Текст книги "Кабальеро де Раузан (ЛП)"

Автор книги: Фелипе Перес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Кабальеро в точное время явился на свидание, и поскольку чай в доме де Сан Лус подавали чуть позже, Эва могла поговорить с ним подольше.

– Сеньор де Раузан, выслушайте меня и поймите мое беспокойство. В городе, откуда вы прибыли, есть одна персона, сеньорита из письма, влюбленная в кабальеро, обещавшего на ней жениться. Кабальеро несколько лет назад исчез, она часто писала ему с надеждой, но он не сдержал своего слова. Сеньорита подозревает возлюбленного, поскольку до нее дошли слухи, что он женился, и она страстно желает узнать правду. Когда вы въехали в город, она написала мне: «В вашу страну приедет кабальеро дон Хосе Уго де Раузан, которого я не видела. Он земляк Луиса (так зовут ее жениха), поговорите с ним и спросите, что ему известно о нем. То, что скажет вам сеньор де Раузан, не скрывайте от меня. Я мучительно страдаю и уже смирилась. Если сеньор де Раузан не знаком с Луисом, он может написать в свою страну и осведомиться. Я сделала так, чтобы в его руки попало рекомендательное письмо для вас от меня и еще одной персоны, таким образом, он навестит вас, возможно, поможет и мне». Остальное, – продолжила Эва, – вы знаете. Моя подруга во всех письмах спрашивала, разговаривала ли я с вами, но я отвечала, что не видела вас. Я очень сильно люблю свою подругу, и меня волнует ее судьба, однако удручает ваше отношение.

– Как фамилия этого кабальеро?

– Рохас и Аро.

– Я не знаком с этим кабальеро, но могу узнать, и я вам помогу.

– Дай Боже поскорее!

– Будет вскоре, поскольку в *** есть те, кто могут знать этого кабальеро.

– Сейчас вы все поймете: любовь, которую испытывает ко мне подруга, печаль, которую вызывает во мне ее судьба и ваша задержка письма – я думала о вас и о ней, и возмутилась. Когда же наконец письмо дошло до меня, я упросила своего отца встретиться с вами… у меня не было другого способа поговорить с вами; и, если вы подумали плохо о моем отце, и обо мне в первую секунду, то пора прояснить некоторые вещи. Важно было не обмануть ожидания моей подруги.

– Почему сеньорита не послала письмо вашему отцу?

– Странно, что вы задаете мне этот вопрос! Разве может сеньорита писать и предлагать дружбу моему отцу, кабальеро? К тому же, она бы хотела, чтобы у нас с вами были близкие отношения, а она выяснила желаемое, но она выбрала не тот способ. Моя переписка давала бы право ожидать вашего визита и стать вашей подругой. Остальное случилось бы естественным образом.

– Вы правы. Вы, женщины, всегда знаете, как добиться своего.

– Теперь остается лишь ждать нужных нам новостей, и все закончится.

– Все?

– Ну… хочу сказать о достижении цели. Завтра я напишу подруге, что наконец-то повидала вас, и что со следующей почтой она узнает желаемое.

– А потом?

– Мне лишь останется простить ваше недостаточное усердие, особенно теперь, когда ради моей подруги вы изобилуете этим усердием.

– И ради желания понравиться вам.

– Возможно.

– Вы сказали, что забудете обо всем.

– Забываю.

– Однако, в вашей интонации есть горечь и холодность, которые противоречат вам.

– Эта горечь и холодность, если даже существуют, это я сама, в нашу первую встречу я позволила себе ребяческое недовольство. Сначала я говорила себе: почему сеньор де Раузан не передал мне письмо? А потом: почему он лично не принес это письмо, ведь обещал моей подруге? Не подобает вести себя так с кем-либо, а тем более с сеньоритой. В этом есть преднамеренность и предубеждение.

– Нет, Эва, – сказал сеньор де Раузан.

Услышав, как он назвал ее Эвой, она вздрогнула, словно ее пронзило электрическим зарядом. Ей понравилось, что он назвал ее Эва, но никто не имел права называть ее так, кроме отца. Она нахмурилась и сказала:

– Сеньор, я сеньорита де Сан Лус.

– Я помню и не забуду никогда, но называя вас вашим именем, я не хотел позволять себе наивную и пустую вольность. Я поддался порыву. Вижу, вы гордая, и мне нравится это, я не буду звать вас так, и это к лучшему… я нагадал вам, но больше не буду гадать, потому что видеть будущее – мое несчастье; а увидев его, я уже не ошибаюсь. Я понимал, что плохо задерживать письмо, но сделал это намеренно… я увидел то, что случится. Вам отправили это письмо в минуту, когда я был недоволен миром, если не сказать, что зол на него, потому что вынужден сражаться. И если бы ваш отец не появился в моем доме, я бы и дальше спокойно пребывал там.

– Что же должно было случиться?

– Подтверждение тому, что я сказал вам о фатальности в чувствах.

– Сеньор де Раузан…!

– Вы не ошиблись насчет моих слов. Когда я увидел ваше имя на конверте письма, то почувствовал, что судьба закрутилась вокруг меня; и поскольку я так устал, так смертельно устал, то почувствовал сильнейшее желание покончить со всем; вот я и решил не отправлять это письмо, не спрашивать о вас, не…

– Сеньор де Раузан, куда вы клоните?

– Никуда, сеньорита… и раз вы сомневаетесь во мне, то я берусь сейчас стать творцом настоящих романов, или по крайней мере неоднозначных фраз, будьте добры выслушать и запомнить то, что я вам скажу.

Эва разволновалась. Кабальеро принял важный вид и продолжил:

– Я ни от кого не слышал о вас, пару раз видел, в том числе сегодня имел честь на прогулке увидеть вас. Так вот, чтобы вы поняли, меня не волнуют ваши мысли, ведь мои симпатии к вам чисты, как у друга, но я расскажу вам в двух словах вашу собственную историю. Вы единственная дочь и прямая наследница. Прошло много лет с тех пор, как вы любили одного мужчину, которого не забыли и не презираете, он вас любил, но сейчас мертв. Ваш траур отчасти по матери, отчасти по нему. Недавно я назвал вас по имени, это имя заставило вас вздрогнуть, потому что вы вспомнили того, кто имел на это право… и потому что увидели во мне якобы поклонника и осквернителя вашей любви, хотя я не являюсь ни тем, ни другим… но поскольку могила – это не стена для новых увлечений, настал час завершить эту жертву. Для вас наступают новые времена; ваш отец стареет, и вы останетесь одна на белом свете. Я прибыл тогда, когда должен выбрать невесту. Добавлю к этому ранее сказанное о фатальности чувств, и говоря так, я имею в виду вас, а не о себя.

Кабальеро высказывался, а Эва, склонив голову, размышляла. Сеньор де Раузан продолжал:

– Я имел честь сказать вам в нашу первую встречу, что письмо вашей подруги причинило нам вред, и это уже доказано.

– Почему?

– Потому что оно связало нас, пока в облаках вы танцевали вальс, а я хотел спуститься в пропасть. Я ничего не хочу от вас, но понимаю, что мог бы любить вас. Я читаю ваше лицо, как книгу.

– Да, как книгу, хотя моя история не написана.

– Но я рассказал ее вам.

– Да, это так. Но как вы узнали, что я плачу по умершему возлюбленному, чего не знает мой собственный отец? Вам знакомо мое прошлое?

– Я угадал его… к тому же, вы бы не могли плакать по неблагодарному или сбежавшему. Ваша боль тихая, и это согласие с несчастьем может быть только по умершему. Любовь к мертвому – это молчаливое почитание; противоречивая любовь к живому – это вечный стон.

– Сеньор де Раузан, вы пугаете меня.

– Сожалею, мне хотелось бы внушать лишь доверие. В моем возрасте, сеньорита, мужчины моего темперамента не играют с любовью, как дети в прятки. Через тридцать лет, любовь мужчины, как и любовь женщины, не будет лихорадкой или бурей: она будет солнечным лучом, который проникнет в сердце, как блеск удачи и жизни. Поддержу вас, если вы не найдете счастья, вы найдете то, что будет очень похоже на Сеньориту де Сан Лус, я прошу небеса послать свой самый яркий луч самых красивых оттенков, чтобы ваша жизнь стала теплее и светлее! Завтра вы узнаете о молодом Луисе, и поскольку ваш отец вошел в дом, прикажите подать нам чай.

Эва посмотрела на сеньора де Раузан, вздохнула и сделала, то, что он велел. Загадки этого человека поработили ее, как и он сам.

VII

Прошло три месяца с тех пор, как сеньор де Раузан приехал в город ***. Этого времени было достаточно, чтобы влиться в городскую среду. Званные вечера, прогулки, отъезды из дома, приемы, собрания литераторов – все это делалось в знак внимания. Друзья с каждым днем становились с ним оживленнее, а недруги – более свирепыми. Первые хотели вознести его до небес, вторые – втоптать в грязь. Они выдумывали праздничные вечера, чтобы понравиться ему, и изобретали ловушки, чтобы поймать его. Он был либо героем, либо негодяем; рассуждающие о нем не выходили за эти пределы.

Замужняя сеньора, «чье имя мы предпочтем не напоминать», скорее светская, чем тщеславная, желавшая втереться в доверие к кабальеро, в один прекрасный день спросила его, как мадам де Сталь Наполеона, какая женщина более привлекательна. Кабальеро ответил: «та, которая наилучшим образом выполняет свои обязанности». За поучительный тон этот правильный ответ произвел много шума. Сеньора рассердилась не на шутку и поклялась вечно враждовать с сеньором де Раузан.

Однажды вышеназванная сеньора, занятая со своей подругой выбором тому прозвища, спросила:

– Какие у вас мысли о сеньоре де Раузан?

– Не знаю, что и сказать, одни заискивают перед ним, другие злословят, трудно сделать верный выбор.

– То же самое и я скажу, кроме одной мелочи.

– Какой?

– Касательно его прозвища. Вы знали, что его называют неотразимый?

– И как вам кажется, это пахнет военным кораблем? – обе подруги расхохотались.

Замужняя сеньора добавила:

– Я поручаю вам выяснить, сколько орудий есть на борту, и есть ли новые.

– Почему бы вам не выяснить самой?

– Потому что мне все равно.

Эту шутку сеньоры Пакито рассказал русскому послу, а затем ее подхватил Фривольный Свет, чтобы благоговейно сказать, что бестактно выставлять в смешном виде уважаемых персон. Тем не менее, шутку отметил весь свет, и никого не волновала бестактность, о которой упомянула газета. На том и порешили.

Вечером в понедельник, после ужина, который организовал русский посол, в кругу своих друзей он завел как бы между прочим разговор на бесконечную тему сеньора де Раузан. Отметим, что у посла в тот вечер собрались чуть ли не все враги кабальеро.

– Это странно, – сказала сеньора, пошутившая о военном корабле, – что этот человек завладел нашим обществом за такое короткое время и делает, что ему нравится. Пострадала репутация уже не одной почтенной дамы и не одной служанки, а все притворяются незнающими. Все говорят о возмутительных свиданиях, ухаживаниях князя, о том, чего нельзя увидеть за полночь, о свисающих с балконов шелковых лестниц, о чем только не говорят. А о наших мужьях и братьях, сеньор Рюрик, что вы скажете?

– Что еще, кроме достойных вещей? Но мне кажется, что вы, сеньора, заблуждаетесь в предмете спора: во всех светских обществах есть свои головокружительные моменты, и нужно подождать, когда все вернется к нормальному состоянию. Город получил очаровательного гостя, и себя целиком ему посвятил, вот и все.

– Но дело в том, что все уже выходит за рамки приличия, – сказал Мортимер, главный модник города до прибытия сеньора де Раузан, в изысканности одежды, породистых конях, в запахе духов, букетов, которые он посылал в знак своих ухаживаний, в партиях бильярда, – а мы чувствуем себя униженными, поскольку остаемся в тени. Вы, сеньор посол, уже не король города.

– Любой зенит переходит в закат, – смеясь, сказал русский.

– И это случится скоро, – заметил дон Родриго де Навас, персона, которая слыла самой почитаемой в городе, потому что была пунктуальной в встречах и делах, в участии на похоронах, в визитах соболезнования, поздравлениях в Новый год, в ответах на письма, осведомлении здоровья больных, в участии на праздниках в церкви и при свершении всех тех вещей, за которые никто не благодарит, когда они делаются, но за которые все взимают проценты, когда их перестают выполнять.

Мы читали в биографии маршала, служившего при Наполеоне (который был государственный министром и послом в Лондоне после падения своего господина), который, чтобы себя популяризировать, отвечал на все посланные ему письма.

– На что вы уповаете в таком случае? – спросил действующий офицер, вышколенный и статный, который считал плохим тоном не проявлять интерес к высшему свету, хотя сам не принадлежал ему. – Вы полагаете, в конце концов кабальеро станет скучно, и он уедет? Не думаю. Проще удержать войско от поражения, чем остановить марш женщин.

Этого офицера звали Эркулес, и его рост соответствовал имени. То же самое можем сказать о его рассудительности.

– Положимся на волю случая, что тоже естественно, – сказал дон Родриго.

– Посудите сами, – сказала замужняя сеньора, – то, что происходит – постыдно.

Рюрик вышел, чтобы распорядиться. Кортес сослался на срочное дело и попрощался. Пакито, который сначала закрывал один глаз, затем другой, и готов был вот-вот уже захрапеть… посчитаем, что все-таки захрапел.

– Ладно, – сказала замужняя сеньора, – похоже, мы уладили противоречия. Уладили и освободились… лучше остаться одному, чем с плохой компанией. Примем решение. И поверьте, я говорю так не из-за отсутствия своего мужа, который нам бы не помешал. Вы же знаете, он не даст себя в обиду в делах чести.

Эркулес, слушая это, посмотрел на Мортимера, а затем сказал:

– Решено и поскорее найдем повод для ссоры, отправим его до самого Монастыря Капуцинок и пошлем его к дьяволу парой ударов шпаги. Хотите, я займусь этим… Мне как раз нечего делать.

– Этот хитрый лис не сражается на дуэли, – сказал Мортимер.

– Увидим, сразится или нет, – хвастливо сказал Эркулес.

– Возможно, – сказал дон Родриго де Навас, – но лучше предотвратить кровопролитие. Предлагаю научную дуэль, которая покончит с неудачником.

– Вот это да! Научная дуэль! При чем тут наука?

– Ни при чем, в наших же интересах осадить этого инакомыслящего гордеца.

Здесь мы должны поставить скобки, чтобы сообщить читателю причину недовольства дона Родриго де Навас к кабальеро де Раузан. Несколько недель назад глава местной церкви заболел, и кабальеро, вместо того, чтобы нанести визит, всегда неуместный в доме болящего, время от времени приходил к дверям дома, чтобы справиться о здоровье больного и оставить свою карточку. Это очень сердило дона Родриго, который считал, что следует заходить в спальни, посещая больных, и делать их дом вместилищем своих близких друзей. Злоба дона Родриго достигла апогея, когда наступила смерть одного из высокопоставленных лиц, и кабальеро, одетый в траур, принес открытку с соболезнованиями в дом покойника, но не вошел туда, чтобы стоять молчаливо или говорить с родственниками о неуместных вещах. Все это было названо доном Родриго дерзкими и опасными новшествами.

– Я за светскую дуэль, – сказал Мортимер.

В этот момент Рюрик отчитывал своих слуг, а Пакито мирно храпел.

– Я за три дуэли, – сказала сеньора, – дуэль на шпагах, научная дуэль и светская дуэль. В одной из них ему крупно достанется.

– Или во всех, – сказал Эркулес, – тем лучше! Мне надоел этот человечишка.

Собеседники придвинулись друг к другу и заговорили шепотом. Через минуту вошел посол, который был человеком очень любезным, и собственноручно принес превосходный пунш.

Что касается Пакито, его надо было долго трясти, чтобы поднять на ноги. Ни он, ни Рюрик не знали о принятом решении. Неведение так же слепо, как и наивность.

VIII

Мы забыли сказать, что кабальеро написал Эве записку:

«Сеньорита де Сан Лус. Прошло восемнадцать месяцев с тех пор, как молодой человек женился на изящной брюнетке, теперь он посвятил себя заботам о ней и своем первом ребенке.

Ваш покорный слуга, Раузан».

Новость опечалила Эву, поскольку та лелеяла надежды в пользу подруги. Еще ее уязвил лаконизм, если не сказать холодность короткого письма.

Поскольку Уго не сказал о том, чтобы снова прийти к ней в дом, она пожелала написать ему и поблагодарить за сообщение, на что извела много черновиков. Наконец, она написала:

«Сеньор де Раузан. Премного благодарна за новость, которая, полагаю, является верной. Это мучительно для моей бедной подруги; но лучше горькая правда, чем сладкая ложь… Теперь, я надеюсь, история с письмом закончится.

Ваша покорная слуга, Эва де Сан Лус».

Кабальеро не нужно было говорить: он видел сквозь пространство и время. И истолковал письмо Эвы так: во-первых, лаконизм за лаконизм, холодность за холодность, я не назвал ее моя подруга, она не назвала меня мой друг. Во-вторых, сладость и горечь обманутой сеньориты достались и Эве, которая сказала, что из-за меня терзается от неясности. И последнее, ее фраза надеюсь, история с письмом закончится равносильна вопросу: неужели все закончилось между ними? Эва подумает: если все кончено, то Раузан промолчит. Если нет, и он захочет быть любезным со мной, то напишет или явится сказать: «С письмом все закончилось, но наша дружба началась только сейчас».

Так вот, добавил кабальеро, я не стану ни писать, ни видеться с ней. Я не люблю Эву, но высоко ценю ее. Жаль, что несчастье привело ее ко мне, и для ее же блага я буду вести себя с ней, как со всеми женщинами.

Несколько дней спустя сеньор де Сан Лус лично пришел пригласить на обед сеньора де Раузан. В первую секунду он решил, что Эва приложила руку к приглашению и хотел было отказаться; но потом подумал, что это было бы незаслуженной жестокостью, и согласился.

Речь шла не о простом обеде, а о званном обеде по всем правилам. Странно, но этот обед поставил в величайшее затруднение Пакито! Тот поспешил в дом Эвы, чтобы осведомиться, приглашен ли русский посол. Узнав, что приглашен, сказал:

– Сеньорита, сделайте все возможное, чтобы ваш папа не знакомил сеньора де Раузан с послом. Между ними кое-что случилось, что не позволяет им благожелательно относиться друг к другу.

– Но это вряд ли возможно, мой отец должен представить всех приглашенных друг другу, а тем более, если это важные персоны.

– Сеньора, предотвратите это во что бы то ни стало.

– Я подумаю, что можно сделать. Вы очень близки с сеньором де Раузан?

– Он оказывает мне честь.

– Это правда, что он влюблен в Лаис?

– Вы же не верите в это.

– Не скрывайте этого от меня, Пакито, вы знаете правду.

– Возможно, какой-то временный каприз… возможно, она…

– А каких еще женщин любит сеньор де Раузан?

– Что значит каких еще? Любить больше одной?

– Почему бы и нет, в этом городе он проездом, здесь его никто и ничто не волнует, его же называют неотразимый…? Он может любить и не одну, – добавила Эва с какой-то досадой.

Пакито лукаво рассмеялся.

– Пакито, пойдемте, вы мне все расскажете. Каких еще женщин любит сеньор де Раузан?

– Он любит всех, и в то же время ни одной. Сеньор де Раузан женат.

– Женат! Вы шутите?

– Я говорю серьезно.

– Кто это вам сказал?

– Он сам.

– Он не делает из этого тайны?

– Наоборот, он попросил меня сообщить в газету Фривольный Свет, которая о нем только и говорит.

– Эта газета дурно обходится с сеньором де Раузан.

– Его это забавляет.

– Что говорил вам сеньор де Раузан о сеньорах и сеньоритах города?

– Он?

– Да, он.

– Многое.

– Хорошее, разумеется.

– Всякое, и хорошее, и плохое.

– Что он говорил обо мне?

– Он говорил о вашем отце, но никогда не упоминал вас.

– Я надоела ему?

– Отчего же?

– Он будет презирать меня?

– Да почему же? Почему вы не скажете уважать вас?

Эва вздохнула, затем произнесла:

– Мы говорим глупости.

– Мы говорим о серьезных вещах.

– Очень серьезных? Вам кажется серьезным то, что сеньор де Раузан никогда не говорит обо мне?

– Да, потому что вы кажетесь рожденными друг для друга.

– Вы льстите ему или надеетесь польстить мне, Пакито?

– Просто воздаю должное вам обоим.

– Но сеньор де Раузан женат… а я чуть ли не вдова.

– Вы полагаете, сеньор де Раузан привез с собой портрет жены?

– О, если бы он был равнодушен к портрету, но это вряд ли.

– Ладно, не забудьте о представлении гостей.

У Эвы создались два различных впечатления, когда она узнала, что кабальеро де Раузан женат. Первое и наиболее сильное, было отрадным, потому что узнала об этом раньше. Другое впечатление было неприятным, ведь ей хотелось завоевать эту могущественную стихию и заставить себя полюбить до такой степени, чтобы кабальеро повел ее к алтарю. Существуют женщины, для которых любовь и брак – одно и то же. Эва была из таких женщин. Она с силой выдохнула и почувствовала себя легче, взяв себя в руки. Для женатого человека ухаживания остались в прошлом. Новость пришла к Эве как раз вовремя, и она решила не ворошить его далекое прошлое, ради нее же самой. Впредь следует проявлять к кабальеро лишь вежливое безразличие. Это самое малое, что она может сделать.

Однако рок неуклонно тянул ее к кабальеро де Раузан, это было падением в бездну, потому что он, как ветхая лодка, погружался в бушующую пучину. Сражаться с этим мужчиной, который не сражался, значило пойти ко дну, а не сражаться, тем более означало пойти ко дну. Большая часть женщин стояла около этого одинокого мужчины, как примагниченные стрелки часов: то, что она не могла присоединиться к нему, сводило ее с ума. А сеньор де Раузан был не виноват, поскольку со своей стороны ничего не предпринимал. Наоборот, когда он замечал симпатию со стороны красавицы, то сбегал от нее и старался сделать так, чтобы та возненавидела его. Это было не чудачеством, а добродетельным поступком. И сеньор де Раузан знал, почему.

Эва легла спать той ночью полностью оправившись от своей необъяснимой привязанности к кабальеро. Но на следующий день она очнулась еще более сбитая с толку. Весть о женитьбе кабальеро не отрезвила ее. Даже античная Сапфо знала, что смерть настигнет в пропасти, но тем не менее, кинулась туда. С другой стороны, выдержка, как добродетель, позволяла Эве в мечтах любить мужчину… Она имела эту добродетель.

IX

В то время в городе *** проживал известный доктор медицины, преподававший в Париже и Вене, с хорошей репутацией, с его мнением считались как с мнением оракула. Доктору Ремусат перевалило за шестьдесят.

Он также был в числе приглашенных на званный вечер де Сан Лус. Какова была причина этого приглашения? Поговорим о ней.

Пакито притворился спящим в доме русского посла, и таким образом, услышал и понял все. Он жил этим, это было его сутью. Прибежав к сеньору де Раузан, он намеками, чтобы никого не компрометировать, дал кабальеро понять, что у того много врагов и завистников, которые могут устроить ему светскую, научную дуэль, или дуэль на шпагах. Необходимо было, чтобы он блестяще обыграл их.

– О чем вы говорите, Пакито? Кто в этом городе может вызвать меня на стычку подобного рода?

– Злоумышленников хватает.

– Вы полагаете, что русский посол…?

– Я не полагаю ничего, сеньор, но все может свалиться, как снег на голову.

– Если вы знаете что-либо, Пакито, почему не выразитесь яснее?

– Это достоверно или определенно, не знаю, но поговаривают и творят кое-что, и это вынуждает кого-то подозревать, и в конце концов, ничего не потеряется от того, чтобы быть начеку.

– Пакито, вы мой верный друг и предусмотрительный человек.

– Преданность за преданность, не более.

– Кстати о преданности, вы знакомы с доктором Ремусат?

– Вот те на! Это доктор медицины. Выдающаяся персона.

– Приглашен ли он на обед де Сан Лус?

– Не знаю.

– Мне бы было приятно увидеть его.

– Он ваш друг?

– Я просто знаком с его репутацией и высоко это оцениваю.

– О, это ученый века. Я сделаю так, чтобы вас пригласили, если пожелаете, то представлю вас.

– Это дело сеньора де Сан Лус, – вежливо сказал кабальеро.

Пакито поджал губы, а затем сказал:

– Также дело сеньора де Сан Лус представить вас русскому послу…

– Полагаю.

– И что вы будете делать?

– То, что делает кабальеро в хорошем обществе в подобных случаях: я протяну руку в знак уважения хозяина дома.

На этот раз Пакито не поджал губы, лишь покачал головой, словно говорил: против этого человека нет человеческой силы, и произнес:

– Это верно.

– Пакито, несколько дней назад вы говорили, что желаете иметь Шекспира целиком и полностью. Вчера Ман наводил порядок в моих вещах и обнаружил настоящее произведение искусства, и я с удовольствием пришлю его в ваш дом. Это подарок лорда Полкера.

– Сеньор…!

– Сохраните себе это в память о неотразимом путешественнике, который не является таковым.

– Это будет моей реликвией.

Сеньор де Раузан знал, что делает, Пакито тоже. Каждый мерял своей мерой. Вот почему последний сразу побежал в дом де Сан Лус и спросил у Эвы:

– Доктор Ремусат приглашен на обед?

– Не знаю, но можем взглянуть на список гостей.

Проверив список, она не нашла там имени доктора.

– Ну что ж, – сказал Пакито Эве, – если хотите порадовать определенную личность, сделайте так, чтобы ваш папа пригласил доктора Ремусат.

– Какую личность?

– Ту, которую обрадуете, в доказательство привязанности.

– Скажите имя этой личности.

– Вы поняли меня, это он, – Эва покраснела.

Подмечено, когда женщины говорят о мужчине по секрету, это все равно что открыто назвать его фамилию или звание и обратиться к нему по имени. Подмечено, что если между женщинами и этими счастливчиками нет любовных отношений, то по крайней мере, положено начало таким отношениям. Это наблюдение становится более точным, когда из разговора совсем исчезают имя и фамилия личности, и говорят он. То же самое – о ней.

Как и ее мать, Эва увлекалась, но хотя она не спросила Пакито из благоразумия: О ком о нем вы говорите? Но все равно выдала себя. В чем же ее вина? Возникла ли любовь в ее сердце к сеньору де Раузан или она только зарождается? Никто не знает. Мы говорили, что рок преследовал кабальеро де Раузан, может быть его дар сбивал женщин с толку так, что они не понимали, что чувствуют к нему или в них напрочь пропали любовь или страх, влечение или неприязнь. Не знали, хотят ли следовать за ним или остановиться, найти или сбежать, ободренные его обходительностью, а его безразличие их смертельно ранило.

Как ожидалось, доктор Ремусат был приглашен на обед к де Сан Лус, об этом читатель знает, а вот почему сеньор де Раузан хотел, чтобы состоялся званный обед – читатель не знает. Если кабальеро не знал, куда это приведет, то не делал даже незначительных шагов. Он хотел найти в доме де Сан Лус честного человека, которому мог бы довериться. В любом случае кабальеро стоило прийти.

А Пакито не терял времени и не сидел без дела. Он служил интересам и увлечениям сеньора де Раузан, Эвы, а также Мортимера, Эркулеса и той сеньоры, чье имя мы считаем уместным скрыть. Также он служил Рюрику. Разумеется, служить одним, значит, предать других, а предать всех, значит, послужить всем для уравнивания.

X

В день званного обеда в кабинет русского посла явился Мортимер. Вот что там произошло.

– Время не терпит, мы должны решить что-нибудь, – сказал Мортимер, который этим вечером хотел царить на празднике, тщательно выбрав одежду, дорогие духи и ювелирные украшения.

– Я в нерешительности, – ответил русский, – дуэли бывают разные, и это затрудняет мой выбор. Если вам есть, чем заняться, оставьте меня, я подумаю и сообщу, что нам делать.

– Но если мы упустим оставшееся нам время, могут появиться непреодолимые препятствия, и будет досадно потерять наилучшую возможность покончить с ним этим вечером.

– Положитесь на меня. Я хочу помочь вам в этой выходке, чтобы порадовать нашу подругу и не хочу проиграть.

– Хорошо.

Мортимер попрощался с ним и подумал, что посол ничего ему не сообщил, заподозрив, что тот распространится о так называемой выходке. Это уязвило самолюбие Мортимера, но он смирился, в надежде, что все получится.

Рюрик закрылся в кабинете. Снова он вытащил из комода портфель и уже пожелтевшее письмо со времен случившейся ссоры, где его друг отвечал на просьбу Рюрика сообщить о кабальеро де Раузан.

Рюрик читал письмо. Оно гласило:

«Хосе Уго де Раузан, или неотразимый кабальеро, человек не сколько красивый, сколько мужественный, с красотой математических пропорций. Он очень талантлив, разносторонних знаний, говорит глубокомысленно и уместно. Его речь гладкая и острая, утонченная и изящная. Его логический метод подобен притчам Христа и поражает сравнениями. Искусный наблюдатель, он обычно молчит, но победоносно может отстаивать свое мнение. У него презрительная, обескураживающая улыбка и хладнокровная отвага наивысшего порядка. Он пленяет людей, не используя внушение. Женщины говорят о странности этого человека, а мужчины ненавидят и боятся его. Из гордости он старается делать только правильно, выставляя напоказ одно и скрывая другое. Намеренно он притворяется непонятным нелюдимом, утомленным человеком-загадкой. Хотя в нем нет огня, но он очень опасен для дам, потому что по прошествии нескольких дней, он сеет, так сказать, семена любви, а затем бросает их навсегда. С одаренными или модными женщинами происходит всегда одна и та же история, которую он сам решает, закончить или нет. Они хотят быть любимыми, чтобы подчинить его или пренебречь. Опасная затея, потому что Раузан вызывал в них сомнения, вспышки гнева, ревность, досаду, а затем бросал и забывал их. В самый неожиданный момент, воспользовавшись незначительным событием в прошлом, сражался и побеждал. Одни говорили, что он не искал выгоду от побед, другие – что искал. Он не Ловелас, и ни Ришелье, но еще опаснее этих двоих. Персон, которые не говорили о нем плохо, он покорял и духовно порабощал откровенностью, неожиданной помощью, наивысшей обходительностью, заставляя их столбенеть. Он бы был поэтом, если бы захотел, его дарования столь значительны, как и его познания. Это великий медик, он добился больших политических и военных побед, и хотя говорят, что он чудотворец, я лишь полагаю, что он усердно изучал Иоганна Каспара Лаватера, Франца-Йозефа Галля, Иоганна Каспара Шпурцгейма, Жан Пьера Жозефа Брюйера, и Франсуа де Ларошфуко. Он видит человека насквозь, развлекаясь его увлечениями и тайнами. Он много путешествовал, объехал весь свет и знает человеческое сердце как никто другой. По поводу его морали есть сомнения. Он вопиющий материалист. Его обвиняют, что он опоил свою жену, чтобы свести ее с ума, ему приписывают преступления душегубов Эдинбурга. Есть те, которые называют его воскресшим. Откуда он, неизвестно. Говорят, он сколотил большое состояние, как офицер эмира Абдель-Кадера. Кое-что я опущу, сказанного хватит, чтобы дать некоторое представление о нем. В любом случае его иметь лучше в друзьях».

Закончив чтение письма, Рюрик сказал:

– Если бы эти сведения у меня появились своевременно, то несколько лет назад я не стал бы огорчаться ссорой с этим человеком. Пока еще молод, я должен быть безупречен и действовать осторожно. За полученный урок я хотел бы отомстить.

Посол оделся, потребовал карету и поехал на прогулку, пока приближался час обеда.