Текст книги "Мир Реки: Темные замыслы"

Автор книги: Филип Хосе Фармер

– Садись, Казз, – сказал Бёртон. – Устраивайся поудобнее. Посиди тут немножко. А я сейчас уйду. Через некоторое время сюда придет Монат, и он будет говорить с тобой.

– Я понимаю.

Бёртон вышел из хижины и с минуту постоял неподвижно. Он мог бы выдать себя за Моната и в самом начале этого спектакля. Вероятно, это помогло бы быстрее преодолеть сопротивление Казза, и Бёртону не пришлось бы прибегать к этому трюку с Бесст и медведем.

Он снова вошел в хижину и сказал:

– Привет, Казз, как живешь?

– Отлично, Монат. А твои как дела?

– Прекрасно. Ладно, Казз. Я начну с того места, на котором твой друг Бёртон остановился. Мы вернемся к тому первому разу, когда я говорил с тобой сразу после того, как ты заметил, что ни у меня, ни у Фрайгейта нет знаков на лбу. Ты ведь сейчас помнишь этот случай, так как я – Монат – велел тебе припомнить его.

Вернись к тому моменту, как ты сказал об этом Монату. Помнишь?

– Да, я помню.

– Где были ты, Монат и Фрайгейт?

– Мы были у питающего камня.

– В какой день или какую ночь это было?

– Я не понимаю.

– Я хочу сказать, сколько дней спустя после Дня воскрешения это случилось?

– Через три дня.

– Расскажи, что случилось после того, как ты им сказал об отсутствии у них знаков.

Казз, говоря монотонным голосом, описал события, которые последовали сразу за этим. Монат сказал, что он и Фрайгейт хотели бы поговорить с ним наедине. Они пересекли равнину и вышли к холмам. Там под гигантским железным деревом Монат пристально поглядел в глаза Каззу. Он не прибегал ни к каким механическим приспособлениям и даже не сказал Каззу, что он хочет делать. Монат просто загипнотизировал его.

– Мне показалось, будто что-то темное надвигалось от него. Что-то темное и очень могучее.

Бёртон кивнул. Он видел, как Монат демонстрирует свою силу. Этот «животный магнетизм», как он назывался во времена Бёртона. Монат куда более сильный гипнотизер, чем Бёртон, и именно по этой причине последний никогда не позволял арктурианцу гипнотизировать его. Больше того, Бёртон предпринимал предосторожности, которые помешали бы Монату захватить его врасплох. Прибегнув к очень тонкому самогипнозу, Бёртон внушил себе самому, что он никогда не должен разрешать себе подчиняться гипнозу Моната. Однако Монат мог оказаться обладателем такой силы, которая сняла бы эту команду, а потому Бёртон соблюдал железное правило – никогда не оставаться с Монатом наедине.

Эти предосторожности основывались на страхе, что Монат может случайно наткнуться на тот эпизод, когда Бёртона посетил этик. А это была сокровенная тайна Бёртона, которую он не хотел выдавать никому. Принимая эти предосторожности, Бёртон, конечно, и не подозревал, что Монат может оказаться сам одним из этиков.

Интересно было бы узнать, не является ли и Фрайгейт экспертом-гипнотизером? Этот парень никогда даже не намекнул, что он обладает этим даром. Но в свое время он категорически отказался от предложения Бёртона загипнотизировать его. В качестве причины он сослался на то, что не может вынести даже мысли о том, что потеряет контроль над собой.

Казз вспомнил, как во время этой встречи Монат бросил Фрайгейту несколько слов насчет способности неандертальца видеть символы на лбах других людей.

«Мы об этом ничего не знали. Надо сообщить в ШК сразу же, как появится такая возможность».

Итак, подумал Бёртон, Монат и Фрайгейт время от времени могут связываться с этиками. Как они это устраивают? Может быть, в качестве одного из способов связи у них есть договоренность о приземлении в заранее условленных местах летающих машин, одну из которых Бёртон видел мельком. Тех машин, что вдруг возникают и тут же исчезают из поля зрения во время полета?

Надо думать, эти двое не спускали с него глаз. Это и было одной из причин того, что таинственный незнакомец посетил его ночью и именно во время бури. Этот этик мог знать, что Фрайгейт и Монат входят в состав группы Бёртона. Однако он ни разу не упомянул о них и даже не предупредил Бёртона о такой опасности.

Больше того, Монат сказал тогда Каззу, что начиная с этой минуты тот будет видеть знаки на его лбу и лбах его двух товарищей.

Но почему он не дал Каззу установку видеть такие знаки на всех, кто на самом деле их не имел?

Может, он подумал, что в этом нет необходимости? Ведь шанс наткнуться на другого неандертальца, которые вообще очень немногочисленны, был очень мал. И все же такая установка полностью снимала бы опасность разоблачения других агентов.

Объяснение, вероятно, очень простое. Монату пришлось бы описать знаки каждого агента, шныряющего по долине. А их могли быть сотни и даже тысячи, насколько мог судить Бёртон. Так что попытка выйти из затруднения таким образом была просто неосуществима.

Монат не очень ошибался, думая, что неандертальцы попадаются очень редко. За все время путешествия Бёртон насчитал их не больше сотни. И всех их, кроме Казза и Бесст, он видел мельком, на большом расстоянии и в течение лишь одного-единственного дня.

И все же они встретились с Бесст.

Бёртон постарался припомнить точные обстоятельства, при которых они встретились. Это было три года назад, когда они вышли вечером на берег. Тот район был населен преимущественно китайцами из XIV века нашей эры и древними славянами. Бесст жила с китайцем, но с самого начала она дала понять, что хочет уйти на судно вместе с Каззом. Было темно, и поэтому она могла и не заметить чего-то странного во Фрайгейте и Монате (не считая, конечно, того обстоятельства, что последний вообще не человек).

Казз и Бесст увлеклись друг другом и разговаривали до поздней ночи. Когда ее сожитель приказал ей следовать за ним, Бесст начисто отказалась. Наступил довольно сложный момент, когда всем показалось, что китаец собирается броситься на Казза. Однако разум все же победил. Тот понял, что хоть он и выше неандертальца, но куда слабее. Казз был ростом невысок, но его массивный костяк и мощные мышцы делали его куда более сильным, чем современные люди. А страшное свирепое лицо могло напугать кого угодно.

Парочка отправилась на судно, чтобы провести ночь вместе. Видимо, заснули они где-то перед самым восходом. Мог ли Монат в это время подобраться к Бесст? Возможно. Хотя Бёртон не понимал, как тот мог этого добиться. Однако Бесст никогда и словечка не проронила насчет знаков на лбах Фрайгейта и Моната.

Казз кончил свое повествование о той встрече. Он был краток и подтверждал все то, что априори предполагал Бёртон.

Он отправил Казза за Бесст, приказав ему быть очень осторожным. Через несколько минут тот вернулся с женой. Бёртон сказал, что ее любопытство он удовлетворит потом, а пока – не разрешит ли она загипнотизировать себя? Бесст была совсем сонная и легко согласилась. Она села в то же кресло, где раньше сидел Казз.

Назвавшись Монатом, Бёртон приказал ей вернуться к тому времени, когда Монат загипнотизировал ее. Как он и думал, это произошло после того, как она и Казз легли спать. Монат просто описал ей те знаки, видение которых на лбах трех агентов он внушил ее приятелю. Затем он приказал ей в дальнейшем видеть эти знаки и наяву. Вся операция была осуществлена быстро и без всякого шума.

Монату и его друзьям сильно повезло. До того как Казз повстречал Спрюса, он видел только двух людей без знаков. И первый такой случай имел место в День воскрешения. Он окликнул этого человека, спрашивая, почему у того нет знаков. Человек убежал, причем, возможно, не потому, что понял Казза, а потому, что неправильно интерпретировал его намерения.

Позднее, уже после встречи с Бёртоном, Казз пробовал рассказать ему то, чему был свидетелем, но в те времена ни тот ни другой не имели общего языка. А потом Казз просто позабыл об этом случае, ведь все силы уходят на то, чтобы выжить.

Вторым человеком, у которого не было знаков на лбу, была женщина-монголка. Это случилось в полдень. Женщина только что вышла из Реки, где она купалась. Казз попробовал заговорить с ней, но ее мужчина, у которого такой знак имелся, увел женщину с собой. Видимо, он ее приревновал, так что, как и в первый раз, намерения Казза были истолкованы неверно.

Пока Бёртон и другие вели переговоры в Доме Совета с главой поселения, Казз оставался снаружи сторожить корабль. Когда женщина ушла, к Каззу подошли несколько местных и предложили выпить вместе самогона из лишайников, чтобы познакомиться и поболтать. Эти люди никогда не видели неандертальцев, и спирт должен был послужить средством разговорить его. Казз легко соблазнился бесплатной выпивкой и к тому времени, когда его товарищи по плаванию вернулись, был здорово пьян. Бёртон обошелся с ним сурово, чтоб Казз закаялся пить, находясь на посту.

А о женщине Казз позабыл напрочь.

После того как Бёртон вывел Бесст из транса, он долго сидел, погруженный в свои думы. Бесст и Казз нетерпеливо ерзали, бросая друг на друга недоумевающие взгляды. Наконец Бёртон принял решение. Ни к чему было держать их в неведении. Да и Алису теперь он уже не имел права исключать из числа посвященных. Тому незнакомцу он ничем не был обязан, а поскольку тот не появлялся, то Бёртон больше не был связан обещанием держать язык за зубами. Кроме того, хоть Бёртон и был скрытным человеком, но сейчас испытывал настоятельную необходимость поделиться с кем-нибудь своими открытиями. Ситуацию он обрисовал лишь в самых общих чертах, но даже на это ушло больше часа.

Бесст и Казз были поражены и забросали его вопросами. Бёртон поднял руки, требуя тишины.

– Потом! Потом! А сейчас нам придется подвергнуть их допросу. Арктурианец крепкий орешек, поэтому начнем с Фрайгейта.

И он изложил свой план действий.

– А не лучше ли нам сшибить Моната с ног и связать? Что, если он проснется, пока мы будем брать Фрайгейта?

– Мне не нужен шум, если его можно избежать. Ведь если нас услышат Логу и Алиса, то будет такой тарарам…

– Что будет?

– Галдеж. Пошли.

И все трое двинулись сквозь туман. Бёртон думал о тех вопросах, которые он задаст Фрайгейту. Например, знали ли Монат, Фрайгейт и Руах, что Спрюс является агентом? У них было множество случаев поговорить с ним, пока все они находились в «граальном рабстве». И у Моната была возможность после успешного восстания рабов загипнотизировать Казза, чтоб тот вообразил, будто видит знак на лбу Спрюса. Тогда почему он этого не сделал?

Если у Моната не было случая загипнотизировать Казза после восстания, то он мог просто посоветовать Спрюсу быстренько покинуть эти места. Или, на худой конец, обматывать голову тканью в тех случаях, когда условия благоприятствовали «проявлению» знаков.

А может быть, Спрюс не знал, что Монат и Фрайгейт являются его сотоварищами-агентами? Возможно, агенты столь многочисленны, что каждый из них знал только немногих? Хотя уж о Монате наверняка должны были знать все.

Бёртон остановился и с трудом перевел дыхание.

Таинственный Незнакомец никогда ничего не говорил о существовании собственной агентурной сети. И все же он был предателем и мог завербовать нескольких надежных людей. Так не мог ли именно Спрюс быть одним из них? Не мог ли Монат каким-либо способом выяснить это? И отделаться от Спрюса, не рассказав ему о необыкновенных особенностях зрения Казза?

Все эти догадки не казались такими уж вероятными. Если Монат узнал, что Спрюс работает на Незнакомца, а в это само по себе трудно поверить, то почему он тогда не загипнотизировал Спрюса? Это позволило бы ему установить личность Незнакомца, если, конечно, допустить, что Спрюс это знал.

Была и еще одна возможность. Монат знал, что Спрюс способен покончить самоубийством с помощью шарика в лобной части мозга. В этом случае он мог не беспокоиться, что Спрюса вообще заставят силой выдать какую-нибудь информацию.

А еще он мог использовать Спрюса как гонца. Мог дать Спрюсу какие-то сведения, которые тот передаст после возрождения в ШК, если ШК означает штаб-квартиру.

Монат принимал участие в допросе Спрюса. Надо думать, он извлек из этого немало удовольствия. Ведь именно Монат задавал Спрюсу наводящие вопросы.

А не был ли Спрюс подготовлен Монатом заранее, какие именно давать ответы? Не были ли они все лживы?

А если да, то зачем надо было лгать? Зачем надо держать всех воскрешенных в неведении?

Вполне возможно, что Спрюс, действуя по приказу Моната, умышленно вел себя так, чтобы Казз его засек.

Едва Бёртон успел прийти к этим выводам, как троица взошла на борт «Снарка». Неандертальцы остались на палубе. Бёртон же, спустившись ощупью в каюту по трапу и пересчитав двери в закутки, остановился у двери закутка Фрайгейта и Логу. Он еле слышно открыл дверь и ступил в комнату. Это была крошечная каморка, в которой еле хватало места для двух коек, прибитых к перегородке, и места, чтоб с них слезать на пол. Такие вот закутки с койками и были единственным местом на корабле, которые хоть как-то обеспечивали частную жизнь. Даже кишечники опорожнялись тут же – в бамбуковые горшки, стоявшие рядком на полке.

Фрайгейт обычно спал на верхней койке. Бёртон неслышно сделал шаг вперед с протянутой рукой. Он хотел тихонько разбудить Фрайгейта, шепнуть ему, что пришел его черед выходить на вахту, а затем вместе с ним подняться на палубу. Там Казз мог свалить Фрайгейта одним ударом, и его отнесли бы в хижину.

Поскольку удержать Фрайгейта от самоубийства, когда он находится в полном сознании, было невозможно, Бёртон решил попытаться загипнотизировать его сразу же, как только тот очнется от шока. Это была процедура, связанная с различными сложностями, но Бёртон решил все же прибегнуть к ней. Фрайгейт, в отличие от Спрюса, мог и не отважиться на самоубийство теперь, когда воскрешений больше не было.

Впрочем, Бёртон не был уверен, что агенты этиков тоже умирают по-настоящему.

Его пальцы скользили по гладкой деревянной стенке койки. Потом они передвинулись на ткань, служившую матрасом. И замерли.

Фрайгейта в койке не было.

Бёртон переворошил белье, хотя и знал, что койка пуста. Она еще хранила тепло тела Питера. Бёртон постоял, раздумывая, что делать дальше. Может, Фрайгейт вышел на палубу, чтобы облегчиться, так как не хотел будить Логу? Или он рано проснулся и решил поговорить с капитаном еще до вступления в обязанности вахтенного?

Или он… Бёртон ощутил прилив бешенства. Может, он выскользнул из своей постели и теперь лежит с Алисой?

Устыдившись такого предположения, Бёртон тут же отбросил эту возможность. Алиса честна. Она его никогда не предаст.

Если б ей понадобился другой любовник, она бы так и сказала. Она все рассказала бы Бёртону и сейчас же ушла бы от него. Да и в то, что Фрайгейт может позволить себе нанести оскорбление Бёртону, он тоже не верил, хотя в воображении тот, возможно, и прелюбодействовал с Алисой.

Бёртон наклонился и протянул руку, коснувшись ткани простынь. Его пальцы скользнули дальше, нащупав округлость – грудь Логу под тканью. Он попятился и выбрался из каюты.

Тихо, с сердцем, бьющимся так сильно, что ему казалось, будто звук биения слышен по всему кораблю, Бёртон двинулся к закутку Моната. Прижав ухо к двери, он вслушался. Тишина. Он выпрямился, открыл дверь и ощупал верхнюю койку. Моната там не было; впрочем, он мог быть и на нижней. Если так, то дыхания можно было и не услышать.

Рука Бёртона коснулась легкой ткани.

Тихонько выругавшись, он ощупью вышел на палубу. Казз выступил из тумана с поднятым над головой кулаком.

– Улла! В чем дело?

– Оба бежали.

– Но… но как это могло случиться?

– Не знаю. Может быть, Монат почувствовал что-то неладное. Он ведь самое чуткое существо из всех, кого я видел; он умеет читать по малейшим изменениям в выражении лица, ощущать ничтожные перемены в звучании голоса. А может, он услышал, как ты будишь Бесст, прислушался и заподозрил неладное. Я даже допускаю, что он подслушал наши разговоры у двери хижины.

– Ни Бесст, ни я шума не производили. Мы были бесшумны, как хорек, выслеживающий кролика.

– Я знаю. Погляди-ка кругом. Наш ялик цел?

Казз вернулся с другой стороны, противоположной той, куда он ушел.

– Все лодки тут.

Бёртон разбудил Логу и Алису. Пока все пили горячий кофе, он рассказал им все, что произошло у него с этиками. Они казались ошеломленными, но хранили молчание до конца рассказа. А затем на него обрушился шквал вопросов, но Бёртон заявил, что ответит на них позже. Скоро наступит рассвет, а это значит, что придется идти со своими граалями и ставить их на питающий камень, чтобы получить завтрак.

Только Алиса не сказала ни слова. Но по ее сузившимся глазам и крепко сжатым губам было видно, что она вне себя.

– Мне очень жаль, что все это пришлось скрывать от тебя, – сказал Бёртон. – Но надеюсь, ты понимаешь, насколько это было необходимо? Ведь если бы я рассказал тебе все, этики схватили бы тебя так же, как схватили меня. Они прочли бы твои мысли и узнали бы, что ошибались в своих предположениях, будто стерли из моей памяти все важные сведения.

– Они этого не сделали бы, – сказала Алиса. – И такая мысль вряд ли могла взбрести им в голову.

– Откуда ты знаешь, что они этого не сделали бы? – спросил Бёртон. – Ты же все равно потом ничего не смогла бы вспомнить.

Эта мысль ее потрясла. Но все равно до самого завтрака Алиса не сказала Бёртону ни слова.

Все события происходили при совершенно непривычных погодных условиях. Обычно солнце быстро прогоняло туман. Весь день в тропической зоне небо безоблачно, а в умеренных зонах – вплоть до второй половины дня. После обеда, как правило, в умеренных зонах быстро набегали облака, минут пятнадцать шел дождь, а потом облака расходились.

Но в это утро черные массы туч заволокли все пространство между солнцем и поверхностью планеты. Сверкали молнии, будто осколки ясного неба, простершегося над тучами, проваливались сквозь них. Гром бормотал где-то подобно гиганту, спрятавшемуся за горами. Свет приобрел странную мертвенную коричневато-желтую окраску. Лица людей, собравшихся вокруг питающего камня, выглядели так, будто их покрыла ржавчина.

Казз и Бесст согнулись над едой и искоса бросали взгляды по сторонам, будто ожидая появления нежеланного гостя. Казз пробормотал на своем родном языке:

– Медведь-Что-Собирает-Бедствия уже грядет… Бесст только что не стонала:

– Надо найти хижину, чтобы спрятаться. Нельзя оставаться у воды, когда слышен грохот его шагов.

Все остальные тоже выглядели так, будто были готовы искать убежище. Бёртон встал и громко сказал:

– Минуту внимания! Я хотел бы узнать, не пропала ли у кого-нибудь из вас лодка?

– А в чем дело?

– Двое из моей команды вчера дезертировали, так что, возможно, они украли лодку, чтоб бежать отсюда.

Забыв о приближающейся буре, толпа разбежалась, чтобы осмотреть берег. Через минуту какой-то мужчина явился и сообщил, что его долбленка исчезла.

– Ну, теперь они успели уйти далеко, – сказал Казз. – Но куда же они ушли – вниз или вверх по течению?

– Если тут действует сигнальная система, – ответил Бёртон, – то мы могли бы выяснить это очень скоро, разумеется, при условии, что они не вылезли на берег и не спрятались в холмах.

– Что же мы будем делать, Дик? – спросила Алиса. – Если мы останемся здесь и будем их искать, мы не сможем попасть на «Рекс».

Бёртон с трудом сдержал себя, чтоб не ткнуть ее носом в желательность воздерживаться от повторения всем очевидных замечаний. Алиса все еще кипела, и не было смысла доводить ее до взрыва.

– Монат и Фрайгейт сегодня могут забиться в какую-нибудь дыру, а ночью выползти из нее и украсть другую лодку. Глупо даже пытаться изловить их. Нет, мы лучше попытаемся попасть на борт колесного корабля. А те двое когда-нибудь обязательно попадутся нам на дороге, и если это случится…

– Мы разорвем их на кусочки? – спросил Казз. Бёртон пожал плечами и развел руками:

– Не знаю. У них есть выбор. Или они упадут мертвыми, или начнут врать. И пока мы не достигнем Башни…

И тут вмешалась Алиса, с глазами, затуманенными давней мечтой:

 
Велели мне вступить на ложный путь,
Ведущий вниз по дикому ущелью,
Чтоб Черный замок, мне служивший целью,
Я потерял. Но гордость не дала мне повернуть
Туда коня. Он поскакал левей, где лишь светился чуть
Огонь надежды, хоть смерть корячилась за каждой черной елью.
 
 
Ведь я так долго странствовал по свету,
Что поиск мой – потеха для невежд —
Уже и мне не предрекал успехов, удач, добычи и надежд.
Еще вчера, мне мнилось, пересечь лишь эту
Холодную гряду, и в тот же миг обманчиво прельстительное лето
Передо мной предстанет без одежд.
 
 
Теперь враги стоят и ждут упорно,
Чтоб конь мой рухнул, выбившись из сил,
А я – коленопреклоненный – у них пощады жалкой попросил.
Я ж им кричу, что гибель не зазорна
И что рассудку вопреки Роланд примчался все же к Башне Темной
И в мощный рог победно протрубил.
 

Бёртон усмехнулся:

– Браунинг признал бы… должен был бы признать… что обстановка на этой планете куда удивительнее, нежели в его фантастической поэме. Мне понятны твои чувства, даже если Браунинг и высказал их раньше тебя, Алиса. Отлично, итак, мы идем к Темной Башне.

– Я не понял, о чем говорила Алиса, – сказал Казз. – А вообще-то, каким образом мы попадем на борт того корабля?

– Если у короля Иоанна найдется для нас место, я предложу ему драгоценный подарок – наши «дармовые» граали. Такой дар способен соблазнить даже самое бескорыстное сердце.

– А если мест у него нет?

Бёртон замолчал надолго. То, что стучалось в его мозг – чувство, будто он пропустил наличие тесной связи между агентами, – снова вернулось к нему в те минуты, когда Алиса читала стихи. А теперь он видел, или ему казалось, что видит, ту вещь, которая так долго беспокоила его: цепь, связывающую всех агентов воедино.

Как они опознают друг друга? Ну, с Монатом проблемы нет, он не нуждается в особых знаках для идентификации. Но какой же тайный сигнал могли использовать для идентификации другие люди-агенты?

Если б они обладали способностью неандертальца, то могли разработать негативный сигнал – отсутствие знаков на лбах своих коллег. Однако предположим, что у них такой способности нет. Спрюс очень удивился, когда узнал об оптическом таланте Казза. Хоть прямо не высказался, но по манере поведения можно было понять, что он в жизни не слыхал о такой штуке. По-видимому, для того чтобы определить или расшифровать эти символы, придавая им неизвестное Бёртону значение, использовались машины. Вероятно, это делалось в предвоскресительной капсуле или там, где находится их штаб-квартира.

Значит, раз они не видят символы невооруженным глазом, у них должны быть другие способы опознавания.

Предположим… Ну, просто предположим, ради удобства, что таким сигналом является дата смерти. Тот период времени, в который никакие земляне не воскрешались, во всяком случае на этой планете… Согласно Монату, Фрайгейту, Руаху и Спрюсу, такой датой является 2008 год.

А что, если дата неверна? Что, если она относится к несколько более раннему периоду времени, чем 2008 год?

У Бёртона не было ни малейшего представления о том, какова эта истинная дата, хотя он никогда не встречал никого, кроме самих агентов, кто сказал бы, что он жил после 1983 года. Теперь он будет спрашивать каждого человека из конца XX века, с которым встретится. И если 1983 год действительно последний, когда кто-то умер, значит, он может быть полностью уверен, что все, указывающие более поздний срок смерти, и есть агенты.

Тогда… возможно, что этики придумали легенду, которая позволяет им узнавать друг друга почти немедленно. Это легенда, что они жили в 2008 году. И конечно, у них наверняка подготовлена детальная фальшивая версия событий между 1983-м или какой-то другой более поздней датой и 2008 годом.

А это может означать, что россказни арктурианца об уничтожении почти всего населения Земли в тот год – ложь. Вернее всего, этой ужасной бойни попросту не было. Все, что Бёртон слыхал о событиях 1983–2008 годов, вероятно, чистая выдумка. Да, но Монат-то существует! Ведь всем ясно, что его происхождение внеземное. И нет никаких причин не верить, что он прибыл с одной из далеких планет.

В настоящее время данных, которые объясняли бы иначе его присутствие в мире Реки, нет. А вот у Бёртона теперь есть целых два инструмента, чтоб отлавливать этиков. Один – Казз, другой – дата смерти.

Однако человечество живет не в предполагаемом, а во вполне реальном мире, и поэтому вполне возможно, что агентов рекрутируют из времени и после 1983 года. Так что их истории могут быть правдивы.

Какое множество различных вероятностей! Например, откуда ему знать, что Монат, Фрайгейт и Руах рассказывали ему правду о том, что случилось с ними, когда он – Бёртон – отсутствовал? Был же тот инцидент, когда Фрайгейт рассказывал о встрече со своим издателем, который надул его на Земле. Фрайгейт говорил, что наконец-то осуществил мечту о мести, разбив обидчику нос.

Фрайгейт даже похвалялся синяками и ссадинами, которые, по его словам, он получил во время потасовки с Шаркко и его бандой. Но ведь с тем же успехом он мог их получить и в драке с совсем другими людьми. Характер Фрайгейта был таков, что он боялся всякого насилия, как физического, так и морального. Он вполне мог изобретать в уме любые виды мести, но вряд ли сумел бы воплотить их в жизнь.

Предположим… ну, только предположим, что агенты приобретали внешность и другие черты, взятые из реальной жизни каких-то других землян. Что, если на этой планете где-нибудь и сейчас существует настоящий Питер Джейрус Фрайгейт? Тогда псевдо-Фрайгейт вполне мог играть роль человека, который имеет такой глубокий интерес к жизни Бёртона. Это помогло ему сблизиться с Бёртоном, придало уверенности, что и сам Бёртон пойдет ему в этом навстречу. В конце концов, как можно не проникнуться симпатией к своему биографу, к человеку, который, по всей видимости, его прямо-таки обожает?

И все же зачем агенту обзаводиться такой маскировкой? Почему не использовать настоящего Фрайгейта? Возможно, в этом не было нужды, так было проще и удобней. А возможность встречи с человеком, за которого агент выдает себя, крайне маловероятна.

Столько возможностей, столько вопросов, на которые пока нет ответов.

– Дик! Что с тобой? – воскликнула Алиса.

Он рывком разорвал паутину своих мыслей. Все, кроме его экипажа и человека, у которого украли лодку, уже разбежались по домам. Владелец лодки выглядел так, как будто рассчитывал на вознаграждение, но боялся предъявить свои претензии, так как рядом не было никого, кто мог бы его поддержать.

Ветер вздымал волны на Реке и шумел в листьях, покрывавших крыши. Бился о кранцы причала «Снарк». Свет из желто-коричневого превратился в светло-серый, что делало лица людей еще более жуткими. За Рекой молния сверкнула огненным зубом, а гром взревел, как медведь в пещере. Казз и Бесст явно ждали приказа Бёртона искать место, где можно было бы найти укрытие от бури. Остальные выглядели разве что чуточку спокойней.

– Я задумался, – сказал Бёртон. – Вы спрашиваете, что будет, если у короля Иоанна не найдется для нас места? Что ж, у монархов всегда есть средства, чтобы уменьшить давку, когда им это понадобится. А если он откажется применять такое средство, то я все равно найду способ оказаться на борту. Я не позволю кому-то или чему-то встать мне поперек дороги!

Молния ударила рядом с таким треском, будто всему миру переломили хребет. Казз и Бесст первыми кинулись в близлежащую хижину.

Бёртон, стоя под буйным дождем, который начался одновременно с ударом молнии, хохотал, глядя на них.

– Вперед к Темной Башне! – вскричал он во всю силу своих легких.