Текст книги "Кабальеро де Раузан (ЛП)"
Автор книги: Фелипе Перес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)
II
Наши аргонавты – барон, его дочь и брат Мигель, – севшие на корабль, чтобы отыскать настоящее золотое руно, приближались к берегам Исландии. Хотя с ними не было Тифлиса, чтобы направлять штурвал, или Линкея, чтобы миновать опасности, или Орфея, чтобы не скучать во время поездки вместе со звуками его лиры, корабль шел хорошо и дни шли, как часы.
Барон чувствовал себя счастливым рядом с дочерью, но та чувствовала себя удрученной и раздраженной. Портрет, найденный в папке, притянул ее внимание и разбудил в ее сердце странную симпатию, которая не имела ничего общего с чувствами дочери. Эдда была далека от счастья.
Существует мнение, что поэтами рождаются, а ораторами становятся. То же происходит с отцами. Ими становятся. Природа не поможет, необходимо, чтобы они выполнили задачу родителя любить, заботиться и общаться с детьми. Если этого не случилось, отцы для детей не отцы, и дети для отцов не дети, между ними осталась только родственная связь. И если этого не произошло раньше, значит не случится позже. Вот почему Эдда не чувствовала себя дочерью барона.
Барон тоже не чувствовал себя отцом, он видел в Эдде ту, которую любил. И поскольку Эдда была плодом любви, то он испытывал одинаковое чувство к обеим.
Барон открыто любил дочь, а та была молчалива с ним. Барон посчитал, что виной тому особенности женского пола и дикой жизни сироты.
Во время морского путешествия в подходящих случаях, барон рассказывал Эдде свою историю. Вот выдержки из их разговоров.
– Мне не было и двадцати лет, когда я полюбил вашу мать, которая ответила мне взаимностью, хотя я не был богат и знатен. Ее родители отказали мне в ее руке, но мы не послушались. Мы оба были молоды и кинулись в безумство, а вы явились несчастным плодом нашей неопытности. Я бы женился на вашей матери, но ее заперли в родительском доме, а я должен был сбежать. Ваша мать одобрила это.
Я переехал в другую страну с братом Алсидесом, который сочувствовал моей любви, и захотел быть рядом со мной в изгнании. Мы с Алсидесом – близнецы и очень похожи.
Мы были молоды, здоровы, талантливы и прилежны, оба были бойцами, вскоре пробили себе дорогу и получили профессию. К тому же я читал Лаватера и Месмера, притягивал молодых людей и гадал им. Алсидес играл на гитаре и прекрасно пел. Это привело нас в компанию богатых и элегантных кабальеро, и это открыло нам двери в высшее общество.
Хотя я и не знал тайн звезд, не был знаком с Симоном Волхвом, графом Сен-Жерменом, с Аполлонием Тианским, и так далее, я бредил ясновидением и усиленно подражал Калиостро. Позднее я изучал Галля и Джорджа Комба, и поскольку у меня был острый ум, вскоре я стал королем залов и очаровал легкомысленных людей, которые поверили, как я и хотел, что я видел их тайные и будущее. Этой репутацией я пользовался и злоупотреблял, чтобы заставить себя полюбить и стать героем тысяч любовных приключений, большей или меньшей важности.
– Пока моя мать, – сказала Эдда, – плакала по вам, страдала от суровости родителей и общественного презрения.
– Да, Эдда, но я не забывал ее, и не приехал за ней потому, что не имел достаточных средств. Я верил в нее, она – в меня, и мы ждали. Когда настало время, я написал ей, как вы знаете, но море забрало у нее жизнь.
– Продолжайте.
– После смерти вашей матери, когда я решил, что жить нет смысла, произошло следующее. Мой брат Алсидес нежно любил девушку и обещал жениться на ней. Она была единственной дочерью ужасного человека с дурной репутацией. Обстоятельства сложились так, что брат отсрочил день выполнения обещания, но ведь все заканчивается, и отец девушки заявил ей, что если Алсидес не женится в назначенный день и час на ней, то он убьет обоих. Он мог исполнить угрозу, и поэтому брат сбежал, от него долго не было вестей. Представьте себе, дочь моя, каким было горе и страх бедной Балсины (так звали девушку), даже не потому, что обманута возлюбленным, а то, что умрет, ведь она знала врожденную свирепость отца. В своем горе она обратилась ко мне, хотя мы знали друг друга заочно, ведь Алсидес рассказывал обо мне, а мне – о ней. Она пришла и упала ко мне в ноги, обняла колени и заплакала. Ее красота, молодость и горе тронули мое сердце. Но что я мог поделать?
– Ее положение действительно было очень плачевным.
– Она сказала, что отец убьет ее, если Алсидес не женится на ней в назначенный день; что он, являясь опекуном своей племянницы убил ее за меньшее. Чтобы я спас ее, она будет моей рабыней, собакой, всем, чем только захочу. Что она не сомневается в искренности Алсидеса, верит, что тот вернется за ней, когда исчезнут препятствия, которые заставили его уехать, несомненно, очень серьезные причины. В конце концов, она предложила, чтобы я забрал ее из дома отца в свой, пока не вернется Алсидес, потому что не видела другого способа избежать смерти. Она вцепилась в мою одежду и заявила, что не отпустит, пусть ей отрежут руки. Бедная девушка была страшно напугана.
– Это мало сказать.
– Я не мог забрать ее, это было опасно, а вдруг мой брат Алсидес не вернется. Но мне не хватило смелости бросить ту, которая целовала мне ноги и смотрела прямо в глаза, разрывая сердце. Тогда мне пришла в голову странная мысль. Поскольку мы с Алсидесом похожи, и нас едва можно было различить, я сказал Балсине, что если брат не женится на ней в условленный час, то я одену его одежду, подделаюсь под него и женюсь. Мы останемся в доме ее отца ждать возвращения Алсидеса. Девушка была так растеряна и напугана, что план показался ей великолепным, и она назвала меня своим другом, братом, спасителем, богом. Продумав план, я вернулся в свой дом, а радостная Балсина – в свой. Забыл упомянуть, что возлюбленная брата жила за городом.
– Позвольте, сеньор, – сказала Эдда, – выразить удивление этим безрассудным планом.
– Безрассудный и в то же время разумный, дочь моя. Если говорить об ответственности после исполнения плана, то да, это безрассудно. А если говорить об освобождении несчастной от смерти, то план разумен. К тому же, я очень любил брата, и не сомневался, что тот вернется. Я поступил так, потому что желал Балсине только добра и любил Алсидеса. Жалуясь на бессилие и только сокрушаясь ее несчастьем, я бы этим не исполнил братский долг. Я человек действия.
Настал тот день. Я ждал до последнего, но Алсидес не появился в доме Балсины, и я женился на ней.
– Женились!
– Я сам предложил это. Она была ангелом, я сделал бы это снова ради нее и Алсидеса, которого так любил! Бедный Алсидес!
Эдда стала иначе смотреть на отца: его поступок показалось ей безумным и поэтичным, и это восхитило ее.
Барон продолжил:
– Мы поженились, а когда церемония завершилась, отец Балсины выгнал нас из дома, как паршивых псов.
– Какой ужас!
– Но это лучшее, что могло случиться с нами.
– Не понимаю.
– Сейчас объясню. Через полчаса Балсина освободилась от чудовища, который дал ей жизнь. Я привел Балсину в дом, как невесту брата, а сам ушел в другую часть дома. Так прошел год. А еще через полгода Балсина, рыдая дням и ночами, ожидая возлюбленного, стала терять надежду и впала в тяжелую депрессию. Я водил ее к лучшим докторам страны, но те заявляли, что девушка потеряла рассудок и уже никогда не придет в себя.
– Что вы тогда сделали?
– Я вывез ее из той страны и переехал в другую, представил ее как свою жену и разместил ее в доме умалишенных. Время от времени я навещал ее.
– Что у нее была за болезнь?
– Ее не было, она просто не разговаривала. Когда я навещал ее, она хватала меня за руки, пристально смотрела прекрасными глазами и говорила: «Если он не вернется, отец убьет меня. Тихо! Тихо!» В последнее время она уже не узнавала меня.
– И сколько времени это длилось?
– Она недолго пожила. Я сам опустил ее в могилу. Вот, дочь моя, история моего первого брака, и почему меня называют распутником и обвиняют, что я свел с ума первую жену! Они предпочитают плохое. Все соглашаются, даже не проверяя и безжалостно распространяют слухи. Для меня Балсина всегда была женой брата.
– Сеньор, у вас больше сердце!
– Нет, Эдда, я сделал то, что и Алсидес сделал бы для меня. Думаете, его остановили бы препятствия, чтобы вернуть вашу мать ко мне?
– Вы расскажете о брате?
– Расскажу, но в другой раз.
– А ваш второй брак?
– О нем тоже поговорим в другой раз. Смерть вашей матери, исчезновение Алсидеса, смерть Балсины изменили ход моих мыслей и действий. Я прекратил легкие чтения и начал читать Бэкона и Хайме Балмеса. Первый научил меня правилу, которое направляло мою жизнь, и это дало поразительные результаты. Второй научил меня верить и надеяться. Когда мы не верим и не надеемся на людей, то живем как готтентоты.
– Какому правилу, сеньор?
– Согласно Бэкону, можно познать обстоятельства и причины, отделить важное от второстепенного, если внимательно наблюдать за действиями и явлениями. Таким образом, можно властвовать и управлять обстоятельствами и причинами. В большинстве случаев, наилучшая проверка наших поступков в том, как мы справляемся с препятствием, настоящим или нет.
Тут барон прервался и принялся охотиться за рыбой. Именно охотиться, а не рыбачить, потому что он стрелял из пистолета, вместо ловли сетями или удочкой. Эдда увидела, что отец ни разу не промахнулся:
– Такой твердой рукой вы убьете всех противников на дуэли.
– Я всегда попадаю в цель, но никогда не дрался.
– Странно, учитывая жизнь, которую вы ведете.
– Нет, Эдда. И чтобы вы знали, что я думаю о поединках, расскажу, что однажды случилось со мной. За любую ссору меня вызывали на дуэль. Я не знаю о Божественном Суде, и не знаю, являются ли ловкость и сила законами морали, или будет ли слабый всегда неправ. Эта нелепость в стране уже в прошлом, но до сих пор существует между мужчинами. У народа только один закон – оружие, коллективная ответственность не касается никого в отдельности. Но ведь закон создан для каждого. Я принял свидетелей, посчитавших себя оскорбленными, но не направил своих свидетелей, а выбрал сотню выдающихся людей города, учредил суд чести, ознакомил их со всеми обстоятельствами и заявил, если меня посчитают виновным, я публично извинюсь перед оскорбленным. Это во много раз лучше, чем получить пулю. Для меня кодекс чести имеет два пункта: первый исключает обидчика из союза кабальеро; второй велит включить в этот союз обидчика, который удовлетворит обиженного. Мою теорию приняли, и суд заявил, что я виновен. В итоге я удовлетворил обиженного; он не стал ни жертвой, ни героем. Впредь я был осторожнее в словах и поступках. Думаю, так следует поступать всегда.
– А если приговоренный в делах чести не выполнит свое наказание?
– Это назовут неподчинением и пренебрежением общественной санкции. Тот, кто пренебрегает санкцией, не имеет права вводить свою санкцию. Он не выполнит, а весь мир будет говорить, что он должен был это сделать, и этим он испортит себе репутацию. Он поступит, как осужденные преступники, которые сбегают из тюрьмы. Он станет изгнанником из высшего общества. Конечно, нам далеко до такого. Это уже крайности. Мы потушили огонь веры, отменили правосудие мести, дали свободу рабам, перестали грабить потерпевших кораблекрушение, и стали приходить им на помощь, мы перестали бесчестить и разорять сыновей за ошибки и вину родителей, уравняли положение мужчин и женщин, и так далее. Дуэль – древний бог, ложный, идол, поставленный на алтарь; но дуэли придет конец, как виселице, как кинжалу из рук феодалов также, как настал конец божественности королей на страницах истории. Недопустимо, чтобы честь людей зависела от рапиры фехтовальщика или патрона револьвера.
– Но того, кто не дерется, называют трусом.
– Слабак тот, кто дерется, потому, что у него нет мужества овладеть собой из-за грубого предрассудка. Мужество – великое качество, его не купить за счет крови ближнего и появления сирот. Законы не позволяют людям творить правосудие по своей прихоти, как дикарям. Закону должны помогать традиции. Шпага или выстрел ничего не доказывают. Мораль требует иной меры воздействия.
III
Однажды кабальеро рассказал Эдде о втором браке:
– Я хотел отойти от мира и спокойно провести остаток дней в тихой семейной жизни. По своему наблюдению я знал, что мужчинам определенного возраста не следует жениться на молодых женщинах, которые обычно дружат с модой, праздниками и развлечениями, не могут нести семейное ярмо и не знают, как вести себя в случае вдовства. Я всегда предпочитал развитые души и серьезные чувства. Я не смог бы жить рядом с девочкой, ветреной, как все девочки, и быть ей наставником, ведь мне нужна была подруга, под стать мне, которая могла бы приспособиться ко мне. Поэтому я предпочел Лаис и отдалился от Эвы. Эва была прекрасной женщиной, но слишком чувствительной, подходящей только для совершенной любви, безынициативной, не порывистой, способной только подчиняться и плакать. Эва утомляла меня бесконечным самоотречением, косностью. Она была бы моей рабыней, а не моим другим я. Я предпочел розу стыдливой мимозе. Я устал от путешествий, влюбленностей, от преодолений бурь и затиший в обществе, которое уже не заискивало передо мной. Мое честолюбие давно удовлетворено. Я не верил в добродетель нашего бедного рода человеческого, не находил ничего, чем можно было заполнить пустоту моей души от познания мира и его печалей. К тому же, как скоротать остаток своих дней? Меня преследовала скука, как тень преследует тело; жизнь галантного холостяка вызывала у меня отвращение; мне нужно было что-то среднее. Так я и женился. Если бы я знал о вашем существовании, то не женился бы, а принялся искать вас. Вы дали мне семью, которой мне не хватало, стали лучом и центром очага. Но я не знал, даже не мог предполагать. Я считал вас умершей, как и вашу мать.
– Действительно, мы встретились слишком поздно.
– Нет, Эдда. Вспомните, что я говорил о личных и социальных обстоятельствах, когда решил жениться по-настоящему. Первый брак был не настоящий.
– Вы несчастны, сеньор?
– Да, но вы делаете меня счастливым.
Эдда помолчала, затем выпалила:
– Кто знает!
– Почему вы сомневаетесь?
– Мы встретились, оба пребывая в непонятном состоянии. Вы сам себе хозяин, а я… не знаю, что у меня есть, чего мне не хватает, я не люблю мир.
– Вы полюбите баронессу?
– Не знаю, но не забуду, что она стала причиной нашей встречи.
– Почему она?
– Если бы не шумиха вашей свадьбы, я бы не узнала ваше имя и не сумела бы разгадать написанное на портрете. Я уже давно бросила это занятие.
Сеньор де Раузан задумался. Эдда вздохнула.
– Это действительно странно, – сказал кабальеро, как бы размышляя, – но надо это признать. Если бы я женился на Эве де Сан Лус или остался одинок, то мы бы не встретились, не узнали друг друга. Я вижу в этом Божью руку. Все случается к лучшему. Чтобы получить Эдду, я должен был принять Лаис. В любом случае я должен был жениться на этой сеньоре.
– Почему, сеньор?
– Баронесса сделала то, чего не сделал был для меня никто. Она пожертвовала самолюбием, существованием, будущим, достоинством. Она сгладила углы, чтобы спасти меня он нападок врагов. Если она это сделала ради любви, значит, ее любовь огромна; а если по добродетели, то что может быть выше этой добродетели? Лаис осмеяли за ветреность, выставила на посмешище. Позор и осмеяние – знаете, что это значит для красивой и яркой девушки, полной иллюзий и надежд, гордой и богатой? После случая в лесу, чем стала Лаис для общества? Слабый человек покончит с собой. Все видели в ней виновную, все презирали и обвиняли ее. Кому теперь нужна ее дружба и общество? Кто бы уважал ее в будущем? С Лаис было покончено. Если бы она осталась в городе, то жила бы в унижении и слезах. До нее добралась бы хула и сарказм, как две неумолимые бесстыдницы. Посреди людских страстей – зависти и соперничества – кто бы сжалился над ней? Ее забыли бы, а забвение в таких случаях – приговор к позору.
– Сеньор, вы сжалились над ней.
– Да, Эдда, сжалился над Лаис. Я должен был так поступить. Я, непроизвольный виновник ее падения. Она поднялась, как героиня и крикнула всем, кто набросился на меня, как свора собак: «Назад! Каннибалы! Кабальеро де Раузан невиновен; если есть преступник, то это я! Если вам нужна жертва, берите меня, рвите на части. Вы томимы жаждой оскорбления, напейтесь мной!» Что должен был я делать? Оставаться невозмутимым? Говорить вслух о своем одобрении? Возвести ее на святилище своего разума? Нет, Эдда. Это было бы эгоистичным, неблагодарным. Невольно, но я выбросил ее в бушующее море, которое топило ее. Моим долгом было броситься в это море, спасти или погибнуть с ней.
– Вы спасли ее, вы были благородны, сеньор.
– Да, я дал ей руку и имя. А если бы мог, то дал бы ей и больше. Я отобрал у мира его добычу.
– У вас еще и есть сердце.
– Это завоевание соответствовало ей. Мое имя и рука очистили ее. И ей пришлось подняться до меня. Когда любишь, можешь достичь многого. Лестница любви, Эдда, это лестница Иакова: она идет от земли к небу. В моей женитьбе на Лаис не было прихоти, потрясения, был просто долг. Эва любила меня, но я не мог убить Лаис дважды. Я бросил тень на ее имя и торопился его очистить. Я так понимаю вещи и придерживаюсь такого поведения. Вы поняли, повсюду на меня клевещут, сочиняют мрачные истории, приписывают самые скверные обвинения, а все почему? Потому что Бог наделил меня умом и необычными достоинствами, которые я развивал посредством учения, трудолюбия и суровости. Это радует меня, это верно, и в то же время оно смеется надо мной. Что бы вы сделали на моем месте, Эдда?
– Публично жениться на Лаис. Это вынужденная жертва, Лаис заслуживала ее.
– Эти слова мне знакомы, дочь моя. Именно так поступил ваш отец. Если та, которая сдалась на растерзание и которую презирает общество не годится в качестве супруги, то какая же нужна? Опять же…
– Что, сеньор?
– Следует отличать искренние порывы от неискренних, и не забывать, что огонь со временем угасает. Сколько людей отдают свою жизнь, богатство, возможно, свою честь за других, но которые не жертвуют граммом тщеславия, упрямства, даже незначительными прихотями. Дочь моя, душа огромна, а род человеческий наихудший. Лаис терпела все это ради меня, и терпела безнадежно. Если бы я отплатил презрением и не оценил этого, она любила бы меня с каждым днем все сильнее и проливала из-за меня слезы несчастной любви, слезы, которым нет равных. Но поскольку я ответил благородством на благородство, решительностью на решительность, что и предпочитает мир, возможно, владение пресытило ее, и она посчитала, что ничего не должна мне, а я обязан ей всем. Мы стараемся сделать, как лучше, но почти всегда ошибаемся, и причина ошибок кроется в людях, которых мы хотим отблагодарить, на которых полагаемся…
– Неужели баронесса…?
– Дважды я был женат, и ни в один брак я не вступил по своей воле и любви. В нем не было для меня пользы. Только обстоятельства привели меня к алтарю. Я только один раз хотел жениться, но не смог и кроме этой женщины никто не тронул мое сердце. Я торжественно шел мимо них, как сквозь двойную или тройную линию статуй, восхищаясь внешностью одних, красотой и грацией других, был нежен и ласков с ними, а они оказывали мне временную благосклонность. Но ни одна не удовлетворяла мое восприятие, не заполняла стремлений моего духа. Мне нужна была душа, потому что в отличие от красоты (которая в итоге утомляет, потому что не улучшается), не утомляет никогда, постоянно обновляется, как лицо счастливого ангела. Любовь остывает, красота заканчивается, только дух не стареет, только он бессмертен и многообразен. Два сердца, любящие друг друга – два пламени, которые играют друг с другом; две души, которые ладят – два ангела, которые встретились. А раз жизнь – лишь путешествие от колыбели до гробницы, то предпочтительней иметь в качестве товарища в этом путешествии небесное божество, чем странницу земли.
Я некогда имел это наивысшее счастье, когда любил вашу мать, а она любила меня, и для меня эта любовь была воодушевлением. Мое сердце переливалось через край, вместо того, чтобы копить жизненную силу и улучшать ее. По-другому все равно не случилось бы, потому что двадцать лет – не сорок лет, и спелость молодых плодов не имеет силы.
Барон замолчал. Он понимал, что не сказал дочери всего, что касалось его жизни. Честь отца не позволяла этого.
– А Эва? – спросила канонесса, – расскажите об Эве.
– Эва была ангелом, и если бы я женился на ней, то обманул бы ее. Я несу с собой смерть, внезапную, ужасную, можно сказать, проклятую смерть.
– Вы?
– Да, и Эва не заслужила обман. Вскоре вы узнаете мою тайну. Тогда поймете ничтожность человеческой природы, ее бессилие перед злом. Непобедимый Ахиллес носил смерть в пятке. Сюжет содержит в себе великий урок. Я хочу, чтобы те, кто мне завидовал и превозносил, поняли, что я один, совершенно один, и болезнь меня изнуряет. Если бы они поняли, то сочувствовали мне или презирали, как я сочувствую и презираю себя. Моя Эдда, блестящий барон де Раузан несчастный!
IV
Путешественники приехали в Англию, а оттуда к Шетландским островам, где барон купил китобойное судно и нанял на корабль хорошо вооруженных людей, и взял курс прямо на берега Исландии. Он хотел достичь острова, проскочив мыс Портланд, и найти неизвестный тайник между мысом и Рейкьявиком, высадиться с корабля, направиться к склонам Геклы и постараться никому не попадаться на глаза.
Барон назвал корабль Ноддок, именем норвежского пирата, открывшего Исландию в 860 году нашей эры. Барон велел называть его Олао, дочери оставил ее имя, сказав, что это его жена, а про другого пассажира, брата Мигеля сказал, что направляется в Гренландию.
Барон вскоре перенял манеру и привычки ловцов китов, оделся в их одежду, словно она была его собственной. В бескрайних морях лучше соблюдать меры предосторожности.
– Необходимо, – сказал он моравскому брату, – не только добыть сокровища, но и не потерять вместе с ними жизнь.
Временами команда корабля что-то подозревала (которую зачем-то наняли), хотя ей предложили хорошее вознаграждение.
Однажды моряк сказал другому:
– Какого кита мы собираемся ловить?
Тот ответил:
– Белого кита, чтобы угостить королеву.
– На что ей белый кит?
– Ну тогда для мужа королевы.
– А ему на что он?
– Значит, для принца-наследника.
– Что ты уперся в это. На что принцу-наследнику белый кит?
– Тогда для хозяина.
– Его не волнует ни черный, ни белый, ни серый, ни зеленый, ему нужен огромный и жирный.
– Кто знает! Кто знает! Может ему что-то другое нужно.
Барон знал об этом разговоре и обо всем происходящем на борту Ноддок, и чтобы предотвратить растущие подозрения, он выбрал самых расторопных и решительных мужчин корабля и сделал их товарищами остальных. Эти товарищи, лучше сказать, доносчики, получали двойную плату.
Олао велел сменить курс на Фарерские острова. Обогнув южные берега Исландии, они причалили к дикой бухте у склонов Геклы. Взяли оружие, запасы пищи и соорудили палатку. Олао велел помощнику порыбачить в открытом море, пока будет отдыхать с женой от тягот поездки и развлечется охотой на лисиц. Помощник должен вернуться в бухту, когда увидит на утесе белый флаг.
Когда спросили, чем будет заниматься брат Мигель, то он ответил, чтобы все слышали, что пойдет пешком до Рейкьявика. Стало быть, тоже остается на берегу.
Ноддок поднял якорь, тут один доносчик стал строить догадки касательно пребывания Олао и его жены:
– Эти богатые люди… Ты правда думаешь, что хозяин охотится на китов?
Брат Мигель посчитал принятые меры барона опасными:
– Сеньор, вы отдали корабль этим людям?
– Да, брат.
– А если они поднимут паруса и не вернутся?
– Неважно, главное, что они привезли нас сюда. Наоборот, лучше, чтобы они не вернулись. Если мы найдем сокровища, не придется рассчитывать на этих пиратов.
В последующие дни барон, Эдда и брат Мигель обошли склоны Геклы со всех сторон, но Эдда не могла найти искомое место. Очертания острова изменились, и она было подумала, что провела свое детство не здесь. Хижина, овчарня, стадо – все исчезло.
Барон засомневался, Эдда и моравский брат начали падать духом. Виднелись лишь утесы, покрытые вечными снегами, скрывавшие огромные запасы огня; базальтовые массы, похожие на стены и крепостные башни; земные испарения, подгоняемые ветром до самых облаков. После долгих безуспешных поисков барон заявил, что следует прекратить их. Брат Мигель хотел было возразить, но кабальеро перебил:
– Безумие не искать сокровища, но большее безумие настаивать на их поиске. Этот остров – скопление действующих и разрушительных вулканов. Земля здесь постоянно меняет свой облик. Прошло немного лет с 1783 года после извержения вулкана Скафтафель, когда река вышла из берегов, заполнила скалы пемзой и лавой, поглотила часть берегов и покрыла пеплом целый район. Зловонные испарения и густые черные тучи окутали остров на несколько дней, за этим последовала чума, погубившая две тысячи человек и огромное количество животных. Неудивительно, что исчезают и появляются новые берега на этой земле, извергающей огонь. Невозможно добраться до места, где были сокровища, оно, скорее всего, обвалилось.
Эдда и брат Мигель не стали спорить, неудача никого не расстроила.
На следующий день, на рассвете, барон воткнул на вершину скалы условленный знак. Сокровища Юто, должно быть, остались в недрах Геклы.
С другой стороны, было ли это сокровище больным воображением Эдды? Барон и моравский брат обменялись мнением на этот счет. Такое тоже возможно.
Ноддок вернулся в бухту, и Олао разрешил команде спуститься на землю. Оставшиеся три дня барон, Эдда и брат Мигель посетили горячие источники острова. Им удалось обнаружить родники, которые неслышно текли под землей, вырываясь потоками грохочущей кипящей воды. Посреди огромной равнины, в западной части, на 65 градусе северной широты, возвышался Большой Гейзер. Из двенадцатиметрового водного хранилища бил поток, шириной более 5 метров и высотой от 9 до 66 метров. Это больше Фонтана в Версале или в Саду ла Гранха. Вода в Большом Гейзере сияет и меняет цвета в зависимости от высоты солнца. Каждое мгновение меняется облик испарений. В этом водоеме исландцы готовят пищу и придают форму деревянным изделиям. Температура не опускается ниже 70 градусов Реомюра [87,5 º C]. Из природной трубы выходит кристально чистая вода, похожая на агат и богатая кремнием. Барон выхватил бумагу, превратившуюся в кремниевую пластинку, на которой сохранились буквы. Русло Большого Гейзера было похоже на мрамор.
Прежде чем покинуть источник, барон опустил туда птичьи тушки. Они сварились за 20 минут.
Большой Гейзер переходит в Строккур или Беспокойный. Куски дерна и торфа, которые моряки швыряют в эту яму, мгновенно разрываются и поднимаются грязной колонной воды на высоту более тридцати вар [1 вара = 848 мм]. Это кипение длится 8-10 минут.
Есть один холм высотой пятьсот футов, в нем два отверстия. Каждый час из них с напором выбрасывается вода в огромном количестве. Сэр Джон Стэнли вычислил, что в минуту выбрасывается 14 766 арробов [1 арроба = 11,5 кг].
Эдда не захотела посещать другие источники. Брат Мигель спросил барона:
– В чем причина такого феномена? Может, из-за главного огня?
– Нет, – сказал барон. – Я не согласен с теорией плутонизма, или согласен, но с большими оговорками.
– Меня удивляет такая точка зрения.
– Так же думал Бональд. Действительно, чем глубже погружаться в земную кору, тем горячее, и человек не сможет там находиться, потому что мгновенно сгорит. Это наблюдение разрушает теорию плутонизма, ведь если при каждом погружении на глубину 27 метров жар увеличивается на градус, то на 3000 метрах жар вскипятит воду, а на глубине 100 000 метров расплавится алмаз. Поскольку радиус земли 6 366 000 метров, в центре температура самая высокая в указанной пропорции и достигает 250 000 градусов! Так вот: 12 000 градусов достаточно, чтобы расплавить все твердые породы земли. Тогда следует изменить соотношение увеличения температуры или понять влияние плутонической температуры согласно внутренним расстояниям. Я склонен верить в причины местного характера.
– В таком случае вы считаете…?
– Полагаю, феномены острова – следствия особых обстоятельств. Эти феномены должны происходить в других местах, но происходят только здесь.
На заходе солнца, после посещения гейзеров, одинокий и задумчивый барон поднялся на вершину Геклы и взирал оттуда на устрашающую местность, где главенствовал вулкан. Звезды светили слабо. Небу не хватало красок, спокойная морская вода была покрыта редкими клочками серой пены. Пейзаж был беден и мрачен.
Барон не видел богатства земли, эти пугающие края не прельщали, а умертвляли всякие желания. Серные склоны, невыносимые запахи, кипящая грязь, вздымающаяся вода, подобная дыханию страшных левиафанов; фантастические вулканы, сожженные кратеры, скопления базальтовых пород, густые испарения, непрекращающиеся шумы, как невидимая артиллерия – все было кромешным адом. Нет смысла искать в этих краях намек на цветок, зелень и листья, шелест дерева, пение птицы и след животного. Все было мертво; кругом только печальный цвет темных скал, и все покрыто снежным саваном.
Полное опустошение.
Зачем здесь нужна душа или сердце? Какой толк от владения сокровищами скандинавского пирата? Наука там бессильна, любовь невозможна, никаких чувств, нелепые страсти, ненавистная жизнь. Там не могло быть другого гостя, кроме демона, который время от времени высовывает голову из котла Геклы, чтобы проклясть людей, или молчаливо прохаживается по снегу. Та земля не была отчизной или жертвенником. Она становилась кладбищем для потерпевших кораблекрушение, каким и стало для его возлюбленной.
– Как бы то ни было, – сказал барон, – такое ужасное начало, ледяные вершины, внушающие ужас, горящая лава, оглушительные шумы, ледяной холод, мучительное одиночество, – стали товарищами детства и юности Эдды. Здесь захолодело ее сердце, омрачился характер, который отравляет ее существование. Отсюда возникла привычка не смеяться и не плакать. Эдда – безжизненное растение, без аромата и цвета. Настоящий северный цветок.
Она ходит, как ожившая статуя. Мне подарили ее небеса, благословляю их, но я ничего не могу поделать с ней. Иногда мне кажется, что ее рассудок помешался.
Барон ошибался. У Эдды был мрачный характер, это верно, но ее достоинства были скрыты из-за невежества. В ее глазах было что-то такое, чего барон был не в состоянии понять, несмотря на свои огромные возможности, образованность и опыт; он не понимал мрачного состояния Эдды, тайны, которая мучила ее. Слепота кабальеро подтверждала, как человек может ошибаться. Он не видел того, что любой мог угадать.
