Текст книги "Кабальеро де Раузан (ЛП)"
Автор книги: Фелипе Перес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)
– Я допускаю, – сказала Лаис, – что должна любить человека по моде, а не юного волокиту или любого таланта, но между модным человеком и модной одеждой есть разница.
– Что вы понимаете под модным человеком?
– Об этом не спрашивают, дружок. Не так ли, капитан Эркулес?
– Правда, сеньора.
Следует добавить, что Лаис для пущего веселья, один день склонялась в сторону гражданского, другой день – в сторону военного. В определенный день она была нежной и вкрадчивой с одним, наглой и жестокой – с другим. В тот день она благоволила капитану.
– Об этом спрашивают, – сказал Мортимер, которого уязвила грубая шутка.
– Так вот, – сказала Лаис. – Если спрашивают, то не отвечают. Взрослые люди должны понимать, о чем речь, и если не понимают, то не должны спрашивать, иначе испортят себе репутацию.
– Вы рассержены?
Лаис не ответила Мортимеру и обратилась к Эркулесу:
– Капитан, вы огорчаете меня чтением этих газет в моем доме. Делайте это в кафе, а теперь подойдите сюда.
– Полагаю, я надоел вам, – сказал Эркулес и послушался баронессу.
Капитан сел рядом, а Лаис сняла с груди букетик фиалок:
– Понюхайте этот дивный запах.
– Действительно, – сказал капитан.
– Вам нравится?
– О, да! Это небесный аромат.
– Оставьте себе этот букетик. Когда он увянет, верните его.
– Зачем же, баронесса?
– Чтобы знать, насколько сильно ваше чувство. Говорят, мой муж, барон де Раузан, годами хранил букеты возлюбленных. Вы считаете их талисманами?
Эркулес вложил букетик в петлицу голубого мундира, обшитым золотыми галунами, а Мортимер сердито удалился.
– Смотрите! – сказала баронесса таинственно Эркулесу, спрятав губы за веером. – Он ревнует. Будьте благоразумны, сеньор капитан, мне не хочется неприятностей.
– Будет так, как вы пожелаете, идол мой.
Услышав это, Лаис посмотрела на военного с презрением.
На следующий вечер кнутом стегали Эркулеса, а любимцем был Мортимер. Эта биржевая игра сильно развлекала соперников в доме баронессы, но была опасна для нее. Опасно играть с хищными псами, показать им мясо и обмануть. Больше всего это касалось капитана, который не знал учения Платона и считал, что самая лучшая атака – штыковая. Между тем, Лаис хитро и находчиво заходила с каждым днем все дальше, подтверждая поговорку, что Юпитер сводит с ума тех, кого хочет погубить. Она насмехалась над двумя мнимыми любовниками, а те не уважали ее. Общество Тускуло, по наущению замужней сеньоры склонилось на сторону стройного военного, чтобы падение баронессы было громким и смешным. Для этого приготовили интрижку и призвали к труду униженного паренька. Этот паренек писал романы и прочел в Тускуло статью, которую затем прочли на литературном вечере.
Чтобы понять значение статьи, следует напомнить, что у Мортимера были очень маленькие ступни, и он очень гордился ими. Вот статья:
«СКОЛЬКО И КАК ДОЛГО.
Короткая история, которую мы расскажем, происходила в Нью-Йорке, и она не выдумана.
Был такой молодой и богатый испанец со своим слугой-англичанином. Английский слуга был почтительным, учтивым и серьезным. Чего нельзя сказать о французском слуге. Богатый и молодой испанец в Нью-Йорке – как холеный кот на луне. В этом городе долларов у человека была задумчивость в черных глазах, усы гренадера, маленькая ступня и завитые локоны. Человек был совершенно не к месту. То же самое можно сказать и об одежде. Все янки выглядят как палки, со стриженными волосами, как у дервиша и пользуются штангенциркулем. Исключением является кучка элегантных молодых людей, подобных новому виду ящериц, проворных, одетых так обтянуто, что можно изучать по ним анатомию, как ветеринары изучают ее на скаковой лошади. У них журавлиная шея и тонкие ноги.
Испанец сказал:
– Сходи и купи букет за два дуро и принеси сюда.
Англичанин купил букет алых роз, свежих и несвежих, повязанных лоскутком. Испанец принял их, понюхал, и попытался разместить их, подобно любимым цветам Венеры; но поскольку на них были оборваны листья, то прекратил занятие и сказал англичанину:
– Сходи в дом Элизы и скажи, я посылаю ей это напоминание; потом навещу ее.
Слуга вышел, хозяин причесался, пригладил усы, полюбовался ступнями с высоким подъемом, маленькими, которым впору туфельки феи. Его чулки были узорчатыми.
Хотя добрые молодцы считают – у них есть на то причины – что женщинам достаточно их увидеть и они сразу же влюбятся в них, и поэтому молодцы всегда прихорашивали что-то одно, и расходовали на это все силы завоевательных войн. Те безрассудно верят их глазам, меланхоличным и лживым, искренним и сладким губам, лбу Аполлона в короне светлых волос, и так далее. Наш испанец был влюблен в свои ступни, и в этом заключалась его неудача с Элизой, так что дон Фернандо (лучше сразу сказать его имя) упорно старался обуться так, чтобы скрыть как можно больше сантиметров стопы, а она находила это все более неприемлемым, смешным, но он не придавал этому значения.
Однажды Элиза встретилась с подругой в торговой лавке Бродвея, и та спросила: «Как продвигаются дела с доном Фернандо?» Элиза улыбнулась и сказала ей на ушко: «У него восхитительные ноги, пуф!» Обе подруги так и зашлись от хохота!
Слуга принес букет. Элиза приняла его и забавно поклонилась. Но поскольку она ничего не сказала, англичанин вернулся и сказал: «Ничего нового». Элиза в тот день не думала выходить из дому, но желание блеснуть букетом дона Фернандо заставило ее передумать, и она направилась в Центральный Парк. Огромный букет закрыл грудь и даже бока, вызывая зависть такой же величины.
Когда дон Фернандо пошел повидаться с ней, то конечно же, не застал ее, и чтобы погасить недовольство, тоже отправился в Парк. Дон Фернандо захотел отомстить, ведь он понимал затраты на прекрасный экипаж, который тянули два резвых коня. Это напоминало сюжет, когда Улисс одолел гиганта Полифена потому, что тот был одноглазым. Элиза же наивно развалилась на нем.
Если бы дон Фернандо узнал, что ему отказывают из-за соперника, то он не свел бы глаз с его ног и наслаждался бы их рассмотрением. Основа здания была математически пропорциональна остальным его габаритам.
Поскольку зло не ходит в одиночку, влюбленные испанцы еще и ревнивы. Дон Фернандо показал кулак незнакомцу, и стал искать повод к ссоре, чтобы нанести удар шпагой. Ссора случилась, и янки сказал: «Я не дерусь из-за пустяков. Если хотите, женитесь на мисс Элизе, она очень красива».
Дон Фернандо подождал несколько дней, крепясь надеждой, что забудет возлюбленную. Но этого не произошло, и он решил сочинить стихи. Все испанцы поэты, а влюбленные испанцы чувствительные поэты. К несчастью для его попыток, американский Купидон не любил Муз, и пару раз он сбегал к своей матери, будучи ребенком, а Музы восторгались Золотым Тельцом. Тогда он обратился к Танталу и Мидасу, возненавидев облака. Элиза получила стихи дона Фернандо, и поскольку надеялась увидеть в открытке прозу, то швырнула ее подальше: «Испанцу нравится разыгрывать комедию».
Прошли дни. Дон Фернандо уже терял надежду и попросил сапожника сделать для него самые маленькие туфельки. Этот добрый человек не мог понять, о чем тот говорит, только безропотно качал головой. Если бы он только знал о любви дона Фернандо, и неприязни Элизы к мужчинам с маленькими ступнями, то сделал бы такие огромные ботинки постоянному заказчику, чтобы каждый шаг был по семь лиг [мера длины, 1 лига = 5572,7 метров].
Элиза сказала той подруге, что у дона Фернандо ступни, как у китайской женщины. Замечательная подруга была на стороне испанца не потому, что тот хвастался маленькими ступнями и хорошо обувался, а потому, что Элиза отвечала взаимностью на его чувства. Однажды она встретилась с ним и сказала:
– Элиза не любит вас, потому что терпеть не может мужчин с маленькими ступнями. Вы должны были заметить, что она гуляет только с тем мужчиной, у которого ступни африканца.
– В самом деле, я не замечал.
– Простите меня. Мы, женщины, всегда замечаем мелочи. Элизе нравятся мужчины, и если его ступня не в половину ярда [мера длины, 1 ярд = 91,44 см], то он не войдет в ее прекрасное царство.
– Вы полагаете, мне нужно укоротить свои ступни, чтобы порадовать ее?
– О, нет! Ваши ступни бесценны. Вам следует сделать другое.
– Что же?
– Скажите башмачнику, чтобы тот понемногу увеличивал размер ваших туфель, по сантиметру после каждого посещения, чтобы она не замечала, до тех пор, пока не подойдет к концу.
– Что не подойдет к концу?
– Пока не исчезнет ее неприязнь к вам. Вот что я хочу сказать.
Дон Фернандо окинул взглядом сожаления свои ступни и вздохнул от одной только мысли пойти на такую жертву.
– Вы колеблетесь? А я бы сделала это на вашем месте. Посмотрите, речь ведь не о том, чтобы совершать безумство. Но хотя бы и так, какие только безумства не совершают люди! Элиза заслуживает ваших башмаков, увеличенных на одну пядь. Подумайте. Мы в Нью-Йорке, а не в Испании, чтобы ради женщин лезть из кожи вон серенадами, танцами или убивать друг друга.
– Правда.
– Вспомните, что произошло с Джонатаном.
– Что, вы знаете об этом?
– Мне рассказали по секрету. Но Джонатан – человек добросовестный и всегда говорил: «Дон Фернандо может жениться, когда пожелает. Я не против свадьбы. Пока он не женат, Элиза – свободная женщина».
Между тем, наш влюбленный, стоял у дверей башмачника на 32 Беарн Стрит, и решительно приказал сделать несколько туфлей, но чтобы каждая пара была больше другой на один сантиметр, как по длине, так и по ширине. Башмачник, сам не зная, почему, счел это распоряжение очень разумным. Он обратил внимание, что цена туфлей возрастет, согласно увеличению размера.
Через восемь дней дон Фернандо, прежде чем надеть туфли, надел сначала две или три пары, набив свободные места ватой.
Сердце Элизы смягчалось по мере того, как росли стопы дона Фернандо. Тот стал излишне откровенным, что как раз-таки опасно в таких случаях. Например, вечером в театре он преподнес Элизе букет, а та сказала ему с неуловимым изяществом: «Никаких цветов, виски». В другой раз, когда дон Фернандо спросил, чего бы ей хотелось, она ответила: «На данный момент ничего, теперь вы мужчина, и веер касается ваших ступней».
Англичанин молча смотрел на радостного хозяина и его двойные туфли – некоторые знали, что они тройные – и подумал, что чувство Элизы настолько же искусственно, как и стопы его хозяина. Последний одолел бы вершину с самого начала, если бы научился пользоваться деньгами, а не тратить время. Добрый человек был прав, хотя англичане говорят, что время – деньги, и видят разницу в Сколько? и Как долго? Влюбленные теряют время на письма, печальные песни, свидания и вздохи. А все это не стоит ничего. Самая меткая стрела состоит из золота.
В Нью-Йорке деньги выскальзывают из рук с такой же легкостью, как угри, и серебро дона Фернандо не было исключением. Нет ничего очевиднее пустого кошелька. Элиза как-то прочла в старой книге историю: когда заканчиваются запасы пищи, жены одного поселка на Севере Европы, пару раз готовят мужьям завтрак без приправ, поэтому муж взбирается на коня, берет оружие, и идет в чужую деревню. Прочитав это, Элиза послала дону Фернандо пару кукольных ботинок и письмо: «Я принимаю вашу жертву, настал час снова обуться, как прежде». Дон Фернандо прикусил язык с досады, снял с себя десять пар и с трудом заплатил за билет на корабль во второй класс в Испанию. Мы встретились в Мадриде, в Пуэрта дель Соль, он был старый, потрепанный, с упоением говорил о Нью-Йорке, городе, в который думал вернуться, когда из Индии приедет его друг, поехавший туда за богатством, если только тот найдет его и поделится с ним».
Успех молодого человека был оглушительным. Много раз его чтение прерывалось криками браво и ура, и завершилось рукоплесканием и пожатиями рук.
Мортимер понял, что именно он – предмет насмешек и литературной сатиры, пришел в бешенство, как говорится, и влепил автору статьи затрещину. Тот запустил стулом ему в голову, не причинил вреда, но сбил две зажженных светильника. Замужняя сеньора каталась от смеха. Эркулес поклялся Вакхом и последовал за баронессой, которая скрылась в ближайшей комнате, пока не утихнет неразбериха. А Пакито усердно кричал: – Тихо! Тихо, сеньоры! Все это плод воображения!
Ман смотрел на всю эту вакханалию, как опрокидываются бокалы шампанского, беспорядок, людей, и с грустью подумал о хозяине. Барон же в эти минуты был на 60 параллели в британских морях в поиске бриллиантов, которыми хотел украсить шею жены! Вот как обстояли дела. На Ноддоке, сотрясаемом ураганом, было куда спокойнее, чем в Тускуло.
Упомянутый скандал положил конец задушевным встречам в доме баронессы, об этом узнал весь город, Пакито с доверительным жаром рассказал о них друзьям. После шумных вечеринок последовали отдельные посещения, преимущественно сочинителя, который наконец завоевал несколькими строчками благосклонность баронессы. Лаис нравились таланты и увлекательные слова.
После неудачного вечера капитан почти не бывал в доме баронессы. По-видимому, он уже не привлекал ее внимания.
Ман узнал, что его хозяин в Висбадене, и написал ему о случившемся беспорядке. Барон получил письмо и подумал: «Вот на что способна спесивая и озлобленная женщина, а потом еще скажет, что я виноват, потому что оставил ее, не принял во внимание, что она такая невинная и чувствительная».
Лаис уже давно горела желанием обыскать комнату барона, хотела знать о жизни мужа, раскрыть его тайны, пусть ценой непорядочности. И все-таки ей было неприятно осквернить священный порог. Но любопытство и ревность человека с бурным нравом возобладало над чувством собственного достоинства. Ночью, когда в Тускуло все уснули, она стала разыскивать в столе мужа что-нибудь, что помогло бы узнать прошлое загадочного мужчины, что-то преступное из жизни мужа.
Вскоре она нашла эбонитовую шкатулку с серебряным рисунком, где было несколько писем на английском, испанском, французском и на арабском языках. Лаис многих не знала, но по характеру и подписи поняла, что письма принадлежат не мужчинам. На самых старых письмах, написанных двадцать четыре года назад, была подпись Сулина, а на современных – Шамаха. Еще в шкатулке были засушенные цветы, пряди волос различных цветов, какие-то кольца, шесть и восемь портретов женщин исключительной красоты, в одежде других эпох и разных национальностей.
Лаис смогла прочесть некоторые письма, но не нашла ничего. Это были любовные письма, оскорбительные, примирительные, обещаний, и всего, что так прекрасно для влюбленных, и так смешно для остальных. Осколки истории, развалины молодости. Поскольку она не нашла ничего удовлетворительного, то воскликнула: «Вот оно, грустное сокровище распутника! В этой шкатулке разве что нет пролитых слез и несбыточных надежд бедных женщин. Сколько таких же несчастных, как я! Если бы эти портреты заговорили, то бесконечно бы жаловались на него и вместе со мной прокляли его и возненавидели. Он обманул и бросил всех этих созданий, как и меня. Ах, сеньор де Раузан, пират прекрасного пола, вы ничего не стоите, но в вас есть неудержимая власть, обольстительная магическая сила, которой вас наградил Дьявол!»
Еще Лаис нашла в комнате барона череп женщины. Она с отвращением и страхом взяла его, затем поставила на место: «Должно быть, это череп сумасшедшей. Что за человек! Также он сохранит и мой!»
Баронесса почти ничего не узнала и вышла из комнаты мужа настолько озадаченная и озлобленная, что не заметила сквозь стеклянные двери спальни скрытую за шторами тень человека Мана.
Тот днями и ночами следил за баронессой, хотя хозяин не поручал ему этого. Он был его верным слугой и не любил Лаис. Ему не нравилось, что та вышла замуж за его хозяина, и следил за ней, чтобы хоть как-то покончить с ней. С первой встречи Лаис и Ман не понравились друг другу. Они уничтожили бы друг друга, если бы могли. Всякий раз, когда Лаис его видела, то вспоминала о лесе Собрир, потерянном письме, последовавшими за этим событиями и приходила в ярость: «Этот человек должен знать все о жизни барона, но скорее мертвый заговорит, чем он. Я должна заслужить расположение этого человека». Она была готова пойти на любую жертву или унижение, лишь бы добиться власти над этим слугой. Вот насколько сильны желания горячих и безрассудных натур!
Вот как сильно значило для Лаис вырвать у барона все его мерзкие тайны. Жрец восстал против идола и решил его отхлестать.
VII
Пользование баней – такое же древнее, как сам мир, и история говорит о них с самого его появления. Для кого-то это гигиена, для кого-то – удовольствие; бани строили и часто посещали, все население учреждало их, как религиозный канон. Гомер говорил о банях Телемако и благовониях, которыми прекрасные рабыни умащивали тело сына Улисса.
Пользование баней, их устройство перешло от греков и римлян к нам. Во времена Цезаря бани были во всех домах, ими пользовались с полудня до самой ночи.
Они были у египтян; известно, что были бани у инков и ацтеков.
Великолепные общественные бани Рима, которые во времена императоров называли термами, не имели себе равных. Их приготавливали для эдилов; были знаменитые Термы Нерона, Тита, Диоклетиана, и так далее.
Сегодня общественные и частные бани не имеют того древнего великолепия; можно сказать, у них его нет. Сегодня ходят в бани приятно провести время, поиграть, развлечься, назначить любовную встречу. Моются только 10%.
Кабальеро де Раузан отвел Эдду в бани Висбадена, в лиге от реки Рин, с целью познакомить ее с высшим светом, заставить полюбить роскошь, изысканность и дружбу высокого тона, ему хотелось, чтобы дочь не принимала обет. Еще ему не нравился упадок духа, отчужденность воспитанницы карлика. Барон уже потерял надежду, потому что Эдда с каждым днем все больше отдалялась от общества, погружалась в меланхолическое уединение, становилась все более неразговорчивой.
Кабальеро незаметно следовал своему замыслу. Прежде чем подготовить Эдду к людям, он отвел ее к живописным местам Таннуса, гулял с ней у подножья городских гор, отвел к раскопкам, где находилось огромное количество старинных ценных вещей, ездил с ней по равнине на красивых конях. Наконец, отвел ее ко дворцу Бибриха, главному строению Висбадена, где есть огромный и прекрасный сад, здание Платц, построенное на холме и предназначенное для охоты. В Бибрихе барон сказал Эдде:
– Все это очень интересно, ведь здание очень напоминает архитектуру господских замков Средневековья.
– Сеньор, – сказала девушка. – Я так устала от этих зверей.
Эдда намекала на бронзовых зверей у главного входа, а в зале множество зверей в различных позах.
Барон промолчал. Он привык слышать подобное из уст дочери и приписывал это не ее хандре, а невежеству и плохому состоянию рассудка.
Согласно привычкам Висбадена, купальщики питаются в час дня за общим столом, где больше двухсот столовых приборов. В столовых есть высокие галереи для музыкантов, которые играют во время еды и время от времени спускаются для получения чаевых. Эдде нравилось давать чаевые за музыку; в три часа, когда сеньоры возвращались к работе, а кабальеро закуривали трубки, она шла в общественные сады, как будто сбегала от отца, или закрывалась в комнате и плакала, обняв голову руками: «Какая же я несчастная! Какая несчастная!»
Барон и его дочь сперва поселились в гостинице «Четыре Сезона».
Иногда из окон Эдда принималась высматривать среди тысячи незнакомцев, ходивших в бани (среди них англичане, американцы, датчане, шведы, испанцы, русские, поляки, итальянцы, швейцарцы, голландцы, бельгийцы, немцы и более двухсот князей со своей свитой), одного молодого человека, который привлек ее внимание, к которому она бы бросилась в объятия и сказала: «Заберите меня с собой! Спасите от себя! Полюбите меня, чтобы я смогла полюбить вас!»
Ночами она не спала, думая об Эрико, слепом псе Одине, о пещере Геклы, горячих выбросах, красных мхах: «Какой счастливой я была тогда! Почему я покинула эти холодные земли и нежное общество моих овечек? Там моя душа спала во сне слабоумия и не знала чувств, была чистой в своих намерениях, моей вселенной была я сама! Эрико похоронил бы меня рядом с матерью».
В театре, где играли в ту пору лучшие актеры Европы, ее обычно приводили в восторг мрачные трагедии, а когда одни плакали, она наслаждалась жертвами и горем персонажей. Эфигению ослепили, Дездемону соблазнили. Она влюбилась в Отелло; следовала за Шактасом, как Атала сквозь американские сельвы.
Под руку с отцом она посещала игровые залы, располагавшиеся в левом крыле здания, и проигрывала много золота в рулетку, которую предпочитала знать. Иногда выигрывала, но вскоре это ей надоело, и она уходила от столов так быстро, что отец едва поспевал за ней. Куда шла? Даже она не знала. Сбегала. Но от кого? Вероятно, от себя самой.
В главной части здания был зал, где танцевали любимый вальс. Эдда иногда посещала его и танцевала до тех пор, пока не падала без сил. Каким же прекрасным становилось ее лицо, разрумянившееся от возбуждения!
Эти судорожные порывы выматывали Эдду, и она закрывалась в комнате на несколько дней, не встречаясь даже с отцом. Тот, между тем, заказывал для нее платья, украшения, медальоны – все, что могло тешить гордость красивой женщины, или успокоить смятенную душу обожаемой дочери. Однако, все было напрасно: Эдде ничего не нравилось. Она не была девушкой, не была женщиной. Роскошь портила ей настроение.
Бани Висбадена находились в центре города и открывались с семи часов утра, согласно немецким обычаям. Народу было полно, и день проводился в поисках впечатлений или развлечений. Именно этим и занималась бывшая канонесса, которая привлекла внимание купальщиков статью, удивительной бледностью лица, густотой волос, великолепием и чудачествами.
Возвращаясь из Бибриха, Эдда встретилась с молодым кабальеро, хорошо одетым, молодцевато сидевшем на пылком скакуне. Его сопровождали еще четверо наездников благородной внешности. Молодой человек заинтересовал Эдду, и она спросила у отца о нем. Тот ответил:
– Это младший сын герцога и герцогини Нассау. Он направляется ко дворцу, из которого мы вышли.
– Значит, он почти князь.
– Да, потому что герцогство Нассау всегда считалось конституционной монархией. Это одна из самых знатных семей Германии.
Эдда хлестанула коня, как будто слова отца вызвали в ней злость, но вскоре позабыла о досаде после изящного поклона, которым ее одарил молодой человек. Она подумала: «Он улыбнулся мне, как князь, а не как мужчина. А я женщина, а не княгиня».
Однажды барон представил Эдду сеньоре маркизе де Эхина, которая приняла ее радушно и с первой же минуты назвала дочерью. Эдда с радостью поддержала отношения с подругой отца. Еще ее представили сеньоре дель Пау, которая была моложе маркизы, приятной в обхождении, очень образованной и изящной. Обеих барон попросил одомашнить, как он выразился, наклонности его дочери, заставить ее полюбить мир и во что бы то ни стало удалить ее от пути в монастырь.
Те благородно обращались и привязались к ней. На несколько дней настроение Эдды переменилось, но вскоре вернулось к своей обычной грусти, а когда маркиза представила ее своему сыну, очень достойному молодому человеку, Эдда с равнодушным уважением поприветствовала и сбежала от него, словно ей не понравилось его общество. Однажды тот предложил ей прочесть очень модный по тому времени роман, но Эдда отказалась:
– Благодарю, кабальеро; я не люблю читать книги.
Молодой человек удивленно посмотрел на нее и замолчал. Его поразила грубость и безразличие Эдды.
По завершении купального сезона иностранцы стали возвращаться в свои семьи. Когда маркиза де Эхина прощалась с кабальеро де Раузан, тот вручил ей запечатанный пакет.
– Что это? – спросила сеньора.
– Ваши письма. Я хранил их как зеницу ока и перечитывал по многу раз, как книги о путешествиях в волшебные страны, которые в былые времена я объездил в хорошем обществе. Но наша молодость и мечты ушли; с прошлым следует порвать.
– Хорошо, что вы вспомнили, я тоже принесу ваши письма, – сказала маркиза и вручила барону такой же пакет.
– Если бы молодые знали, – сказал кабальеро, – что все человеческие страсти заканчиваются равнодушием, костер превращается в пепел, то не придавали бы им значения и искали бы счастье подальше от этих коварных волшебниц.
– Молодые не знают об этом, Уго, как и мы не знали когда-то; и хорошо, что не знали, потому что Всевышний сотворил мир не для отшельников, а для обоих полов.
– Вы могли бы снова полюбить меня, Анхелина?
– Да, если вернете мне двадцать лет, а вы – свои года. Найдите для этого причину, и она оживит ваши чувства.
Когда барон попросил об услуге сеньору дель Пау, та сказала:
– Если бы не ваша дочь, то мы с вами бы не встретились. Как же меняются времена!
– Да, меняются, как и положение. Отдалилось от вас не мое сердце. Вы замужем, а я женат. У меня есть супруга и дочь.
Так сказал барон, подумав, что ему больше нечего добавить.
– Мы еще увидимся?
– Может быть, в Париже, хотя бремя лет уже окутывает меня туманом, а я хочу покоя. Как Ахиллес, я скроюсь в своем шатре. И мне понадобится больше отваги, чем у героя Гомера, чтобы остаться в нем.
– У вас бесподобная дочь, достойный продолжатель ваших любовных безумств. Но Троя разрушена, сила вашего влияния уже ослабла.
– Вы намекаете на мои года?
– А также на Эдду.
– Ай! Фанни, моя дочь строптива, и мое самое огромное желание – найти ей мужа.
– Нет, Уго, Эдда не строптива, Эдда страдает. Попробуйте заглянуть ей в душу.
– Она что-то сказала?
– Сказала достаточно, чтобы пожалеть ее. Холод полюса заледенил ее до самых костей, мир Европы для нее – это сказка. Не противьтесь ей. Позвольте ей делать то, что она хочет. Если это прихоть, то она пройдет. Время очистит ее намерения или разгонит их прочь. Она сказала: либо монастырь, либо самоубийство.
Барон что-то подозревал, но когда глаза его раскрылись, и он взглянул на нее отстраненно, то порвалась нить подозрений, охвативших его душу: Эдда помешалась.
К концу сезона Эдде наскучила гостиница «Четыре сезона», и она переехала в Курсааль, роскошное сооружение, расположенное в глубине сквера у источника пресной воды. Позади Курсааля был огромный пруд с лодками, чуть подальше был красивый сад. По обе стороны фасада находилась галерея арок с высокими колоннами, магазинчики с конфетами, книгами, гравюрами, фруктами, сигаретами. И наконец, перед фасадом Курсааля на улице Вильгельма была просторная лужайка с колоннами.
В этом прекрасном особняке пожила немного повеселевшая дочь Сулины и сеньора де Раузан, но потом снова впала в обычное уныние.
В Курсаале барон получил новые письма от Мана. В них верный слуга просил его поскорее вернуться в Тускуло.
– Нет срочного дела, чтобы направиться туда, – сказал кабальеро, – Ман зовет меня, но это не причина. Ошибки жены имеют трагический конец, а я не хочу сражаться с соперниками, которых она соизволит предоставить. Пусть следует своей дорогой. Если ее долг, честь и совесть не в силах объяснить, то я не хочу, чтобы ее нравственность стала причиной моего возвращения.
VII I
Прежде чем покинуть роскошную гостиницу Курсааля, произошло событие, которое показало нрав сеньора де Раузан. Среди купальщиков была княгиня де Спа, еще молодая сеньора, несколько испорченная богатством и несносной гордостью. Она путешествовала инкогнито, ради впечатления семейной шумихи, но трезвонила о своем титуле, как осел своим колокольчиком.
У княгини де Спа была дочь, очаровательное создание одиннадцати лет. Ее звали Аделаида-Карлотта. Ее глаза напоминали глаза косули, а волосы – Магдалину.
Все любили эту красивую девочку, но испытывали неприязнь к матери. Аделаида-Карлотта была нежной и внимательной; княгиня неприветливой и высокомерной. Она не позволяла дочери отходить от нее, неоднократно бранила ее за то, что та просила у нее разрешения подойти к Эдде, которая притягивала ее. Однажды княгиня даже сказала, чтобы бывшая канонесса услышала:
– Иди сюда, девочка; я же говорила, они тебе не ровня.
В другой раз, чтобы не встречаться с бароном и Эддой, которые прогуливались по лужайке, она приостанавливалась и резко поворачивалась к ним спиной. О бароне она говорила:
– В этом человеке есть что-то таинственное, которое внушает больше страх, чем любопытство. Как жаль, что он такой привлекательный!
Сеньорита Аделаида-Карлотта страдала от одной болезни, которую медики называли неизлечимой, и говорили, что она доживет до 15 лет. Это предсказание печалило княгиню. Уже подходил к концу купальный сезон, у девочки было несколько припадков, настолько тяжелых, что все приготовились к худшему. Опасность достигла наивысшей точки, и все надеялись только на чудо.
Кто-то сказал княгине, что кабальеро де Раузан может сотворить чудо.
– Кто? – спросила та. – Отец невеселой сеньориты?
– Да, отец сеньориты Эдды.
– Мне не нравится этот человек. Лучше сказать, он пугает меня, как дьявольский дух.
– Что за дикость! Барон де Раузан очень знатный человек.
– Этот кабальеро барон?
– Барон и один из самых знаменитых людей в Европе.
– Пожалуй, я не отважусь занимать его время.
– Трудность заключается в том, захочет ли он помочь, потому что он не является официальным медиком.
– Вы хотите, чтобы моя дочь попала в руки любителя?
– Любитель сеньор де Раузан! Не будем болтать ерунду! Время – вещь драгоценная и уходит быстро, сеньора.
– Что же мне тогда делать?
– Пойти и лично попросить барона прописать лекарство для вашей дочери.
– Лично? Я?
– Вам не нужно расставаться со своей прекрасной дочерью, – произнес барон, который уже пару минут стоял и слышал последние слова. – Я предлагаю вам помощь. Не могу точно сказать, но считаю, что могу спасти девочку, как когда-то имел удовольствие спасти вас.
– Невозможно!
– Княгиня, полагаю, вы не забыли; но не будем говорить об этом.
– Так вы тот самый кабальеро, который вырвал меня из лап смерти, когда я родила свою бедную дочь?
– Да, княгиня. Я сделал это по дружбе с вашим мужем. Сегодня сделаю это по долгу человека и добрым чувствам к вашей дочери. Я всегда уважал и почитал вас. Но повторяю, что не могу быть точно уверен.
– Благодарю вас, сеньор барон, благодарю. Будьте добры, следуйте за мной.
Княгиня, или лучше сказать мать в эти мгновения, подвела кабальеро к постели больной. Та открыла огромные глаза, отбросила волосы со лба и радостно поприветствовала барона.
– Добрый день, – сказал барон. – Как себя чувствует приболевшая?
– Уже лучше, – сказала девочка. – Почему вы не привели дочку?
– Приведу потом. А теперь позвольте осмотреть вас.
