Текст книги "Доктор Бладмани"

Автор книги: Филип Киндред Дик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Нагнувшись, доктор Стокстилл чмокнул девочку в лобик.

– Ну ладно, – сказал он, подводя ее к двери. – Теперь можешь идти. Только я еще минутку поговорю с твоими папой и мамой. Там в приемной на столике лежит несколько очень старых настоящих довоенных журналов, почитай пока. Только осторожно.

– А потом мы пойдем домой и будем обедать, – радостно сказала Эди, распахивая дверь в приемную. Джордж и Бонни, увидев ее, поднялись, лица их были встревожены.

– Прошу вас, – пригласил их доктор Стокстилл, а когда они прошли в кабинет, прикрыл за ними дверь. – Никакого рака у нее нет, – начал он, обращаясь к Бонни, которую хорошо знал. – Конечно, это какая-то опухоль, сомнений нет. И не могу сказать, насколько она увеличится. Но я считаю, особых оснований для беспокойства нет. Возможно, к тому времени, когда она разрастется настолько, что потребуется хирургическое вмешательство, наша медицина достаточно разовьется, и будет способна справиться с проблемой.

Келлеры облечено перевели дух – до этих его слов они заметно нервничали.

– Можете отвезти ее в университетскую клинику в Сан-Франциско, – предложил Стокстилл. – Там, вроде бы, проводят небольшие операции… но, честно говоря, будь я на вашем месте, я бы этого делать не стал. «Лучше вам не знать правды, – подумал он. – Вам будет трудно с ней смириться…особенно тебе, Бонни, учитывая обстоятельства в которых произошло зачатие. У тебя очень легко может развиться чувство вины». – Она здоровая девочка и радуется жизни, – сказал он. – Оставьте все как есть. Эта опухоль у нее с рождения.

– Да неужели? – воскликнула Бонни. – Никогда не замечала. Наверное, я не слишком хорошая мать, я всегда так загружена общественной работой…

– Доктор Стокстилл, – вмешался Джордж Келлер, – позвольте задать один вопрос. Может Эди… какой-то необычный ребенок?

– Необычный? – осторожно переспросил Стокстилл.

– Думаю, вы понимаете, что я имею в виду.

– То есть вы хотели спросить, не мутант ли она?

Джордж был бледен, лицо его было по-прежнему мрачно – он ждал ответа. Стокстилл видел это, и понимал, что несколькими пустыми фразами тут не отделаешься. Поэтому, он сказал:

– Полагаю, именно так вы и считаете. Но почему вы задали этот вопрос? Разве вы замечали в ней какие-нибудь отклонения от нормы? Или она выглядит как-нибудь чудно?

– Никаких отклонений у нее нет, – в материнском порыве сказала Бонни. Она крепко держала мужа за руку, прижимаясь к нему. – Господи, да это же очевидно, она выглядит абсолютно нормально. Иди ты к черту, Джордж. Что с тобой? Как можно так относиться к собственной дочери? Может, ты устал от нее, или что-нибудь в этом роде?

– Есть люди с отклонениями, которые трудно заметить, – возразил Джордж Келлер. – Кроме того, я постоянно вижу много детей, более того, я вижу всех детей, и научился различать подобные вещи. Какой-нибудь небольшой горбик, который на поверку оказывается ненормальным явлением. Сами знаете, на нас, школьных работников, возложена обязанность отправлять всех детей с отклонениями от нормы в государственный интернат для специального обучения. Вот я и…

– Все, лично я пошла домой, – перебила его Бонни. Она повернулась и, подойдя к двери кабинета, повернулась и сказала: – До свидания, доктор.

Стокстилл сказал:

– Бонни, подождите.

– Не нравится мне этот разговор, – сказала Бонни. – По-моему, он дурно пахнет. И мне не нравится то, что говорите вы оба. Доктор, если вы еще раз хоть как-то намекнете, что у нее имеются отклонения от нормы, я просто с вами перестану разговаривать. И с тобой, Джордж, тоже. Поверь, я не шучу.

После некоторой паузы Стокстилл сказал:

– Вы совершенно напрасно говорите это, Бонни. Я ни на что не намекаю, поскольку намекать просто не на что. У нее доброкачественная опухоль в брюшной полости, вот и все. – Он начал сердиться. Более того, ему вдруг захотелось открыть ей всю правду. Пожалуй, она этого заслуживала.

«Но, потом, – рассудил он, – после того, как она испытает чувство вины, после того будет казнить себя за то, что связалась с каким-то мужчиной, и родила ненормального ребенка, ее внимание обратится на Эди, она просто возненавидит ее. Она все выместит на ребенке. Это всегда так бывает. Дети, некоторым образом являются укором родителям за прошлые грехи, или за те поступки, которые они совершили в первые моменты войны, когда все на время посходили с ума, причем каждый по-своему, совершая свои собственные, дурные поступки, осознав, что случилось. Кто-то из нас убивал, чтобы выжить, кто-то просто бежал, кто-то просто остался в дураках… Бонни явно вышла из себя, потеряла над собой контроль. И сейчас стала такой же, как тогда, и сможет сделать то же самое снова. И сама прекрасно об этом знает.

Интересно все же, кто настоящий отец девочки?

В один прекрасный день я прямо спрошу ее об этом, – решил он. Возможно, она и сама этого не знает, для нее тот период нашей жизни как в тумане. Те кошмарные дни. Хотя были ли они таким уж кошмаром для нее? Может, для нее это было лучшим временем в жизни, ведь она получила возможность отбросить все условности, без страха делать что захочется поскольку была уверена – все мы были уверены – никто из нас не уцелеет.

Бонни взяла тогда максимум возможного, – подумал доктор, – как всегда. Она при любых обстоятельствах берет от жизни максимум возможного. Хотелось бы мне быть таким же…» Стокстилл с завистью смотрел, как Бонни твердым шагом направляется в приемную к дожидающейся ее дочери. Симпатичная подтянутая женщина – она и сейчас была столь же привлекательна, что и десять лет назад. Тот моральный ущерб, который был причинен всем нам и нашим жизням, та внешне почти не заметная перемена, ее как будто практически не затронули.

Такая вот она, эта Бонни. Во мраке войны, с ее разрушениями, с бесконечным количеством мутаций, Бонни продолжала кружиться в танце радости, веселья и беззаботности; ничто, даже окружающая действительность, не могли заставить ее снова стать благоразумной. Счастливы люди вроде Бонни, которые сильнее любых перемен и разрушений. Именно от этого ей и удалось ускользнуть – от власти сил разрушения, воцарившихся в мире. Крыша рухнула на нас, но не на Бонни».

Он вспомнил карикатуру в «Панче»…

Прервав его размышления, Бонни сказала:

– Доктор, а вы уже познакомились с этим новым учителем, Хэлом Барнсом?

– Нет, – ответил он. – Пока нет. Только раз видел его издали.

– Он вам понравится. Мечтает играть на виолончели, только виолончели нет. – Она весело рассмеялась. – Ну разве не печально?

– Очень, – согласился доктор.

– По-моему, примерно то же и со всеми нами, – сказала Бонни. – У всех нас нет наших виолончелей. Так что же нам остается? Ну, скажите на милость.

– Господи, – сказал Стокстилл, – да откуда же мне знать, не имею ни малейшего понятия.

Бонни со смехом заметила:

– В честности вам не откажешь.

– Она и мне говорит то же самое, – улыбнувшись, сказал Джордж Келлер. – Моя жена видит человечество, как кучку трудолюбивых навозных жуков. Себя она, естественно, к таковым не причисляет.

– Надеюсь, что это не так. – сказал Стокстилл.

Джордж кисло взглянул на него, потом пожал плечами.

«Возможно, она изменится, – думал Стокстилл, – если поймет, что с ее дочерью. Это может подействовать. Для этого требуется нечто вроде внезапного удара, необычного и неожиданного. Она может даже покончить с собой; вся ее радость, жизнелюбие могут в один миг превратиться в своих антиподов».

– Послушайте, Келлеры, – вслух сказал Сьокстилл, – представьте меня как-нибудь на днях новому учителю, ладно? Интересно будет познакомиться с бывшим виолончелистом. Может, нам с ним удастся соорудить что-нибудь из корыта с натянутой на него проволокой. А играть он мог бы с помощью…

– Конского хвоста, – практично предложила Бонни. Лук мы сделать смогли бы – это дело нехитрое. Что нам потребуется, так это большущий резонатор, издающий низкие звуки. Интересно, вдруг удастся найти какой-нибудь старый кедровый сундук. В принципе, он, наверное, подошел бы. Но это определенно должно быть что-то деревянное.

Джордж предложил:

– Может, бочка, распиленная пополам бочка?

Они рассмеялись, а вместе с ними и Эди Келлер, хотя она и не слышала того что сказал ее отец – или, скорее, подумал Стокстилл, муж ее матери.

– Может, удастся найти что-нибудь на берегу моря, – сказал Джордж. – Я заметил, на берег частенько выбрасывает кучу разных деревянных обломков, особенно после шторма. Скорее всего, части старых китайских кораблей.

Повеселевшие, они распрощались с доктором Стокстиллом и вышли на улицу, а он стоял и смотрел им вслед: вот идут трое, мужчина и женщина, а между ними маленькая девочка. Точнее, девочка и еще кто-то невидимый, но присутствие его было вполне ощутимо.

Глубоко задумавшись, он вернулся в дом и закрыл за собой дверь.

«Она могла бы быть и моим ребенком, – думал доктор. – Но она не моя, поскольку семь лет назад Бонни жила здесь, в Уэст-Марино, а я у себя в Беркли. Но, если бы в тот день я оказался поблизости …

Кто же он такой? – спросил он себя. – Когда сверху обрушились бомбы… кто из нас мог оказаться рядом с ней в тот день? Он испытывал к этому неизвестному человеку, кем бы он ни был, какое-то странное чувство. Интересно, как бы он отнесся к известию о том, что у него есть ребенок… вернее, дети . Может, в один прекрасный день я и найду его. Бонни я правды сказать не могу, а ему, возможно и расскажу».

Глава 10

В Форестер-Холле жители Уэст-Марино сидели и обсуждали болезнь человека на спутнике. Взбудораженные, они перебивали друг друга, так хотелось им высказать свои соображения. Чтение «Бремени страстей человеческих» уже началось, но никому из собравшихся не хотелось слушать. Все с мрачными лицами переговаривались между собой, все, как и Джун Роб, были встревожены, осознав, что будет с ними, если Дэнджерфилд вдруг умрет.

– Не может он так разболеться, – воскликнул Кас Стоун, самый крупный землевладелец в Уэст-Марино. – Я никогда никому этого не говорил, но теперь знайте: у меня в Сан-Рафаеле есть по-настоящему хороший врач, специалист по сердечным болезням. Я привезу его к какому-нибудь радиопередатчику, тогда он сможет рассказать Дэнджерфилду что с ним такое. И сможет вылечить его.

– Но ведь у него там наверху нет никаких лекарств, – возразила старая миссис Лалли, самый пожилой человек в общине. – Помню, он как-то сказал, что они все ушли на лечение его жены.

– У меня есть хинидин, – заговорил аптекарь. – Возможно, это именно то, что ему нужно. Только вот как его туда отправить.

Эрл Колвиг, который возглавлял полицию Уэст-Марино заметил:

– Насколько я понимаю, военные в Шайенне в конце года собираются предпринять еще одну попытку добраться до него.

– А ты возьми, да и отвези свой хинидин в Шайенн, – предложил Кас Стоун аптекарю.

– Куда? В Шайенн? – дрожащим голосом. – Но ведь дорог через горы больше нет. Мне туда нипочем не добраться.

Как можно более спокойным голосом Джун Роб сказала:

– А может быть он на самом-то деле и не болен, а все это просто ипохондрия от такого долгого пребывания в изоляции и одиночестве. Я сужу по тому, как подробно он описывает каждый свой симптом. – Но ее вряд ли кто услышал. Джун заметила как, три представителя из Болинаса тихонько двинулись к радиоприемнику и наклонились к нему, собираясь послушать передачу. – Может, он и не умрет, – буркнула она себе под нос.

Услышав эти слова, очечник в ужасе воззрился на нее. Джун увидела на его лице потрясенное, ошарашенное выражение, как будто осознать то, что человек на спутнике может быть болен и умереть было слишком невероятным. Пожалуй, даже болезнь дочери так на него не подействовала.

В дальнем конце зала люди вдруг смолкли, и Джун Роб оглянулась посмотреть что произошло.

В дверях показалась сверкающая металлическая тележка. Прибыл Хоппи Харрингтон.

– Хоппи, знаешь последнюю новость? – окликнул его Кас Стоун. – Дэнджерфилд сказал, что заболел, и, возможно, это сердце.

Все замолкли, ожидая, когда заговорит калека.

Хоппи прокатился мимо них к радио, там он остановил свой мобиль, протянул один из манипуляторов и принялся осторожно подкручивать ручку настройки. Трое представителей из Болинаса уважительно отошли в сторонку. Шум помех стал громче, потом затих, и голос Дэнджерфилда стал слышен громко и ясно. Чтение все еще продолжалось, и Хоппи, торчащий в центре своего агрегата стал внимательно слушать. Он и все остальные продолжали в полном молчании слушать до тех пор, пока голос окончательно не смолк, поскольку спутник вышел из зоны приема. И снова стал слышен лишь шум помех.

И тут, неожиданно, голосом неотличимым от голоса Дэнджерфилда, калека произнес:

– Итак, друзья мои, как будем развлекаться дальше?

Имитация быль столь точной, что кое-кто в зале даже ахнул. Другие зааплодировали, и Хоппи улыбнулся.

– Может, повторишь фокус? – окликнул аптекарь. – Это было здорово.

– Фокус, – произнес калека, только, на сей раз, точно воспроизведя жеманный дребезжащий голос аптекаря. – Это было здорово.

– Нет, – сказал Кас Стоун. – Давайте лучше послушаем голос Дэнджерфилда. Давай-ка, Хоппи, повтори еще раз.

Калека развернул свой мобиль так, что оказался лицом к публике.

– Так, так, так, – заговорил он знакомым всем низким голосом, в присущей ему легкой ироничной манере. – Джун Роб затаила дыхание: эта способность калеки имитировать голоса была просто невероятной, и приводила ее в замешательство. Закрыв глаза, она легко могла представить, что это говорит сам Дэнджерфилд, что он сам продолжает говорить с ними. Да она так специально и делала, воображая, что так оно и есть. Он не болен, не умирает, убеждала себя Джун, слушай его, слушай. Как бы в ответ на ее мысли дружелюбный голос произнес:

– Тут у меня немного болит в груди, но это все ерунда. Не берите в голову, друзья. Скорее всего, расстройство желудка. Видно, просто перебрал накануне. А что мы в таких случаях принимаем? Может кто-нибудь из вас помнит?

Один из мужчин воскликнул:

– Я помню, помню! Лучший фельдшер – «Алка-Зельцер»!

– Так, так, так! – добродушный голос усмехнулся. – Пожалуй, верно. Молодец. А теперь давайте расскажу вам как хранить всю зиму луковицы гладиолусов, не опасаясь вредителей. Да просто заверните их в алюминиевую фольгу.

Присутствующие захлопали, и Джун Роб услышала, как кто-то неподалеку от нее говорит:

– Дэнджерфилд точь-в-точь так бы и сказал.

Это был очечник из Болинаса. Джун открыла глаза и увидела выражение на его лице. «Должно быть, – пришло ей в голову, – в тот день, когда я впервые услышала, как Хоппи подражает Дэнджерфилду, у меня было такое же».

– А теперь, дорогие друзья, – продолжал Хоппи голосом Дэнджерфилда, – давайте расскажу вам о том, чему я тут за это время научился. Только не отходите от приемников!

Элдон Блейн, очечник из Болинаса, увидел, как калека кладет на пол монету в нескольких футах от своего мобиля. Манипуляторы убрались, и Хоппи, все еще что-то бормочущий голосом Дэнджерфилда, сосредоточил взгляд на монетке. Через мгновение она вдруг заскользила по полу к нему. Все присутствующие зааплодировали. Порозовев от удовольствия, калека слегка поклонился, а потом снова положил на пол монету, на сей раз гораздо дальше, чем в первый раз.

«Волшебство, – подумал Элдон. – Верно Пат говорила: калекам дана возможность делать такие вещи в качестве компенсации за отсутствие рук или ног. Таким образом природа помогает им выжить. Монета снова скользнула к мобилю, и снова публика в Холле зааплодировала.

Элдон обратился к миссис Роб:

– Интересно, он каждый вечер это делает?

– Нет, – ответила та. – Он показывает разные фокусы. Такого я еще не видела, но, впрочем, я и не каждый день сюда хожу. Уж больно много у меня работы. Знаете, как трудно обеспечивать нормальное существование общины! Но, согласитесь, фокус просто удивительный.

«Действие на расстоянии, – размышлял Элдон. – Да, это просто удивительно. И мы обязательно должны заполучить его , – решил очечник. – Теперь в этом нет никаких сомнений. Поскольку, когда Уолт Дэнджерфилд умрет – а теперь совершенно ясно, что это случится, и очень скоро – у нас останется хоть какая-то память о нем, как бы его репродукция, воплощенная в этом калеке. Нечто вроде грампластинки, которую можно ставить снова и снова.

– А он вас не пугает? – спросила Джун Роб.

– Нет, – ответил Элдон. – С чего бы?

– Даже не знаю, – задумчиво протянула она.

– Скажите, а он никогда не пробовал связаться со спутником? – поинтересовался Элдон. – Многие другие умельцы пытались, и не раз. Странно, что он не попробовал, с его-то способностями.

Джун Роб ответила:

– Он собирался. В прошлом году начал собирать передатчик, долго ковырялся с ним, но, видно, так ничего и не вышло. Он все время затевает какие-то проекты… вечно чем-то занят. Посмотрите хотя бы какую он соорудил мачту. Давайте выйдем на минутку, я вам покажу.

Он последовал за ней на улицу. Некоторое время они постояли на крыльце Форестер-Холла, давая глазам привыкнуть к темноте. Наконец Элдон увидел: да, вот она – странная кривоватая мачта, уходящая в ночное небо.

– Это его дом, – пояснила Джун Роб. – А мачта стоит на крыше. Причем Хоппи соорудил ее самостоятельно, без нашей помощи. Он может усиливать импульсы мозга, передавая их своим манипуляторам, и потому очень силен – куда сильнее, чем любой обычный человек. – Она секунду помолчала. – Мы все просто восхищаемся им. Он так много для нас сделал.

– Это точно, – согласился Элдон.

– Вы ведь явились сюда, чтобы похитить его? – тихо спросила Джун Роб. – Верно?

Он удивленно запротестовал:

– Ну что вы, миссис Роб…честно, мы пришли только послушать спутник, сами же знаете.

– Кое-кто уже пытался, – сказала миссис Роб. – Да только похитить его невозможно потому что он этого просто не позволит. А вашу общину он не любит – он знает, какие у вас там законы. А у нас никакой дискриминации и в помине нет, и Хоппи очень благодарен нам за это. Он очень чувствительно относится ко всему, что касается его лично.

Смущенный Элдон Блейн покинул свою спутницу, и собрался вернуться в Холл.

– Постойте! – окликнула его миссис Роб. – Вам нечего беспокоиться – я ничего никому не скажу. Я вовсе не виню вас – нет ничего удивительного в том, что, увидев Хоппи, вам захотелось заполучить его для своей общины. Кстати, знаете, ведь он родился не здесь, в Уэст-Марино. Просто, в один прекрасный день, он прикатил сюда на своем мобиле – не на нынешнем, а на более старом, на одном из тех, которыми калек до войны снабжало правительство. Он рассказал, что самостоятельно преодолел весь путь от Сан-Франциско до нас. Он подыскивал место, где можно бы было обосноваться, но ему везде, кроме нас, отказывали.

– Ну да, – кивнул Элдон. – Это понятно.

– В наши времена можно украсть что угодно, – продолжала миссис Роб. – Для этого требуется лишь сила. Я видела чуть дальше по дороге вашу полицейскую повозку и знаю, что двое из ваших спутников – полицейские. Но Хоппи поступает, как ему заблагорассудится. Думаю, если бы вы попробовали захватить Хоппи, он, скорее всего, просто убил бы вас. Это не составило бы для него ни малейшего труда, и он ни на секунду бы не задумался.

После недолгой паузы Элдон сказал:

– Я… я очень ценю вашу откровенность.

После этого они вместе молча вернулись в Форестер-Холл.

Взоры всех присутствующих по-прежнему были прикованы к Хоппи Харрингтону, говорящему голосом Дэнджерфилда.

– … будто пропадает, когда я ем, – как раз говорил калека. – Вот я и думаю, что это язва, а вовсе не сердце. Так что, если сейчас меня слушают какие-нибудь доктора, и у них есть доступ к передатчику…

Один из слушателей перебил его:

– Я обязательно свяжусь со своим доктором из Сан-Рафаеле, я серьезно. А то мы рискуем получить второго мертвеца вращающегося виток за витком вокруг земли. – Это был тот же самый человек, который говорил о враче до того. Сейчас, похоже, он говорил совершенно искренне. – Или, если, как считает миссис Роб, все это продукт его воображения, можно попробовать попросить помочь ему доктора Стокстилла.

«Но ведь Хоппи не было в зале, когда Дэнджерфилд говорил это, – подумал Элдон Блейн. – Как же он смог сымитировать то, чего не слышал?»

И тут он, наконец, понял. Все было очевидно. Просто у калеки дома был радиоприемник, и перед тем, как приехать сюда, он сидел дома и слушал спутник. А из этого следовало, что здесь, в Уэст-Марино имелось два радио, в то время как в Болинасе – не было ни одного. Элдона охватила ярость и отчаяние. «У нас нет ничего, – подумал он. – А у этих людей, здесь есть буквально все, включая даже второе действующее частное радио, которым пользуется всего один человек.

Прямо как до войны, – мелькнула у Элдона мысль. – Они здесь живут практически так же, как тогда. Но это же несправедливо!»

Блэйн развернулся и снова вышел наружу в ночную темноту. Никто его не заметил – им не было до него никакого дела. Все были слишком захвачены обсуждением Дэнджерфилда и состояния его здоровья, чтобы обращать внимание на что-либо еще.

Освещая путь керосиновой лампой, Элдон двинулся по дороге; вскоре навстречу ему попались трое: высокий худой мужчина, молодая женщина с темно-рыжими волосами, а между ними шла маленькая девочка.

– Скажите, чтение уже закончилось? – спросила женщина. – Неужели мы опоздали?

– Понятия не имею, – ответил Элдон и отправился дальше.

– Ой, мы его пропустили! – жалобно воскликнула девочка. – Говорила же вам пошли скорее!

– Ну, все равно надо зайти, – заметил мужчина.

По мере того как охваченный отчаянием Элдон уходил все дальше и дальше по темной дороге, их голоса постепенно затихли вдали. Ему сейчас хотелось оказаться как можно дальше от голосов и людей, от этих богатых жителей Уэст-Марино, у которых было столько всего.

Хоппи Харрингтон, продолжая имитировать Дэнджерфилда, поднял глаза и увидел как в зал входят Келлеры с дочкой и рассаживаются на заднем ряду. Почти вовремя, сказал он себе, радуясь тому, что слушателей прибавилось. Но потом почувствовал, что начинает нервничать, заметив, как пристально смотрит на него девочка. Было что-то неприятное в том, как она вперилась в него взглядом, что-то тревожное. Хоппи испытывал подобное чувство каждый раз, когда Эди смотрела на него. Настроение у него испортилось, и он неожиданно замолчал.

– Продолжай, Хоппи! – выкрикнул Кас Стоун.

– Давай, давай! – послышались крики из зала.

– Слушай, повтори еще разок ну ту, помнишь, насчет «Кул-Эйда»! – крикнула одна из женщин. – Спой ее еще разок, ну ту, где близнецы про «Кул-Эйд» поют.

– «Кул-Эйд» – он все может, «Кул-Эйд» нам поможет… – затянул было Хоппи, но снова смолк. – Думаю, на сегодня хватит, – заявил он.

В зале стало тихо.

– А мой братишка, – вдруг заговорила дочка Келлеров, – говорит, что мистер Дэнджерфилд где-то в этой комнате.

Хоппи рассмеялся:

– Это верно, – возбужденно подтвердил он.

– Он сегодня читал? – спросила Эди Келлер.

– Да, но чтение уже закончилось, – сказал Эрл Колвиг, – но мы слушали не это. Мы слушали Хоппи, и смотрели, как он показывает фокусы. Он сегодня нам много чего показал, верно, Хоппи?

– Слушай, покажи малышке еще раз тот, что с монетой, – попросила Джун Роб. – Думаю, ей понравится.

– Да, покажи его еще разок! – крикнул со своего места аптекарь. – Это было просто здорово. Думаю и все остальные не откажутся. – Ему так хотелось увидеть фокус еще раз, что он даже привстал, забыв о сидящих позади.

– Мой братик, – негромко сказала Эди, – хочет послушать чтение. Он за этим сюда и пришел. Никакие монетки его не интересуют.

– Тише! – одернула ее Бонни.

«Братик, – подумал Хоппи. – Но ведь у нее нет никакого брата». При этой мысли он рассмеялся, и кое-кто из зрителей невольно улыбнулся в ответ.

– Твой братик? – переспросил он, подъезжая поближе к малышке. – Твой братик? – Хоппи остановил мобиль около нее, все еще смеясь. – Я могу читать, – сказал он. – Я могу быть и Филиппом, и Милдред, и любым из героев книги. Я могу быть Дэнджерфилдом – иногда так и бывает на самом деле. Например, я был им сегодня; вот почему твой братишка решил, будто Дэнджерфилд где-то здесь. Но на самом деле я это я. – Он оглянулся на остальных. – Верно ведь, друзья? Ведь это был я, да?

– Точно, – согласно кивнул Кас Стоун. Другие тоже закивали.

– Господи, Хоппи, а может ты успокоишься, а? – сурово сказала Бонни Келлер. – Не нервничай, а то не ровен час вывалишься из своей тележки. – Она как всегда высокомерно взглянула на него, и Хоппи почувствовал как невольно начинает съеживатся. – Что тут было до нашего прихода? – не обращаясь ни к кому в отдельности, спросила Бонни.

Фред Куинн, аптекарь, ответил:

– Да вот тут Хоппи имитировал Уолта Дэнджерфилда, да так здорово, что и не отличишь!

Остальные закивали в знак согласия.

– У тебя нет никакого брата, Эди, – сказал девочке Хоппи. – Почему ты говоришь, что твой брат хочет послушать чтение, если у тебя нет никакого брата? – Он смеялся и смеялся. Девочка молчала. – Можно, его увидеть? – продолжал он. – Можно с ним поговорить? Хотелось бы услышать… тогда я покажу ему имитацию. – Теперь он уже буквально хохотал, от хохота у него текли слезы из глаз. Пришлось вытирать их манипулятором.

– Да, вот это будет имитация! – сказал Кас Стоун.

– Хотелось бы услышать, – сказал Эрл Колвиг. – Ну, сделай же, Хоппи!

– Сделаю, – отозвался Хоппи, – как только ее брат хоть что-нибудь мне скажет. – Он сидел в своем мобиле и ждал.

– Ну, довольно, – вмешалась Бонни Келлер. – Оставь в покое моего ребенка. От гнева у нее на щеках выступили красные пятна.

Хоппи, игнорируя ее, снова обратился к Эди:

– Так где же он? Скажи где он – где-нибудь поблизости?

– Нагнись пониже, – сказала Эди. – Поближе ко мне. Тогда он с тобой поговорит. – Лицо ее теперь было таким же мрачным, как и у матери.

Хоппи нагнулся, с насмешливой серьезностью повернув голову ухом к ней.

И тут внутри него раздался голос, как будто бывший частью его внутреннего мира. Он услышал вопрос:

– А как ты починил тот проигрыватель? Я имею в виду как ты на самом деле его починил ?

Хоппи вскрикнул.

Все уставились на него, видя, что лицо Хоппи побелело, как полотно. Многие вскочили, и у всех на лицах было написано напряженное ожидание.

– Я слышал голос Джима Фергюсона, – сказал Хоппи.

Девочка невозмутимо смотрела на него.

– Хотите еще послушать моего братишку, мистер Харрингтон? Скажи ему что-нибудь, Билл. Он хочет послушать тебя еще.

И голос в голове Хоппи сказал:

– Это было больше похоже на то, как если бы ты исцелил его. Мне показалось, что ты не заменил сломанную пружину…

Хоппи резко развернул тележку и отъехал в дальний конец зала, подальше от дочки Келлеров. Он сидел молча, издали глядя на девочку. Хоппи тяжело дышал, а сердце его бешено колотилось. Эди молча глядела на него в ответ, только теперь на губах у нее играла легкая улыбка.

– Так ты слышал моего брата, да? – спросила она.

– Да, – ответил Хоппи. – Слышал.

– И ты знаешь, где он?

– Да. – Он кивнул. – Только не делай этого больше. Пожалуйста. Если не хочешь, чтобы я снова имитировал разных людей, я не буду. Идет? – Он умоляюще взглянул на нее, но Эди никак не реагировала на его слова. – Прости, – продолжал он. – Теперь я тебе верю.

– Боже милостивый! – прошептала Бонни Келлер. Она повернулась к мужу, как бы задавая ему безмолвный вопрос. Джордж лишь потряс головой, но ничего не ответил.

Наконец девочка медленно и ровно сказала:

– А ведь вы можете еще и увидеть его, мистер Харрингтон. Хотите посмотреть как он выглядит?

– Нет, – отозвался тот. – Не хочу.

– Неужели он вас напугал? – Теперь ребенок явно смеялся над ним, вот только улыбка у девочки была пустой и холодной. – Он отомстил вам потому, что вы издевались надо мной. Это рассердило его, и он вас напугал.

Подойдя к Хоппи, Джордж Келлер спросил:

– Что произошло, Хоп?

«Он напугал меня, – подумал Хоппи. – Провел меня, сымитировав Джима Фергюсона, а я полностью купился. Я ведь и впрямь решил, что это говорит сам Джим. Эди была зачата в тот день, когда погиб Джим Фергюсон. Я знаю точно, Бонни сама как-то мне об этом говорила, и, скорее всего, брат Эди был зачат одновременно с ней. Но это был не Джим. Это была… имитация .

– Теперь ты понял, – сказала девочка. – Билл тоже может подражать людям.

– Да. – Его буквально трясло. – Я понял.

– И подражать очень здорово. – Темные глаза Эди сверкали.

– Очень, очень здорово, – пробормотал Хоппи. «Не хуже меня, – подумал он. – А может и лучше, чем я. Нужно быть поосторожнее с этим ее братцем Биллом, – прикинул Хоппи – Да и вообще разумнее держаться в стороне. Он преподал мне хороший урок.

В принципе, – вдруг осознал он, – это вполне мог быть и настоящий Фергюсон. Перевоплощенный, это еще называют реинкарнацией, ведь бомба могла вызвать подобный эффект, хоть я и не понимаю как. В таком случае, это никакая не имитация, и первое мое впечатление было совершенно правильным, но откуда же мне знать правду. Сам он мне нипочем не скажет – ведь он ненавидит меня, думаю из-за того, что я насмехался над его сестрицей Эди. Вот тут я допустил ошибку – не следовало мне смеяться над ней.

– Так, так, так… – начал он, и кое-кто начал оборачиваться к нему. Часть людей снова была готова слушать его. – С вами снова ваш старый приятель, – продолжал Хоппи. Но на сей раз он не вкладывал душу в то, что говорил, голос его дрожал. Он улыбнулся слушателям, но не заметил ни одной ответной улыбки. – Может, еще немножко почитаем, а? – спросил он. – А то братишка Эди тоже хочет послушать. – С этими словами он протянул манипулятор и подкрутил ручку громкости радио, потом подстроил его.

«Ты получишь все, что угодно, – думал он. – Хоть чтение, хоть что. Сколько ты пробыл здесь? Всего семь лет? А впечатление такое, будто целую вечность. Кажется, что ты… существовал всегда. С ним говорило какое-то невероятно древнее морщинистое седое существо. Что-то маленькое и костлявое, плавающее в жидкости. Обросшее пушистыми волосами, которые струились длинными космами. Зуб даю, это был сам Фергюсон, – сказал себе Хоппи. – Я просто чувствовал , что это он. Да, наверняка он там, внутри этой девчонки.

А интересно, может он выбраться наружу?»

Эди Келлер сказала брату:

– Как ты сумел так напугать его? Он перепугался до смерти.

Откуда-то изнутри послышался знакомый голос:

– Я раньше был кем-то, с кем он давным-давно был знаком. Кем-то, кто потом умер.

– А-а! – протянула Эди. – Вот оно что. Впрочем, так я и думала. – Девочка явно была довольна. – А еще ты его собираешься пугать?

– Если он будет вести себя плохо, – ответил Билл, – я еще и не такое ему покажу.

– А откуда ты узнал о мертвом человеке?