Текст книги "Кара"

Автор книги: Феликс Разумовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

– Досталась по случаю. – Юрий Павлович почему-то руку сразу же отдернул и, пресекая все вопросы в корне, тяжело вздохнул: – Грустные воспоминания, даже говорить не хочется.

– Не хочется, Миша, так и не надо. – Доктор наук с пониманием посмотрел ликвидатору в глаза, щелкнул суставами и повернулся к подчиненной: – У тебя, Катюша, «антиполицая» не найдется?

Глава двадцатая

Действительно, веселье пора было заканчивать. От избытка волнительных впечатлений, а также съеденного и выпитого, юбилярше сделалось тошно. Кое-кому из гостей при взгляде на нее тоже поплохело. Заглотив с целью нейтрализации алкогольного выхлопа полпакета «антиполицая», первым отчалил на своем «волгешнике» доктор наук Чох – всем остающимся физкультпривет.

Менее склонная к авантюрам Катя решила приключений на свою хорошенькую попку не искать и пошла другим путем. По телефону экстренно был вызван экипаж из фирмы «Лежачего не бить» и один из оперативно прибывших на «опеле» молодцов без приключений довел «пятерку» до стоянки, получив востребованную сумму, пожелал удачи и на катившейся следом иномарке исчез в ночи.

После уютного тепла салона северный ветер пробирал до костей, хрустели под ногами покрывшиеся ледяной корочкой лужи. Быстро трезвея, Катя покрепче ухватилась за локоть Юрия Павловича:

– Холодно-то как.

– А что же это тебя любовь к родине не греет? – Выпито было изрядно, и, рассмеявшись слишком уж весело, Савельев зябко повел широким плечом. – Мужик этот, Игорь Васильевич, интересный, и чувствуется, что с яйцами.

– Странный он. – Расставаясь с хмелем, Катя широко зевнула. – Первая жена, говорят, от него сбежала, не вынесла всех чудачеств. А случилось это, когда, занимаясь биоэнергетикой, он чуть не умер от функционального расстройства органов пищеварения – не совладал со своей внутренней энергией «Ци», как говорят китайцы.

– А ты-то его хорошо знаешь? – Юрий Павлович распахнул дверь парадной и, узнав, что Катя трудится в музее не так давно, внезапно громко топнул ногой на нахальную веселую крысу, замершую «сусликом» на люке мусоропровода: – Кыш, хвостатая!

Дома их ждал неприятный сюрприз: усатый стервец Кризис совместно с молодцами из ГЗ, группы захвата то есть, умело подложил своим хозяевам свинью. Случилось так, что, выражая недовольство отсутствием внимания к своей персоне, хвостатый хулиган продрал когтями оклейку сигнализации и, подняв этим ментов на ноги, с невинным видом расположился в кресле. Те долго ходили кругом, потом приволокли ключи и, обшмонав квартиру, оставили повсюду на паркете следы сапог, а на столе бумагу, что ничего не взято. При этом, конечно, дверь в кухню не закрыли, как полагалось, на крючок, и коварный котяра, когтистой лапой с легкостью ее открыв, ворвался внутрь и вспрыгнул на холодильник, где находился давнишний предмет его мечтаний – горшок с лохмато-экзотическим папирусом.

Все оставшееся время до прихода хозяев Кризис провел с максимально возможной пользой для здоровья, предаваясь многократной процедуре очистки своего желудка. Когда Катя с Савельевым вошли в квартиру, представитель африканской флоры был уже обглодан начисто, весь пол на кухне покрыт кошачьей блевотиной, а сам виновник всего этого безобразия, пребывая наверху холодильника, громко издавал характерные звуки, живо напомнившие вновь прибывшим о страдалице юбилярше.

Увидав Савельева, кот, зашипев, выгнулся дугой, шерсть на нем встала дыбом, и, исполнив смертельный номер в воздухе, он стремительно кинулся в прихожую под вешалку.

– Странно, – Катя кончиками наманикюренных пальцев намотала половую тряпку на швабру и принялась наводить порядок, – раньше Кризис у тебя с колен не слезал.

– Ну а теперь это ему надоело. – Юрий Павлович неожиданно почувствовал бешеное желание шваркнуть хозяйского питомца башкой обо что-нибудь бетонное и удивился: всегда он братьев меньших в отличие от ближних своих любил.

«С годами точно характер портится». – Юрий Павлович быстро пошел под душ, употребил в дело свою личную зубную щетку и, не дожидаясь в кровати Катю, постыдно заснул.

Сразу же он почувствовал на своем лице дуновение, которое даже среди зноя пустыни показалось ему обжигающим. С каждым мгновением становилось все жарче, и одновременно Савельев увидел, как в небе с удивительной быстротой поднималась темная полоса.

– Что это, учитель? – Он оглянулся на белобородого гиганта, который из-под руки, прищурившись, смотрел на стремительно становившееся кроваво-красным солнце. – Я ощущаю на себе дыхание Нефтиды.

Между тем на землю опустилась тьма, по небу с бешеной скоростью неслись тучи песка, и каждая песчинка обжигала, как раскаленная искра.

– Ты был чуть не прав, – белобородый внезапно улыбнулся, – это дыхание ее супруга, злобного Сета, зовущееся Тифоном. – Достав из складок одежды небольшой сосуд из серпентина, он повелительным жестом поднес его к губам Юрия Павловича: – Пей, Гернухор, это радость богов.

Задержав дыхание, Савельев сделал глоток и внезапно ощутил, как на него стремительно надвинулась невообразимая прозрачная стена, за которой разливался яркий свет ласкового полуденного солнышка, и, увидев рядом с собой учителя, спросил:

– Где мы, Триждывеликий?

– В Царстве истины. – Гигант снова улыбнулся и протянул свою руку, украшенную на указательном пальце скромным кольцом с неброским красным камнем: – Смотри.

Сквозь прозрачную перегородку Юрий Павлович увидел, что Тифон начал дуть с чудовищной силой. Когда же на мгновение ветер ослабевал и непроницаемая песчаная пелена разрывалась, на небе появлялось кроваво-красное солнце, бросавшее на землю зловещий свет. Еще он увидел свое неподвижное тело, лежавшее в расщелине у подножия скалы, и, заметив серебряную нить, выходящую из него, внезапно понял, что это единственное, что теперь связывало его с привычным миром.

– Если будет угодно богам и Тифон пощадит твое тело, – Триждывеликий опустился в густую высокую траву и жестом руки приказал Савельеву сделать то же самое, – ты ступишь на тропу, ведущую к могуществу.

– Да, учитель. – Савельев уселся рядом и неподвижно замер, потому что для живущих в Черной стране слово гиганта было законом.

Никто не знал, кем белобородый был по крови, но ему подчинялись люди, болезни и разливы Нила. С его приходом в древней Фиваиде навсегда исчез голод. Давно умерли те, кто помнил, сколько раз звезда Сотис всходила с той поры, но знание, посеянное Триждывеликим, дало всходы, и как вечный символ касты жреческой возникла на Месте силы статуя Сфинкса.

– Ты знаешь уже, Гернухор, – голос белобородого был тих и раздавался, казалось, в самой голове Савельева, – человек триедин, он есть слияние духа, души и тела, а потому живет в трех мирах, являясь чудом Вселенной. Известно это даже низшим из посвященных. Теперь представь, что захотел ты что-то совершить при помощи того, кто обитает в двух ипостасях или сразу в трех, а полагаешься при этом лишь на собственную волю.

Пронзительно зеленые глаза уставились в зрачки Савельева, и он мгновенно понял, что в составе магического действия должны присутствовать три элемента: ментальный – идея с волевым усилием, астральный – несущий форму, а также физический – определяющий опору в мире материальном. Тут же в голове его возникли особым образом начертанные восходящий треугольник, шестиконечная звезда, а также круг, с заключенным в нем квадратом, и голос Триждывеликого произнес:

– Ты видишь тайну максимального могущества, доступного живущим. Единство ментального начала, астрального вращения и действия физического названо Великим арканом магии.

Между тем за прозрачной стеной знойный удушливый вихрь поднимался все выше, клубы пыли становились непроницаемо густыми, а в раскаленном воздухе разливался чудовищный грохот разбушевавшейся стихии.

С трудом Савельев оторвал взгляд от расползавшегося во весь горизонт мрачного багрового зарева и, встретившись глазами с белобородым, услышал его тихий голос:

– Чтобы понять все до конца, послушай, Гернухор, сказание о жившем в древности царе Даипу. Как-то он повстречал Сфинкса, загадавшего ему загадку о воплощении Великого аркана, гуляющего утром на четвереньках, в поддень на двух ногах, а вечером на трех. Что же сделал Даипу? Он ответил Сфинксу: разгадка – человеческое тело, гуляющее в детстве на четвереньках, довольствующееся в зрелом возрасте двумя ногами, а в старости присовокупляющее к ним палку для опоры. Вдумайся, Гернухор, что есть Сфинкс? Это синтез четырех священных созданий: лицо у него как у человека, когти льва, крылья орла, бедра и хвост бычьи. Своими качествами они приоткрывают путь в астральный план, сквозь элементы, связанные с ними. Сфинкс – это астраль. Он сторожит Пирамиду, в основании которой лежит квадрат элементов, но боковые грани подобны духовным треугольникам, сходящимся в вершине единства. Ментальный план охраняется астральным. Ясно теперь, что Даипу разгадал только физическую часть аркана и тем самым приобрел власть лишь над телом Сфинкса, которое и уничтожил, возомнив себя после этого победителем. Что же произошло дальше?

Белобородый на секунду замолчал и посмотрел сквозь стену, как клубившийся в вышине песок начал оседать, тут же небо сделалось ржаво-коричневым, затем пепельным и наконец прояснилось.

– Астральный вихрь показал Даипу, что эту часть аркана он не одолел, и вверг царя в кошмар отцеубийства. Живущий пребывает в триединстве, и это забывать нельзя. Даипу же в астральную часть тайны посвятило страдание, а успокоил его лишь ментальный план при помощи любви вселенской в лице богоугодной царской дочери-жены Тигохенсут.

Негромкий голос белобородого начал удаляться куда-то вверх, тут же яркий свет, окружавший Савельева со всех сторон, померк, и, вздохнув, Юрий Павлович открыл глаза. Распухший язык лежал у него во рту сухим шершавым бревном. Пить хотелось неудержимо. Сразу же вспомнился ему летний тренировочный лагерь спецназа под Кировоградом, где мучила его такая же вот жажда, и осторожно, чтобы не разбудить спавшую «лягушкой», на животе, Катю, он направился на кухню.

«Не надо было водку мешать с коньяком». – Застонав, Юрий Павлович надолго приник к блаженно-прохладной струе. Наконец ему полегчало, однако какое-то странное чувство дискомфорта в области лица заставило его включить свет и внимательно глянуть на свое отражение в зеркале. «Ешкин кот». – Савельев вздрогнул и, в который уже раз от непонимания происходящего тяжело вздохнув, покачал недоуменно головой.

Вся его физиономия была огненно-красного цвета, вспухшие губы потрескались, а кожа на носу сползала клочьями, словно и в самом деле ликвидатор побывал в раскаленных объятиях Тифона. «Тихо шифером шурша, крыша едет не спеша. – Савельев дотронулся рукой до прохладной зеркальной поверхности и внезапно сам себе подмигнул: – Это, наверное, начало, скоро настоящие вольты начнутся». Неожиданно он замер и облегченно расхохотался: ну конечно это сон, ведь все происходящее ему только снится.

– Кис-кис-кис, – Юрий Павлович потрепал свернувшегося на телефонном столике в три погибели Кризиса между ушей, – ну что, идем на мировую? – и, внезапно вскрикнув, быстренько руку отдернул. Сном все это быть никак не могло, потому что царапался хвостатый паразит совсем как в реальной жизни.

Глава двадцать первая

Екатерина Викторовна Бондаренко была дамой несомненно опытной. За тридцать лет своей непростой жизни она успела пару раз побывать замужем, сделать по дурости три аборта и поработать в органах МВД, что, однако, не помешало ей остаться нормальной, знающей себе цену женщиной.

Происходила она от генеральского корня и после окончания истфака стараниями «высоковольтного» родителя была направлена на теплое майорское местечко, на коем протрубила до капитана, сумев заполучить в законные мужья полковника. Время пришло, и всесильный папа с грохотом накрылся копытами, затем супруг сгорел на взятке и вышиб себе мозги девятимиллиметровой пулей, а Екатерина Викторовна, не пожелав возиться более в дерьме ментовском, направилась трудиться в народное хозяйство.

Свято место, однако, пусто не бывает, и вскоре по мере сил его уже заполнял ее следующий супруг из новых русских, крутой до невозможности, которого в конце концов нашли у мусоропровода с двумя отверстиями калибра 7,62 во лбу. После него у Кати осталась квартира, пятинедельный плод и глубокая внутренняя убежденность, что все мужики – козлы рогатые.

Уверенность эту она сохранила на всю жизнь, а вот с неродившимся ребенком вскоре рассталась и, твердо решив, что главное для настоящей женщины – это независимость, начала новую жизнь, двигая потихоньку науку историческую. Однако героическое Катино прошлое не забывалось. Она постоянно напоминало о себе давнишней дружбой с подполковницей Астаховой, а кроме того, многолетним, вечно агонизирующим романом с Василием Петровичем Семеновым, по-простому дядей Васей. Говоря строго, никакой он был не дядя, а высокий белобрысый майор, из которого паскудная работа вытягивала все соки, а потому в постели он особо не блистал. Однако, благодаря отзывчивости и по-настоящему хорошему к гражданке Бондаренко отношению, этот изъян ему прощался. Ценился он главным образом за бескорыстный размах широкой милицейской души.

Вот и на этот раз, с трудом добившись потребных кондиций мужской майорской гордости, Катя с огорчением почувствовала, как секунд через тридцать дядя Вася, вздрогнув пару раз и хрипло застонав, неподвижно навалился на нее всей своей тяжестью. Это означало, что секса больше не будет. Утешив себя мысленно: «Затрахаю сегодня Берсеньева до смерти», Катя принялась из-под майора выбираться:

– Васечка, родной, забыла совсем, есть у меня вопрос – одна не могу разобраться.

Сквозь плохо зашторенное окошко Семеновской комнатухи пробивался блеклый свет быстро уходившего осеннего дня. Совсем рядом громко стучали на стыках рельсов колеса трамваев и надрывно ревели моторами грузовики – ничего не поделаешь, район такой, Охта.

Тем временем, отдышавшись, майор свесил с кровати жилистые, покрытые густым рыжим волосом ноги и, закурив «Стюардессу», с улыбкой глянул прищуренным карим глазом на партнершу:

– Эх, Катерина. Хитра ты стала, как Лиса Патрекеевна. Я ведь знаю, ты сюда не трахаться пришла, а вопрос решать.

– Конечно, дорогой. – Катя смачно поцеловала дядю Васю в шею.

Майор подождал, пока она натянула кружевное черное бельишко от Диора, и, ловко защелкнув хабарик в открытую форточку, поинтересовался:

– Ну, не тяни кота за хвост, излагай.

– Противный ты стал, Васечка, душный. – Смотревшаяся в полупрозрачных трусиках и еле заметном бюстгальтере совершенно обворожительно, Катя сделала круг по комнате и, дав возможность рассмотреть себя со всех сторон, прижалась к майорской груди: – Ты ведь знаешь, негодник, как я к тебе отношусь.

– Знаю. – Ничего другого тот уже и не мог ответить. Услышав загадочную историю про Мишаню Берсеньева, который после поездки в поганую заграницу стал просто другим человеком, майор ухмыльнулся: – Не переживай, изменщица, будет тебе полная ясность.

Словом, успокоил растревоженную девичью душу, пообещав клятвенно «вывернуть возвращенца из Амстердама налицо». На прощание Катя сказала совершенно искренне:

– Васенька, ты лучше всех.

Было слышно, как с грохотом захлопнулась дверь лифта, затем за окном дважды вякнула снимаемая с сигнализации «пятерка». Закурив еще одну сигарету, дядя Вася принялся натягивать трусы. Это в койке у него получалось не очень, зато опером он был поймистым, с мертвой хваткой, и по жизни голова у майора работала гораздо лучше, чем общепринятый символ мужской гордости.

Служил дядя Вася в «следячем выделе» давно. Переболев заразной милицейской хворью, когда вначале все люди кажутся преступниками, а после, наоборот, мир уголовников становится привычным и родным, он был уверен твердо, что закон и справедливость далеко не одно и то же. Всех окружающих он подразделял на врагов, достойных только того, чтобы рвать им глотки, затем на нейтральных, которые абсолютно до фени, и наконец на друзей с ближними, заслуживавших любви и понимания, а потому назавтра Катиным вопросом занялся с энтузиазмом.

К обеду в первом приближении Берсеньев Михаил Васильевич был у него как на ладони. Подкидыш, но родная власть Советов пропасть ему не дала. Затем закончил политех, работал на «Пластполимере» мастером, не привлекался, не состоял, не был, ничего вроде бы интересного, обыкновенный несостоявшийся строитель коммунизма. Однако дядя Вася был старый опытный волчара с отлично развитым чутьем. Скоро он выяснил, что не так давно знакомый Катин проходил свидетелем по делу о «веревке», а тело опера, который пытался раскрутить его по полной, наполовину сожрали крысы в подвале берсеньевского же дома. Умер тот от сильного удара в голову, а опознали его по чудом сохранившемуся удостоверению. Но это было не все.

Оказалось, что третьего дня в берсеньевской комнате произошел взрыв, приведший к сильному пожару. Тушить выезжали аж четыре экипажа, однако никаких заявлений от самого Михаила Васильевича никуда не поступало. Означало это, что он по месту прописки не проживает и скорее всего от нежелания встречаться с теми, кто это самое место прописки третьего дня и ушатал. Обстоятельства дела становились очень интересным, но майор не торопился. Самым главным в работе опера он полагал умение не делать поспешных выводов, считая, что надо трудиться и упорно собирать информацию, а когда объем ее станет критическим, факты сами сложатся в стройную цепь.

Как раз в то самое время, когда майор Семенов неторопливо копался в бумагах и общался по телефону с коллегами, Игорь Васильевич Чох смотрел неподвижно на экран монитора и никакие дельные мысли в его коротко стриженную седую голову не лезли. Мощный двухсотый «Пентиум», в жесткой двадцатитрехгигабайтной памяти которого находился огромный объем интереснейшего справочного материала, тоже ничего путного не выдал – рявкнул и, пожаловавшись на отсутствие информации, вошел в режим ожидания.

Знаки, начертанные на кольце Катиного знакомого, не походили ни на одну из известных науке древних систем, таких как, например, герметическая, Гоноруса из Фив или, скажем, некромантическая. Не принадлежали они и к алфавиту магов, халдейским письменам или древнеегипетским иероглифам. Осознав, что просто так, с налету, задача не решится, доктор наук ощутил, что настало время устроить физкультурную паузу. Он быстро запер дверь кабинета, погромче включил «Европу плюс» и принялся удивительно ловко втыкать с восьми шагов гвоздь-двухсотку в висевший на стене березовый кругляш.

Наконец он почувствовал себя значительно лучше, сделал потише тот стон, что ныне песней зовется, и начал напористо влезать в Интернет, чтобы на его виртуальных просторах плотно пообщаться с коллегами.

Сам же владелец загадочного украшения, ни о чем, видимо, не подозревая, занимался делом сугубо прозаическим – хлебал в кафе «Мотылек» что-то похожее на уху по-монастырски и был всецело занят выделением желудочного сока. С полчаса назад он имел разговор с одетым в кожу похоронным деятелем, и тот его заверил, что деньги не пропали даром – «камень» уже стоит. «Вот и хорошо. – Юрий Павлович вздохнул и перешел к пожарским котлетам с пюре. – Завтра как раз девять дней, помяну родительницу, а заодно и качество работ проверю». Он даже обрадовался, что на утро появились хоть какие-то планы: ничегонеделанье ликвидатора утомляло страшно. Задумчиво съев персиковое желе, он запил все это напитком гранатовым, снова вздохнул и поехал к зазнобе, Кате Бондаренко то есть.

Глава двадцать вторая

– Здравствуй, дядя Вася, как дела?

– Работаем, Патрикеевна, будет что-то конкретное, доложу.

– Может, тебе, Васечка, интересно, что Мишаня теперь автолюбитель? Видела, как парковался, красная «восьмерка», номер такой-то.

– Так, а скажи-ка, изменщица, сегодня он у тебя?

– Поручик, вы вгоняете бедную барышню в краску.

– Понял, не дурак, позвоню завтра.

(Из разговора по телефону)

– …Времени у нас остается не так уж много, и мне хотелось бы затронуть вот какой вопрос. Чем глубже историческая наука изучает древнеегипетскую культуру, тем больше возникает необъяснимых фактов. Ну вот, взять хотя бы для примера эпохальное открытие Говардом Картером в двадцать втором году места захоронения фараона Тутанхамона на скалистом склоне Долины царей. Вначале путь ему преградила каменная стена с нетронутой царской надгробной печатью – шакалом в окружении девяти фигур. За ней открылся длинный туннель, забитый галькой и тяжелыми камнями. После того как проход освободили, Картер остановился перед второй стеной, на которой, однако, печать была повреждена. Преодолев ее, он обнаружил две погребальные камеры, заполненные богатством, не поддающимся никакой материальной оценке. Но радость ученого была омрачена. Следы говорили, что эти камеры уже были когда-то вскрыты. Все выглядело так, будто много лет назад их разыскали, а потом, спешно покинув, замуровали первой наружной стеной. С тяжелым сердцем Картер вновь и вновь разглядывал статуи из черного дерева, которые находились в первой камере. Их головы, пояса, браслеты на руках и сандалии были покрыты позолотой. Почему они стояли около северной стены? Может, это были стражи? Что же они охраняли? Наконец было принято решение стену снести, и, когда это было сделано, новое разочарование постигло Картера. Его взору предстал огромный золотой ковчег, царская печать на двери которого оказалась нарушенной. Ученому уже было совершенно ясно, что неведомые грабители давным-давно хранилище вскрыли и обворовали. «Горя нетерпением, мы отодвинули задвижки, – много лет спустя писал он, – и распахнули створки двери так, словно их только вчера закрыли». Но саркофага там не оказалось. Вместо него Картер увидел второй ковчег, очень похожий на внешний. И тут, не веря своим глазам, он открыл, что печать с тронным именем Тутанхамона оказалась нетронутой.

Так к чему я все это рассказываю вам? Как говорил классик, факты – вещь упрямая, и получается, что много лет тому назад грабители все же отыскали захоронение Тутанхамона, но что-то вынудило их сломя голову убраться без добычи прочь, а позднее власти, построив внешнюю стену, не попытались внутреннюю даже восстановить. Чем же было вызвано такое нежелание людей находиться внутри гробницы? Быть может, понять это поможет еще один случай, напрямую связанный с древнеегипетской культурой.

Четырнадцатого апреля тысяча девятьсот двенадцатого года, следуя маршрутом Саутгемптон – Нью-Йорк, затонул самый быстроходный, самый большой и совершенный изо всех построенных к тому времени лайнеров – «Титаник». Судно, считавшееся непотопляемым, погибло, распоров себе борт об айсберг. Свою таинственную роль в этой катастрофе суждено было сыграть капитану Смиту. Это был безупречной репутации моряк, настоящий морской волк, – да мало ли можно дать эпитетов человеку, которому доверили командовать «Титаником»? Капитан был мастером своего дела, но четырнадцатого апреля тысяча девятьсот двенадцатого года едва ли не во всех его приказах, поступках и даже манере держаться явно сквозила какая-то ни с чем не сообразующаяся странность. Сначала он вдруг приказал изменить курс, затем последовало распоряжение предельно увеличить скорость, потом, когда уже потребовалось срочно спускать шлюпки на воду, Смит своими командами внес лишь сумятицу в действия экипажа. Счет шел на секунды, а капитан, казалось, полностью утратил способность принять единственно правильное решение, и когда он изложил свой план эвакуации, было уже поздно. Причем интересно, что большинство спасшихся в лодках пассажиров тоже пребывали в невменяемом состоянии, что просто объяснить перенесенной трагедией невозможно. В чем же дело? На борту «Титаника» находились две тысячи пассажиров, в трюмы его загрузили сорок тонн картофеля, двенадцать тысяч бутылок минеральной воды, много мешков кофе и одну египетскую мумию. Лорд Кантервилл перевозил ее из Лондона в Нью-Йорк. Это были забальзамированные останки прорицательницы, извиняюсь, забыл ее имя, весьма популярной личности во времена фараона Аменофиса Четвертого, о чем говорило обилие богатых украшений и амулетов. Под головой ее лежала фигура Осириса с надписью: «Восстань из праха, и взор твой сокрушит всех тех, кто встанет на твоем пути».

Мумия была слишком ценным грузом, чтобы держать ее в трюме, и деревянный ящик с ней в конце концов поместили прямо за капитанским мостиком. Но ведь известно уже, что немало исследователей, имевших дело с мумиями, мучились потом помутнением рассудка: бредили наяву, впадали в прострацию, утрачивали дееспособность. И кто знает, может быть, лучевой взор знаменитой предсказательницы пронзил и капитана Смита, и он стал еще одной жертвой проклятья фараона? Постойте, спросите вы, но при чем здесь радиация? И какое она отношение могла иметь к древним египтянам? Стоит припомнить, что в тысяча девятьсот сорок восьмом году великий ученый-атомщик Луис Булгарини решительно заявил на одной из пресс-конференций: «Полагаю, древние египтяне владели законами расщепления атома. Их жрецам были известны свойства урана. Очевидно, радиация служила им надежным средством охраны святилищ и захоронений». Историк Гонейм, подводя итоги исследований целого сонма ученых-египтологов, заметил: «Главное уже доказано: смола, которой пользовались при мумификации, доставлялась с берегов Красного моря и содержала в высшей степени радиоактивные субстанции. Мало того, бинты, которыми пеленали мумии, тоже оказались источником излучения». «Все это приводит к мысли о том, – добавляет его коллега Петер Колосимо, – что древние египетские жрецы вполне осознанно пользовались радиоактивными элементами, и не только для того, чтобы мумии не подвергались тлению, но и затем, чтобы грабители захоронения не ушли от возмездия. Возможно, радиоактивность представлялась им одним из воплощений бога Ра, и следы этого следует искать в древних манускриптах».

Давайте взглянем теперь на вопрос с популярных ныне позиций оккультной науки. Получается вот что. Еще маги глубокой древности задумались над вопросом бессмертия на физическом плане. Таким образом возникла мысль о мумификации трупа, то есть сохранения в нем тонких тел. Были построены пирамиды, создающие определенные условия для изменения скорости течения времени, как хранилища для мумий. Одновременно древние египтяне начали изготавливать и копии тела из камня и дерева Ка. Они также стали вместилищами тонких тел, точками их фиксации в физическом мире. Также стало известно, что эфирная составляющая человека может впитываться неживыми предметами и водой, что послужило основой для создания амулетов. Вы понимаете, что это означает? Появилась реальная возможность оставлять эфирные метки, а также следы астраля на объектах физического плана и, как следствие, активно влиять на их тонкие тела. Все зависит только от личности того, кто заряжает предметы информацией…

(Из воскресной лекции)

Ночью Савельев спал плохо, потому что был конец месяца фармути и в непролазных зарослях тростника на левом берегу Нила, как раз в том месте, где брал свое начало канал до Меридова озера, громко выли камышовые коты.

Утром пошел снег. Глянув в окно, где все было укрыто белым саваном рано наступившей зимы, Юрий Павлович сразу же вспомнил мать и ощутил, что в конце концов все пути ведут на кладбище. Быстро покончив с утренним туалетом и наполовину урезанной зарядкой, он направился на кухню и уже в конце скромного, состоявшего из комбинированного колбасно-сырного бутерброда с кружкой чая завтрака услышал шаги, видимо, разбуженной им Кати.

– Ты куда это в такую рань? – Заложив руки за голову, она встала на цыпочки и потянулась, а Юрий Павлович лишний раз отметил, какая у нее замечательная фигура, отхлебнув из чашки, улыбнулся. – Смотри не лихачь – скользко. – Зевнув, как кошка, Катя быстро глянула в окно, хлопнула Савельева ладошкой по плечу и энергично направилась в ванную подчеркивать свою естественную красоту.

Когда бутерброд закончился, Юрий Павлович, искренне сожалея о непристегнутой меховой подстежке, надел куртку и окунулся в морозную круговерть непогоды.

Выпадение осадков, судя по толщине их слоя, началось давно. Обнаружив на месте «восьмерки» небольшой элегантный сугроб, Юрий Павлович локтем откопал водительскую дверь, без труда запустил двигатель и ввиду отсутствия швабры начал бороться со стихией щеткой очистителя лобового стекла. Вскоре человек победил. Включив печку, Савельев быстро справился с ледяной корочкой на окнах, залез во все еще промозглый салон и, привыкая к дороге, плавно тронулся с места.

Катя не ошиблась, действительно было скользко. Чтобы ничего плохого по пути не произошло, пришлось сразу же кардинально изменить стереотип вождения: притормаживать не педалью, а двигателем, исправно держать дистанцию и, подобно пионеру, всегда быть готовым прибавить газу, чтобы вывести машину из заноса.

Снег между тем пошел еще сильнее. Хотя вроде бы рассвело, но видимость продолжала оставаться скверной. Встречные и попутные машины угадывались только по тускло светившим фарам, повсюду стояли парами неразъехавшиеся страдальцы, так что когда Юрий Павлович добрался до Средней рогатки, площади Победы то есть, утро было уже далеко не ранним. Здесь он остановился, купил бутылку водки, кое-чего на закусь и, погрузив все это в полиэтиленовый пакет, неспешно направился к Южному кладбищу.

Конечно, если бы не снежная пелена, в которой все машины смотрелись одинаково серо, Савельев несомненно срисовал бы голубую «шестерку», тащившуюся за ним следом аж от самого Катиного дома. Однако вмешалась стихия, и, ничего плохого не подозревая, он аккуратно зарулил на парковочную площадку. Внимательно прочтя телефонное наставление по отысканию материнской могилы, он начал углубляться в необъятные кладбищенские просторы.

В то же самое время из остановившейся на обочине «шестерки» вылез белобрысый долговязый россиянин, в котором сослуживцы без труда узнали бы милицейского майора Семенова. Стараясь держаться от ликвидатора подальше, дядя Вася двинулся за ним по центральной аллее следом. Савельев же наконец сориентировался на местности и принялся забирать левее, туда, где громко рычал двигатель «Беларуси» и суровые молодые люди с лопатами сосредоточенно обихаживали чью-то совсем свежую могилу. Остановившись на рубеже захоронений недельной давности, Юрий Павлович сверился со своим путеводителем – так, вроде бы правильной дорогой идем, товарищи. Проплутав совсем немного по уже начинавшему раскисать снегу, цель своего путешествия он заметил еще издали.