Текст книги "Кара"
Автор книги: Феликс Разумовский
Жанр:
Боевики
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)
Глава семнадцатая
Экстази – синтетический наркотик класса метамфетаминов. Основной производитель – Голландия, выпускается в виде таблеток весом до 120 миллиграммов, иногда с добавлением кокаина или ЛСД. Существуют разновидности: «птичка», «бабочка», «зайчик», «дабл». У оптовиков распространители берут экстази по 25–30 долларов США, розничная цена 40–60 долларов.
Комитет по контролю за наркотиками при Министерстве здравоохранения РФ внес экстази в список сильнодействующих препаратов. Это означает, что торговец, задержанный при продаже хотя бы одной таблетки, наказывается судом так же, как человек, сбывающий наркотики крупными партиями, – лишением свободы от шести до пятнадцати лет с конфискацией имущества.
(Справка)
С первого взгляда Мишаня Берсеньев жил скромно, по-спартански. В одном углу комнаты находился обшарпанный диван, во втором – покрытый царапинами полированный шкаф, а на стене висел загаженный мухами плакат с изображением Аллы Борисовны в период ее парного пения с Кузьминым, – словом, ничего особенного. Однако в одном из ящиков древнего как мир серванта Савельев сразу же наткнулся на подключенную сотовую трубу, причем не какую-нибудь там бросовую «Нокию», а на солидный, дорогой «Бенефон». В необъятных недрах бельевой тумбы был укрыт навороченный шарповский моноблок – телевизор с видаком, а в маленькой шкатулке на книжной полке обнаружился золотой перевес с крестом размеров просто неприличных.
Создавалось впечатление, что деньжата у Берсеньева водились, однако наличие их он всячески скрывал. Савельев задумчиво покачал головой: да ты, Мишаня, видать, темная лошадка. Конечно, следовало бы устроить генеральный шмон и выяснить-таки, чем дышал покойный, но, вспомнив о Кате, печальной, одинокой и томящейся в ожидании встречи с ним, Юрий Павлович, вздохнув, совсем уж было собрался на выход, как внезапно проснулся «Бенефон» в серванте.
– Салам, Хвост. – Голос в радиотелефоне был злобно-отрывистый. – Люди нормальные сидят на фонаре, кидают психа, а ты трубу отключил, сам не прорезался, даже звякнуть не потрудился – не в жилу это, будешь оштрафован на пятихатку.
На краткое мгновение монолог прервался, потом уже тоном пониже Савельева спросили:
– Как прошло, по железке?
– Нормально все. – Юрий Павлович сглотнул слюну и, мгновенно догадавшись, что с головой окунулся во что-то удивительно нехорошее, жалобно заскулил в трубку: – Траванулся чем-то в дороге, нутро выворачивает так, что охоты – ни до чего на свете. Отойду, нарисуюсь завтра.
– Скурляешь, потому что захезал. – Голос стал презрительно насмешливым. – Жду завтра поутряне, опоздаешь – рога обломаю. Адья. – И связь прервалась.
«Из огня да в полымя». – Ликвидатор вдруг почувствовал, что на ум ему усиленно поперла соответствующая моменту народная мудрость – хрен редьки не слаще, свинья грязи найдет. Тяжело вздохнув, он мысленно согласился: «Это уж точно». Милейший парень Мишаня, как видно, оказался контрабандистом, а вот что именно таскал он из поганого Амстердама, это вопрос, хотя не такой уж и сложный, скорей всего, наркоту. Внутренний голос настоятельно посоветовал Юрию Павловичу линять немедленно.
Он быстро оделся, погасил в комнате свет и, чисто из профессионального интереса подхватив берсеньевский чемоданчик с «бенефоновской» трубой, выскользнул в темноту лестничной клетки. Он принялся неслышно спускаться вниз, однако уже около самой входной двери от стены отделились две тени, и одна из них, оказавшись высоким широкоплечим амбалом, профессионально въехала Юрию Павловичу прямо в челюсть. Движение было настолько неожиданным и быстрым, что Савельев уклониться не смог и только успел подставить под удар верхотуру черепа. В голове у него зашумело сразу, а уже знакомый телефонный голос совсем рядом прошипел:
– Захарлить товару на сто кусков надумал, сука. А ну-ка, Клест, пусти ему квас, чтобы ботало распряглось.
В руке амбала щелкнула пружина накидыша, и Савельев тотчас ощутил, как его восприятие окружающего начало стремительно изменяться: он как бы провалился в другой пласт бытия, где время течет неизмеримо быстрее, а смерть не вызывает страха. Без промедления нога ликвидатора нанесла неуловимо короткий удар микацуки-гири, чем-то напоминающий движение метлы, и выбитый нож врезался в стену с такой силой, что пластмассовая рукоять разлетелась на куски.
Такой прыти от Мишани Берсеньева никто не ожидал – телефонный собеседник остолбенел, а амбал инстинктивно отшатнулся назад. В следующее мгновение Юрий Павлович, вложившись, впечатал основание ладони ему в область носа. Всегда самые опасные удары – те, которые не видны. Противник Савельева, не успев даже вскрикнуть, ткнулся лицом в бетон пола уже мертвым, потому как острые костяные осколки проникли ему в мозг.
Звук от упавшего тела еще висел в воздухе, а Савельев, действуя подобно автомату, уже сблизился со своим телефонным абонентом и коротким страйком локтя, усиленным встречным движением другой руки, проломил ему висок.
«Время, время, время». – Ликвидатор кинулся под лестницу к двери в теплоцентр и, без особой надежды на успех ухватившись за замок, внезапно с удивлением почувствовал, как огромный ржавый монстр под его пальцами вдруг выщелкнул массивную дужку. Мгновенно Юрий Павлович дверь распахнул, в темпе, как мешки, втащил оба мертвых тела внутрь и, уверенно двигаясь в страшной духоте среди нагромождения мусора, обрезков досок и кирпичей, принялся заталкивать убитых за штабеля ржавых радиаторов. Там он их тщательно обшмонал и содержимое их карманов распихал по своим. Не обнаружив автомобильных ключей, расстроился – на улице, значит, еще кто-то есть в машине.
Посмотрев на часы, ликвидатор тяжело вздохнул. Только сейчас до него дошло, что ни одна лампочка в подвале не горит и все происходит в полнейшей темноте. «Чушь какая-то». – Юрий Павлович тупо уставился на искривленное предсмертной мукой лицо амбала, перевел взгляд на татуированную руку своего телефонного собеседника и внезапно ощутил, что сознание его устремилось через бездну тысячелетий в прошлое.
«Именем истинного и вечно живущего Элоима, Арехима, Рабура, – губы Савельева начали двигаться помимо его воли, а тело вытянулось в струну, – заклинаю и призываю вас, дети мрака, приходите и делайте свое дело». Где-то неподалеку раздался писк, смешанный с омерзительным царапаньем когтей, и из-за ближайшей кучи мусора к неподвижным телам людей направилась здоровенная рыжая крыса. Тут же послышался шорох в другом месте, и сразу две хвостатые твари, вспрыгнув мертвому амбалу на грудь, впились острыми зубами в его щеку. Спустя минуту убитых накрыл шевелящийся мохнатый ковер, и весь подвал наполнился звуками поедаемой плоти, однако, вспомнив об ожидающем на улице автомобилисте, Савельев наблюдать до конца не стал, зловеще улыбнулся и двинулся к выходу. Замок на дверях теплоцентра защелкнулся без труда, остатки разбитого ножа тоже отыскались удивительно легко, и, подобрав их, Юрий Павлович направился из парадной прочь.
На улице Тракторной с фонарями было напряженно. Видимо, не любило местное население яркого света, однако даже в царившем полумраке Савельеву сразу бросилось в глаза сияние, излучаемое полированными боками черт знает как называемой иномарки. Резко распахнув переднюю дверь, он пронзительно выкрикнул Слово Анубиса и сопроводил его Знаком Шакала, а когда рулевой от неожиданности замер, ликвидатор, уставившись ему в глаза, твердо произнес:
– Я повелеваю тебе спать. Сон одолевает тебя.
Сразу же водительский взгляд остекленел, нижняя челюсть отвисла, и Савельев дотронулся указательным пальцем ему до переносицы:
– Ты поедешь через Неву очень быстро и на самой середине повернешь направо.
Выражение лица рулевого не изменилось, однако, не отрывая глаз от точки, расположенной где-то в бесконечности, он тут же захлопнул дверь, заученным движением перевел рычаг в положение «вперед» и до упора вжал в пол педаль акселератора.
«Господи, как хочется есть». – Сморщившись от резиновой вони провернувшихся на месте колес, Савельев посмотрел иномарке вслед и направился к родной «восемьдесят третьей». Своему внезапно открывшемуся дару внушения он почти не удивился: ниндзя и берсерки, похоже, проделывали то же самое, а вот номер с крысами – это нечто. «Может, в цирк податься, смертельная гастроль „властелин крыс“, это впечатляет». – Мрачно улыбнувшись, Юрий Павлович залез в уже остывшую машину. Даже не позволив двигателю нагреться, он начал выруливать на проспект Стачек. Около метро он остановился, не торгуясь, приобрел ведро роз и, затащив его в свою лайбу, принялся опустошать прилавок ближайшего «ночника».
Украв фирменную магазинную корзинку, Савельев с удобством погрузил харчи в «восьмерку», посмотрел на часы, вполголоса выругался и покатил что было мочи по направлению к Васильевскому острову. Он так спешил, что даже не притормозил на мосту бедного Лейтенанта Шмидта, с высот которого толпы автолюбителей изумленно взирали на сияние фар иномарки, пробивавшееся со дна Невы сквозь мутные осенние воды.
Глава восемнадцатая
– Здравствуй, дорогой… – Пахло от Кати обворожительно, а когда она на секунду к Савельеву прижалась, стало ясно, что под легким шелковым халатиком у хозяйки дома ничего не было.
При виде роз она восхищенно вскрикнула, и выражение непонимания на миг промелькнуло на ее хорошеньком личике. Не упустив этого из виду, Юрий Павлович сказал:
– Я сейчас, пардон, – и направился к машине за корзиной со жратвой.
Берсеньевский чемодан он решил оставить в «восьмерке» – авось не упрут. Укрыв его от любопытных глаз доставшейся еще от прежнего хозяина брезентухой, киллер, не дожидаясь лифта, помчался по лестнице наверх.
– Это что? – Улыбаясь, Катя показала на здоровенный осколок гранита, для устойчивости ранее помещавшийся в ведре с розами. – За пазухой места не нашлось?
– Это булыжник, оружие пролетариата, гордись. – Савельев лихо подмигнул обоими глазами и принялся стаскивать куртку. – Можно я вначале помоюсь, а то кровавый пот с трудовой грязью на мне в три слоя?
– Что-то не очень ты похож на пролетария. – Задумчиво посмотрев на гору продуктов, Катя потянула корзину на кухню, а Юрий Павлович отправился отмокать в ванну.
Рыжий хозяйский кот Кризис, сладко почивавший там на ящике с грязным бельем и почему-то невзлюбивший Савельева с самого начала, при виде его моментально распушил длинный полосатый хвост, зашипел и стремглав бросился под вешалку в прихожей.
– Кастрировать тебя надо, гад мартовский. – Ничуть не обидевшись, ликвидатор залез под душ, долго тер мочалкой намыленные члены и наконец, облаченный в махровый халат и подгоняемый обильно выделяющимся желудочным соком, с энтузиазмом отправился на кухню.
Оказывается, к его приходу хозяйка дома затушила кролика в сметанном соусе с грибами, кроме того, наготовила всяческих салатов и с тонким вкусом выбрала согласно случаю вино – «Молоко любимой женщины».
– Иди сюда, моя сладкая. – Савельев неожиданно почувствовал, как сильно он соскучился по упругому Катиному телу, ее властным, но ласковым рукам, и, забыв про накрытый стол, принялся страстно целовать ее соски под тонким шелком халата.
Они моментально сделались твердыми, послышался негромкий стон, и Юрий Павлович ощутил, как женские пальцы, призывно коснувшись его бедра, начали медленно подниматься вверх. «Нет, милая, сегодня командовать парадом буду я». – Резко развернув партнершу спиной к себе, он уткнул ее лицом в стену и одним мощным движением вошел внутрь.
Когда все-таки дело дошло до ужина, обволакивавший кролика соус превратился во вкуснейшее желе, в котором попадались приятно хрустевшие на зубах кусочки грибов. Очень скоро с остывшим жарким было покончено. Взглянув на свою обнаженную сотрапезницу, медленно потягивавшую «молоко чьей-то любимой женщины», Юрий Павлович вновь ощутил знакомое томление в членах и потащил Катю в кровать.
Однако всему почему-то наступает конец, и когда, обессилев, любовники угомонились, время было уже далеко за полночь. Как это обычно бывает при заморозках, небо прояснилось. Лучик молочно-белого лунного света, пробившись сквозь щель в занавесях, заставил Катю отвернуть лицо, и внезапно она коснулась рукой Савельевского локтя:
– Берсеньев, не спи, лучше скажи, что это? Я еще вчера заметила. – И она указала пальчиком на наследный Юрия Павловича перстень, от которого в полумраке комнаты исходило тусклое багровое мерцание.
– Достался по случаю. – Савельев внезапно почувствовал, как усталость стремительно навалилась на него своим свинцовым крылом. Широко зевнув, он стал поворачиваться на бок. – Спи, родная.
– Постой, постой. – Будучи дамой весьма любознательной, Катя не успокоилась и, ухватив ликвидатора за ладонь, внимательно вгляделась. – Смотри-ка, на нем еще и написано что-то.
Действительно, все кольцо было покрыто крохотными, будто острием иглы нацарапанными знаками, которые едва различимо светились в полумраке ночи, однако Савельева это совершенно не трогало – широко улыбаясь, он пребывал в забытьи под крылом Морфея.
«Вот они, мужики, все одинаковые – нажрутся, потрахаются и спать». – Не поленившись, Катя соскочила босыми ногами на паркет, выудила на ощупь из своей сумочки японскую капиллярную авторучку и, отчаянно зевая, принялась срисовывать на обложку женского романа мадам Токаревой непонятные письмена с перстня. Наконец, провозившись битый час, она зашвырнула книжонку в кресло, с целью профилактики преждевременного увядания намазала соски грудей каким-то патентованным снадобьем и, устроившись с удобством на широком плече Юрия Павловича, мгновенно уснула.
А буквально через пару часов пронзительно зазвенел зануда будильник. Проклиная в душе свою тяжелую женскую долю, невыспавшаяся Катя принялась собираться на службу. Пустив прохладную воду, из-под душа она вышла уже окончательно проснувшейся. Зажгла на кухне плиту и поставила на конфорку джезву. Когда иссякла чашечка огненно-горячего кофе, Катя занялась макияжем. Наконец, уже в дверях, она вспомнила о своем ночном трудовом подвиге. Вернувшись в комнату за книгой с испоганенной обложкой, ей вдруг страшно захотелось сорвать с себя все с таким старанием надетое и прижаться крепко-крепко к безмятежно спавшему Юрию Павловичу.
Однако как-то обошлось. Справившись со своей плотью окаянной, страдалица упругим шагом направилась на автостоянку, решив поведать о каракулях на перстне своему начальству в лице Игоря Васильевича Чоха, который в области всего загадочного, видимо, уже не одну собаку съел.
Савельев же бодро проснулся около полудня, с хрустом потянулся всеми своими членами и, заметив написанное крупно, без наклона послание в свой адрес: «Жду вечером непременно», улыбнулся и направился по утренним делам. Как следует вымокнув под душем, он минут сорок посвятил своим конечностям и позвоночнику, а когда почувствовал, что организм после ночного сна пришел в норму, отправился на кухню завтракать.
Говоря откровенно, Катя готовила не очень, то есть, называя вещи своими именами, весьма посредственно. В крабовом салате было слишком много лука, отчего вкус членистоногих терялся, в «Оливье», наоборот, не хватало майонеза, а мясо было нарезано огромными кусищами, однако Савельев был негордый и от предложенного отказываться не привык.
Завершив завтрак чаем с черт знает чем начиненной коврижкой, он вымыл посуду, зачехлил, надо думать на время, ложе любви и, щелкнув тумблером сигнализации, входную дверь захлопнул – ключей ему никто не оставлял. Внизу у «восьмерки» его ожидал неприятный сюрприз: какая-то несознательная сволочь отломала у нее правое наружное зеркало, однако все остальное, слава труду, было цело. Дав своей бедной «девочке» погреться вволю, Юрий Павлович в задумчивости порулил на Серебристый бульвар.
Как-то странно все складывается – в этом городе у него имелись два законных места обитания, а он ни в одном из них даже появиться не может и вынужден обретаться в гостинице, – за что караешь, Господи? А может, правы были товарищи коммунисты и взаправду Бога нет, иначе с каких это хренов такой бардак вокруг творится? Или наоборот, так и должно быть?
«А, плевать, лучше ни о чем не думать». – Юрий Павлович скривился, как от зубной боли, залил на ближайшей заправке полный бак и вдумчиво запарковал машину неподалеку от гостиницы. Не торопясь, он поставил «восьмерку» на сигнализацию, легко подхватил берсеньевский чемодан и гуляющей походкой направился к себе в номер.
Там все было без изменений – деньги лежали на месте, еле видимые волоски, прилепленные ликвидатором в подвергаемых обычно проверке местах, находились в сохранности. Заперев дверь, Юрий Павлович перенес настольную лампу с тумбочки на стол. Туда же он положил берсеньевский чемодан и поначалу долго осматривал его снаружи, аккуратно протыкая мягкую кожу иглой и обнюхивая. Затем откинул крышку и принялся тщательно изучать его содержимое. Скоро его внимание привлекли две продолговатые картонные коробочки, перевязанные красивыми красными лентами и обещавшие, если судить по надписям, райское наслаждение (не путать с «Баунти») каждой настоящей женщине. Хмыкнув, ликвидатор быстро развернул упаковку и обнаружил, что покойничек Мишаня сподобился приволочь из Амстердама два здоровенных искусственных члена – угольно-черный и огненно-рыжий, про которые было написано на этикетке, что размером они соответствовали детородному органу мамонта.
«Больные люди». – Ликвидатор вставил в слоновью гордость батарейки, потихоньку крутанул регулятор и, сразу же ощутив, как резиновое чудо мелко завибрировало, усмехнулся – нет уж, как бы там ни было, но на идиота Берсеньев похож не был. Тут же в руках ликвидатора оказался нож. Располосовав искусственный член со сноровкой маньяка, Савельев обнаружил в толще латекса трубчатый контейнер, плотно набитый колесами в разноцветных рубашках. Произведя подобную операцию с другой женской отрадой, Юрий Павлович снова наткнулся на тайник с наркотиками и одобрительно покачал головой – хорошо придумано, запах резины забьет нюх у собак, а потрошить без наводки вряд ли кто станет.
Теперь уже было совершенно ясно, в какое именно дерьмо залез Савельев:
1 – замочил курьера солидной наркоструктуры,
2 – затем отправил ему вдогонку, как видно, наркома с поддужным,
3 – а кроме того, опустил вышеуказанную организацию тысяч на сто зелени.
Вероятно, после всего этого до него попытаются вначале дозвониться, будут предлагать на сладких условиях отдать товар, и, если он клюнет, наркотик заберут силой, а его самого убьют медленно и мучительно. Так что похоже, трубку вообще включать не следует, нет его в природе, испарился. Вздохнув, Юрий Павлович аккуратно развесил берсеньевские шмотки в шкафу, наркоту убрал подальше и, разложив на столе трофеи, добытые из карманов убитых врагов, принялся их рассматривать.
Так, ключи от входных дверей, пирожидкостной комплекс «удар» – хорошая штука, поэффективней газового ствола, наверное, будет; потертый кожаный лопатник с пятью тысячами зелени. Ребята ему попались непростые, портативный электрошокер в форме пачки «Мальборо» – тоже неплохо. Зажигалка, сигареты, нож-прыгунок с рукояткой в форме женской ноги – занятная вещица, да и движок им можно заглушить в шесть секунд, а это еще что такое?
В руке Савельев держал карточку-заместитель – кусочек плотной бумаги, хорошо знакомый каждому, кто постоянно имеет дело с боевым оружием. Все очень просто: берешь в ружпарке свой табельный ствол, а картонку с личными данными кидаешь на его место в ячейку, и потому в ней пусто никогда не бывает. «Ну и дела». – Ликвидатор вздохнул и сделался мрачным, потому что на карточке-заместителе, изъятой из кармана едва не убившего его амбала, по самому верху было гордо начертано: «МВД РФ», а чуть пониже: «Капитан Коршунов А. С.».
Глава девятнадцатая
«Вот она, жизнь, менты в наркобизнес подались, хотя это не факт, карточка-заместитель может быть и не его. А тогда, спрашивается, какого хрена он ее таскает с собой? – Савельев поднялся из-за стола и, разминая ноги, сделал круг по комнате. – Наверняка ведь было и удостоверение, просто в спешке найти его оказалось не так просто, так что, наверное, читают его теперь крысы в теплоцентре, если не сожрали, конечно». Вернувшись на место и раскрыв водительские корки на имя Коршунова, Юрий Павлович уверился в правоте своих мыслей, хрустнул чьей-то початой упаковкой «Сумамеда» и принялся неторопливо листать записную книжку Берсеньева.
Вся она в основном была посвящена слабому полу: против каждого женского имени был написан телефон, а наряду с размерами груди, талии и бедер его обладательницы обязательно указывался цвет волос и стояла оценка по десятибалльной шкале. Открыв книжонку на букве «К», ликвидатор между Клавой М. и Кариной С. легко отыскал рабочий номер брюнетки Кати Б. с габаритами 90x62x92, оцененной всего в семь условных единиц, и явственно почувствовал, что ему свой бурный роман пора экстренно заканчивать. Телефона на квартире Берсеньева, как известно, не наблюдалось, так что Мишаня-мудак наверняка общался со своими бабами по сотовой связи, где каждый звонок фиксируется в памяти компьютера. И в конце концов обязательно выйдут, не важно кто, бандиты или менты, на Катю, а уж остальное – дело техники.
«Ну и сволочь же ты, Савельев, – в который уже раз за последнее время Юрий Павлович вдруг испытал жесточайший приступ омерзения к своей персоне, – жила себе баба спокойно, нет, обязательно надо было влезть и все испоганить. Эти уроды за свои сто тысяч кому угодно матку готовы вывернуть наружу».
Кипучая натура Юрия Павловича одними мыслями, однако, не ограничилась, и до самого вечера он занимался организационными вопросами. Первым делом надо было разместить зелень с наркотой в заангажированных персональных сейфах. Затем ликвидатор тщательно прокачал возможные варианты развития ситуации. И напоследок, не забывая мудрость древних: хочешь мира, готовься к войне, – привел в идеальное состояние модернизированный браунинг образца 1903 года, перекрещенный стараниями товарища Токарева в пистолет «ТТ».
Наконец Юрий Павлович вспомнил про обед, однако есть в одиночку было скучно. Купив целлофановый пакет побелевшего от маринада полуфабриката, киллер надумал осчастливить свою даму сердца зажаренной на сковородке бастурмой.
Транспорту на улицах было немерено, но, пробиваясь сквозь дорожные заторы, Савельев не переживал – ему хотелось, чтобы к его приезду Катя была уже дома. Однако вскоре выяснилось, что со службы она отпросилась еще с обеда и конечно очень была Савельеву рада, тем более что пожаловал он с мешком, полным свинины.
– У нас сегодня вечером мероприятие. – Катя сама с энтузиазмом принялась жарить мясо. – Люська Балашова сподобилась отметить защиту кандидатской, ну скромно так, на дому, по-стариковски. Ты как?
– Я всегда за приятное общество. – Савельев нетерпеливо наколол на вилку дымящийся кусок свинины, хищно ощерясь, надкусил и, не раздумывая, принялся увлеченно жевать. – Катерина Викторовна, готово.
Быстро разложили по тарелкам вчерашние салаты, водрузили в центр стола сковородку с мясом и наелись так, что захотелось прилечь, однако уже в постели обоим сразу же стало не до сна. Словом, в гости выбрались только в девятом часу. Даже не подозревая об автомобильных наклонностях Савельева, Катя усадила его рядом с собой на «кресло смертника», слегка погрела выстуженный двигатель и лихо покатила по направлению к Неве. Путь им предстоял неблизкий – в Купчино. Двигаясь по городским магистралям сообразно с древним британским принципом «леди вперед», черноволосая водительница вскоре убедилась, что она далеко не в Англии.
На Московском проспекте позади «Жигулей» внезапно ослепительно вспыхнули фары, и тут же, подобно паровозу, заревел могучий гудок «шевроле-блайзера». Однако озверевшая от подобной наглости Катя дорогу уступать и не подумала – проезжая часть свободна, обгоняйте. Когда загорелся красный свет, «джип»-забияка остановился от «пятерки» справа, тонированное стекло на водительской двери опустилось, и гладкобритый рулевой жестом предложил Савельеву сделать то же самое. «Так, начинается». – Вздохнув, Юрий Павлович принялся крутить ручку подъемника и сразу же услышал:
– Эй, фуфел, скажи своей пятицилиндровой, сейчас она у меня отсосет.
– Ась? – Ликвидатор по-дурацки улыбнулся и, показав себе на уши, принялся вылезать из машины. – Простите, я вас не понял, у меня в слуховом проходе пробки.
– Хорошо, что не в заднем, придурок! – Смачно заржав, гладкобритый придвинул харю поближе к окошку, чтобы лучше рассмотреть такого козла рогатого, а ликвидатор коротким движением «от кармана» моментально сломал веселому рулевому челюсть.
Затем он подождал мгновение, пока начала открываться задняя дверь «джипа», и, с силой пнув ее ногой, кому-то раздробил колено. В гневе сокрушив локтем боковое зеркало иномарки, он наконец, угомонившись, вернулся в «Жигули»:
– Поехали, дорогая, уже зеленый.
– Таким, Берсеньев, я тебя еще не видала. – По Катиному лицу снова пробежала тень непонимания, и она как-то странно на Савельева посмотрела. – Чтобы так драться, нужно учиться лет десять.
– Ну что ты, – Савельев деланно рассмеялся, – надо просто чаще видик смотреть, – и, переводя разговор в другое русло, у ближайшего лабаза поинтересовался: – Юбиляра-то как радовать будем?
– Балашовой мужика бы найти по жизни нормального – лучше, пожалуй, подарка не придумать, а вообще-то, мы уже собирали деньги, ну, сладкоежка она, и выпить может. – Все еще пребывавшая в раздумье Катя пожала плечами. Савельев, долго не раздумывая, купил огромный шоколадный торт и снежно-белую пузатую бутыль клубничного «Мисти».
Объехав по кривой фигуру вождя пролетариата с протянутой дланью, машина выкатилась на проспект Славы, стремительно нырнула под Витебский и, повернув направо, остановилась вскоре неподалеку от точечного творения архитектуры – приехали.
Виновница торжества была застенчиво-миловидной девахой, лет около тридцати пяти, с умным голубоглазым взором и, судя по всему, крайне тяжелой женской долей. Кроме нее за миниатюрным праздничным столом располагалось с полдесятка академического вида дам при кавалерах с галстуками, а также счастливая мать и полупьяный отец юбилярши. Веселье уже было в самом разгаре, и гости на опоздавших отреагировали слабо. Один только родитель вновь испеченного кандидата почему-то проникся к Савельеву страшной любовью, – поминутно опираясь животом на скатерть, чтобы чокнуться с ним, он проникновенно бормотал:
– Один только ты здесь с яйцами, остальные с галстуками.
Наконец в первом приближении гости насытились, и над столом повисли речи. В это время у входной двери послышался звонок, и вскоре в комнату пожаловал высокий широкоплечий дядька с букетом белых роз в руках. При виде его юбилярша просияла:
– Спасибо, Игорь Васильевич.
Присутствующие дамы начали тут же незаметно прихорашиваться, а их спутники выгнули грудь колесом и приосанились – для внушительности.
Между тем вновь прибывший приветственно махнул всем рукой, ловко уселся за мгновенно освободившимся кусочком стола и принялся с увлечением есть фаршированную по-еврейски, с морковью и орехами, рыбу-фиш. Его смуглое лицо на восточный манер было скуласто-узкоглазым, мощный же изогнутый нос красноречиво говорил, что без сынов Израиля здесь не обошлось, а острые концы густых, ухоженных усов закручивались кверху, как у легендарного Василия Ивановича. Двигался он по-юношески легко, и во всем его облике ощущалась хорошо контролируемая сила, а вот взгляд гостя светился иронией и немалым жизненным опытом.
На сером фоне малохольных интеллигентов с уже сбившимися набок галстуками усатый мужик Савельеву понравился сразу. Заметив вдобавок ко всему на его руках гипертрофированную надкостницу «набивки», ликвидатор повеселел и спросил:
– Сетокан?
Тот улыбнулся коротко:
– Было дело, – и, взявшись за запотевшую бутылку «Столичной», взглянул на Юрия Павловича вопросительно: – Выпьем водки?
Скоро все общество разбилось на небольшие кружки по интересам. Чокаясь по третьему разу со своим новым знакомым, Савельев сразу же узнал много нового из области синоби-дзюцу, потому как, работая в Японии, доктор наук Игорь Васильевич Чох три года занимался у самого Масааки Хатсуми – тридцать четвертого патриарха школы «искусства терпеливых» Тогакурэ-рю. Как-то незаметно перешли на «ты», а когда к ним подсела раскрасневшаяся от ликера Катя, беседа сама собой коснулась науки исторической, в частности, всего загадочного и необъяснимого в ней.
– Египетские пирамиды – это тьфу. – Доктор наук с сожалением взглянул на пустую бутылку из-под водки и, не забывая себя, налил собеседникам кизлярского «Багратиона». – Взять хотя бы крепость Саксауаман в Перу. Она сложена из гигантских, тщательно подогнанных друг к другу каменных блоков, каждый из которых весит около ста пятидесяти тонн.
Игорь Васильевич выпил, зажевал – ну не лимоном же – кусочком яблока и глянул несколько косившим глазом на Савельева:
– Ты представляешь, Миша, как древние мастера могли доставить такие глыбы за десятки километров, ведь им пришлось преодолевать реки, а потом вдобавок тащить их на гору? Неясно. Однако уже совершенно не укладывается в голове, – доктор наук показал на свой стриженный ежиком, седой на висках череп, – существование города, расположенного в нескольких сотнях метрах над этой крепостью. В гранитных скалах здесь выдолблены гроты, комнаты, туннели. Они образуют целую пещерную систему, причем стены сотен коридоров и помещений отполированы до зеркального блеска. Но ведь, дорогие мои, это гранит, даже при современном развитии техники навряд ли возможно такое.
Пользуясь на мгновение повисшей паузой, Савельев налил всем еще по одной, а Катя посмотрела на своего начальника укоризненно:
– Ну, Игорь Васильевич, зачем египетские пирамиды-то в дерьмо макать?
– Согласен, погорячился. – Доктор наук одобрительно подчиненной подмигнул и потянулся за пирожком с брусникой. – До сих пор они продолжают вызывать удивление. Я уже не говорю о том, что высота пирамиды Хеопса равна одной миллиардной расстояния до солнца, применявшийся при ее строительстве святой локоть составляет одну десятимиллионную часть радиуса Земли, а длина стороны основания, измеренная в этих самых локтях, соответствует числу дней в астрономическом году. Это так же общеизвестно, как и тот факт, что масса саркофага фараона в миллион миллиардов раз меньше массы нашей планеты. Непонятно другое, – Игорь Васильевич прервался на минуту, смачно от пирога откусил и вытер чапаевские усы, – почему в склеенной из картона пирамидке мясо не портится, а часы замедляют свой ход? Отчего это в ней затупленное бритвенное лезвие восстанавливает свои физико-механические параметры, никто не знает? Не так все просто. – Он поставил пустую коньячную бутылку под стол и, соболезнующе посмотрев, как юбилярша пьет с кем-то на брудершафт кофейный ликер, поморщился: – Как она может, все же слипнется. Так вот, все ответы надо искать у древних, только у них. – Он внезапно покосился на савельевский палец и заметил: – Интересная штуковина, откуда она?