Текст книги "Клуб Алиби "

Автор книги: Франсин Мэтьюз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Глава седьмая

Джо Херст не спал с тех пор, как Дейзи ушла от него. Сложно представить, но он привык к защищающему, словно кожух, голосу его жены, привык прятаться за стенами ее мира, нечто вроде пятого бизнеса, связанного с обработкой дерева. Во всем этом был какой-то незаметный комфорт. Сейчас, в отражающей эхо высоте комнат с обоями в полоску на Рю Лористон, он был погружен в себя, слишком задумавшись о тишине и своей неспособности заполнить ее. Он ловил собственные случайные взгляды в зеркалах, таинственные и незнакомые. Он прошел уже шестнадцать сотен квадратных футов по квартире в банном халате и тапочках, по неосвещенным комнатам, напевая нестройный мотивчик.

На рассвете после смерти Стилвелла Херст, напевая, бродил по квартире с чашкой кофе в руке. Он составил список вопросов и теперь старательно заучивал их наизусть, словно школьник, который зубрит Шекспира.

1. Был ли у секретарши Стилвелла список его встреч?

2. Кто-нибудь спрашивал у консьержки Стилвелла, видела ли она его самого или его гостей?

3. Был ли третий мужчина (или женщина)?

4. Что они пили из стеклянных бокалов?

5. Как умер Стилвелл? (Разве у 28-летнего мужчины бывают сердечные приступы???)

6. Почему юристы парижского филиала «Салливан и Кромвелл» все еще строят рабочие планы на май, если Фостер Даллс закрыл офис еще в прошлом сентябре?

Он мог бы подумать еще как минимум о дюжине более сложных деталей, требующих исследования, но они быстро улетучивались из его головы на все четыре стороны из-за настойчиво преследовавшего его образа Салли Кинг.

Прошлой ночью он видел на ее лице не только страдание, но и острое, на грани истерики, жажду справедливости. Любила ли она Стилвелла? Или это была просто любовь «по расчету» – билет домой, чтобы освободиться от зависимости от Коко Шанель? Были ли Салли и Стилвелл просто удобной парой друг для друга – гомосексуалист и карьеристка – или они были любовниками?

Херст искал ответы на вопросы о природе любви, но отдавал себе отчет, что его собственные заботы – бесцельное шатание по коридорам философии – не имели ничего общего с Филиппом Стилвеллом. Два человека были мертвы, а немцы приближались. Особенность дела Салли Кинг была очевидна.

Он поставил чашку на стол – блюдце потерялось где-то в одной из его поездок – и снова углубился в чтение бумаг, за которыми застал его парижский рассвет. Письмо, датированное более чем тремя годами назад, описывало события осени 1935 года.

«…самое ужасное в том, что нам приходится продолжать представлять немецких клиентов в то время, как в Нью-Йорке фирмы уже закрыли свои офисы и ужесточили отношения со своими агентами во Франкфурте, Мюнхене и Берлине… Я объяснил своему брату, что его преданность людям, с которыми он остается друзьями не одно десятилетие, вполне понятно, но такая дружба может быть очень условной в сложившихся обстоятельствах… Личные интересы не должны стоять выше общественных… Он утверждал, что это дело принципа, основанное на интеллекте и опыте, и что всех этих трудностей не было бы, если бы не неуравновешенные и беспечные лидеры… Но принять такое отношение Национальной социалистической полиции к нашим еврейским клиентам по всему миру, не говоря уже о наших еврейских партнерах, невозможно…»

Аллен Даллс.

Херст почти слышал сухой, отработанный голос, сардонические фразы со скрытым жестоким подтекстом. Аллен Даллс был человеком с холодной головой и умел контролировать свои эмоции, что, с точки зрения Херста, было гораздо предпочтительней, чем способность его брата ничего не чувствовать.

В зале заседаний совета директоров «С. и К.» в тот день случилась ужасная сцена, когда Фостера Даллса заставили закрыть филиал в Берлине. Аллен хотел поговорить с ним наедине и убедить его. Он говорил ему о том, что не стоит угождать нацистским клиентам, в то время как эти же клиенты делают евреев козлами отпущения. Но Фостер отказался слушать младшего брата, поэтому Аллен предложил проголосовать всем партнерам – и выиграл.

Некоторые утверждают, что Фостер даже плакал.

Затем он записал это решение задним числом в документах фирмы за 1934 год.

Аллен поднял этот вопрос в своем письме к Херсту спустя все эти годы не потому, что ему нравилось копаться в грязном белье брата, а потому, что он был не из тех, кого успокоит ложный мир. Берлинский филиал был закрыт, и большинство юристов оттуда уехали. Не обратно в Нью-Йорк, конечно, а в Париж…

«…конечно, Джо, я был бы благодарен тебе за любое предупреждение об изменении обстоятельств…»

Что точно имел в виду Аллен? Предупреждение о вторжении немцев? Своевременная информация о падении Франции? У Аллена были друзья в Вашингтоне, которые сообщали ему новости, еще до того, как что-то случалось. Для этого Аллену не нужен был секретарь в Париже. Херст снова взял чашку, уже пустую, и представил себе Даллса, каким он его помнил. Безжалостный взгляд из-под очков в стальной оправе. Аккуратные усы. Чувственные губы. Нервные пальцы. Даллс уже должен был знать о том, что Филипп Стилвелл мертв, его партнер Макс Шуп должен был немедленно послать телеграмму в Нью-Йорк. Что-нибудь неопределенное, подробности в личном письме. Херст представил себе, как Даллс берет машину с водителем – изменение во времени давали такую возможность – и направляется в имение Стилвелла в Коннектикуте, чтобы передать новости.

Чувствовал ли он приближающуюся угрозу? Знал ли он, что этот скандал – и его избежание – зависели от способности его фирмы заставить замолчать Салли Кинг?

Ее нашла Таси Волконская, возвращавшаяся на рассвете из клуба «Шахерезада».

Дверь в квартиру Салли была приоткрыта, и в затемненный коридор лился синий свет. Таси слегка постучала по дереву и позвала bonjour [10]10
  Доброе утро (фр.).


[Закрыть], хотя ей больше всего хотелось проскользнуть в свою квартиру. Но Салли не отвечала, и она забеспокоилась. Она вошла в маленькую студию.

Квартира была вверх дном.

Бумаги, шарфы, одежда и книги лежали в беспорядке на полу, продукты в жестяных банках, зерна кофе и чернила были вывалены и вылиты на ковер. Даже нижнее белье Салли было брошено на один из стульев Луи Кинце, те самые, которые они с Филиппом нашли на блошином рынке и покрасили в белый цвет в духе Элзи де Вульф. Сама Салли лежала, словно королева, на диване, который служил ей и кроватью. С некоторым раздражением Таси поняла, что она уснула, несмотря на весь этот беспорядок, как шаловливый ребенок. И тут она увидела фиолетовые следы на шее Салли.

Она осторожно пробралась через комнату в своих танцевальных босоножках. Некоторое время она в нерешительности стояла над распростертым телом, словно боялась потревожить умершую. Глаза были закрыты, и Таси посчитала это хорошим знаком, так как у всех трупов, которые она видела до этого, глаза были широко открыты. Он подняла одно запястье Салли и попыталась нащупать пульс.

Позже, когда консьержка мадам Кольбаут перестала кричать, когда сирена скорой помощи затихла вдали, направляясь в больницу для иностранцев, Таси задержалась в пустой квартире Салли и закурила. Было трудно понять, с чего начать. Она подняла пару книг, поставила их на аккуратные полки возле стены, вернула на место вазу и выбросила увядшие цветы, фрезии, купленные на рынке в Иль Сент-Луи – это, должно быть, ее Филипп подарил ей; белые цветы разных сортов всегда наполняли ароматом коридор. Может, это ее любовник поставил ей эти синяки и сбросил с полок книги?

Сквозь сигаретный дым Таси начала пробираться к двери. Салли могла так и не проснуться, она могла умереть enfin [11]11
  Совсем (фр.).


[Закрыть], а потом приедет ее семья, чтобы выяснить, чья это вина. Она придирчиво осмотрела квартиру в поиске… чего?

Диван, гардероб с настежь распахнутыми дверцами, ширма, за которой Салли одевалась, зеркало в полный рост. Пара стульев Луи Кинце. Газовая горелка, редко использовавшаяся, и раковина. Общая ванная была в конце холла.

Взгляд Таси упал на противогазную сумку, брошенную, словно кусок угля между гардеробом и зеркалом. Она часто завидовала тому, что у Салли был противогаз, противогазы выдавали всем парижанам, но далеко не всем иностранцам. Иметь с собой такую сумку означало принадлежать к избранным. Она снова подумала, где Салли могла взять ее. Филипп, решила она с досадой – и потянулась за сумкой.

Внутри был свернутый противогаз – резиновая горгулья – документы Салли, ее carte d'identite [12]12
  Удостоверение личности (фр.).


[Закрыть], подтверждающая, что она была нейтральной американской гражданкой. Светловолосые девушки должны были быть осторожны в эти дни: было известно, что повсюду – немецкие шпионы, их называли «пятая колонна», и поэтому блондинов постоянно останавливала полиция.

Она отправила Салли в больницу без удостоверения личности, это станет проблемой для бедной девушки; но tant pis [13]13
  В любом случае (фр.).


[Закрыть], Салли ни за что не удастся доказать, что Таси копалась в ее вещах; ее считали мертвой, когда ее увозила карета скорой помощи. Таси положила удостоверение в карман – ее знакомая еврейка могла отдать все что угодно за нейтральные документы. Она еще покопалась в сумке в поисках паспорта. На дне лежало сорок девять франков мелочью. Сигареты. Пудреница. Помада ярко-розового цвета.

И единственная визитка, на которой было написано: «Джозеф В. Херст, Посольство Соединенных Штатов Америки».

Таси поджала губы и взяла карточку за уголок. Ближайший телефон был в табачном магазине на углу улицы Сент-Жак, и звонить скорее всего было еще слишком рано. Она должна сделать что-нибудь более подходящее ко времени. Сварить кофе. Решить раз и навсегда, как и что рассказать.

– На Салли Кинг напали.

Буллит поднял взгляд от стола, где он изучал передачу из Белого дома, и посмотрел на фигуру в дверях. Херст стоял, опершись руками о косяки двери и вытянув голову вперед, словно борзая. Посол боролся с искушением оторвать ему голову за вторжение, но его заинтриговало яростное выражение лица молодого человека. Буллит никогда не видел, чтобы Херст выходил за пределы своих дипломатических манер – даже когда они разговаривали наутро после катастрофического отъезда Дейзи. Буллит восхищался почти английским равнодушием Херста к боли. Сегодня он стал свидетелем далеко несдержанного поведения.

– Садись.

Херст не обратил на него внимания, меря шагами широкий турецкий ковер, который Буллит отыскал на базаре и положил перед столом в память о дворце на Босфоре.

– Она в больнице для иностранцев с проломленным черепом и синяками на шее, как будто кто-то пытался задушить ее. Они не теряли времени, не правда ли?

– Они?

– Те, кто убил Стилвелла! Вы не можете отрицать взаимосвязи, сэр! Женщина, которая звонила, – соседка – сказала, что квартира Салли была перевернута вверх дном.

«Итак, теперь Салли?»

Буллит задумался и произнес:

– Что-нибудь украли?

Херст в нетерпении пожал плечами.

– Бог его знает. Она еще не пришла в себя – она может никогда… Мы столько времени потеряли!

– Ты думаешь, здесь есть связь с бизнесом «Салливан и Кромвелл»?

– Конечно!

– Или случайное нападение на женщину, которая пришла домой слишком поздно и одна?

Херст недоверчиво уставился на него.

Буллит погрузился в свое большое кресло и взял инструкции Рузвельта, лежавшие слева от него. Его очки для чтения лежали справа.

– Предоставь это мне, Джо. Что скажет полиция о смерти Стилвелла?

Тем утром Херст приехал в посольство ровно в семь тридцать, и Буллиту сказали, что молодой человек даже не дождался кофе и уехал с французом по имени Пети в prefecture de police [14]14
  Полицейское управление (фр.).


[Закрыть]. Полное имя Пети было Пьер Дюпре, язвительный метис, который носил темно-синий берет и работал последние десять лет в посольстве. Он сам рассказал послу о поездке.

– Это точно то, что мы ожидали, – настаивал Херст, – Смерть Стилвелла – случайность, а его подруги – самоубийство. Потом последует вскрытие.

– Но ты же не веришь этому.

Херст наконец подошел к самому столу Буллита.

– Мисс Кинг рассказывает нам свою версию, сэр, и несколько часов спустя ее чуть не убили. По ее квартире – словно бульдозером прошлись. Кто-то что-то искал.Что-то, что они уже и не надеялись найти.

– Чего ты от меня хочешь, Херст? Чтобы я позвонил премьеру Рейно и попросил объяснений?

– Вы могли бы позвонить суперинтенданту полиции, сэр.

Со стороны двери в кабинет посла послышался сухой кашель, прервавший их беседу. Херст обернулся, Буллит удивленно вскинул брови, увидев своего помощника Роберта Мерфи.

– Что такое, Боб?

Мерфи бросил взгляд на лист бумаги.

– Мы получаем отчеты о перегруженных поездах голландских и бельгийских беженцев, прибывающих на Северный вокзал. Эвакуационные поезда Красного Креста, полные женщин и детей. Большинство из них – ранены или мертвы.

– Мертвы?

– Немцы, вероятно, взорвали железнодорожные пути. Несмотря на тот факт, что на поездах было написано «Дети. Красный Крест»,– глаза Мерфи встретились со взглядом Буллита. – Выживших отправляют в больницы, сэр. Я хотел бы, чтобы Херст отправился по госпиталям – поговорил, с кем сможет – чтобы выяснить, что знают эти люди о наступлении нацистов. Это единственные подлинные свидетельства с фронта, которые мы можем получить.

– Чертовы сукины дети, – пробормотал Буллит, а затем внимательно посмотрел на Херста, – Джо, почему бы тебе не начать с больницы для иностранцев?

– Только возьму шляпу, – тихо сказал он.

– Еще одно, сэр, – прервал его Мерфи, когда Буллит снова сел разбирать телеграмму от президента. – Я понимаю, что в такое утро, как это, подобное будет неуместно, но он не захотел уходить.

– Кто?

– Мистер Макс Шуп, юрист из «Салливан и Кромвелл». Он хочет вас видеть.

Глава восьмая

То, как он стоял в ожидании у двери, напомнило Херсту кардинала: наблюдая молча и глядя оценивающе из-под тяжелых век. Макс Шуп пришел на бой и только что выиграл первый раунд. Билл Буллит согласился встретиться с ним.

– Макс.Какое удовольствие, – Буллит поднялся и протянул ему руку. – Полагаю, мы не встречались с самого рождественского приема. Как дела у Одетт?

– Хорошо, господин посол, – ответил Шуп, – хотя, конечно, она переживает из-за немцев. Она помнит 1914 год.

– Отправьте ее на время обратно в Нью-Йорк.

Шуп натянуто улыбнулся.

– Я сомневаюсь, что она поедет.

– Вы знакомы с моим секретарем, Джо Херстом?

– Мы встречались на Рождество.

Шуп сел на стул, абсолютно игнорируя молодого человека.

Херст горел неприятием к нему. Он хотел схватить Шупа за белый воротник и спросить: «Кто из вас пытался задушить ее прошлой ночью?»

– Что мы можем для вас сделать, Макс? – спросил Буллит.

Юрист положил шляпу на коленку, аккуратно сложил руки.

– Ну, Билл, у нас в «С. и К.» случилась неприятность. Один из наших молодых сотрудников прошлой ночью внезапно скончался от сердечного приступа.

– Филипп Стилвелл.

– Значит, вы знаете. Полиция…?

– Полиция, – согласился Буллит. – Херст уже говорил с Сюрете.

Тщательно пряча глаза, Шуп скользнул взглядом по лицу Херста. Херст почувствовал, как расчетливый интеллект юриста прощупывает его, словно руки в перчатках. Он решил озадачить его.

– Прошлой ночью мисс Кинг приходила в посольство и рассказала нам, что ее жениха убили.

– Убили? – выражение лица Шупа не изменилось. – Какое странное утверждение. Я полагал, что он… переутомился.

– Сейчас она в больнице с проломленным черепом, – подытожил Буллит.

– Бог мой, – легкая дрожь пробежала по телу юриста, но он тщательно скрыл это, повернувшись в кресле. – Что случилось?

– Кто-то пытался задушить ее, – сказал Херст. – Этот человек что-то искал. Квартира мисс Кинг перевернута вверх дном. Вы знаете, чего он хотел, мистер Шуп?

Макс Шуп не ответил.

Херст медленно пересек комнату и остановился возле кресла Шупа.

– Ваш юрист мертв, его подруга серьезно ранена. Это не совпадение. И нельзя просто отмахнуться от этого. Лучше будет, если вы расскажете нам, что происходит в «Салливан и Кромвелл», пока не погиб кто-нибудь еще.

Шуп скривил рот.

– Мне так и хочется сказать, что на все дальнейшие вопросы я буду отвечать только в присутствии своего адвоката. Но я самюрист, не так ли? Так что этот номер не пройдет.

Он определенно защищал кого-то или что-то: коллегу, юридическую фирму, себя? Херст ждал, его взгляд был сосредоточен на неподвижном лице юриста. Он буквально чувствовал, как Шуп составляет свои осторожные ответы.

– Можете ли вы пообещать мне, что все сказанное мною, не покинет пределы этой комнаты?

– Нет, – с сожалением покачал головой Буллит. – Мой первый долг – служить президенту, Макс, и ты это прекрасно знаешь. Но я могу сохранить твое доверие, не нарушая его– и я это сделаю. Слово джентльмена.

– Если у меня будет хоть один повод поверить, что Филиппа Стилвелла убили и что в этом замешаны вы, – сказал Херст, – я сделаю, черт, все возможное, чтобы увидеть вас на виселице, мистер Шуп. Слово джентльмена.

– В этой стране для этого используется гильотина, – Шуп придержал шляпу за край пальцем, не меняя выражения лица. – Очень хорошо, я воспользуюсь этой возможностью. Вы знаете, что Фостер Даллс, наш управляющий партнер в Нью-Йорке, официально закрыл парижский филиал в прошлом сентябре, когда между Германией и Францией была объявлена война.

– Но вы все еще каждый день ходите на работу. И прошло восемь месяцев. Что вы там делаете?

– Превращаем сено в золото. Пока немцы не ворвались во Францию и не превратили его в дым.

– Что это значит?

– Еврейский бизнес, еврейские банки. Еврейские компании, которые управляют некоторыми из самых влиятельных корпораций в Европе. Миллионы долларов активов и биржевые и финансовые взаимоотношения будут поставлены под угрозу, когда нацисты вторгнутся во Францию, что, как мы все знаем, они и сделают через несколько недель.

– Но Гитлер конфисковал у евреев бизнес, – возразил Херст. – Так произошло повсюду: в Чехословакии, Австрии, Норвегии, самой Германии.

– Точно, – согласился Шуп. – Именно поэтому последние восемь месяцев мы работали день и ночь от имени наших еврейских клиентов. Подделывая бумаги, по которым все их активы и финансовые и деловые материалы в настоящее времяпринадлежат владельцам из нейтральных стран. Из Швеции, например. Испании или Португалии. А в некоторых случаях даже из США.

– Вы думаете, нацисты потерпят это, когда проследят происхождение бумаг?

Шуп мягко взглянул на него.

– Национал-социалистическое правительство всегда уважало собственность нейтралов. Фокус в том, чтобы заполучить достаточно нейтраловна свою сторону. Мы должны найти партнеров-финансистов, готовых исполнять функцию поддерживающих компаний в смутный период. Это было сложно. Фальшивая передача прав имеет определенную долю риска – или губительное увлечение благотворительностью. Семья Валленберг очень помогла нам в Швеции, но они крайне практичны, и мы не можем быть уверены, что они будут соблюдать договоренности после окончания войны.

– Как это?

– В каждом случае существует негласное условие о том, что когда война закончится, еврейские партнеры получат свои активы обратно.

– И ваши еврейские клиенты готовы пойти на это?

Шуп кивнул.

– Некоторые да. Те кто работали с нами дольше всех, и те, которые отчаялись. Есть и другие… Я заметил, нежелание верить в самое худшее. Желание считать, что Франция остановит немцев и бизнес пойдет своим путем, как прежде. Своим я нарисовал другую картину будущего, но не все они следуют моим советам.

– Даллс в курсе того, что вы делаете?

– Да, – улыбнулся Шуп. – В конце концов это – бизнес. Фостер знает, как делать деньги, лучше, чем кто-либо в мире.

Буллит засмеялся.

– Не только он.

– Филипп Стилвелл работал над проектом по переводу еврейской собственности? – спросил Херст.

– Да.

– Мог ли кто-нибудь убить его из-за этого?

Шуп сложил руки, словно Поуп, провозглашающий доктрину невиновности.

– Убить Филиппа, чтобы предотвратить перевод имущества некой компании, вы хотите сказать? Конечно, есть менее радикальные способы. Например, подождать недельку до прихода немцев и совсем нас прикончить.

– Вы были в квартире Стилвелла прошлой ночью, – настаивал Херст. – Почему?

– Филипп просил меня прийти. Он хотел обсудить личное дело.

– Дело Роже Ламона.

Впервые Шуп сам того не желая скользнул взглядом по лицу Херста. Он не ожидал такой атаки; он думал, что полностью удовлетворил их этим бредом про перевод имущества.

– Дело Ламона нельзя продолжать,– процитировал Херст. – Это аморально, это нелегально, и это потопит всех нас.

– Я не думал, что вы шпион, мистер Херст, – Шуп резко поднялся со своего места. – Это был частный разговор между Филиппом и мной. Я думал, что имею дело с честными людьми.

Херст достал из нагрудного кармана сложенный лист бумаги.

– Стилвелл послал это мисс Кинг перед смертью. Она отдала это мне прошлой ночью. Он был еще жив, когда вы приехали на Рю Риволи вчера ночью?

Шуп колебался. Он бросил взгляд на Билла Буллита, который сидел в своем кресле за столом и смотрел в потолок, терпеливо ожидая развязки драмы. Шуп вздохнул.

– Если вы говорили с Салли, вы знаете, как я нашел его, – он провел тонкой ладонью по глазам, вспоминая. – Я не мог поверить, я никогда не думал, что Филипп… Сначала я решил, что это самоубийство. Нечто, чем он решил бросить мне вызов, хотя никогда в жизни я не смогу сказать, почему. Но теперь я уже не знаю…

«Так как если он действительно был убит, ты – подозреваемый номер один», – подумал Херст.

– Кто-нибудь еще был в квартире, когда вы пришли туда?

– Нет. Дверь была приоткрыта. Я вошел и увидел тело, висящее на люстре и скорчившееся в очень странной позе, мужчина с высунутым языком; я никогда не видел ничего подобного, даже во время последней войны, и я позвал Филиппа. Не получив ответа, я заставил себя войти в спальню….

– Он был теплым?

Брови Шупа слегка поднялись.

– Простите?

– Вы касались кожи Стилвелла? Он был еще теплым?

– Я… Да, я дотронулся до шеи Филиппа, слева, мне кажется, и попытался нащупать пульс. Ничего. Но он был теплым, да.

– Что вы тогда сделали? Налили себе выпить?

– Что?Нет, боюсь, я… ушел. Я пошел вниз поискать консьержку, мадам Блум, и попросить ее вызвать полицию. А все остальное вы знаете.

Последовала короткая пауза.

Затем Буллит уронил стул и спросил хрипло.

– Ламон. Как насчет Ламона?

– Я не знаю. Я никогда о нем не слышал. Филипп был мертв.

– Но вы наверняка догадываетесь, – квадратная голова Буллита угрожающе наклонилась вперед, глаза, не мигая, смотрели прямо в лицо Шупу. – Расскажите мне об этом парне. Он из Нью-Йорка, верно?

– Да. Изучал юриспруденцию в университете Колумбии. До этого Принстон. Капитан университетской команды. Не был женат, но всегда пользовался популярностью у женщин – одна из причин, по которой он переехал в Европу. Роже отказался от партнерства прошлой осенью и уплыл в Канаду. Британцы дали ему звание майора, я полагаю.

– Как воспринял это старый Фостер Даллс?

Шуп колебался.

– Конечно, Фостер не интересовался этим. Но, думаю, и не одобрял. Он разослал предупреждение о том, что те, кто уйдет из фирмы, чтобы отправиться на войну, по возвращении не будут приняты на прежнюю работу.

Буллит разразился смехом на всю комнату.

– Настоящий патриот и джентльмен, не правда ли? Боже ты мой.

– Но этот бизнес, – продолжал нажимать Херст, – аморальный и нелегальный, который потопит вас всех, и о котором Стилвелл хотел поговорить? Что это?

Теперь Шуп заметно напрягся. Он продолжал что-то защищать.

– Одним из заданий Филиппа в последние месяцы было архивирование папок, которые хранила фирма. Большинство из них принадлежало Ламону. Он привез их с собой из Германии, когда закрыли берлинский офис.

– Ламон работал в Берлине? – быстро спросил Херст.

– Несколько лет. – Шуп посмотрел на Буллита. – Роже руководил восстановлением немецкого офиса после прошлой войны. Долговые платежи американским банкам. Что-то в этом роде.

– Затем он приземлился в Париже со списком нацистских клиентов, когда берлинский офис закрыли, – сделал вывод Буллит. – И он уехал восемь месяцев назад, как только началась война с Францией, чтобы убивать тех же самых немцев. Интересно.

Шуп наклонил свою седую голову.

– Я спрашивал Морриса об этом, но он не смог объяснить.

– Морриса? – повторил Херст.

– Эмери Морриса. Одного из наших поверенных. Эмери работал с Роже Ламоном в Берлине и знал его дольше всех.

– Понятно. Что случилось с бумагами Ламона, мистер Шуп? С теми, которые архивировал Филипп Стилвелл?

Юрист закусил губу, словно пытаясь проглотить слова.

– Я искал их сегодня, – ответил он, – но они просто… исчезли.

Позже, в те несколько минут, что оставались у него перед поездкой по городским больницам, Херст сел и набросал телеграмму Аллену Даллсу в Нью-Йорк.