Текст книги "Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки"

Автор книги: Филипп Ванденберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

Насколько Омар мог понять, Картер обладал некоторой информацией, которую и собирался сообщить агентам и о которой лорд Карнарвон ничего не должен был знать. К удивлению Омара, об Имхотепе не было сказано ни слова, как и о Хартфилде, главной фигуре поисков. Примечательным Омару показалось сообщение агентов, что, начиная со следующей недели, Картер сможет найти их в отеле «Мена Хаус» в Каире. Из чего можно было заключить, что дальнейшая деятельность британской секретной службы будет развернута в северном Египте. Чтобы не вызвать подозрений, он направился в город, намереваясь на следующий день вернуться в Каир.

В комнате отеля «Эдфу» Омар упал на кровать и задумался. Он следил за агентами в надежде, что они приведут его к Хартфилду. Однако здесь, в Луксоре, он оказался дальше, чем когда бы то ни было, от цели. Он начал сомневаться, правильно ли расслышал их слова той ночью на корабле. Неужели он так увлекся поисками профессора, что уже не в состоянии был отличить реальность от собственной фантазии? Эта мысль вызвала гнев, с которым Омар не в силах был совладать.

«Allah akbar – Аллах велик» – было написано на противоположной стене арабской вязью, ниже европеец поместил написанное изящным почерком любовное признание: «Jane forever – Джейн навсегда», имя дважды подчеркнуто. Фигурки перемежались изображениями зверей, а также многочисленными непристойностями.

Омар отчаялся. Он почти стеснялся возвращаться в Каир, где ему придется встретить Нагиба, о чьей судьбе он ничего не знал. Мгновение его занимала идея использовать представившуюся возможность для того, чтобы освободиться от пут тадамана. Такая удобная возможность вряд ли скоро повторится. Но Омар отогнал от себя эту мысль: тадаман не отпустит так просто его, столь глубоко впутавшегося в дела организации; кончится тем, что его станут преследовать и англичане, и националисты.

Так что Омар вернулся в Каир. Квартира была пуста, что сначала не взволновало его; единственным признаком пребывания Нагиба был листок с какой-то закорючкой, не многое сказавший Омару. И лишь после двух суток отсутствия товарища он решил заняться поисками. В кофейне «Рояль» на углу улицы ничего нового ему не сообщили: официант, в совершенстве владевший искусством разноса напитков на держащемся на трех цепочках подносе, лавируя между посетителями, давно не видел Нагиба, а человека по имени Али ибн аль-Хуссейн вообще не знает – по его словам, по крайней мере.

Целый день Омар бесцельно бродил среди громоздившихся вокруг домов. Каир раздражал его, город внушал ему страх: кричащие люди толкались, они ничего не значили, никем не были, оголодавшие дети протягивали руки, прося денег, босые женщины, целиком укутанные в одежды, несли на головах корзины, британские солдаты в униформах, ослы, торговцы со своими тележками, все растущее число автомобилей, лающие дворняжки и везде кошки, кошки со свалявшейся шерстью, грязные и ободранные, как окружавшие их улицы и дома. Даже не имея цели, Омар жаждал покинуть этот город как можно быстрее.

Поздно вечером он вернулся в свое безымянное жилище на безымянной улице. Надежда на то, что Нагиб вернулся или хотя бы дал о себе знать, не оправдалась. На столе лежал все тот же лист бумаги, на который по приезде он не обратил особого внимания.

Перекрещенные линии, если смотреть на них долго, складывались в улицы – на листе был план города; без единого слова подсказки Омар узнал находившуюся неподалеку площадь Мидан Салах эд-Дин, мечеть Султан-Хасан и поворот улицы Шарья Ассалиба, находившийся в паре шагов от их квартиры. Посреди линий стоял крест.

На следующий день, зажав план в руке, Омар отправился на поиски. Он не мог представить себе, куда приведет его план, найти Нагиба он не рассчитывал, и все же что-то тянуло его к месту, обозначенному на карте крестом. Это было одним из тех совпадений, которые называют судьбой и которые вызывают впоследствии лишь недоверчивую улыбку.

Омар остановился перед зеленым домом на безымянной улице. Должно быть, это его цель. Решив постучать, он не мог представить себе, что может его ожидать.

Дверь открыл слуга, он смерил Омара оценивающим взглядом и вежливо с оттенком пренебрежения сказал:

– Мой господин, Али ибн аль-Хуссейн в данный момент отсутствует. Чего ты хочешь?

Любого другого подобная неожиданная встреча лишила бы дара речи или повергла в шок, заставив бежать прочь. Однако среди прочих качеств Омара было и умение быстро реагировать, сохраняя трезвость мысли в неожиданных ситуациях.

– Я, – спокойно ответил он, – друг твоего господина Али ибн аль-Хуссейна. Мы принадлежим одной организации – ты понимаешь, о чем я. Мне нужно поговорить с ним!

Таинственный намек встревожил слугу, он не мог сообразить, что Омар имел в виду, и мгновенно стал дружелюбнее:

– Верь мне, Эфенди, я бы не отсылал тебя, но, Аллах свидетель, Али ибн аль-Хуссейн в отъезде!

Омар отодвинул слугу и вошел в темный холл. На каменном полу лежали дорогие ковры, канделябры свисали с высокого потолка, правее располагался бассейн.

– Мне нельзя впускать тебя, Эфенди. Я позову госпожу! – воскликнул слуга высоким, резким голосом. Но прежде, чем он успел позвать на помощь, на лестнице появилась госпожа, привлеченная криком. Она была в черном, как это подобало замужним женщинам, и ее длинные одежды отличались изысканной простотой.

– Все в порядке, Юсуф, – сказала она, подавая слуге знак удалиться. Затем подошла совсем близко к Омару и открыла лицо.

Омар окаменел. Будто железную скобу вбили ему в грудь, и она мешала биться его сердцу, затрудняла дыхание, сковывала движение, Омар стоял и, не двигаясь, смотрел на лицо женщины. Она подняла правую руку и положила ему на грудь.

– Ya salaam! – тихо с трудом проговорил Омар, добавив застенчиво и как бы не веря себе: – Халима?

Халима кивнула. Глаза ее блестели, Омар тоже боролся со слезами. Ему трудно было сдержаться, чтобы не прижать к себе Халиму, не ощутить ее бьющееся сердце и ее тело.

Сколько лет не видел он Халиму? Прошло около шести или восьми лет с тех пор, как он нашел пустым ее дом в эль-Курне. Как горько ему было тогда читать ее письмо, в котором она прощалась с ним. Омар знал его наизусть, сотни раз прочел он его, каждое слово, целовал его, как ребенок, но так и не понял прощальных слов Халимы.

– Халима, – повторил он беззвучно, – ты, здесь?

Халима пожала плечами. На ее губах играла нежная улыбка, словно она хотела извиниться, извиниться за неожиданную встречу. Тусклый свет холла скорее скрывал, чем освещал, и все же Омар ощущал, чувствовал Халиму, потому что так и не забыл ее за все эти годы. Ее близость действовала, как пустынный ветер хамсин, чей жар незаметно обжигает кожу, она заставляла его гореть и дрожать от холода одновременно, отнимала способность мыслить. Омар видел Халиму сердцем, разумом же его был затемнен. Что-то в нем противилось моменту, она не могла, просто не могла быть здесь, в доме этого Али ибн аль-Хуссейна.

Госпожа! Боже, этого просто не могло быть! Именно тот, кого он мог предположить в последнюю очередь, забрал ее у него. Во имя Аллаха, почему она последовала за таким негодяем, как Али ибн аль-Хуссейн? Почему она молчит? Почему не объяснит эту необъяснимую ситуацию? Почему не скажет, что все еще любит его так, как по-прежнему любит ее он?

Он не мог дотронуться до Халимы, как ни желал этого. Время изменило ее. Она не стала менее красивой или желанной, изменились ее движения. Теперь она вела себя как женщина, а не как девочка. Перед Омаром стояла повидавшая жизнь, взрослая женщина, в чьем присутствии он почувствовал себя мальчишкой.

В душе Омара рос страх, страх перед тем, что Халима может сказать нечто, что разрушит их связь, она могла сказать: «Уходи и никогда не возвращайся, нам нельзя видеться!» Как она уже сделала это однажды. Так что он попытался заговорить первым и начал лепетать – иначе его слова назвать нельзя было – нечто нечленораздельное: что-то о Нагибе, своем друге, которого надеялся найти, потому что аль-Хуссейн дал им задание.

Халима долго не отвечала. Она изучала Омара, насколько это позволяло освещение в холле, и ему показалось, что прошла вечность; затем она тихо спросила с тем превосходством в голосе, которое с самого начала поразило Омара:

– Больше тебе нечего мне сказать?

Ах, зачем он наговорил столько глупостей! Теперь он понял, насколько был легкомыслен. Он почувствовал, как кровь приливает к лицу, и надеялся только, что Халима не заметит в темноте, как он покраснел. Омар увидел, как она обернулась, бросила быстрый взгляд в сторону лестницы, затем подошла к нему ближе и прижала к себе.

Омар не ожидал этого и повиновался безвольно, как ребенок, спрятавшийся в объятиях матери, не в силах противиться ее чувствам.

Халима взяла в руки его голову и стала покрывать его лицо поцелуями, и Омар почувствовал нечто, чего не ощущал еще никогда в жизни. Скованность исчезла, и он прижал к себе любимую с такой силой и страстью, что почувствовал боль.

Ни Омар, ни Халима не знали, сколько времени они так простояли. Будто пробудившись от долгого сна, они одновременно открыли глаза. Омар смертельно испугался: перед ними стоял Юсуф, слуга. Его глаза были опущены, и он сказал, не глядя на Халиму:

– Госпожа, пора.

Халима была не так встревожена, как Омар, и, увидев страх в его глазах, успокоила:

– Ему можно доверять, он мой самый верный слуга. – Сказав это, она взяла Юсуфа за руку.

Каждый день в одно и то же время Халима в сопровождении Юсуфа шла на рынок за покупками, которые слуга потом нес в корзинах домой. Эта прогулка была обычаем, почти ритуалом, так что ее задержка или отмена потребовала бы длительных объяснений. Халима была главой огромного дома, при котором состояла дюжина слуг и лакеев, а также постоянно меняющееся количество женской прислуги – девушек, предлагавших себя на базаре в обмен на жилье и еду, если их выгнали из дома или они не сумели выйти замуж. Не считая их, в доме была вторая женщина, молодая, почти ребенок, обладавшая, однако, внешностью взрослой женщины. Али ибн аль-Хуссейн взял ее второй женой, что не противоречило законам страны, однако глубоко оскорбило гордость Халимы.

– Нам многое нужно рассказать друг другу, – сказала Халима, и Омар кивнул:

– Но не здесь.

– Нет, не здесь, – ответила она. – Ты знаешь, где находятся ворота базара Канн эль-Калили. За воротами направо уходит улица торговцев коврами. Первый магазин принадлежит Ахмеду Амеру. Ахмед мне многим обязан. После полудня я буду ждать тебя у него. Удачи.

Ошеломленный, Омар вышел на улицу. Ему казалось, что фасады домов плыли перед его глазами, а шум улицы доносился откуда-то издалека. Он шатался, но крайней мере таковы были его ощущения, когда он сворачивал на Шарью Ассуругью, ведшую на север, в сторону базара. Он не видел ни людей на улице, ни автомобилей, он видел только Халиму, ее фигуру на лестнице и ее лицо в сумраке холла и, не шевеля губами, вновь и вновь произносил лишь одно слово: «Халима».

Добравшись до высокой башни, где начиналась рыночная суета, Омар легко нашел продавца ковров. Он назвался, и Ахмед Амер проводил посетителя наверх по деревянной лестнице, где в тесной комнатке его ждала Халима.

Она сидела на свернутом ковре. Сквозь ставни пробивались лучи света. Пахло шерстью и средством от моли, но в тот момент Омар не видел и не слышал ничего, кроме Халимы.

Не говоря ни слова, он опустился перед ней на пол, обвил руками ее бедра и положил голову ей на колени, как будто стеснялся, как будто хотел спрятаться. Халима поняла его и погладила по голове. Так они сидели некоторое время, собираясь с мыслями.

Омар ощущал тепло, исходившее от ее тела, а Халима чувствовала, как его слезы капают на ее подол.

– Не плачь, – сказала она, сама с трудом сдерживая слезы, и подняла его лицо так, что смогла заглянуть в его глаза.

– Я не плачу, – ответил Омар, вытирая рукавом слезы. И, вздохнув, робко спросил: – Почему все так случилось?

– Судьба сама тасует карты, нам остается только играть. – Халима улыбнулась, но в улыбке ее сквозила грусть.

– Почему все так случилось? – повторил Омар, качая головой. – Ты счастлива?

– Счастлива? – Халима не ответила ему, но Омар заметил, что она повернулась к окну.

– Почему ты вышла за этого Али ибн аль-Хуссейна? Почему? – Когда он заметил, что Халима не хочет отвечать, Омар поднялся и сел возле нее, так что она уже не могла спрятать глаз. – Почему, Халима?

– Ты действительно хочешь это знать?

– Ты должна мне сказать, Халима!

– Но это не сделает тебя более счастливым.

– Но я и страдать не буду сильнее, чем уже страдаю сейчас.

Тогда Халима подняла рукав рубашки Омара, так что стало видно ожог. Она ласково погладила место ожога и, запинаясь, заговорила:

– Не знаю, задумывался ли ты о том, как это все произошло тогда, в эль-Курне.

– О чем ты говоришь, Халима?

– Об этом! – Она положила руку на знак кошки. – Если бы ты знал, где они держали тебя…

Омар сглотнул, затем ответил:

– Я знаю, Халима. Это не давало мне покоя. Однажды случай помог мне. Я услышал шум из дома шлифовальщика – это был тот же звук, что был слышен в моей темнице. Так что я начал поиски и наткнулся на дом твоего отца. Это потрясло меня.

– И что ты подумал обо мне?

Омар пожал плечами и отвел взгляд.

– Честно говоря, я никак не мог выстроить все, что знал, в единую цепь. Прежде всего, я не знал, какую роль играешь ты во всей истории.

– А теперь?

– Теперь не больше, чем прежде. А то, что ты вышла замуж за этого аль-Хуссейна не делает твое поведение понятнее.

Словно боясь услышать злобу в его словах, Халима закрыла ему рот рукой.

– Мс говори больше ничего, любимый! – прошептала она. – Я все объясню тебе. Но ты должен мне верить, пообещай!

Некоторое время они сидели молча, затем Халима медленно начала рассказывать:

– Юсуф, мой отец, был уважаемым человеком в эль-Курне. Его национальная гордость, гордость за то, что он египтянин, прославила его далеко за пределами нашей деревни. Юсуф был единственным, кто отказывался работать на заносчивых англичан, пытавшихся отнять у нас родину. Я любила своего отца за это и слишком поздно заметила, какие странные личности и бездельники собираются в нашем доме. Они восхваляли новый, свободный, самостоятельный Египет, и все чаще звучало слово «тадаман». Я не знала, что это значит, и спросила отца. Он объяснил мне, что за словом «тадаман» кроется организация египетских патриотов, поставившая целью добиться свободы Египта, а опознавательным знаком они избрали кошку – зверя, который сосредоточивает в себе скрытые силы, видит в темноте и для всех свят. Затем он прижал меня к груди, мягко погладил по голове и произнес тоном, пугающе противоречившим смыслу его слов, чтобы я никому ни слова об этом не говорила, предатели должны умереть. Все большее количество людей пропадало, в основном египтяне, но иногда и иностранцы, о которых мой отец, если о них заходила речь, отзывался пренебрежительно, говоря, что они враги Египта и лишь получили законное наказание. На мой вопрос, какое же наказание получают враги государства, отец ответил, что их заживо замуровывают в стены гробниц времен фараонов. То равнодушие, с которым Юсуф рассказывал об этих преступлениях, ужаснуло меня, и с этого дня я возненавидела отца.

Твоя встреча с тадаманом произошла по ошибке. Юсуф считал тебя британским шпионом, люди тадамана в любом случае не верили, что профессор прибыл в Луксор, чтобы купить антиквариат. Они считали профессора британским агентом, который прибыл за определенными сведениями. Поэтому они решили убить профессора, его жену и слугу.

Ты просто первым попал в их руки. Так не было запланировано, просто так получилось. У меня кровь застыла в жилах, когда они принесли тебя той ночью и бросили в темницу. Я сразу узнала тебя и пришла в отчаяние. Как я могла помочь тебе? Юсуф не знал сострадания, если речь шла о деле тадамана, и ты бы умер от голода, если бы я не добилась от отца, чтобы он отдал мне твою жизнь, или, скорее, выторговала ее. Это была недостойная сделка, но главное было то, что ты остался жив.

– Недостойная сделка? Как это понимать, Халима?

Омар по беспокойству в ее глазах догадался, как трудно было сто любимой сказать правду.

– Ты не догадываешься, чего потребовал отец в обмен на твою жизнь?

Омар ужаснулся.

– Догадываюсь, – ответил он неслышно.

И Халима продолжала:

– Среди товарищей моего отца был один, прославившийся своей бескомпромиссностью и жестокостью – Али ибн аль-Хуссейн. Несмотря на то что я была еще почти ребенком, он положил на меня глаз. Он хотел взять меня в жены, и Юсуф пообещал ему меня. Но я сопротивлялась изо всех сил своих шестнадцати лет. Я пригрозила, что расцарапаю ему лицо, если он только подойдет ко мне, и при ближайшей возможности убегу и никогда не вернусь обратно. Таким образом мне удавалось держать Али ибн аль-Хуссейна на расстоянии. Когда я поняла, что другого способа освободить тебя нет, я пообещала отцу выйти за него замуж в том случае, если они отпустят тебя…

Халима опустила взгляд. Ей было стыдно смотреть Омару в глаза, поэтому она не заметила слез в них, слез отчаяния и злобы. Омар начал всхлипывать, громко и не сдерживаясь, как ребенок, и зарыдал. В этот момент беспомощности в его голове царила одна мысль – что это все неправда, что Халима все выдумала из смущения. Но чем дольше длилось ее молчание, тем четче он осознавал, что сказанное было правдой. И тогда ярость и безнадежность смешались в одну мысль: рано или поздно я убью его. Она повторялась и повторялась в его мозгу, пока Омар громко не крикнул: «Я убью его, я убью его!»

Чтобы заглушить его крик, Халима прижала голову юноши к груди и стала гладить его волосы. Омар чувствовал сквозь одежду тепло ее тела. Он почувствовал желание, или даже больше – страсть охватила его, он хотел слиться с ней, не обращая внимания на непозволительность такого поведения в данной ситуации. Омар хотел, чтобы Халима принадлежала только ему, хотел обладать ею и никому не отдавать. Она была для него всем, единственной ценностью его жизни, его любимой, самой его жизнью. Он не мог себе представить, что через минуту Халима встанет и уйдет к Али ибн аль-Хуссейну. А если она сделает это, то жизнь его потеряет смысл.

Но он почувствовал прикосновение руки Халимы к его волосам, знак того, что она понимает его, что чувствует то же, и Омара охватило чувство радости, счастья, и уверенность в том, что должен быть какой-то выход. Охваченные страстью и убежденные в том, что они двое были созданы друг для друга и никто не сможет разлучить их, они упали на сложенные ковры, стали ласкать и целовать друг друга, пока, обессилев от безумных ласк, не затихли в нежном объятии.

Как будто проснувшись ото сна, когда человек постепенно начинает осознавать реальность наступившего дня, Омар возвращался к действительности.

– Что же с нами будет дальше? – беспомощно спросил он.

Халима села. Она тихонько провела пальцем по геометрическому рисунку ковра:

– Я не знаю, Омар. Я только знаю, что люблю тебя.

– Нам нужно бежать, – сказал Омар.

– Бежать, куда? – Омар пожал плечами. – Аль-Хуссейн и его люди будут преследовать нас по всему Египту, – заметила Халима, – и они не остановятся, пока не найдут нас, поверь мне.

Омар обнял Халиму за плечи:

– Если ты действительно любишь меня, ты пойдешь со мной. Мы уедем в Европу, в Англию или Францию. Там они не найдут нас.

– Не обманывай себя, – ответила Халима, – люди тадамана есть и в Европе. А оскорбленный в своем тщеславии аль-Хуссейн не остановится перед тем, чтобы в поисках нас обшарить пол-Европы. Он умеет пользоваться услугами людей, которые ни его имени, ни адреса не знают, и он не остановится перед убийством. Аль-Хуссейн знает множество ухищрений, чтобы оградить от подозрений и опасности себя самого. За зеркалом в его спальне я обнаружила потайную дверь, ведущую к пожарной лестнице. В любое время он может скрыться по ней. Скорее всего, он боится мести за все свои темные дела. Мне он ничего не рассказывал об этом ходе.

– Но ведь именно его темные делишки свели нас вместе!

– Я знаю, – ответила Халима.

Омар смотрел на закрытые ставни, сквозь щели которых пробивались лучи заходившего солнца, освещавшие облака пыли в тесной комнатке. Он думал. Казалось, вся страна ополчилась против них. Чувство бессилия охватило его, но он скорее бы откусил себе язык, чем рассказал о нем в ответ на вопросительный взгляд Халимы. Он восхищался этой женщиной, думая о том, как спокойно она говорила о страданиях, наполнявших ее жизнь, не жалея себя и не прося его благодарности. Омар почти стеснялся своей нерешительности.

Халима будто прочла его мысли, взяла его за руку, избегая все же смотреть в глаза, чтобы не смутить его, и Омар почувствовал благодарность за ее жест. В течение последовавшего далее разговора они старались говорить только о мелочах, будто бы пытаясь отрешиться от тяжести их положения. Внезапно Халима спросила, как ему удалось найти ее. Омар рассказал о рисунке, который оставил его товарищ Нагиб эк-Касар на столе в комнате и по которому он, Омар, нашел ее дом после того, как тот не появился в течение нескольких дней.

– Нагиб эк-Касар? – Халима недоверчиво взглянула на него. Затем она тряхнула головой и начала рассказывать, что ее муж аль-Хуссейн схватил эк-Касара и с несколькими спутниками отправился в Луксор на поиски друга эк-Касара.

– Его друг – это я, – спокойно сказал Омар.

– Я уже поняла это, – ответила Халима.

– Чего он хочет от меня?

– Аль-Хуссейн утверждает, что ты обманул его, украв товар из последней поставки опиума из Судана.

– Но ты же ему не веришь?

– И все же?

– Во имя Аллаха, это не так, – воскликнул Омар. – Мы вместе отправились в Асуан, чтобы выполнить задание аль-Хуссейна, но в Луксоре наши пути разошлись. С тех пор я не видел Нагиба.

– Как бы то ни было, аль-Хуссейн теперь охотится за тобой.

Юсуф, слуга, покашливая, поднялся по лестнице. На полпути он остановился и тихо сказал:

– Госпожа, пора!

Халима больше прежнего желала придерживаться обычного распорядка дня. Только так она могла быть уверена, что не вызовет подозрений.

Поэтому их прощание было коротким, почти холодным; но Халима пообещала вернуться на следующий день в то же время.

Положение, в котором оказался Омар, не могло быть более запутанным и безвыходным, и не было бы ничего странного, если бы Омар впал в отчаяние. Но он успел усвоить, что именно отчаяние и бессилие мобилизуют скрытые силы и укрепляют дух для совершения единственно верного поступка.

Тадаман, которому Омар был обязан жизнью, становился тем ненавистнее ему, чем больше он узнавал о деятельности и членах организации. Сад Заглул мог быть достойным уважения человеком. Британцы выслали его как предводителя египетских националистов сначала на Сицилию, затем на Сейшельские острова. И приверженцы его партии тоже, вероятно, были людьми достойными. Но среди экстремистов, принадлежавших к тадаману и действовавших в основном совершая вооруженные налеты, было множество подозрительных личностей и криминальных элементов, интересовавшихся только личной выгодой и готовых войти в организацию лишь для ее достижения.

Основой организации была анонимность ее членов. Лишь немногие знали их имена, не будучи при этом знакомы с иерархией и не зная, кто в ней старший. Неизвестен был и глава организации, неясно было, кому повиноваться. Но именно на такой неопределенности членов и основывалась организация.

Омар, конечно, знал, что его жизнь и яйца выеденного стоить не будет, если он теперь покинет организацию, столь непреднамеренно принявшую его в свои ряды. Перед ним стояла дилемма: должен ли он встретиться с аль-Хуссейном, сделав вид, что ничего не знает, или лучше на время исчезнуть, ожидая, пока для них с Халимой не представится возможность бежать.

Если он скроется, то аль-Хуссейн будет искать его и не успокоится, пока не найдет, так как исчезновение однозначно будет расценено как признание вины. Если же он начнет оправдываться, все уверения в том, что он не имеет отношения к исчезновению опиума, аль-Хуссейн пропустит мимо ушей. К тому же существовала опасность, что аль-Хуссейн разоблачит Омара, потому что до сих пор, видимо, он не догадывался, что Омар – это тот мальчик, благодаря которому он получил Халиму. Они не встречались тогда, когда Омар стал жертвой ошибки. Он не знал, слышал ли аль-Хуссейн его имя, а причину, по которой Халима, так настойчиво отклонявшая его ухаживания, согласилась выйти замуж, он наверняка давно забыл. Аль-Хуссейн не был человеком, привязанным к своему прошлому, и не в его характере было задумываться о том, что осуществилось согласно его желаниям. В чем он резко отличался от Омара.

Когда страсти немного улеглись, Омара вдруг охватили сомнения в том, что Халима все та же, что и в юности, что она по-прежнему любит его. Быть может, неожиданная встреча зажгла пламя, которое угаснет через мгновение. Эта мысль преследовала его с такой силой, что при повторных встречах в условленном месте Омар ловил себя на том, что следит за каждым словом и жестом Халимы, какими бы незначительными они ни были, ища подтверждения своим подозрениям.

Халима, тонко чувствовавшая малейшие перемены настроения, не могла не заметить колебаний Омара, и при их третьем свидании расспросила его.

Разве было в его сомнениях что-то странное? Омар даже не пытался защищаться. Жизнь научила его, что чувства подвержены изменениям, как верхушки деревьев – порывам ветра. С их первой встречи прошли годы. Однако больше всего беспокоили Омара мысли об их совместном будущем. Халима жила среди комфорта, имела слуг. Мысль о том, что ей придется столкнуться с бедностью, не имея будущего, приводила его в ярость. В эти дни тайных встреч у продавца ковров Омар переживал моменты сильнейшего отчаяния. Не раз он решал бежать и никогда не возвращаться, но затем вновь спешил на встречу с Халимой.

Халима предупредила, чтобы он не возвращался в свою квартиру. За домом давно могло вестись наблюдение. Продавец ковров, добрый старик с седой бородкой и маленькими очками с толстыми стеклами, предложил ему убежище в складском помещении у себя во дворе. Омар демонстрировал свою благодарность, дни напролет помогая мыть ковры, что было нелегкой работой: щетки кололись, мыло ужасно пахло, руки краснели и отекали.

Только Омар и Халима, отбросив сомнения, сошлись в решении бежать в Европу, Омара вновь охватила грусть. Халима рассказала о возвращении аль-Хуссейна из поездки, не принесшей успеха, и о его раздражении во время их встречи. С тех пор Омар не находил себе места то от нетерпения, то от злости на аль-Хуссейна. Мысль о том, что Халима должна возвращаться домой, оказываясь в распоряжении этого человека после их совместных часов счастья, сводила его с ума. В эти моменты он вскакивал и ходил по комнате, в которой они предавались любви, сжав кулаки. Рано или поздно, повторял он, я убью его, убью его!

Ярость аль-Хуссейна возросла еще больше, когда один из слуг доложил ему, что Нагиб эк-Касар бежал из темницы, загадочным образом избавившись от пут. Аль-Хуссейн затопал ногами, швырнул в вестника стул, достал револьвер, который всегда носил с собой, и начал вслепую стрелять в потолок Не впервые Халима испугалась аль-Хуссейна, но этот страх только утвердил ее в намерении покинуть мужа. Потому что однажды он направит свою злобу против нее. А день, в который он узнает об их с Омаром свиданиях, будет ее последним днем.

Во время каждой своей полуденной встречи они предавались любви, потому что этого просили их тела, изголодавшиеся после долгих лет отсутствия ласк, но любовь между свернутыми коврами все более становилась похожа на акт отчаяния, и им не удавалось подавить в себе страх. Халима не могла сказать, кто стоял за освобождением Нагиба; его могли освободить его друзья или он сам мог освободиться. И это тоже не давало Омару покоя.

Нагиб эк-Касар был опытен, провел долгие годы в Европе и мог бы быть полезен влюбленным в их непростой ситуации, он смог бы помочь им бежать в Европу. Но где искать Нагиба? Наконец, Омар вспомнил о старом чистильщике обуви перед отелем «Мена Хаус». Омар часто рассказывал о нем Нагибу, и тот знал, что Хасан – единственный человек, которому доверяет Омар. Наверняка Нагиб обратится к нему, если захочет найти Омара.

Халима давно уже дала ему крупную сумму денег, от которой Омар сначала отказался, затем же принял с благодарностью. Теперь он был рад этому, потому что смог позволить себе путешествие в Гизу на омнибусе. Хасан устроился на прежнем месте перед отелем. Казалось, он не имел возраста – за то время, что его знал Омар, он ничуть не изменился.

Хасан мгновенно заметил беспомощность в глазах друга и махнул в сторону скамейки парка, скрывавшейся в тени олеандров и не видимой от входа в отель.

– О тебе уже спрашивали, – сказал старик, взобравшись на скамейку.

– Нагиб эк-Касар?

Микасса кивнул.

– Где он?

– Не знаю, – ответил Хасан, срывая листочек олеандра и старательно разжевывая его. – Он производил достаточно унылое впечатление, а на все вопросы отвечал коротко и ничего не значащими фразами. Я не знал, что и думать о нем. Наконец, он сказал, что вернется. Забавная личность! – И Хасан выплюнул листок олеандра.

Омар принялся рассказывать о том, что произошло с тех пор, как они виделись в последний раз: о загадочном задании аль-Хуссейна, его безрезультатной слежке за англичанами и неожиданной встрече с Халимой. Омар не остановился и перед тем, чтобы рассказать об их любви, встречах и планах побега, а также рассказал об их растерянности. Замолчав, Омар почувствовал облегчение.

Хасан сначала безмолвно смотрел перед собой, потом стал покачивать головой, будто обдумывая свое окончательное мнение. Наконец он набрал в легкие воздуха и так выпрямился, что его короткое тело приняло почти угрожающий вид. Не глядя на Омара, он сказал:

– Этого тебе делать нельзя, нельзя.

– Чего? – воскликнул Омар.

– Она его жена. Ты не имеешь права забрать ее.

– Но он преступник. Он мучает ее, я боюсь, что он убьет ее, если узнает о наших встречах!

– И все же Халима перед Аллахом – законная жена Али ибн аль-Хуссейна, и никто ни по ту, ни по эту сторону Нила не имеет права забирать у него жену.

– Но я же рассказал, как произошла свадьба!

– Священные законы Корана не спрашивают об обстоятельствах, в которых произошло бракосочетание, они спрашивают, произошло ли оно. Дала ли Халима аль-Хуссейну согласие?

– Да, но…

– Значит, она его законная супруга, и никто, и ты тоже, не может оспаривать ее у него.