Текст книги "Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки"

Автор книги: Филипп Ванденберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Омар спрыгнул на берег. У берега было много лодок, из одной, лодки-дома, доносились крики и смех. Воздух был теплым, как и земля под ногами мальчика, и, сам того не желая, он побежал. Он и сам не знал, зачем спешит, вероятно, причиной было волнение от сознания важности задания профессора.

Залив было видно издалека, и Омар удивился, какой же величины должны быть жившие в нем лягушки, если они издают такое громкое кваканье, сопение и даже рев. Как на верблюжьем базаре. Между полями сахарного тростника Омар разглядел поворот и замедлил шаг. Его сердце билось как сумасшедшее. Менее чем через тысячу шагов Омар увидел двух каменных колоссов. Он попытался разглядеть в темноте людей, остановился и прислушался, но услышал лишь стрекот цикад и удары собственного сердца. Впервые он почувствовал себя неуютно.

Колоссы, две сидящие фигуры, были раз в десять выше человеческого роста, их силуэты отчетливо выступали на фоне освещенной луной цепи скал на востоке. Омар задумался, следует ли ему ждать на дороге или же подняться к колоссам.

Подойдя, он обнаружил, что даже основания, на которых восседали каменные гиганты, существенно выше его. Омар обошел вокруг обеих фигур, никого не обнаружил и уже собирался взобраться на основание одной из них, когда почувствовал удар по голове. В его глазах потемнело.

Омар не знал, как долго он находился без сознания. Он медленно приходил в себя, на верхней губе он ощутил неприятный, острый и одновременно сладкий незнакомый привкус. Попробовав двинуться, он ощутил боль в затылке; одновременно раздался шорох. Омару понадобилось немало времени, чтобы осознать, что он лежит на куче тростника в темном закрытом помещении. Пахло пылью, камнем и тростником. Омар сел и прислушался. Сперва ему показалось, что он слышит крик петуха, но затем вновь воцарилась тишина, мертвая тишина.

Он поднялся, вытянул руки перед собой и пошел вперед, пока не наткнулся на стену. По стене он начал пробираться налево, пока не нащупал угол, затем продолжил движение в том же направлении. Стена не была ровной – руки Омара нащупывали отверстия и углубления; наконец, он наткнулся на дверную раму. Дверь он, однако, так и не нашел: там, где он ожидал услышать звонкий отголосок пустоты за деревянной дверью, он услышал лишь глухое эхо от камня.

Затем мальчик услышал новый звук – нечто похожее то ли на шепот, то ли на скрежет чего-то металлического. И чем дольше Омар прислушивался, тем чужероднее и непонятнее становился звук.

Вновь пробравшись на ощупь к дверному проему, Омар остановился. Где-то должен быть вход в подземелье. Медленно и осторожно, как будто земля под ним могла осыпаться при каждом шаге, мальчик попытался пересечь комнату, однако уже через несколько шагов наткнулся на препятствие. Ощупав его, он пришел к выводу, что это продолговатое корыто, наполненное мешками и прочими вещами, которые он не мог определить. Обогнув корыто, он достиг стены. Затем попробовал пересечь комнату в длину и вновь наткнулся на каменное корыто, затем на колесо с шестью спицами и, видимо, на лошадиную упряжь.

В поисках выхода Омар взобрался на каменное корыто и попытался достать до потолка, отверстие в котором казалось ему последней возможностью выбраться. Однако, как он ни тянулся, достать до свода ему так и не удалось. Потеряв равновесие, он упал, но, к счастью, мешки смягчили падение. Омар на четвереньках отполз обратно на тростник и задумался о том, как ему покинуть темницу.

2
Луксор

«И не думай, что Аллах небрежет тем, что творят неправедные. Он отсрочивает им до дня, когда взоры закатятся, устремляясь торопливо с поднятыми вверх головами, взоры к ним не возвращаются, и сердца их – воздух».

Коран, 14 сура (43, 44)

Караколь, отделение полиции в Луксоре, находился в Шарья эль-Махатта – неподалеку от отеля «Зимний дворец», и профессор Шелли прикладывал немалые усилия, чтобы убедить плосколобого служителя закона за стойкой из мутного стекла отложить газету и письменно зафиксировать его дело.

Но нет, мужчина в поношенном темном костюме и красной феске отказывался принимать заявление, на угрозу же, что дело будет передано в вышестоящие инстанции, сообщил, что он – высшая инстанция, он, помощник мудира в Луксоре. И только угроза сообщить обо всем консулу Мустафе Ага Айату, к которому он, профессор Шелли, сегодня вечером приглашен на прием, изменили настрой блюстителя порядка. Мустафа Ага был британским консулом в Луксоре, маленьким королем, у которого каждую неделю собиралось все высшее общество.

– Вы знакомы с Мустафой Ага?

Профессор кивнул, хотя это и не соответствовало действительности.

– Я Ибрагим эль-Навави, – сообщил блюститель порядка и приветственно поднял правую руку. – Мустафа Ага ценит мою службу.

– Надеюсь, что я тоже смогу ее оценить, сэр!

Слово «сэр» прозвучало несколько пренебрежительно, и Ибрагим эль-Навави почувствовал это, никак, однако, не отреагировав, и без видимого возмущения достал желтый блокнот из ящика стола, разгладил его и принял официальный вид.

– Ваше имя?

– Профессор Кристофер Шелли.

– Местожительство?

– Ленсфилд-роуд, 34, Кембридж, Англия.

– И вы заявляете об исчезновении вашего слуги…

– …Омара Муссы. Он был послан с поручением на тот берег этой ночью и не вернулся назад.

– Может быть, он утонул?

– Послушайте, перевозчик утверждает, что отвез Омара на противоположный берег и всю ночь прождал его. Лишь на восходе солнца он вернулся и сообщил об исчезновении мальчика.

– Но о чем это свидетельствует, профессор! Я скажу вам, что случилось: ваш слуга Омар переплыл через реку. Там он встретил хурият. Любой в Луксоре знает, где искать ночью девушек легкого поведения. Хурият отвела его к себе домой, и в течение дня довольный Омар со сверкающим взором непременно вернется.

– Омару четырнадцать! – воскликнул профессор.

– Это ни о чем не говорит; египтянин в четырнадцать лет – уже полноценный мужчина.

Профессор Шелли, до сих пор молчавший о причине ночного происшествия, понял, что пришло время открыть карты. Итак, он поведал помощнику мудира, что интересуется раскопками, что – Inscha’allah — это должно остаться в тайне – один незнакомец пригласил его, Шелли, прийти ночью к колоссу Мемнона, Омар же добровольно вызвался пойти вместо своего господина.

Ибрагим эль-Навави долго смотрел на профессора, затем отодвинул желтый лист с пометками и спросил:

– Почему вы сразу не сказали всего?

– Что это меняет, если речь идет о том, что мой слуга бесследно исчез?

– Очень многое, профессор, если не сказать все. Ни один человек добровольно не отправится ночью в Дейр эль-Медине. С древних времен это место считается жутким, о нем ходят легенды тысячелетней давности. Три тысячи лет назад жители Дейр эль-Медины раскопали захоронения в Долине Царей и, говорят, были убиты, чтобы никто не узнал о расположении гробницы, и их души до сих пор бродят в этой местности.

– Глупые бредни.

– Не скажите, профессор. До сих пор жителей Дейр эль-Медины остерегаются, стараются не иметь с ними дел. Их называют «потусторонними», с одной стороны, потому что они живут на той стороне Нила, с другой, – из-за того, что имеют дело с потусторонними силами. Можете верить, можете нет, но раз в месяц в праздник бога луны Хона бесследно пропадают люди, и, говорят, их заживо замуровывают в Долине Царей.

– И вы ничего не предпринимаете?

– О чем вы говорите! – Эль-Навави пришел в негодование. – Мои люди провели массу времени в Дейр эль-Медине в поисках пропавших – тщетно. Нет никаких доказательств, только слухи.

Профессор достал трубку из кармана куртки и торопливо раскурил ее. Маленькие облачка дыма, выпускаемые им часто, как из локомотива, свидетельствовали о его волнении.

– Но не может ведь одна деревня, населенная фанатиками, терроризировать целый город!

Блюститель закона пожал плечами, почти полностью погрузив свою маленькую голову в воротник костюма.

– При любой попытке начать расследование в Дейр эль-Медине словно на стену натыкаешься. Днем на улицах только пожилые женщины, а ночью никто не рискнет туда сунуться. – С покрытой пылью полки, на которой хранились свертки документов, помощник мудира достал папку и бросил ее на стол:

– Все дела не раскрыты. Люди, бесследно пропавшие ночью. Последние – немец с женой. Inscha’allah.

– И вы не нашли ни одного пропавшего?

– Ну почему же. Одного американца. Но, если быть честным, его нашла не полиция, а коршуны, кружащие по утрам и вечерам над Долиной Царей. И у него не хватало одной важной части тела – а именно головы.

Шелли затянулся. Наконец он спросил почти умоляюще:

– Что вы собираетесь делать?

Эль-Навави вытер тыльной стороной ладони пыль с папки и смущенно посмотрел на письменный стол.

– Я доставлю вам удовольствие и пошлю людей в эль-Медину, но могу сразу предупредить, что это мероприятие не увенчается успехом.

Профессор попрощался и направился к выходу, однако помощник мудира остановил его:

– Сэр, послушайтесь меня, не пытайтесь достать никаких планов захоронений. Вы же видите, что любая попытка заканчивается смертельным исходом.

Профессор насторожился:

– Что вы хотите этим сказать?

– О, ничего особенного! Исчезновение вашего слуги, – и он похлопал ладонью по пыльной папке, – можно только по одному принципу отнести к этим делам: все эти люди занимались поисками тайных планов захоронений в Долине Царей.

Шелли с недоверием посмотрел на эль-Навави. Что может быть известно этому человеку?

Дом консула Мустафы Ага Айата располагался за городской чертой на невысоком холме и был окружен эвкалиптами и пальмами, украшенными светящимися шарами и латунными светильниками. У высоких въездных ворот стояли привратники в форме и с факелами, как две капли воды похожие друг на друга. От дома, походившего со всеми его башенками, остроконечными резными окнами и освещенной огнями террасой скорее на один из дворцов «Тысячи и одной ночи», веяло запахами мяса и острых приправ, сладких орехов и терпкого конского навоза. Трио музыкантов играло на камангах душераздирающие мелодии. Гости, в основном мужчины, одетые в сюртуки и цилиндры, и немногочисленные дамы в длинных европейских платьях, отделанных кружевами, подъезжали в каретах. Профессор Шелли подал руку госпоже Клэр, и они пошли, приветствуя окружающих, к лестнице из белого камня, перед которой ожидал хозяин, окруженный свитой одетых в ливреи слуг.

Мустафа Ага Айат был низким, полным мужчиной неопределенного возраста. Он носил европейскую одежду. Свои короткие черные волосы он скрывал под красной феской, кисточка которой постоянно болталась в разные стороны. Круглое лицо обрамляла кустистая борода, а над его непропорционально маленькими глазами уходили вверх пышные темные брови.

– Вы, конечно, профессор из Кембриджа, – приветствовал Мустафа вновь прибывших с распростертыми объятиями, – добро пожаловать, добро пожаловать! – Произношение консула было резким, он удваивал все согласные и проглатывал гласные.

Шелли представил консулу свою супругу, которую тот и взглядом не удостоил, и похвалил его роскошный дом.

Мустафа Ага кивнул:

– Он еще не закончен! Я уже сомневаюсь, что когда-нибудь доведу замысел до конца. Вероятно, я иду по стопам отца: тот воздвиг дом на колоннах храма Амона, но пришли археологи и попросили покинуть культурное наследие. – И консул затрясся от смеха.

Заметив недоверчивые взгляды гостей, Мустафа Ага вежливо осведомился:

– Вы не верите моим словам? Но клянусь бородой Пророка, я говорю правду! Храм был погребен под холмом, наружу выступали лишь верхушки колонн. Они прекрасно подходили в качестве фундамента. Но это было давно. А вы теперь смеетесь!

Властным движением руки Мустафа подозвал к себе назира Луксора и попросил представить англичан прочим гостям.

– Он бургомистр, – пояснил консул, – он знаком с людьми лучше, чем я.

Среди гостей, а их было около сотни, присутствовали примерно дюжина консулов разных стран, начальник вокзала, носивший официально титул «директора вокзала», начальник телеграфа, помощник мудира Ибрагим эль-Навави, американский боксер с любовницей, нефтяной магнат из Калифорнии и половина команды его корабля, фотограф из Парижа, постоянно подкручивавший усы, и множество авантюристов и бонвиванов, обычно проводящих лето на Лазурном Берегу, в октябре же каждый год перебирающихся в Египет, а также кучка археологов и исследователей со всего мира, которых от прочих гостей отличала поношенная одежда и серьезность бесед.

Внезапно все взоры привлекло появление дамы в белом мужском костюме с красным галстуком. «Леди Доусон», – представил ее назир. Она поднесла к губам мундштук с сигаретой, затянулась и выдохнула через плечо облачко дыма. Смерив профессора взглядом, она коротко спросила:

– Англичанин или американец?

– Кембридж, – ответил Шелли.

– Повезло, – ответила леди Доусон. – Вы, наверное, знаете, что американцев здесь не жалуют. У них излишек денег при недостатке манер. В Луксоре до сих пор рассказывают о том, как один американский полковник купил себе жену-пигмейку в Нубии. Она была всего метр ростом, но хорошо откормлена и обычно нага. Полковник держал ее как собачку. Итальянцев и французов считаю мошенниками, что недалеко от правды, им ведь достались все лучшие захоронения. А немцы – боже мой, они надежны и трудолюбивы, однако, к сожалению, также скупы и горды, иногда они поселяются в разграбленных могилах, чтобы сэкономить на плате за отель. За это их не слишком любят. Мы, англичане, наиболее соответствуем образу культурных европейцев, сложившемуся у египтян.

– Вы живете здесь, в Луксоре? – спросил профессор Шелли. Леди стряхнула пепел в пепельницу и неопределенно повела рукой.

– Сегодня в Луксоре, завтра в Асуане, следующий месяц в Александрии…

– Как это понимать?

– Очень просто, я живу на яхте. Быть может, вы ее видели, она называется «Изис». – И леди Доусон рассказала о том, что ее муж, сэр Арчибальд Доусон, владелец многих хлопковых фабрик в средней Англии, умер от малярии в Египте пять лет назад во время их медового месяца. С тех пор она не покидала Египта и на яхте, на которой провела лучшие часы жизни, то поднимается, то вновь спускается по Нилу. Почему, она навряд ли смогла бы объяснить. У леди Доусон был низкий бархатный голос, а когда она говорила, то кокетливо запрокидывала голову и вскидывала взгляд к сводчатому потолку, выкрашенному в синий цвет с желтыми звездами.

– Своенравное существо, – заметила Клэр Шелли, когда они отошли в сторону, и профессор кивнул. Несмотря на разговорчивость, эту женщину окружала аура таинственности; казалось, она осознавала это и наслаждалась.

Жак Жильбер, фотограф – сам он предпочитал называть себя дагерротипистом – был горд, как павлин; он сновал между гостями, держа перед собой фотокамеру из красного дерева и, не успев заметить что-нибудь интересное, уже устанавливал камеру на штатив, исчезал под черным покрывалом и поднимал вспышку, появление которой каждый раз вызывало восторг хозяина, так что тот начинал хлопать в ладоши, как дитя.

Естественно, профессору и его супруге не удалось избежать объектива камеры, и, не успели они опомниться, как их окружили матросы, боксер, директор железной дороги и еще с полдюжины гостей, которых Жильбер поместил перед камерой, дав указание стоять прямо и не двигаясь, подняв подбородок. Жильбер расставил свои фотографические объекты настолько ненатурально, что один из матросов, стоявших в заднем ряду, не удержался, оступился и повлек за собой остальных, как фишки домино. В этот момент сработала вспышка.

Насмешливо, но в то же время безразлично Говард Картер наблюдал за происходящим, сидя в красно-синем кресле. Он не получал удовольствия от общения с гостями, они же терпели его присутствие лишь потому что от него всегда было можно ожидать сюрприза, причем на первом месте для всех стояла не научная сторона его открытий, а материальная. Шелли избегал вступать с ним в разговор. Никто не должен был знать о некоторой близости их отношений. Вместо этого Шелли обратился к консулу с просьбой посоветовать, как поступить в связи с исчезновением его слуги.

Мустафа Ага Айат моментально посерьезнел, а на его жирном лбу обозначились морщины. Он попытался выразить удивление, но, как и все египтяне, Мустафа Ага был плохим актером, и профессор догадался, что того давно проинформировали о случившемся. Исчезновение мальчика – Мустафа скрестил руки на груди – это серьезная проблема, так как пропали многие, найден же никто не был. Если он, Айат, имеет право советовать профессору, то он не рекомендует проводить никаких самостоятельных расследований; это слишком опасно.

Шелли хотел было ответить, но музыка заиграла громче, и из-за зелено-золотого занавеса появилась женщина, исполнявшая танец живота. Под оглушительные аплодисменты она привела в движение грудь, лишь слегка прикрытую блестящей одеждой, в то время как ее сплетенные руки были подняты над головой, как будто их удерживала веревка. Ногти танцовщицы были выкрашены хной в темно-красный цвет, а глаза обведены черной краской, как это делала еще Клеопатра. Провоцирующе приоткрыв губы, она смотрела на зрителей, демонстрируя два ряда безупречно белых зубов.

– Ее зовут Фатима, – прошептал профессору Мустафа и, тихо вздохнув, продолжил:

– Она лучшая, от Каира до Асуана.

Шелли, не зная, что ответить, кивнул и захлопал в ладоши, в этот же момент и остальные стали хлопать в такт музыке, побуждая Фатиму ко все более откровенным движениям. Босыми ногами она отбивала ритм на коврах, покрывавших полы из белого камня, выбивая из них облачка пыли. Каманги повторяли одну и ту же мелодию, и на атласной коже Фатимы появились искрящиеся капельки пота.

Не обращая внимания на такое количество сладострастия, за колонной уселись в кружок четверо местных жителей, что можно было заключить по их одежде. От их темных мундштуков шли пестрые тонкие трубки – они курили кальян, выпуская белые клубы дыма. Самой интересной личностью среди них был лысый старик с протезом ноги, отложенным им далеко в сторону, сопровождающий свою речь энергичными жестами и время от времени бросающий вокруг себя опасливые взгляды, будто опасаясь, что его подслушивают.

– Газеты пишут, – шептал он, – генерал-губернатор Элдон Горст возвратился в Англию ожидать смерти.

– Этого не жалко, – ответил стройный загорелый мужчина справа от старика. – Он до Кромера недотягивает.

– Дотягивает или нет, но кедив собирается в Вильтшир, нанести больному визит.

– Но это невозможно!

– Будь он проклят! – взорвался другой.

– Это унизительно для всего египетского народа!

Одноногий нагнулся к своему соседу, положил руку на его плечо и спокойно сказал:

– Необходимо предотвратить поездку Аббаса Хильми. Наши друзья в Александрии уже разработали план.

– Как, интересно, можно препятствовать поездке кедива в Англию?

– Аббас Хильми плывет на фрегате «Ком Омбо». Путь до Англии неблизкий. Понимаете, что я имею в виду?

Остальные закивали.

– В любом случае, – добавил одноногий, – Ибн Кадар, капитан, на нашей стороне.

– На него можно положиться?

– Бесспорно. За деньги танцует даже пророк Мухаммед.

В тот момент, когда Фатима, опустившись на колени и широко раздвинув их, откинулась назад, так что ее волосы коснулись пола, музыка внезапно оборвалась: послышалось цоканье копыт, прогремел выстрел, из парка доносились возбужденные крики, и, прежде чем вооруженные стражи Мустафы успели отреагировать, в зал ворвались всадники с закрытыми лицами. Их было пятеро или шестеро, они возникли одновременно с нескольких сторон и, опрокидывая светильники и столы, с криками: «La illah il’allah – Нет бога на земле, кроме Аллаха» начали стрелять по гостям.

Шелли увлек Клэр на пол, закрыл ее собой, и они вместе, тесно обнявшись, откатились за балюстраду.

Нападение длилось несколько секунд. Так же внезапно, как появились, всадники исчезли в ночи.

– За мной! – крикнул помощник мудира Ибрагим эль-Навави и, выхватив ружье у одного из стражников, бросился в темноту, поглотившую всадников, стражники – за ним.

Мустафа Ага Айат дрожал всем телом, однако старался сгладить происшествие, выкрикивая снова и снова:

– Ничего не произошло, все в порядке!

Боксер, усмехаясь, прижимал к себе руку, на которой расплывалось кровавое пятно. Жильбер, дагерротипист, был более всего озабочен судьбой собственной камеры, от одноногого и его собеседников не осталось и следа, а Фатима лежала на ковре без движения.

– Все в порядке? – профессор помог жене подняться и отряхнуть платье от пыли.

Клэр кивнула.

– Ты только посмотри! – воскликнула она вдруг, указывая на полуобнаженную танцовщицу.

В левом плече Фатимы виднелось черное отверстие. Шелли наклонился и повернул ее голову. Из правого уголка губ струилась кровь.

– Скорее, врача! – крикнул Шелли, и Ага, дико озираясь, вторил ему:

– Где доктор Мансур?

Доктор Шафик Мансур, уважаемый руководитель небольшой клиники в Луксоре, приложил большой палец к веку Фатимы и попытался поднять его, затем взял ее за левую руку, но вскоре уронил ее на ковер. Мансур покачал головой и приложил два пальца к шее Фатимы.

– Она мертва, – сказал он тихо.

Клэр зарыдала, и профессор взял ее руки в свои.

– Для меня это слишком, – всхлипывала она.

Через два дня в газете «Новости Луксора» писали, что во время перестрелки националистов погибла танцовщица Фатима из Наг Хаммади.

Омар не знал, сколько прошло времени. Два, три, четыре дня? Тишина и темнота не давали возможности сориентироваться. Не знал он и того, сколько раз прошел вдоль стен, ощупывая каждое углубление в поисках выхода. Как-то ведь он попал в это проклятое подземелье!

Иногда ему казалось, что он слышит голоса, тогда Омар открывал рот так широко, как мог, будто так ему было лучше слышно, но его уже вновь окружала только тишина. Постепенно его мысли спутались, и он не в силах был думать о конце, который его ожидал. От жажды и голода, а может быть, просто в знак того, что он еще жив, Омар жевал грязный тростник, служивший ему подстилкой. Но каждый раз, начиная кусать траву, Омар вынужден был ее выплюнуть, потому что на зубах хрустел песок А в какой-то момент он начал посмеиваться, так как ему пришло в голову, что смерть – занятие на редкость скучное.

Он перестал кричать на стены только для того, чтобы услышать какие-нибудь звуки, и единственное, что он мог еще ощущать, – что он находится на той грани, где кончается жизнь и начинается смерть.

Звук, дошедший до него сверху, не вызвал у Омара эмоций, он воспринял его как очередную галлюцинацию. Не отреагировал он и тогда, когда потолок над ним открылся, впуская красноватый луч света, вызвавший резкую боль в глазах. И только когда из отверстия в потолке упал конец веревочной лестницы, Омар сел и огляделся. Он дрожал от волнения; в отверстии показалась закутанная в одежды фигура с керосиновой лампой в руке, осторожно она ступила на лестницу. Спуск занял бесконечно долгое время, несмотря на то, что от пола до потолка было не более четырех метров, по крайней мере так показалось Омару.

Теперь, в дрожащем свете лампы, он увидел стены, ощупанные им бесчисленное количество раз; он разглядел и тележку, колесо с шестью спицами, богов со звериными головами, коленопреклоненные и бегущие фигуры, а также несметное число иероглифов. Гробница! Омар несколько дней провел в гробнице! В центре камеры стоял саркофаг, и, наклонившись, он увидел остатки мумии.

Человек с лампой тем временем спустился на землю. На нем были длинные одежды, а на голове – мешок. Он медленно подходил к Омару.

Омар отступил назад и забился в угол, прижавшись спиной к стене, словно желая сделаться маленьким и пытаясь так избежать судьбы. Он измерил взглядом расстояние в восемь – десять шагов до лестницы, но прежде, чем успел совершить прыжок, незнакомец бросился на Омара. Он почувствовал удар по голове и потерял сознание. А потом, сквозь пустоту и бесконечность, он испытал боль в левой руке и захотел крикнуть, но свинцовая тяжесть сковала его члены.

Аллах ведает, как долго пробыл Омар без сознания. Когда же он пришел в себя, то ощутил, как вода омывает его тело, а взволнованные голоса повторяют: «Он жив, он жив!» Он почувствовал, как сильные руки подняли его за плечи и потащили по песчаному берегу, затем опустили на траву. И сознание снова оставило его.

Открыв глаза, Омар увидел перед собой морщинистое лицо мужчины, глаза которого за очками казались неправдоподобно большими.

– Я доктор Мансур, – сказал тот, – ты меня слышишь?

Омар не ответил. Он только кивнул, глядя на вращающийся вентилятор на потолке.

Доктор повернулся:

– Узнаешь этого человека? – Рядом стоял профессор Шелли.

– Да, Саид, – сказал мальчик тихо. Подошла Клэр. В ее глазах стояли слезы, она обняла Омара, прижалась щекой к его щеке, что доставило ему неожиданное удовольствие, и смущенно спросила:

– Где же ты прятался столько времени, мой мальчик?

Омар решился улыбнуться и, не отвечая на поставленный вопрос, спросил, как он сюда попал.

– Ты находишься в клинике в Луксоре, – ответил профессор. – Пастушка нашла тебя в пруду на той стороне Нила. Во имя всего святого, как ты там оказался?

Омар попытался привести мысли в порядок, но ничего не получалось.

– Не знаю, – ответил он устало, – я вообще не знаю, что произошло. Сколько времени меня не было?

– Шесть дней, – ответил Шелли. – И ты ничего не помнишь?

– Помню, – ответил мальчик, – там темная дыра с божествами и иероглифами на стенах, это была гробница, и там тяжелый сладковатый запах…

Шелли вопросительно посмотрел на доктора Мансура. Тот вышел, а через несколько минут вернулся, неся в руках белый платок, который и протянул Омару.

– Этот запах? – Омар мгновенно узнал сладковатую тяжесть. – Хлороформ, – сказал Мансур.

– Не может быть, – профессор Шелли был потрясен.

– Очень даже может. Я сразу подумал об этом.

– Но, значит, мы имеем дело с опасными преступниками, которые ни перед чем не остановятся!

– Вы сомневались в этом, профессор? Нам повезло, что мы нашли мальчика живым. Впервые исчезнувший на том берегу Нила обнаружен живым.

Омар, слушавший достаточно безразлично, оглядел себя: на нем была длинная белая рубашка. Руки и ноги болели – они были связаны, объяснил Мансур:

– Не знаю, сколько ты пролежал в озере, наверное, несколько часов, а это небезопасно, когда речь идет о грязной воде Нила. – Мансур взял руку Омара и осторожно начал снимать повязки, пока не показалась темно-красная резаная рана на предплечье. – Билхарция[4]4
  Билхарзия, бельгарция – шистосоматоз. – Примеч. ред.


[Закрыть].

– Что это значит? – спросил Шелли.

– Билхарция – червь длиной с ноготь, живет в основном в стоячей воде и проникает в организм человека через поры. Он переносит цитосомиазис, ужасную тропическую болезнь. На теле Омара я обнаружил семь таких червей. Удалить их можно было только с помощью надрезов.

– Таким образом, ему больше ничего не угрожает? Я имею в виду…

– Нет, – прервал его Мансур, – я тщательно обследовал мальчика. И при этом наткнулся на интересную вещь. – Он замолчал, продолжая снимать наложенные повязки. – Вот, – указал он, наконец, на рану возле плеча Омара. Тот взглянул на нее, скривившись. Шелли подошел ближе, осмотрел рану и взглянул на доктора в ожидании объяснений. Тот лишь спросил: – Вы, кажется, что-то заметили, профессор Шелли?

– Нет, нет, доктор, – Шелли покачал головой, – в какой-то момент мне просто показалось, что рана имеет очертания сидящей кошки.

– И вы не ошиблись, – ответил Мансур, – эта рана – след ожога, нанесенного раскаленной печатью с фигурой кошки.

– Боже мой! – пролепетала Клэр и облокотилась о белую спинку кровати.

Шелли смотрел на покрытую черной коркой рану величиной с ладонь.

– Больно? – спросил он наконец. Омар кивнул. – И ты не знаешь, как это случилось?

– Нет, о Саид. Но после того, как я потерял сознание в том мрачном подземелье и не знал, сплю ли я или уже умер, в какой-то момент я ощутил жгучую боль в руке.

– Идолов в образе кошек такого типа находили в гробницах фараонов. Обычно они сделаны из золота. – Профессор беспокойно ходил по комнате, Клэр же возмущенно воскликнула:

– Но зачем нужно оставлять их раскаленные отпечатки на коже человека?

Доктор Мансур взглянул поверх серебряной оправы ОЧКОВ:

– Если вы спросите меня, мадам, я предположу, что это знак или предупреждение какой-либо тайной организации, желающей таким образом привлечь к себе внимание. Египет – страна противоречий, здесь множество политических группировок, люди здесь не знают, в каком государстве они живут. Официально это британская колония, но в некоторых вопросах все еще решающее слово имеет турецкий султан, также египетский вице-король, кедив, имеет определенные привилегии. Но кедив не имеет права заключать международные договоры, египетского гражданства не существует, как не существует и египетского флага.

Шелли остановился:

– Я согласен с тем, что обстановка в стране оставляет желать лучшего, но какое отношение к этому всему имеет мой слуга Омар, мальчик четырнадцати лет?

– Но ведь Омар ваш слуга! – холодно возразил Мансур.

– Вы считаете, целью всего случившегося был я?

Мансур пожал плечами.

– Невероятная теория! – возразил профессор. – Она противоречит всякой логике. Насколько я заметил, в Луксоре на данный момент проживает пара сотен англичан, многие уже на протяжении многих лет. Я не вижу причины причинять вред вновь прибывшему, к тому же египтянину.

Омар дальше не слушал, усталость взяла свое, глаза закрывались сами собой. Он уже спал, когда доктор Мансур и остальные присутствующие на цыпочках покинули комнату.

Профессор сообщил о происшествии Фонду Исследования Египта и осведомился, следует ли продолжать расследование ввиду опасной обстановки. Больше всех боялась Клэр. Однако в Лондоне случившееся восприняли не столь серьезно и ответили лаконичным посланием: «Продолжать. Желательно иметь при себе оружие».

На следующий день Шелли навестил Картера, обитавшего в доме, или, вернее, хижине между Дра абу эль-Нага и эль-Тарифом. Несмотря на то что происшествие с Омаром стало темой дня, Картер от реакции воздержался, хотя как никто другой должен был быть осведомлен о положении дел на противоположном берегу Нила Его молчание вызвало подозрения Шелли.

Шелли появился без предупреждения, когда солнце начало садиться и можно было предположить, что археологи вернулись в свои дома. Должно быть, Картер еще издали заметил профессора, так как он вышел ему навстречу. На Картере был пыльный костюм и рубашка без воротника; прежде чем профессор успел произнести хоть слово, тот крикнул:

– Разве я не говорил, что нам следует как можно реже встречаться! Не нужно, чтобы нас видели вместе!