Текст книги "Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки"

Автор книги: Филипп Ванденберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Задание, дававшее возможность заработать каждому из них по пятьдесят фунтов при возмещении всех расходов, на вид не было связано с большим риском: Нагиб и Омар должны были отправиться вверх по Нилу в Асуан и встретить там караван, направлявшийся из Судана и везший специи из Хартума.

Омар, не задумываясь, согласился. Шанс покинуть безликий, суетливый город был для него намного важнее опасений относительно намерений Али ибн аль-Хуссейна. Молодость и неопытность удерживали от раздумий и мелочности, на их стороне было и доверие к людям, вероятно, основное свойство характера Омара. Несмотря на то что он прекрасно умел общаться с людьми, он не слишком разбирался в них, а его дружелюбная манера поведения, соответствовавшая его жизнерадостности и беспокойству духа, всю жизнь представляла наиболее уязвимое место Омара.

Нагиб, будучи старше, не был тем не менее Омару ни опорой, ни поддержкой. Напротив, в те моменты, когда он подпадал под влияние алкоголя, – а такие часы занимали неизмеримо большую часть его жизни, нежели часы воздержания, – Омар вынужден был либо постоянно одергивать товарища, либо запрещать разговаривать, либо просто удерживать подальше от людей в целях сохранения их, Омара и Нагиба, безопасности. Их отношения давно достигли той стадии, когда уже не может идти речи о недоверии, а причиной совместного существования был только патриотизм. Они давно не занимались постоянной работой, с одной стороны, из соображений безопасности боясь называть свои имена, с другой – потому что Нагиб говорил, что тадаман не даст своим людям пропасть.

Исходило ли последнее задание от организации или лично от ливанца, они так и не узнали, так как тот, вручив им конверт с бумагами и некоторой суммой денег, мгновенно исчез. Вообще в поведении Хуссейна было нечто, что удерживало от каких-либо вопросов и возражений. Семнадцатого числа сего месяца Хуссейн должен был ждать их в порту Каира.

В бумагах, оставленных ливанцем, к разочарованию обоих, не было адреса Хуссейна, зато был их адрес. Тем не менее обещанное вознаграждение и возможность на две недели покинуть темное обиталище затмили возраставшие сомнения относительно задания. Нагиб и Омар, чтобы не вызывать подозрений, отдельно друг от друга зарезервировали места на пароходе в Асуан, шедшем до конечного пункта три с половиной дня и предоставлявшем пассажирам крохотные кабинки с двухэтажными койками – о кроватях не было и речи.

Старый почтовый пароход под названием «Бедрашен» мог похвастаться широкими лопаточными колесами, высокой дымовой трубой, расширявшейся на конце в форме тюльпана, а на трех палубах располагал местами примерно для сотни пассажиров. В темном трюме размещался почтовый груз парохода. На верхней палубе располагалась столовая, защищенная от солнца, обставленная плетеной мебелью, которой в основном пользовались англичане.

Омар и Нагиб с полным основанием избегали этого помещения. Большую часть времени они проводили на средней палубе, где стояли крашеные деревянные лавки, как в купе поезда третьего класса. Здесь проводили время египтяне, беседовали, ели принесенное с собой, играли в трик-трак, спали или просто смотрели на Нил. Здесь можно было чувствовать себя в безопасности. И тем не менее Омар и Нагиб старались не появляться вместе.

Ночь еще не успела охладить накаленный днем воздух, поэтому Омар предпочел подремать в нише. О сне можно было не думать. Самалут они уже миновали, около полуночи должны были причалить в Минии. Омар с почтительным восхищением созерцал звезды, которые нигде не бывают такими яркими, как над ночным Нилом. Волшебство момента на минуту позволило ему забыть о жизненных тяготах.

Голоса двух англичан на верхней палубе вернули Омара к действительности. Как долго, подумал он, придется ему еще жить, как уличной дворняжке, скрывающейся от ловцов собак, без дома, предоставленный воле тадамана и его людей? Полученное задание ни в коей мере не изменило его представления об этих людях, напротив, глубоко в душе Омара спрятался страх перед ними, перед неизвестным и безымянным, тогда как ни с одной опасностью он не боялся встретиться лицом к лицу. Его не оставляла надежда однажды избавиться от тадамана и Нагиба.

Раздумья Омара были прерваны обрывками английских слов, доносившихся до него с верхней палубы. Разговор сначала не вызвал его интереса, однако голоса становились все громче, собеседники, очевидно, спорили, тон беседы изменился, и теперь они оскорбляли друг друга, почти крича, так что Омару не приходилось сильно напрягать слух, чтобы услышать их. Один педантично обвинял другого, развязного, в глупости и недалекости. Он, мол, ничем не отличается от шефа, по крайней мере использует те же глупые слова и аргументы.

В какой-то момент в разговоре проскользнуло имя, заставившее Омара встрепенуться: Хартфилд. Омар мгновенно проснулся. И если сначала он сомневался в том, что речь шла о пропавшем профессоре, то скоро убедился в правоте своих предположений: те двое занимались поисками профессора Эдварда Хартфилда.

Неожиданно быстро одному из собеседников удалось успокоить второго, и голоса вновь стихли. Омару пришлось изо всех сил прислушиваться, чтобы разобрать хотя бы часть разговора: англичане собирались сойти в Луксоре, также прозвучало имя Картера.

Далее Омар действовал быстро: он поспешил в свою каюту, надел широкополую шляпу, которую привык носить еще в Каире, и бросился к верхней палубе, где стал двигаться подчеркнуто медленно и безразлично. Он шел в сторону англичан, иногда приостанавливаясь, словно залюбовавшись на звезды, и не вызывая их подозрения.

Один из них был низким, в возрасте не старше тридцати лет, у него были длинные волосы. Движения его были резкими и решительными и казались прямой противоположностью спокойным, почти ленивым движениям крупного пожилого собеседника. Разговор резко оборвался, как только Омар приблизился, так что, незаметно рассмотрев англичан, он вновь удалился.

После полуночи, когда пароход с шумом, производимым лопастями колес и людьми, высыпавшими на палубу, пристал в Минии, из своей каюты показался засланный Нагиб. Омар сделал ему знак, давая понять, что у него есть важная новость. С кажущимся скучающим безразличием они наблюдали за маневрами пристававшего к пристани парохода, на самом же деле Омар рассказывал о своем открытии.

Нагиб мгновенно забыл о сне:.

– Двое англичан, говоришь?

Омар кивнул, не отворачиваясь от пристани:

– Одному около тридцати, второй вдвое старше.

– И они сходят на берег в Луксоре?

– Так я понял из их разговора.

– Когда мы прибываем в Луксор?

– Завтра утром.

После долгого молчания Нагиб продолжил:

– Мы думаем об одном и том же?

– Ты считаешь, за ними следует проследить?

– Думаю, да.

– А как же задание?!

Нагиб оглянулся, проверяя, не наблюдают ли за ними; но во всеобщей суматохе их разговор оставался незамеченным.

– Нам нужно разделиться, – сказал Нагиб, – один, как и договорились, поедет в Асуан навстречу каравану, другой последует за англичанами. Мы встретимся в Каире.

Ранним утром на следующий день Омар со своим багажом первым покинул корабль. Предприятие казалось небезопасным. Омару следовало следить за тем, чтобы не быть узнанным. Кроме того, он, конечно, не должен был лишний раз попадаться на глаза англичанам. Он наблюдал за ними, скрывшись в тени деревянной палатки. Оба англичанина тащили за собой немалое количество багажа – по чемодану и сумке, – видимо, рассчитывая на продолжительное пребывание.

Омар предполагал, что их встретит кучер от отеля, в котором те должны были остановиться, но этого не случилось. Они подождали, пока разойдутся люди, отклоняя вежливые предложения кучеров, и, наконец, направились к одному из перевозчиков. Паруса лодок хлопали на ветру, и в свете утреннего солнца Омар разглядел, что старший англичанин не так стар, как ему показалось прошлой ночью. У второго же были рыжие волосы, выдававшие ирландское или шотландское происхождение.

Ввиду того, что на том берегу Нила англичане никак не могли исчезнуть бесследно – если только они не направлялись в Каргу или один из оазисов Ливийской пустыни, – Омар не стал преследовать их. Он радовался тому, что может беспрепятственно наблюдать за ними из своего укрытия. Куда они могли направляться? – Вероятно, в эль-Курну или в Дейр эль-Медину, или их должен был встретить Картер, с которым они могли договориться заранее.

Пребывание в Луксоре таило для Омара немало опасностей. Его ни в коем случае не должны были узнать, поэтому он отложил дальнейшее наблюдение и решил позаботиться о своей безопасности. После того как пароход вновь отчалил, а англичане переправились на противоположный берег, Омар, взяв свою сумку, направился в сторону вокзала, чтобы снять комнату в одном из дешевых отелей, которые в изобилии имелись в том районе.

При этом сложилась ситуация, кажущаяся совершенно необъяснимой, но разве не необъяснимое определяет весь ход нашей жизни? Проходя мимо старого отеля «Эдфу», совершенно не изменившегося за прошедшие годы – разве что деревянный балкон над входом прогнил еще больше, – Омар почувствовал непреодолимое желание увидеть сгорбленного старика, хозяина отеля.

Внутри ничто не изменилось. Как и раньше, от стен отшелушивалась зеленая краска, и коричневый ящик для ключей висел на прежнем месте. За стойкой восседал лысый мужчина, назвавшийся новым хозяином отеля и осведомившийся, чем может помочь незнакомцу. На вопрос, есть ли свободные комнаты и сколько они стоят, тот ответил, что в несезон свободны все комнаты, так что Омар может выбрать любую. Насчет цены же всегда можно договориться.

Омар выбрал комнату на первом этаже, в которой когда-то жил журналист Вильям Карлайль. По сравнению с остальными эта комната производила наилучшее впечатление. Он назвался Хафизом эль-Гафаром, проживающим по адресу Шарья Квадри, 4, Каир, – это было имя хозяина снимаемой им квартиры, дом же, находившийся по названному адресу, находился в паре кварталов от квартиры Омара. Ему показалось, что теперь он был в достаточной безопасности.

Далее встал вопрос, как удобнее наблюдать за англичанами. Омар вновь припомнил разговор на пароходе, свидетелем которого он стал, и убедился в том, что археологами эти двое не были: по опыту работы с профессором Шелли Омар знал, какие манеры и выражения приняты среди археологов. Им-то что могло быть нужно от Хартфилда?

Омар упал на кровать, закинул руки за голову и, глядя на противоположную стену, обои которой были разрисованы неприличными картинками и исписаны признаниями в любви, арабскими и английскими именами и расчетами платы за комнату, задумался. Профессор Хартфилд считался пропавшим. Если его исчезновение было связано с фрагментом плиты, о котором говорил Нагиб, то можно было сделать два предположения: либо Хартфилд тайно продолжал поиски гробницы Имхотепа, либо же одна из конкурирующих группировок с целью присвоить его документы устранила профессора, похитив или убив его. Возможно также, Хартфилд не открыл всего того, что знал, и теперь был нужен похитителям; быть может, именно этим англичанам он был нужен более всего.

Омара охватило чувство, что им руководит злая судьба, судьба, объединившая в одну цепочку людей и события и стремящаяся к единой цели. Ему не удавалось отказаться от участия в этой истории, начать жизнь заново и жить без постоянного страха, повсюду сопровождавшего его. Нечто необъяснимое постоянно возвращало Омара, притягивая его, как собаку, новыми намеками на след. Быть может, причиной всему была та самонадеянность, с которой Омар противопоставлял себя всем прочим охотникам за тайной, – черта, обычно ему несвойственная, но в данном случае превалировавшая.

Его манила идея найти профессора Шелли. Но Омар даже не знал, вернулся ли тот с войны. С другой стороны, ему казалось опасным вступать в контакт с англичанином. Конечно, Шелли во многом облагодетельствовал его, и Омар был ему благодарен, их отношения были намного более близкими, нежели отношения слуги и господина. Но все же Омар не мог с уверенностью сказать, как отреагировал бы Шелли на его появление. Профессор как-никак, был британцем, а Омар находился в розыске в британском протекторате.

Омар направился к перевозчику, отвезшему англичан на противоположный берег. За некоторую сумму тот вспомнил, что два Саида направлялись на лодку «Изис», принадлежавшую красивой английской леди. Потом перевозчик рассказал, что мистер Картер недавно совершил открытие в Долине Царей, обнаружив горы золота и драгоценных камней, так говорили жители эль-Курны, но сокровища никто не видел, потому что тот завалил его вновь и выставил охрану. Такие истории не были редкостью с тех пор, как Говард Картер избрал Долину Царей местом своего обитания и своих исследований, а это произошло уже более двадцати лет назад.

На западе садилось солнце, окрашивая скалы в фиолетовый цвет. Омар сошел на берег в стороне от лодки «Изис» и прошел остаток пути пешком. Он затаился на безопасном расстоянии и стал ждать. На лодке загорелись огни, и теперь, под покровом темноты, Омар мог подобраться к ней поближе, оставаясь незамеченным.

Сквозь приоткрытые иллюминаторы доносились обрывки разговора между англичанами и женщиной. В камбузе на корме готовили ужин, судя по выбрасываемым за борт пищевым отходам. Повар был увлечен разговором с двумя египтянами, одного из которых звали Гихан, и он только что, принеся что-то, возвратился в кухню. Пользуясь шумом парусов и скрипом досок палубы, Омар незаметно влез на борт. На четвереньках он преодолел переднюю палубу и спрятался за двумя бочками с водой, откуда был виден внутренний салон лодки.

Жалюзи были закрыты, но сквозь их щели Омар узнал обоих англичан. Они сидели за длинным столом из темного дерева, стоявшим посреди комнаты, склонившись над картой, напротив них – дама в длинных арабских одеждах и с платком на голове. По столу бродила рыжая полосатая кошка. Более низкий мужчина, которого напарник называл Джерри, карандашом рисовал линии, соединявшие отдельные пункты на карте, второй же делал заметки.

Омару понадобилось некоторое время, чтобы понять, о чем шла речь в разговоре. В центре обсуждения была безымянная местность в дельте Нила, где был найден некий труп, имевший, судя по рисункам Джерри, отношение к некоторому количеству мест в южном Египте и к поискам гробницы Имхотепа. Загадочным, видимо, казался не сам труп, но место его нахождения, дававшее повод для построения всевозможных догадок.

В какой-то момент прозвучало имя Хартфилда, и Омар было подумал, что речь шла о трупе профессора Хартфилда, но из последующих слов стало ясно, что тело принадлежало госпоже Хартфилд.

Леди Доусон поражала знанием деталей. Она упоминала имена и факты, наводившие Омара на мысль о том, что она играла ключевую роль в происходившем: леди Доусон – агент британской секретной службы? Омар вспомнил, что профессор Шелли с супругой были знакомы с ней. Неужели он, Омар, сам того не зная, работал на шпиона?

В этот момент ему все казалось возможным. Он не мог исключать возможности того, что профессор Шелли позволил ему научиться читать и писать лишь для того, чтобы сделать агентом, работающим против собственного народа, и прекратить операцию его заставила лишь начавшаяся война. Можно было предположить и что ночное нападение и похищение были инсценированы англичанами, чтобы вызвать в душе Омара ненависть к египетским националистам. Неудивительно, что в тот момент Омар готов был выпрыгнуть из своего убежища и броситься на англичан и хитрую шпионку, но кто бы оказался проигравшим в этой схватке?

Для египтян характерно принимать обиду со вспышками гнева и жаждой крови, но в их характере заложена также и та быстрота, с какой они успокаиваются. Египтяне похожи на африканских слонов, которые способны долгое время терпеть боль, но когда чаша их терпения переполняется, они идут на врага решительно и вдумчиво. Если бы в тот момент Омар поддался внезапному порыву, он, бесспорно, шокировал бы своих врагов и на мгновение ощутил удовлетворение. Но в конечном счете он проиграл бы, и проиграл глупо, навредив более всего самому себе. Если он действительно хотел причинить зло англичанам, ему следовало затаиться и отвести их от следов Имхотепа; он не должен был позволить им быть первыми в разгадке тайны.

Продолжая вполуха следить за разговором, Омар пытался выстроить в уме все то, что он узнал до сих пор. Труп Мэри Хартфилд был обнаружен где-то между Рашидом и Фувой в пустыне дельты Нила. Тогда как ни следа профессора там найдено не было. Решающую роль, по словам англичан, играли документы и результаты исследований Хартфилда. Если Хартфилд и его жена были застигнуты песчаной бурей – а так оно и выглядело, – то и профессор должен был погибнуть. Потому что если бы он остался жив, то наверняка бы начал поиски тела жены. С другой стороны, все, кто занимался поисками гробницы Имхотепа, знали Хартфилда. Так что нельзя было исключать возможности похищения и убийства профессора в целях получения доступа к документам, смерть же его жены могла быть инсценировкой, имевшей целью отвлечь внимание от другого преступления.

Убийство можно было приписать любой из группировок, охотившейся за сокровищем: тадаману, искавшему власть и влияние, британской секретной службе, имевшей власть, британскому консулу, которого влекло все, что обещало богатство.

Омар задумался о своем положении, забыв о внимательности среди бочек, ящиков, бутылок и ведер, и неаккуратным движением задел одну из бутылок, которая, упав, разбилась на тысячу осколков. Мгновение Омар раздумывал, прыгнуть ли за борт или скрыться, вернувшись по палубе на землю. Но в следующий момент он, остановившись на втором варианте, уже пробежал по палубе к борту и оказался на берегу раньше, чем англичане, один из них вооруженный, показались на палубе.

С безопасного расстояния Омар наблюдал, как они обыскали палубу и, никого не обнаружив и предположив, что бутылку разбила кошка, удалились в салон. Омар же проследовал к тому месту, где его ждал перевозчик.

7
Консульство в Александрии

«И если бы Аллах ускорил людям зло, как они ускоряют добро, то их предел был бы уже для них решен. Мы оставляем тех, которые не надеются Нас встретить, скитаться слепо в своем заблуждении».

Коран, 10 сура (12)

Так, будто в них сам черт вселился, бросились носильщики, служащие отелей, владельцы сдаваемых комнат и торговцы к пассажирам, сходившим на берег по узкому, качающемуся трапу корабля «Медитерране». Портовые служащие в застиранных белых униформах пользовались палками, отгоняя самых настырных от пассажиров, прибывших из Европы. Западный порт Александрии, куда прибывали роскошные лайнеры европейских пароходных компаний, каждый раз, принимая корабль, становился похож на ведьмин котел, будто бы речь шла о жизни и смерти.

Мальчики расхваливали каракатиц и морских ежей – они носили товар на палке за плечами, – лепешки и медовые пироги, чай и лимонад; слепой, гордо скрывавший свое страдание под темными очками, предлагал дамам цветы; старик, сгибаясь под весом предлагаемого товара, зазывал покупателей плетеных корзин и ящиков.

«Медитерране» пришел из Марселя, он пробыл в пути пять дней, четырнадцать часов и тридцать минут и считался не только самым быстрым, но и самым комфортабельным лайнером в Средиземном море. Неудивительно, что господа, спускавшиеся по трапу, принадлежали к элите европейского общества, а портовый люд старался вовсю. Вслед за семьей, состоявшей из четырех человек – отца, матери и двух дочерей, сопровождаемых гувернанткой, на землю Египта ступили четверо одетых в темное мужчин с большим количеством багажа. Сквозь толпу им навстречу протискивался господин с тростью и белыми перчатками, которыми он приветственно махал прибывшим.

– К вашим услугам, Сакс-Виллат! – представился он, вытянувшись в струнку. Доктор Поль Сакс-Виллат был французским консулом в Александрии, наделенным прекрасным вкусом и утонченными манерами. Он родился в Эльзасе, что объясняло его необычную для француза фамилию и любовь к музыке Бетховена. В остальном же он ненавидел все немецкое, как чуму.

Мужчины среднего возраста по очереди представились: профессор Франсуа Миллекан, археолог и заведующий секцией Египта в Лувре в Париже, профессор Пьер д’Ормессон, преподаватель истории в университете Гренобля и член Академии наук в том же городе, Эдуард Курсье, лингвист в Коллеж де Франс в Париже, и Эмиль Туссен из Дезьем бюро.

Заметив взмах руки, толпа носильщиков бросилась к багажу прибывших, и Сакс-Виллат назвал адрес: Шарья эль-Хорья, 12, французское консульство. Он попросил господ проследовать к автомобилю, огромному кабриолету «Лоррейн-Дитрих», которым сам с удовольствием управлял.

Набережная Александрии, широкая и обрамленная пальмами, с обеих сторон от порта обнимала море, образуя естественную бухту. Дворцы, посольства и современные отели придавали городу, основанному по легенде Александром Великим, бросившим на землю свой плащ, очертившим его мечом и приказавшим построить город аналогичной формы, европейский вид, делавший его похожим на Ниццу или Монте-Карло.

Изящно одетые господа и несколько европейских дам сидели в уличных кафе, пили, курили и разговаривали о сухом законе в Америке, об эпидемии гриппа в Европе, повлекшей миллионы смертей, об экспериментах, проводимых в Германии и Америке. Далекий от современного мира, в котором самолеты за шестнадцать часов преодолевали расстояние от Америки до Европы, неся на своих крыльях новую музыку, называемую джазом и готовящуюся огласить стены клубов, кафе и концертных залов, этот город демонстрировал свой западный образ, скрывая восточную суть. Мудиры и шейхи в длинных белых одеждах ежедневно встречались здесь с одетыми в британскую форму офицерами, а солдаты национальной армии соревновались с ними в яркости форм. Темный мир мошенников, карманников, инвалидов и попрошаек, не останавливавшийся в Каире даже на границах богатых районов, здесь был вытеснен на окраины или показан с его живописной стороны.

Французское консульство, расположенное на Шарье эль-Хорье, могло с полным правом находиться и в Париже на улице Сент-Оноре, и на Унтер ден Линден в Берлине или на лондонском Пэл Мэле, настолько помпезным и вычищенным казалось его здание. Двое прилично одетых служащих распахнули двери кабриолета, как только консул с гостями подъехал ко входу. Сакс-Виллат пригласил гостей в располагавшийся в саду салон, стены которого были обиты пурпурным шелком, мебель же была выполнена в стиле Луи XV. Восточный колорит салону придавали лишь латунные и медные кувшины и пол, мощенный дамасским кафелем.

Слуги сервировали кофе в маленьких, аккуратных чашечках и подали лимонную и медовую выпечку из слоеного теста, а также коньяк, конечно, французский. Все это было обставлено столь красиво и продуманно, что можно было заподозрить в этой церемонии вмешательство супруги консула. Тем удивительнее оказывалось обратное: Поль Сакс-Виллат, воспитанный полногрудой гувернанткой без вмешательства увлеченной эзотерическими доктринами матери и по желанию отца по окончании юридического образования в течение трех месяцев и трех дней бывший помолвлен с дочерью эльзасского дворянина, так и не нашел подхода к противоположному полу. После расторжения неудачной помолвки он так и остался холост, что не вызывало интереса, пока он не обратился к карьере дипломата, отправившись в Марокко, где отсутствие супруги и проведение холостяцких вечеров для мужчин бросилось в глаза.

Связь с телохранителем марокканского короля чуть было не стоила ему карьеры атташе по культуре, но в дело вмешался высокопоставленный сотрудник Министерства внутренних дел Франции, позаботившийся о его дальнейшей судьбе. Этот господин, называемый всеми, кто к нему обращался, просто «Доктор К.», предложил Сакс-Виллату еще более высокую должность и всяческую поддержку в том случае, если помимо обязанностей консула тот согласится также работать агентом на Дезьем бюро.

Эта история произошла семь лет назад, и у Сакс-Виллата тогда не было иного выбора, как отправиться в Александрию, чтобы возглавить отдел шпионажа в Египте и на Ближнем Востоке, причем направить свою деятельность в первую очередь против Великобритании. Потому что с тех пор, как 120 лет назад английский адмирал Нельсон разгромил французов под Абукиром и Англия назвала себя хозяйкой Средиземного моря, началось соперничество Англии и Франции в регионе, решающую роль в котором играли английская и французская секретные службы.

Сакс-Виллат старался организовать встречу как можно менее официально, чтобы не напугать французских ученых, привлеченных в Египет под одним предлогом и лишь незадолго до отъезда узнавших об истинной цели их поездки. Сакс-Виллат сумел оформить для французских археологов официальную лицензию на раскопки в Саккаре. Целью раскопок и исследований, на которые неизвестными источниками было выделено 25 000 франков, был комплекс гробниц к северу от ступенчатой пирамиды, где полсотни лет назад уже проводил раскопки великий французский археолог Мариет, сдавшийся после двух недель безуспешных поисков.

Но лицензия была для Сакс-Виллата лишь предлогом. Истинной целью мероприятия, проходившего в Дезьем бюро под кодовым названием «Vacance», что могло означать как «Каникулы», так и «Вакансию», было наблюдение за действиями других секретных служб и организаций относительно поисков гробницы Имхотепа.

Шансы на успех казались не меньшими, чем у остальных участников, даже напротив. Профессор Миллекан, узнав о сведениях, касающихся гробницы Имхотепа, обнаруженных на фрагментах каменной плиты, вспомнил о переписке между Берлинским музеем и Лувром, сохранившейся в анналах парижского музея. Речь в ней шла об обломках базальтовой плиты, которые – по мнению французов – могли быть частями одного целого, но ее содержание оставалось неясным из-за отсутствия недостающих частей. Таким образом в Лувр попал текст плиты, находившейся в Берлине; однако исследования были прекращены по причине недостатка информации.

Французские археологи чувствовали себя в Саккаре как дома, с тех самых пор как Огюст Мариет обнаружил скрытый в этой местности лабиринт с саркофагами 24 Аписов-быков, так что еще одна лицензия на раскопки в этой местности не должна была вызвать подозрений. Саккара, некрополь Мемфиса, столицы древнего государства, занимает полосу длиной в тридцать миль на левом берегу Нила между скалами под Абу Рош и Лиштом, название ее предположительно – а в этой местности многое было известно лишь предположительно – происходит от имени бога мертвых, Сокара. Как и везде в Египте, здесь уже проводились раскопки и исследовались постройки, и ничто не привлекало интереса в этой богом забытой земле, где лишь полуразрушенные пирамиды напоминали о былом могуществе Египта, и даже открытие Мариета было случайностью, а не итогом долгих и упорных исследований. Однажды он скакал на юг и чуть было не упал в темную, глубокую дыру, оказавшуюся входом в подземный лабиринт.

Как Сакс-Виллат ни старался, атмосфера в консульстве царила напряженная; и причиной тому была не только усталость людей, проведших пятеро суток на корабле и преодолевших шторм недалеко от Мальты. Причина неловкости заключалась в том, каким образом ученых удалось привлечь к заданию. Месяцами за ними велось наблюдение, за это время секретной службе стали известны факты их биографии, недостойные их положения и могшие разрушить их карьеру.

Можно себе представить, какие последствия имела бы огласка того, что профессор Франсуа Миллекан, статный цветущий мужчина, женатый и имеющий взрослую дочь, со всем правом претендующую на удачный брак с каким-нибудь секретарем Министерства внутренних дел, например, – что профессор состоит в связи со своей падчерицей, нежной темноглазой девушкой девятнадцати лет, дочерью его жены Жюстины от первого брака.

Конечно, ни один из присутствовавших не знал ахиллесовой пяты остальных, но каждый подозревал, что и они прибыли сюда не добровольно. Никто бы не подумал, например, что д’Ормессон, профессор, имевший дворянские корни, вращается в сомнительных кругах среди торговцев предметами искусства и подделывает свидетельства экспертизы, а полученными гонорарами расплачивается за карточные долги, давно превысившие все полученное им после продажи замка на берегу Изара.

И Курсье, лингвист в Коллеж де Франс, холостяк-кутила сорока лет со шрамом на правой щеке, занимающийся своим делом скорее из любви к искусству, нежели ради заработка с тех пор, как продал унаследованные им земли под Амбуссоном, конечно, никогда не согласился бы помогать секретной службе, если бы не одна история. Это произошло уже года три-четыре назад, вызвав в Париже сенсацию. В Сурене, за аллеей де Лоншам, был найден застреленный оперный певец Луи де Бержерак. Де Бержерак был одним из лучших друзей Курсье, пока оба они не попались на удочку балетной танцовщицы Клео де Мерод, однажды услаждавшей часы бельгийского короля Леопольда, проведенные им в Париже. Их спор окончился дуэлью за аллеей де Лоншам. Певец погиб, что удивило Курсье, ведь он впервые в жизни держал в руках пистолет. Убийцу так и не нашли, так как о происшествии знали только участники дуэли и их секунданты, поклявшиеся молчать. То, как секретной службе удалось узнать о его участии в убийстве, для Эдуарда Курсье так и осталось загадкой. Оказавшись перед дилеммой – оказаться в камере городской тюрьмы Парижа или сотрудничать с секретной службой, – он выбрал последнее.

Все они должны были работать под руководством начальника Отдела Ближнего Востока Эмиля Туссена – мужчины за тридцать, низкого, со сросшимися на переносице бровями и зачесанными на лоб волосами, постоянно вертящего в руках одну из своих трубок, которые он извлекал, кажется, из всех имеющихся карманов, но почти никогда не закуривал. Сознавая силу шантажа, Туссен разговаривал с подчиненными грубо, и даже улыбка, с помощью которой он иногда пытался придать приятное выражение своему лицу, производила впечатление провокации. В его присутствии даже Сакс-Виллат чувствовал себя неуверенно: не имея доказательств, он не сомневался, что агенту известно и его прошлое.

Такова была причина повисшего молчания, казавшегося бесконечным и прерываемого лишь покашливанием одного из присутствующих, лишь усугублявшим ситуацию, вызывая всеобщее замешательство. Туссен набивал трубку, Курсье, выглядевший наиболее уверенным, барабанил пальцами по столу, консул, не переставая, мешал кофе в чашке, все остальные следили за этим процессом.