Текст книги "Полицейские и провокаторы"

Автор книги: Феликс Лурье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 28 страниц)

Рачковский образовал прочные связи с западной прессой и через нее влиял на общественное мнение европейских государств. Он установил дружеские отношения с политическими деятелями, депутатами, дельцами. Его особняк в Сен-Клу под Парижем посещали самые высокие персоны административной иерархии европейских правительств. Ему удавалось оказывать ощутимые услуги Министерству внутренних дел Российской империи. Во всех фешенебельных ресторанах Парижа официанты знали «general russo» и уважали за щедрые полицейские чаевые.

Рачковскому удалось подтолкнуть одного из лидеров партии «Народная воля» Л. А. Тихомирова к унизительному вымаливанию прощения у Александра III. Так, 16 ноября 1888 года Рачковский писал директору Департамента полиции П. Н. Дурново: «Наконец, на отпечатание двух протестов против Тихомирова мною дано было из личных средств 300 франков, а на брошюру Тихомирова «Почему я перестал быть революционером» доставлено было моим сотрудником Л. и вручено Тихомирову тоже 300 франков» [243]243
  227 Там же. С. 35.


[Закрыть]. В это время бюджет Заграничной агентуры составлял около девяноста тысяч рублей в год [244]244
  228 См.: Былое, 1918, № 2. С. 79.


[Закрыть].

Одновременно с Рачковским на тех же территориях, где он чувствовал себя уверенным хозяином, действовали агенты наружного и внутреннего наблюдения, подчиненные Особому отделу Департамента полиции и тщательно скрываемые от руководителя заграничной охранки. Быть может, он и знал о существовании соперников...

В первый раз карьера действительного статского советника Рачковского прервалась в 1902 году, когда он написал вдовствующей императрице Марии Федоровне, что ее сын Николай II пригласил в Россию спирита и гипнотизера Филиппа и его влияние на императора может иметь отрицательные последствия. Монарх возмутился наглостью полицейского чиновника, и министр внутренних дел В. К. Плеве отправил талантливого сыщика в отставку.

Место Рачковского получил его злейший враг начальник Особого отдела Департамента полиции Л. А. Ратаев, прибывший в Париж в ноябре 1902 года. Плеве считал Ратаева «слишком светским человеком» для работы в политическом сыске [245]245
  229 См.: Николаевский Б. И. История одного предателя. Нью-Йорк, 1980. С. 79.


[Закрыть].

«По моей долголетней службе,– докладывал 28 января 1903 года Ратаев директору Департамента полиции А. А. Лопухину,– я сразу понял, что способы ведения дела моим предшественником значительно устарели и совершенно не приспособлены к современным требованиям Департамента. Как я уже писал, наиболее слабым пунктом оказалась Швейцария, а между тем я застал момент, когда центр и даже, можно сказать, пульс революционной деятельности перенесены именно туда. На меня сразу посыпались из Департамента запросы по части выяснения различных лиц в Швейцарии, а у меня, кроме чиновника Женевской полиции, под руками не было никого» [246]246
  230 Агафонов В. К. Указ. соч. С. 54.


[Закрыть]. Новый начальник, как водится, осуждал деяния своего предшественника.

Ратаев работал в Департаменте полиции почти с его основания, он участвовал в вербовке Азефа, через его руки прошла вся центральная секретная агентура. Благодаря Азефу Ратаев знал обо всем, что происходило в рядах социалистов-революционеров и других партий, поскольку регулярно проводились совместные конференции революционных и оппозиционных партий. По этой части у Ратаева складывалось все благополучно, и он занялся реорганизацией сыскных групп в Европе. Ему удалось подчинить себе почти все самостоятельные центры русской полиции на Балканах, в Галиции, Силезии, Прусской Познани и Берлине. Зарубежная агентура под управлением Ратаева работала вполне удовлетворительно.

Но вдруг произошли одно за другим убийства всесильного министра внутренних дел Плеве и генерал-губернатора Москвы вел. кн. Сергея Александровича, увольнение директора Департамента полиции Лопухина и последовавшее за ним назначение Рачковского чиновником особых поручений Министерства внутренних дел, а затем вице-директором Департамента полиции по политической части. Все преобразования Ратаева, по мнению Рачковского, сразу оказались вредными и ошибочными, подлежавшими немедленной отмене. Его пребывание на посту руководителя Заграничной агентуры закончилось 1 августа 1905 года увольнением в отставку без объявления причин.

Место Ратаева занял А. М. Гартинг, бывший провокатор, трудившийся с Рачковским еще над созданием Заграничной агентуры, его правая рука и личный друг. Он оказал неоценимую услугу начинающему Рачков-скому постановкой внутреннего наблюдения в Париже и серией наглых провокаций во Франции и Швейцарии. Человек недалекий, уступавший умом и знаниями своим предшественникам, действительный статский советник, кавалер многих российских орденов, кавалер ордена Почетного легиона, Гартинг, наверное, долго бесчинствовал бы в Европе. Но в начале 1909 года В Л. Бурцев, ознакомившись с документами, предоставленными ему бывшим сотрудником Особого отдела Департамента полиции Л. П. Меньшиковым, напечатал во французских газетах статьи с неопровержимыми доказательствами провокаторского прошлого главы российского политического сыска в Европе. Бурцев легко убедил читателей, что эмигрант Гекельман-Ландзен, разоблаченный провокатор, приговоренный в 1890 году французским судом к пяти годам тюремного заключения за подстрекательство, и Гартинг одно лицо.

Социалист Ж. Жорес сделал запрос правительству о существовании русской политической полиции во Франции. Премьер-министру Ж. Клемансо пришлось ответить, что деятельность любой иностранной полиции во Франции будет запрещена немедленно. Заграничной охранке пришлось перейти на нелегальное положение, не могла же она прекратить свое существование, да и правительство Клемансо не желало этого. Ей просто пришлось осторожнее действовать.

После разоблачения Гартинга в Париж поздней осенью 1909 года прибыл статский советник А. А. Красильников. Его приезд Департамент полиции завуалировал официальным поручением Министерства иностранных дел осуществлять связь с местными властями и консульскими чиновниками. Формально Красильников Заграничной агентурой не руководил и сумел вести дело так, чтобы деяния политической полиции не всплыли наружу. Улеглись страсти, о Гартинге и обещании Клемансо перестали вспоминать, но руководителю заграничной охранки приходилось туго – его шантажировали сами агенты. Под угрозой разоблачительного скандала они требовали денежных прибавок. Для их усмирения приходилось прибегать к помощи префекта парижской полиции.

Понимая, что факт существования русской политической полиции во Франции может в любой момент быть предан огласке, Красильников решил замаскировать Заграничную агентуру вывеской «Справочного бюро Биттер-Монен», принадлежавшего французскому гражданину. Агенты наружного и внутреннего наблюдений русского политического сыска формально числились служащими Биттер-Монена, а жалованье им исправно платил Департамент полиции.

«Центр всей организации находился в Париже,– вспоминал известный эсер Е. Е. Колосов (псевдоним – Э. Коляри),– на улице Гренель, при русском посольстве. Однако, наученная горьким опытом, русская тайная полиция не рисковала дело заграничного розыска ставить от своего собственного лица. Правда, она была фактическим хозяином всего дела, она щедро обеспечивала каждого агента и возмещала все его служебные расходы, но от ответственности формальной за всю организацию она уклонялась. Она предоставляла этим детективам называться, как им угодно,– «делегатами», «комиссарами», просто чиновниками,– но только не агентами на русской службе» [247]247
  231 Былое, 1924, No 25. С. 145—146.


[Закрыть]. Колосов вспоминал, как один из «служащих» Биттер-Монена покупал письма эмигрантов у почтовых служащих для перлюстрации [248]248
  232 См. там же. С. 138—141.


[Закрыть]. Камуфляж охранки под фирму Биттер-Монена не уменьшил беспокойства Красильникова. Все недовольные, недобросовестные и ленивые агенты, получив нагоняй от своих фактических хозяев, обращались к эмигранту В. Л. Бурцеву и предлагали купить имевшиеся в их распоряжении документы русского политического сыска, но у него не всегда находились требуемые деньги. Тогда сыщики шли к газетчикам...

Красильников в ожидании новых разоблачений предложил Департаменту полиции отказаться от услуг Биттер-Монена и открыть «частное бюро» во главе со старейшим агентом заграничного сыска, проработавшим в нем тридцать два года, Генрихом Бинтом и старшим агентом Садібденом. Из тридцати восьми сотрудников Биттер-Монена он отобрал для перевода в «частное бюро» четырнадцать лучших филеров. «Частное сыскное бюро» приступило к работе в 1912 году и сразу же столкнулось с неожиданной трудностью – Бурцев, сумевший завербовать нескольких бывших сыщиков, оказался существенной помехой для русской агентуры. «В Париже Бурцев ныне проявляет усиленную деятельность,– писал Красильников в Петербург,– стараясь выслеживать ведущиеся наблюдения и устанавливать наблюдательных агентов, для чего сподвижник его, Леруа, и другие специально обходят улицы кварталов, где проживают эмигранты» [249]249
  233 Агафонов В. К. Указ. соч. С. 119.


[Закрыть]. Бурцев организовал своего рода контрразведку, действовавшую достаточно эффективно. Вместе с Л. П. Меньшиковым и бывшим сотрудником Варшавской охранки М. Е. Бакаем Бурцеву удалось разоблачить Азефа, Гартинга, Жученко и многих других провокаторов. Бурцев представлял ощутимую угрозу для заграничной охранки. Гартинг пытался выдворить его и Бакая из Парижа, Красильников постоянно жаловался в Петербург на свои неудачи из-за стараний Бурцева. Последний глава зарубежной агентуры вздохнул с облегчением лишь осенью 1914 года, когда Бурцев выехал в Россию.

Энергия Красильникова тратилась больше на борьбу с Бурцевым, чем на поиск сведений о русских эмигрантах, число которых постоянно увеличивалось, а искусство их конспирации непрерывйо совершенствовалось. Красильникову было труднее работать, чем его предшественникам, еще и потому, что в его распоряжении не оказалось ни одного крупного провокатора, какими располагали Рачковский, Ратаев и Гартинг, все они были разоблачены Бурцевым и его помощниками.

Для проверки информации, поступавшей от Красильникова, Департамент полиции и Охранные отделения империи регулярно посылали за границу своих секретных сотрудников. Этим занимались Центральный отряд Петербургского охранного отделения [250]250
  234 См.: Шинджикашвили Д., И. Сыскная полиция царской России в период империализма. Омск, 1973. С. 56.


[Закрыть], Московское охранное отделение, Особый отдел Департамента полиции, Дворцовая охрана и другие Охранные отделения. По результатам их деятельности начальник Особого отдела Департамента полиции жандармский генерал А. М. Еремин составлял обширные доклады, многое в которых не совпадало с депешами Красильникова. Лишь после революции выяснилось, что сведения, доставлявшиеся Красильниковым, были точнее.

С началом первой мировой войны по распоряжению Департамента полиции Красильников реорганизовал Заграничную агентуру, направив ее на шпионаж, контрразведку и доставку секретных сведений из европейских стран, отрезанных от России фронтом.

После отречения Николая II от престола Красильников распустил своих сослуживцев, запер и опечатал в присутствии посла в Париже А. П. Извольского помещение в первом этаже русского консульства в Париже, занимаемое Заграничной агентурой. Так завершила она свое существование.

АРХИВЫ, СВИДЕТЕЛИ

В конце февраля – начале марта 1917 года почти одновременно по всей России запылали костры, в которых горели документы Охранных отделений, Жандармских управлений, Департамента полиции и других служб Министерства внутренних дел империи. Пламя поглощало бесценные документы.

В первые дни Февральской революции разъяренные толпы столичных жителей подожгли здание Окружного суда на Литейном проспекте и старой тюрьмы – Литовского замка – у Театральной площади. Они сгорели дотла. Пожары вспыхнули в здании Департамента полиции на Фонтанке у Пантелеймоновского моста и на Мытнинской набережной, там громили и жгли Петроградское охранное отделение. Эти два здания с их содержимым подожгли умышленно. Многие желали истребления архивов Охранного отделения и Особого отдела Департамента полиции, им требовалось забвение прошлого как гарантия будущего существования.

«Правда, кое-где жандармским офицерам удалось уничтожить списки провокаторов,– писал публицист С. Г. Сватиков,– кое-где толпа, подстрекаемая агентами охраны, не понимая смысла происходящего, разгромила Охранные отделения и сожгла их архивы и делопроизводства. Так, например, погибла значительная часть архива Петроградского охранного отделения» [251]251
  235 Сватиков С. Г. Русский политический сыск за границею. Ростов н/Д., 1921. С. 3.


[Закрыть].

Все, кто оставил воспоминания об этих странных пожарах весны 1917 года, считали, что организовали их бывшие охранники.

«Перед зданием Департамента  полиции,– писал известный архивист В. Максаков,– на Фонтанке и на Пантелеймоновской улице день и ночь горели огромные костры из бумаг, документов, дел, фотографических карточек, выброшенных из окон. В самом помещении большинство шкафов было взломано, и книги, дела, отдельные бумаги грудами покрывали полы огромного здания. Некоторые отделы, например VIII делопроизводство, ведавшее делами по борьбе с преступностью, были уничтожены совершенно. Другие значительно пострадали. К счастью, почти не пострадала комната, в которой помещался Особый отдел Департамента полиции. Здесь находились наиболее ценные в историческом отношении материалы. Они сохранились почти полностью» [252]252
  236 Максаков В. Архив революции и внешней политики XIX и XX вв.//Архивное дело, 1927, вып. 13. С. 35.


[Закрыть].

Кто-то сообщил о происходившем на Фонтанке в Пушкинский Дом Академии наук. Непременный секретарь Академии наук академик С. Ф. Ольденбург сумел раздобыть несколько повозок, и экспедиция, состоявшая из П. Е. Щеголева, Б. Л. Модзалевского, tl. А. Котляревского, А. С. Полякова, А. А. Шилова, В. П. Семенникова и других, отправилась на спасение ценнейших архивов [253]253
  237 Измайлов Н. И. Воспоминания о Пушкинском Доме (1918– 1928)//Русская литература, 1981, № 1. С. 91.


[Закрыть]. Все, что удалось спасти, 3 марта погрузили в сани и свезли на Васильевский остров в Академию наук. (Часть спасенных документов погибла в 1918 году при эвакуации архивов в Ярославль.) [254]254
  238 См.: Зайончковский П. А. Кризис самодержавия в конце XIX столетия. М., 1970. С. 25.


[Закрыть]

В Москве 1 марта 1917 года во дворце по Гнездниковскому переулку, 5, запылали костры. Горели документы Охранного отделения. Кто-то носил бумаги в костры, кто-то брал на память папки, фотокарточки, брошюры. «Трудно было понять,– писал Максаков,– кого в этой толпе было больше,– любопытствующих или бывших охранников, стремившихся, пока не поздно, по возможности скрыть в огне костров следы своего участия в охране рухнувшего самодержавного строя. Что в толпе немало было бывших охранников, можно было убедиться из того, что при проверке дел «охранки», в особенности ее так называемого «агентурного отдела», впоследствии выяснилось отсутствие, главным образом, личных дел секретных сотрудников, «агентурных записок» и тому подобных документов, по-видимому, не случайно исчезнувших во время «стихийного» разгрома «охранки» и полицейских участков.

В тот же день группа политических деятелей и историков организовала охрану документов «охранки» и их перевозку на Красную площадь в Московский исторический музей, где для размещения архивных материалов был приспособлен читальный зал музея» [255]255
  239 Максаков В. Указ. соч. С. 29.


[Закрыть].

Много хуже дело обстояло в провинции. Там Охранные отделения жгли одновременно со столичными, в первую очередь уничтожали личные дела секретных сотрудников и нормативные документы, регламентировавшие методы работы политического сыска. Известия о происходивших повсеместно разгромах сыскных учреждений бывшей империи побудили Временное правительство срочно учредить при Министерстве юстиции Комиссию для ликвидации дел политического характера бывшего Департамента полиции. Ее возглавил бывший народоволец В. Л. Бурцев, уделявший Комиссии чрезвычайно мало времени, отчего часть архивов продолжала находиться на попечении их прежних хранителей – чиновников Министерства внутренних дел. Временное правительство «отдало распоряжение об охране полицейских архивов только тогда, когда официальные хранители их покинули свои посты и когда много документов уже было расхищено и уничтожено» [256]256
  240 Tам же С 27


[Закрыть].

Видя, что бурцевская комиссия бездействует, 13 марта 1917 года министр юстиции подписал письмо следующего содержания:

«Сим предлагаю товарищу прокурора Случевскому, П. Е. Щеголеву, В. М. Зензинову, Н. Н. Мясоедову и прапорщику Знаменскому в кратчайший срок рассмотреть документы, захваченные в Департаменте полиции и в других учреждениях, находящихся в моем распоряжении, и о результатах сообщить мне.

Министр юстиции А. Ф. Керенский» [257]257
  241 ИМЛИ, ф. 28, оп. 2, д. 194, л. 1.


[Закрыть].

Бурцевскую комиссию формально ликвидировали 15 июня 1917 года. За пять дней до ее образования Временное правительство сформировало Чрезвычайную следственную комиссию для расследования противозаконных по должности действий бывших министров и прочих высших должностных лиц как гражданских, так военного и морского ведомства [258]258
  242 Первоначально комиссия называлась: Верховная следственная комиссия для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и других должностных лиц (см.: Аврех А. Я. Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства: замысел и исполнение//Исторические записки. 118. М., 1990. С. 72).


[Закрыть]. В ее работе постоянно участвовали: известный московский адвокат Н. К. Муравьев (председатель), сенаторы С. В. Иванов и С. В. Завадский (заместители председателя), главный военный прокурор В. А. Апушкин, прокурор Харьковской судебной палаты Б. Н. Смиттен, прокурор Московского окружного суда Л. П. Олышев, академик С. Ф. Ольденбург, прокурор Виленской судебной палаты А. Ф. Романов, представитель Государственной думы Ф. И. Родичев, от Исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов Н. Д. Соколов и единственный историк П. Е. Щеголев. Главным редактором стенографических отчетов Комиссия пригласила поэта А. А. Блока, ему помогали журналист М. П. Миклашевский и писательница Л. Я. Гуревич, научную редакцию отчетов выполнил профессор Е. В. Тарле.

Чрезвычайную следственную комиссию обслуживало двадцать пять следователей. Они и члены Комиссии допросили пятьдесят девять лиц, в том числе: министров внутренних дел А. А. Макарова, Н. А. Маклакова, А. Д. Протопопова и А. Н. Хвостова, товарищей министра внутренних дел С. П. Белецкого, В. Ф. Джунковского, С. Е. Крыжановского и Н. В. Плеве, министра юстиции И. Г. Щегловитова, крупных чиновников политического сыска С. Е. Виссарионова, А. В. Герасимова, М. С. Комиссарова. Материалы, собранные Комиссией, П. Е. Щеголев обработал, отредактировал и издал в 1924—1927 годах [259]259
  243 См.: Падение царского режима. Т. 1—7. Л., 1924—1927.


[Закрыть]. Свидетельства, полученные Комиссией, в значительной мере заполнили пробелы, образованные из-за уничтожения в первые дни Февральской революции архивных документов бывших учреждений политического сыска и тюрем империи.

Понимая, что архивы подразделений Департамента полиции и Отдельного корпуса жандармов необходимо срочно спасать и приводить в порядок для их использования в борьбе со сторонниками восстановления монархии, Временное правительство решило образовать при Чрезвычайной следственной комиссии Особую комиссию для обследования деятельности бывшего Департамента полиции и подведомственных департаменту учреждений. Председателем Особой комиссии министр юстиции назначил Щеголева. В ее работе кроме председателя принимали участие еще 22 человека.

Проект положения об Особой комиссии написан Щеголевым:

«1. Комиссия для ликвидации дел политического характера бывшего Департамента полиции, образованная постановлением Временного правительства от 10 марта 1917 г., упраздняется.

2. При Министерстве юстиции учреждается Особая комиссия для обследования, согласно указанию Министерства юстиции, деятельности бывшего Департамента полиции и подведомственных департаменту учреждений.

3. Комиссия: а) исследует все дела, имеющие отношения к политическому розыску и сохранившиеся в архиве Департамента полиции и подведомственных ему учреждении; б) входит в сношения с исполнительными комитетами и комиссиями, работающими на местах по данным местных архивов. (...)

4. Архив бывшего Департамента полиции передается в ведение Министерства юстиции, а управление архивом впредь до окончания работы Чрезвычайной следственной комиссии временно возлагается на Особую комиссию (...)» [260]260
  244 ИРЛ И, ф. 627, оп. 3, д. 123, л. 1.


[Закрыть].

Все усилия Особой комиссии Щеголев направил на спасение и сохранение архивов, на их научное описание и изучение.

«С момента упразднения Департамента полиции,– писал ХЦеголев в докладной записке министру юстиции,– на местах осталось множество мелких архивов в подведомственных Департаменту полиции учреждениях (районных Охранных отделениях, Жандармских управлениях и Розыскных пунктах), частью разгромленных и наполовину уничтоженных во время переворота, частью приведенных в некоторый порядок местными силами. Для того чтобы создать архив, который мог бы отразить во всей полноте деятельность бывшего Департамента полиции, необходимо принять экстренные меры к охране и сосредоточению материалов и документов, относящихся к деятельности бывшего Департамента полиции, разбросанных по обширному пространству государственной территории» [261]261
  245 ИРЛИ, ф. 627, оп. 5, д. 70, л. 2-2, об.


[Закрыть].

Задачи, возложенные Министерством, юстиции на Особую комиссию, сформулированы Щеголевым в наказе:

«1. Выяснить наличный состав секретной агентуры при всех учреждениях, занимавшихся политическим розыском с 1905 по 1917 г., и приготовить список секретных сотрудников.

2. Рассмотреть все дела Особого отдела, 6-го делопроизводства и все данные о деяниях криминального характера, совершенных чинами жандармского надзора, сообщить Министерству юстиции.

3. Принять меры путем личных и письменных сношений к выявлению и охране дел и архивов упраздненных ныне учреждений, занимавшихся политическим розыском и подведомственных Департаменту полиции, для передачи при ближайшей возможности в архив Департамента полиции. По выяснении дела представить Министерству юстиции общий отчет о положении всех столичных и провинциальных архивов указанного типа.

4. Составить детальный отчет о положении политического розыска в России с 1905 по 1917 г.» [262]262
  246 ИМЛИ, ф. 28, оп. 2, д. 197, л. 1.


[Закрыть].

Разоренные и частично уничтоженные архивы Департамента полиции привести в порядок было нелегко, а документы срочно требовались для выявления секретных агентов, участвовавших в политическом сыске. Обе комиссии выполнили неоценимую работу. Результатом их деятельности явилось сохранение и публикация некоторых важнейших документов, отображающих историю революционного движения в России. Комиссии работали по заданиям Временного правительства. После Октябрьской революции, как и все учреждения предшествующих режимов, они перестали существовать, о чем 1 ноября 1917 года члены комиссий получили следующее письмо:

«С сего 1 ноября комиссия приступила к ликвидации своей деятельности и в заседании 31 октября вынесла постановление о прекращении занятий сотрудников комиссии.

В связи с этим постановлением Чрезвычайная следственная комиссия постановила сроком окончания порученных вам работ считать 15 сего ноября, после какового числа Комиссия просит– вас не отказать представить взятую вами на себя работу в комиссию для отчета» [263]263
  247 ИМЛИ, ф. 28, оп. 2, д. 195, л. 1.


[Закрыть].

После Февральской революции комиссии для обследования архивов учреждений, подведомственных Министерству внутренних дел, формировались и за пределами бывшей Российской империи. В марте 1917 года в Париже образовался эмигрантский комитет, обратившийся к Временному правительству с просьбой «о допущении представителей комитета в опечатанное помещение Заграничной агентуры для разбора архивов и для выяснения состава секретных сотрудников» [264]264
  248 Агафонов В. К. Указ. соч. С. 5.


[Закрыть]. В начале апреля министр юстиции А. Ф. Керенский и председатель Чрезвычайной следственной комиссии Н. К. Муравьев прислали в Париж телеграммы с просьбой создать специальную комиссию по разбору архива заграничной охранки и отправке его в Россию. Один из членов комиссии В. К. Агафонов вспомнил: «На дверях Заграничной агентуры, помещавшейся в нижнем этаже русского консульства в Париже, мы нашли печати консульства и личную печать заведующего агентурой Красильникова; сняв их и отомкнув двери, находившиеся на запоре, двумя ключами, не без волнения вошли мы в таинственную парижскую «охранку», состоявшую всего из двух относительно небольших комнат... Вот он, центр, откуда невидимая рука направляла свои удары в самое сердце русской политическом эмиграции, здесь плелась паутина, окутывавшая нас и наших товарищей тысячью тонких, но крепких нитей; здесь, думали мы, совершались сатанинские искушения, и слабые или уже развращенные становились окончательными предателями» [265]265
  249 Там же. С. 5—6.


[Закрыть].

Архив заграничной охранки никто не жег, не громил, но и он не целиком перешел к новой власти. Красильников и его помощники, до того как опечатать помещения охранки, часть бумаг изъяли из архива и по требованию комиссии не все возвратили обратно.

Прекратили существование две столичные комиссии (были распущены Комиссия по обеспечению нового строя и Комиссия политических архивов), созданные в Москве в марте 1917 года для спасения и сохранения архивов учреждений бывшего Департамента полиции, перестали действовать различные провинциальные комиссии и Комиссия по разбору архива заграничной охранки.

Архивы Министерства внутренних дел и подведомственных ему учреждений, вернее, то, что от них осталось, оказались в руках новой власти. Первые годы некоторым количеством сохранившихся документов пользовались историки и участники революционного движения. Потом доступ в эти архивы закрыли для всех. Но сразу же после Октябрьской революции многие документы архива бывшего Департамента полиции были опечатаны [266]266
  250 Там же. С. 12.


[Закрыть], и есть основания предполагать, что они не изучены до сих пор.