Текст книги "Кабальеро де Раузан (ЛП)"

Автор книги: Фелипе Перес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Но молитва, как и слезы, это слабый росток, малоподвижный, но не мертвый. Молитва – воззвание опечаленной или счастливой души. Молитва – это улыбка несчастных и слезы счастья.

Эдда размышляла о матери. Она давно не вспоминала о ней. Воспоминания постепенно прояснялись. Горизонт ее жизни светлел.

Эдда начинала все понимать. Ее возраст и книги, которые она прочла в последнее время, подхлестнули ее умственные способности. Эдда бы превратилась в идиотку с теми понятиями, которые у нее были после кораблекрушения, если бы не было этих простых книг.

Словно сквозь вуаль, местами темную, местами светлую, сирота поняла, что ее мать не была замужем, и что она – плод запретной любви, который стал бы законным, если бы не крушение.

Чей же это портрет, чьи глаза будто нежно смотрели на Эдду, а губы сердечно улыбались? Неужели это портрет ее отца? Нет, молодой человек был возраста Эдды, почти мальчик. Может, это ее брат? Кузен? Рассматривая его, Эдда не ощущала отцовского уважения. У Эдды не было братьев. Может быть, двоюродные? Даже если предположить, что это ее отец, то этот образ не связан с ее воспоминаниями. Цепь, которая протягивается с первых минут от сердца отца к сердцу ребенка, отсутствовала.

Слово отец для нее ничего не значило. Ее мать никогда не говорила о нем, не учила любить его. Эдда не чувствовала тяги к Орму вместе с жаром жизни, с силой теплых воспоминаний, не чувствовала радость дочери. Между ними не было связи времени, судьбы и места.

Скажите сироте: «Вот этот камень перед вами – ваша мать». Она обрадуется, что она есть, но не покроет камень поцелуями и объятиями под влиянием дочерней любви.

Не случилось такого с Эддой. Она любила мать, потому что чувствовала ее, ощущала теплоту ее подола, красоту взгляда и ценность ее любви.

Тем не менее, Эдда часто рассматривала портрет незнакомца и восхищалась им, чувствовала, что склонна полюбить этого мужчину не как дочь, а как женщина.

Красивые и привлекательные имеют живописные черты лица, они гораздо красивее черт Эрико. Эдда знала только двух мужчин. Один – из слоновой кости, карлик из чего-то другого. Тем не менее, тот, из слоновой кости соответствовал своему полу и интересовал ее, а другой – нет. Когда она думала о портрете, что это, возможно, ее отец, то огорчалась. Эдда не хотела быть дочерью этого мальчика. Это казалось ей невероятным. На портрете было что-то написано, вероятно, его имя, но Эдда не смогла прочесть его, потому что имя почти стерлось.

I X

Эдду мучили угрызения совести: десять лет она не вспоминала о могиле матери. Вначале она боялась ее, затем забыла.

К тому же, могила ее матери была далеко от пещеры, у берега моря, которого она боялась до смерти. Если бы не это, Эдда покрыла бы могилу цветами и крестом.

Эдда посчитала себя виноватой и неблагодарной.

Наконец, ночью она посетила могилу матери и попросила у нее прощения, что за десять лет ни разу не посетила ее. Она была одна, потому что Один не смог ее сопровождать, а Эрико помешал бы.

Могилы одиноки и посещать их следует одному.

Ночь была холодной, а свет луны бледным.

Стояла тишина.

Природа словно не менялась. Могила осталась такой же, какой Эдда увидела ее впервые. Те же камни, заросли кустарника, тополя. Они чуть-чуть подросли, ведь деревья не достигают настоящей высоты в северных широтах. Ствол полярной ивы, любое дерево, растущее в широтах выше 65 градуса, достигает только двух футов.

Стелющиеся по земле растения окутали могилу возлюбленной Орма. Трудно определить, куда именно опустили кости человека. Эдда помнила, что не поставила на могилу крест и не сделала надписи. Это была тайна острова, глубоко спрятанная, как сокровища. Все указывало на могилу. Мать Эдды, да и она сама, должны были покоиться в глубинах моря.

Эдда упала на колени и поцеловала землю, испустив жалобный стон. Ее прекрасные волосы упали на песок, который морской ветер скопил у подножья тополя.

Десять лет она не вспоминала мать, та была лишь неясной, далекой, пугающей и безумной тенью, которая хотела ее задушить; мокрым, бледным и окоченелым трупом, с ужасом на лице и всклокоченными волосами.

Все десять лет ей мерещился призрак мертвой матери.

Прежняя девочка превратилась в молодую девушку. Теперь у Эдды проснулись ум и душа; она чувствовала и знала, что в ней вновь пробудились чувства к покойной матери, которая для всех детей ангел с неисчерпаемой материнской любовью. Все моря на свете всегда будут меньше сердца матери, которое вмещает всю любовь.

У пространства есть границы. Для души матери нет границ.

Иуда повесился не потому, что стал преступником, а посчитал себя неблагодарным. Рука может ранить и просить прощения. Страсть может заблуждаться и вызывать сострадание. Неблагодарный не ищет прощения для себя, не прощает и других.

Неблагодарность заканчивается духовным предательством.

Духовное предательство ранит душу, оно вызывает не злобу, ненависть, желание мести или справедливости, а неутихающую боль и разочарование.

Эдда чувствовала нестерпимую душевную боль у могилы матери.

– Горе мне, – сказала она. – Чем же была я так занята все эти дни и ночи, что не помолилась за душу матери, не принесла цветка и не пролила слез на ее прах? Незнакомые птицы поют траурные песни на унылых тополях. Милосердные зефиры доносят до нее запах гор. Море поет ей жуткие и таинственные гимны в безмолвии ночного мрака, и только я ни разу не вспомнила о ней! Мать моя! Я не заслуживаю твоего прощения, но раскаиваюсь пред тобой!

Луна медленно поднималась в небе.

Ивы и скалы отбрасывали робкие тени.

Было слышно, как голодные лани отрывают кору деревьев.

Волны стенали о берег, а чайки описывали огромные круги над пеной.

Гекла напоминала огромную башню, обожженную пожаром.

Эдде стало страшно, но боль была сильнее страха.

Она устала плакать и винить себя, призывать мать и вспоминать каждое мгновение детства. Села у подножья тополей, тут ее одолел то ли сон, то ли наваждение.

Казалось, мать заговорила из глубины могилы, как волшебница из датской сказки: – Кто потревожил покой моей души? Она покрыта снегом, обрызгана росой и омыта дождем. Я мертва уже давно.

Эдда ответила:

– Это я, мать моя. Эдда, неблагодарная, которая хочет умереть и быть с тобой.

– Замолчи! Зачем ты говоришь со мной, дочь храброго солдата Орма, которого отвергли мои родители, поскольку тот не был благороден и состоятелен? Не хочу тебя слушать.

– Мать моя!

– Ты давно уже оставила меня, так что я не узнаю ни твой голос, ни тебя саму. Я держала тебя на руках, а теперь вижу тебя высокой и стройной, как ундину из озера Мелар, деву холодных гор. На твоем пальце свадебное кольцо. Я вижу в твоих ярких губах то, что мне незнакомо. Твоя душа – нераскрывшийся бутон, который ждет легкого прикосновения ветра. Отойди от этой могилы. Мои кости уже разложились; волосы упали с висков и превратились в пыль. Уходи! Танцуй и смейся в вихре мира, не тревожь покой моего праха. Возлюбленная девочка, я забрала тебя у бури, чтобы умереть вместе. Неблагодарная девчонка, я забыла тебя. Оставь меня. Найди отца, он оставил меня живой, а ты оставила меня мертвой. Истинная дочь Орма. Твой отец был хорош!

– Мать моя! Не надеюсь, что ты простишь меня, но выдели мне часть своей могилы, чтобы мне быть с тобой вечно.

– Нет, никогда! Ты вырвалась из моих рук, чтобы жить. Что ты испытываешь к нему? К своему отцу? Он оставил и предал твою мать, почему бы ему не оставить и не предать дочь? Эдда, оставь меня в покое.

– Сжалься!

Мать Эдды больше ничего не сказала.

X

После посещения могилы матери Эдда впала в меланхолию. Она почти не выходила из пещеры. Эдда читала и размышляла, но больше плакала.

Иногда она смотрела на портрет незнакомца и думала, что была бы счастлива, если бы вместо Эрико был молодой человек. Иногда она молилась, находясь во власти ужаса и размышляла: «Что станет со мной, погребенной на этом острове, во власти этого доброго человека, который может стать плохим? Так не должно продолжаться. Эрико стал угрюмым, бросает на меня пристальные и ненасытные взгляды, словно я голубка, а он коршун. У нас нет согласия. Эрико избегает меня, и я боюсь его».

Иногда Эдда уходила в самую гористую местность и там разговаривала:

– Ясное небо, бездонный океан, огонь, дрожащий под моими ногами! Взываю к вам, я, потерянная, прошу вас! Неотвратимый рок выбросил меня на эти дикие песчаные берега вместе с умершей матерью и передал в руки чудовища. Какой мне выпал жребий?

Какой таинственный закон предрешил мне такую участь?

Почему я не погибла десять лет назад, как другие счастливчики, мои товарищи, которые превратились в лучи света в небе и пыль земную?

Что я унаследовала? Для чего живу на свете? Я так и буду жить идиоткой, пленницей грубияна, и любимицей слепого пса?

Странствующие духи! Боги камней и льдов! Свирепые духи-покровители Геклы! Сжальтесь надо мной или пошлите смерть!

В моей груди нет вздохов, а в глазах слез. Слова скоро закончатся. Что тогда будет со мной? Сойду с ума здесь?

Я плакала на могиле матери, а она сказала оставь меня! Мать и небо прокляли меня!

Я осуждена!

Чудовища морские, птицы небесные, насекомые, выслушайте меня! Сжальтесь надо мной! Успокойте ярость злых духов! Холодные ураганы полюса, смилуйтесь, поднимите меня на своих крылах и отнесите на землю, где есть цветы, где греют лучи солнца, где есть люди или разбейте меня о скалы!

Всемогущая Гекла, твои недра огня милосерднее моей злой участи! Ужасная Гекла, поглоти меня!

Орм! Бессердечный соблазнитель, палач моей матери, если это ты дал мне жизнь, забери с этого мерзкого острова. Лучше ужасы ада, чем муки нескончаемого одиночества!

Какая тишина! Какое спокойствие!

Почему я не безумная, безумие было мне подругой. Но любой скажет, что я и так сумасшедшая.

Эдда рыдала, судорожно и громко смеялась. Падала от усталости, измотанная душой и телом, усаживалась на камень, опускала голову на ладони и погружалась в мрак своей печали. Она сидела долго. Затем спокойно встала, решившись на убийство или побег.

Эдда была высокой, стройной, прозрачной белизны, с коричневыми волосами и нежными глазами. Очертания лба и губ говорили о ее внутреннем потенциале и решительности.

У нее были красивые, очень женственные руки, но способные держать в руках кинжал Лукреции или чашу Атилы. Конечно, ей не хватало великолепия этих соблазнителей и их обаяния.

Душа же бедного Эрико была во власти сильных бурь. В большинстве случаев карлик чувствовал себя человеком в присутствии сироты. Он видел, как та росла, хорошела, и его голова уже давно шла кругом, словно он был на краю пропасти. Любая женщина вызвала бы те же порывы и чувства. Кроме того, красота Эдды ослепляла его.

В эти долгие ужасные часы одиночества, рядом с очагом, который грел зимними ночами, Эрико с трудом сдерживался, чтобы не сжать сироту в объятиях.

Эдда принадлежала ему, была его ценой; он был силен, был королем и господином этой дикой местности. У него было право на эту женщину. Какое право? Естественное право обладания ею в данных обстоятельствах.

Эдда видела лицо и зловещие взгляды карлика, понимала эти взгляды, и тряслась от страха.

Воспаленные и кровожадные глаза карлика, хрипы его огромной груди, и движения страшили ее. К счастью, Эрико сам боялся собственной неосторожности и привык слушаться молодую девушку.

В минуты опасности она вставала и говорила властно: «Выйди!»

Карлик выходил из пещеры, а Эдда закрывалась в ней и молилась.

Она смотрела на портрет незнакомца и улыбалась ему, словно просила помощи.

Как раненый медведь, Эрико проводил ночи в углу хижины, чувствуя, как рана кровоточит и ничего не мог поделать с этим.

Эрико был добрым, но был влюблен в сироту всей силой дикой любви. Если бы Эрико не был хорошим, то в присутствии Эдды превратился бы в зверя.

Эрико был унижен. Однако, кто мог знать, что появится эта страсть? Если бы Эрико испытывал желание, а не любовь, то наступила бы катастрофа. Желание – это колючее жало. Боль от укола выводит из себя. Разъяренный мужчина – зверь. Желание грубое и неудержимое.

Любовь не такая, она чистая и возвышенная. Любовь души – покорная, нежная и не хочет поработить. Любовь души становится мучением, но не причиняет мучений.

Эрико любил Эдду сердцем, не чувствами. Поэтому он боялся и подчинялся ей. Взгляд Эдды сковывал его. Слово Эдды было приказом.

Эрико не понимал, что чувствует, но в присутствии сироты не мог стать львом или гориллой, а был лишь борзым псом. Красота Эдды покоряла его все сильнее.

Несмотря на неотесанность, карлик понимал, что Эдда не могла полюбить его, для нее он был чудовищем, а не человеком. От этого он совсем падал духом, его жизнь текла, как ручей, чьи грязные воды никогда не прояснятся. Странная участь бедняги! Он был хозяином женщины, украсившей бы дворец князя, был хозяином сокровищ, известных миру как сокровища пирата, обладал здоровьем бизона и был королем Геклы. Именно поэтому Эрико был самым невезучим на свете.

Тантал чувствовал голод и жажду. Голод и жажда – это два физических мучения. Физическое мучение прекращается вместе со смертью или просто проходит со временем. Боль духовных страданий не проходит. Страдания медленно роют могилу несчастному. Каждый день – по кусочку грязи, каждый год – горсть земли.

Видимый нож – это благо. Невидимый нож – жестокость.

Раньте все органы, мышцы и кости человека, но не душу.

Раны души не заживающие.

Душа карлика была страшно ранена злой участью. Сокровища и сирота погружали его в пропасть тоски. Он не мог объяснить то, что чувствовал. У него не было слов, мыслей, но было сердце.

Какие только не бывают причуды в лотерее жизни! У него было то, что желает человек: деньги и красота. Но он не был человеком.

Он бы отдал богатство, чтобы не быть карликом.

Отдал бы жизнь, чтобы быть достойным Эдды.

Пожертвовал бы всем ради Эдды, но ей не нужны жертвы. Поэтому он охранял Эдду.

Великий герой Ахиллес в качестве отрицательного возмещения носил на стопе смерть. Венера, самая красивая женщина, была распутна. Карлик и дикарь Эрико, в качестве положительного возмещения, имел два сокровища, что делало его вдвойне несчастным!

Вот что такое возмещение. Нет милосердия в таком уравновешивании!

Эдду мучил страх перед Эрико. Тот страдал от несчастной любви. Жизнь карлика и сироты стала невыносимой.

Союз был невозможен. Следовало разойтись, но оба понимали, что это станет катастрофой.

Одному следовало умереть. Но кому?

Одному следовало сбежать. Но кому? Как?

Ночью, когда буря секла розгами океан и остров, как начальник сечет двух беззащитных детей. Когда в небесах вспыхнули молнии, а судороги Геклы из-за разъярившихся стихий грозили утопить грот, Эрико осмелился броситься в ноги Эдде. Та вооружилась охотничьим ножом карлика. Девичий инстинкт подсказывал ей защищаться от угрожающей опасности. Ее мужество, испуг, ярость и свет молний возвеличивали ее красоту.

Она была похожа на рассерженную Юнону.

Но Эрико не струсил.

– Выйди! – сказала Эдда. Карлик не послушался.

Эдда направилась к выходу из пещеры, но он преградил ей путь.

Эдда приставила кинжал к своей груди.

Эрико упал на колени и прорвался рыданиями.

Эдда затихла и с удивлением посмотрела на него.

– Прости! – сказал карлик. – Прости, Эдда! Я не собираюсь драться с тобой, нет смысла. Я бы разбил тебя, как яйцо. Я твой раб, послушнее старого и слепого Одина, но несчастнее его, потому что не имею права на твою любовь. Один вошел в твое сердце, а я – нет. Понимаю причину и жалуюсь только на небо. Хотя я и дикое чудовище, но мне мучительно иметь соперника пса! Когда ты ласкаешь его, я вою; когда зовешь его, я ухожу и бьюсь лбом о скалы. Эдда, я люблю тебя!

Услышав это, сирота вздрогнула и сильнее сжала рукоятку кинжала.

Эрико продолжил:

– Эдда, я люблю тебя давно, и именно потому, что люблю, я уважаю тебя. Не бойся. Сегодня, как и вчера, я твой хранитель и буду защищать от любой опасности, как храбрый воин, как самоотверженная мать. Я размышлял…

Эдда не прервала карлика; тот продолжил:

– Я размышлял и принял решение…

Эрико замолчал. Эдда не задавала вопросов. Карлик продолжил:

– Я решил умереть.

– Умереть? Ты, Эрико?

– Да, Эдда. Я уже давно хотел покончить с собой, и не знаю, почему еще не сделал этого. Я один на свете, и, хотя являюсь и не являюсь хозяином мира, зачем мне жить? Пока ты была ребенком, я был счастлив с тобой. Тогда я строил планы касательно тебя, но не себя. Но когда ты стала женщиной, я стал очень несчастлив. Я хотел броситься в пьянство, но испугался себя самого. Понимаешь, Эдда? Страх. Я не хотел быть пьяным перед тобой. Я и так слишком груб. Я хочу умереть, потому что сожалею, что спас тебе жизнь. Сожалею, что вырастил тебя, словно украл тебя. Я поддался безответному чувству; и как порядочный, я хотел, чтобы мое сожаление хоть немного исправило то плохое, что я сделал тебе и себе самому.

– Можно все исправить, Эрико.

– Как?

– Увези меня с острова. Ты останешься там, где провел всю жизнь.

– Без тебя? Один? Покинутый? Как могу я жить в пещере без тебя?

– Ехать вместе невозможно. Я должна отыскать отца и быть вместе с ним.

– Да, и раз я не могу поехать с тобой, то принял решение. Я не могу последовать за тобой, потому что ты едешь туда, куда я не могу ехать, как человек, и не могу любить. Я не могу поехать, потому что причинил бы тебе страдания.

Эдда молчала перед логикой Эрико. Тот продолжил:

– И поскольку я не хочу видеть, как ты уезжаешь, потому что моя печаль, невежество, любовь, возможно, заставят меня остановить тебя. Я хорошо обдумал: я пойду к горе, повешусь там и ты будешь свободна.

Эдда вздохнула. Должна ли она остановить этого человека у края пропасти? Должна ли утешить, приободрить, внушить его душе надежду? Эдда понимала, что не должна делать этого. Ей пришлось стать жестокой, и она промолчала. Эрико понял ее молчание и укрепился сильнее в своем решении. Душа карлика была огромна и светла. Он не удивился поведению Эдды и продолжил:

– Я умру, и мне нужно доверить тебе тайну. Я хочу, чтобы ты завладела тем, что всегда было твоим, чем ты должна и можешь воспользоваться.

Эдда была расстроена и не знала, что сказать.

Эрико добавил:

– Идем! – и подвел ее к углу грота, где хранилось сокровище пирата. Там он поднял ограду, скрывавшую сокровища. Золото и бриллианты покатились к ее ногам. Эрико осветил факелом богатства и сказал сироте: – Все это твое. Позволило небо, чтобы это сокровище оправдалось перед твоими глазами за ошибки, которые я совершил, вытащив тебя из лап смерти и забрав с собой, чтобы сделать тебя наследницей. Тогда ты была девочкой, и мое сердце было чисто. Сегодня ты женщина, и я должен очистить виновное сердце водой раскаяния.

– Самое великое сокровище – ты, Эрико! – воскликнула Эдда, поцеловала руки карлика и добавила, – ты навсегда стал мне отцом, когда спас меня, как и сейчас. Оставь себе сокровища. Они не нужны мне.

– Ты презираешь меня?

– Нет, Эрико, я восхищаюсь тобой. Я покину Исландию и уйду в монастырь. Постучусь в двери дома Божьего вместе с останками матери. Эрико, я не могу любить тебя, как женщина, но буду любить тебя духовно. Прощай, отец мой!

На следующий день Эрико показал сироте путь от мрачного утеса на Рункирик. Она ушла вместе с останками матери и портретом молодого человека у сердца. Он проводил ее взглядом, пока та не скрылась из виду. Вернувшись в пещеру, он закрылся в ней навсегда.

Сокровища Юто остались нетронутыми. Эрико не стал наследником пирата.

Эдда с останками матери дошла до Рункирика, рядом с Большим Гейзером и постучалась в двери Епископа. Тот направил ее в Гренландию, и оттуда с Моравскими Братьями, которые сжалились над ее молодостью и несчастьем, она отправилась в Европу, где ее разместили в Капитуле неканонических канонесс. Эдда хотела принять обет, но Братья дали ей срок, пока будут искать ее отца.

Известно, что в монашеских Капитулах дают обеты и живут общиной, по правилу Святого Августина. В неканонических Капитулах не знают обетов, в общину вступают обычно знатные, наслаждаются доходами и по желанию могут вступить в брак. Эдда согласилась на срок и решила: «Если я найду отца, то расскажу, где спрятаны сокровища Эрико. Если нет – сокровища достанутся Моравским Братьям».

Вот какую историю брат Мигель рассказал кабальеро.

Эдда

I

Брат подвел барона к Эдде, называемую теперь сестра Мария, и сказал:

– Перед вами сеньор де Раузан.

Барон и канонесса смотрели друг на друга. Сестра Мария была красивой и стройной девушкой двадцати трех лет, светлая, белокожая и тихая. Подводился итог жизни этих двух людей: побледневшая Эдда поняла, что барон – тот самый юноша с портрета, теперь уже зрелый мужчина.

Барон увидел в канонессе образ женщины, которую любил очень давно, и тоже побледнел.

– Вы барон Хосе Уго де Раузан? – спросила Эдда, едва понимая, что спрашивает.

– Для вас просто Орм, – ответил тот.

Эдда вскрикнула и упала в обморок: это ее отец. Через минуту она пришла в себя, и отец с дочерью обнялись. Тот сказал:

– Я знаю, вы спаслись после кораблекрушения. Расскажите, как вы нашли меня, это так удивительно.

– Очень просто. Все дело в вашей женитьбе, сеньор. Вы знаете, это было шумное событие. Эта новость долетела до Капитула, и имя Хосе Уго де Раузан мне запомнилось. Я любила рассматривать ваш портрет, и в сотый раз захотела разобрать буквы стертого имени. Когда мне уже наскучила безуспешная работа, я поняла, что одна из прописных букв посреди стертой строки, была буква «У» и «Р» и я рассмеялась: «Ну и дела! Портрет сеньора де Раузан». С этой мыслью я продолжала разбираться и увидела, что в стертую строку вмещается ровно пятнадцать букв вашего имени. Так что сначала все было шуткой, а потом стало серьезным. Я разбиралась и открыла, что четвертая буква «е» была ударной, а самая последняя буква «н». Тогда я подумала: «Может быть, это портрет барона. Если нет, вероятно, он может сказать, кто это».

– Хорошо подмечено.

– Тут же я написала брату Мигелю, моему покровителю, ангелу-хранителю, чтобы тот приехал. Я объяснила свое мнение, он нашел его обоснованным и взялся отыскать вас.

– Но почему это заняло столько времени?

– Потому что брата Мигеля не было в той стране. Мы договорились, что портрет побудет пока у него. Мы разошлись во мнении, что вы мой отец. Я так не считала.

– Почему?

– Не знаю, вы показались мне слишком молодым. Я не приняла в расчет время.

Сказав это, Эдда насторожилась и застыла. Слова я просто Орм словно швырнули ее в пропасть. Все сомнения исчезли.

– Послушайте, – сказал барон. – Вы прочли в бумагах своей матери, что я надеялся жениться на ней, но до меня дошла новость о кораблекрушении. Мое горе было огромным, ведь любовь к вашей матери была единственным, что было в моей жизни. Чтобы облегчить горе, я принялся ездить по свету. Вы знаете, я был беден, и родители вашей матери отвергли меня. Но моя судьба изменилась.

– Достаточно для встречи, – брат Мигель увидел смертельную бледность Эдды, – вам нужно отдохнуть и поразмышлять о средствах, с помощью которых Всемогущий Творец решает судьбу созданий. Сеньор барон, позвольте проводить вас. Дочь моя, отдохни несколько часов. Мы вернемся завтра. Я рассказал барону все, что ты можешь рассказать ему.

– Одно слово, – сказал барон. – Вы уже дали обет, Эдда?

– Нет, я ношу имя сестра Мария благодаря Капитулу, но я послушница.

Барон поцеловал лоб дочери и ушел, полный радости и надежды. Он был очень счастлив. А Эдда, наоборот, погрустнела и растерялась. Когда ее отец вышел из кельи, она взяла портрет и двумя жирными черными линиями перечеркнула его крестом.

Баронесса, узнав, что ее муж вышел из Тускуло вместе со священником и провел с ним большую часть дня, решила, что барон занялся изучением какого-то канонического пункта и испугалась, что речь о ее браке. Конечно, Лаис была далека от правды. Могла ли быть Эдда для нее благословенной звездой или недобрым светилом?

Барон вернулся на следующий день в Капитул, не дожидаясь брата Мигеля. Он должен был поговорить с дочерью касательно ее обетов. Ему казалось, что он может не успеть. Эдда приняла его уважительно, но холодно, надеясь, что отец заговорит первым. Тот сказал:

– Эдда, вы готовы выйти из Капитула прямо сегодня, как вы считаете?

– И да, и нет, сеньор. Вроде бы да, но если подумать, то нет. Я думала об этом всю ночь.

– Объясните.

– Если бы вы, сеньор, были одиноки, моим долгом было бы жить вместе с вами, в этой или другой стране. Но вы женаты, не думаю, что это благоразумно. Несмотря на то, что я взрослая, неприемлемо выходить из Капитула, чтобы вести жизнь свободного человека.

Барон не возразил по причине, что Эдда была бы яблоком раздора в семейных огорчениях. Барон вздохнул, но не ответил и снова пожалел, что женат на Лаис. Эва полюбила бы его дочь. Эдда дополнила:

– Не знаю также, уместно ли городу знать о нашей встрече. Или хотя бы о моем существовании.

– Это не помеха. Когда я женился на баронессе, то был вдовцом.

– Вдовцом!

– Да, дочь моя. Но не удивляйтесь и не ревнуйте. Когда вы узнаете обстоятельства первой женитьбы, то поймете, что они были непреодолимыми. Моя первая супруга сошла с ума и умерла в доме умалишенных. Поскольку мы не должны сообщать о себе, вас примут за дочь несчастной сеньоры.

– Так бы все уладилось, но с сеньорой баронессой так не выйдет. Мне кажется, мой возраст и обстоятельства моей жизни, не приведут нас к соглашению. Спокойнее будет баронессе в своем доме, спокойнее будем и мне в Капитуле. Иначе ссоры станут бесконечными. Или вы обещаете мне другое?

– Ни в коем случае.

– Хорошо. По поводу того, что покинуть Капитул и жить с вами, мы решили. Перейдем к другому: должна ли я оставить Капитул и жить не в вашем доме? Нет.

– Это зависит… возможно, было бы хорошо, чтобы вы вышли замуж.

– Не считаю это целесообразным. Я никогда не выйду замуж. Значит, я должна остаться здесь.

– Хорошо, останьтесь на время, но откажитесь давать священные обеты.

– Я останусь, чтобы молиться за вас, и хранить останки моей матери.

– Эдда!

– Они со мной. Этот священный пепел я не могла оставить на севере.

Тут канонесса встала и показала барону урну. Барон открыл ее и посмотрел на холодные останки. Из глаз его пролилось несколько слез, спокойных, как капли воды, которые скатились со щек статуи после ливня.

– Это все, что осталось, – сказала Эдда, – от молодой девушки, которая пожертвовала собой ради вас.

Эдда не называла барона отцом.

– Да, дочь моя, но мне не в чем обвинять свою совесть. Ее родители не захотели отдать мне ее в жены. Я должен был просто сбежать, а когда мы стали свободными для счастья, море отобрало ее у меня. Я думал, что вы обе умерли, и торжественное обещание…

– А теперь? – прозвучал обвинительный и горестный упрек Эдды.

– Теперь? Я хотел уйти от мира, отгородиться от него браком. В то время наша встреча спасла бы троих, но уже поздно.

– Вы ушли от мира?

– Да, но не счастлив. Слишком поздно говорить об этом. Мы не должны судить поведение человека, если не учитываем обстоятельства, время, место, причины, и так далее, которые вынуждают действовать так или иначе. И обычно самые убедительные доводы мы не можем высказать вслух.

– Что ж, я остаюсь здесь, беречь прах матери, а через некоторое время приму священные обеты. Но это пока подождет. А другое – нет.

– Что именно, Эдда?

И Эдда рассказала кабальеро о сокровищах Эрико, о которых уже знают Моравские Братья. Когда Эдда закончила, заговорил кабальеро:

– Скорее всего, это сокровище скандинавов и стоит много миллионов. Есть ли соглашение между вами и Братьями?

– И да, и нет. С одной стороны, я сообщила им о тайне, с другой стороны, ничего не обязывает меня. И все же я считаю, они заслуживают награду за все доброе, что сделали для меня.

– Это правда. Этому сокровищу лучше быть в их руках, чем в руках короля.

– Да, они потратят их на помощь человечеству.

– Но Эрико до самого конца был благоразумен? Не рассказал никому?

– Нет. Бедняга умрет с горя, но выполнит обещание. Он сказал: «Все это твое. Пусть это сокровище оправдалось перед твоими глазами за ошибки, которые я совершил, вытащив тебя из лап смерти и забрав с собой».

– Вы так думаете?

– Эрико запрется в пещере и погибнет в ней. Что мы можем поделать?

– Мы должны забрать оттуда сокровища.

– А потом?

– Посмотрим по обстоятельству и времени.

Посовещавшись, барон и брат Мигель пришли к заключениям: будет трудно определить местонахождение сокровищ, если Эдда сама не покажет. Эдда не поедет туда без отца. Следует принять меры предосторожности, потому что затея не освобождает от опасностей.

Барон каждый день в течение месяца навещал дочь и тайно готовился к поездке в Исландию. Лаис, наказанная мужем, была очень удивлена его частыми поездками в Капитул. Все объяснилось, когда она узнала, что канонесса, чужеземка, очень красивая, молодая, по имени сестра Мария еще не приняла обеты. Тогда она подумала, что барон галантно добивается ее, или как она говорила, «вернулся к своим старым распутствам». Это ее разъярило.

Ее злоба усилилась, когда она узнала от своих доносчиков, что барон отправился на корабле вместе с канонессой. Тогда она назвала его нечестивым похитителем, неверным мужем, признанным палачом прекрасного пола, заплакала и расцарапала себе лицо, прокляв день своей свадьбы. Она позавидовала Эве, которая мирно спала в своей могиле. Больше Лаис не вспомнила о подруге.

Разгневанная баронесса получила от барона письмо, которое сначала отшвырнула, а затем жадно прочла:

«Сеньора баронесса. Поскольку вы потеряли мое доверие, я не хотел посвящать вас в то, что обязывает меня предпринять это путешествие, представляющее собой наивысший интерес. Меня не будет несколько месяцев. Это опасное путешествие, но я рассчитываю на ваши жаркие молитвы. Я оставил вам Мана, чтобы он сопровождал вас. Это верный и предусмотрительный человек. Надеюсь, пока я в море, вы поразмыслите о вашей жизни со мной, и возьмете лучшее направление супружеского корабля. Все зависит от вас; достаточно благородного дуновения ветра, чтобы разогнать бурю. Мы несчастны, потому что не умеем уступать, потому что сами себе враги. В большинстве случаев, уступить – значит понять. Надеюсь на вашу благопристойность, и вы не поднимите крик, что я сбежал. Ваш Раузан».

Лаис прочитала письмо три раза и растерялась. Несомненно, в поведении ее мужа была какая-то тайна.

Между тем, барон, Эдда и брат Мигель плыли на всех парах в Исландию. Как странно, что все направились на поиски великого сокровища, но ни у кого не было сильного желания найти их и кого-то осчастливить. Барон был обеспечен, брат Мигель одет в грубое сукно, а Эдда спала десять лет на этом сокровище, как на стоге сена. К тому же, зачем Эдде богатства, которые не могли дать ей сердечного тепла? Незаконнорожденная, диковатая и болезненная после кораблекрушения, из-за чего Эдда была девушкой простоватой, разочаровавшейся и странной. У нее не было приятных воспоминаний, надежд, она не умела мечтать, и была настолько не рада жизни, что все время думала о Гекле и скучала по Одину и карлику!