Текст книги "Полицейские и провокаторы"

Автор книги: Феликс Лурье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 28 страниц)

Гапон с самого основания «Собрания» полностью не контролировал его действий, и тем более не контролировал их в конце декабря – начале января. Сбылись опасения Трепова и Зубатова: расчет на серую безграмотную рабочую массу, не способную выделить из своей среды революционных лидеров, не оправдался. Они надеялись, что поставленный ими поводырь будет в организации непререкаемым авторитетом. Но в начале XX века столичные рабочие оказались много грамотнее и сознательнее, чем предполагали творцы «полицейского социализма». Среди них нашлись люди, способные определить, кто есть кто, и противостоять лжелидерам. Гапон это начал понимать не сразу. Уже летом 1904 года он оказался зажатым между Департаментом полиции и входившими в состав «Штаба» рабочими, которые в случае неповиновения Гапона могли его вытеснить из «Собрания». Поэтому обещание градоначальнику не выдвигать политических требований никакой силы не имело, Гапона не послушались бы. Закрепившийся за «Собранием» термин «гапоновская организация», следовало бы пересмотреть. Это было рабочее объединение, во главе которого не стояла никакая политическая партия.

«Ближайшие сотрудники Гапона хорошо его понимали,– писал И. Я. Павлов,– считались с его желательными и нежелательными сторонами. До самого 9-го января они не только не доверяли вполне Гапону, но даже самым форменным образом следили за ним и за всеми его действиями. Ему было предложено прекратить сношения с охранкой, он это обещал, но, очевидно, эта операция нелегко ему давалась, так как сношения все же продолжались. Со своею готовностью идти на компромиссы он, вероятно, и там так запутался, что порвать сразу не было возможности» [463]463
  68 Минувшие годы, 1908, № 3. С. 43.


[Закрыть]. Хочу обратить внимание читателя: воспоминания Павлова опубликованы в 1908 году, когда были живы почти все свидетели описываемых событий.

3 января 1905 года бастовал рабочий Петербург. Гапону следовало или бежать от не контролируемого им «Собрания» в лоно Департамента полиции, но там он в таком качестве никому не был нужен (он это отлично понимал), или выйти из-под контроля Департамента полиции, остаться с рабочими и, не сдерживая революционного порыва, возглавить их. Он взвешивал, прикидывал, как бы не прогадать, и выбрал последнее.

Гапон всегда жаждал денег, чинов и почестей, благо народа его не интересовало, о нем он никогда и не пекся. Конечно же, Гапон и после 3 января оставался аморальным тщеславием, никакого перерождения не произошло, он ни на минуту не стал революционером. Самая пристойная из бредовых грез Талона – кресло министра труда в конституционном правительстве. Остальные мечтания выглядели еще менее приличными – царский советчик, «красный» царь... 3 января Гапон еще сопротивлялся, не давал оглашать петицию, не соглашался идти с ней к царю. 4 января Гапон возглавил народное движение.

ПОДГОТОВКА К ШЕСТВИЮ

Следом за Путиловским заводом в забастовку включились другие крупные заводы Петербурга. За три дня общее количество бастующих достигло небывалой цифры– 150 000 человек. Министр внутренних дел князь П. Д. Святополк-Мирский понимал, что уже не контролирует положение в столице. 5 января вечером он записал в дневнике (дневник из соображений конспирации велся в форме дневника его жены [464]464
  69 См.: Ганелин Р. Ш. Указ. соч. С. 215.


[Закрыть]): «Вчера П. [Д. Святополк-Мирский] был у государя, сказал, что ни в коем случае не может оставаться, и доказал государю, что он не бездействовал,, то, что можно, он делал (в пределах закона)» [465]465
  70 Дневник Екатерины Александровны Святополк-Мирской// Исторические записки. 77. М., 1965. С. 271.


[Закрыть]. Император отставку министра внутренних дел не принял.

Напряжение в столице продолжало нарастать. На сходках в отделах «Собрания» Гапон произносил зажигательные речи, смысл которых сводился к тому, что ко Всем они, рабочие, обращались с мольбами об облегчении невыносимого положения трудового народа и никто им помочь не пожелал, осталось одно – идти к царю искать правду. Гапон говорил умело:

«Ну, вот, подам я царю петицию; что я сделаю, если царь примет ее? Тогда я выну белый платок и махну им, это значит, что у нас есть царь. Что должны сделать вы? Вы должны разойтись по своим приходам и тут же выбрать своих представителей в Учредительное собрание. Ну а если... царь не примет петицию... что я тогда сделаю? Тогда я подниму красное знамя, это значит, что у нас нет царя, что мы сами должны добыть свои права» [466]466
  71 Былое, 1924, № 29. С. 4—5.


[Закрыть].

Его слова магически действовали на наивных слушателей, воспринимавших Талона как пророка. Они как клятву скандировали: «Пойдем!», «Не отступим!», «Помрем!», «Стоять до конца друг за друга!»

«В таинственно неясных очертаниях развивавшейся над толпой рясы,– писал эсер П. М. Рутенберг,– в каждом звуке доносившегося хриплого голоса, в каждом слове прочитанных из петиции требований окружавшему очарованному людскому морю казалось, что наступает конец, приближается избавление от чудовищных вековых мучений» [467]467
  72 Былое, 1917, № 2. С. 7.


[Закрыть]. Тут же приступили к «обсуждению» петиции и решили нести ее царю в воскресенье, 9 января.

«Программа пяти», составленная Талоном и одобренная «Тайным комитетом», в январе 1905 года уже не соответствовала сложившейся в Петербурге обстановке. Ее переписали журналист С. Я. Стечкин и неизвестный социал-демократ [468]468
  73 См.: Ганелин Р. Ш. К истории текста петиции 9 января 1905 г.//Вспомогательные исторические дисциплины. XIV. Л., 1983. С. 240, 246.


[Закрыть]. Их труд не удовлетворил Талона, и вечером 7 января вместе с журналистом А. И. Матюшинским он отредактировал ее, придав тексту форму петиции* [469]469
  74 См. там же. С. 248.


[Закрыть]. В ее доработке принял участие эсер П. М. Рутенберг [470]470
  75 См. там же. С. 249.


[Закрыть]. Один из вариантов петиции редактировал историк В. В. Святославский [471]471
  76 См.: Айнзафт С. Указ. соч. С. 133.


[Закрыть]. Приведу окончательный текст петиции:

«Государь!

Мы, рабочие и жители города С.-Петербурга разных сословий, наши жены, дети и беспомощные старцы-родители, пришли к тебе, государь, искать правды и защиты.

Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать.

Мы терпели, но нас толкают все дальше и дальше в омут нищеты, бесправия и невежества, нас душат деспотизм vпроизвол, мы задыхаемся. Нет больше сил, государь! Настал предел терпению. Для нас пришел тот страшный момент, когда лучше смерть, чем продолжение невыносимых мук.

И вот мы бросили работу и заявили нашим хозяевам, что не начнем работать, пока они не исполнят наших требований. Мы немного просили, мы желали того, без чего не жизнь, а каторга, вечная мука.

Первая наша просьба была, чтобы наши хозяева вместе с нами обсудили наши нужды. Но и в этом нам отказали. Нам отказали в праве говорить о наших нуждах, находя, что такого права за нами не признает закон. Незаконными также оказались наши просьбы: уменьшить число рабочих часов до 8-ми в день; установить цену на нашу работу вместе с нами и с нашего согласия, рассматривать наши недоразумения с низшей администрацией заводов; увеличить чернорабочим и женщинам плату за их труд до одного рубля в день; отменить сверхурочные работы; лечить нас внимательно и без оскорблений; устроить мастерские так, чтобы в них можно было работать, а не находить там смерть от страшных сквозняков, дождя и снега, копоти и дыма.

Все оказалось, по мнению наших хозяев и фабрично-заводской администрации, противозаконно, всякая наша просьба – преступление, а наше желание улучшить наше положение – дерзость, оскорбительная для них.

Государь, нас здесь многие тысячи, и все это люди только по виду, только по наружности, в действительности же за нами, равно как и за всем русским народом, не признают ни одного человеческого права, даже права говорить, думать, собираться, обсуждать наши нужды, принимать меры к улучшению нашего положения.

Нас поработили, и поработили под покровительством твоих чиновников, с их помощью, при их содействии. Всякого из нас, кто осмелится поднять голос в защиту интересов рабочего класса и народа, бросают в тюрьму, отправляют в ссылку. Карают, как за преступление, за доброе сердце, за отзывчивую душу. Пожалеть забитого, бесправного, измученного человека – значит совершить тяжкое преступление.

Весь народ, рабочие и крестьяне, отданы на произвол чиновничьего правительства, состоящего из казнокрадов и грабителей, совершенно не только не заботящихся об интересах народа, но попирающих эти интересы. Чиновничье правительство довело страну до полного разорения, навлекло на нее позорную войну и все дальше и дальше ведет Россию к гибели. Мы, рабочие и народ, не имеем никакого голоса в расходовании взимаемых с нас огромных поборов. Мы даже не знаем, куда и на что деньги, собираемые с обнищавшего народа, уходят. Народ лишен возможности выражать свои желания, требования, участвовать в установлении налогов и расходовании их. Рабочие лишены возможности организоваться в союзы для защиты своих интересов.

Государь! Разве это согласие с божескими законами, милостью которых ты царствуешь? Разве можно жить при таких законах? Не лучше умереть ли, умереть всем нам, трудящимся людям всей России? Пусть живут и наслаждаются капиталисты – эксплуататоры рабочего класса и чиновники – казнокрады и грабители русского народа.

Вот что стоит перед нами, государь, и это-то нас и собрало к стенам твоего дворца. Тут мы ищем последнего спасения. Не откажи в помощи твоему народу, выведи его из могилы бесправия, нищеты и невежества, дай ему возможность самому вершить свою судьбу, сбрось с него невыносимый гнет чиновников. Разрушь стену между тобой и твоим народом, и пусть он правит страной вместе с тобой. Ведь ты поставлен на счастье народу, а это счастье чиновники вырывают у нас из рук, к нам оно не доходит, мы получаем только горе и унижение.

Взгляни без гнева, внимательно на наши просьбы, они направлены не ко злу, а к добру, как для нас, так и для тебя, государь. Не дерзость в нас говорит, а сознание необходимости выхода из невыносимого для всех положения. Россия слишком велика, нужды ее слишком многообразны и многочисленны, чтобы одни чиновники могли управлять ею. Необходимо народное представительство, необходимо, чтобы сам народ помогал себе и управлял собою. Ведь ему только известны истинные его нужды. Не отталкивай же его помощь, прими ее, повели немедленно сейчас же призвать представителей земли русской от всех классов, от всех сословий, представителей и от рабочих. Пусть тут будет и капиталист, и рабочий, и чиновник, и священник, и доктор, и учитель – пусть все, кто бы они ни были, изберут своих представителей. Пусть каждый будет равен и свободен в праве избрания, и для этого повели, чтобы выборы в Учредительное собрание происходили при условии всеобщей, тайной и равной подачи голосов.

Это самая главная наша просьба, в ней и на ней зиждется все; это главный и единственный пластырь для наших больных ран, без которого эти раны сильно будут сочиться и поведут нас быстро к смерти.

Но одна мера все же не может залечить всех наших ран. Необходимы еще и другие, и мы прямо и открыто, как отцу, говорим тебе, государь, о них от лица всего трудящегося класса России.

Необходимы:

I. Меры против невежества и бесправия русского народа:

1) немедленное освобождение и возвращение всех пострадавших за политические, религиозные убеждения, за стачки и крестьянские беспорядки;

2) немедленное объявление свободы и неприкосновенности личности, свободы слова, печати, свободы собрания, свободы совести в деле религии;

3) общее и обязательное народное образование на государственный счет;

4) ответственность министров перед народом и гарантия законности правления;

5) равенство перед законом всех без исключения;

6) отделение церкви от государства.

II. Меры против нищеты народной:

1) отмена косвенных налогов и замена их прогрессивным подоходным налогом;

2) отмена выкупных платежей, дешевый кредит и постепенная передача земли народу;

3) исполнение законов военного и морского ведомств должно быть в России, а не за границей;

4) прекращение войны по воле народа.

III. Меры против гнета капитала над трудом:

1) отмена института фабричных инспекторов;

2) учреждение при заводах и фабриках постоянных комиссий выборных рабочих, которые совместно с администрацией разбирали бы все претензии отдельных рабочих. Увольнение рабочего не может состояться иначе, как с постановления этой комиссии;

3) свобода потребительско-производственных и профессиональных союзов – немедленно; _#

4) 8-часовой рабочий день и нормировка сверхурочных работ;

5) свобода борьбы труда с капиталом – немедленно;

6) нормальная рабочая плата – немедленно;

7) непременное участие представителей рабочих классов в выработке законопроекта о государственном страховании рабочих – немедленно.

Вот, государь, наши главные нужды, с которыми мы пришли к тебе. Лишь при удовлетворении их возможно освобождение нашей родины от рабства и нищеты, возможно ее процветание, возможно рабочим организоваться для защиты своих интересов от эксплуатации капиталистов и грабящего и душащего народ чиновничьего правительства.

Повели и поклянись исполнить их, и ты сделаешь Россию и счастливой, и славной, а имя твое запечатлеешь в сердцах наших и наших потомков на вечные времена. А не поверишь, не отзовешься на нашу мольбу,– мы умрем здесь, на этой площади, перед твоим дворцом. Нам некуда дальше идти и незачем. У нас только два пути: или к свободе и счастью, или в могилу... пусть наша жизнь будет жертвой для исстрадавшейся России. Нам не жалко этой жертвы, мы охотно приносим ее!» [472]472
  77 Бухбиндер Н. А. Зубатовщина и рабочее движение в России. М., 1926. С. 55—60.


[Закрыть].

Петиция, опубликованная после 9 января в нескольких газетах и книгах, имеет некоторые непринципиальные разночтения. Данная публикация сделана по тексту, изданному в 1926 году историком революционного движения Н. А. Бухбиндером.

Превосходно скомпонованная и изложенная петиция насыщена политическими требованиями и отражает не взгляды Гапона, а программы революционных партий. При сравнении текстов петиции с письмами и воспоминаниями Гапона возникает сомнение в сколько-нибудь существенном его авторстве: письма скучны и вялы, воспоминания легковесны, безвкусны, плохо изложены, рассуждения и выводы не всегда логичны. Большую часть воспоминаний занимают сюжеты с хвастливым описанием опасных приключений и подвигов автора.

Председатель Выборгского отдела, член «Тайного комитета» Н. М. Варнашев в 1924 году написал воспоминания, в которых сообщил, что петицию, вернее основные ее положения, он впервые услышал от Талона в марте 1904 года. Члены «Тайного комитета» считали ее «программой руководящей группы „Собрания“» («программа пяти»). Далее Варнашев вспоминал:

«6 января к 12 часам дня я уже был у Талона, но петиция еще не была готова. У него я застал Тана (партийная кличка революционера, впоследствии крупного этнографа В. Г. Богораза.– Ф. Л.), Богучарского и еще незнакомого мне интеллигента, который был занят составлением текста петиции.

С Талоном мы вышли в другую комнату, и здесь, взяв меня за рукав, он пониженным голосом, очевидно не желая, чтобы его слышали в соседней комнате, спросил:

– Скажи, как по-твоему, не лучше ли будет, если подавать петицию мы отправимся всем миром? Известим царя и кого следует, что, скажем, в воскресенье соберемся у Зимнего дворца! Что народ хочет его видеть и больше никого! Что ты скажешь?» [473]473
  78 Варнашев Н. М. Указ. соч. С. 203. См.: Минувшие годы, 1908, № 4. С. 90—91.


[Закрыть]

К сожалению, цитируемые воспоминания Варнашева грешат неточностями в изложении событий и датировке, поэтому к ним следует относиться с осторожностью. Известно, например, что промежуточный вариант петиции читали на сходке членов «Собрания» уже 5 января. На другой день утром под ней стояло более семи тысяч подписей. В. Я. Богучарский в редакционных примечаниях к воспоминаниям И. Я. Павлова, опубликованным в журнале «Минувшие годы», писал: «Петиция действительно нуждалась в изменениях, но ввиду того, что под ней уже были собраны подписи рабочих,NN (В. Я. Богучарский.– Ф. Л.)и его товарищи не сочли себя вправе вносить хотя бы и самые малейшие в нее изменения. Поэтому петиция была возвращена Гапону (на Церковную, 6) на следующий день (7 января) к 12 ч. дня в том самом виде, в каком она была получена от Гапона накануне» [474]474
  79 Минувшие годы, 1908, № 4. С. 91—92, примеч. Богучарский не назвал своего имени. Но это становится очевидным из самих примечаний и того обстоятельства, что он был фактическим редактором этого журнала и участником весеннего чтения петиции. Церковная ул. (ныне ул. Блохина), дом, в котором жил Гапон, сгорел в блокаду.


[Закрыть].

7 января утром из Царского Села пришло сообщение, «что по высочайшему повелению Петербург объявляется на военном положении» и, следовательно, высшая власть в столице передается военным [475]475
  80 См.: Красная летопись, 1925, № 1. С. 37—40.


[Закрыть]. Вечером того же дня на совещании у Святополк-Мирского «по этому вопросу были высказаны отрицательные соображения, и предлагавшегося объявления военного положения не последовало» [476]476
  81 Там же. С. 41.


[Закрыть].

8 января утром солдатам Петербургского гарнизона и прибывшему из провинции подкреплению раздали боевые патроны. Об этом стало известно в городе, и жители пришли в беспокойство. Все знали, что готовится мирное шествие. Рабочие хотели идти к царю с одной целью – передать петицию. Но все знали, что боевые патроны предназначены не для забав. Город превратился в военный лагерь, разделенный на восемь частей. Все распоряжения исходили от главнокомандующего Петербургским военным округом вел. кн. Владимира Александровича. Он приказал «стрелять по усмотрению» и поручил руководство действиями командиру Гвардейского корпуса князю С. И. Васильчикову.

В этот день не вышло ни одной газеты, кроме «Ведомостей градоначальства» и «Правительственного вестника». В них появилось следующее объявление:

«Ввиду прекращения работ на многих фабриках и заводах столицы С.-Петербургский градоначальник считает долгом предупредить, что никакие сборища и шествия таковых по улицам не допускаются, что к устранению всякого массового беспорядка будут приняты предписываемые законом решительные м-еры. Так как применение войсковой силы может сопровождаться несчастными случаями, то рабочие и посторонняя публика приглашаются избегать какого бы то ни было участия в многолюдных сборищах на улицах, тем самым ограждая себя от последствий беспорядков» [477]477
  82 Там же. С. 43.


[Закрыть]. Это объявление, напечатанное в виде плакатов, было расклеено на всех видных местах города.

Об угрозе беспорядков 9 января 1905 года, и тем более расстрела, мемуаристы выражают свое мнение по-разному. Точки зрения их прямо противоположны. Одни были уверены, что ни волнений, ни тем более стрельбы не будет, другие, наоборот, понимали, что по ним будут стрелять, но сделать уже ничего не могли.

Правительство, как оно утверждало впоследствии, противилось шествию, опасаясь политических выступлений со стороны революционных партий, не зная или не желая знать, что никаких выступлений, кроме мирной демонстрации, не только не готовилось, но и не замышлялось. Непонятно, почему столь трудно скрываемый факт оказался неизвестным правительству при такой гигантской машине политического сыска. Предположение Лопухина о возможном политическом выступлении революционных партий 9 января следует рассматривать как попытку оправдать действия властей. Могут ли быть оправданы такие ошибочные предположения? Позже высказывались подозрения о сговоре петербургских фабрикантов и военных, решивших таким кроваво-провокаторским способом покончить с ненавистными легальными рабочими организациями. Достоверными подтверждениями этого предположения мы не располагаем.

Днем 8 января у Святополк-Мирского состоялось совещание, на котором присутствовали министры финансов и юстиции, товарищи министров, директор Департамента полиции, столичный градоначальник и жандармские чины. Среди других поднимался вопрос об аресте Гапона, на что Фуллон заявил о невозможности его осуществления, так как Гапона охраняют более двухсот рабочих [478]478
  83 См.: Вопросы истории, 1965, № 8. С. 127; Сверчков Д. Ф. Указ. соч. С. 41—42.


[Закрыть]. В архиве Департамента полиции сохранились документы, подтверждающие это намерение властей. Приведу текст одного из них:

«Препровождая при сем отношение на имя коменданта [Петропавловской] крепости от 8-го сего января за № 181, имею честь просить ваше превосходительство не отказать в распоряжении о личном задержании священника Георгия Гапона и о препровождении его для содержания в С.-Петербургской крепости.

Товарищ министра внутренних дел, заведующий полицией, свиты его величества генерал-майор Рыдзевский.

И. д. директора Зуев» [479]479
  84 Сверчков Д. Ф. Указ. соч. С. 41.


[Закрыть].

8 января Гапон для полиции был недосягаем, он непрерывно менял адреса, его надежно охраняли рабочие [480]480
  85 Красная летопись, 1925, № 1. С. 40—41.


[Закрыть]. Благо, что Гапона не смогли арестовать. Арестованный Гапон оказался бы для правительства страшнее свободного. Рабочие безусловно попытались бы его освободить... Искренне не желая пролития крови и предчувствуя возможное протне»' действие правительства, а быть может, имея надежьые сведения от своих коллег по Департаменту полиции, Гапон направил Николаю II и Святополк-Мирскому следующие письма:

«Государь!

Боюсь, что твои министры не сказали всей правды относительно настоящего положения вещей в столице. Весь народ, веруя в тебя, бесповоротно решил пойти мирно завтра к 2-м часам дня на Дворцовую площадь, чтобы высказать тебе свои нужды. Если ты, колеблясь душой, не явишься перед своим народом, то вера в тебя поколеблется и нравственная связь между тобой и народом твоим порвется, так как неповинная кровь ляжет между тобой и русскими людьми.

Явись же завтра перед своим народом! Будь с мужественной душой! Прими челобитную! Я, как представитель «Собрания рабочих», мои верные соратники-товарищи рабочие гарантируем неприкосновенность твоей личности.

Священник Георгий Гапон» [481]481
  86 Цит. по: Советский музей, 1990, № 4. С. 41; см. так же: Сверчков Д. Ф. Указ. соч. С. 49.


[Закрыть].

«Ваше превосходительство!

Рабочие и жители г. С.-Петербурга различных сословий желают и должны видеть царя 9 января 1905 г. в 2 ч. дня на Дворцовой площади для того, чтобы выразить ему непосредственно свои нужды и нужды всего русского народа. Царю нечего бояться. Я, как представитель «Собрания русских фабрично-заводских рабочих г. С.-Петербурга», и мои сотрудники-товарищи рабочие, даже все так называемые революционные группы различных направлений, гарантируем неприкосновенность его личности. Пусть он выйдет как истинный царь с мужественным сердцем к своему народу и примет из рук в руки нашу петицию. Этого требует благо его, благо обывателей Петербурга и благо нашей Родины.

Иначе может произойти конец той нравственной связи, которая до сих пор существует между русским царем и русским народом. Ваш долг, великий нравственный долг перед царем и всем русским народом немедленно, сегодня же довести до сведения его импе раторского величества как все вышеизложенное, так и прилагаемую здесь нашу петицию.

Скажите царю, что я, рабочие и многие тысячи русского народа мирно, с верой в него решили бесповоротно идти к Зимнему дворцу. Пусть же он с доверием отнесется на деле, а не в манифесте только, к нам.

Копия сего как оправдательный документ нравственного характера снята и будет доведена до сведения всего русского народа.

8 января 1905 года.

Священник Г. Гапон» [482]482
  87 Голос минувшего, 1917. № И —12. С. 17; см. также: Сверчков Д. Ф. Указ. соч. С. 49—50.


[Закрыть].

Необычность формы и содержания этих писем, отправленных священником Петербургской пересыльной тюрьмы Всероссийскому императору и министру внутренних дел, можно объяснить самонадеянностью их автора и страхом перед предстоящими событиями.

Подготовка к шествию завершилась. Окончательный текст петиции был перепечатан на ремингтоне в пятнадцати экземплярах: 11—для отделов «Собрания», один – царю, два – министрам внутренних дел и финансов, один – Гапону. Свой экземпляр Гапон передал Рутенбергу, а он кому-то из английских корреспондентов [483]483
  88 См.: Былое, 1909, № 11-12. С. 35.


[Закрыть]. Царь получил петицию вместе с письмом. Его реакция нам неизвестна. Но после доклада Свя-тополк-Мирского, передавшего петицию, царь записал в дневнике:

«8-го. Был вечером Мирский с докладом. Рабочие ведут себя спокойно, во главе какой-то священник-социалист» [484]484
  89 Вопросы истории, 1965, № 8. С. 129.


[Закрыть].

Министр внутренних дел, вернувшись ночью из Царского Села, сделал в своем дневнике следующую запись, характеризующую петицию:

«Она касается почти исключительно политических вопросов, между прочим, чтобы по воле народа был заключен мир и чтобы церковь была отделена от государства, чтобы был общественный контроль над правительством и т. д.; кончается тем, чтобы государь сделал все это, а не только говорил, чтобы он принял из рук самих рабочих их петицию,—„обещайся и поклянись, а то польется кровь“» [485]485
  90 Святополк-Мирская Е. А. Указ. соч. С. 273. Несмотря на цитируемую запись, 9 января Петербург был фактически на военном положении.


[Закрыть].

В дневниковых записях императора и министра внутренних дел обнаруживается расхождение: 4 января Святополк-Мирский просил царя об отставке, так как утратил контроль над положением в столице, 8 января пытался убедить Николая II, что повода для беспокойств нет.

Расхождения не в дневниковых записях, но в содержании докладов министра, в том, чего он желал добиться. Правду Святополк-Мирский говорил 4 января, а 8 января пытался предотвратить кровопролитие и поэтому просил царя об отмене военного положения в столице [486]486
  91 См.: Святополк-Мирская Е. А. Указ. соч. С. 273.


[Закрыть]. Ему удалось убедить царя в том, чтб в городе восстанавливается порядок. Наш храбрый монарх, передав в Петербурге власть в руки военных и спрятавшись в Царскосельском дворце, поверил своему министру и впал в благодушие, но военного положения не отменил. Его государственный ум не уловил ничего серьезного в надвигавшихся событиях, ничто не склонило его на изменение принятых ранее решений.

Вечером 8 января в редакции газеты «Сын отечества» по инициативе А. М. Горького собрались радикальные литераторы, там же оказался гапоновец Д. В. Кузин, доставивший тексты петиции и письма Гапона Святополк-Мирскому. Все были взволнованы, они еще утром решили послать депутацию к князю П. Д. Святополк-Мирскому, чтобы поручиться за мирный характер предстоящего шествия [487]487
  92 См.: Вопросы истории, 1965, № 8. С. 129.


[Закрыть]. Депутация предполагала просить правительство не стрелять в людей, а вступить в переговоры с представителями «Собрания». На другой день член депутации А. М. Горький писал от имени всех ее участников:

«Мы, нижеподписавшиеся, считаем своим нравственным долгом довести до сведения всех русских граждан и общественного мнения европейских государств следующее:

зная, что 9 января рабочие города Петербурга решили всей массой идти к Зимнему дворцу, для того чтобы, вызвав к себе государя, вручить ему программу общегосударственных реформ,

зная, что рабочие не имеют намерений придать своей мирной манифестации характера революционного, что у них еще сохранилась вера в силу и власть царя и надежда, что он доверчиво примет и выслушает их,

мы, нижеподписавшиеся, 8 января вечером отправились к министру внутренних дел с целью потребовать от него, чтобы он – во избежание кровавых событий – сделал распоряжение не выводить на улицы войска в день 9 января и дал бы рабочим возможность свободно говорить с их царем» [488]488
  93 Горький А. М. Собр. соч. Т. 23. М., 1953. С. 333.


[Закрыть].

В то время как Святополк-Мирского посетила депутация, о намерениях которой министру сообщили еще утром, он находился в Царском Селе с докладом у Николая II.

Не застав Святополк-Мирского, депутация переговорила с ожидавшим ее командиром Отдельного корпуса жандармов, товарищем министра внутренних дел К. Н. Рыдзевским и, ничего не добившись, почти ночью отправилась к председателю Комитета министров С. Ю. Витте. Депутация просила довести до сведения Николая II и министра внутренних дел о мирном Характере шествия рабочих, о необходимости допустить их к царю для передачи петиции. Они просили не Оказывать сопротивления народу увидеть своего государя, не отдавать приказ армии и полиции стрелять й людей. Витте ответил, что Святополк-Мирский и Николай Л располагают более точной информацией о положении дел, чем депутация, а он, председатель Комитета министров, бессилен что-либо сделать. По настоянию депутации Витте звонил Святополк-Мирскому и просил принять их, но министр отказался.

Депутация вернулась ни с чем, а через три дня, в ночь на 11 января, весь ее состав – А. В. Пеше-хонов, Н. Ф. Анненский, И. В, Гессен, В. А. Мяко-тин, В. И. Семевский, А. М. Горький, Е. И. Кедрин и Н. И. Кареев – был препровожден в Петропавловскую крепость, пощадили только старика К. К. Арсеньева, но позже арестовали и его.

КРОВАВОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ

Утром 9 января все одиннадцать отделов «Собрания русских фабрично-заводских рабочих С.-Петербурга» построились в колонны и двинулись к центру СТОЛИЦЫ. Празднично одетые рабочие с женами и детьми во главе каждой колонны несли хоругви, кресты и портреты Николая П. Шествие напоминало крестный ход, люди пели молитвы и здравицы государю императору. Не заметить мирный характер шествия Могли лишь те, кто категорически не желал этого видеть.

Рабочие ремонтно-механической мастерской Путиловского завода, первый слева стоит П. М. Рутенберг, конец 1904 г.

Гапон, отслужив молебен о здравии царя в часовне Путиловского завода, шел во главе Нарвского отдел#. Его неотступно сопровождал начальник инструментальной мастерской Путиловского завода член партии со-циалистов-революционеров П. М. Рутенберг. У Нарв-ских ворот колонна рабочих, вооруженная царскими портретами, наткнулась на засаду. Кавалеристы с шашками наголо во весь опор двинулись на манифестантов и, разрезав колонну вдоль, промчались от головы до хвоста, развернулись и возвратились тем же путем на место. Устрашающий маневр не подействовал – рабочие продолжали движение вперед. Несмотря на очевидность происходившего, люди не верили, что в них будут стрелять.

Но залп раздался. Он прокатился и, замолкая, смешался с предсмертными стонами и проклятиями. Первыми упали те, кто нес хоругви, кресты и императорские портреты, задние, кто пошустрее, побежали к домам, оставшиеся прижались к земле. Стрельба прекратилась. Все, кто мог, поднялись, понимая, что надо спасаться. Тогда грянул второй залп... пауза... третий. Солдаты вели по людям прицельный огонь.

На окровавленном снегу остались кресты, хоругви, портреты и люди. Рутенберг помог Гапону выбраться из груды человеческих тел и укрыться во дворе, забитом людьми^ Раненые и здоровые метались по двору. Глаза людей помутились от страха. Они силились сообразить, что же произошло, за что в них стреляли...

После безрезультатной попытки спрятаться у рабочих за Нарвской заставой Гапон позволил Рутенбергу себя остричь и переодеть. Преобразившийся до неузнаваемости, он легко скрылся от полиции. Между тем колонны рабочих продолжали продвигаться к Зимнему дворцу. Тех, кому удалось прорваться к центру города, войска встречали на Невском, в Александровском саду, на Дворцовой площади. Там орудовала императорская гвардия.

«Я спросил одного придворного,– писал английский корреспондент Диллон,– почему сегодня без соблюдения формальностей убивают безоружных рабочих и студентов? Он ответил: „Потому, что гражданские законы отменены и действуют военные законы. Вас удивляет, что этого никто не знает, и удивление ваше естественно, но в России мы не можем смотреть на вещи, как смотрите на них вы в Англии. Прошлой ночью его величество решил отстранить гражданскую власть и вручить заботу о поддержании общественного порядка в. к. Владимиру, который очень начитан в истории французской революции и не допустит никаких бездумных послаблений. Он не впадает в те ошибки, в которых были повинны многие приближенные Людовика XVI, он не обнаружит слабости. Он считает, что верным средством для исцеления народа от конституционных затей является повешение сотни недовольных в присутствии их товарищей; но до сих пор его не слушали [489]489
  94 Освобождение, 1905, № 64. С. 1.


[Закрыть]» [490]490
  95 См.: Красная летопись, 1922, № 1. С. 58.


[Закрыть]. В Зимнем дворце привыкли считать, что со всеми, кто вне его, можно поступать как с бесправными рабами.