Текст книги "Доктор Бладмани"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

– Да уж. Пожалуй… – Келлера явно била дрожь.

– Ты просто трус – спокойно ответила она. – Скажешь, нет? Удивляюсь, как я этого не сознавала раньше. Может быть, я именно поэтому все время к тебе так относилась.

– И как же именно?

В ответ Бонни лишь улыбнулась, но ничего не ответила. На лице ее красовалась жесткая, ненавидящая и холодная улыбка – такое он видел впервые и не понимал, чем она вызвана. Он отвернулся, раздумывая о том, правдивы ли те слухи, которые ходили о его жене все эти годы. Ведь сейчас она была столь холодна, столь непреклонна. Джордж Келлер почувствовал, насколько он несчастен.

– Господи, – произнес он, – неужели ты называешь меня трусом лишь потому, что мне не хотелось бы видеть, как мою жену размазывают по земле?

– Это мое тело, и моя жизнь, – ответила Бонни. – И я вправе распоряжаться ими по своему усмотрению. Я не боюсь Хоппи – в принципе, на самом деле я боюсь его, но не хочу выказывать этого, если только ты способен заметить разницу. Я легко отправлюсь к его рубероидному домику и посмотрю прямо ему в глаза. Я, конечно, поблагодарю его, но, заодно, и предупрежу, что в будущем ему придется быть куда более осторожным. И что мы будем настаивать на этом.

Джордж не мог не восхищаться ей.

– Да, именно так и сделай, – кивнул он. – Это, пожалуй будет самым правильным. Он должен знать, как мы к нему относимся.

– Спасибо, – негромко ответила она. – Большое тебе спасибо, Джордж, за поддержку. – С этими словами Бонни отвернулась и стала слушать Ориона Строда.

Джордж Келлер вдруг почувствовал, что несчастен, как никогда в жизни.

Сначала предстояло наведаться на фабрику Эндрю Гилла, и прихватить там сигареты и «пятизвездочное». Бонни, Орион Строд и Гилл вышли из Форестер-Холла и вместе пошли по дороге. Они сознавали, какая серьезная ответственность на них лежит.

– А что это за совместный бизнес, который вы затеваете с Маккончи? – спросила Бонни у Эндрю Гилла.

Гилл ответил:

– Стюарт собирается автоматизировать мое производство.

Она недоверчиво переспросила:

– И, наверное, вы собираетесь через спутник рекламировать продукцию, да? Раньше их еще называли рекламными роликами. Это было неплохо. Может я даже что-нибудь для вас бы сочинила.

– Разумеется, – ответил Гилл, – если это пойдет на пользу бизнесу.

– Так вы это серьезно – насчет автоматизации. – Бонни только сейчас начала осознавать, что, возможно, он вовсе и не шутит.

Эндрю сказал:

– Узнаю побольше после того, как встречусь с его боссом в Беркли. Мы со Стюартом собираемся наведаться к нему в ближайшие дни. Целую вечность не бывал в Беркли. Стюарт говорит, город понемногу отстраивается – конечно, таким как раньше он уже не будет. Впрочем, может быть и будет.

– Сомневаюсь, – заметила Бонни. – Но мне в общем-то – все равно. Этот городишко мне никогда особенно не нравился.

Оглянувшись, и убедившись, что Орион их не слышит, Гилл сказал ей:

– Бонни, а почему бы тебе не съездить с нами?

Она удивленно спросила:

– С чего бы это?

– Думаю, тебе было бы полезно на некоторое время расстаться с Джорджем. А вполне возможно, и уйти от него насовсем. По-моему, так было лучше и для тебя, и для него.

Бонни кивнула:

– Да, возможно, но ведь… – Идея вдруг показалась ей совершенно нелепой, да и вообще разговор зашел слишком далеко. Впрочем, кривить душой тоже было нечего. – Но тогда ведь все узнают, – сказала она. – Тебе не кажется?

– Да все и так все знают, Бон.

– Вот как! – Она смущенно кивнула. – Что ж, для меня это настоящий сюрприз. Очевидно, до сих пор я пребывала в приятном заблуждении.

– Поехали с нами в Беркли, – сказал Гилл, – и начнешь все заново. В каком-то смысле и для меня это станет началом новой жизни. Это будет означать, что пришел конец тупому скручиванию сигарет вручную, по штучке на крошечной машинке. Наконец я стану хозяином самой настоящей фабрики в полном смысле этого слова – в довоенном смысле.

– В довоенном, – эхом отозвалась Бонни. – А хорошо ли это?

– Разумеется, – воскликнул Гилл. – Я чертовски устал, мне опротивело делать их вручную. Я годами мечтал как-то освободиться от этого, а Стюарт указал мне путь. – С этими словами Эндрю скрестил пальцы на удачу.

Вскоре они дошли до фабрики, в цехе рабочие как всегда скручивали сигареты. Бонни подумала: «Так вот, значит, как – эта часть нашей жизни очень скоро навсегда уйдет в прошлое. А жаль, я всегда была сентиментальной, и мне будет ее не хватать. Но, в принципе, Эндрю прав. Такой способ производства – это не дело. Слишком уж монотонно, слишком медленно. Кроме того, и сигарет-то в сущности получается кот наплакал. С настоящим оборудованием Эндрю мог бы обеспечивать всю страну, конечно при наличии соответствующего транспорта и средств доставки».

Тем временем, Стюарт Маккончи нагнулся над бочкой гилловского эрзац-табака и внимательно разглядывал содержимое. «Да, – подумала Бонни, – похоже, он или уже знает рецептуру смеси, или она ему попросту ни к чему».

– Скажите, а вы в состоянии будете продавать крупные партии сигарет? Ведь машины будут производить их во много раз больше. Вы продумали эту часть?

– Да, – ответил Маккончи. – Мы составили целый план реализации в массовом масштабе. Мой босс, мистер Харди…

– Ради Бога, только не читайте мне лекцию о сбыте! – перебила его Бонни. – Раз говорите, что все продумали – я верю вам на слово, а спросила просто так, из чистого любопытства. – Она окинула его критическим взглядом. – Энди хочет, чтобы я поехала с вами в Беркли. Вы тоже не против?

– Ну, разумеется, – растерянно протянул он.

– Я могла бы стать у вас секретаршей, – сказала Бонни. В вашей центральной конторе. Где-нибудь в самом центре, ведь так? – Она рассмеялась, но ни Стюарт Маккончи, ни Гилл к ней не присоединились. – Это что, запретная тема? – поинтересовалась она. – Похоже, мои шутки затрагивают самое святое для вас. Если так, то прошу прощения.

– Да нет, все в порядке, просто нам предстоит еще очень много чего обсудитть – осталась целая куча нерешенных проблем.

– Ладно, может, я с вами и поеду, – сказала Бонни. – Не исключено, что это как-то поможет мне решить финансовые проблемы.

Настала очередь Маккончи подозрительно уставиться на нее.

– А какие у вас, собственно, проблемы? Здесь прекрасное место для воспитания дочери, а при том, что ваш супруг – директор…

– Ой, умоляю, – перебила Бонни, – только не надо расписывать, как у меня все здорово. Прошу вас! – Она отошла к Гиллу, который, тем временем укладывал предназначенные для вручения Хоппи сигареты в металлическую коробку.

«Насколько же, все-таки, наивен мир, – думала Бонни. – Даже и сейчас, после того, что с ним произошло. Гилл хочет излечить меня от моей неугомонности. Стюарт Маккончи представить себе не может, что мне может хотеться чего-то, чего я уже здесь не имею. Хотя, возможно, это они правы, а я – нет. Может быть, я излишне усложняла свою жизнь…может, в Беркли найдется машина, которая спасет и меня. Возможно, какой-нибудь автомат решит все мои проблемы и они канут в небытие».

Усевшись за стол. Орион Строд писал речь, с которой собирался обратиться к Хоппи. Бонни улыбнулась, подумав о том, насколько же все это серьезно. «Интересно, произведет ли это впечатление на самого Хоппи? Приятно ему будет, или, напротив, он почувствует к ним лишь презрение? Нет, – решила она, – скорее, он все же будет доволен. Так подсказывает моя интуиция. Больше всего на свете ему хотелось именно таких почестей. Всеобщего признания – Хоппи будет страшно горд.

Интересно, а сам он готовится к нашему приходу? – подумала Бонни. Умылся, побрился, надел свежую рубашку… и с нетерпением ждет, когда же мы, наконец, появимся. Считает ли он, что это – величайшее достижение его жизни, так сказать, пик карьеры?

Она попыталась мысленно представить себе калеку. Хоппи каких-то несколько часов назад убил человека, а из того, что говорила Эди – да и буквально все считали так же – была уверена, что он убил и очечника. Городской крысолов, – сказала она себе, и ее даже передернуло. Кто же будет следующим? И будут ли его снова поздравлять, как сегодня, за каждого следующего?

Может, нам придется устраивать такие же пышные церемонии еще много-много раз, – подумала Бонни. И решила: Нет, поеду-ка я в Беркли. Больше всего на свете мне хочется оказаться как можно дальше отсюда.

И, мысленно добавила она, как можно скорее. Если удастся, то прямо сегодня. Прямо сейчас. Сунув руки в карманы пальто, Бонни поспешно вернулась с Стюарту Маккончи и Гиллу; они о чем-то разговаривали, а она стояла рядом, и с интересом слушала.

Доктор Стокстилл с сомнением сказал калеке:

– А ты уверен, что он меня слышит? Передатчик точно дотягивается до спутника? – Он еще раз недоверчиво дотронулся до кнопки микрофона.

– Стопроцентной гарантии, что он вас слышит, я, конечно, дать не могу, – усмехнулся Хоппи. – Но я абсолютно уверен только в том, что перед вами пятисотваттный передатчик; по прежним понятиям это не больно-то много, но вполне достаточно для связи со спутником. Я связывался с ним неоднократно. – Он улыбнулся своей острой, напряженной улыбкой, а в умных серых глазах засверкали огоньки. – Так что, давайте. Интересно, есть у него там, наверху кушетка для психоанализа, или нет? – С этими словами, калека рассмеялся.

Доктор Стокстилл заметил:

– Ничего, обойдемся и без кушетки. – Он нажал кнопку микрофона, и произнес:

– Мистер Дэнджерфилд, с вами говорит врач – отсюда, снизу, из Уэст-Марино. Меня крайне беспокоит ваше состояние. Впрочем, как и всех остальных людей на планете. Вот я подумал, что, возможно смог бы вам помочь.

– Скажите ему правду, – вмешался Хоппи. – Объясните, что вы – психоаналитик.

Доктор Стокстилл осторожно сказал в микрофон:

– Раньше я был психиатром и психоаналитиком. Теперь же, разумеется – самый обычный практикующий врач. Вы меня слышите? – Но из динамика слышался лишь треск статики. – Нет, похоже он меня не слышит, – разочарованно заметил он Хоппи.

– Для установления связи всегда требуется время, – пояснил Хоппи. – Попробуйте еще раз. – Он хихикнул. – Так вы, значит, считаете, будто проблемы у него в голове, да. Ипохондрия. А вы уверены? Впрочем, больше вам ничего не остается, поскольку, если причина не этом, то вы все равно ничем не сможете ему помочь.

Доктор Стокстилл снова нажал кнопку микрофона, и начал:

– Мистер Дэнджерфилд, с вами говорит Стокстилл из графства Марино, из Калифорнии. Я – врач. – Все это уже стало казаться абсолютно безнадежным. Зачем продолжать? Хотя, с другой стороны…

– Скажите ему насчет Блутгельда, – неожиданно посоветовал Хоппи.

– Хорошо, – кивнул Стокстилл. – Сейчас скажу.

– Можете назвать ему мое имя, – сказал Хоппи. – Скажите, что это я его прикончил. А хотите знать, доктор, как он вам на это ответит? – Тут калека как-то внезапно переменился в лице и заговорил голосом Уолта Дэнджерфилда: – А знаете, друзья мои, мне только что сообщили очень, очень хорошую новость…думаю, вы все будете рады ее услышать. А заключается она вот в чем… – Тут калека замолчал. Поскольку из динамика послышались какие-то звуки.

– … слышите меня, доктор? Это Уолт Дэнджерфилд.

Доктор Стокстилл тут же отозвался:

– Слышу вас хорошо. Дэнджерфилд, я хотел расспросить вас о характере мучающих вас болей. У вас на спутнике есть бумажный пакет? Мы с вами попробуем провести небольшой курс лечения двуокисью углерода. Возьмите пакет и дуйте в него. Выдыхайте в него, а потом вдыхайте. Таким образом, вскоре вы будете дышать чистой двуокисью углерода. Вы меня понимаете? Сам по себе способ кажется довольно примитивным, однако основан на вполне серьезной научной базе. Видите ли, избыток кислорода дает толчок некоторым реакциям в промежуточном мозгу, из-за которых вегетативная нервная система попадает в порочный круг реакций. Одним из симптомов гиперактивности вегетативной нервной системы является усиление перистальтики, и, вполне возможно, причиной вашего недуга является именно она. В медицине это называется тревожным симптомом.

Услышав это, калека только покачал головой, развернулся и отъехал в другой конец комнаты.

– Извините… – голос из динамика был едва слышен. – Я не совсем понял, доктор. Вы сказали дышать в бумажный пакет? А полиэтиленовый подойдет? Я не задохнусь? – Тут голос Дэнджерфилда стал неуверенным, а затем последовал вопрос: – Скажите, а никак нельзя синтезировать фенобарбитал из тех препаратов, которые у меня имеются? – Я мог бы продиктовать вам перечень, и, возможно… – Тут его голос совершенно заглушила статика. Когда снова стали различимы его слова, он говорил уже о чем-то другом. «Возможно, – подумал доктор Стокстилл, – он потихоньку теряет рассудок».

– Одиночество в космосе, – начал доктор, – оказывает разрушительное воздействие на мозг, и со временем выливается в так называемую «космическую болезнь». Для нее характерно вызванное невесомостью тревожное состояние, вызывающее реакции на соматическом уровне. – Говоря это, он вдруг понял, что делает все неправильно; что он уже проиграл. Калека отъехал подальше – ему, видимо, было просто противно слушать всю эту дребедень. – Мистер Дэнджерфилд, – сказал Стокстилл, – я просто пытаюсь разорвать этот порочный круг, и, возможно, углекислый газ поможет нам в этом. А когда нам удастся побороть напряжение, мы сможем начать собственно психотерапию, включая воспроизведение забытых травмирующих вашу психику воспоминаний.

Диск-жокей сухо ответил:

– Видите ли, доктор, травмирующие мою психику воспоминания вовсе не забыты; я и посейчас все прекрасно помню. Не поверите, но я буквально окружен ими. Это – своего рода клаустрофобия, и я переношу ее очень, очень плохо.

– Клаустрофобия, – сказал доктор Стокстилл, – представляет собой фобию, связанную с промежуточным мозгом, и является одной из форм нарушения пространственного восприятия. Более того, она связана с панической реакцией на реальную или воображаемую опасность. Словом, это подсознательное желание бежать от нее.

Дэнджерфилд спросил:

– Интересно, доктор, но куда же мне бежать? Давайте же будем реалистами. Как, во имя всего святого, может мне помочь психоанализ? Я болен, мне нужна операция, а не тот бред, который вы тут несете.

– А вы уверены, – спросил Стокстилл, чувствуя полную беспомощность и понимая, насколько глупо все происходящее. – Поймите, возможно это займет некоторое время, но мы с вами по крайней мере уже установили первичный контакт. Вы знаете, что я пытаюсь вам помочь, а я знаю, что вы меня слушаете. – Надеюсь, вы меня действительно слушаете, сказал он про себя. – Таким образом, с моей точки зрения. Мы уже кое-чего добились.

После этих слов он немного подождал. Но из динамика не доносилось ни звука.

– Алло, Дэнджерфилд! – Сказал он в микрофон.

Тишина.

За его спиной калека заметил:

– Он либо отключился, либо спутник вышел из зоны приема. А вы и впрямь считаете, что можете ему помочь?

– Если честно, не знаю, – признался Стокстилл. – Но попробовать стоит.

– Если бы вы начали все это с год назад…

– Да кто же тогда мог предположить. – Ведь тогда Дэнджерфилд для нас был чем-то самим собой разумеющимся – вроде солнца в небе, вдруг осознал Стокстилл. А сейчас, как верно заметил Хоппи, уже немного поздно.

– Может завтра повезет, сказал Хоппи, на губах которого змеилась едва заметная – почти что издевательская ухмылка. И все же Стокстилл подметил в ней какую-то глубокую печаль. То ли Хоппи жалел его самого, то ли ему было жаль затраченных впустую усилий. А может, он искренне сочувствовал человеку в пролетающем над их головами спутнике? Трудно сказать.

– Да, завтра продолжим, – сказал доктор.

В дверь постучали.

Хоппи сказал:

– Похоже, к нам делегация. – На его худом лице появилась широкая довольная улыбка. Даже само лицо как будто раздалось вширь и потеплело. – Прошу прощения. – Он направил мобиль к двери, протянул манипулятор и открыл ее.

За дверью стояли Орион Строд, Эндрю Гилл, Касс Стоун, Бонни Келлер и миссис Толлмен. Они явно нервничали и вообще были не в своей тарелке.

– Харрингтон, – сказал Строд, – у нас для тебя кое-что есть. Этакий небольшой подарок.

– Отлично! – обернувшись к Стокстиллу, улыбнулся Хоппи. – Ну как, убедились? – сказал он доктору. – Я же говорил. Это их благодарность. Входите, входите. Я вас ждал. – Он пошире открыл дверь, и они прошли в хижину.

– Что вы тут делали? – спросила доктора Стокстилла Бонни, заметив его стоящим с микрофоном у передатчика.

– Пытался связаться с Дэнджерфилдом.

– Терапия? – Спросила она.

– Да, – кивнул он.

– Похоже, не слишком удачно?

– Ничего, завтра попробую снова, – сказал Стокстилл.

Орион Строд, на мгновение забыв о цели их прихода, заметил Стокстиллу:

– Правильно, правильно, вы же были психиатром.

Хоппи нетерпеливо вмешался:

– Так что же мне тут принесли? – Он бросил взгляд на стоящего позади Строда Гилла, и заметил коробку с сигаретами и ящик бренди. – Это все мне?

– Да, – ответил Гилл. – В знак нашей признательности.

Тут же и коробка и ящик выскользнули из его рук. Эндрю растерянно мигая, следил, как они подплыли по воздуху к Хоппи и медленно опустились на пол прямо перед мобилем. Калека тут же открыл и то, и другое манипуляторами.

– Ээээ, – смущенно начал Строд, – мы еще хотели кое-что тебе сказать. Ничего, если прямо сейчас? – Он с опаской смотрел на Хоппи.

– Так, а что еще? – Оторвался наконец от подарков Хоппи. – Что вы еще принесли, чтобы отплатить за услугу?

Бонни, наблюдающей за происходящим, пришло в голову, что она никогда не представляла, насколько же он все-таки ребенок. Просто маленький ребенок… конечно, мы должны были принести намного больше, все подарки следовало красиво упаковать, перевязать ленточками, и украсить веселыми открытками. Его ни в коем случае нельзя было разочаровывать , вдруг осознала она. Ведь от его настроения зависит наша жизнь.

– Так что, больше ничего нет? – раздраженно осведомился Хоппи.

– Сейчас пока, нет, – сказал Строд. – Но обязательно будет. – Он окинул взглядом остальных членов делегации. – Настоящие подарки, Хоппи, требуется тщательно подготовить. А это – только начало.

– Понятно, – отозвался калека. Но, похоже, не особенно поверил услышанному.

– Честно-честно, Хоппи, – поспешно сказал Строд. – Святая, истинная правда.

– Я не курю, – сказал Хоппи, разглядывая сигареты. Взяв пригоршню «ярлыков», он раздавил их в манипуляторе и ссыпал на пол. – От этого бывает рак.

– Ну, видишь ли, – начал Гилл, – это с одной стороны. – А с другой…

Калека усмехнулся:

– Сдается мне, что это все, что вы собираетесь мне дать, – сказал он.

– Да нет же, – уверил его Строд. – Будет еще куча всего.

В хижине воцарилось молчание, нарушаемое лишь треском статики из динамика.

Из угла комнаты вверх поднялся какой-то предмет – большая лампа для передатчика – поплыл по воздуху вперед, ударился об стену и громко взорвался, засыпав присутствующих осколками стекла.

– Да нет же, – передразнил Хоппи Строда его низким звучным голосом. – Будет еще куча всего.

Глава 15

Тридцать шесть часов Уолт Дэнджерфилд провалялся на койке в каком-то полубессознательном состоянии. Теперь он точно знал, что у него никакая не язва; это был сердечный приступ, и возможно, очень скоро он его убьет. Несмотря на все то, что говорил этот психоаналитик Стокстилл.

Передатчик спутника продолжал раз за разом транслировать легкую концертную музыку. Нежные звуки струн создавали иллюзию комфорта и довольства. У Дэнджерфилда не было сил даже подняться и пойти выключить музыку.

«Тоже мне, доктор выискался, – с горечью думал Уолт. – Не нашел ничего лучшего, как предложить бумажный пакет. Это было похоже на сон… едва слышный голос, исполненный такой уверенности в себе. И каково же оказалось разочарование».

Сообщения поступали со всего мира – по мере того, как спутник кружился вокруг него по орбите. Его записывающее оборудование ловило их и снова отправляло, но и только. Отвечать Дэнджерфилд больше не мог.

«Думаю, надо сказать им, – подумал он. – Похоже, время пришло – время, которого мы ожидали, все мы – наконец пришло».

Он на четвереньках добрался до кресла перед микрофоном, кресла из которого он целых семь лет общался с родной планетой. Немного посидев и отдышавшись, Уолт включил один из маленьких магнитофонов, взял микрофон и принялся диктовать послание, которое, когда он наговорит его до конца, будет непрерывно транслироваться вместо концертной музыки.

– Друзья мои, с вами говорит Уолт Дэнджерфилд. Хотелось бы поблагодарить всех вас за то чудесное время, которое мы с вами провели в разговорах. Это помогало нам чувствовать, что все мы вместе. Однако, боюсь, что эта моя хворь больше не позволит мне продолжать делать то, что я делал все эти годы. Поэтому с превеликим сожалением должен заявить, что разговариваю с вами в последний раз… – Он с трудом продолжал говорить, аккуратно подбирая слова, стараясь, чтобы им, его слушателям там, внизу, было не так горько. Тем не менее, он сказал им правду, он сказал, что ему, похоже, пришел конец, и что теперь они должны найти какой-то другой способ общения друг с другом, научиться обходиться без него. Закончив, он выключил микрофон, и устало, по давней привычке прокрутил записанное.

Но лента оказалась пуста. На ней не было абсолютно ничего, хотя он говорил около пятнадцати минут.

Очевидно, что-то случилось с оборудованием, но сейчас ему было все равно; он снова включил микрофон, перещелкнул несколько переключателей на пульте, на сей раз, решив передать свое послание напрямую. А уже жители того района, на который велась передача, как-нибудь разнесут его послание дальше. Другого выхода он не видел.

– Друзья мои, – снова начал он, – Это Уолт Дэнджерфилд. У меня для вас плохие новости, но… – И только тут он понял, что говорит в мертвый микрофон. Динамик над головой молчал; значит, передача не велась. В противном случае, он слышал бы собственный голос.

Сидя и пытаясь понять, в чем дело, он заметил кое-что еще, кое-что куда более странное и зловещее.

Вся окружающая его аппаратура работала. Причем, судя по всему, работала уже некоторое время. Высокоскоростные магнитофоны, которыми он никогда не пользовался, теперь бешено крутились – в первый раз за семь лет. Уставясь на них, Уолт заметил, как щелкнули реле, один магнитофон замер, зато заработал другой, только уже на обычной скорости.

«Ничего не понимаю, – сказал он себе. Что происходит? »

Очевидно, системы принимали сигнал на высокой скорости, а теперь один из них начал воспроизводить записанное. Но кто все это запустил? Только не он. Приборы показывали, что передатчик спутника включен, идет передача. В тот момент, когда он понял, что информация, уловленная и записанная, теперь транслируется, динамик над его головой ожил.

– Так, так, так, – с усмешкой произнес голос – его собственный голос. – С вами снова ваш старый приятель, Уолт Дэнджерфилд. Прошу прощения за эту концертную музыку, обещаю, такого больше не повторится».

«Когда же я говорил такое? – недоуменно спросил он себя, оцепенев в кресле, и растерянно слушая. Он был потрясен и озадачен. Голос был так похож на его собственный, так жизнерадостен. Разве я мог бы сейчас так говорить? Так бодро говорить я мог разве что много лет назад, когда еще был здоров, и она еще была жива.

– Короче, – продолжал голос, – то легкое недомогание, о котором я вам говорил… видно, в кухонном шкафу завелась прожорливая мышь. Думаю, вы умерли бы со смеху, представляя, как Уолт Дэнджерфилд со шваброй гоняется по спутнику за мышью, но примерно так все и было. Короче говоря, часть моих запасов оказалась испорченной, а я и не заметил… во всяком случае, брюхо мне прихватило. Однако, – тут он услышал свой собственный знаменитый смешок, – я уже в полном порядке. Знаю, вы будете рады услышать это, все вы – те, кто нашел возможность прислать мне пожелания выздоровления. Я очень вам благодарен за это».

Поднявшись с кресла перед микрофоном, Уолт Дэнджерфилд с трудом доплелся до койки, улегся, закрыл глаза, и снова принялся размышлять об этой боли в груди, и о том, что же она означает. «При стенокардии, – думал он, – боль такая, будто на грудь давит огромный кулак. У меня же боль скорее острая. Если бы я мог сейчас еще раз проглядеть те медицинские микрофильмы… возможно, я просто пропустил что-то важное. Например, боль сосредоточена непосредственно за грудиной, а не левее. Что это может означать?

А может, ничего страшного и нет? – подумал Дэнджерфилд, снова поднимаясь с койки. Может, Стокстилл, этот психиатр, который советовал дышать углекислым газом, прав? Может, причина действительно кроется в психике. Сказались столько лет одиночества?

Впрочем, нет, не похоже. Уж слишком эта боль реальна».

В болезни его удивляла еще одна вещь. Поскольку, несмотря на все усилия понять, чем подобное может быть вызвано, Уолт так и не пришел ни к какому выводу. Дэнджерфилд даже не удосужился сказать об этом нескольким врачам, с которыми консультировался. А теперь было уже слишком поздно, поскольку он был так болен, что был не в состоянии управляться с передатчиком.

А странность эта заключалась в том, что боль всегда усиливалась именно тогда, когда спутник пролетал над Северной Калифорнией.

Среди ночи Эди Келлер неожиданно разбудил возбужденное бормотание Билла.

– Чего тебе? – Сонно спросила сестра, пытаясь понять, что брат там такое лопочет. Она села на кровати, протирая глаза, а тем временем бормотание перешло в настоящий визг.

– Хоппи Харрингтон! – буквально вопил внутри нее Билл. – Он захватил спутник! Хоппи захватил спутник Дэнджерфилда! – Он возбужденно верещал, повторяя это снова и снова.

– А ты откуда знаешь?

– Потому что так говорит мистер Блутгельд. Он сейчас хоть и далеко внизу, но по-прежнему видит все, что происходит у нас наверху. Он о нас все знает. И ненавидит Хоппи, потому что тот его убил.

– А как там сам Дэнджерфилд? – спросила она. – Еще не умер?

– По крайней мере, внизу его нет, – после довольно продолжительной паузы ответил брат. – Похоже, пока нет.

– И кому я должна об этом рассказать? – спросила Эди. – Насчет Хоппи и спутника?

– Расскажи маме, – посоветовал брат. – И лучше прямо сейчас.

Выбравшись из постели, Эди пересекла холл, подошла к двери спальни родителей, приоткрыла ее и позвала:

– Мама, мне надо тебе кое-что сказать… – и тут же осеклась, поскольку матери в спальне не было. В постели был только один человек – ее отец. А мать – девочка мгновенно это поняла – ушла и больше никогда не вернется.

– Где она? – спросил внутри нее Билл. – Я знаю, что ее здесь нет. Я всегда ее чувствую.

Эди медленно прикрыла дверь спальни. «Что же мне делать? – спросила она себя, и, оглушенная, поплелась обратно, дрожа от ночного холода.

– Да тише ты! – шикнула она на Билла, и его бормотание стало немного потише.

– Ты должна найти ее, – сказал Билл.

– Не могу, – отозвалась Эди, поскольку знала, что это безнадежно. – Дай мне лучше подумать, как быть дальше, наконец сказала она, возвращаясь в свою комнату к халату и тапочкам.

Бонни заметила Элле Харди:

– Какой у вас уютный дом. И все же, оказавшись в Беркли после стольких лет, испытываешь какое-то странное чувство. – Она просто смертельно устала. – У меня буквально слипаются глаза, – сказала Бонни. Было два часа ночи. Взглянув на Эндрю Гилла и Стюарта, она заметила: – Ну и быстро же мы сюда добрались, верно? Даже еще год назад такое путешествие оказалось бы на три дня дольше.

– Точно, – подтвердил Гилл и зевнул. Он тоже выглядел усталым. Почти все дорогу он правил лошадьми, поскольку повозка принадлежала ему.

Мистер Харди сказал:

– Видите ли, миссис Келлер, обычно мы как раз в это время настраиваемся на спутник.

– Вот как, – сказала она. Ей было плевать на спутник, но, по-видимому, это было неизбежно – им просто из вежливости придется послушать хотя бы несколько минут. – Значит вы здесь ловите передачи два раза в день.

– Да, – подтвердила миссис Харди, – и, честно говоря, не жалеем о том, что слушаем эти поздние передачи, хотя последние несколько недель… – она взмахнула рукой. – Думаю, вы и сами знаете – Дэнджерфилд серьезно болен.

Несколько мгновений все молчали.

Заговорил Харди:

– Как ни горько об этом говорить, мы уже пару дней не можем его поймать. Все время играет только классическая музыка, которая передается явно автоматически снова и снова… – Он обвел всех четверых взглядом. – Поэтому мы и возлагаем столько надежд на сегодняшний ночной сеанс.

Про себя Бонни подумала, что им завтра предстоит куча дел, и, тем не менее, он прав: мы должны потерпеть. Мы должны знать, что происходит на спутнике – слишком это важно для всех нас. Бонни стало грустно».Уолт Дэнджерфилд, – думала она, – неужели ты там умираешь совершенно один? А, может, ты уже мертв, а мы об этом не знаем? Интересно, неужели музыка теперь будет передаваться вечно? – продолжала размышлять она. – По крайней мере, до тех пор, пока спутник не упадет обратно на землю, или его не унесет в пространство, и он не сгорит на Солнце?»

– Пожалуй, пора, – взглянув на часы, сказал Харди. Он подошел к приемнику, и аккуратно включил его. – Уж очень долго эта штука нагревается, – пожаловался Харди. – По-моему, одна из ламп садится. Мы уже просили, чтобы из Ассоциации умельцев Западного Беркли прислали мастера, так они ответили, будто загружены по горло. Я бы и сам посмотрел в чем дело, но… – Он виновато пожал плечами. – Прошлый раз, когда я пытался починить его, стало только хуже.

– Вы так до смерти напугаете мистера Гилла, – заметил Стюарт.

– Да нет, – возразил Гилл. – Я понимаю. У нас в Уэст-Марино то же самое. Приемниками занимаются только умельцы.

Обращаясь к Бонни, миссис Харди сказала:

– Стюарт говорит, будто вы здесь жили.

– Да, я некоторое время работала в радиационной лаборатории, – ответила Бонни. А потом университет направил меня в Ливермор. Но, конечно… – Она поколебалась. – Здесь все так изменилось. Сейчас Беркли просто не узнать. Пока ехали по городу, я не узнала почти ничего, кроме Сан-Пабло-авеню. Знаете все эти магазинчики – они выглядят совсем новыми.

– Так оно и есть, – подтвердил Дин Харди. Из приемника послышался треск статики и он приложил ухо к динамику. – Обычно мы принимаем передачи на частоте шестьсот сорок килогерц. Прошу прощения. – Он повернулся к ним спиной, внимательно вслушиваясь в треск.

– Зажгите лампу, – предложил Гилл. – При свете будет легче настраивать.

Бонни зажгла масляный светильник, про себя удивляясь, как это здесь, в относительно крупном городе, люди все еще зависят от такого примитивного осветительного прибора. Она-то была уверена, что уже давно восстановлено электроснабжение, во всяком случае частично. «А ведь в некоторых отношениях, – осознала она, – они отстали даже от Уэст-Марино. А если взять Болинас…»