Текст книги "Стая"

Автор книги: Франк Шетцинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 54 страниц)

Такие гигантские волны, обязанные своим происхождением совместной игре течений и ветра, достигают скорости пятьдесят километров в час, редко больше. Этого достаточно для тотальной катастрофы, но они – просто робкие уточки по сравнению с фронтом двадцатиметрового цунами, несущегося через шельф.

Большинство буксиров, танкеров и паромов, которые имели несчастье проходить в это время по Северному морю, разметало как игрушки. Одни поломало, другие швырнуло о бетонные опоры нефтяных платформ или о заправочные буи, у которых они стояли на якоре. Танкеры взрывались, и гигантские тучи огня перекидывались на платформы. Цунами вырывало платформы из морского дна, словно деревья с корнем, и опрокидывало. Всё это произошло через минуты после того, как расходящиеся круги волн разбежались от центра подводного оползня к берегам окружающей суши.

Каждое отдельное событие представляло собой воплощённый кошмар – что для судоходства, что для прибрежной индустрии. Но в целом всё, что произошло в тот вечер на Северном море, было гораздо больше, чем цепь отдельных воплощённых кошмаров. То был апокалипсис.

* * *

Берег

Через восемь минут после обрушения шельфа цунами ударило в скалы Фарерских островов, ещё четыре минуты спустя оно достигло Шетланда, через две следующие минуты крушило Шотландию и юго-западный угол Норвегии.

Чтобы затопить всю Норвегию целиком, потребовалось бы, наверное, чтобы в море рухнула та комета, которая могла быть наслана для уничтожения рода человеческого. Страна представляла собой единый горный массив, окаймлённый крутым, обрывистым берегом, до верхнего края которого никакая волна так скоро не доберётся.

Но норвежцы жили у воды и с воды, и большинство важнейших городов лежали на уровне моря у подножия могучих гор. Портовые города беззащитно подставлялись под набегающую волну, как и сотни маленьких городков по всему побережью.

Хуже всего пришлось Ставангеру.

Как развивается цунами, достигнув берега, зависит от разных факторов. К ним относятся рифы, устья рек, подводные горы и песчаные пласты или даже просто уклон прибрежных пляжей. Всё оказывает своё воздействие – усиливающее или ослабляющее. Ставангер, центр норвежской прибрежной индустрии, ключевой город торговли и судоходства, один из старейших, красивейших и богатейших городов Норвегии, располагался прямо у моря и был ничем не защищен, кроме ряда плоских островков, связанных мостами. Перед приходом цунами норвежское правительство прислало городским властям предупреждение, которое тотчас было распространено через все радиостанции и телевизионные каналы, а также через интернет, но времени на эвакуацию уже не оставалось. Предупреждение породило на улицах города беспримерное столпотворение. Никто толком не представлял, что там надвигается на Ставангер. В отличие от тихоокеанских стран, которые испокон веков живут с цунами, в Атлантике, в Европе и на Средиземном море не было центра штормовых предупреждений, и люди не имели представления об этом бедствии. Не в последнюю очередь и поэтому последние минуты Ставангера прошли в беспомощном параличе.

Волна ринулась на неподготовленный город, когда никто даже не успел толком выбежать. Когда подломились межостровные мосты, цунами ещё продолжало расти. Непосредственно перед городом цунами вздыбилось на тридцать метров в высоту, но из-за экстремальной длины волны обрушилось не сразу, а ударило отвесным фронтом по портовым укреплениям, сокрушив причалы, набережные и здания, и понеслось на город дальше. Деревянные строения Старого города сровнялись с землёй. В Вогене – старой гавани – волна накопилась и устремилась внутрь города. В старейшем здании Ставангера – англо-норманнском соборе – поток вначале выбил все окна, а потом сломал стены, и обломки прихватил с собой. Всё, что попадалось на пути, поток сметал с яростью ракетной атаки. Город разрушала не только вода, но и всё, что она тащила за собой: тяжёлые камни, корабли и машины – всё это служило метательными снарядами.

Между тем вертикальная стена воды превратилась в гору бушующей пены. Вал цунами катился по улицам уже не так стремительно, зато турбулентно и хаотично. В пене был заключён воздух, при ударах он сжимался до взрывоопасного давления свыше пятнадцати бар – достаточного, чтобы смять бронеплиту. Вода ломала деревья, как спички, и они тоже становились снарядами бомбардировки. Не прошло и минуты с момента первого удара волны, как все портовые сооружения были полностью уничтожены, а расположенный позади порта квартал разрушен. Потоки воды ещё неслись по улицам, а город уже содрогался от первых взрывов.

У жителей Ставангера не было ни малейшего шанса на выживание. Те, кто пытался убежать от водной стены, внезапно выросшей перед ними до неба, бежали напрасно. Люди не успевали утонуть, потому что были убиты. Вода была как бетон. Никто ничего не успевал почувствовать. Кого не ударило волной, того швырнуло о стену дома или размололо обломками. Утонули разве что те, кто оказался в подвалах. Но и там мощь врывающихся потоков наносила смертельные удары. Тонущие умирали ужасной, но, по крайней мере, быстрой смертью. Вряд ли кто успевал осознать, что с ним происходит. Отрезанные от всякого доступа воздуха, тела заключённых плавали в кромешной тьме в холодной – температурой всего несколько градусов – воде. Сердце начинало биться неравномерно, перегоняло меньше крови и, в конце концов, останавливалось, а метаболизм экстремально замедлялся, из-за чего мозг продолжал жить. Последняя его электрическая активность угасала лишь минут через десять-двадцать, и тогда наступала окончательная смерть.

В следующие две минуты пенное цунами добралось до пригородов. Чем шире разливался бурный поток, тем мельче он становился. Вода бушевала и металась по улицам, и кто в неё попадал, тот пропадал бесследно, но зато большинство домов здесь поначалу выстояло. Кто из-за этого мнил себя защищённым, тот рано радовался. Потому что цунами творит свой ужас не только по прибытии.

Ничуть не лучше бывает, когда оно уходит.

Кнут Ольсен и его семья пережили откат волны в Тронхейме, куда цунами докатилось несколько минут спустя.

В отличие от Ставангера, который лежал как на блюде, Тронхейм был защищён фьордом. Отделённый от моря островами и отгороженный косой, фьорд уходил в глубь материка почти на сорок километров, прежде чем расшириться в просторный залив, на восточном краю которого и был построен город. Многие норвежские города и посёлки расположены по внутреннему краю фьордов на уровне моря. Если посмотреть на карту страны, можно прийти к выводу, что даже мощи тридцатиметровой волны было бы недостаточно, чтобы Тронхейм серьёзно пострадал.

Но как раз фьорды и оказались смертельными ловушками.

Попадая в сужения и воронкообразные бухты, водные массы сдавливались с боков. Многотонные воды протискивались сквозь узкий канал. Действие было опустошительное. В Согне-фьорде – хоть и длинном, но узком, пролегающем меж крутых скал, – высота волны ещё раз увеличилась. Большинство здешних посёлков, расположенных вдоль фьорда, находились на верхнем плато. Вода дорвалась и до них, но больших разрушений не учинила. Другое дело – на конце почти стокилометрового фьорда, где на плоском полуострове густо теснились несколько деревень и посёлков. Волна стёрла их с лица земли и затормозилась лишь о расположенную дальше крутизну гор. При этом пена взмывала на двухсотметровую высоту, «сбрив» всякую растительность.

Тронхеймский фьорд был шире Согне, и стены не так высоки. К тому же к концу он расширялся, что уменьшало напор воды. Тем не менее, водная гора, достигшая Тронхейма, была ещё достаточно высока, чтобы хлынуть через порт и разрушить часть Старого города. Нидельва вышла из берегов и ринулась в кварталы Бакландет и Молленберг. Пенные лавины скосили старые дома. В Киркегате обрушилось почти всё, в том числе и дом Йохансона. Обломки смыло, и теперь они стали частью потока, потерявшего свою силу лишь у стен НТНУ и после этого хлынувшего назад.

Ольсены жили позади Киркегаты. Их деревянный дом выдержал первый натиск цунами. Он дрожал и качался, мебель опрокинулась, посуда побилась, а пол передней комнаты накренился. Дети запаниковали. Ольсен крикнул жене, чтобы она увела их в дальний угол. Сам он отважился подойти к окну и выглянуть наружу. Он увидел разрушенный город, вывороченные деревья, машины и людей, подхваченных потоком, услышал вопли и грохот обрушивающихся стен. Потом воздух сотрясли подряд несколько взрывов, и над портом взметнулась чёрно-красная туча.

Поток, как казалось, остановился.

Более жуткой картины он не видел никогда в жизни. Тем не менее, он подавил шок мыслью о защите семьи.

Ольсен осторожно прошёл в заднюю часть дома, посмотрел в испуганные глаза детей и успокаивающе поднял руку, хотя сам испытывал дикий страх. Он сказал, что всё уже прошло и надо как-то выбираться из дома. Ему в голову пришла мысль бежать по крышам – там, куда вода не достанет. Но его жена спросила, как он представляет себе бегство по крышам с четырьмя детьми. Ответа у Ольсена не было. Она предложила немного подождать. Он согласился и снова вернулся к окну.

Выглянув, он увидел, что поток возвращается назад. Водные массы неслись к фьорду, всё ускоряясь.

Мы живы, слава Богу, подумал он и нагнулся вперёд.

В этот момент дом сотрясло. Пол затрещал. Ольсен хотел отпрыгнуть, но оказалось – некуда: на месте пола зиял провал. Его швырнуло вперёд. Вначале он думал, что его вырвало из окна. Но потом ему стало ясно, что от дома отделилась и клонилась в поток вся передняя стена.

Он закричал.

Люди на Гавайях, из поколения в поколение привыкшие жить с цунами, очень хорошо знали, чего стоит его обратный ход. Отток водной массы создавал мощную тягу, увлекающую за собой в море всё, что ещё оставалось стоять. Люди, пережившие первый акт катастрофы, погибали во втором, и гибель их протекала ужаснее, чем от приходящей волны. Они вели безвыходную борьбу за жизнь в бурлящем потоке, сопротивляясь неумолимой тяге. Мускулы сводила судорога. Бушующие в водовороте предметы ломали им кости.

Чудовище пришло из моря, чтобы насытиться, а уходя, прихватывало добычу с собой.

Когда передняя стена дома Ольсена опрокинулась в перемалывающий поток, ему разом всё стало ясно. Он знал, что сейчас погибнет. В порту продолжали греметь взрывы: там взлетали на воздух разбитые корабли и нефтеналивные сооружения. Почти все системы электроснабжения города вышли из строя, короткие замыкания следовали одно за другим. И, может быть, ему суждено умереть оттого, что вода была под высоким напряжением.

Он думал о своей семье. О своих детях. О жене.

И ещё он вспомнил Сигура Йохансона и его странную теорию, и тут в нём взорвалось негодование. Во всём был виноват Йохансон. Он что-то скрыл от Ольсена. Что-то, что могло их спасти. Проклятый сукин сын что-то знал!

Потом он уже ничего не думал. Осталась последняя мысль: ты сейчас умрёшь.

Стена дома с грохотом ударилась о большое дерево, которое чудом ещё стояло. Ольсен вылетел из окна головой вперёд. Руки за что-то зацепились. Листья и кора. Внизу под собой он увидел беснующийся поток, вцепился в ветку и попытался подтянуться. Сверху сыпались обломки фронтона, доски и штукатурка. Налетевший поток подхватил и унёс большую часть фасада. В паническом страхе Ольсен пытался пробраться поближе к стволу. Он чувствовал, как дерево шатается и стонет, и сам стонал, продвигаясь на руках «зацепом».

Если он сейчас упадёт, он пропал. Он с трудом повернул голову, чтобы увидеть свой дом или то, что от него осталось.

Боже мой, молил он. Не дай им погибнуть.

Но дом всё ещё стоял.

И тут он увидел свою жену.

Она на четвереньках подползла к краю пола и смотрела на него. На её лице читалась грозная решимость, как будто в следующий момент она намеревалась броситься в воду, чтобы прийти ему на помощь. Разумеется, она ничем не могла ему помочь, но она была здесь, рядом, и окликала его. Голос её звучал твёрдо и почти гневно – мол, какого чёрта ты там висишь, сейчас же марш домой, тебя здесь ждут!

Ольсен просто смотрел на неё.

Потом он напряг мускулы, начал продвигаться дальше и нащупал под ногами толстый сук. Судорога прошла по его плечам. Он обнял ствол, прижался лицом к коре и продолжал смотреть на свою жену.

Это длилось бесконечно. Дерево стояло, дом тоже.

Когда вода унесла в море свою дань, он, дрожа, спустился в пустыню обломков и грязи и помог жене и детям выбраться из дома. Они взяли самое необходимое – кредитные карты, деньги, документы и наспех собранные пожитки. Машина Ольсена бесследно исчезла в потоке. Им пришлось уходить пешком, но это было лучше, чем оставаться здесь.

Они молча покинули свою разрушенную улицу и пошли прочь от Тронхейма.

* * *

Северный континентальный склон

Волна распространялась дальше.

Она затопила восточное побережье Великобритании и запад Дании. На широте Эдинбурга и Копенгагена шельф был особенно мелкий. Там со дна поднимался Собачий пласт, реликт тех времён, когда части Северного моря ещё были сушей. Он залегал всего на тринадцать метров ниже уровня моря и поднял цунами на новую высоту.

Южнее Собачьего пласта тесно стояли платформы, волна бесновалась здесь, но всё же изрезанная структура шельфа с его трещинами и хребтами затормозила цунами. Фризские острова были целиком затоплены, но это дополнительно уменьшило энергию волны, так что Голландия, Бельгия и Северная Германия приняли на себя уже ослабленный удар. Со скоростью всего лишь сто километров в час водная стена наконец достигла Гааги и Амстердама и разрушила большие части приморских районов. Они располагались дальше вглубь материка, зато устья Эльбы и Везера были не защищены. Цунами ринулось в русла и затопило все окрестности, пока не добралось до ганзейских городов. Гамбург и Бремен пережили яростное наводнение. Даже в Лондоне Темза вздулась и вышла из берегов, ломая мосты и корабли.

Лишь Балтийское море с Копенгагеном и Килем катастрофа миновала. Правда, тяжёлое море подкатило и сюда, но там, где сливаются Скагеррак и Каттегат, цунами закрутилось и осело.

Сразу же после катастрофы Ольсены добрались до возвышенности. Кнут Ольсен потом не мог сказать, почему они так поступили. Это была его идея. Возможно, он хранил смутные воспоминания о фильме про цунами или о газетной заметке, которую когда-то читал. Может, то была лишь интуиция. Но их бегство спасло семье жизнь.

Многие, пережив набег и отход цунами, всё равно погибли. Они вернулись после первой волны в свои дома, чтобы посмотреть, что от них осталось. Но цунами разбегается несколькими кругами, следующими один за другим. Лишь экстремально большой длиной волны можно объяснить то, что следующая водная гора нахлынула, когда катастрофа, казалось, уже миновала.

Прошло больше четверти часа – и она явилась, вторая волна, не менее мощная, чем предыдущая, и довершила начатое. Третья волна подоспела двадцать минут спустя и была вдвое ниже, потом последовала четвёртая, и на этом всё кончилось.

В Германии, Бельгии и Нидерландах началась эвакуация, но каждому казалось самым разумным воспользоваться для скорейшего бегства машиной, и в итоге через десять минут после объявления тревоги улицы были безнадёжно забиты, пока цунами, наконец, не рассосало пробки на свой лад.

Через час после того, как континентальный склон обрушился, североевропейская прибрежная индустрия прекратила своё существование. Почти все прибрежные города были частично или целиком разрушены. Сотни тысяч людей погибли.

Совместная экспедиция «Торвальдсона» и «Солнца» выявила, что черви разрушили гидраты и на севере, до самого Тромсё. Склон обрушился на юге. Последствия цунами поначалу не позволили задаться вопросом, надо ли рассчитывать на коллапс и северного материкового подножия. Может быть, Герхард Борман и нашёл бы ответ на этот вопрос. Но и Борман не знал, где именно сошли лавины. И Жан-Жак Альбан, которому удалось увести «Торвальдсон» достаточно далеко в открытое море и тем самым в безопасность, не имел представления о том, что в действительности творилось глубоко внизу.

Ещё долго над морем и над руинами прибрежных городов гремели взрывы. К воплям и стенаниям тех, кто выжил, примешивались грохот вертолётов, вой сирен и выкрики из рупоров. То была какофония ужаса, но над всем этим шумом лежала свинцовая тишина. Тишина смерти.

Прошло три часа, прежде чем в море вернулись с суши последние волны.

Вот тогда и обрушился северный континентальный склон.

Часть вторая
Катастрофа

Из ежегодных докладов природоохранных организаций

«Невзирая на запрет 1994 года, атомные отходы как попадали, так и продолжают попадать в море. Водолазы „Гринписа“ обнаружили у сточной трубы французских регенерационных сооружений 17 000 000-кратное превышение нормы радиоактивности. У Норвегии фукусовые водоросли и крабы отравлены радиоактивным веществом технецием. Американские геологи планируют размещать на морском дне радиоактивные отходы, опуская их в стальных ёмкостях через трубу километровой длины в ямы и прикрывая осадочными породами».

«Начиная с 1959 года СССР спустил в арктические моря огромное количество атомных отходов, включая и разобранные реакторы. Особенную опасность представляют медленно ржавеющие ёмкости с ядовитым газом, которые Москва утопила в 1947 году. Плутоний из атомных бомб исследователи находят в Средней Атлантике на глубине свыше 4000 метров».

«Британская гидрографическая служба насчитала в глубине океана 57 435 погибших кораблей, среди которых несколько американских и советских атомных подводных лодок».

«Яд ДДТ для морских организмов опаснее, чем для других живых существ. Течения разносят яды по всему Мировому океану, и они накапливаются в цепочках питания. В ворвани китов находят соединения полиброма, который применяется в качестве пожарогасителя в компьютерах и корпусах телевизоров. 90 процентов всех пойманных меч-рыб отравлены ртутью, 25 процентов – ядом РСВ. В Северном море у женских особей волнорогих улиток вырастает пенис. Причиной может быть субстанция трибутилцин, содержащаяся в корабельной краске».

«Каждая нефтяная скважина отравляет морское дно на площади в двадцать квадратных километров. Треть этой площади остаётся безжизненной».

«Электрические поля глубоководных кабелей нарушают ориентирование лосося и угря. К тому же электрический смог вредит росту мальков».

«После того, как Израиль отказался подписать соглашение о запрете на выброс в море индустриальных отходов, одна только фирма „Haifa Chemicals“ начиная с 1999 года ежегодно сбрасывает в море 60 тысяч тонн ядовитых отходов; свинец, ртуть, кадмий, мышьяк и хром уносятся течениями до берегов Сирии и Кипра. Ежедневно фабрики выбрасывают в Тунисский залив 12 800 тонн фосфатного гипса – отхода производства минеральных удобрений».

«Семьдесят из двухсот важнейших видов морских рыб Всемирная продовольственная организация FAO причисляет к вымирающим. При этом число рыбаков продолжает расти. Если в 1970 году их было 13 миллионов, то в 1997-м – уже 30 миллионов. Опустошительна ловля рыбы тралами. Целые экосистемы буквально выгребаются со дна моря. Морские млекопитающие, хищные рыбы и морские птицы лишаются пропитания».

«На глубине 4000 метров у Перу гамбургские исследователи моделировали запланированный крупнокоммерческий сбор комьев марганца. Их судно вдоль и поперёк волочило по дну борону на территории в 11 квадратных километров. Погибло множество живых существ. И годы спустя регион всё ещё не восстановился».

«Во Флориде при строительных работах в море смывали землю. Она наносным слоем легла на коралловые пласты и задушила большую часть всего живого, что там было».

«Исследователи моря обнаружили, что растущая концентрация углекислого газа в атмосфере, обусловленная сжиганием ископаемого топлива, понижает способность образования рифов. Растворяясь в воде, двуокись углерода окисляет её. Невзирая на это, крупные энергетические концерны намереваются откачивать огромные количества CO2 прямо в море, чтобы разгрузить атмосферу».

10 мая

«Шато Уистлер», Канада

Сообщение покинуло Киль со скоростью 300 000 километров в секунду.

Текст, набранный Эрвином Сьюссом на его ноутбуке, ушёл в сеть в виде цифровых данных и был преобразован лазерным диодом в световые импульсы. После чего они направились в высокопрозрачный стекловолоконный кабель – вместе с миллионами других информационных пакетов и телефонных разговоров. Световые волны быстро добрались по суше до берега, через каждые 50 километров подвергаясь оптическому усилению, а затем стекловолокно скрылось в море, укутанное в медную оболочку и заключённое в прочную оплётку с прослойками мягкого изолирующего материала.

Под водой кабель толщиной с крепкую мужскую руку тянулся по дну шельфа, зарытый в осадочный пласт, чтобы его не зацепило якорем или рыбацкой сетью. ТАТ-14, таково было его официальное обозначение, являлся одним из самых мощных в мире трансатлантических кабелей, а их пролегают между Европой и Америкой дюжины. Филигранные нити в глубине морей давно опередили любую спутниковую технику.

Сообщение Эрвина Сьюсса полетело между Скандинавией и Великобританией к северу. Выше Шотландии ТАТ-14 поворачивал налево. По ту сторону Гебридских островов он должен был пролегать по более глубокому морскому дну – уже не зарытым, а лежащим на поверхности.

Но только никакого дна и никакого края шельфа больше не было.

Под гигатоннами грязи и каменного крошева сообщение из Киля за сто двадцатую долю секунды домчалось до обрыва кабеля, и дальше световые сигналы уходили прямиком в донный осадок. Лавина рванула кабель с такой силой, что его разорванные концы были отброшены на километры друг от друга. Продолжился ТАТ-14 лишь в исландском бассейне – бесполезный кусок хай-тека, ведущий в Бостон. Там он впадал в сухопутную сеть. Через Скалистые горы этот автобан электронных данных попадал в Западную Канаду и подходил к коммутирующей станции знаменитого отеля высшего разряда «Шато Уистлер» у подножия горы Блэккомб, где стекловолокно переходило в традиционный медный кабель. Фотодиоды совершали обратный процесс, преобразуя световые импульсы в цифровые.

При других обстоятельствах сообщение из Киля попало бы этим путём в ноутбук Герхарда Бормана в виде е-мейла. Но действующие обстоятельства были таковы, что и неделю спустя после катастрофы в Северной Европе трансатлантические каналы связи всё ещё бездействовали, а телефонные контакты были возможны лишь через спутниковую связь.

Борман сидел в просторном зале отеля и смотрел на экран. Он знал, что Сьюсс должен переправить ему один важный документ – кривые роста популяций червей и прогнозы: что может произойти в других регионах мира в случае сопоставимого нашествия.

Борман чертыхался. Такой, казалось бы, удобный и тесный мир снова распался на отдельные части. Была надежда, что за день е-мейл всё-таки прорвётся по спутниковым каналам, но она так и не сбылась. Борман знал, что кризисные штабы не покладая рук восстанавливают связь, но интернет по-прежнему лежал в руинах. Военные спутники работали безупречно, но они не были рассчитаны на такие объёмы, чтобы компенсировать весь трансатлантический стекловолоконный мост.

Он взял мобильный телефон, предоставленный в его распоряжение штабом, и связался через спутник с Килем.

– Ничего так и не пришло, – сказал он.

– Мы пытались. – Голос Сьюсса звучал отчётливо, но Бормана сбивало с толку промедление с ответом. Сигнал от передатчика проделывал 36 000 километров вверх к спутнику и затем такое же расстояние до приёмника. И разговор проходил с паузами и наложениями одно на другое. – У нас тут тоже ничего не действует. С каждым часом всё хуже. В Норвегию уже не пробиться, Шотландия молчит, как мышка, Дания существует только на карте. Не знаю, что себе думают чрезвычайщики.

– Но мы всё же говорим с тобой, – заметил Борман.

– Мы говорим, потому что американцы так устроили. Ты используешь военные преимущества великой державы. А в Европе – даже забудь об этом! Все хотят позвонить, все беспокоятся, живы ли их родные и друзья. И у нас образовались пробки на всех линиях связи. Несколько свободных сетей переданы в распоряжение кризисных штабов и правительственных учреждений.

– Ну, так что будем делать? – спросил Борман.

– Не знаю. Может, уйдёт в рейс «Королева Елизавета». Тогда через полтора месяца получишь все бумаги, если вышлешь к побережью конного нарочного встретить корабль. А нет – так возьми ручку и записывай.

Борман вымученно улыбнулся.

Пока он записывал, зал отеля пересекла группа военных, пройдя к лифту. Старшим чином у них был чернокожий с эфиопскими чертами – майор вооружённых сил США по фамилии Пик.

Группа вышла на третьем и четвёртом этажах.

Остался один майор Сэломон Пик. Он доехал до десятого этажа. Там располагались номера-люкс для высшего руководства – лучшее, что мог предоставить «Шато» из своих пятисот пятидесяти номеров. Сам Пик жил ниже, и его вполне устраивал обычный одноместный номер. Он вообще не питал пристрастия к роскоши, но дирекция отеля настояла на размещении штаба в лучших номерах. Шагая по толстому ковру коридора, он мысленно прокручивал план предстоящего мероприятия. Навстречу ему попадались мужчины и женщины в форме и в гражданском. Некоторые двери были нараспашку и открывали внутренность номеров, переоборудованных в служебные кабинеты. Пик дошёл до широкой двери, и двое постовых отдали ему честь. Один из них постучался, дождался ответа и молодцевато распахнул перед майором дверь.

– Как дела? – спросила Джудит Ли.

Она заказала себе сюда из центра здоровья беговую дорожку. Пик знал, что Ли проводит на этой дорожке больше времени, чем в постели. С неё она смотрит телевизор, ведёт переписку, диктует меморандумы, сообщения и речи в голосовое устройство своего ноутбука, ведёт телефонные переговоры, принимает всю информацию и просто размышляет. Она и теперь бежала на дорожке. Чёрные волосы, прямые и блестящие, придерживала повязка на лбу. На ней была лёгкая тренировочная куртка и облегающие короткие брюки. Дышала она, несмотря на высокий темп, равномерно. Пик всякий раз с удивлением вспоминал, что этой хорошо тренированной женщине уже 48 лет. На вид генералу Джудит Ли не было и сорока.

– Спасибо, – ответил Пик. – Ничего.

Он огляделся. Апартаменты генерала имели размеры роскошной квартиры и были соответственно обставлены. У окна стоял рояль. Ли и его затребовала себе, как и беговую дорожку.

Пик считал, что роскошь несовместима с военным бытом. Сам он имел простое происхождение и в армию пошёл не из эстетских соображений, а чтобы избежать улицы, которая слишком часто ведёт в тюрьму. Упорство и прилежание открыли ему возможность блестящего карьерного роста, но он по-прежнему лучше всего чувствовал себя в простой палатке или в дешёвом мотеле.

– Мы получили последние данные от спутников NOAA, – сказал он, пройдя мимо Ли к панорамному окну. Над лесистой долиной сияло солнце, но Пик смотрел поверх всей этой красоты. Его тревожили предстоящие часы. – Мы были правы.

– Что, есть сходство?

– Да, между шумами, которые записал робот URA, и неопознанными спектрограммами 1997 года.

– Хорошо, – с удовлетворением сказала Ли. – Это очень хорошо.

– Не знаю, что тут хорошего. Это след, но он же ничего не объясняет.

– А вы чего ждали? Что океан нам что-нибудь откроет? – Ли отключила беговую дорожку и спрыгнула с неё. – Для того мы и затеваем весь этот цирк, чтобы нащупать объяснение. Кстати, состав уже полный?

– Только что прибыл последний.

– Кто именно?

– Этот биолог из Норвегии, который обнаружил червей. Как, бишь, его, сейчас гляну…

– Сигур Йохансон. – Ли прошла в ванную и вернулась с полотенцем на плечах. – Запоминайте же, наконец, имена, Сэл. Нас в отеле всего триста человек, из них учёных только семьдесят пять, пора затвердить, как молитву.

– Вы хотите сказать, что держите в голове все триста имён?

– Могу и три тысячи, если понадобится. Уж напрягитесь немного.

– Вы блефуете, – сказал Пик.

– Хотите проверить?

– Давайте. Йохансона сопровождает одна британская журналистка, от которой мы ожидаем сведений о происходящем за Полярным кругом. Вы помните её имя?

– Карен Уивер, – сказала Ли, вытирая волосы полотенцем. – Живёт в Лондоне. Специализируется на мореведении. Компьютерщица. Была на том корабле в Гренландском море, который потом бесследно затонул. – Она улыбнулась Пику, обнажив ослепительной белизны зубы. – Если бы мы обо всём знали хотя бы столько, сколько об этой гибели, а?

– Да. – Пик разрешил себе улыбнуться. – А то Вандербильт всякий раз впадает в ступор, когда об этом заходит речь.

– Ещё бы. ЦРУ в бешенстве, когда не знает, на какую полочку поместить информацию. Кстати, сам Вандербильт уже здесь?

– Уведомился.

– Что значит уведомился?

– Подлетает на вертолёте.

– Поражаюсь я грузоподъёмности наших летательных аппаратов, Сэл. Везти эту жирную свинью. Ну ладно. Дайте мне знать, если в «Шато Уистлер» поступят ещё какие-нибудь радикальные известия до того, как мы начнём.

Пик помедлил.

– Как мы принудим их держать язык за зубами?

– Это мы уже тысячу раз обсуждали.

– Я знаю, но этого мало. Целая толпа людей, не имеющих никакого понятия о режиме секретности. У них друзья, семьи. На них же журналисты набросятся.

– Это будет уже не наша проблема.

– Но она может стать и нашей.

– Давайте введём их в состав армии. – Ли развела руками. – Тогда они будут подлежать военному уставу. Кто распустит язык, тому расстрел.

Пик вытаращил глаза.

– Это была шутка, Сэл. – Она помахала перед ним рукой. – Эй! Шутка.

– Мне не до шуток, – ответил Пик. – Вандербильт с удовольствием взял бы с них подписку, но это нереально. Как минимум половина – иностранцы. Мы не сможем предъявить им обвинение, если они нарушат подписку.

– А мы сделаем вид, что сможем.

– Хотите давить на них? Не сработает. Никто не станет сотрудничать.

– Кто же говорит о давлении? Боже мой, Сэл, и откуда вы только берёте проблемы. Они хотят помочь. И они будут помалкивать. А если ещё поверят, что могут угодить в тюрьму за нарушение подписки, тем лучше. Вера укрепляет силы.

– Хорошо. Я вернусь чуть позже.

Пик вышел.

Ли смотрела ему вслед, забавляясь мыслью о том, как мало этот отличный солдат разбирается в людях. Кажется, Пик верил, что где-то в человека внедрено программное поле, гарантирующее выполнение приказа. Этой ереси были подвержены все выпускники Вест-Пойнта. Самая элитарная военная академия Америки славилась муштрой, итогом которой было безоговорочное послушание. В своих сомнениях Пик был не так уж и неправ, но в групповой психологии делал промашку.