Текст книги "Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки"

Автор книги: Филипп Ванденберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

Вниз вела крутая узкая лестница, вырубленная в скале. Быстрый спуск или подъем был бы здесь невозможен. У Омара были некоторые сомнения по поводу проникновения в подземный лабиринт, даже больше – войти туда было бы откровенной глупостью. Но что-то притягивало его как магнит, нечто, заглушавшее доводы разума.

Внизу лестницы находился зал со сводами и тремя колоннами, на которых висели масляные лампы, распространявшие тусклый свет. Помещение было пусто, если не считать нескольких кувшинов, занимавших правую сторону зала и наполненных водой, водой из цистерны, чье заложенное камнем отверстие можно было различить в полу. В зале было душно, в воздухе витал сладковатый запах, внушавший отвращение.

Омар пересек зал на звуки пения, ставшего теперь еще громче. Певцов должно было быть около полудюжины, не больше, но незнакомый Омару язык звучал громко и страстно. Казалось, монахи используют сводчатые помещения в качестве резонатора.

В противоположной стене комнаты были две двери или, скорее, два прохода, потому что здесь, внизу, дверей не было. Правый проем вел в темный коридор, из которого не доносилось ни звука, правый – к следующей лестнице. Она вела вниз, была широкой и удобной и выложена светлыми плитами. Внизу было вытянутое помещение, похожее на неф христианской церкви, чей свод покоится на колоннах. Справа и слева от центрального прохода стояли длинные столы со скамьями из необработанного дерева. Места хватило бы человек на пятьдесят, может быть, больше. На стенах Омар увидел изображения святых, частично закопченные и облупившиеся, выполненные в приглушенных тонах.

Песня становилась все слышнее, так же как резкие команды, свист бичей и крики боли. Во имя Аллаха Милосердного, это называлось монастырем? До сих пор Омар не встретил ни одного человека, и это придавало ситуации еще большую таинственность. На мгновение он в нерешительности укрылся за одной из колонн, затем все же смело направился к боковому порталу, откуда проникал свет. То, что он увидел, заставило его содрогнуться.

В широком освещенном проходе, вдоль которого тянулись отгороженные решетками камеры, стоял бородатый, одетый в черное монах с кнутом. Вокруг него с пением танцевало около дюжины жалких бритых существ, некоторые совсем обнаженные, некоторые полуголые, их животы раздулись, как у голодных детей, которых Омар видел на Синае. Как выдрессированные звери, они, двигаясь по кругу, читали молитву, мысли же их были где-то далеко. Безумные! – пронеслось в голове Омара. Их лица и вправду светились безумием. Когда же один из них по какой-либо причине пытался напасть на соседа, монах стегал его кнутом, и тогда они визжали и извивались.

Омар, захваченный этим зрелищем, скорее похожим на бред, стоял, будто окаменев, в дверях и не двинулся с места даже тогда, когда монах с кнутом взглянул на него. Монах испугался больше, чем Омар: казалось, он не верит собственным глазам, считая Омара призраком. Не обращая более внимания на поющих, он приблизился к Омару с протянутой рукой, будто с помощью прикосновения хотел убедиться, что перед ним не мираж.

Омар кивнул, желая продемонстрировать таким образом свои дружеские намерения, что ему не удалось. Монах испуганно замер и поднял кнут, приготовившись к обороне. Успокоился он, только заметив спокойствие Омара.

– Кто ты, незнакомец? – спросил он подчеркнуто вежливо, будто желая умилостивить злобного гостя.

– Меня зовут Хафиз эль-Гафар, – ответил Омар громко, чтобы перекричать молитвенное пение. И будто невидимый дирижер взмахнул палочкой, безумные смолкли, уставившись на пришельца удивленными глазами. В их глазах был свет мудрости, в телах – признаки разложения. Они приблизились, чтобы получше разглядеть его. – Там бушует хамсин, – прибавил Омар, будто в свое оправдание.

– Хамсин. – Монах пару раз кивнул и ответил: – Нам незнакома смена природных явлений. Ничто не есть более преходяще, нежели ветер и погода. Что есть песчаная буря в масштабе вечности? Не более чем искра огня. Но как ты вообще сюда попал?

Теперь Омар понял, что совершенно не готов к подобному вопросу, и ответил первое, что пришло ему в голову:

– Я археолог, я заблудился на пути в Рашид. – Замолчав, он мгновенно пожалел о своих словах, но было слишком поздно.

– В Рашид? – Казалось, монах успокоился. Внезапно он хлопнул в ладоши и повернулся к наблюдавшим за ними умалишенным, столпившимся вокруг собеседников, крикнув: – Во имя Иисуса Христа, в камеры!

Бормоча и всхлипывая – некоторые заплакали, как дети – те разбрелись по клеткам, и монах поторопился запереть решетки, за которыми, насколько удалось разглядеть Омару, стояли лишь покрытые тростниковыми циновками кровати.

– Нечасто к нам забредают незнакомцы, – говорил человек в рясе, закрывая клетки, – честно говоря, с тех пор, как я здесь, а этот срок намного превосходит среднюю продолжительность жизни египтянина, не приходил ни один. По крайней мере не доходил до этих комнат. Одного иностранца мы как-то спасли от смерти. Мы нашли его лежащим в двух милях отсюда, он умирал от жажды. Мы отправились пуда охотиться на змей, он был почти мертв.

– Охота на змей?

– Мы охотимся на змей, чтобы прокормиться. Мы ловим больше, чем можем съесть. Дважды в год на Епифанию и в праздник апостола Андрея, покровителя нашего монастыря, патриарх Александрии присылает нам зерно – по мешку на брата. Слишком много для людей, сделавших пост содержанием своей жизни. Пойдем, я покажу!

Он подтолкнул Омара к проходу на другом конце комнаты, от которого несколько ступенек вели вверх, в комнату, освещавшуюся через отверстие в своде. Судя по очагу в центре и сложенным из камня хранилищам, это была кухня. В одном углу были натянуты полотна со странными гирляндами. Рассмотрев их поближе, Омар понял, что это сушатся змеи. Гораздо больше его удивило следующее зрелище. Монах подошел к каменному корыту, поднял деревянную крышку и предложил гостю взглянуть. Омар отпрянул. В корыте ползали змеи, многие толщиной в руку, занимавшиеся, видимо, в основном тем, что глотали друг друга.

Когда они вернулись в коридор с клетками, монах повел Омара по лестнице к противоположным воротам и затем на следующий этаж, где находилось помещение, похожее на церковь. В нем были витые колонны и отсек для хора, очевидно, на восточной стороне. Стулья для молитвы из нетесаного дерева были аккуратно расставлены, их количество свидетельствовало о том, что в монастыре жило намного больше людей, чем Омар видел до сих пор, либо что их было больше в прежние времена.

Справа от входа в деревянных ящиках были аккуратно уложены головы мертвецов, у каждой на лбу – Андреевский крест и дата смерти, ниже – кости. Слева – полки с древними книгами, изготовленные из того же темного дерева. Некоторые тома были раскрыты и лежали на подставках для чтения. Многие были отделаны дорогими материалами. Страницы большинства никогда не озарял солнечный свет.

– Вот, – показал черный монах, и его хмурое лицо, казалось, посветлело, – здесь вся мудрость Запада и Востока сохранена в буквах и цифрах на веки вечные.

Увлеченный словами верующего человека, Омар сделал шаг к полке, чтобы пролистать один из томов, но тот преградил ему путь:

– Подожди, чужеземец. Поостерегись дотрагиваться до одной из рукописей. Это опасно!

– Опасно? Что ты имеешь в виду?

Тогда монах осенил себя крестным знамением и отвел Омара в сторону. Теперь он говорил почти шепотом:

– Наверняка ты удивился поведению моих собратьев. Все они мудрее меня, но все поражены странной болезнью. Ее называют болезнью мумий, а также коптской болезнью. Болезнью мумий, потому что ею часто заражаются исследователи, изучающие мумии при непосредственном контакте с объектом, а коптской болезнью – потому что также часто она поражает монахов, которые изучают коптские манускрипты и книги. Каждый из моих собратьев прочел сотни этих книг, в каждом сосредоточена мудрость наших предков. Но кажется, будто Господь Бог сотворил защиту против всеведения, поражая каждого, кто приблизится к полноте овладения знанием, болезнью.

– А ты, – взволнованно спросил Омар, – кто ты и что ты сделал, чтобы противостоять коптской болезни?

– Я Менас, самый младший из братьев, обладаю ничтожным знанием, даваемым школами и университетами.

– И ты не читал ни одной из книг?

Менас покачал головой:

– Никогда. Я слышал кое о чем, но что такое рассказ по сравнению с истинным знанием! Столетиями, с тех пор как существует зараза, принят обычай, что на одного из братьев, наделенного самым малым даром познания, накладывается запрет прикасаться к книгам. Ему надлежит заботиться об остальных, когда на них нападают приступы слабости рассудка.

– Их состояние меняется?

– Постоянно. Ты видел их в состоянии экстаза, в эти моменты они похожи на детей. Они ведут себя как дети и нуждаются в строгом обращении, чтобы не навредили друг другу. Затем последует фаза просветления, когда они обратятся к изучению книг и достигнут апогея познания.

– И как часто происходят перемены?

– Иногда раз в день, обычно же раз в три дня. Однажды фаза длилась две недели. Мы никогда не знаем, что нас ждет, и, вероятно, так даже лучше. Если бы коптская болезнь приходила по часам, каждый мог бы достичь совершенного знания. Теперь же каждый живет с сознанием того, что через минуту может потерять разум.

С этими словами монах оперся ногой о молитвенную скамеечку, и из-под черной рясы показалась черная сандалия с Андреевским крестом в круге. Это напомнило Омару об истинной цели его посещения монастыря, и он задумался, не спросить ли ему просто о профессоре Хартфилде. Но Менас может ответить, что никогда не слышал этого имени и никогда не видел в монастыре чужаков. Что тогда останется делать Омару? Так что он решил потянуть время, чтобы решить, как использовать сложившуюся ситуацию. Рашид находился в одном дне езды от монастыря, и казалось вполне возможным, что профессор когда-либо встречался с монахами. Но с какой целью, Омар не мог себе представить.

– И вы никогда не покидаете стен монастыря? – спросил Омар.

– Ну что ты, мы не оторваны от жизни. Путь к познанию проходит в этом мире, он лишь далек от суеты. Суета – враг метафизики. Для нас важны иные вещи, нежели для большинства людей. Людьми правит не их голова, но их желудок. Сытые люди дружелюбны. Сытые не совершают революций, сытые не думают, сытые дают жить – если ты понимаешь, о чем я говорю.

Омар кивнул, хотя и не понимал, что монах хотел сказать своими словами, и вежливо спросил, позволят ли ему провести ночь в монастыре, ведь хамсин наверняка стихнет за ночь.

Если Омар удовлетворится тем, что здесь есть, он может остаться, ответил Менас и повел Омара обратно в коридор с клетками, затем на лестницу и на расположенный глубже этаж с отдельными клетками, стоявшими пустыми и производившими впечатление, что они готовы принять нежданного гостя. В отличие от тех, в которых жили монахи, эти были обставлены деревянной мебелью: кровать, стол, стул и ящик с кувшином воды составляли их убранство. Омар жадно пил, Менас же зажег масляную лампу и пожелал ему спокойной ночи во имя Господа.

Омар промыл водой рану, затем лег на жесткую постель и задумался. Он не знал, что и думать о Менасе и его умалишенных братьях и в состоянии ли они держать здесь против его воли человека вроде Хартфилда. Некоторое время он продремал, затем поднялся, взял лампу и пустился в путь по монастырю, влекомый неясным предчувствием.

Было тихо, песен больше слышно не было, лишь из осветительных шахт доносились таинственные звуки. Чтобы не заблудиться, Омар взял с собой тростник с кровати, которым отмечал путь. Большинство виденных им комнат были пусты. Их каменный пол был чисто прибран, будто в ожидании постояльца. В одной из незапертых камер было сложено оружие: ружья, револьверы и пистолеты, а также два ящика взрывчатого вещества.

Больше всего Омара интересовала церковь монастыря с запретной библиотекой. Он никогда не слышал о коптской болезни. Быть может, монах хотел лишь напугать его, не дать прочесть книги. Как грешник, который, согрешив однажды, стремится повторить свой грех, он изучал полку за полкой, не трогая при этом книг.

В какой-то момент Омар заметил, что книги расставлены не по алфавиту, как это принято в библиотеках, а по дате появления книги, слева направо, сверху вниз, вопреки правилам арабского письма. Большинство названий Омар прочесть не мог, потому что книги были составлены на сахидском, ахмимском, башмурском и других коптских языках.

Постепенно он дошел до достаточно новых книг, написанных в основном на арабском и английском языках и поэтому вызвавших его особый интерес. В конце бесконечных рядов книг, то есть с точки зрения временного отсчета – в настоящем, он обнаружил целую секцию книг, посвященных одной теме: Имхотеп. Ya salaam. Фолианты, пергамента и карты с надписью «Имхотеп» были сложены в стопки, в самом низу – папки с именем Эдварда Хартфилда.

Теперь можно было не сомневаться, что между монахами Сиди Салима и профессором из Бэйсвотера существовала какая-то связь, и Омар совсем было уже собрался достать папки с именем профессора, но, вспомнив предостережение Менаса и вид монахов, остановился.

Еще никогда Омар не ощущал такого внутреннего раздвоения, так не метался, рассматривая все «за» и «против», как в тот момент. Быть может, перед ним, черным по белому или нарисованная карандашом, лежала разгадка тайны Имхотепа. Быть может, монахи уже давно занимались ею, быть может, им были ведомы вещи, скрытые ото всех остальных людей. Быть может, они уже были незримыми властителями мира.

Сердце Омара готово было выпрыгнуть из груди. Осторожно поднося лампу к каждой папке, он рассматривал старую, рассыпающуюся бумагу в опасной близости к угрожающему ей пламени. С помощью пера, лежавшего на полке, он попытался сдвинуть бумаги, не дотрагиваясь до них, но не сумел, при этом огромная стопка карт и документов упала на пол, подняв столб пыли.

Омар прислушался, не разбудил ли кого-нибудь звук падения бумаг. Но ничто не нарушило тишину, и он начал собирать бумаги с помощью пера. Внезапно ему на глаза попался небольшой, размером с ладонь, осколок. Он, должно быть, лежал между документами и, будучи черного цвета, остался не замечен Омаром. На осколке были демотические письмена, которых он не мог прочесть. Во имя Аллаха, это должен был быть недостающий фрагмент плиты из Рашида – последнее звено в цепочке указаний, разбросанных по всей Европе.

Почему именно здесь, в этом удаленном монастыре? Ответ напрашивался сам собой, но Омар попытался не думать об этом. Та ситуация, в которой он находился, была слишком опасна, чтобы принимать во внимание законы логики. Сначала он решил взять осколок и сбежать. Но этот поступок таил ряд опасностей: даже если бы ему удалось бежать, даже если бы он преодолел хамсин, пропажу скоро обнаружили бы и монахи бы все поняли. Срисовать незнакомые письмена он не решался, боясь ошибиться – они были местами стерты, к тому же потребовалось бы слишком много времени.

Во время размышлений Омар вспомнил о способе, которым часто пользовался профессор Шелли, да и другие виденные им археологи. Но для этого Омару необходим был лист бумаги размером с оригинал. На алтаре капеллы стоял открытый требник. Омар закрыл его таким образом, что задняя обложка оказалась сверху. Затем он приподнял ее и вырвал последнюю, пустую страницу книжки. Окунув лист в чашу со святой водой и подождав, пока он не пропитался влагой, он положил его на осколок плиты и прижал ладонью так сильно, как мог.

Через пару минут лист принял очертания каменной плитки, Омар помахал им, высушивая, и спрятал под рубашку. По дороге к камере, в которую его проводил монах, Омар проходил проем, ничем не отличавшийся, казалось бы, от десятков остальных, если бы не одна заинтересовавшая его деталь: за аркой двери висел старый потрепанный занавес, скрывавший внутреннее помещение.

Омар прислушался и, ничего не услышав, отодвинул занавес. Перед ним была просторная, лучше, чем другие, освещенная комната, имевшая еще одно отличие от остальных: деревянная мебель, стол, стулья и ящики, сложенные в виде шкафов, заставленных картами, папками и книгами, придавали ей вид средневекового кабинета. Все было затянуто паутиной, и казалось, в комнату уже давно никто не входил. Почему же она была освещена?

Пока Омар пытался разобраться в хаосе, царившем в комнате, взгляд его упал на открытый шкаф по левую руку: среди листков, обрывков и документов сидел седой человек в пыльной одежде. Сначала Омар подумал, что он мертв, но, осторожно приблизившись и склонившись, заметил живой огонек в его глазах. Морщинистое лицо растянулось в подобии улыбки, напугавшей Омара.

Неподвижно, скрестив ноги, как египетский писец, старик сидел, больше похожий на видение, чем на существо из плоти и крови. И если бы он исчез так же внезапно, как появился, это не показалось бы Омару странным.

– Профессор Хартфилд? – осторожно спросил он.

Мужчина поднял голову и уставился мертвым взглядом мимо Омара.

– Хартфилд мертв, – ответил он монотонно, – я его Ка, его жизненная сила, если ты понимаешь, о чем я говорю.

Но Омар не понял. Древние египтяне называли бессмертный дух, охраняющий человека, Ка, поэтому часто человек изображался с двойными очертаниями. Что он имел в виду: я его Ка?

Омар все раздумывал, а старик продолжил свое бесцветное повествование:

– В оке Гора, в яйце мира покоюсь я. В оке Гора сосредоточена вечная жизнь. Оно хранит меня, даже когда закрыто. Окруженный сиянием, брожу я по дорогам. Повинуясь желаниям сердца, движусь я повсюду. Я есть и я живу…

Не успел он закончить, как тело его опало, как шланг, по которому была прекращена подача воды, голова упала на плечо, руки повисли, будто сказанные слова потребовали нечеловеческих усилий.

Странный голос не мог скрыть английского акцента говорившего. Человек должен был быть Хартфилдом, но казалось, что он впал в безумие, как и прочие обитатели монастыря. Стараясь не напугать мужчину, Омар опустился перед ним на колени, осторожно тронул рукой и тихо сказал:

– Профессор Хартфилд, вы меня слышите?

Почувствовав прикосновение, мужчина выпрямился, встряхнулся, как собака, вылезшая из воды, и вновь заговорил:

– Не дотрагивайся до меня, чужестранец, потому что я Ка. Ка Эдварда Хартфилда. А каждый, дотронувшийся до Ка, умрет.

Невольно Омар отпрянул. Но, будучи Так близок к цели, он не собирался сдаваться. Вторя собеседнику, он произнес:

– Ка Эдварда Хартфилда, как ты попал сюда и кто твои враги?

С открытым ртом слушал Хартфилд слова Омара. Дрожание век говорило о том, что он понял их. После долгого молчания он ответил:

– Мои враги – коптские монахи. Они держат меня здесь, как дикого зверя, и наверняка давно убили бы, если бы я не был им нужен с моими знаниями.

– А как ты попал сюда?

Хартфилд упорно молчал. Он смотрел в пол, наклонив голову вперед, руки его бессильно висели. Казалось, первая же внятная фраза стоила ему неимоверных усилий.

– Как ты попал сюда, Ка Эдварда Хартфилда? – настойчиво повторил Омар. Он схватил мужчину за плечи и встряхнул его, но ничего не изменилось. – Ка Эдварда Хартфилда, ты слышишь меня? – крикнул Омар, помня о том, что его могут услышать и за пределами комнаты. – Что тебе известно об Имхотепе?

Не успел он произнести имени Имхотепа, как жизнь вернулась в члены человека. Он широко раскрыл рот и вздохнул, затем закрыл глаза, будто для молитвы, развел руки в стороны ладонями кверху и голосом, заметно отличавшимся от прежнего, заговорил:

– О ты, прародитель мира, Имхотеп, чье тело светится, как бог солнца Ра, который ведет нас к свету и изгоняет тьму своим духом, о великий из великих, когда-либо живших на земле, владеющий нектаром богов, имеющий глаза из лазури и тело белое, как цветок лотоса, который предстает пред властителем мира и странствует по тому миру, как охотник по берегу Нила, ты истинный творец жизни, и я поклоняюсь твоему могуществу. Боги создали небо, где они царят, похожие на золотых соколов, но ты, Имхотеп, создал землю с ее чудесами. Ты играл пирамидами, как детскими игрушками, ты растворил небесный свет и запер в сосуде, чтобы освещать ночь, единственной формулой ты вернул людям вечную жизнь, которую боги отняли у них. Слава тебе, о, самый божественный человек на земле, слава тебе, Имхотеп.

Хартфилд говорил прерывисто, отдельными фразами, его молитва была похожа на пение монахов монастыря, и когда он смолк, его тело вновь опало, будто из него выкачали воздух, и он неподвижно замер.

– Где Имхотеп, Хартфилд? Ты знаешь, где находится гробница? – взволнованно кричал Омар. Но безумец не отвечал. Он смотрел перед собой, а как только Омар тронул его за плечо, упал на землю и больше не двигался.

Привлеченный голосами, в дверях возник Менас. Его сопровождали двое монахов, чьи тупые лица привели Омара в ужас. Трое преградили ему дорогу, и Менас, ранее бывший с ним вежливым, угрожающе проговорил:

– Что ты ищешь здесь, чужак? Разве мы не были гостеприимны по отношению к тебе, а ты злоупотребляешь нашей добротой? Что ты ищешь здесь и кто послал тебя?

Омар хотел ответить, что не мог заснуть, пошел бесцельно бродить и заблудился, но, прежде чем он открыл рот, Менас кивнул монахам, те схватили Омара под руки и потащили вверх по лестнице по двум коридорам в круглое помещение с четырьмя зарешеченными дверями. Менас, следовавший за ними, открыл одну из решеток, и монахи втолкнули Омара в темную клетку. Затем они заперли замок и оставили его в одиночестве.

Будто во сне прожил Омар последние несколько часов и лишь теперь, лежа на каменном полу, смог обдумать все произошедшее. Жизнь его, казалось, не стоила больше и ломаного гроша. Менас догадывался об истинной причине его визита – поисках Хартфилда, и монахи, безумные монахи наверняка готовят ему смерть от голода и жажды. Когда-нибудь они отнесут его тело в пустыню, как тело миссис Хартфилд, которая, вероятно, также была лишь обузой для коптов. Inscha’allah.

В темноте мысли становятся более четкими, и Омар вспомнил молитву, которую Хартфилд в своем безумстве обращал к Имхотепу. Профессор использовал форму молитвы из Египетский книги мертвых, в которой было собрано множество молитв. Стены всех древних гробниц испещрены подобными текстами, редкостью они не являются. Но что он имел в виду, говоря, что Имхотеп играл пирамидами, растворил небесный свет и вернул людям вечную жизнь? Хартфилд упомянул три давние мечты человека. До настоящего времени оставалось загадкой, как величайшие сооружения в мире, пирамиды, могли быть созданы человеком согласно законам звезд. Научиться преобразовывать свет в иную форму энергии является мечтой современной науки, как и поиск источника вечной жизни. Что было известно так же Хартфилду?

Издалека до Омара доносились звуки, по которым он мог судить о распорядке дня монахов, состоявшего в основном из пения и молитв. Он надеялся, что ему принесут хотя бы кувшин воды, и к вечеру, вцепившись в решетку в бешенстве, вероятно вызванном страхом смерти, стал звать на помощь. Но, осознав бесполезность своих усилий, заснул, забившись в угол.

Сколько он проспал, Омар не знал. Проснулся он, испугавшись дрожавшего перед его глазами света лампы. Перед ним стоял Хартфилд. Приложив палец к губам, он предупреждал Омара не шуметь. Профессор выглядел совсем иначе. Тупость и сон покинули его лицо, и он производил впечатление вполне нормального человека, если не считать осторожности его движений.

– Кто вы и как попали сюда? – спросил профессор шепотом.

– Меня зовут Хафиз эль-Гафар, – ответил Омар, – я искал вас, профессор!

– Меня? – Казалось, профессор был удивлен. – Как же вам удалось найти меня?

Омар помедлил, затем ответил:

– Думаю, мы с вами ищем одно и то же.

– О, боже, – проговорил Хартфилд, – вам не следует делать этого. Забудьте об этом, если вам дорога жизнь. Вы молоды, у вас еще все впереди. Не ищите Имхотепа. Умоляю вас!

Не успел Хартфилд договорить, как зажал рот Омара рукой и погасил лампу. В темноте послышались шаги; некоторое время спустя они вновь удалились в обратном направлении.

– Я выведу вас, – сказал профессор из темноты, – пойдемте! – И он схватил Омара за руку.

Тот не понимал, что происходит, он сомневался, что Хартфилд в состоянии исполнить задуманное, но вместе с тем понимал, что это, вероятно, его единственный шанс живым покинуть ужасный монастырь.

Хартфилд снаружи запер решетку, Омар последовал за ним. Англичанин прекрасно ориентировался, должно быть, он тысячи раз проделывал этот путь, потому что безошибочно находил дорогу. Когда они достигли освещенного помещения с кувшинами, Хартфилд сказал:

– Бегите быстро, как можете, и приведите помощь. Нам нужна дюжина вооруженных людей. Не знаю, день ли сейчас или ночь. Если день, идите на северо-запад, вслед за заходящим солнцем. Если ночь, ориентируйтесь на Сириус, это самая яркая звезда, вы не ошибетесь. Вы попадете в Рашид. Бог да поможет вам! – И он подтолкнул Омара к лестнице.

– Профессор! Я не пойду без вас. Почему вы не пойдете со мной?

– У нас нет времени на разговоры, – ответил Хартфилд сердито. – Я не в лучшей физической форме. Время от времени я впадаю в безумие, теряя рассудок. Я был бы для вас только помехой. На карту поставлены моя и ваша жизни. – И добавил: – Я бы все равно не оставил монастырь без своей жены. Они держат ее где-то здесь…

– Но… – Омар замолчал, проглотив конец фразы.

– Я ищу ее всякий раз, когда нахожусь в здравом уме. Я искал Мэри, когда нашел вас. А теперь идите!

Омар помедлил, но все же предпочел промолчать. Он поднялся по лестнице, нарушил равновесие камня и выбрался на свободу. Была ночь. Омар взглянул на небо. Над ним сияли звезды. Он нашел самую яркую и решительно пошел на нее.