355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Франсин Мэтьюз » Клуб Алиби » Текст книги (страница 16)
Клуб Алиби
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 23:54

Текст книги "Клуб Алиби "


Автор книги: Франсин Мэтьюз



сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Глава тридцать девятая

– Вы здесь неплохо устроились, – заявил Жак Альер, войдя в гостиную «Клер Ложи».

Вилла находилась на улице Рю Этьенн-Долле, не в самой бедной части Клермон-Ферран. Разместив «Продукт Z», как Альер предпочитал его называть, Моро и Коварски принялись прочесывать город в поисках свободного дома. «Клер Ложи» был летней резиденцией, которой владела одна семья из Парижа. Риэлторы были только рады сразу получить наличные в это неспокойное время, и Моро подписал контракт об аренде на месяц.

За следующие две недели дом, благодаря Коварски, преобразился. Свою собаку – волкодава по имени Борис – он разместил в гостиной, где уже была собрана и работала половина лаборатории Жолио. Обеденный стол теперь использовался для экспериментов. Даже на кухне в углу была установлена газовая горелка для импровизированной сварки и выдувания стекла.

Коварски не брился уже много дней. Казалось, он никогда не снимает лабораторного халата, в одном кармане которого всегда лежит кусок хлеба, а в другом – очки для чтения. Он был счастлив оттого, что убежал от войны и мог теперь спокойно работать. Он рассказал Альеру, что старается запустить то, что он называл дивергентной цепной реакцией, в смеси окиси урана и тяжелой воды. Альер догадывался, откуда Лев взял дейтерий [107]107
  Тяжелый водород. – Примеч. ред.


[Закрыть]
, но решил не спрашивать его об окиси урана.

– Вы слышали что-нибудь о своем коллеге, герре фон Галбане?

– Ни слова, – радостно сказала Коварски. – Но у Ганса все хорошо. Он появится. Как дела в Париже?

Tres mal [108]108
  Очень плохо (фр.).


[Закрыть]
. Вы слышали, что бельгийцы сдались?

– Три дня назад. Двадцать восьмого мая. У меня включено радио, – Коварски больше любил слушать свои пластинки, которые ему удалось привезти с собой на юг в грузовике вместе с волкодавом. Ему нравились русские композиторы-экспериментаторы, негармоничные и противоречивые, как беспорядочное движение ядерных частиц.

Он откусил кусок хлеба.

– Чертовы бельгийцы. Сами распахнули парадную дверь, а британцы удирают через черный ход, – он пожал плечами. – Что если немцы не пойдут на Париж?

– Со стороны правительства были совершены большие ошибки, – сказал Альер медленно, как будто эти слова были государственной изменой. – Vous n'avez aucune idee… [109]109
  Вы и понятия не имеете… (фр.).


[Закрыть]

Как рассказать ученому о плохой работе разведки, ошибочных выводах, пререканиях и страхах стариков? Это больше не имело значения. Все в Министерстве вооруженных сил знали, что война проиграна. Через несколько дней правительства уже не будет. Почти по всем дорогам в Арденнах шли танки, а два миллиона французских солдат были убиты или попали в плен. Только французы еще во что-то верили.

– Тогда это великая страна, – вздохнул Коварски. – Я никогда раньше не видел Оверна. Моро здесь вырос. Он любит эти горы. Даже воздух здесь другой, Альер. Более насыщенный и свежий. Скорей бы уж привезти сюда семью.

Альер мог бы рассказать Коварски, что он – на волосок от интернирования, и вся его семья тоже; однако хотя он уже сталкивался лицом к лицу со смертью в норвежском аэропорту, в других ситуациях он был трусом. Когда ночью за Коварски придут, его уже здесь не будет.

– Не посылайте за своей женой, – посоветовал он. – Вам скоро придется уезжать.

– Но я уже сказал ей, что мы приехали в «Клер Ложи» на месяц!

– Надеюсь, – резко произнес Альер, – что вы больше не будете произносить название этого дома вслух. Особенно когда общаетесь с Жолио. Если вам нужно будет назвать место, говорите «Рю Этьенн-Долле». Так безопаснее.

Коварски запрокинул голову и расхохотался, но в этот момент раздался стук в дверь, и они замолчали, уставившись друг на друга. Было уже девять часов вечера, и весь город погрузился в кромешную тьму из-за приказа о затемнении.

Волкодав поднялся и подошел к двери.

– Моро? – прошептал Альер.

Коварски покачал головой.

– Он вернулся в Париж. Чтобы помочь Жолио уничтожить лабораторию.

– Кто же тогда?

– Лучше спросить.

Альер в панике смотрел, как Коварски пошел вслед за своей собакой к двери. В кармане его пальто был пистолет, но он оставил пальто в своей «Симке», у него не было времени выгрузить багаж. Ему вдруг очень захотелось, чтобы пистолет был сейчас у него в руках.

Борис заныл, как ребенок, и Коварски резко открыл дверь.

– Ганс? – он раскинул руки для объятий, словно медведь. – Как я рад тебя видеть! Значит, ты не погиб, когда отправился на юг, а?

Альер видел лицо фон Галбана, оно было слишком белым и призрачным в черном проеме двери. Света не было ни на пороге, ни при входе на виллу, ни на улице Рю Этьенн-Долле, и позади фон Галбана была только черная бездна овернской ночи.

Фон Галбан казался слишком скованным и неестественным, казалось, он прирос к порогу, и когда он заметил Альера, то его взгляд исполнился ужаса.

Альер понял, что нужно уходить. Но было уже поздно.

Негнущимися ногами фон Галбан шагнул в дверной проем, вытянув руки к Коварски. За его спиной стоял еще один человек – высокий блондин, которого, к своему ужасу, Альер знал.

Последний раз он видел его два месяца тому назад той холодной ночью в Норвегии, он бежал за самолетом.

Мужчина улыбался, не обращая внимания на Альера. Возможно, он уже забыл самолеты, летевшие в Перт и Амстердам, молодую итальянку, погибшую над Северным морем. У него в руках был пистолет.

– Мне жаль, Лев, – пробормотал фон Галбан. – Мне так жаль. Он пришел за водой, да?

Глава сороковая

Когда четыре дня спустя Альер, наконец, добрался до Фредерика Жолио-Кюри, физик стоял на мощеной булыжником площадке позади физической лаборатории и смотрел, как горят документы.

Он уже разделался с бумагами, накопившимися за шесть лет, все было брошено в пламя после того, как он пришел к убеждению, что все это больше нет смысла хранить. Самая важная информация была у него в голове или давно опубликована, если остальные его записки канут в небытие, будет даже лучше. Вакуум, который он оставит после себя, даст возможность другим ученым что-то открыть, изобрести, наивно считая себя первооткрывателями.

Он вытащил из кармана лабораторного халата пачку писем. Последние десять лет они лежали вместе с его лабораторными записями и были слишком компрометирующими, чтобы хранить их среди носков и нижнего белья. Его взгляд скользнул по собственному имени, написанному небрежным почерком Нелл, по проставленным в Англии штемпелям. Среди отчаяния и обреченности ему так не хватало ее голоса.

Жолио вдруг подумал, а что если Ирен прочитала все эти слова много лет тому назад. Теперь это уже не имело значения. Нелл уже не была его территорией, его морем, по которому он пускался в плавание. Он променял эту тайну на право видеть своих детей.

Он швырнул письма в огонь.

Когда Альер рассказал ему о немце из Норвегии, который появился из-за спины фон Галбана, Жолио не сразу раскрыл ему правду о том, что тяжелая вода в действительности находилась в винодельческом хозяйстве в Бордо. Он слушал Альера молча, слушал, как он винил во всем себя, рассказывал о предательстве среди иностранцев, о своей ненависти к фон Галбану, которого бросили в Овернскую тюрьму, как только его немецкий друг уехал с водой. Когда Альер закончил, Жолио произнес:

– Отпустите его.

– Вы с умасошли? – вскрикнул Альер в ярости. – Вы так и не видите правды, enfin [110]110
  Наконец (фр.).


[Закрыть]
, когда она практически лежит у вас в кармане?

– Отпустите его, – повторил Жолио. – Очевидно, что нацисты угрожали расправиться с его семьей. Или возможно со мной. Да, скорее всего, со мной. Я должен был быть убит каким-нибудь ужасным образом, а фон Галбан так не вовремя проявил благородство.

Альер беспомощно уставился на него, мягкое выражение лица банкира было искажено ужасом. Жолио сказал:

– Это всего лишь вода, Жак.

– За которую я чуть не заплатил своей жизнью!

– Дважды. Я знаю. И я благодарен за это. Но прямо на наших глазах вся страна катится к чертям. Мы сделали все, что могли. Мы проиграли.

– Нас предали.

Жолио слегка покачал головой.

– Нас нашли. И ничего больше. Ставкой была не жизнь Ганса, он из тех, кто с готовностью умер бы. Но он никогда не стал бы играть с чужой жизнью. Я знаю этого человека, Жак. Я его знаю.

– Вы не можете ошибиться, не так ли? – проворчал Альер. – Великий Фредерик Жолио-Кюри, нобелевский лауреат, человек, женившийся на славе ради своей карьеры…

Не оборачиваясь, Жолио спросил:

– Вы нашли уран?

– Что?

– Уран, который фон Галбан должен был доставить на французский военный корабль. Он сказал вам, где он?

– Он отказался.

«Молодец», – подумал Жолио, и ушел.

Он отыскал Сумасшедшего Джека в номере отеля Мерис, развлекающегося с тремя женщинами. Жолио предположил, что это – filles de joie [111]111
  Проститутками (фр.).


[Закрыть]
, или, быть может, хористки из «Фоли-Бержер». Он вспомнил, как Альер говорил, что касательно женщин, вкусы графа был разнообразным и идеалистическими. Он отклонил предложение выпить шампанского, но не отказался от ломтика фуа-гра. Граф проводил женщин до двери, держа в каждой руке по бутылке.

– Ну, – сказал он, снова сев за обеденный стол и положив ноги на соседний стул, – решили смыться? Бежите в Англию?

– Нет.

Взгляд Жолио упал на кусочки теплого хлеба на столе, и понял, что прошло уже много дней, с тех пор когда он последний раз ел нормально. Нехватка продовольствия началась после того, как большинство бакалейщиков и булочников позакрывали свои лавки; начиная с первого июня бегство жителей из Парижа было весьма значительным.

– Кто-то же должен остаться во Франции. Иначе нам начнет казаться, что она всегда принадлежала Германии.

Сумасшедший Джек улыбнулся, и Жолио рассматривал чувственный изгиб его губ, говоривший о его чувстве юмора и жестокости. Поколения близкородственных связей были в ответе за эксцентричность этого человека и его острый ум.

– Знаете, я мог бы уехать в Данкирк, – сказал граф. – Или удрать от «мессершмиттов» через Ла-Манш. Я не собираюсь ждать тут немцев, чтобы они меня повесили. Но если в ближайшие несколько дней вы передумаете, дайте мне знать. Я все устрою для вас и вашей семьи.

Он протянул ему хлебницу. Жолио взял кусочек.

– Прежде всего, – сказал он, – мне нужно судно.

Сумасшедший Джек засмеялся.

– Вам и всем чертовым французам. В эту самую минуту двести тысяч ваших соотечественников ищут корабль, и я с сожалением вынужден сказать, что им не повезло.

– Мне нужно не для себя. Это для тяжелой воды, которую мы вывезли из Норвегии. Ее нужно отправить в Англию, пока Франция не пала.

Взгляд ярких голубых глаз графа встретился с его взглядом.

– Как я понял, вы провернули какую-то махинацию.

– Я отправил в Оверн канистры с обычной водой.

– Правда? – присвистнул Сумасшедший Джек. – Жолио-Кюри, вы просто гений.

5 июня: Черчилль отозвал все свои штурмовики с территории Франции, будучи убежденным, что французские воздушные базы сдадутся в любой момент. Ирен сочла подобный поступок истинно британским, L'Albion perfide [112]112
  Коварство Альбиона (фр.).


[Закрыть]
, так как британцы отказывались направлять свои суда в Данкирк теперь, когда все английские солдаты были спасены. Сотни и тысячи бельгийцев и французов все еще оставались на берегу.

– Я ни за что не поеду в Англию, – поклялась она. – Я не позволю, чтобы моих детей воспитывали англичане.

9 июня: посол Билл Буллит отправил одного из своих оставшихся помощников в Лиссабон, чтобы достать двенадцать пулеметов для защиты посольства, уверенный, что коммунисты примутся грабить город, как только подойдут немцы.

Через час после завтрака уставший и взъерошенный Моро вернулся в Коллеж де Франс; всю ночь он провел за рулем, пробираясь навстречу толпе беженцев, направлявшихся на юг. Он приехал, чтобы помочь Жолио собраться и чтобы забрать свою жену. Он сказал, что на дорогах миллионы людей. Может быть, больше.

Он был ученым и привык оперировать точными сведениями.

Французское правительство собралось и довольно неожиданно уехало. Весь день министерства выбрасывали свое имущество из окон, кое-где поднимались столбы дыма, словно проводилось повсеместное сожжение документации. К ночи красивые каменные здания опустели, а бюрократы были уже на пути в Тур. Парижане все еще сидели в уличных кафе в наступившей темноте, заказывая напитки, если не было еды.

Ирен сняла все свои деньги из Парижского банка и хорошенько спрятала их в чемодане среди белья.

10 июня: премьер-министр Пол Рейно, уверив Франклина Рузвельта, что французы «будут сражаться на подступах к Парижу, мы будем держать оборону в одной из провинций и бороться, а если нам придется уехать, мы закрепим наши позиции в Северной Африке и будем продолжать борьбу», уехал из города тихо, как вор.

Ирен написала письмо няне своих детей, но не смогла послать его по почте в Арквест – почты опустели. Она отправила его поездом к подруге, которая жила на юге от города, собиралась в Бретань, и пообещала, что письмо будет доставлено.

Они с Жолио уже много дней не получали никаких вестей о своих детях. А немцы были уже в Бретани.

11 июня: Муссолини объявил войну Франции и Англии.

Остатки лабораторного оборудования были отправлены на юг, в Клермон-Ферран: гальванометр, ионизационная камера, спектроскоп. Жолио отправил в Оверн десять ящиков с оборудованием общей стоимостью около двухсот тысяч франков. Он был уверен, что с тем же успехом мог просто выбросить все это на помойку. Как узнать, доедет ли все это до места назначения.

Альер пришел попрощаться. Он ждал еще долго после того, как Министерство вооруженных сил покинуло Париж, надеясь, что он сможет убедить Жолио отправиться прямо в Бордо, а оттуда на корабле в Англию. Жолио ничего не сказал ему ни о предложении Сумасшедшего Джека, ни о канистрах с простой водой.

– Я освободил вашего коллегу, – сказал Альер, – из тюрьмы в Риоме.

– Почему?

Банкир отвернулся, не в силах смотреть в глаза Жолио.

– Ваш уран был доставлен во французское посольство в Марокко. Его привезла женщина, черная американка, в чемодане, полном туфель.

– Понятно. Так он в безопасности?

– Да, – Альер с трудом сглотнул. – Но у нас есть сведения… из надежных источников… что ваши исследовательские отчеты, копии которых вы сожгли, те копии, которые были отправлены в министерство, были найдены немцами.

От неожиданности у Жолио все внутри перевернулось.

– Где?

– На рельсах рядом с Шарит-сюр-Луар. Mon Dieu [113]113
  Бог мой (фр.).


[Закрыть]
. Они словно специально были оставлены там.

– Вы хотите сказать, что они были проданы.

Альер кивнул.

– Значит, утечка информации – ваш немецкий шпион – в министерстве, а не в моей лаборатории.

– Похоже на то.

Жолио пристально уставился в сумерки в открытую дверь лаборатории. Моро тщательно упаковывал вещи в багажник своего «Пежо», как будто чем тщательней он будет это делать, тем быстрей он сможет выбраться из Парижа.

– Завтра мы уезжаем, – сказал он.

Уже стемнело, когда они с Ирен наконец закрыли двери лаборатории. Весь день было темно: на берегах Сены горели нефтеперерабатывающие заводы. С неба сыпалась черная сажа, одевая в траурный черный цвет молодые листья каштанов. Волосы Жолио и вся поверхность его машины были в маслянистой копоти от горящей нефти. Сообщалось, что немцы всего в пятидесяти милях от города.

Моро и его жена ждали отправления их небольшой колонны. Ирен взяла из лаборатории немного золота и платины, для кого-то драгоценность, но для физика – незаменимый материал для работы. В свинцовом ящичке был упакован один грамм радия, доставшийся ей от матери. Она постоянно кашляла, маслянистая взвесь, висевшая в воздухе, оседала на ее слабых легких и застревала в горле; напряжение последних нескольких дней вымотало Ирен, и ее спокойное лицо было измучено волнением и болью. Садясь за руль «Пежо», Жолио не сказал ни слова, надеясь, что она, возможно, поспит, когда они выедут на открытую дорогу.

Он отъехал от Коллеж де Франс около трех часов дня. Латинский квартал и бульвар Сен-Жермен были пусты, оно и к лучшему. Моро старался держаться следом, так как мотор его «Пежо» был не таким мощным. Они повернули на бульвар Распайль, направляясь в Порт д'Орлеан, и тут им пришлось остановиться.

Перед ними раскинулось море машин, направлявшихся на юг, не только в сторону Орлеана, но и направление на север тоже было забито машинами. Бульвар был заполнен желающими покинуть Париж, но никто не двигался. Несколько жандармов тщетно размахивали оружием, на их лицах была паника.

«Они удивляются,– подумал Жолио, – почему они не могут уехать».

Он открыл окно и спросил:

– Насколько большая пробка?

– Двести миль, месье, – ответил жандарм.

Ирен закашлялась.

Машина продвинулась еще на дюйм вперед.

Жолио смирился и ждал.

В четыре часа утра он понял, что за последние двенадцать часов он смог проехать двадцать миль со скоростью пешехода. Поток людей в машинах тащился по обеим сторонам Рут Насиональ № 20, по широкому шоссе, которое вело из Парижа на юг Франции. Ему хотелось выйти из «Пежо», взять с собой ящик с граммом радия мадам Кюри, завернутый в его рубашку, и пешком идти в Оверн.

– Говорят, что идея заблокировать шоссе беженцами принадлежит генералу Вейгану, – равнодушно заметила Ирен, – чтобы держать немцев в Париже. Расчистка дорог займет несколько дней.

Жолио слышал ее слова, возможно, он даже пробормотал ей что-то в ответ, но тут он услышал шум моторов, словно разрезавших небо пополам.

– Пригнись! – закричал он, когда над их головами пролетели «мессершмитты».

Из нарастающего рева послышалось «ра-та-та» пулеметов, обстреливавших неподвижные машины, заполнившие Рут Насиональ; ужасное стаккато сыпалось градом, в темноте можно было даже разглядеть массивное очертание самолета и огонь, извергавшийся из его орудий. Машина Жолио стояла в крайнем правом ряду, и он успел лишь дернуть руль и съехать в кювет, но автомобиль рядом с ним был расстрелян – он видел, как задергалось тело водителя, когда пули впивались в него.

Ирен закричала – низкий, гортанный звук, который перешел в безостановочный кашель. Она согнулась пополам. «Пежо» сильно накренился, и Жолио насчитал три самолета, семь, потом он больше уже не мог считать, и шум вдруг стих.

Машина наполнилась звуками тяжелого дыхания Ирен и Жолио.

– Моро, – выдохнула Ирен.

Жолио открыл дверь, пошатываясь, вышел из машины и бросился назад к тому месту, где он в последний раз видел «Пежо», принадлежавший Моро. Его там не было.

– Моро! – позвал он с отчаянием в голосе. – Моро!

Он огляделся. От искореженных машин доносились стоны, видны были языки пламени. Кто-то полз к нему на коленях через изрешеченные машины…

Он увидел машину Моро, она уткнулась передом в кювет на противоположной стороне, Моро неуклюже лежал на руле. Его жена склонилась над ним.

– Думаю, он без сознания, – сказала она, когда подошел Жолио. – Удар при аварии. Не думаю, что его застрелили.

– Нам нужно свернуть с этого шоссе, – пробормотал Жолио.

* * *

Тем, кто оставался, помощи ждать было неоткуда. Не было никакой возможности послать за помощью. Жолио ехал со скоростью пешехода, надеясь, что впереди перекресток, где он сможет повернуть. Глаза Ирен были закрыты, она заговорила всего раз, чтобы спросить, не могла бы она выйти по нужде где-нибудь в поле. Жолио пришлось ждать почти час прежде, чем ему удалось снова тронуться в путь, и он уже отчаялся куда-либо уехать с этого места. Солнце было уже высоко, когда он помог Ирен выбраться из машины и перелезть через ограждение шоссе. Она присела в траве, не обращая внимания на то, что почти все жители Парижа находились в дюйме от нее. И тут снова послышались звуки летящих самолетов.

– Ирен, – закричал он. – Ложись!

Он спрятался за припаркованную машину и ждал. Но «ра-та-та»так и не последовало, только нарастающий гул мотора, словно жужжание нескольких тысяч ос, садившихся где-то рядом с ним.

Он поднялся, ища жену.

Она лежала на земле, закрыв руками голову. За ней в поле садился самолет. Из самолета с трудом вылез мужчина, потому что одна нога у него была повреждена, и его огромная фигура с трудом помещалась в кабине.

– Сумасшедший Джек, – прошептал Жолио.

И он через поле побежал к нему.

Глава сорок первая

Лихорадка спала на третий день, когда Херст почти потерял надежду.

Каждое утро он проезжал пятьдесят миль из Бордо в Луденн, с Пети, который сидел рядом с ним на пассажирском сиденье. Старый француз закупал провизию в городе: еду, уголь для костра, молоко, если мог найти его, и ехал обратно к американцам, лагерь которых стоял под соснами замка, пока Херст дежурил в переполненной больничной палате. После обеда Пети возвращался и вез Херста обратно в лагерь, где Херст лежал на жесткой земле, глядя на июньские звезды, в полной уверенности, что Салли умрет на рассвете. Он не спрашивал Пети, как ему удавалось доставать бензин для «бьюика», а старый француз никогда не рассказывал ему об этом.

Врачей беспокоил перелом костей черепа Салли и возможный отек мозга. Она очень сильно похудела, ее выступающие кости выглядели скорее болезненно, чем элегантно, кожа стала грубой от обезвоживания. Ее мучали кошмары. Много раз Херст слышал, как она кричала имя Морриса.

Когда он больше не мог выносить этого, он выходил из больницы и шел вниз, к докам. Он разговаривал с рыбаками, надеясь узнать подробности того, что случилось с Салли, и видел ли кто-нибудь из них Эмери Морриса. Но никто не видел. Теперь, когда Бордо наводнили толпы беженцев, трудно было вообще кого-либо найти. После одной из таких печальных прогулок он вернулся обратно в больницу и увидел, что Салли открыла глаза.

– Джо, – хрипло произнесла она, – ты тоже умер?

С того момента он начала понемногу поправляться, хотя память к ней вернулась не сразу. Прошло еще два дня прежде, чем она смогла рассказать ему о торпедах и о том, как умер Моррис, о признании юриста в убийстве Филиппа – и потом, ужасаясь при воспоминании об этом, про гроб в волнах Ла-Манша и утонувших в нем документах.

Она каждый день спрашивала, есть ли у Херста какие-нибудь новости о Леони Блум, но новостей не было. Старушка пропала.

Он старался пресекать все разговоры о войне, думая, что это лишь сделает ее еще более раздражительной оттого, что она прикована к постели, но в пятницу, четырнадцатого июня, он больше не мог ограждать ее от этого. Он приехал в больницу и услышал по радио о триумфальном шествии немецкой армии по Елисейским полям.

– Они ведь не остановятся там, да, Джо? – по ее лицу текли слезы, словно Филипп снова умер.

Херст подумал о Билле Буллите, прятавшемся от воздушных налетов в посольском винном погребе, и сказал:

– Нам нужно уходить, Салли. Как только ты будешь в состоянии двигаться. Со дня на день из Нью-Йорка ожидается судно, пароход «Милуоки», и мы все собираемся попасть на него.

– Нет, только не корабль, – слабо протестовала она.

– Ты же не можешь перейти Атлантику пешком.

– А как насчет гидросамолета «Клипер» [114]114
  «Боинг-314 Клиппер» – гидросамолет первой международной авиакомпании США «Пан-Американ», которая в 1939 году первой организовала трансатлантическую линию Нью-Йорк – Саутгемптон (Англия). – Примеч. ред.


[Закрыть]
?

– Тебе все равно нужно попасть в Лондон. Это значит, что придется сесть на корабль. И вообще, разве может случиться что-либо страшнее того, что ты уже перенесла.

Она покачала головой.

– Уж лучше я вернусь в Париж и буду жить среди немцев, чем снова доверю свою жизнь морю.

– Прежде всего, – успокоил ее он. – Нужно поставить тебя на ноги. Сегодня я забираю тебя домой, в Луденн.

Ее лицо просияло, и, казалось, новая надежда вдохнула в нее силы после всех ее терзаний из-за потери документов, деталь, о которой Херст должен был сообщить в американское посольство при первой же возможности. Но долгий переезд по узким и ухабистым дорогам был очень труден, и когда он, наконец, остановился у двери замка, она снова потеряла сознание.

– Совсем без сил, бедняжка, – сказала Нелл, помогая Херсту нести Салли наверх по широкой мраморной лестнице. – Она будет в состоянии отплыть в понедельник?

– В понедельник? – повторил он.

– Агент из корабельной компании прислал уведомление. Ваш «Милуоки» ожидается семнадцатого.

– Боже мой, – сказал он. – Ей придется.

В сумерках воскресного вечера послышался шорох шин по гравию и Херст понял, что у них гости.

Он не спеша шел к дому, чтобы поужинать вместе с Салли, которая уже могла сидеть, а ее аппетит был вполне приличным для человека, сумевшего обмануть смерть, как по аллее к дому подъехала маленькая зеленая «симка».

Звуки скрипки Эли Ловенса, доносившиеся из открытого окна замка, стихли.

Херст остановился под соснами. Он знал полуразвалившиеся автомобили рабочих виноградника, знал грузовик Анри и все машины ближайших соседей. Но никто из них не ездил на «Симке».

Массивная входная дверь замка тихо щелкнула и закрылась. Он поднял взгляд. Вглядываясь в сумерки, на пороге стояла Нелл. На ней была рабочая одежда, а ее лицо казалось маленьким белым пятном.

Боковые двери «Симки» одновременно распахнулись, и из машины вышли два человека.

– Привет, – весело произнес Сумасшедший Джек, обращаясь к Нелл. – Сколько лет сколько зим. Как дела, старушка?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю