355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Филип Хосе Фармер » Мир Реки: Темные замыслы » Текст книги (страница 39)
Мир Реки: Темные замыслы
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 14:43

Текст книги "Мир Реки: Темные замыслы"


Автор книги: Филип Хосе Фармер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 71 страниц)

Глаза Харди приковались к ее лобку – волосы на нем были странно длинные, густые и почти янтарного цвета. Ладно, переживет, подумала она, хотя он, если говорить по правде, явно нуждался в помощи, чтобы пережить такое потрясение.

Фаербрасс отошел к питающему камню и вернулся назад, держа в руке копье. Чуть пониже стального наконечника к древку была прикреплена большая позвоночная кость рогатой рыбы. Он с силой воткнул копье в землю возле каноэ Джилл.

– Кость означает, что копье – мое, оно капитанское, – сказал он. – Я воткнул его в землю возле каноэ как знак, что из лодки ничего нельзя брать без разрешения. Тебе еще предстоит встретиться со множеством вещей подобного рода, они тебе пока незнакомы. А сейчас Шварц покажет тебе твое жилье и проведет тебя по разным местам – увидишь, что тут и как. Явишься ко мне ровно в полдень вон к тому железному дереву.

Он указал на дерево, стоявшее метрах в девяноста к западу; оно возвышалось метров на триста, кора толстая, серая и в трещинах, а десятки огромных ветвей вытягивались метров на девяносто по горизонтали. Ветви были усыпаны колоссальными листьями, похожими на слоновьи уши, разрисованные красными и зелеными полосами. Надо думать, корни дерева уходили по меньшей мере метров на сто двадцать в глубину, а древесина, почти не поддающаяся огню, была так тверда, что даже стальные пилы перед ней пасовали.

– Мы зовем это дерево «Вождь». Встретимся под ним.

Снова заиграли горны. Неорганизованная толпа сразу рассыпалась на несколько военизированных подразделений, подчиняющихся командам офицеров. Фаербрасс поднялся на верхушку питающего камня. Он стоял неподвижно, наблюдая, как проходит перекличка. Капралы рапортовали сержантам, сержанты – лейтенантам, а те – адъютанту. Затем Харди передавал донесения Фаербрассу. Минута – и отряды распались. Однако толпа не расходилась. Фаербрасс слез с камня, и его место заняли капралы. Они ставили граали в углубления на шляпке каменного гриба.

Шварц обнаружился возле Джилл. Он прочистил горло:

– Галбирра? Давайте я займусь вашим граалем.

Она взяла свой цилиндр из каноэ и отдала его Шварцу.

Цилиндр был сделан из серого металла, имел 45,72 сантиметра в диаметре, 76,20 сантиметра в высоту и весил в пустом виде 0,55 килограмма.

Крышка цилиндра могла быть поднята только его владельцем. Она была снабжена изогнутой ручкой. Привязанный к ручке веревкой из бамбукового волокна маленький глиняный дирижаблик служил как бы личным удостоверением Джилл. На обоих боках дирижаблика были выгравированы ее инициалы.

Шварц приказал кому-то поставить грааль Джилл в углубление на шляпке гриба. Тот быстро справился с этим делом, все время бросая тревожные взгляды на пики восточных гор. Однако еще минутами двумя он, видно, располагал. Когда они истекли, солнце, подобно огромному воздушному шару, всплыло над вершинами гор. Еще несколько секунд – и каменный гриб выбросил на высоту девяти метров огромные языки голубого пламени. Рев электрических разрядов слился с грохотом всех остальных питающих камней, тянувшихся по обоим берегам Реки, насколько хватало глаз. Все эти годы так и не приучили Джилл ни к этому зрелищу, ни к этому грохоту. Хоть она и ожидала их, но непроизвольно вздрогнула и даже подпрыгнула на месте. Эхо докатилось до рефлектора гор и было отброшено обратно к берегам, снова откатилось туда, чтобы наконец умереть с мрачным недовольным ворчанием.

Свой завтрак получили все.

Глава 9

Они находились у подножия холмов. Высокую, похожую на эспарто траву недавно скосили до полуторасантиметровой высоты.

– У нас для этого есть машины, но большая часть работы пока делается серпами, – сказал Давид Шварц. – Из травы вьют веревки.

– Там, откуда я пришла, машин вообще нет, – отозвалась Джилл, – мы пользуемся кремневыми серпами. И веревки вьем тоже, разумеется.

Здесь было тенисто и прохладно. Ветви железного дерева распростерлись над маленьким поселком – его квадратные и круглые бамбуковые хижины были разбросаны на большом расстоянии друг от друга. У некоторых были крыши из малиново-зеленых листьев железного дерева. С самой нижней ветви этого колосса свисала веревочная лестница, уходя на высоту примерно тридцати трех метров. Она кончалась у платформы, разместившейся на развилке ветвей, где приютилась небольшая хижина. Были видны и другие лестницы, другие платформы и другие воздушные хижины.

– Возможно, вам отведут одну из них, после того как пройдет испытательный срок, – сказал Шварц. – А пока ваш дом тут.

Джилл вошла в указанную ей дверь. Хорошо еще, что нагибаться тут не пришлось. Здесь ведь полно народу куда меньше ростом, чем она, и многие двери были низковаты.

Она положила свой грааль и узелки прямо на пол. Шварц вошел вслед за ней.

– Эта комната принадлежала супружеской паре, убитой речным драконом. Он выпрыгнул из воды так, будто им выстрелили из пушки. Целиком отгрыз конец рыболовного плота. К сожалению, именно на том конце стояла эта пара, так что рыба проглотила их вместе с бревнами.

Еще хуже, что это произошло после прекращения воскрешений. Так что, думаю, эти ребята вряд ли объявятся когда-нибудь еще. Вы ничего не слыхали о новых лазарях, а? Недавних, конечно.

– Нет, не слыхала, – ответила она. – Во всяком случае, ничего определенного.

– А как вы думаете, почему воскрешения прекратились? После всех этих долгих лет?

– Откуда ж мне знать? – ответила она резко. Разговор на эту тему удовольствия ей не доставлял. В самом деле, почему дар бессмертия был отнят у них так внезапно?

– Ну и черт с ним, – произнесла она вслух. Огляделась. Пол не виден из-за травы, достигавшей ей чуть ли не до промежности. Острые листья травы едва не врезались ей в икры. Придется срезать траву почти до пола, а потом притащить земли и засыпать жнивье. Но и тогда трава может не умереть. Ее корни уходят так глубоко и так переплетаются, что трава может отлично процветать и без солнечного света. Очевидно, она питается от корней тех растений, которые находятся на свету.

Стальной серп висел на вешалке, прибитой к стене. Сталь тут была так распространена, что на это орудие, считавшееся повсюду драгоценностью, здесь никто даже не позарился.

Она медленно ходила по комнате, чтобы острые края листьев не резали кожу на ногах. Нашла пару глиняных ночных горшков, валявшихся в густых зарослях. Кувшин для питьевой воды стоял на бамбуковом столике, который пока еще сопротивлялся давлению тянувшихся вверх стеблей. С другого крючка свисало женское ожерелье из рыбьих позвонков. Два бамбуковых лежака; подушки и матрасы, сделанные из снабженных магнитными скрепками тканей и набитые листьями, лишь наполовину высовывались из травы. Возле них лежала арфа, сделанная из панциря рыбы-черепахи и рыбьих кишок.

– Что ж, небогато, – сказала она. – А впрочем, богатства тут ни у кого не бывает, верно?

– Зато комната большая, – отозвался Шварц. – Хватит места для тебя и твоего партнера, когда ты его найдешь.

Джилл сняла с гвоздя серп и прошлась им по траве. Трава полегла, будто скошенные мечом головы.

– Ха! – выдохнула она.

Шварц смотрел на нее так, будто боялся, что после травы она примется за него.

– А почему вы думаете, что мне нужен любовник?

– Почему, почему, почему… все… Так сказать, всем он нужен.

– И вовсе не всем, – сказала она. И повесила серп на крюк. – Ну и каков же будет дальше наш тур, мистер Кук [83]83
  Намек на знаменитое туристическое агентство Кука.


[Закрыть]
?

Она была готова к тому, что, когда они окажутся в хижине, он предложит ей отправиться в койку. Все мужчины хотят этого. Теперь стало очевидным, что хоть он этого и хочет, но у него кишка тонка попросить. Джилл ощутила облегчение, смешанное с легким презрением. Тогда она сказала себе, что чувство это дурацкое и слишком уж противоречивое. Почему надо смотреть на человека с презрением, если он ведет себя так, как ей и хочется?

Возможно, все же она испытывала некоторое разочарование. Когда мужик становился излишне агрессивным, несмотря на ее предупреждение, она тут же рубила его ребром ладони, начинала выкручивать ему мошонку и била ногой в живот, пока он корчился на земле от боли. И неважно, каким крупным или сильным был мужчина, она всегда умудрялась захватить его врасплох. Все они оказывались беспомощными, во всяком случае до тех пор, пока не проходила боль в мошонке.

Потом… Что ж, большинство оставляли ее в покое. Кое-кто пытался ее убить, но к этому она была подготовлена. Они не знали, как ловко она обращается с ножом… или любым другим видом оружия.

Давид Шварц так и не узнал, как близко он был к тому, чтобы стать калекой и обладателем глубокой раны на самолюбии.

– Вы можете без опаски оставить тут свое имущество. У нас еще не было ни одного случая воровства.

– Грааль я возьму с собой. Нервничаю, если не вижу его рядом.

Он пожал плечами, вынул сигару из кожаного портсигара, висевшего у него через плечо. Один из утренних даров его грааля.

– Только не здесь, – сказала она совсем тихо. – Это мой дом, а я не хочу, чтоб в нем воняло.

Он казался удивленным, но опять пожал плечами. Однако, как только они вышли на воздух, тут же закурил. И пошел слева от нее с наветренной стороны, дымя как пароход и выпуская клубы дыма в ее сторону.

Джилл с трудом удержалась от шпильки, которую ей очень хотелось ему отпустить. Но было глупо оскорблять его слишком сильно и дать ему повод внести ее в черный список. В конце концов, у нее был испытательный срок; и она – женщина; не следует умышленно восстанавливать против себя человека, занимающего высокое положение, к тому же друга Фаербрасса. Но больше она не позволит испытывать ни свои принципы, ни гибкость своей шеи.

Или позволит? Ей ведь пришлось испытать немало унижений на Земле, чтобы стать офицером воздушного корабля. И она улыбалась, а потом шла домой, чтоб колотить там посуду и керамику и писать похабщину на стенах.

Детские выходки, но они успокаивали. И вот теперь она снова в аналогичной ситуации, которая ей не снилась уже давно и начала сниться снова лишь в последние годы. Ей некуда было идти, кроме как сюда – никаких других «кроме» просто не существовало. Именно здесь строили единственный в мире воздушный корабль. И он предназначается для одного-единственного рейса – только в одну сторону.

Шварц остановился на холме. Он указал на авеню, образованную стволами длиннохвойной сосны. В конце авеню, на полпути к другому холму, находился большой сарай.

– Отхожее место вашей общины, – сказал он. – Первое, что надо делать по утрам, – это тащить сюда свои горшки и опорожнять их. Мочу – в одну дыру, а экскременты – в другую, рядом.

Он помолчал, улыбнулся и продолжил:

– Проходящим испытательный срок обычно поручают чистить сарай через день. Они отвозят бочки на пороховую фабрику вон туда – к горам. Экскременты скармливаются пороховым червям. Конечный продукт их пищеварения – азотистый калий и…

– Я знаю, – ответила она, цедя слова сквозь крепко сжатые зубы. – Я не самозванка. Во всяком случае, этот процесс возможен лишь при наличии серы.

Шварц покачался на каблуках, довольно попыхивая сигарой, задранной к небу. Были бы у него подтяжки, он бы с наслаждением щелкнул ими.

– Большинство проходящих испытания почти месяц отрабатывают на этой фабрике. Неприятно, но хорошо укрепляет дисциплину. Помогает выполоть тех, кто не имеет призвания.

– «Non carborundum illegitimatus», – сказала она.

– Что такое? – бросил он углом рта.

– Поговорка янки. Кухонная латынь. Перевод: «Не позволяй подонкам стереть тебя в порошок». Я могу стерпеть любое унижение, если дело того стоит. Но потом приходит моя очередь.

– А ты крутая баба!

– Это уж точно. Приходится, если хочешь выжить в мире мужиков. Я-то думала, что хоть тут будет немного иначе. Пока это не так, но будет обязательно.

– Все мы меняемся, – сказал он медленно и немного печально. – Но не всегда к лучшему. Если б вы мне сказали в тысяча восемьсот девяносто третьем году, что я буду выслушивать от женщины, женщины высшего класса, не шлюхи и не фабричной работницы, заметьте, похабщину, подрывающую основы дисциплины…

– Вместо раболепствования, хотите вы сказать, – резко бросила она.

– Уж разрешите мне закончить. Подрывная суфражистская чушь. И если бы вы тогда сказали мне, что это меня не особенно заденет, я ответил бы, что вы гнусная лгунья. Но век живи, век учись. Или в нашем случае – сдохни, но научись.

Он помолчал и поглядел на нее. Правый уголок рта слегка дрогнул, а ее глаза сузились.

– Я могла бы послать вас подальше, – сказала она, – но нам придется вместе работать. Однако хамства я больше выносить не намерена.

– Вы не поняли того, что я сказал, – ответил он. – Я сказал, что теперь это меня не задевает. Я сказал – живи и учись. Я не тот Давид Шварц, каким был в тысяча восемьсот девяносто третьем году. Я надеюсь, что и вы не Галбирра из… кстати, когда вы умерли?

– В тысяча девятьсот восемьдесят третьем.

Вниз по склону они шли молча, Джилл несла свой грааль на конце копья, которое положила на плечо. Шварц остановился только раз, чтобы показать ей ручей, бежавший с холма. Его истоком был горный водопад. Затем они вышли к озерку в западине меж двух холмов. Какой-то человек сидел в лодке на середине озера с бамбуковой удочкой в руках. Поплавок медленно относило течением к кусту, свисающему с берега. Джилл показалось, что человек похож на японца.

Шварц пробормотал:

– Ваш сосед. Его настоящее имя Охара, но ему больше нравится, когда его зовут Пискатором. Спятил на почве преклонения перед Айзеком Уолтоном [84]84
  Айзек Уолтон (1593–1683) – английский писатель, автор трактата о рыбной ловле.


[Закрыть]
, которого читает наизусть вдоль и поперек. Говорит, что человеку в этом мире нужно только одно имя, и он выбрал Пискатора. Это рыбак по-латыни. Зациклился на рыбной ловле, как видите. По этой причине его поставили заведовать уничтожением речных драконов в Пароландо. Но сегодня у него выходной.

– Любопытно, – сказала Джилл. Она была уверена, что Шварц подводит к чему-то очень неприятному для нее. В его легкой улыбке явно сквозило нечто садистское.

– Он, весьма возможно, будет первым помощником на корабле, – сказал Шварц, – Он был японским морским офицером, и в начале Первой мировой войны его приписали к британскому флоту в качестве наблюдателя и стажера на дирижаблях. Позже он был наблюдателем-стажером на итальянском военно-морском дирижабле, который бомбил австрийские базы. Так что, видите, у него достаточно опыта, чтобы встать весьма высоко в списке команды.

– К тому же он мужчина, – она улыбнулась, внутренне закипая, – и, хотя моя квалификация куда выше его, все же он мужчина.

Шварц попятился от нее.

– Я уверен, Фаербрасс будет назначать офицеров исключительно исходя из их заслуг.

Она ничего не ответила.

Шварц помахал человеку в лодке, тот встал с банки и, улыбаясь, отвесил поклон. Потом снова сел, но не раньше, чем бросил на Джилл взгляд, который, как ей показалось, ощупал ее не хуже метафизического радара, определив навсегда ее место в мире и всю ее внутреннюю структуру.

Воображение, конечно. Но она подумала, что Шварц был прав, когда сказал:

– Удивительный человек этот Пискатор.

Черные глаза японца, казалось, сверлили ей спину, когда они уходили от озерка.

Глава 10

Тьма снаружи. И ночь внутри, ночь, корчащаяся в кольцах змееподобных бледных молний, изгибающихся и шипящих. А чуть позже, в том месте, где время уже не существовало, где-то впереди вспыхнул луч такой интенсивности, будто он пролетел сквозь объектив кинопроектора. Этот свет казался шепотом в воздухе, но в ее черепной коробке он был как пронзительный выкрик. Фильм демонстрировался на катодном лучевом осциллоскопе; он состоял из серий букв, отдельных и неоконченных слов, знаков и символов – обрывков нерасшифрованного кода. А возможно, и вообще непригодного для дешифрирования.

Еще хуже то, что лента, казалось, бежит в обратном направлении, перематываясь от конца к началу. Совсем как документальный фильм, снятый для телевидения – для кретинского (окретиненного) экрана долбаного телика. Показ задом наперед – отличный технический прием. Изображения вдруг вспыхивают, вызывают ассоциации, отражают что-то, звучат далеким эхом, пробуждая отклики, одно изображение накладывается на другое, и все это с быстротой, на которую способен только электронный компьютер. Как будто с неизъяснимой быстротой листаешь страницы иллюстрированной книги от конца к началу. Но текст? Где же текст? И о чем она думает сейчас, когда вспоминает, что думала раньше, глядя на эти изображения? Нет изображений. Нет сюжета. Нет, сюжет был, но его надо заново складывать из множества крошечных кусочков. Ах, из какого множества! Вот, кажется, ей это почти удалось, но снова все куда-то ускользает.

Джилл пробудилась со стоном. Открыла глаза и прислушалась к дождю, стучавшему по крытой травой крыше.

Теперь она вспомнила первую часть своего сна. Это был сон о сне, о том, что она считала сном, но в чем не была уверена. Шел дождь, и она наполовину проснулась, или ей показалось, что она лежит в полудреме. Та хижина была в двадцати тысячах километров от этой, но они почти неотличимы друг от друга. И мир за стенами этой хижины, видимый ей при редких вспышках молний, тоже вряд ли сильно отличался от того мира. Она повернулась, но ее рука не коснулась плоти, которую ожидала там найти.

Она села и огляделась. Блеснула молния, да так близко, что она вздрогнула; молния высветила, что Джека в хижине нет.

Тогда она вскочила и зажгла светильник, где горел рыбий жир. Не было не только Джека, не было его одежды, его оружия, его грааля.

Она выскочила под ночной ливень. Чтоб искать.

Не нашла. Он ушел. И никто не знал – почему и куда.

Единственный человек, кто мог бы поведать об этом, точно так же тайком исчез той же ночью. Он тоже бросил свою подружку в хижине, не сказав ни слова о своих планах. Джилл было ясно, что эти двое бежали вместе. И все же, насколько она знала, они были лишь случайными знакомыми.

Почему же Джек бросил ее так бессердечно и безмолвно?

Чем она ему не угодила?

Возможно, Джек просто решил, что не стоит путаться с женщиной, которая не желает играть вторую скрипку в их отношениях? Или жажда странствий снова взяла его за глотку? Если же объединились обе эти силы, он был способен просто встать и выйти, чтобы прошвырнуться, если воспользоваться его собственным вульгарным американизмом.

В чем бы ни лежала истина, теперь она жила без мужчины и никогда больше не станет иметь с ними дела. Джек был самым лучшим, он был последним и лучшим по определению, но все же и он оказался недостаточно хорош.

Джилл все еще была в депрессии, когда повстречалась с Фатимой – маленькой турчанкой с похожими на чернослив глазами. Фатима была одной из сотен наложниц Мохамеда Четвертого (правил Турцией с 1648 по 1687 год). Она так никогда и не сподобилась попасть к нему в постель. Однако страдать от недостатка сексуального удовлетворения ей не приходилось. В серале хватало подруг по заточению, которые предпочитали любовников своего же пола либо по врожденной склонности, либо по приобретенной здесь же привычке.

Фатима стала фавориткой Коземы – бабки Мохамеда, причем в их отношениях не было ничего сексуального.

Однако мать Мохамеда – Тюрхан – стремилась вырвать контроль над правительством из рук Коземы, в силу чего Козема была схвачена группой наемных убийц и задушена шнурками, сорванными с полога ее собственного ложа. Фатиме не повезло – она прислуживала Коземе, когда все это случилось, и ей пришлось разделить судьбу старухи.

Джилл взяла весьма сексапильную турчанку в свою хижину после того, как та поссорилась со своей любовницей – французской балериной (умерла в 1873 году). Джилл вовсе не была влюблена в Фатиму, но та отличалась высокой сексуальной привлекательностью, и скоро Джилл к ней привыкла. Но Фатима была к тому же женщиной крайне невежественной и, больше того, ничему не хотела учиться. Ей была свойственна страшная эгоистичность, которая ей самой отнюдь не мешала, а также инфантильность, что ее тоже устраивало. Не прошло и года, как Джилл от нее смертельно устала. Но даже и тогда на нее страшно подействовало, что Фатиму изнасиловали и забили до смерти три пьяных сикеля (родились где-то за тысячу лет до нашей эры). Печаль Джилл усугубилась пониманием, что Фатима погибла навеки. Воскрешения практически прекратились. Умершие больше никогда не будут возрождаться на восходе следующего дня где-нибудь далеко-далеко от места своей гибели.

Прежде чем отдаться горю, Джилл всадила по стреле в каждого из убийц Фатимы. Им тоже воскрешение больше не светило.

Несколько лет спустя до Джилл дошли слухи об огромном дирижабле, который строится выше по течению Реки. Ей не было известно, правда это или нет, однако имелся лишь один путь, чтоб выяснить это.

И вот она здесь, невзирая на то что, чтоб добраться сюда, у нее ушло так много времени.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю