Текст книги "Доктор Бладмани"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

– Зато вы не знали, что я могу перемещаться из тела в тело.

– Верно, – согласился Стокстилл.

– Попробуйте еще раз связаться с Дэнджерфилдом, – посоветовал Билл. – Не сдавайтесь, потому что я знаю – он точно там. Только не скажу вам откуда я это знаю, а то вы еще больше расстроитесь.

– Ну, спасибо тебе, – сказал Стокстилл. – За то, что не говоришь.

Он еще раз включил микрофон. Калека открыл дверь и выкатился наружу, на тропинку. Мобиль немного отъехал, потом остановился, и калека нерешительно оглянулся.

– Давай, давай, ищи свою сестренку, – крикнул Стокстилл. – Уверен, она очень обрадуется.

Когда он снова бросил взгляд наружу, калека уже укатил.

– Уолт Дэнджерфилд, – сказал в микрофон Стокстилл. – Я намерен сидеть здесь и пытаться связаться с вами до тех пор, пока вы, наконец, не ответите, или я наверняка не буду знать, что вы мертвы. Я не утверждаю, что вы не страдаете каким-то серьезным заболеванием, но продолжаю настаивать, что отчасти проблема заключается в вашем психологическом состоянии, которое в очень многих отношениях оставляет желать лучшего. Вы со мной согласны? А, после того, через что вам пришлось пройти, наблюдая, как кто-то перехватывает контроль над станцией…

Из динамика донесся едва слышный ироничный голос.

– О’кей, Стокстилл. Так и быть, давайте попробуем эти ваши спонтанные ассоциации. Пусть даже исключительно ради того, чтобы по умолчанию доказать вам – я серьезно физически болен.

Доктор Стокстилл перевел дух и немного расслабился.

– Давно пора. А вы все это время меня слышали?

– Да, дружище, – ответил Дэнджерфилд. – Просто интересно было, сколько вы продержитесь. Но вы оказались крепким орешком. Да и вообще вы, психоаналитики, кроме всех своих недостатков, еще и очень настойчивый народ.

Откинувшись на спинку стула, Стокстилл трясущимися руками закурил «золотой ярлык» и сказал:

– Вы можете улечься и устроиться поудобнее?

– А я и так лежу, – довольно ядовито заметил Дэнджерфилд. – Причем лежу уже целых пять дней.

– Тогда расслабьтесь, насколько сможете. Требуется абсолютная пассивность.

– Я пассивен, как кит, – сказал Дэнджерфилд, – покачивающийся на морских волнах. Короче, теперь, наверное, следует рассказать о детском стремлении к инцесту? Так, дайте припомню… Кажется, я представляю свою мать, она сидит за туалетным столиком и расчесывает волосы. Она очень красивая. Хотя. Нет, простите, вру. Это из какого-то фильма, а представляю я себе Норму Ширер. Это какое-то очень-очень позднее телешоу. Он едва слышно рассмеялся.

– А ваша мать действительно напоминала Норму Ширер? – спросил Стокстилл. Теперь он вооружился блокнотом и карандашом, и быстро делал пометки.

– Да нет, скорее Бетти Грейбл, – отозвался Дэнджерфилд. – Если, конечно, вы ее помните. Впрочем, вряд ли. Я-то ведь гораздо старше вас. Мне едва ли не тысяча лет… одиночество здесь, на спутнике очень, знаете ли, старит.

– Просто продолжайте говорить, – сказал Стокстилл. – Говорите, все, что приходит в голову. Не задумывайтесь, пусть воспоминания льются совершенно свободно.

Дэнджерфилд продолжал:

– Может, вместо чтения людям самых великих классических произведений, мне было бы лучше постоянно рассказывать о психологических травмах, связанных с приучением к горшку. Интересно, как отреагировало бы на это человечество! Лично мне это кажется просто захватывающей темой.

Стокстилл невольно рассмеялся.

– А вы, пожалуй, хороший человек, – заметил явно довольный Дэнджерфилд. – По-моему, это неплохо. Говорит в вашу пользу. – Он рассмеялся своим обычным смехом. – У нас с вами есть что-то общее. Нам обоим кажется, что все происходящее между нами довольно забавно.

Уязвленный Стокстилл, прервал его:

– Я искренне хочу вам помочь.

– Да бросьте, – ответил далекий голос. – На самом деле, это я вам помогаю, док. И в глубине души, подсознательно, вы сами это чувствуете. Просто вам хочется ощущать, что вы снова делаете какое-то стоящее дело, верно? Уже, небось, и забыли, когда в последний раз переживали такое. Давайте так – ложитесь, расслабьтесь, а все остальное уже мое дело. – Уолт усмехнулся. – Вы, конечно, понимаете, что весь этот разговор я записываю на пленку. И теперь каждый раз, пролетая над Нью-Йорком, буду транслировать наши дурацкие разговоры – там просто обожают всякую такую высокоинтеллектуальную чушь.

– Прошу вас, – сказал Стокстилл, – давайте продолжим.

– Так, так, так, – фыркнул Дэнджерфилд. – Ну, разумеется. Может, рассказать о девчонке, в которую я влюбился в пятом классе? Именно тогда по-настоящему начались мои кровосмесительные фантазии. – Он помолчал, а потом задумчиво продолжал: – А знаете, я ведь не вспоминал о Майре много лет. Пожалуй, лет двадцать, не меньше.

– Вы приглашали ее на танцы, или что-нибудь в этом роде?

– Это в пятом-то классе ? – воскликнул Дэнджерфилд. – Да вы, должно быть, спятили. Конечно же, нет. Но мы, правда, целовались. – Теперь его голос звучал куда более расслабленно, почти так же как раньше. – Никогда этого не забуду… – пробормотал он.

Его на мгновение заглушила статика.

– … а потом, – снова сумел разобрать слова Дэнджерфилда доктор Стокстилл, – Арнольд Клейн дал мне по башке, а я его изрядно отделал, чего он, в сущности, и заслуживал. Вы меня слышите? Интересно, сколько народу нас сейчас слушает. Я вижу, как там внизу загорается все больше огней – со мной стараются связаться сразу на нескольких частотах. Погодите-ка, док. Нужно ответить на несколько вызовов. Вдруг со мной пытаются связаться и другие психоаналитики. Кто знает, вдруг среди них окажется кто-нибудь получше вас. – И напоследок добавил: – Да и подешевле.

Наступило молчание. Через некоторое время Дэнджерфилд заговорил снова:

– Меня тут поддерживают, говорят, что я совершенно правильно сделал, отметелив Арнольда Клейна, – довольным голосом сообщил он. – Пока мнения разделились как четыре к одному в мою пользу. Мне продолжать. Или как?

– Будьте добры, – подтвердил Стокстилл, делая пометки в блокноте.

– Что ж, – заговорил Дэнджерфилд, – потом еще была такая Дженни Линхарт. В начале шестого класса.

Спутник, по-видимому, приблизился, поскольку качество приема значительно улучшилась. А может, просто, такой качественной оказалась аппаратура Хоппи. Доктор Стокстилл откинулся на спинку стула, снова закурил, и принялся слушать голос, который становился все громче и, в конце концов, целиком заполнил небольшую комнату.

«Интересно, – подумал Стокстилл, – сколько раз Хоппи вот так же сидел здесь, слушая спутник? Строя планы на будущее, готовясь к предстоящему дню. А теперь все кончено. Кстати, взял калека этот морщинистый высохший трупик с собой? Или он по-прежнему валяется где-то неподалеку?»

Стокстилл не стал оглядываться. Все его внимание было сосредоточено на голосе, который сейчас был таким громким и отчетливым. Сейчас он не замечал ничего, кроме этого голоса.

Бонни проснулась в непривычной, но довольно мягкой постели в незнакомой комнате. За окном разливался желтоватый тусклый свет утреннего солнца, заливая комнату. Над кроватью, протягивая к ней руки склонился человек, которого она очень хорошо знала. Это был Эндрю Гилл, и на мгновение Бонни представила себе – позволила себе представить – что они вернулись на семь лет назад в день катастрофы.

– Доброе утро, – пробормотала она, обнимая Эндрю. – Подожди, а то ты меня сломаешь. К тому же ты сегодня еще не брился. Да и вообще, в чем дело? – Бонни резко села, оттолкнув его.

Гилл ответил:

– Ты, главное, не волнуйся.

Откинув одеяло, он поднял ее на руки, и понес к двери.

– Куда мы? – спросила Бонни. – В Лос-Анджелес? Ты что же – так всю дорогу и будешь нести меня на руках?

– Нет, мы должны кое-кого послушать. – Гилл плечом толкнул дверь и внес ее в небольшой коридор с низким потолком.

– Интересно. Кого же? – спросила Бонни. – Послушай, но ведь я же не одета. На ней была только ночная рубашка, в которой она спала.

Впереди виднелась гостиная четы Харди. Там у радиоприемника сгрудились Стюарт Маккончи, супруги Харди, и еще несколько человек, скорее всего, работников мистера Харди. На лицах присутствующих читались радость и облегчение.

Из динамика доносился тот же голос, который они слышали вчера вечером – или не тот? Эндрю Гилл уселся на стул, посадив ее на колени.

– … а потом Дженни сказала мне, – слышалось из приемника, – что я напоминаю ей большого пуделя. Думаю, причиной тому было то, как обычно стригла меня сестра. Я действительно был похож на пуделя. Она вовсе не хотела меня обидеть. Она просто сказала то, что думала, и дала понять, что думает обо мне. Согласитесь, даже это уже само по себе, было большим шагом вперед для человека, считающего, что его вообще никто не замечает? – Дэнджерфилд смолк, будто ожидая ответа.

– С кем это он разговаривает? – сонно спросила Бонни, так еще окончательно не проснувшаяся. И только тут поняла, что все это означает.

– Он жив, – воскликнула она. А Хоппи больше нет. – Черт побери, – громко сказала она, – может, кто-нибудь все-таки расскажет мне, что случилось? – Бонни слезла с колен Эндрю и теперь стояла дрожа – утренний воздух был довольно прохладен.

Элла Харди сказала:

– Мы и сами не знаем, что случилось. Очевидно, он вышел в эфир среди ночи. Мы просто не выключили радио, потому и услышали. Обычно в это время передачи не бывает.

– Такое впечатление, что он разговаривает с врачом, – сказал мистер Харди. – Возможно, с психиатром, который пытается его лечить.

– Боже милостивый! – воскликнула Бонни, едва не складываясь пополам от смеха. – Ушам своим не верю! Это же сеанс психоанализа! «Но, – подумала она, – Где же Хоппи? Неужели он сдался? Может быть, он попытался дотянуться так далеко, что напряжение оказалось непосильным. Не могло ли оказаться, что у него, как и любого другого живого существа, имеется свой предел возможностей?» Она поспешно вернулась в свою комнату, прислушиваясь к тому, что происходит в гостиной, и стала одеваться.

«Неужели он думает, – сказала она себе, натягивая одежду, – что этот знахарь сможет ему помочь?» Бонни с трудом смогла застегнуть юбку – ее трясло от холода и смеха. «Дэнджерфилд лежащий там, на спутнике на кушетке, и повествующий о своем детстве… о, Господи, – подумала Бонни, и поспешила в гостиную, чтобы ничего не пропустить.

В коридоре ее ожидал Эндрю.

– Сигнал исчез, – сказал он. – Больше ничего не слышно.

– Почему? – Веселье мгновенно сменилось ужасом.

– Нам вообще повезло, что мы хоть что-то услышали. Но, думаю, с ним все в порядке.

– Ой, – сказала она. – А я так боюсь за него. Вдруг ему плохо?

Эндрю ответил:

– Нет, нет, он в норме. – Гилл положил свои большие руки на плечи Бонни . – Ты же сама слышала, слышала, как он говорит.

– В таком случае, этот психоаналитик заслуживает самой высокой государственной награды.

– Да, – серьезно согласился он. – Ты совершенно права. Психоаналитик – национальный герой. – После этого Эндрю замолчал, продолжая сжимать ее плечи, но держась на некотором расстоянии. – Ты извини, что я вот так ворвался и вытащил тебя из постели. Просто я был уверен, тебе не хотелось бы это пропустить.

– Верно, – согласилась Бонни.

– Ты все еще настаиваешь на продолжении путешествия. До самого Лос-Анджелеса?

– Ну… – ответила она, – у тебя же здесь дела. Во всяком случае, можем здесь пробыть какое-то время. Подождем, и посмотрим, будет ли с ним все в порядке и дальше. – Она все еще испытывала тревогу, все еще опасалась Хоппи.

Эндрю заметил:

– Никогда ни в чем нельзя быть уверенным до конца, ты согласна? Давай разберемся: он смертен, следовательно, рано или поздно все равно умрет. Как и все мы. – Он пристально смотрел на нее.

– Но только не сейчас , – сказала она. – Если бы только это случилось попозже, хотя бы через несколько лет… тогда бы я еще выдержала. – Бонни Келлер положила ладони на руки Гилла, потянулась к нему и поцеловала в губы. «Время, – думала она. – Любовь, которую мы испытывали друг к другу в прошлом; любовь, с которой мы относимся к Дэнджерфилду теперь, и будем относиться и дальше. Вот только жаль, что эта наша любовь – чувство, которое мы испытываем друг к другу и к нему – бессильна, плохо, что она не может взять и мгновенно сделать его опять как новеньким.

– А помнишь день катастрофы? – спросил Эндрю.

– Ну еще бы, конечно помню, – отозвалась она.

– И что ты по этому поводу подумала?

Бонни ответила:

– Решила, что я тебя люблю. – Тут она отпрянула, покраснев от такого признания. – Извини, – смущенно пробормотала Бонни, – что-то меня понесло, извини, пожалуйста. Это пройдет.

– Но ведь ты не шутила. – Гилл был очень проницателен.

– Да, – кивнула она.

Эндрю заметил:

– Должно быть, я старею.

– Как и все мы, – заметила Бонни. – Когда я с утра встаю с постели, то едва могу разогнуться… должно быть, ты сегодня и сам заметил.

– Нет, – ответил Гилл. – Пока в твоей милой головке сохраняются эти замечательные зубки. – Он бросил на нее смущенный взгляд. – Даже не знаю, что тебе и сказать, Бонни. У меня ощущение, что здесь мы добьемся очень многого – во всяком случае, очень надеюсь. Неужели же этот наш приезд сюда для того, чтобы договориться о новом оборудовании для моей фабрики – просто одна большая глупость? Неужели это… – он сделал неопределенный жест. – Дурь?

– Напротив, это чудесно, – ответила Бонни.

Выглянув в коридор, миссис Харди окликнула их:

– Мы снова на минутку поймали его, и он все еще рассказывает о детстве. Хотела предупредить, что теперь мы не поймаем его до обычного времени – до четырех пополудни. Как насчет позавтракать? У нас есть три яйца – муж на той неделе купил у бродячего торговца – придется делить на всех.

– Яйца? – переспросил Гилл. – Какие? Куриные?

– Они такие большие и бурые, – сказала миссис Харди. – Может и куриные, но пока не разобьешь, уверенной быть нельзя.

Бонни сказала:

– Звучит очень заманчиво. – Она почувствовала, что страшно проголодалась. – Думаю, нам следует за них заплатить, вы и так столько для нас всего сделали – предоставили кров и накормили ужином. – В эти дни такое гостеприимство было делом совершенно неслыханным, и уж тем более удивительно было столкнуться с ним в городе.

– Но мы же теперь партнеры, – заметила миссис Харди. – Так что делим все поровну, разве не так?

– Просто мне нечего предложить вам в ответ. – Бонни было страшно неудобно, и она опустила голову. «Я могу только брать, – подумалось ей. – Но не давать».

Однако, проблема решилась очень просто. Миссис Харди взяла ее за руку и потянула на кухню. Можете помочь мне все приготовить, – сказала она. – У нас еще и картошка есть. Вот и почистите. Мы все равно готовим работникам завтрак, да и едим все вместе – так дешевле, да и кухонь своих у них нет, они живут в комнатах, и Стюарт, и остальные. Так что приходится о них заботиться.

«До чего же вы хорошие люди, – думала Бонни. – Так вот, значит, какой он – город, вот от чего мы старались держаться подальше все эти годы. Мы слышали ужасные истории о том, что, мол, там одни развалины, среди которых бродят хищники, а из населения только всякий сброд, разные пройдохи и грабители – словом, отбросы того общества, которое когда-то существовало… и от которого мы в свое время, еще до войны, тоже бежали. Мы испытываем по отношению к городам слишком большой страх, чтобы жить в них.

Когда они вошли на кухню, Бонни услышала, как Стюарт Маккончи говорит Дину Харди:

– … эта крыса умела не только играть на флейте, но и… – он смолк, заметив ее. – Просто рассказываю историю из здешней жизни, – извиняющимся тоном пояснил Маккончи. – Вам она может показаться неприятной. Это история об очень умном животном, а многим людям они крайне противны.

– Нет-нет, расскажите, – попросила Бонни. – Крыса, умеющая играть на флейте – это очень интересно.

– Конечно, может я перепутал, и речь шла о двух разных животных, – сказал Стюарт, ставя воду для эрзац-кофе на огонь. Он некоторое время возился у плиты, устраивая котелок поровнее. Потом, удовлетворенный, прислонился к дровяной плите и сунул руки в карманы. – А все-таки, по-моему, тот ветеран сказал, что она еще разработала примитивную бухгалтерию. Но, кажется, это мало правдоподобно. – Он нахмурился.

– А я верю, – сказала Бонни.

– Нам бы такую крысу, – заметил мистер Харди. – Если наш бизнес будет расширяться, а я на это надеюсь, нам обязательно понадобится хороший бухгалтер.

Снаружи, на Сан-Пабло-авеню уже вовсю сновали авто на конной тяге. Бонни слышала громкий стук копыт по мостовой. Услышав эти звуки пробуждающейся городской жизни, она подошла к окну и выглянула на улицу. Там оказалось еще и множество велосипедистов, мимо проехал огромный старый газогенераторный грузовик. А, кроме того, мимо окна тек настоящий поток пешеходов.

Из-под деревянной хибары выскочило какое-то животное, и опасливо перебежав через дорогу, исчезло под крыльцом дома на противоположной стороне улицы. Через мгновение оно появилось снова, на сей раз за ним следовало другое животное. Оба были приземистыми и коротконогими, возможно, мутировавшие бульдоги. Второе животное тащило за собой неуклюжую, похожую на санки волокушу. Волокуша нагруженная разными ценными предметами – в основном провизией – скользила и подпрыгивала на неровной мостовой, пока, наконец, оба животных не исчезли в своей берлоге.

Бонни продолжала внимательно наблюдать, но коротконогие животные так больше и не появились. Она уже хотела отойти от окна, когда заметила на улице еще что-то, начинающее свою дневную деятельность. Появился круглый металлический корпус, покрытый пятнами грязи, присохшими листьями, и каким-то прилипшим мусором, остановился, и поднял к небу две тонкие подрагивающие антенны.

«Это еще что такое? – недоуменно подумала Бонни. А потом вдруг сообразила, что видит гомеостатическую ловушку Харди в действии.

Что ж, удачи тебе, – мысленно пожелала она».

Ловушка, немного постояв и пошарив антеннами во всех направлениях, поколебалась в нерешительности, а потом направилась вслед за двумя похожими на бульдогов животными. Она исчезла за углом соседнего дома, мрачная и торжественная, но уж больно медлительная. Бонни не удержалась от улыбки.

Дневная жизнь началась. Город пробуждался ото сна, возвращаясь к повседневной жизни.