда самолеты исчезли, дороги были усеяны телами и машинами. Повезло тем, кто нырнул в канавы, некоторые машины были перевернуты. Но безмолвные фигуры посреди шоссе говорили сами за себя. Она попала под дождь смерти, но ни одной капли на нее не попало.

– Зачем они это делают? – мадам Блум была в ярости. – Как они смеют? На дороге же женщины и дети!

– Они расчищают дороги, – сказала Салли. – Для своих танков и военных машин. Это самый эффективный способ. Мы должны куда-нибудь свернуть с этого шоссе.

Их водитель – пожилой, испуганный, со слезами на глазах – повернул лимузин на обочину и съехал на боковую дорогу. Весь остаток ночи они ехали в неизвестном направлении через яблоневые рощи.

* * *

– Я бы на его месте спустила бы эту чертову лодку на воду и использовала бы любую возможность, – говорила Леони Блум, сидя в трюме «Клотильды». – Мы можем умереть здесь, как и по дороге в Саутгемптон или Фолкстоун. Чего он ждет?

– Приказов, – Салли достала из сумочки и протянула старушке еще вполне чистый носовой платок. Они уже больше часа находились в своей каюте. И так перегруженная команда организовала им еду: воду и крекеры. Салли понятия не имела, где может быть их багаж.

– Капитан сказал, что у него есть приказ командования французского флота не выходить в море. Это единственная причина, по которой мы все еще стоим на якоре с самой пятницы. Бедняга капитан теперь себе не принадлежит.

Она говорила с капитаном всего два раза. Он устал и уже отчаялся, потому что не мог попасть домой в Голландию, оккупированную теперь немцами, не оказавшись под обстрелом немецкого флота или не лишившись своего его корабля. Он хотел добраться до безопасной Англии. Перевести дух день или два. Решить, как бороться дальше и что вообще ему лучше делать.

Он отказывался принять на борт гроб с Филиппом, и Салли отдала ему все деньги, которые у нее были. Теперь гроб стоял в отсеке для хранения мяса – в холодильнике, хотя капитан, которого звали Лидерс, выключил генератор ради экономии энергии. Она не хотела думать о теле Филиппа в трюме. Вместо этого она сказала мадам Блум:

– Мы не останемся здесь насовсем, вот увидите. Расскажите мне о своей племяннице. Ей около сорока, вы говорили? У нее двое детей?

– Двое мальчиков, – поправила Леони Блум. – Давид и Саул. Растут, как сорная трава. Она послала мне фотографии… Саул похож на моего брата, из Мюнхена. Я не слышала ничего о нем уже почти два года…

Салли знала все об этом старике из Мюнхена, которого отправили в трудовой лагерь. Мадам Блум рассказывала о нем с утра до вечера, словно ее брат, лица которого она больше никогда не увидит, был символом ее решения уехать из Европы, окунуться в неизведанное в свои семьдесят шесть лет. Салли не прерывала ее. Ее собственные мысли были в Бордо вместе с Джо Херстом. Он должен был уже добраться до города со всем домашним скарбом и ноющими детьми. Может быть, все оставшиеся американцы были уже в море, на пути в Нью-Йорк, пока Салли дрейфовала в водах Атлантического океана с бесценной папкой Херста в руках и телом возлюбленного в ящике.

Но она была по-своему верна Джо. Не зная точно, где ее багаж, находясь среди толпы людей, осаждавших борт судна, непредназначенного для перевозки пассажиров, она спрятала конверт из манильской бумаги под венком из увядших белых цветов, который для Филиппа заказали в «Салливан и Кромвелл». Она считала, что там, в холодильнике, вместе с телом документы будут в безопасности.

«Клотильда» дрогнула.

– Бог мой, – выдохнула мадам Блум и схватила Салли за руку. – Нас подбили! Чертовы немцыхотят нас потопить!

– Нет.

Салли прислушалась.

– Думаю, это моторы, а не бомбы. Мы движемся.

Пробираясь на палубу, она хотела видеть французский берег, когда «Клотильда» будет выходить из порта Шербура, вдохнуть соленый воздух и горелый запах дыма, смотреть до боли в глазах, не отрываясь, на этот кусочек земли, где старые дома на набережной стоят прямо в море, смотреть на стрельбу с соседних судов и на голландских моряков. Было важно попрощаться со страной, которую она оставляла. «Клотильда» качалась из стороны в сторону, немецкий самолет пролетел совсем низко над головой Салли, но она бесстрашно смотрела на его брюхо, видя лицо прицеливающегося стрелка.

– Ложись!– закричал моряк, но он говорил по-голландски, и она не поняла его слов.

Немецкий самолет пролетел над их головами, не выстрелив.

– Я больше не буду бояться умереть, – сказала она громко, глядя на исчезающий за горизонтом самолет. – Ничто не может быть хуже, чем уехать из Франции.

– Но вы неуезжаете, – вдруг произнес голос: мягкий, вкрадчивый голос. – Разве вы не слышали? Капитан приказалпричалить к берегу. Нам нужно эвакуироватьармию. Если прежде немцыне потопят нас.

Она повернулась и уставилась на говорившего: опрятный, несмотря на лишения последних четырех дней, с влажными, пронзительными глазами над коротко стриженными усами.

– Простите, – сказала она. – Мы знакомы?

Он улыбнулся и кивнул.

– Эмери Моррис. Я работал с Филиппом, в «Салливан и Кромвелл».

Глава тридцать первая

Нелл стояла в прохладном центре бродильни – длинного темного сарая, где хранилось молодое вино – и наблюдала, как старый Анри наполнял бочки. Это был методичный процесс, проводившийся почти ежедневно, потому что стареющее вино испарялось: из отверстия вынималась стеклянная пробка, в бочку доливалось вино, таким образом предотвращая попадание кислорода. Этим бочкам было несколько лет, и сделаны они были из древесины, отобранной в лесах Тронкэ, не то, что те, новые из неверского дуба, которые она привезла из Парижа. Те бочки предназначались для урожая, который будет собран через четыре месяца, для винограда, который еще не был посажен, для вина, которое еще не было сделано. В большинстве виноградарских хозяйств Медока, принадлежавших Нелл, использовали только старые дубовые бочки, смягченные и пропитанные годами содержавшимся в них вином, но она считала, что дуб надо подвергнуть процессу старения – это мнение она переняла у барона Филиппа из поместья Мутон-Ротшильд. Дерево впитывало вкус и запах, и это увеличивало скорость старения. Ей было трудно убедить Анри в том, что ее инстинкты ее не подводят, и только время могло рассудить, что лучше – новая рискованная технология или верность старым традициям.

В замке Луденн из красного винограда производилось «Каберне Совиньон», «Мерло» и немного «Пети-Вердо» и «Мальбека». Анри менял соотношение от года к году, увеличивая или уменьшая количество того или иного вина в зависимости от качества винограда. Он делал это с пятнадцати лет. Еще в раннем детстве, едва научившись ходить, он вместе с отцом обходил виноградники. У сына Анри не было таланта винодела, не было шестого чувства, подсказывавшего, что получится из неопределенной массы через двадцать лет. Но девятнадцатилетний внук, казалось, родился с винной пробкой во рту, и, когда пришло время, Анри постарался пристроить мальчика в Луденн. Юный Роже был сейчас где-то в Арденнах, на фронте под командованием Бертрана.

– Я поручил новеньким опрыскивать сорта «Мерло», – сказал Анри молча наблюдающей за ним Нелл. – Баронесса послала нам немного медного купороса вместе со своими людьми. Спасибо ей. Весь купорос, похоже, конфискован Министерством вооруженных сил. У нее в Мутоне, наверное, целый склад. Конечно, благодаря барону. Только Ротшильд может добыть купорос в это военное время.

– Они хорошо работают?

Анри посмотрел на нее из-под густых бровей.

– Вы имеете в виду новеньких? Они знают, с какой стороны лозы растет виноград. Она прислала вполне здоровых людей, если вы об этом. Они справятся.

Через день после того, как Нелл согласилась приютить Джулиана де Кайпера и братьев Лёвен, из Мутон-Ротшильд прибыли пятеро рабочих винодельни: двое мужчин лет шестидесяти, пятнадцатилетний мальчик и две женщины неопределенного возраста. Нелл немедленно поручила их Анри, который выделил им места для сна над винным складом. Последние несколько дней он давал им много поручений и постепенно выяснял, на что они способны: этот поможет сцеживать вино, этот сможет терпеливо стоять с миской казеина, пока Анри очищал вино двухлетней выдержки, а тот будет прививать растения в питомнике. Он не перегружал работой женщин и обменивался шутками с мужчинами; мальчика он тут же взял под свое крыло.

У Нелл осталось совсем мало дел. Она проводила время в размышлениях о том, как она заплатит этим людям еще пять зарплат, и где найти пропитание для ее быстро расширявшегося хозяйства. Включая всю прислугу, гостей из Голландии и рабочих винодельни, выходило двадцать человек.

– Мне нужно что-нибудь продать, – тихо проговорила она, возвращаясь по посыпанной гравием подъездной аллее к замку. – Может быть, картину. Серебро. Я найду покупателей в Бордо.

За тридцать ярдов до входа она ненадолго остановилась. Из раскрытого окна доносились звуки скрипки – грустные, меланхоличные и легкие. Это был Эли Лёвен, самый молодой из трех евреев из Амстердама. Профессиональный музыкант, который упражнялся и упражнялся много часов подряд, словно освоив этот сложный пассаж из Берлиоза, он смог бы контролировать то, что с ним происходило. Нелл закрыла глаза, слушая как звуки скрипки смешиваются с шумом листвы и птичьим щебетом где-то вдалеке.

– Я не знал, что ты устраиваешь концерты в Луденн, – произнес позади нее голос.

Она резко повернулась: слух ее не подвел.

– Что ты тут делаешь, Спатц?

Он ехал на ее миниатюрной машине к югу от Парижа, продвигаясь урывками в течение последних двух дней, и было очевидно, что он вез какие-то новости.

– Я ничего не знаю о том, что происходит, – сказала она. – У меня есть радио, но наши новости такие глупые – повторяют домыслы и слухи. Что происходит в Париже?

Спатц запрокинул голову, отбрасывая свои гладкие светлые волосы со лба.

– Ничего особенного. Рейно все еще на месте, но армия полностью сдалась. Я подбросил столько французских солдат по дороге, что впору тягаться с самим Гитлером. Как патетично.

– Но ты должен знать больше! Твои люди…

– Рассказали мне, что армия твоего мужа сдалась три дня назад на окраине Руана, – медленно сказал он. – Бертран в плену, Нелл.

– Сдалась? – она покачнулась, и Спатц поддержал ее за руку. – Но почему?

– Не было другого выбора. Ты и понятия не имеешь, каково это Нану. Целые батальоны окружены. Несколько подлецов, кому удалось добраться до берега, находили лодки и спускали их на море. Они не вернулись.

Нелл посмотрела вокруг себя невидящим взглядом и ощупью пошла к каменной скамье под огромной медокской сосной. Скрипка в доме умолкла. Она представляла, что братья Лёвены с опаской смотрят из высоких окон на светловолосого незнакомца рядом с графиней, холодея от мысли, что их предали.

– Ты даже не знаешь, жив ли он, ведь так? – спросила она. – Только то, что они сдались.

– Я выясню, где он сейчас. Я знаю, что ты беспокоишься о Бертране, и не важно, что было между вами в прошлом…

– Да, – она подняла глаза. – О боже. Анри.Его внук Роже служит у Бертрана. Мне нужно ему рассказать…

Спатц кивнул.

– Я подожду тебя в гостиной. Я большую часть ночи провел за рулем и очень устал. Твоя экономка все еще здесь? У тебя есть яйца?

Гостиная.

Смутные воспоминания о скрипке – двое детей, играющих в саду за домом – заставили Нелл подняться на ноги. Ее сердце учащенно билось, она представить не могла, что Спатц мог бы сделать с той информацией, которую она собиралась сообщить ему. Она только знала, что слово чести – защитить своих беженцев, просто из соображений приличия, дружбы, о сделке с Элизабет де Шамбур было забыто.

– Мне нужно тебе что-то рассказать, – медленно произнесла она. – У меня гости, Спатц.

Глава тридцать вторая

Спустя более недели со дня отъезда из Парижа вслед за колонной из пятнадцати машин и двух фургонов, доверху набитых людьми и багажом, Джо Херст въехал в Бордо. Был субботний день, двадцать пятое мая. Поездка, которая должна была занять два дня, продлилась гораздо дольше из-за неожиданной эпидемии кори, вспыхнувшей в районе Орлеана. Оставив семерых детей и еще двух взрослых на карантине в деревне Шатодэн и не имея возможности найти временное жилье для еще сорока американцев, Херст бездельничал в палаточном лагере и переживал из-за потерянного времени. Он постоянно звонил в Париж с единственного общественного телефона в Шатодэн: в офис Буллита, в офис Шупа, в штаб-квартиру в Сюрете – всем, кто мог хоть что-то сообщить о ходе розыска убийцы Филиппа Стилвелла. Но новостей не было – Морриса не нашли. Что означало, что если Салли Кинг не селана корабль, она все еще в опасности.

В тот субботний день, когда над Бордо нависли дождевые тучи, а срок действия полномочий Джо Херста заканчивался, он был зол, как дьявол. Ему надоели ноющие и бестолковые дети. Ему хотелось быть в гуще событий. Он был одинок, несмотря на то, что его окружали люди. Он хотел тишины и бутылку хорошего красного вина – «Марго» 1929 года, если возможно. Он оставил колонну на Эспланад де Кинконс, оживившиеся дети бегали друг за дружкой между фонтанами, и направился под платанами к американскому консульству.

Оно располагалось во внушительном здании восемнадцатого века недалеко от префектуры Бордо – здания муниципалитета и канцелярии. Генеральный консул был суетливым маленьким человечком по фамилии Ноакс. «Пишется через "а"», сразу предупредил он Херста. Прежняя жизнь консула вращалась вокруг дегустаций, переговоров с продавцами и экспортерами вин и рекомендаций лучших сортов и винодельческих хозяйств американским туристам, путешествующим по его провинции. Он жил в самом консульстве, и его холостяцкое существование было вполне счастливым: он не был готов к войне и к предъявленным ею требованиям. По правде говоря, он был в панике.

– Да, я получил письмо от посла – мистера Буллита – дней пять тому назад, в котором он уведомил меня о вашем возможном прибытии, – сказал он, когда Херст предъявил ему свою визитку, – но я боюсь, что мало чем смогу вам помочь. Город переполнен людьми, ищущими жилье и возможность вернуться домой. Знаете, навигация через Ла-Манш заканчивается в шесть и семь, и не важно откуда судно – из Нью-Йорка или Саутгемптона, и при условии, что немцы грабят любой корабль, который осмеливается высунуть свой нос из порта.

Херст слушал его и очень надеялся, что Салли села на борт «Клотильды» в Шербуре. В это время она уже должна была подплывать к Нью-Йорку.

– Нет, нет, мой дорогой мистер Херст, – единственный возможный выход – это вернуться назад в Париж, – уверял его Ноакс. – Там вам будет гораздо удобнее, и когда эта глупая ссора с герром Гитлером уляжется…

– Ничто не заставит меня отправиться обратно в Париж с этимилюдьми, – ответил Херст.

Только благодаря безграничному терпению он смог продолжить этот разговор. После бокала «Марго» 1934 года, а не 1929-го, он узнал, что Годдард Ноакс кое-что сделал для эвакуации посольства: он посоветовался с британским консулом в Бордо, который предложил ему разместить людей в одном из винодельческих хозяйств за пределами города, где-нибудь на севере в устье реки Жиронд. Херст только усмехнулся этому наивному предложению.

– У нас есть палатки, – сказал он. – Так что проблем не будет.

– Надеюсь, и деньги у вас тоже есть, – с поразительной дальновидностью заключил Ноакс. – В Медоке не осталось ни одного владельца виноградников, который бы не пострадал. Урожай тридцать девятого года был ужасным – крестьяне настаивают, что урожай плохой из-за войны. И рабочих рук так не хватает…

– Мы закупим продукты здесь, в Бордо, – предложил Херст. – И одежду, если понадобится. Нам только нужно место, где мы дождемся корабль, и ваша помощь в обеспечении безопасности нашего переезда.

Ноакс нацарапал несколько слов на клочке бумаги.

– Лучшее, что я могу вам предложить – это связаться с компаниями, которые занимаются транспортировкой вин за океан. Их офисы размещены здесь, и каждый год они перевозят грузы через Атлантику. Скажете, что вы от меня. Если вы им хорошо заплатите, они отправят телеграмму в Нью-Йорк и выяснят, когда в Ле Вердон отправляется следующее крупное судно. Только не покидайте набережную, пока оно не придет. Иначе вы не попадете на борт.

Херст взглянул на лист бумаги: два адреса торговых корабельных компаний.

– А третий адрес? – спросил он, пытаясь разобрать почерк Ноакса. – Замок…

– Луденн, – ответил Ноакс. – Это небольшое местечко, вдали от дороги, но имеет прямой выход к реке. Очень подходяще для вас. Не из тех крупных винодельческих хозяйств, и не производит ничего такого особенного, кроме «крю буржуа», но сейчас оно пустует. Им владеет англичанка. Она сможет разместить у себя пятьдесят американцев, особенно если у них есть наличные. Графиня Луденн не особенно расточительная.

– Она будет знать о нашем прибытии? – спросил Херст.

Ноакс слегка улыбнулся.

– В поместье нет телефона. Может, лучше предстать перед графиней fait accompli [96]96
  Как есть (фр.).


[Закрыть], а?

Херст ошибался. Салли была не в Нью-Йорке.

В тот самый момент, когда он думал о ней, она держалась за поручни «Клотильды» и говорила Леони Блум:

– Посмотрите на них. Тысячи и тысячи. Мы не сможем взять их всех…

Торговый корабль покачивался на волнах у причала Кале. Побережье было черным, словно кишело муравьями: рота за ротой прибывали французские солдаты, которые бежали на запад от немецких дивизионов, пока у них под ногами не кончилась земля. Были слышны удары немецких орудий, над причалом с воем кружили «мессершмитты». Теперь в воздухе были и другие самолеты – британские истребители, которых всегда было слишком мало против черной тучи немецких самолетов, но они вгрызались с флангов в «мессершмитты», и время от времени подбивали вражеский самолет, который в дыму и огне падал в море под возгласы потрясенных наблюдателей с борта «Клотильды». Иногда «муравьи» открывали огонь со своих позиций на берегу, то тут, то там мелькал французский tricoleur [97]97
  Трехцветный флаг (фр.).


[Закрыть], но с течением дня становилось понятно, что люди на берегу уже в панике.

– Бедные мальчики, – тяжело вздохнув, сказала Леони Блум. – Бедные, покинутые души. Мы должны сделать для них все, что можем.

Они с Салли выбрались из вонючего трюма, чтобы увидеть бой. Если смерть придет, они обе решили встретить ее под открытым небом, как пилоты самолетов королевской флотилии. Отдав швартовы в Шербуре «Клотильда» повернула на север, а не на запад, и последние несколько дней шла вдоль берега. Французские военные корабли, базировавшиеся в Шербуре, были отосланы на юг, в Гибралтар, где они могли быть в относительной безопасности. Немецкие бомбардировщики обстреливали порты, а немецкие подлодки бороздили Ла-Манш. Их целью, как объяснил Эмери Моррис, было напугать французов и заставить их сдаться.

– У них приказне позволить Черчиллю высадитьсвой десант, – сказал юрист. – Они потопят все, что только появится в этих водах.

Итак, «Клотильда» двигалась на север с черепашьей скоростью, вставая на якорь по ночам в уединенных норманнских бухтах, экипаж закрывал собой любую искру или проблеск, который мог возникнуть на судне, как будто этот корабль был ноевым ковчегом и единственным шансом человечества на выживание после потопа.

– Готовьтесь спустить шлюпки, – кричал капитан Андерс на ломаном французском в громкоговоритель. – Все пассажиры внизу!

– Не собирается же он взять всех этих солдат на берегу, – неуверенно сказала Салли. – Бог мой, они настолько отчаялись, что готовы потопить все его лодки.

Леони Блум не ответила. Она пристально смотрела на Эмери Морриса, который стоял в десяти футах от них, тоже держась за поручни, и внимательно разглядывал берег. Он курил сигарету, на его лице играла легкая ироничная улыбка.

– Мне не нравится тот человек, – прошептала она Салли.

– Моррис? Но он работал с Филиппом. Он юрист.

– Мне он не нравится, – повторила пожилая женщина. – Он смотрит на тебя. Нехороший у него взгляд.

Салли охватил приступ страха. Она не хотела развивать фантазии мадам Блум, но знала, что эта женщина имела в виду: Моррис следил за ней. На «Клотильде» была толпа в четыреста человек, а ему все время удавалось держаться поблизости. Она застала его однажды с ее сумкой в руках, и он оправдался тем, что боялся, что ее вещи остаются без присмотра на таком большом корабле, как этот, где среди пассажиров может оказаться много воров. В его тоне чувствовалась фальшь, он слишком интересовался ее вещами, и она поняла, что от него исходит опасность.

«Документы Филиппа,– думала она. – Ему нужны документы Филиппа».

У нее не было поводов подозревать Морриса. Он объяснил, что просто пытается попасть в Нью-Йорк, что его жена уехала раньше, и он ехал к ней. Однажды ночью, когда ей и мадам Блум удалось заснуть в своей крошечной каюте, она проснулась за несколько часов до рассвета уверенная, что слышала звук закрывающейся двери. Она была убеждена, что кто-то был у ее кровати и шарил под матрасом потными ладонями. Ее охватил страх и чувство неминуемой гибели, и Салли больше не смогла заснуть. За завтраком она не стала рассказывать Леони о происшествии.

Шлюпки были уже спущены, и матросы направляли их по водам Кале. Салли смотрела, как первые лодки причаливали к берегу, солдаты не могли дождаться их прихода и прыгали в воду им навстречу. Крики матросов и отчаявшихся людей были похожи на крики чаек. Лодка, еще одна, некоторые почти затопленные; матросам «Клотильды» все меньше удавалось сдерживать толпу веслами, один из них упал за борт и его место тут же оказалось занято солдатом, лодка повернула и поплыла к кораблю, груженная людьми.

– Они готовы утонуть, лишь бы не попасться в руки немцам, – пробормотала она.

– Большинствоиз них утонут, – сказал равнодушно Моррис за ее спиной. – Капитан рассказалмне, британцы передалипо радио, что ищут любое доступноесудно, рыболовецкое или любое другое, чтобы вывезти своих людей из Данкирка. Кажется, это немного севернеенас. Берег полонтрусов. Во всем мирене найдется столько кораблей, чтобы спасти их всех.

– Вы хотите, чтобы немцы победили, да? Вы как все эти… отчаявшиеся. Вам нравится смотреть на боль. Вам нравится… смерть.

Он бесстрастно разглядывал ее, в уголках его жестких усов играла знакомая улыбка, и в этот миг она поняла, как он смотрел, как умирает Филипп, как страх и боль Филиппа удовлетворяли его сексуальное возбуждение, поэтому он осквернил тела двух мужчин и оставил их в этом отвратительном состоянии прежде, чем уйти домой к своей ничего не подозревавшей жене. Она все поняла, хотя Моррис не сказал ни слова. У нее засосало под ложечкой от этой уверенности и от осознания того, что его присутствие на судне не случайно и что она, быть может, подвергалась теперь самой большой опасности в своей жизни.

Но почему? Что такого было в бумагах Филиппа, что толкнуло Морриса на убийство?

– Моя дорогая, – сказал он мягко. – Я знаю, что вашасмерть доставит мне многоудовольствия.

Салли услышала и потеряла его слова в жутком свистящем шуме, который наполнил воздух, словно демон пронесся над морем и поднял волну, чтобы потопить «Клотильду». Торпеды – их было две, выпущенные с борта курсировавшей вдоль берега немецкой подлодки – прошли сквозь стены трюма, набитого пассажирами, сквозь котельную, разломили винт на две части и взорвались огнем и дымом, уничтожив капитанский мостик и убив капитана, следившего за возвращением первой шлюпки.