Текст книги "Место под солнцем (СИ)"

Автор книги: Фей Блэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

– Должен, Клара, – отрезал он. – Вот именно сейчас – должен. Не врать – но помочь. Переломить себя… потерпеть. Он влюблён, и он счастлив – он должен был, дорогая. Ты ведь совсем немногого от него хотела. Ты ведь всё понимала и не претендовала ни на что, как я понял.

– Да, – Клара, начавшая было успокаиваться, вновь разрыдалась. – Я просто… просто хотела, чтобы он сам… чтоб не бегал… как от чумной…

– Всё правильно, дорогая. Ему и вовсе не стоило появляться в связи со всей этой историей – или, если уж появился, следовало быть готовым идти до конца. Лучше не предлагать помощь, чем делать это трусливо. Ты понимаешь?

– Он просто… просто хотел помочь… но он не может меня видеть... почему-то…

– Он не не может, Клара. Он просто не хочет причинять себе неудобство, вот и всё.

– Он не такой… он сильный!

– Нет, дорогая, – он беззвучно рассмеялся. – Он не сильный. Сильные люди ведут себя совсем по-другому… и прежде всего они не оставляют после себя таких ран.

– Что же… они никогда не уходят? – всхлипывая, спросила она.

– Ну почему – не уходят? Уходят, конечно. Но умеют при этом беречь тех, кого оставляют… хотя, конечно, тем всё равно больно. Ты поняла меня?

– Да, – прошептала она. – Но я… я всё равно…

– Любишь его, – кивнул он. – Конечно. Это пройдёт. Дай себе время… полгода, допустим.

Они замолчали. Клара ещё долго плакала, но постепенно успокоилась и, притихнув, даже задремала, улёгшись на диван и устроив голову отца на коленях.

Глава 30

– Ты выглядишь странно, – после долгого молчания проговорил Мар. Д’Алэ лишь пожал плечами в ответ и медленно опустился на диван, с внимательной полуулыбкой разглядывая своего гостя. – С тобой что-то случилось?

Комната, куда привёл Мара Амени, представляла собой вполне современную гостиную, обставленную уютно и минималистично разом. Лаконичная мебель, обтянутая светлой кожей, на стенах – пара старинных гравюр, невысокий длинный комод тёмного, почти чёрного дерева – эбен? Шёлковый светлый ковёр на полу…

– Ты разве пришёл обсуждать мою внешность? – слегка усмехнулся герцог, в котором, впрочем, сейчас почти ничего больше не напоминало того, кого когда-то знал де Мар. Д’Алэ выглядел постаревшим, какими бывают порою немолодые вампиры, по какой-то причине осевшие среди людей и поддерживающие потому иллюзию старения. Удавалось это немногим и стоило дорого: по сути, им десятилетиями приходилось держать себя почти впроголодь, поскольку подобный эффект достигался исключительно за счёт слишком малого поступления в организм человеческой крови. Впрочем, это искусственное старение парадоксальным образом смягчило его черты, придав им несвойственные прежде спокойствие и человечность.

– Верно, – кивнул Мар, не в силах заставить себя отвести от него взгляд.

– Садись, – улыбнулся д’Алэ, кивая на место напротив. – Что толку стоять… У меня мало времени. Говори – и уходи.

– Вот так даже, – усмехнулся Мар.

– Вот так, – кивнул тот. – Зачем ты пришёл?

– Тебе, значит, нечего мне сказать?

– Сказать? – задумчиво повторил герцог, и его тёмно-серые глаза нехорошо – и очень знакомо – полыхнули. – Ну хорошо… я скажу.

– Не надо, – внезапно проговорил Мар, отворачиваясь и делая шаг к двери. – Считай, что мне просто захотелось увидеть тебя.

– Ну отчего же, – то ли мстительно, то ли просто сердито проговорил д’Алэ, сжимая губы настолько, что вместо них осталась лишь тонкая складка. – Ты ведь пришёл узнать… почему бы мне не объяснить тебе? Наверное, ты заслужил правду… и, может быть, ты поймёшь меня. Я устал от твоей преданности очень быстро. Представь, как это ужасно тоскливо, и скучно, и вообще непередаваемо тяжко, когда кто-то глядит на тебя собачьими глазами, прощая тебе и предательство, и насмешку, и постоянно дурное настроение… Ты был скучен, Басту, ты был несказанно, непередаваемо скучен! Всегда рядом, всегда предан, всегда, дьявол тебя побери, правилен – я очень быстро пожалел, что обратил тебя. Я и сделал-то это только потому, что…

– Ты обратил меня, потому что я едва не погиб! – оборвал его Мар.

– Да нет же, – с досадой поморщился д’Алэ. – Я тогда решил, что мне не помешает верный спутник. Но, согласись – после моих категоричных отказов крайне глупо бы было просто так взять тебя – и обратить. Как бы я выглядел? Пришлось попросить одного из друзей тебя заколоть – а потом как бы спасти. Это, во всяком случае, выглядело хоть как-то логично.

– Но если я так надоел тебе, – глухо проговорил Мар, – то почему ты просто не убил меня? Это же было так легко…

– Зачем? – искренне удивился тот. – В общем-то, я же неплохо к тебе относился. Ты был… славным, – он усмехнулся, – я почти вырастил тебя… по сути, я видел в тебе родственника. Если бы не это твоё восторженное всепринятие, всё было бы чудесно. В те редкие моменты, когда его не было так уж заметно, ты мне казался почти идеальным спутником – ты знаешь теперь, как дороги те, с кем рядом можно идти в вечности – и я, как выяснилось, сделал фатальную ошибку. Но кто же мог знать… Должен признать, до тебя я представить не мог, что такое вообще бывает.

– Что бывает? – Мар уже не знал, грустить ему или смеяться. Над собой.

– То, что произошло с тобой. Мне не доводилось сталкиваться с подобным прежде. Басту, я был свято убеждён, что после инициации с тобой произойдёт то же, что и со всеми нами: ты потеряешь на время способность, – он помолчал, подбирая слова, – чему-то радоваться. Что ты, как и все мы, утратишь умение испытывать счастье, восторг, любовь к жизни, наконец – всё то, что меня так раздражало в тебе. Что ты так глядишь?

– Ощущаю себя невероятным дураком, – признался Мар. – Но продолжай, пожалуйста. Почему ты так решил? Судил всех по себе?

– Я? – удивился д’Алэ. – Большинство – почти абсолютное большинство! – теряют эту способность до первого сна. По сути, весь молодняк существует без того, что мы называем радостью жизни, проводя первое столетие в меланхолии, хандре и сплине… и от них часто в ярости, буйстве, опьянении – в общем, в попытках справиться с ними. Но ты – ты оказался чёртовым исключением!

– Не кричи, – против воли слегка, одним только краешком губ улыбнулся знакомой вспыльчивости Мар. – Я не понимаю тебя. Что значит «оказался исключением»?

Д’Алэ вздохнул и, морщась от нетерпения, постарался объяснить:

– Себастьян де Мар. Почему, ты полагаешь, так много молодых не доживает до первого сна? Не просто потому, что мы теряем вкус и способность видеть цвета, что не в силах справиться со сном при приближении солнца, и что миллионы незнакомых нам прежде запахов буквально сводят нас с ума? И почему большинство из нас бывает столь агрессивно – но, проснувшись впервые, почти все теряют эту ярость, становясь вновь похожими на себя прежних? Ты в самом деле думаешь, что это всё от слабости и невыдержанности? – ярко-серые глаза герцога, постепенно становясь алыми, схлестнулись с не менее яркими, но так и оставшимися зелёными глазами его то ли бывшего, то ли всё ещё нынешнего вассала. Долгое время ни один не хотел уступать, потом д’Алэ рассмеялся и, немного демонстративно пожав плечами, отвёл взгляд. – Нет, мой дорогой Басту. Самое страшное, что случается с нами при инициации – это то, что мы теряем возможность радоваться, теряем то, что люди называют оптимизмом, радостью жизни, чувством счастья… понимаешь, о чём я? По сути, всё первое столетие мы… большинство из нас проводит, как сейчас сказали бы, в состоянии постоянной депрессии, которая далеко не у всех бывает лёгкой. Нет, конечно – как правило, мы находим источники этого счастья, находим искусственно. Прежде всего, конечно, в крови и в охоте. Ты сам, разумеется, не замечал этого – но ты не такой, как другие. А мы… – Мар хотел было перебить его, но д’Алэ, резко подняв вверх открытую ладонь, потребовал: – Имей терпение слушать! Я хочу – для начала – чтобы ты понял, каково это, становиться вампиром.

– Ты не забыл, с кем разговариваешь? – язвительно уточнил Мар. – Я тоже вампир, помнишь?

– Ты другой, – отмахнулся д’Алэ. – Об этом чуть позже. Пока запомни: ты – не такой, как мы все. Почти все, – поправился он. – Просто представь то, что я описал… ты, я так понял, должен знать, что это за состояние.

– Я знаю, – отрезал помрачневший Мар.

– Добавь к этому всё остальное – и ты очень многое о нас поймёшь. Я сам был таким – правда, к нашей с тобоё встречи всё это было в довольно далёком прошлом, но я никогда не жаловался на память. И был уверен, что в чём-в чём, а в том, чтобы пережить это время, я сумею тебе помочь. Я же сказал – я очень хорошо относился к тебе, – добавил он с неожиданно мягкой улыбкой.

– Я это заметил, – с мрачным сарказмом кивнул Мар.

– Басту, – вздохнул Анн. – Я не собираюсь оправдываться или просить прощения. Я вообще могу ничего не объяснять. Хочешь, закончим на этом?

– Я тебя слушаю.

– Итак, – продолжал д’Алэ, – я был уверен, что то, что меня раздражало в тебе, уйдёт, и останется всё остальное. И я решился на инициацию. Но всё пошло совершенно не так, – он подавил досадливую улыбку.

– Я ничего не потерял, – едва слышно проговорил Мар.

– Не то слово! – впервые с момента встречи рассмеялся д’Алэ. – Всё стало ещё хуже. На самом деле, разумеется, не так. Ты потерял – но, в отличие от большинства, просто не понял этого.

– Я был счастлив тогда, – так же тихо возразил Мар. – Или думал так.

– Вот именно, – вновь кивнул д’Алэ. – Ты был счастлив. В тебе не осталось почти ничего, кроме этого твоего… счастья. Я стал твоей манией, единственной целью жизни, тебе нужно было видеть меня постоянно.

– Я никогда не…

– Конечно, нет! Ты ведь не лишился ни разума, ни воспитания, ни, наконец, представлений о субординации – что ты мог сделать? Ставить мне условия? Требовать внимания? Нет, разумеется, – он покачал головой. – Но ты страдал без меня не меньше, чем без крови – я разве не прав?

– Я… я не помню, – подумав, признал Мар. – Мне кажется…

– Тебе именно кажется, – кивнул д’Алэ. – Теперь я понимаю, что тогда произошло – не знаю, возможно, сейчас я был бы терпимее… но бессмысленно говорить о том, чего не было.

– Ты хочешь сказать, что стал для меня наркотиком? – медленно выговорил Мар.

– Именно так. Такое, как выяснилось позднее, иногда бывает – очень нечасто, но подобные вещи случаются. Если б я знал, – он вздохнул. – Время от времени, если в момент обращения вампиром… вернее, ещё человеком – владеет какое-то сильное чувство или идея, они может заменить собой эту… депрессию. Я плохо понимаю, почему это случается – говорят, что если в крови инициируемого слишком много то ли серотонина, то ли эндорфинов, то ли чего-то ещё, то после обращения их количество неконтролируемо растёт – как-то так. Однако подобная ситуация случается крайне редко, обычно мы, напротив, вовсе их лишены – поначалу. От чего, собственно, и страдаем. Но ты был так вдохновлён, – заулыбался д’Алэ. – Ты слишком серьёзно относишься ко всему, Басту.

– Не помню, чтобы я просил тебя учить меня жизни, – холодновато проговорил тот.

– Да-да… верно, конечно. Обещал. Вместо привычной, известной, вполне ожидаемой реакции я получил чёрт знает что: мальчишку, который зависел от меня больше, чем я мог вынести. Я искренне полагал, что это пройдёт, я даже старался – но нет! Ничего не помогало: шло время, а ты так и оставался таким же помешанным на моей персоне. Ты хоть представляешь, каково это – когда не можешь отойти ни на шаг, когда не можешь, дьявол тебя возьми, остаться ночевать с женщиной…

– Я не мешал тебе! – возмутился Мар.

– Конечно, мешал! – взвился д’Алэ, вскочив, наконец, и нервно заходив по комнате. – Конечно, ты мне мешал! Не потому, что требовал что-то – нет, ты делал куда хуже! Ты глядел на меня как на бога… Боже мой, Басту, это было не-вы-но-си-мо! – закончил он, стиснув виски пальцами. – Представь – представь себе на секунду, что это значит, быть центром чьей-то вселенной, смыслом чьего-то существования… навсегда! Как я полагал тогда, – закончил он уже спокойно. – Ты думаешь, я не жалел о том, что случилось? Я потерял друга, воспитанника – почти сына! Тогда я не знал, что это конечно, – вздохнул он, – и нужно просто дождаться твоего первого сна. Впрочем, даже и знал бы, я не уверен, что захотел бы дождаться. Век – это очень много, Басту.

– Ты сам сделал меня таким, – сказал Мар, глядя на него с разочарованием.

– Да, сам, – согласился д’Алэ. – И пожалел – сотню, тысячу раз! Но что я мог сделать? Убить тебя? Возможно, так бы было честнее, но я не сумел, – он остановился напротив Мара и, посмотрев ему в лицо, покачал головой. – Считай меня кем захочешь – мерзавцем, трусом, предателем… Я сделал что сделал.

– Но зачем так? – ровно спросил Мар, глядя вроде бы на него, но так, что д’Алэ, как не старался, никак не мог поймать его взгляд.

– Как «так»? – переспросил тот, оставив, наконец, свои попытки заглянуть ему в глаза и отвернувшись.

– Зачем было заставлять меня переживать твою смерть?

– А что я мог ещё сделать? – вздохнул д’Алэ. – По зрелому размышлению я решил, что для тебя она будет не так болезненна, как обычное исчезновение – да и не дал бы ты мне исчезнуть! Ты отыскал бы меня из-под земли, и я это понимал.

– А тебе не пришло в голову просто всё это мне рассказать? В глаза?

– Сказать?! – опять покачал головой д’Алэ. – Ты не слушал меня? Я был нужен тебе не меньше, чем кровь, я был наркотиком для тебя – не говори мне, что никогда не видел наркоманов! Да ты бы сам бросился на солнце, сочтя это предательством. Я не хотел этого – я вовсе не желал тебе смерти.

– Зато другое я выдержал, – жёстко проговорил Мар, наконец поймав его взгляд.

– Верно, – согласился д’Алэ. – Другое ты выдержал. И жив.

– Ты хоть понимаешь, что я пережил? – вздохнул Мар. – Ты представляешь, что такое быть замурованным совсем рядом – и не иметь возможности помочь существу, чья жизнь для тебя – всё в этом мире? На самом деле, теперь я понимаю тебя, – добавил он хоть и грустно, но искренне. – Я действительно боготворил тебя – и я могу представить, насколько постоянное обожание такого рода может быть утомительно. Но тогда... Я слышал, как ты кричишь, обгорая… кто это, кстати, был, Анн?

– Кто? – переспросил тот, отходя к одному из кресел и опускаясь в него. – Не помню… какая теперь разница. Какой-то вампир примерно моего возраста.

– Ты даже имени его не запомнил? – вскинул Мар брови.

– Нет, – равнодушно отозвался д’Алэ. – А зачем? Не помню, где мы его взяли. Кто же мог знать, что ты… – конец его фразы потонул в длинном вздохе.

– Но ведь ты не желал мне смерти, – сказал Мар. – Чего ты хотел добиться, замуровав меня там без еды?

– Я думал, что ты уснёшь, – ответил д’Алэ. – Ты был ещё очень юн… и всё же я был уверен, что успею вернуться до того, как ты начнёшь умирать. У тебя было около двух недель до того – я вернулся на восьмой день.

– Ты вернулся? – с некоторым удивлением переспросил Мар.

– Конечно, – в голосе д’Алэ скользнуло еле заметное удивление. – Разумеется, я вернулся. Но тебя там уже не было. Я увидел разнесённую стену… и, подумав, решил, что так тоже неплохо.

– Ты хотел, чтобы я уснул? – медленно спросил Мар.

– Я хотел просто закончить всё это, – после явного колебания всё же честно ответил д’Алэ. – Но я не хотел твоей смерти и ни за что не допустил бы её. Я отнёс бы тебя в Город и уложил на ступенях Арены – тебя бы нашли и устроили спать в каком-нибудь подходящем месте. Я не знал, что с тобой потом будет, я вообще не представлял, что случается с такими юными спящими – я лишь понимал, что раз такое бывает в принципе, значит, кто-нибудь знает, что и как с тобой делать. Я просто больше не хотел тебя видеть – совсем. Понимаешь?

– Но почему ты тогда просто не усыпил меня сам?

– Если б я мог, – усмехнулся д’Алэ. – Мне даже трёхсот не было, я и спал-то к тому моменту всего дважды – кого я мог усыпить? Разве что человека. Да я понятия тогда не имел, как это делается! Я даже сейчас – сейчас, Басту! – не рискну никого усыплять, потому что хорошо представляю, что будет, если я сделаю случайно что-то не то. Я меньше всего хотел лишить тебя разума.

– Но ты почти сделал это! – Мар тоже опустился в кресло. – Ты знаешь, что я всё время искал их? Тех, кто, как я полагал, убили тебя?

– Ты, – д’Алэ поднял голову, и в его глазах мелькнуло изумление, – что, искал их все эти четыреста лет?

– Четыреста двадцать девять, Анн, – уточнил Мар. – Четыреста двадцать девять лет я искал тех четверых, которые, как я до сих пор думал, подло убили тебя.

– Но почему? – в полном недоумении спросил д’Алэ. – Зачем, Басту? Ты не мог жить только местью всё это время!

– Разумеется, нет, – согласился с ним Мар. – Но я до сих пор связан с тобой клятвой и стремился исполнить её. Они убили моего сюзерена – помимо всего остального – и я должен был отплатить. Кстати, – добавил он, – верни мне моё слово.

– Что? – несколько ошарашенно переспросил д’Алэ. – Какое слово?

– Вассала, – невозмутимо ответил Мар. – Мне кажется, ты потерял право называться моим сюзереном.

– Ты прав, – кивнул д’Алэ. – Ты свободен. Ты свободен от своей клятвы, Себастьян де Мар. Я возвращаю тебе твоё слово.

 – Что ж, – Мар поднялся. – Я услышал всё, что хотел… Прощай.

– Прости, – попросил д’Алэ, даже не делая попытки сделать то же. – Мне жаль, что всё случилось так, как случилось. Если бы ты хотел… теперь…

– Я не хочу, – прохладно оборвал его Мар. – Не видеть тебя, ни слышать, ни знать. Прощай, – он развернулся и быстро, неслышно вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Эпилог

– Здравствуй, – стоящая на пороге дома Аргела Ирэн улыбнулась. – Мы договорились поговорить. Я пришла.

– Входи, – Аргел сделал шаг назад и повторил: – Входи, входи.

– Ты закрыл от меня дом, – констатировала она, заходя и оглядываясь. – Здесь почти ничего не изменилось.

– В этом не было нужды, – сказал он, не сводя с неё глаз. – Довольно было слегка сдвинуть порог.

– Мы будем говорить здесь? – спросила Ирэн после долгой паузы, во время которой они просто смотрели друг на друга.

– Нет, конечно, – Аргел слегка встряхнулся, словно просыпаясь. – Пойдём.

Они поднялись на второй этаж и прошли в небольшую изысканно обставленную гостиную, обшитую тёмно-коричневыми деревянными панелями. Ирэн остановилась было на пороге, а затем медленно вошла и двинулась по комнате, обходя её против часовой стрелки и скользя кончиками пальцев по камину, спинкам кресел и дивана и подоконнику. Аргел молча наблюдал за ней, и когда она задержалась у кресла, предложил мягко:

– Садись.

– Здесь ничего не изменилось, – сказала Ирэн, словно его не услышав. – Я словно шагнула в прошлое. Но верно – давай к делу, – она повернулась наконец к Аргелу и, медленно подойдя к дивану, опустилась на него у одного из подлокотников. – О чём ты хотел говорить?

– Скажи мне, – он тоже подошёл к дивану, но сел не рядом с Ирэн, а придвинул кресло и устроился напротив неё. – За что ты больше не сердишься на меня? Что было и было?

– Ты и Козима, – Ирэн внимательно смотрела на Аргела.

– Она была до тебя, – неторопливо проговорил он. – Мы с ней уже расставались, когда появилась ты.

– Вы ссорились, я считала, – сказала Ирэн. – Поэтому появилась я. Но потом помирились.

– Мне не сто лет и не триста, – покачал головой Аргел. – Я не ссорюсь со своей женщиной. Мы просто расстались. По крайней мере, я так считал. Козима смотрела на это иначе. Она усыпила тебя, верно?

– Да, – кивнула Ирэн.

– Но как? Она слишком молода для такого, – он покачал головой.

– Не сама, – помедлив, сказала Ирэн. – Ей помогли.

– Бальд? – усмехнулся Аргел.

– Ты за это его убил? – помолчав, спросила Ирэн. – Леонар так не смог бы.

– Не совсем так, – он слегла улыбнулся. – Но это тайна, которую я не могу разделить с тобой. Пожалуй, мне стоило бы солгать, – проговорил он полувопросительно.

– Нет, – покачала она головой. – Тогда я не была против. Мне было больно, и я сама просила её. Она согласилась. А что знаешь ты?

– Что ты поддалась обаянию жизни, – усмехнулся он. – Такое часто случается с нами после первого сна. Люди ярки, и нам хочется их тепла. Это я понимал – и, ты знаешь, даже принял бы. Но ты ничего не сказала, – он покачал головой. – Обман я прощать не желал. Но его не было, – добавил он с ироничной горечью. – Верно?

– Не было, – она тоже покачала головой, улыбнувшись грустно и мягко. – Я тогда об этом даже не думала.

– Ты не должна была, – усмехнулся он. – Ты не знала Козиму… а я знал.

– И поверил? – упрёк в голосе Ирэн был почти незаметен.

– Она поступила умно, – отозвался он. – Сказала, что нашла тебе подобного человека и подготовила его. Она не скрывала, что мстит… и это выглядело очень правдоподобно.

– Что ты теперь сделаешь? – помолчав, спросила Ирэн.

– Надо думать, – в голосе Аргела не звучало ни злости, ни раздражения. – Убью её, вероятно. Не только поэтому. Она не простила – и не простит. И рано или поздно вновь создаст мне проблемы. Зачем мне такой враг?

– Сам? – после паузы спросила Ирэн.

– Может быть, – согласился Аргел. – Кстати, – он встал, достал из комода рюкзак и сумку и поставил их у ног Ирэн. – Леонар не сделал свою работу и вернул их. Половина твоя.

– Я слышала, – она не шевельнулась и даже не посмотрела на сумки, – что ты убедил Совет вернуть ему право жить в Городе.

– Убедил, – кивнул Аргел, продолжая стоять перед ней. А затем опустился вдруг на колени – так, что их лица теперь оказались на одном уровне – и так замер, глядя на неё.

– Я прошу тебя, – почти прошептала Ирэн, на сей раз не отводя от него глаз. – Я не хочу изменять.

– Обещаю, – помедлив, сказал он. – Я подожду. Двадцать или тридцать лет – это не срок.

– Ты не станешь ревновать? – спросила она.

– К человеку? – по его губам скользнула мягкая улыбка. – Нет. Я не могу ревновать к людям. Они так хрупки и недолговечны. Я обещаю, – повторил он, медленно протягивая к ней руки и кладя ладони на плечи. Ирэн не отстранилась, и он, подавшись вперёд, привлёк её к себе и, прижав, обнял. И замер, закрыв глаза и зарывшись лицом в её волосы. – Я подожду, – повторил он. И прошептал едва слышно: – И однажды дождусь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Конец