Текст книги "Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки"

Автор книги: Филипп Ванденберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

13
В тени пирамиды

«Солнцу нс надлежит догонять месяц, и ночь не опередит день, и каждый плавает по своду. И знамение для них – что Мы носили их потомство в нагруженном корабле. И Мы создали для них из подобного ему то, на чем они ездят. А если Мы пожелаем, то потопим их и нет помощника для них, и не будут они спасены, если не по милости от Нас».

Коран, 36 сура (40–44)

29 ноября, день открытия гробницы Тутанхамона, приближался. И если был на земле человек, чей характер изменило археологическое открытие, то это был Говард Картер. Некогда столь застенчивый, закрытый и высмеиваемый всеми, археолог теперь, когда на него были устремлены глаза всего человечества, словно преобразился. Он отмахивался от репортеров и постоянно задававших вопросы зевак, как от назойливых мух. Даже лорд Карнарвон, привыкший обращаться с ним, как с голодным бедняком, внезапно оказался лицом к лицу с ученым, наслаждавшимся лучами поздней славы.

Хотя никто кроме четырех человек, проникших в первую камеру гробницы, не знал, что ожидало человечество, среди журналистов и любопытных бездельников, наводнивших в то время Луксор, ходили слухи, а в особо хорошо информированных кругах с уверенностью говорили о сокровищах стоимостью в миллион фунтов стерлингов, находившихся в гробнице. В этой обстановке не могло удивлять то обстоятельство, что Картер и шага не мог сделать, чтобы за ним не следовали или тайно не наблюдали.

План леди Доусон и Интеллидженс-сервис осуществлялся, как и было задумано.

Можно было подумать, что Луксор стал центром мира, по крайней мере для искателей приключений и ученых. Он затмил собой пирамиды Гизы, не говоря уже о Саккаре.

Сначала леди Доусон планировала спуститься по Нилу на «Изисе» и бросить якорь в паре километров от Саккары. Но затем Джерри Пинкок предположил, что отплытие лодки именно в этот момент может вызвать подозрение. Было решено отправиться на поезде в Хелуан, остановиться в обычном отеле и оттуда координировать действия на восточном берегу Нила.

Из Лондона Джеффри Доддс прислал команду археологов, дюжину компетентных исследователей, просвещенных касательно мероприятия. Они должны были остановиться в отеле в деревне Митрахин, в миле к востоку от Саккары.

Руководитель команды, англичанин польского происхождения по имени Джон Камински, как и французы, выразил предположение, что Огюст Мариет, знавший местность как свои пять пальцев, мог уже однажды обнаружить гробницу Имхотепа, но промолчал и засыпал ее по каким-то причинам. Изучив все имевшиеся документы, он составил план раскопок, начатых Мариетом, даже если они были остановлены достаточно быстро, и предложил Интеллидженс-сервис провести повторные раскопки, рассчитывая таким образом напасть на новый след. Тот факт, что вся общественность переместилась в Луксор, где должно было состояться открытие гробницы Тутанхамона, был очень на руку британцам, желавшим остаться незамеченными.

Шанс продвинуться в расследовании таким способом был достаточно мал. Но если до сих пор масштабные поиски не привели ни к чему, то имело смысл использовать любую возможность, а это была одна из немногих.

Доддс тем временем почувствовал необходимость добиться успеха. Расследование его длилось уже несколько лет. Затраты на него были немалые. Военный министр же, заинтересовавшийся и увлеченный делом более, нежели того желали руководители секретной службы, периодически требовал отчетов и демонстрировал свое разочарование. Несколько самодовольно он имел обыкновение замечать, что секретной службе его Величества проще обнаружить дезертира в восточноазиатских джунглях, чем мумию, не способную более перемешаться, на кладбище площадью с лондонский Гайд-парк. Доддс передал это – по его словам – оскорбление леди Доусон, и с тех пор отношения между Лондоном и Луксором стали напряженными.

В отличие от французов, пользовавшихся помощью местных жителей, Камински отказался от использования посторонней рабочей силы. С одной стороны, он стремился по возможности сильно сузить круг посвященных, с другой – считал, что главное не перекопать как можно больше земли, а делать это в соответствии с целью. Некоторые объекты, например лабиринт быков Аписов, к которому Камински проявил особый интерес, должны быть обследованы ночью, чтобы избежать лишних соглядатаев, а также необходимости запрашивать разрешения в официальных инстанциях. Среди экипировки команды археологов были палатки и тенты для защиты от солнца и ветра, какие во множестве используются при раскопках. Таким образом, они могли разбить лагерь вдалеке от города, укрывшись от любопытных взглядов. Англичане прикладывали максимум усилий, чтобы вызвать как можно меньше подозрений.

Расчет леди Доусон оправдался. В день открытия гробницы Тутанхамона поле раскопок в Саккаре будто вымерло. Объявление об археологической сенсации привлекло всех туристов и исследователей в одно место. Несмотря на то что участвовать непосредственно в церемонии были приглашены лишь немногие, все хотели по крайней мере быть поближе к происходящему.

Картер оказался прекрасным организатором. В Долину Царей допускались лишь приглашенные гости, единственным журналистом среди них был Артур Мертон, корреспондент лондонской «Таймс». Его описание первой камеры, которую Картер видел прежде, так что мог себе позволить войти в нее с полным спокойствием, встретило восхищение мировой общественности, а первые фотографии содержимого гробницы – ваз, ларцов, тронов и других подношений из алебастра и слоновой кости – взволновали людей, как ничто другое. Луксор и Долина Царей были у всех на языке. Саккара была забыта, так что англичане могли спокойно работать.

Сначала Камински решил обследовать вход в лабиринт, надеясь на повторную случайность. Быть может, как и в случае Картера, при сооружении лабиринта был завален вход в гробницу Но удача не приходит дважды в одной форме.

Второе подозрение внушала неукрепленная дорога, тянувшаяся через всю Саккару. Камински и его люди прорыли ее в нескольких местах, но на глубине двух метров начинался рыхлый слой земли. После четырнадцати бесплодных попыток рвы вновь были засыпаны.

Вечером члены команды собрались в круглой военной палатке, которую англичане установили к северо-востоку от ступенчатой пирамиды, в стороне от дороги на Дахшур. Все были раздражены. Камински считал, что секретная служба его величества – организация достойная, но к данному делу привлечена ошибочно. Они влезли в историю, выдуманную кем-то на набережной Виктории, – невозможно найти нечто, чего даже не существует.

Джоан Доусон напомнила, что поиски до сих пор проводились в местах, выбранных самим профессором. А где, как не в Саккаре, мог быть похоронен Имхотеп? После короткой перепалки образовалось два лагеря: первый, во главе с Камински, требовал остановки работ, второй, во главе с леди Доусон, настаивал на их продолжении.

Внезапно раздался выстрел, прервавший дискуссию. Неподалеку от палатки пронеслись всадники, преследуемые толпой людей. Когда англичане выбежали из палатки, чтобы посмотреть, что происходит, они увидели вспышки ружейных выстрелов менее чем в миле от их лагеря. Происходящее казалось обманом зрения, и всадники исчезли так же быстро, как появились, в направлении на север, к Абу Гурабу.

Мертвая тишина, наступившая вслед за выстрелами, была нарушена предсмертным лошадиным ржанием. Ужасный звук проникал в душу и не кончался, напротив, становясь все сильнее. Тогда Пинкок, достав револьвер, приказал остальным мужчинам следовать за ним.

С факелами и ружьями на изготовку Пинкок и шестеро археологов пошли на крик. Уже издалека стали видны конвульсии бившегося на земле животного. Подойдя ближе, они увидели вторую лошадь. Она была мертва. Возле нее лежали двое мужчин. Пинкок поднял ружье, направил его в голову ревевшему животному и выстрелил. Последний вздох, конвульсии задних ног, затем тишина.

Тела мужчин лежали на земле, они были пробиты пулями. Ни один не подавал признаков жизни. Пинкок предложил сложить палатку и отправиться в Митрахин, но Камински и остальные ученые возразили, что так они наверняка вызовут подозрения. Тела были перенесены к палатке.

В животе одного из них, седого мужчины среднего возраста с угловатыми чертами лица и маленькими глазками, пуля пробила огромную дыру. Второй, темнокожий, более молодой, с острой бородкой, имел множество ранений в грудь, одна из пуль задела сонную артерию.

Леди Доусон отвернулась. Камински прикрыл рот рукой. Остальные стояли вокруг, растерянные и не знающие, что предпринять. Единственным человеком, сохранившим способность соображать в этой ситуации, был Пинкок.

– Что это может значить? – спросил он, спокойно, почти безучастно осмотрев карманы старшего и найдя пачку темных банкнот общей стоимостью не менее пяти тысяч фунтов. Карманы второго, также одетого по-европейски, были пусты. Вокруг его пояса был застегнут кожаный патронташ искусной работы.

Когда Пинкок расстегнул один из ремней, которыми закрывались отделения, он тихо присвистнул. Достав белый мешочек, он развязал его, облизнул палец, опустил его в содержимое и попробовал.

– Кокаин, – сказал он, взглянув на остальных. Затем подвинул труп и расстегнул ремень. Открыв остальные отделения, Пинкок обнаружил множество пакетиков с порошком. – Ужасно неприятная ситуация!

– Не сказал бы, – отозвался Камински. – По крайней мере ясно, что нападение нас не касалось. Вероятно, здесь в окрестностях обитает множество бандитов, связанных с наркотиками. Мне их не жалко.

Пинкок возразил:

– Но полиция непременно появится здесь. Не вижу в этом ничего хорошего.

– Мы не сделали ничего незаконного! – ответил Камински. – Не понимаю, чего нам бояться.

Леди Доусон подошла к профессору, глаза ее сверкали:

– Я скажу вам, сэр. Мы вызываем подозрения одним нашим присутствием. Или вы серьезно собираетесь настаивать на том, что дюжина британских археологов и сотрудников секретной службы приехала в Саккару провести отпуск? Вам не следует забывать одного: египтяне, как и мы, уже несколько лет занимаются поисками Имхотепа. И я не хочу, чтобы наша операция провалилась из-за какой-то глупой случайности!

– Что вы собираетесь делать? – неуверенно спросил Джон Камински.

– Мы, – ответила леди, вставляя черную сигарету в мундштук, – отнесем трупы туда, где они были найдены, этой же ночью сложим палатку и до наступления утра уничтожим все следы нашего присутствия.

Несмотря на то что леди Доусон ни у кого не спрашивала согласия с планом, началась дискуссия. В какой-то момент Джерри Пинкок поднял патронташ и между делом заметил:

– Его звали Хафиз эль-Гафар. Здесь так написано.

Леди Доусон пожала плечами. Имя не было известно британской разведке.

Когда восемь часов спустя над Саккарой вставало солнце, от пребывания англичан не осталось и следа, а сами они вернулись в Митрахин. Через некоторое время в полицейский участок эль-Бедрашена поступил анонимный звонок. В пустыне севернее Саккары произошло столкновение банд наркодельцов. Возле дороги на Абу Рош лежат два трупа.

Причиной того, что Густав-Георг барон фон Ностиц-Вальнитц, человек, привыкший жонглировать миллионами и принимать судьбоносные решения, два дня взволнованно кружил по комнате, повторяя: «Он сам дьявол, действительно, дьявол!», было пришедшее из Египта написанное от руки письмо с приложенным к нему помятым листком бумаги, на котором отпечатались странные значки.

Омару потребовалось двое суток, чтобы достичь Александрии и поселиться вдали от центра, в отеле «Аль-Саламек», откуда он послал барону телеграмму, в которой сообщал, что нашел Хартфилда, еще важнее – последний фрагмент плиты, отпечаток уже отослан им в Берлин, он же ожидает дальнейших указаний.

Нагиб эк-Касар теперь трудился над значками, а барон, в чьем городском дворце происходила работа, не спускал глаз с письменного стола, заваленного книгами, папками и документами.

С помощью химического карандаша проявив надписи, частично стертые и местами вовсе не различимые, Нагиб пытался перенести их на бумагу. Сомнения, возникшие по поводу того, действительно ли речь идет о фрагменте базальтовой плиты из Рашида – а Нагиб долго не хотел верить в успех Омара, – развеялись, как только были расшифрованы первые две строки, а в третьей Нагиб заметил имя Имхотепа.

После отъезда Омара Нагиб не терял времени. Работая в архиве музея, он сделал два немаловажных открытия.

Во-первых, он обнаружил переписку парижского Лувра с Берлинским Музеем, в которой речь также шла о плите. В процессе переписки произошел обмен фрагментами, так что в берлинском архиве теперь был текст с левого нижнего края плиты.

Во-вторых, в одной из специальных британских газет он нашел статью под заголовком «Некоторые неопубликованные текстовые фрагменты, найденные в Рашиде», подписанную неким Кристофером Шелли.

Один из фрагментов, который обычно не вызывал интереса из-за небольшого размера, показался Нагибу похожим на текст все с той же плиты. Он начинался типичной для Древнего Египта формой приветствия «О, Вы» и напомнил Нагибу начало фрагмента Мустафы Ага Айата, продолжавшегося словами «высокие боги». Не нужно было обладать особыми способностями, чтобы сопоставить два фрагмента, составив единый текст: «О, Вы, высокие боги, полные ликования и полные счастья, в вечности пребывающие».

Особенно ценных сведений текст не содержал, по крайней мере указания на местоположение гробницы Имхотепа и ее таинственное содержимое отсутствовали.

Фон Ностиц выкуривал одну сигару за другой и постоянно снабжал Нагиба кофе и коньяком.

– Я вас отсюда не выпущу, пока текст не будет переведен! – заметил он, стукнув кулаком по столу.

Нагиб пробормотал нечто, так что могло показаться – избыток алкоголя поколебал чистоту его сознания. Но, напротив, Нагиб был трезв как стеклышко, он чувствовал близость к открытию, и никакой силой его было не оттащить от стола.

Поздно ночью – облака дыма заполнили комнату, а бутылка опустела – Нагиб положил на стол карандаш, значительно откашлялся, будто собираясь сделать ясным голосом какое-то важное заявление, и сказал: «Готово!»

Фон Ностиц, некоторое время назад опустившийся в кресло и поломавший дрожащими пальцами уже некоторое количество сигар, вскочил и поспешил, насколько это позволяла его поврежденная левая нога, к столу, на котором были разложены пять листков.

– Ну, читайте же, Нагиб! Читайте!

Тот наслаждался моментом триумфа с видимым безразличием посвященного. Но спокойствие это было наигранным. На самом деле кровь прилила ему к голове, и ему огромных усилий стоило заставить свои руки не дрожать.

– Умоляю, говорите же, наконец! – повторил барон, и голос его действительно приобрел оттенок мольбы, чего с этим человеком еще не случалось. – Я не останусь в долгу, – продолжал он. – Если нас ожидает успех, вы будете иметь право на исполнение одного желания, Нагиб. Я привык держать слово!

Обещание, произнесенное бароном, не было пустыми словами. Не было сомнений в том, что фон Ностиц исполнит обещание, а также в том, что он не станет ограничивать объем и масштаб желаемого. На мгновение Нагиба увлекла эта мысль, затем же он вновь обратился к письменам, лежащим перед ним. Он сдвинул их вместе, как головоломку, так что образовался квадрат, и начал медленно читать, указывая пальцем на каждое читаемое слово:

На некоторое время воцарилась тишина, оба находились под впечатлением текста тысячелетней давности. Первым заговорил Нагиб:

– Барон, думаю, вы заметили…

– Что?

– Текст плиты до сих пор неполон. – Он указал на правый нижний угол. – Здесь, в этом месте, не хватает трех строк. Будто колдовство какое-то, но мне кажется, что именно они содержат важнейшее указание.

– Хорошо, хорошо, начнем с положительного. Допустим, плита настоящая и мы не попались на удочку каких-нибудь мошенников.

– Об этом мы уже говорили достаточно, – прервал барона Нагиб. – Фрагменты исследовали величайшие археологи, так что если вы не доверяете моему мнению, то уж в их компетентности можете не сомневаться, господин барон.

– Я не хотел обидеть вас, Нагиб, я только высказываю свои мысли. Из текста следует, если я его правильно понял, что существует гробница Имхотепа и в ней сосредоточены, по свидетельству людей, видевших ее три тысячи лет назад, сокровища и знания, утерянные уже в момент ее повторного открытия и, по мнению священнослужителей, настолько важные, что с их помощью можно править миром. Бог мой! – Фон Ностиц глубоко вздохнул.

– Вы совершенно правы, – ответил Нагиб. – И даже этой информации хватит для того, чтобы лишить человека дара речи. Но быть так близко к цели и не иметь последнего фрагмента, к тому же самого важного! От этого можно сойти с ума!

Фон Ностиц посмотрел на пустое место в правом нижнем углу, сравнил его с фрагментом, присланным Омаром, покачал головой и произнес:

– Эти три строчки могут быть частью как берлинского фрагмента, так и фрагмента Хартфилда…

– И вам кажется случайностью, что именно эти, важнейшие строки отсутствуют? – горько усмехнулся Нагиб. Фон Ностиц пожал плечами. – Ни в коем случае! – воскликнул Нагиб. Глаза его зло сверкали. – Я скажу вам, что я об этом думаю: тот, кому известно местоположение гробницы, отломил маленькую, но важную часть плиты! В Берлине никто не знал о фрагменте Хартфилда, а только при наличии его части текст вообще приобретает какой-либо смысл. Однако можно исходить из того, что Хартфилд, признанный египтолог, знал о существовании берлинского фрагмента, так что мог, составив полный текст, прочесть о месте захоронения Имхотепа. Но Хартфилд – человек осторожный. Он отколол угол плиты, содержавший важнейшее указание и, таким образом, стал единственным обладателем знания. Если только не…

– Не что?

– Можно было бы сделать и другое предположение: Омар с Хартфилдом заодно, они сообщники и ведут двойную игру.

– Вы считаете, Омар способен на это?

Нагиб сжал губы и скривился в улыбке.

– Ваши отношения, конечно, с некоторых пор испортились, – заметил фон Ностиц.

– Можно и так сказать. Но я не хочу ничего утверждать.

– Не могу себе этого представить. Если бы вы были правы, Омар послал бы телеграмму с текстом вроде: «Мне очень жаль, Хартфилда найти невозможно». По крайней мере, он не послал бы нам эту часть текста. Нет, вы на ложном пути, и вам не следует вести игру, основываясь на личной антипатии.

– Это было просто предположение, – оправдываясь, произнес Нагиб.

Барон задумался.

– Омар знает, где находится Хартфилд. Так чего же мы ждем? Надо найти Хартфилда!

Нагиб хотел возмутиться, сказать, что никогда в жизни больше не поедет в Египет, потому что боится за свою жизнь. Но не успел. Слуга сообщил о визите дамы, и не успел он попросить ее войти, как в дверях появилась Халима. Ее лицо было в слезах, тело сотрясалось от рыданий.

С тех пор как она переехала к Никишу, Нагиб не видел Халиму. И он так и не простил ей этого, прежде всего потому, что сам в свое время положил на нее глаз. Но теперь, когда она стояла перед ним, беспомощная и несчастная, он подошел, обнял ее и спросил о причине слез.

Молча Халима достала из сумочки свернутую газету и показала на статью на первой странице. Рыдая, она воскликнула: «А я его так любила!» – и бессильно опустилась на пол.

Фон Ностиц звонком вызвал слугу и попросил позвать кого-нибудь из женской прислуги и врача, и они перенесли Халиму на цветастый диван салона. Служанка принесла влажные полотенца и положила их на лоб находившейся без сознания Халимы. Через некоторое время она вновь пришла в себя. Она начала извиняться, но барон попросил ее поберечь себя и помолчать. Лишь теперь он и Нагиб обратились к статье:

«ПЕРЕСТРЕЛКА В ПУСТЫНЕ

Каир – В вооруженном столкновении двух противоборствующих банд наркодельцов к югу от Каира были застрелены двое египтян. Одним из них оказался ливанский торговец специями Али ибн аль-Хуссейн, глава одной из банд, другим – неизвестный полиции Хафиз эль-Гафар».

Нагиб уронил газету. Он посмотрел на фон Ностица, взглянуть в глаза Халиме он не решался.

– Я так любила его, – всхлипывала она, и не оставалось сомнений, что она имела в виду не аль-Хуссейна, а Омара, чей фальшивый паспорт был оформлен на имя Хафиза эль-Гафара.

– Завтра мы едем в Египет, – сказал фон Ностиц и вызвал Калафке, приказав позаботиться обо всем необходимом.

Халима поднялась:

– Я еду с вами!

В Каире они первым делом отправились в Караколь, расположенный недалеко от центра, где надеялись узнать подробности происшествия. Было раннее лето, и люди, несмотря на сильный ветер, толпами бродили по улицам. В городе царило приподнятое настроение, столь противоположное их собственному.

Халима попрощалась с Никишем, поцеловав его и извинившись. Но сказала она ему и горькую правду: между ними все кончено, и все это было ошибкой, ошибкой ее чувств, какая случается хоть раз в жизни с любой женщиной. Никиш все понял и пожелал ей всяческого счастья, подарив на прощание медальон, который носил с четырнадцати лет.

Они не плакали, а слова звучали лишь добрые, потому что за эти несколько недель, которые они провели счастливыми, словно дети, оба поняли, что хотя Восток и Запад могут взаимодействовать физически, привлекает их друг в друге взаимная непохожесть и души их никогда не сблизятся.

Нагиб старался, как мог, утешить Халиму, и в этот период они сошлись, как никогда. Горе раскрывает сердца, и кто знает, чем бы все закончилось, если бы они не отправились в Караколь, где соответствующий чиновник за соответствующий бакшиш не ответил с удовольствием на все их вопросы, ничего – а этого вполне можно было ожидать – не спросив о причинах их настойчивой заинтересованности в происшедшем.

Таким образом они узнали, что тело аль-Хуссейна было опознано Лейлой, его второй женой, и выдано ей для совершения обряда захоронения. Неженатый же Хафиз эль-Гафар был опознан матерью, которая вызвалась оказать ему последние почести.

Упоминание о матери эль-Гафара смутило Халиму, Нагиба и барона, ведь они знали, что у Омара не было ни отца, ни матери, и поэтому засомневались, был ли этот Хафиз Омаром.

– Как вообще ему пришло в голову это имя? – спросил Нагиб барона.

– Он назвал его так спонтанно, и адрес тоже. У меня не было причин спрашивать, – ответил фон Ностиц. – Оформить паспорт, не важно, на какое имя и на какой адрес, – это всего лишь вопрос денег.

Все трое отправились в одну из приятных кофеен на набережной Нила, чтобы обсудить, что теперь делать. Беспомощность вселяла такую неуверенность, что Халима даже предположила, что это все может быть махинацией одной из секретных служб, целью которой было завлечь их в ловушку. Но вдруг Нагибу в голову пришла мысль обратиться за помощью к Хасану, инвалиду, чистившему обувь перед отелем «Мена Хаус» в Гизе. Если кто-то и мог помочь им, то только он.

Фон Ностиц, заметив, что начинается песчаная буря, затмевающая небо, предпочел остаться в отеле «Семирамис», а Халима и Нагиб отправились в Гизу.

Хасан со своим ящиком прятался в одной из ниш стены перед входом в отель. Несмотря на то что тучи песка застилали видимость, носясь по улицам и вокруг отеля, Хасан сразу узнал Нагиба.

– Где мой друг Омар? – спросил он, пока Нагиб представлял ему Халиму. Он даже представить себе не мог, какие чувства будит в них своим вопросом.

Не ответив на вопрос, Нагиб осведомился, слышал ли микасса что-нибудь о перестрелке в Саккаре.

Хасан посмотрел на Халиму и кивнул ей, будто желая выразить соболезнование, но вместо этого произнес:

– Ты, наверное, рада, что избавилась от этого аль-Хуссейна. Омар мне много рассказывал о тебе.

– А этот эль-Гафар? – нетерпеливо спросил Нагиб.

– Такой же разбойник, как и его господин. Официально он смотрел за одним из сдаваемых домов аль-Хуссейна, на самом же деле был его верным сообщником, совершая любые мошенничества. Аллах наказывает всех, кто того заслуживает.

У Нагиба будто пелена с глаз упала. Он знал, что уже где-то слышал это имя. Теперь он понял, почему Омар выбрал именно его. Хафиз эль-Гафар смотрел за тем домом, где они с Омаром несколько лет назад снимали квартиру.

Поняв все, Халима бросилась на шею Нагибу, заплакала от счастья и закричала сквозь бурю, что она любит Омара и никого другого.

Но где же Омар был сейчас?

С облегчением барон фон Ностиц-Вальнитц узнал новости. Звонок в отель «Аль-Саламек» в Александрии прояснил ситуацию. Там сообщили, что некий Хафиз эль-Гафар действительно все еще проживает в этом отеле, но в данный момент отсутствует, и спросили, что ему следует передать.

В тот же день барон, Халима и Нагиб отправились в Александрию. Вечером они уже выходили из такси возле означенного отеля, маленького и не слишком роскошного, но достаточно неброского, чтобы быть подходящим местом для лиц, не желавших бросаться в глаза.

Эль-Гафар, как им доложили, находился в ресторане. Портье послал за ним слугу.

Халима дрожала. Она кусала кулачки, ходя взад-вперед по холлу отеля. Она не решится взглянуть ему в глаза. Но, быть может, думала Халима, Омар и не удостоит ее взглядом, назовет ее хурият и отвернется от нее. Она бы не смогла упрекнуть его в этом случае.

Сквозь отделанную белым орнаментом стеклянную дверь было видно идущего Омара. Без сомнения, это был именно он. Халима хотела броситься к нему, упасть в его объятия, но стояла, будто окаменев. Ноги, которые должны были нести ее к нему, не слушались. Халима боялась.

Не говоря ни слова, Омар подошел к ней и кивнул, будто говоря: «Я знал, что ты вернешься». Но он ничего не сказал и обнял Халиму. Промолчал он и тогда, когда она прошептала:

– Прости меня. Я люблю тебя.

Некоторое время барон и Нагиб не вмешивались, затем же они обрушили на Омара поток вопросов. Полночи он рассказывал им, как добирался из Дисука в Сиди Салим и обнаружил там Хартфилда и безумных монахов. О том, как нашел обломок плиты в архиве и о странном поведении Хартфилда, периодически впадавшего в безумие, становясь похожим на безжизненную статую. Барон казался опьяненным, не раз в течение ночи он повторял, что это счастливейший день в его жизни, при этом его лицо сияло.

От Нагиба Омар узнал перевод фрагмента, а также и то, что важнейшая часть отсутствует, что наводит на мысль о том, что Хартфилд сломал плиту, чтобы скрыть истину. Наконец, они решили на следующий день отправиться в Рашид и оттуда дальше в Фуву. Там они собирались найти мулов и отправиться в Сиди Салим. Целью предприятия было освобождение профессора Хартфилда.

Опасения Омара, что дорога может быть слишком утомительной для барона, тот отверг. Он не даст отстранить себя от плодов своих трудов. Если понадобится, он в одиночку вызволит Хартфилда из подземелья.

На следующий день они арендовали автомобиль и достигли Фувы. Барон демонстрировал стойкость и выносливость в условиях июньской жары. У одного из кузнецов Рашида они купили оружие, назир продал им старую армейскую палатку. Для людей и всего снаряжения, включавшего недельный запас воды, фон Ностиц купил пять мулов, которых торговец обещал взять обратно за умеренную плату в том случае, если окажется, что они не соответствуют требованиям покупателя. Итак, Омар, Нагиб и барон отправились в путь. Халима осталась в отеле.

В отличие от своего первого путешествия в Сиди Салим, когда Омар слепо доверился погонщику, теперь в его распоряжении была превосходная карта. Вверх по Нилу от Рашида в сторону Фувы вела широкая дорога. Через два часа пути они достигли развилки, от которой на восток вела тропа, проложенная караванами. Сначала она поворачивала на юг мимо озера и через болотистую местность, затем же постоянно шла на восток. У маленькой речушки, текущей с юга на север, тропа сворачивала направо и шла прямо в сторону Сиди Салима.

Фон Ностиц, никогда в жизни не сидевший даже на лошади, что уж говорить о муле, с достоинством и спокойствием переносил путешествие. Он приобрел шляпу от солнца и форму хаки, какую носили все англичане, приезжая в Египет, и видел свою основную задачу в том, чтобы осматривать горизонт в полевой бинокль, дабы избежать нежелательных встреч с монахами Сиди Салима.

Омар разработал следующий план: в трех часах пути от Сиди Салима они должны были разбить лагерь, отдохнуть и дождаться темноты. Затем, оставив все снаряжение, пробраться к монастырю под покровом ночи. Самого выносливого мула они собирались взять с собой – трудно предсказать, в каком состоянии будет Хартфилд.

Они молча проверили оружие. Омар и Нагиб научились обращаться с оружием еще во времена сооружения железной дороги через Синайскую пустыню. У Нагиба было крупнокалиберное арабское ружье, старомодное, но – по его мнению – бьющее точно в цель, легкое и простое в обращении. Омар был вооружен наганом калибра 7.62. В кобуре барона покоился маузер, однако тот достаточно недоверчиво относился к собственному оружию, так как из-за поврежденной ноги не принимал участия в войне и утверждал, что прибегать к его использованию будет лишь в крайнем случае.

Их единственная возможность выйти победителями против превышающих их числом монахов, также имевших оружие, состояла в использовании эффекта неожиданности. Они должны были незамеченными проникнуть в лабиринт, освободить профессора и так же быстро, как пришли, исчезнуть. Сидя в палатке, они пытались проработать все возможные варианты осуществления плана. Омар чертил палкой на земле примерные очертания монастыря, как он его запомнил, и тот путь, которым они должны были воспользоваться, чтобы попасть в помещение, где обитал профессор. Омар упоминал все детали, которые ему удалось вспомнить.

– Есть еще одна важная проблема, – добавил Омар, закончив рассказ. – Что мы будем делать, если профессор откажется пойти с нами?

Барон удивленно посмотрел на Омара:

– Почему он должен отказаться? Монахи же держат его насильно!

– Конечно. Но когда я его спросил, почему он не идет со мной, Хартфилд сказал, что не покинет монастырь без жены, которую тоже держат взаперти.

– Но ведь миссис Хартфилд умерла! – воскликнул фон Ностиц.

– Именно так. Но профессор может пережить сильное потрясение, если узнает об этом.

– Тогда мы уговорим Хартфилда покинуть монастырь под предлогом проводить его к супруге! – прервал собеседников Нагиб. – Это, конечно, несколько подло, но в данном случае, очевидно, единственная возможность заставить его последовать за нами.

Вечером они отправились в путь – Омар, Нагиб, фон Ностиц и мул, которого они нарекли Зулейкой. Перед ними выросла цепь холмов, в которых находился монастырь. Слева, по обе стороны ручейка, росли кусты и низкие деревца. Несмотря на то, что стареющая луна была скрыта низкими облаками глаза быстро привыкли к темноте, так что ориентироваться было несложно.