Текст книги "Стая"

Автор книги: Франк Шетцинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 54 страниц)

Ли с неприязнью подумала о Джеке Вандербильте, ответственном со стороны ЦРУ. Он потел и вонял, у него было скверное дыхание, но работать он умел. В последние недели, особенно после цунами в Северной Европе, отдел Вандербильта показал свою лучшую форму. Его люди на удивление хорошо ориентировались в событиях. Это значило, что хоть у них и не хватало ответов, зато перечень вопросов был исчерпывающий.

Она раздумывала, не доложить ли о состоянии дел Белому дому. В принципе, нового было мало, но президент любил перемолвиться с Ли, высоко ценя её ум. Она знала, что это так, хотя нигде об этом не распространялась, – это бы ей только навредило. Среди американского генералитета Ли была одной из немногих женщин, к тому же она значительно понижала средний возраст в структуре командования. Всё это, конечно, вызывало подозрения, и её доверительные отношения с самым могущественным человеком Земли не добавили бы ей симпатии коллег, поэтому Ли старалась не высовываться. Но зачастую именно она объясняла президенту сложные вещи простыми словами. Когда взгляды министра обороны или его советника по безопасности казались ему непонятными, он спрашивал Ли, и она заодно разъясняла ему и позицию министерства иностранных дел.

Ни при каких обстоятельствах Ли не позволила бы себе публично указать на своё авторство идей президента. Она говорила: «Президент считает, что…» или «Точка зрения президента на этот счёт такова…» – неуловимо расширяя интеллектуальные границы хозяина Белого дома и снабжая его мнениями и воззрениями.

Для достижения своих целей важно было вовремя оказаться на виду. Так во время войны в Персидском заливе в 1991 году генерал Норманн Шварцкопф узнал её как разумного и неустрашимого стратега. К тому времени Ли уже прошла впечатляющий карьерный путь: первая женщина – выпускница Вест-Пойнта, изучавшая естественные науки на курсе морских офицеров, потом академия генштаба, изучение общественных связей в политике и истории. Шварцкопф взял Ли под своё крыло и следил за тем, чтобы её приглашали на все семинары и конференции и чтобы она встречалась с нужными людьми. Сам он политикой не интересовался, зато для неё проложил дорогу в тот промежуточный мир, где границы между армией и политикой были размыты и карты ложились по-новому.

Высокое покровительство принесло ей роль заместителя командующего союзническими сухопутными войсками в Средней Европе. За короткое время Ли завоевала расположение в европейских дипломатических кругах. Воспитание, образование и врождённая одарённость сослужили ей службу. Американский отец Ли происходил из видной генеральской семьи и играл заметную роль в Совете безопасности, пока не ушёл в отставку по состоянию здоровья. Её китайская мать была блистательной виолончелисткой. К своей единственной дочери оба они предъявляли ещё более высокие требования, чем к себе. Джудит занималась балетом и фигурным катанием, училась игре на фортепьяно и на виолончели. Она сопровождала отца в его поездках по Европе и Азии и рано получила представление о различии культур. Её всегда привлекали этнические особенности и историческая подоплёка, и она донимала людей расспросами – преимущественно на их родном языке. В двенадцать она владела родным языком матери, в пятнадцать бегло говорила по-немецки, по-французски, по-итальянски и по-испански, в восемнадцать могла сносно объясниться по-японски и по-корейски. Родители строго следили за её манерами, одеждой и соблюдением общепринятых правил, в других вещах проявляя терпимость.

При женитьбе отец решил взять себе фамилию жены и ради этого выдержал затяжную войну с официальными органами. Этот жест по отношению к любимой женщине, которая ради него покинула свою родину, восхитил Джудит Ли.

Девочка выросла на семейном стремлении добиваться превосходства во всех дисциплинах, перепрыгнула экстерном через два класса, блестяще окончила школу и росла с убеждением, что сможет добиться всего, чего захочет, хоть бы и поста президента Соединённых Штатов Америки.

В середине девяностых ей предложили пост заместителя начальника штаба по операционному и боевому планированию в министерстве обороны США и одновременно доцентуру на кафедре истории в Вест-Пойнте. К тому же известные круги отметили её усиливающийся интерес к политике. Единственное, чего ей тогда недоставало, был настоящий военный успех. В кадровой политике Пентагона особо высоко ценился боевой опыт, и Ли тосковала по хорошему глобальному кризису. Долго ей ждать не пришлось. В 1999 году она стала заместителем командующего в Косовском конфликте и наконец-то вписала себя в книгу героев.

Новое возвращение на родину повлекло за собой пост командующего генерала в Форт-Леви и членство в Совете безопасности при президенте, где она расположила его к себе одной из составленных для него записок на тему национальной безопасности. В этой части Ли обладала твёрдой поступью и мыслила патриотично, никогда не теряя убеждения, что в мире нет страны лучше и справедливее Соединённых Штатов.

Внезапно она очутилась в центре власти.

Хладнокровная перфекционистка, она хорошо знала зверя, который подстерегал её внутри неё самой, – неукротимую эмоциональность, которая могла принести ей как пользу, так и вред – в зависимости от того, чем она занималась. Она старалась держаться скромно и не выпячивала свои таланты и умения. С неё хватало того, что иногда на вечерах в Белом доме она меняла военную форму на открытое вечернее платье и играла для потрясённых слушателей Шопена, Брамса и Шуберта; что во время танца могла так раскрутить президента, что он воспарял, как Фред Астор; что для его семьи и старых друзей-республиканцев пела песни из времён отцов-основателей. Она ловко завязывала личные отношения, разделяла страсть министра обороны к бейсболу и слабость госсекретаря к европейской истории, получала приватные приглашения и иногда целые выходные проводила на президентском ранчо.

Свои личные взгляды в политических вопросах она держала при себе. Вела свою игру между армией и политикой, проявляла себя как развитая, очаровательная и самоуверенная, но не заносчивая особа. Молва приписывала ей личные отношения с влиятельными мужчинами, которых на самом деле не было. Ли игнорировала эти слухи. Никакой вопрос не мог вывести её из равновесия. Она всегда была прекрасно организована и подготовлена, хранила в памяти огромное количество деталей и вызывала их, как данные в компьютере.

Хотя она не имела представления, что творится в океане, ей и на сей раз удалось изложить президенту истинную картину происходящего. Объёмное досье ЦРУ она свела к нескольким решающим пунктам. Следствием явилось то, что теперь Ли сидела в «Шато Уистлер», и она очень хорошо понимала, что это значит.

Это был последний большой шаг, который она должна была сделать.

Но, может, всё-таки позвонить президенту. Просто так. Он это любит. Сказать ему, что все приглашённые учёные и эксперты собрались в полном составе, а это значит, что они приняли неформальное приглашение Соединённых Штатов, хотя у каждого полно дел на своём месте. Или что NOAA обнаружила сходство между неопознанными шумами. Это ему нравилось, это звучало как: «Сэр, мы ещё немного продвинулись вперёд». Конечно, она не могла ожидать, что он знает, что такое Bloop и Upsweep и почему NOAA думает, что разгадала происхождение Slowdown. Это излишние подробности. Но несколько слов уверенности через спутниковую связь, защищённую от прослушивания, – и президент будет счастлив, а счастливый он намного полезнее.

Она решилась.

В это время во дворе отеля Эневек заметил приятного вида бородача с проседью. Его сопровождала молодая женщина в джинсах и кожаной куртке, широкоплечая и загорелая. Оба новоприбывших несли дорожные сумки, которые у них тут же забрал служащий отеля. Женщина на секунду встретилась глазами с Эневеком, отвела со лба локоны и исчезла в вестибюле.

Он рассеянно смотрел на то место, где она только что стояла.

Роскошный отель располагался в окружении гор, вершины которых даже летом сверкали белизной. Здесь был один из лучших горнолыжных курортов мира, а в мае гости съезжались поиграть в гольф и погулять по живописным окрестностям. В этом элитном месте в стороне от мира можно было ожидать чего угодно, но только не дюжины военных вертолётов.

Эневек уже два дня как приехал сюда. Он был задействован в подготовке к конференции – вместе с Фордом, который курсировал на вертолёте между ванкуверским аквариумом, Нанаймо и «Шато», чтобы отсматривать материал, оценивать данные и сводить воедино последние сведения. Колено Эневека всё ещё болело, но он уже не хромал. Чистый горный воздух благотворно на него повлиял, и его депрессия сменилась рвением к работе.

Его арест военным патрулём казался уже далёким прошлым, хотя со дня первой встречи с Ли прошло всего две недели. Её позабавил дилетантизм, с каким он провёл тогда свою ночную вылазку. Разумеется, его засекли сразу, просто некоторое время наблюдали, чтобы узнать, чего ему надо.

С тех пор его доклады больше не проваливались в Чёрную Дыру, он сам теперь сидел в её центре – так же, как и Форд, а с недавних пор и Оливейра. И с Робертсом из пароходства он снова смог побеседовать. Тот первым делом выразил своё сожаление по поводу предписанного ему молчания. Ли наложила запрет на всякую утечку информации, поэтому ему приходилось быть недоступным, хотя несколько раз он буквально стоял рядом с телефоном, по которому секретарша отправляла Эневека на все четыре стороны.

Конференция была подготовлена, и Эневеку ничего не оставалось, кроме ожидания. Мир был в хаосе, Европа в потопе, а он играл в теннис, чтобы посмотреть, как это скажется на его больном колене. Его партнёром был маленький француз Бернар Роше, бактериолог из Лиона. Пока Америка билась с самыми крупными животными планеты, Роше вёл сражение с мельчайшими организмами – и без надежды на победу.

Эневек глянул на часы. Через тридцать минут начнётся конференция. Отель на эти дни закрыли для туристов и отдали в распоряжение правительства. Свыше половины присутствующих здесь так или иначе относились к United States Intelligence Community, большинство – сотрудники ЦРУ. Изрядная часть отеля была отдана NSA – самой крупной секретной службе Америки, специализирующейся на электронной разведке, на защите информации и на криптографии. NSA занимала пятый этаж. Шестой этаж был занят сотрудниками министерства обороны США и канадской информационной службой. Над ними располагались представители британского SIS и охрана, а также делегации информационного центра Бундесвера и государственной информационной службы Германии. Французы прислали делегацию Direction de la Surveillance du Territoire, шведская военная информационная служба тоже присутствовала, как и финская Pääesikunnan tiedusteluosasto. Это было беспримерное собрание секретных служб, беспрецедентный марш-бросок людей и материалов, нацеленный на понимание происходящего.

Эневек массировал своё снова разболевшееся колено. Не надо было играть в теннис. Над ним пронеслась тень – это приземлялся ещё один военный вертолёт.

Внутри отеля по всем направлениям двигались люди – быстро и в то же время без суеты. Половина говорила по мобильным телефонам. Другие со своими ноутбуками примостились в уютных уголках и что-то писали. Эневек прошёл в бар, увидев Форда и Оливейра. С ними был незнакомый рослый человек.

– Леон Эневек, Герхард Борман, – представил их друг другу Форд. – Только не сильно тряси руку Герхарду, а то отвалится.

– Что, теннис? – спросил Эневек.

– Какое там, шариковая ручка! – Борман кисло улыбнулся. – Битый час записывал по телефону то, что две недели назад можно было получить одним кликом мышки. Вернулись в средневековье.

– С завтрашнего дня всё будет в порядке. – Оливейра отпила из своей чашки чай. – Я слышала, для отеля выделили целую сеть.

– У нас в Киле ограниченный доступ к спутникам, – мрачно сказал Борман.

– Он везде ограниченный. – Эневек заказал себе воду. – Вы давно здесь?

– С позавчерашнего дня. Я работал на подготовке конференции.

– Я тоже. Странно, что мы не пересеклись.

– Этот отель – как швейцарский сыр, тут полно ходов.

– О, смотрите. А этот что здесь делает? – Оливейра кивнула головой в сторону лифта. Там стоял мужчина, прибывший с кудрявой шатенкой. Эневек узнал его.

– А кто это? – спросил Форд, напрягая память.

– Это же немецкий актёр, Максимилиан Шелл!

– Уймись, – сказал Форд. – Что тут делать актёру?

– Это он играл в том фильме-катастрофе? «Deep Impact»! Где Земля столкнулась с метеоритом… – спросил Эневек.

– Мы тут все играем в фильме-катастрофе, – перебил его Форд.

– Неужто следующим прибудет Брюс Уиллис?

– Не гоняйтесь за его автографом, – улыбнулся Борман. – Это не Максимилиан Шелл. Его зовут Сигур Йохансон. Норвежец. Он мог бы вам рассказать, что творится в Северном море. Но лучше не спрашивайте его. Он жил в Тронхейме, а от Тронхейма мало что осталось. Он потерял свой дом.

Из нескольких конференц-залов «Шато» Ли выбрала зал средней величины, почти в обрез для группы. Она по опыту знала, что люди, вынужденные сидеть вплотную, либо вцепляются друг другу в волосы, либо проникаются чувством общности. Но не получают возможности держать дистанцию – ни друг к другу, ни к теме.

И рассадить их следовало так, чтобы все перемешались – независимо от национальности или профессии. Каждое место было оборудовано столиком с ноутбуком и блоком для записей.

Пик сел в ряду, зарезервированном для докладчиков. За ним в зал вошёл шаровидный человек в мятом костюме. Под мышками темнели пятна пота. Редкие волосы слиплись прядями. Он пыхтя протянул Ли руку. Пальцы оттопыривались, как раздутые колбаски.

– Хэлло, Сьюзи Вонг, – сказал он.

Ли пожала Вандербильту руку и с трудом удержалась, чтобы не обтереть ладонь.

– Джек. Рада вас видеть.

– Всегда к услугам. – Вандербильт осклабился. – Покажите им шоу, детка. Если не будут хлопать, свистните мне. Мои аплодисменты вам обеспечены.

Он вытер потный лоб, подмигнул и уселся рядом с Пиком. Ли разглядывала его с застывшей улыбкой. Вандербильт был замдиректора ЦРУ. Хороший человек, даже очень хороший. Органам будет его не хватать. Она намеревалась уничтожить его – не торопясь, когда придёт время. Не сейчас. И тогда эта жирная свинья будет валяться на дороге, похрюкивая, как это умеет только Вандербильт.

Конференц-зал наполнялся.

Многие не знали друг друга и рассаживались молча. Ли терпеливо ждала, пока утихнет всякий шум. Почувствовав общее напряжение, она поднялась, улыбнулась и сказала:

– Расслабьтесь.

По рядам прошёл тихий шелест. Кто-то закинул ногу на ногу, кто-то откинулся на спинку. Норвежский профессор с небрежно наброшенным на шею шарфом почти скучал, его тёмные глаза смотрели на Ли спокойно. Она попыталась составить о нём представление, но Йохансон оставался закрытым для неё. Она спросила себя, в чём причина. Человек потерял свой дом, катастрофа коснулась его ощутимее, чем кого бы то ни было здесь. Он должен быть подавленным, но почему-то не подавлен. Причина могла быть только одна. Йохансон не рассчитывал узнать здесь что-то новое для себя. У него есть своя теория, и она перевешивает горе и отчаяние. Он знает больше, чем они все.

Надо держать этого норвежца в поле зрения.

– Я знаю, какую напряжённую работу вам пришлось прервать, чтобы приехать сюда, – продолжала она. – И я хотела бы поблагодарить вас за то, что вы сделали нашу встречу возможной. Особенно я хотела бы поблагодарить собравшихся здесь учёных. Глядя на вас, я уверена, что мы сможем рассмотреть события недавнего прошлого в свете надежды. Вы даёте нам пример мужества.

Ли произносила эти слова без пафоса, спокойно и приветливо, заглядывая каждому в глаза, – и сразу добилась безраздельного внимания. Один только Вандербильт оскалил зубы и ковырялся в них.

– Многие из вас недоумевают, почему мы не провели эту встречу в Пентагоне, в Белом доме или в доме правительства Канады. Ну, с одной стороны, мы хотели предоставить вам по возможности приятную обстановку. Преимущества «Шато Уистлер» известны, и главное из них – местоположение. Горы надёжны, берега – нет. Сейчас не надёжен ни один город вблизи побережья.

Она оглядела лица присутствующих.

– С другой стороны, побережье Британской Колумбии рядом. В кратчайшее время можно добраться на вертолёте до моря и до исследовательских лабораторий, особенно института Нанаймо. В «Шато» мы создали опорный пункт, чтобы наблюдать за поведением морских млекопитающих. А в свете европейских событий решили перестроить этот опорный пункт в кризисный центр. И лучший из возможных составов кризисного управления, леди и джентльмены, это вы.

Она дала этим словам время подействовать. Она хотела, чтобы люди в зале осознали свою значительность. Если они почувствуют свою избранность, это поможет им держать язык за зубами.

– Третья причина – та, что мы здесь можем работать без помех. «Шато» целиком ограждён от средств массовой информации. Разумеется, когда такой заметный отель внезапно становится недоступен, а вокруг снуют вертолёты, это не останется незамеченным. Но официально нигде не объявлялось, для чего мы тут собрались. Если нас спрашивают, мы говорим об учениях. Об этом можно писать сколько угодно, но ничего конкретного не напишешь, поэтому от пишущих мы избавлены. – Ли сделала паузу. – Известно, что не всё можно предать огласке. Паника была бы началом конца. Сохранять спокойствие – залог дееспособности. Позвольте мне сказать вам совершенно откровенно: первой жертвой любой войны всегда становится правда. А мы на войне. На войне, которую мы должны вначале понять, чтобы выиграть. Поэтому необходимо взять обязательства перед собой и перед человечеством. Конкретно это означает, что отныне вы никому, даже самым близким людям, членам семьи и друзьям, не имеете права ничего говорить о работе в этом штабе. Каждый из вас сразу после этого заседания подпишет соответственное обязательство, а к соблюдению подписки мы относимся очень серьёзно. Я бы предпочла услышать ваши возможные сомнения до начала обсуждения. Поскольку, естественно, эта подписка – дело добровольное. Отказ не повлечёт никаких неприятностей для вас, но в этом случае вы должны будете покинуть зал прямо сейчас и немедленно вылететь домой.

В душе она заключила с собой пари. Никто не встанет и не уйдёт. Но один вопрос всё-таки кто-нибудь задаст.

Она ждала.

Кто-то поднял руку.

Мик Рубин – биолог из Манчестера, специалист по моллюскам.

– Значит ли это, что мы не можем покидать «Шато»?

– «Шато» не тюрьма, – сказала Ли. – Вы можете выходить и выезжать куда хотите. Вы не можете только разглашать предмет вашей работы.

– А если… – Рубин помялся.

– Если всё-таки это случится? – Ли сделала озабоченную мину. – Я понимаю, что вы должны были задать этот вопрос. Ну, тогда мы опровергнем всё, что вы скажете, и впредь позаботимся о том, чтобы больше вы не смогли нарушить взятые обязательства.

– И это… м-м-м… в вашей власти? Я имею в виду, вы…

– Есть ли у нас такие полномочия? Большинству из вас, может быть, известно, что Германия три дня назад выступила с инициативой провести совместное расследование актуальных событий в рамках Евросоюза. Руководство этой комиссией решено возложить на германского министра внутренних дел. В Норвегии, Великобритании, Бельгии, Нидерландах, Дании и на Фарерах объявлено чрезвычайное положение. Канада и США также кооперируются под руководством США. К нам охотно примкнут и другие государства. В зависимости от того, как будут развиваться события в мире, не исключено, что общую ответственность возьмёт на себя ООН. Действующее законодательство повсеместно утратит силу, и компетенции распределятся по-новому. В свете особой ситуации – да, мы уполномочены.

Рубин кивнул. Больше вопросов не последовало.

– Хорошо, – сказала Ли. – Тогда приступим. Майор Пик, прошу вас.

Пик встал перед группой. Электрический свет бликовал на его эбонитовой коже. Он нажал на кнопку ручного пульта, и на большом экране появился спутниковый снимок. Обширное побережье со многими населёнными пунктами, снятое с большой высоты.

– Может быть, это началось и не здесь, – сказал он, – и, может быть, началось раньше. Но мы берём за начало отсчёта Перу. Большой город посередине – это Уанчако. – Он посветил лазерной указкой на разные точки снимка. – Этот район за несколько дней потерял 22 рыбака, причём в самую хорошую погоду. Некоторые лодки впоследствии были обнаружены в море. От прочих находили только обломки.

Пик вывел на экран следующий снимок.

– Моря находятся под постоянным наблюдением, – продолжал он. – Они напичканы дрейфующими зондами и роботами, от которых поступают бесчисленные данные о свойствах течений, температуре, содержании соли, двуокиси углерода и ещё много чего. Измерительные станции на дне моря регистрируют обменные процессы в донных осадках. Курсирует целая флотилия исследовательских судов, и мы располагаем сотнями военных и гражданских спутников. Казалось бы, какая проблема – объяснить исчезновения судов, но на самом деле не всё так просто. Наша космическая сфера, как и всё, имеющее глаза, страдает пробелами зрения.

Графическое изображение на экране показало часть поверхности Земли. Над нею на разной высоте висели, словно увеличенные насекомые, спутники различной величины.

– Даже не пытайтесь разобраться в столпотворении искусственных небесных тел, – сказал Пик. – Их три с половиной тысячи. Большинство из того, что там летает, уже обломки. Действующих объектов, к которым есть доступ, всего шестьсот. Ну, ещё военные спутники.

Последнюю фразу Пик произнёс крайне неохотно. Он подвёл световую точку лазерной указки на объект в виде бункера с солнечными навесами.

– Американский спутник KH-12. Даёт снимки с разрешением меньше пяти сантиметров. Ещё чуть-чуть – и мог бы распознавать черты лица. Для ночного видения оборудован инфракрасной и мультиспектральной системами, но при облачном небе абсолютно бесполезен.

Пик указал на другой спутник.

– Поэтому многие спутники-разведчики работают с радаром, то есть в микроволновом диапазоне. Для радара и облака не преграда. Эти спутники не фотографируют, а моделируют мир с точностью до сантиметра, для этого они ощупывают поверхность и создают трёхмерную модель. Но и здесь есть ахиллесова пята. Радарные снимки требуют интерпретации. Радар не различает цвета, не видит сквозь стекло, его мир – лишь форма.

– А почему бы не суммировать технологии? – спросил Борман.

– Суммируем, но это требует дополнительных затрат. В принципе, это главная проблема спутниковой разведки. Чтобы в течение дня наблюдать всю страну или определённый участок моря, нужно несколько скооперированных систем, которые в состоянии сканировать большую поверхность. Если вам потребуется детальная картинка одного района, придётся довольствоваться моментальными снимками. Спутники вращаются по орбите. Большинству из них требуется 90 минут, чтобы снова очутиться на том же месте.

– Но ведь есть спутники, которые могут висеть над одним и тем же местом, – это был финский дипломат. – Разве нельзя разместить их над критическими областями?

– Это слишком высоко. Геостационарные спутники стабильны лишь на высоте 36 тысяч километров. Самая мелкая деталь, какую они могут различить с такой высоты, измеряется восемью километрами. Вы не смогли бы увидеть на таком снимке даже тонущий «Хельголанд». – Пик сделал паузу и продолжил: – Но когда мы знаем, за чем наблюдать, мы начинаем соответственно настраивать наше оборудование.

Они увидели водную поверхность с небольшой высоты. Солнечный свет падал на волны косо, придавая морю структуру рифлёного стекла, на картинке были видны маленькие корабли и несколько крошечных лодок.

– Увеличение от KH-12, – сказал Пик. – Область шельфа перед Уанчако. В этот день пропало несколько рыбаков.

На следующей картинке в воде показалось обширное серебристое осветлённое пятно. Над ним плыли две лодки.

– Рыба. Колоссальная рыбная стая. Они плывут на глубине метра три, поэтому мы можем их видеть. Проблема морской воды в том, что она почти не пропускает электромагнитные волны, но оптические системы кое-что видят, если вода прозрачная. Тепловое изображение кита в инфракрасной области мы получаем и на глубине 30 метров. Поэтому военные так любят инфракрасную область, ведь она делает видимыми подводные лодки противника.

– А что это за рыба? – спросила черноволосая женщина, эколог из Рейкьявика. – Золотая скумбрия?

– Может быть. Или южноамериканские сардины.

– Должно быть, их тут миллионы. Удивительно. Всем известно, что рыбные запасы у Южной Америки исчерпаны.

– Вы правы, – сказал Пик. – И то, что мы встречаем такие стаи именно в тех местах, где пропадали люди, доставляет нам головную боль. В настоящий момент мы рассматриваем их как стайные аномалии. Например, три месяца назад стая сельди у берегов Норвегии потопила траулер длиной 19 метров. Рыбы попали в сеть и утянули её под траулер, когда рыбаки собирались поднять улов на борт. Судно легло на бок. Команда пыталась обрубить верёвки, но уже не помогло. Пришлось им покинуть борт. Через десять минут траулер уже затонул.

– У нас в Исландии был похожий случай, – сказала экологиня. – Утонули двое.

– Я знаю. Казалось бы, одиночные случаи. Но если сосчитать их по всему миру, то рыбные стаи потопили за последние недели множество судов. Некоторые усматривают тут стратегию. Мы не исключаем, что рыбы дают себя поймать для того, чтобы потом перевернуть судно.

– Но ведь это чушь! – недоверчиво воскликнул представитель России. – С каких это пор рыбы обладают волей?

– С тех пор, как топят корабли, – коротко ответил Пик. – А в Тихом океане они, кажется, научились обходить сети. У нас нет ни малейшего представления, каким образом они это делают. Стая будто проходит некий конгинитивный процесс и вдруг понимает, что перед нею сеть или трал. И знает, что делать. Но даже если что-то и повысило до такой степени её обучаемость, рыбы ещё должны получить представление о размерах.

– Ни рыба, ни стая рыб не увидит сеть с входным отверстием в сто метров.

– Тем не менее, они как-то узнают сеть. Рыбные флотилии жалуются на громадные убытки. Поражена вся пищевая промышленность. – Пик откашлялся. – Вторая причина исчезновения кораблей и людей достаточно известна. Но понадобилось некоторое время, прежде чем спутник KH-12 смог задокументировать этот процесс.

Эневек уставился на экран. Он знал, что сейчас увидит, но всякий раз у него перехватывало дыхание. Он вспоминал Сьюзен Стринджер.

Снимки следовали один за другим, складываясь почти в отрывок фильма. В открытом море плыла парусная яхта длиной метров двенадцать. Погода была безветренная, парус убран. На корме сидели двое мужчин, на носу загорали женщины.

Мимо лодки сбоку проплывал горбач. Была видна каждая подробность его огромного тела. За ним следовали двое других. Их спины вспороли поверхность воды, и один из мужчин встал и показал на китов. Женщины подняли головы.

– Сейчас, – сказал Пик.

Киты миновали лодку. С левого борта что-то поднималось из глубины. Вертикально выныривал ещё один кит. Он встал из воды, широко растопырив плавники. Люди на яхте оцепенели.

Тело кита опрокинулось.

Он ударил поперёк яхты, расколов её на две части. Люди разлетелись, как куклы. Эневек увидел, как на яхту бросился ещё один кит. В мгновение ока идиллия превратилась в разверстый ад. Обломки разносило пеной. Люди исчезли.

Он закрыл глаза.

Как могло бы выглядеть сверху столкновение кита с гидропланом? Может, есть хроника и об этом? Он не набрался храбрости спросить. Мысль о том, что безучастный стеклянный глаз всё видит, показалась ему нестерпимой.

Словно отвечая на его мысли, Пик сказал:

– Такого рода документирование может показаться вам циничным, леди и джентльмены. Там, где могли, мы прилагали все силы к тому, чтобы прийти на помощь. К сожалению, в таких случаях помощь всегда опаздывает.

Пику было ясно, что он идёт по тонкому льду. Возникал вопрос, почему они не приложили усилий для предотвращения несчастных случаев.

– Если представить себе распространение нападений как своего рода эпидемию, – сказал он, – то она началась у острова Ванкувер. Первые случаи произошли в Тофино. Как неправдоподобно это ни звучит, но там просматривался стратегический альянс. Серые киты, горбачи, финвалы, кашалоты и другие крупные киты нападают на лодки. Маленькие, более подвижные косатки расправляются затем в воде с людьми.

Норвежский профессор поднял руку:

– Что привело вас к допущению, что это эпидемия?

– Такой вид распространения протекает по законам эпидемии, доктор Йохансон.

– Я не уверен, что здесь что-то распространяется. Видимость может привести нас к неправильным заключениям.

– Доктор Йохансон, – терпеливо сказал Пик, – если бы вы дали больше времени ходу моих рассуждений…

– А не может быть так, – невозмутимо продолжал Йохансон, – что мы имеем дело с одновременным процессом, который всего лишь не очень точно скоординирован?

Пик посмотрел на него.

– Да, – сказал он с неохотой. – Это возможно.

Так она и знала. Йохансон выдвигает собственную теорию. И Пик, который терпеть не может, чтобы гражданские перебивали офицеров, рассердился.

Ли забавлялась.

Она откинулась на спинку кресла и почувствовала на себе вопросительный взгляд Вандербильта. Церэушник, кажется, решил, что она уже что-то успела рассказать Йохансону. Она отрицательно покачала головой и продолжала слушать доклад.

– Мы знаем, – говорил Пик, – что агрессивные киты встречаются исключительно среди мигрирующих особей. Резиденты держались в стороне. Бродяги-мигранты преодолевают большие расстояния, а прибрежные косатки плавают далеко в море. Из этого мы с большой осторожностью развили теорию, что причина изменения поведения животных находится в открытом море.

На экране появилась карта мира. Она показывала, где зарегистрированы нападения китов. Красная штриховка тянулась от Аляски до мыса Горн. Другие области располагались по обе стороны африканского континента и вдоль Австралии. Затем карта сменилась другим изображением. Здесь цветом были выделены побережья.

– В целом число обитающих в море видов, чьё поведение направлено против человека, драматически растёт. У берегов Австралии и Южной Африки участились нападения акул. Больше никто не купается в море и не рыбачит. Противоакульи сети, которые раньше удерживали хищников вдали от берега, теперь оказываются разорванными в клочья, и никто не знает, кто их растерзал.

– А в нагромождение случайностей вы не верите? – спросил немецкий дипломат.