Текст книги "Карта неба"

Автор книги: Феликс Пальма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 45 страниц)

XXXIX

Но за семьдесят лет до того, как душа Чарльза растворилась в небытии, из небытия же возникла другая душа. И хотя рождение длилось менее секунды, Уэллс почувствовал, как всего его словно бы постепенно восстанавливает невидимая рука: сначала она скрепила разрозненные кости, составившие основу его скелета, присоединив к ним кровеносную систему и гирлянды нервов, а затем распределила по всей длине его костяка внутренние органы, чтобы после этого упаковать все в лоскутья плоти, точно в оберточную бумагу. Последним штрихом стала кожа, и на писателя сразу же резко навалились холод, усталость, тошнота и прочие неприятности, с которыми было издавна знакомо его тело, вернув его к действительности. Он обнаружил, что погружен в грязную и зловонную воду, откуда спустя мгновение был выброшен силой течения и, взлетев в воздух, упал в какую-то тихую заводь.

Поняв, что дальше его никуда не унесет, Уэллс энергично заработал руками и выплыл на поверхность. Отдышавшись, он в растерянности огляделся по сторонам, не понимая, ни где он находится, ни что с ним произошло. Постепенно, по мере того как к нему в полной мере вернулись зрение и рассудок, он пришел к выводу, что был вынесен в Темзу по какой-нибудь боковой канализационной трубе, но, сколько ни разглядывал окрестности, не обнаружил никаких следов своих товарищей. Куда они, к дьяволу, подевались? Он подождал, не приплывут ли они по реке, но было слишком холодно, и у него ужасно кружилась голова. Потом его начало рвать, и он обильно поделился с рекой содержимым своего желудка. Это заставило его отказаться от роли владыки Темзы, и, обессиленный и замерзший, он кое-как доплыл до ближайшего причала и с трудом взобрался на него. Почувствовав под ногами твердую землю, он постарался успокоиться по мере возможности, хотя возможность эта была чересчур мала. Да, он обманул марсиан, но радоваться было рано, поскольку на свободе он, по-видимому, пробудет недолго: в любой момент они могут появиться, чтобы окончательно пленить его и вскрыть его череп, как обещал Посланник.

Тяжело дыша от усталости и возбуждения, он уселся на причале, словно бродяга, и стал рассматривать окрестности, удивляясь, что не замечает ни малейших признаков разрушений, произведенных марсианами. Но отсутствие разрушений было не единственной странностью. Да, он находился в Лондоне, в том не было сомнений, но это был не его Лондон. Большинство зданий были двух– или трехэтажные, а моста Тауэр-бридж он вообще не обнаружил. Нет, мост не был разрушен, но создавалось такое впечатление, что он просто-напросто еще… не построен. Не веря своим глазам, Уэллс убедился в том, что берега Темзы соединяют весьма немногочисленные мосты – Вестминстерский, Ватерлоо и какой-то еще. Новый же лондонский мост только еще строился метрах в тридцати к востоку от прежнего. Уэллс вскочил на ноги и ошеломленно вгляделся в узкую обветшалую конструкцию, ожидавшую сноса, но ею, впрочем, пока пользовались. Более того, Темза, которую бороздили флотилии весельных паромов, несла теперь свои воды мимо усеянных галькой участков, где небольшие прибрежные верфи чередовались с огороженными пространствами, предназначавшимися для частной рыбной ловли, и причалами, за которыми виднелись отдельные богатые особняки. Что за чертовщина? Создавалось впечатление, что все тут словно бы… не достроено.

Писатель долго рассматривал этот незавершенный Лондон, впав в оцепенелое состояние, пока не убедился, что видения не рассеиваются, и это свидетельствует, что они являются продуктом его истощенного разума. И тогда постепенно в памяти вновь возникли последние слова, которыми они обменялись с Клейтоном, правда, на фоне беспорядочных воспоминаний последних часов: отчаянное бегство по подземным туннелям, смерть Гиллиама и Эммы, ужасное падение с высоты… Что ему кричал Клейтон перед тем, как они оба свалились в пустоту? Движимый внезапным и столь же мимолетным предчувствием, Уэллс подошел к мусорной урне и, покопавшись, извлек оттуда газету, чтобы посмотреть, от какого она числа. Оказалось, от 23 сентября 1829 года. Это открытие совсем подкосило его. Он находился в Лондоне 1829 года! В панике он потряс головой, отгоняя наваждение. Еще восемь лет оставалось до того дня, когда умер король Вильгельм IV и архиепископ Кентерберийский прибыл в Кенсингтонский дворец, чтобы сообщить его племяннице Виктории, которой только что исполнилось восемнадцать, что она унаследовала трон самой могущественной державы мира. Бог мой… да ведь он сам появится на свет только через тридцать семь лет! Как такое возможно?..

Он совершил прыжок во времени… Боже, он путешествовал во времени!

Как изобретатель в его романе, но, в отличие от того, ему не пришлось возиться с громоздкой машиной. Похоже, он совершил это, как-то использовав собственный мозг, о такой возможности и твердил ему Клейтон в подвале своего дома всего несколько часов назад… Но на самом деле оставалось еще шестьдесят девять лет до момента, когда агент сделает это удивительное признание, пока марсиане будут разрушать Лондон у них над головой. Только не такой Лондон, а будущий, уже завершенный. И тут, словно робкие блуждающие звездочки, последние слова, которыми они обменялись с Клейтоном, пока он висел в воздухе, удерживаемый здоровой рукой агента, начали бороздить темные закоулки его разума, постепенно высвечивая их. Тогда, со страхом думая о том, как бы не упасть и не оказаться во власти бешеного вихря, неиствовавшего внизу, в нескольких метрах от его ног, Уэллс был не в состоянии прислушаться к агенту, надо это честно признать. Но сейчас он вновь услышал его слова, причем удивительно ясно, как будто Клейтон опять находился рядом и выкрикивал их, стараясь перекричать шум воды, хотя оставалось еще много-много лет до того, как агент родится в этом непостижимом мире, готовый пожертвовать рукой, чтобы только писатель его понял.

– Уэллс! – кричал Клейтон, пока тот судорожно перебирал ногами в воздухе, словно собирался взобраться на ближайшее облако. – Послушайте меня! Решение – в вас! Вы слышите? Решение – в вас!

– Что? – удивленно переспросил он.

– Помните, что сказал Посланник? – продолжал кричать агент, в то время как он в панике почувствовал, что пальцы Клейтона слабеют.

Он попробовал сам уцепиться покрепче, но этому мешало то, что руки были влажные. Тут он услышал голос Чарльза, но не рискнул повернуться к нему из-за ненадежности своего положения. В любом случае его голос прозвучал откуда-то издалека: он все равно не успеет прийти на помощь…

– Клейтон, сделайте что-нибудь! Я сейчас сорвусь! – в страхе крикнул он.

Но агент продолжал упрямо твердить свое.

– Послушайте меня, черт побери, и вы спасете свою жизнь! И жизнь всех нас! – настаивал он. – Посланник признался, что боится вас… Уверен, что это из-за того, о чем я говорил вам тогда в подвале!

– Не дайте мне упасть, Клейтон!

– Вы не понимаете, Уэллс? – продолжал агент. – То, что у вас в голове, и есть решение! Посланник боится вас, потому что предчувствует, что вы единственный можете предотвратить нашествие… помешав ему начаться! Вот что вы должны сделать, Уэллс! Помешать ему, прежде чем оно начнется!

Клейтон уже еле удерживал его. Краем глаза Уэллс заметил приближающегося с другой стороны капитана. Кажется, тот перелез через барьер, но был еще очень далеко.

– Продержитесь еще немного! – На сей раз голос Чарльза прозвучал гораздо ближе.

Да, нужно продержаться. Уэллс постарался отвлечься от шума воды, от пронизывающей тело боли, от грустных мыслей о Джейн, которая неизвестно куда делась, а главное, от истерических криков агента и сосредоточиться исключительно на своих руках, худых, хрупких и бледных руках писателя, чьей естественной средой была клавиатура пишущей машинки, изящное и беззащитное царство ручек, чернильниц и потертых кожаных корешков книг, но сейчас им приходилось выполнять нелепую физическую задачу, к которой они не были приспособлены: как можно крепче ухватиться за руку агента, цепляться за жизнь, держаться…

– Вы должны перенестись во времени, Уэллс! Понимаете? Должны непременно оказаться во времени, предшествующем неизбежному! Постарайтесь вспомнить, что вам снилось на ферме и какие кошмары стали причиной вашего перемещения, свидетелем которого я стал! – вопил Клейтон, покраснев от натуги. – Вспомните… и постарайтесь перенестись еще раз!

Уэллс поднял свое птичье лицо к агенту и на секунду встретился с ним взглядом, успев понять, что сейчас упадет, что Клейтон разожмет свою руку, потому что прочел в глазах агента просьбу простить его.

– Сделайте это! Уверяю, вы сможете это сделать, доверьтесь мне! Вы один можете нас спасти! – крикнул напоследок агент.

Рядом послышался голос Чарльза, и в поле зрения Уэллса даже появилась рука, тянувшаяся к нему.

– Хватайтесь за мою руку, Уэллс!

Но он не успел. Агент, улыбаясь, взглянул на Чарльза, и в это мгновение Уэллс почувствовал, как пальцы Клейтона разжимаются, отпуская его и отправляя в пустоту, навстречу мутным водам. И пока он отчаянно барахтался в воздухе, в его памяти, должно быть, всплыл тот кошмар, а возможно, это произошло позже, когда его кости почувствовали удар о воду и бурлящий поток потащил его в Темзу, или же это случилось на ничейной земле, что расположена между настоящим и прошлым и называется четвертым измерением. Он этого не помнил. Все произошло чересчур сложным, чересчур головокружительным, чересчур… невозможным образом. Но кошмар, преследовавший его на ферме, он помнил. Тот же самый кошмар, который частенько мучил его на протяжении последних лет и в котором он бесконечно долго падал и падал в бездонную пустоту, хотя его не покидало странное ощущение, будто, падая, он не перемещается в пространстве… Это всегда приводило его в замешательство. Но отныне он будет спокоен, подумалось ему, потому что наконец понял, в чем тут дело: его тело перемещалось только во времени. Он падал сквозь время.

Он тряхнул головой и улыбнулся про себя, вспомнив, как не хотел верить, что может путешествовать во времени, хотя Клейтон убеждал, что сам наблюдал, как он переместился на четыре часа по временной шкале. Но теперь ему ничего другого не оставалось, кроме как признать это: он, Герберт Джордж Уэллс, автор «Машины времени», мог перемещаться во временном потоке благодаря приспособлению, которым, по уверению Клейтона, обладает его мозг и на которое ссылался также Посланник. Этот механизм он включает, когда испытывает излишнее напряжение, как это произошло во сне на ферме. Но если в тот раз он переместился на каких-то жалких четыре часа, то теперь, должно быть, надавил на кнопку с исполинской силой, потому что спустился по той же шкале почти на семьдесят лет!

Не веря до конца самому себе, он швырнул газету в урну и неприкаянным призраком принялся бродить по этому незавершенному городу, стараясь примириться с тем, что оказался в прошлом. Он зашагал по Лондону почти без цели, испытывая, очевидно, такое же чарующее изумление, какое в свое время ощутили путешественники во времени, которых Мюррей отправил в 2000 год. Чувствуя странное смятение, граничащее с тревогой, Уэллс оглядывался по сторонам, пораженный, что попал в город, знакомый ему лишь по историческим трудам и газетам прошлого, причем ощущение волшебства усиливалось оттого, что он знал, во что этот город превратится по прошествии лет, в отличие от людей, с которыми он сталкивался на улицах, мощенных, между прочим, брусчаткой из шотландского гранита или терракотовыми плитками, где общественный транспорт был представлен малочисленными омнибусами, которые тянули мулы. Уэллс долго – ему казалось, не один час – бродил по Лондону, не в силах остановиться, отказываясь принять положение вещей. Он знал, что, как только это сделает, испытываемое им беспокойство достигнет своего апогея, превратившись в страх, ибо не забывал, что судьба забросила его в прошлую эпоху, весьма отличавшуюся от той, в которой он жил. Лондон в то время состоял из Сити и еще нескольких районов вроде Пимлико, Мэйфэра, Сохо или Блумсбери, а также Ламбета и Саутуорка на другом берегу реки. Он убедился, что пространства к западу от Гайд-парка и к югу от Воксхолл-гарден почти не застроены. Челси был, по сути, отдельным городком, соединенным со столицей через Кингс-роуд, а к Айлингтону, Финбери-Филдс и Уайтчепелу подступали зеленые поля, доходившие до подножия римской стены. От Найтсбриджа до Пикадилли в глаза бросались приметы не торопившегося исчезнуть сельского Лондона: повсюду виднелись хуторки, огороды, молочные фермы, конюшни, а то и мельницы. Не было ни здания парламента, ни Британского музея, и колонна Нельсона не возвышалась горделиво на Трафальгарской площади, которая представляла собой далекую от благоустройства территорию, занятую королевскими каретными сараями.

Устав от долгой прогулки, Уэллс сел на скамейку и попытался раз и навсегда усвоить: он видит вокруг не декорации, а находится в самом что ни на есть настоящем 1829 году, где время кончается, потому что по другую сторону расстилается глубокая пропасть. Завтра, откуда он прибыл, еще не наступило. Он затерялся в чужой эпохе, где никто из его знакомых еще не родился, и не знал, как ему возвратиться в свое время, если такое вообще возможно. Он перенесся сюда благодаря напряженному состоянию, которое, похоже, было тем самым топливом, что питало непонятную машинку, размещенную в его голове, но не был уверен, что сумеет вызвать его искусственно, прибегнув к самовнушению. К тому же в любом случае он не сумеет избрать пункт своего назначения. Он будет перемещаться вслепую и, быть может, в результате окажется в еще более ранней эпохе, что его особенно страшило, потому что чем глубже погружался бы он в прошлое, тем менее известным оказывался мир, в котором ему пришлось бы жить. Лучше уж переждать здесь, в этой эпохе, надеясь на то, что обязательно должно произойти, только неизвестно, что именно. Но каким образом он наладит здесь свою жизнь? К кому мог бы обратиться за помощью? Он сомневался, что кто-нибудь поверит в его историю, разве что человек широкого ума, возможно, писатель, коллега. Он напряг память, стараясь вспомнить то, что знал о литературной жизни той эпохи. Насколько ему было известно, Байрон умер несколькими годами раньше, Кэрролл еще не появился на свет, Кольридж, вероятно, уже жил в доме доктора Гилмана, лечившего его от пристрастия к опиуму, а молоденький и еще ничего не издавший Чарльз Диккенс только что поступил в юридическую контору, но мечты о карьере писателя уже бродили у него в голове. Да, будущий автор «Оливера Твиста», пожалуй, мог бы помочь… Уэллс глубоко вздохнул, удивившись про себя той быстроте, с какой он решил, что должен жить в этой эпохе.

Немного успокоившись, он задумался над судьбой своих товарищей. Что с ними произошло? Что с Джейн? Наверняка их схватили марсиане. И вдруг он почувствовал себя так, будто бросил их в беде, намеренно предал… Эта мысль повергла его в уныние. Он должен был находиться там, семьюдесятью годами позже, и разделить их страдания и их судьбу.

Какое-то время Уэллс наблюдал за проходившими мимо людьми и чувствовал, как его губы складываются в грустную улыбку. Вся эта публика, сновавшая взад и вперед, была уверена, что своими действиями закладывает фундамент будущего, не ведая, что будущее уже построено и что он, невзрачный человечек, дрожащий от холода на скамейке, явился оттуда. Более того, никому из этих людей не под силу представить себе такое будущее. К счастью, никто из них до него не доживет. Снисходительно поглядывая на прохожих, он вдруг с ужасом вспомнил, что марсиане в течение длительного времени тайно жили среди людей. Когда же они поселились на Земле? По словам Посланника, первые марсиане прибыли на планету в XVI веке. С тех пор они прикидывались людьми, охраняя Землю, дожидаясь прибытия Посланника, чтобы по его сигналу начать завоевание голубой планеты. Возможно, кто-то из этих пешеходов, что вереницей проходят мимо него, марсианин? Разумеется, выяснить это было невозможно, и потому Уэллс, спохватившись, перестал сверлить прохожих подозрительным взглядом. Тут он с горечью вспомнил, что в происшедшем семьдесят лет спустя виноват он, и только он. Если бы он не оживил Посланника своей кровью, его марсианские собратья постепенно вымерли бы один за другим, отравленные земной атмосферой. Однако он это сделал. Или сделает, если учесть, что сейчас 1829 год. Да, Уэллс, который родится в 1866-м, сделает все то, что он уже сделал, одно за другим: напишет то, что написал, испытает те же страдания, полюбит стольких же и тех же женщин, а когда придет пора, окропит своей кровью тело Посланника и тем самым обречет всю планету на вечные муки. Но все это еще не произошло, а следовательно, его можно избежать, подумал он, воодушевившись возможностью исправить свою ошибку. Для чего он должен всего лишь запретить себе посещение Палаты чудес в компании Сервисса – либо отговорить последнего, либо силой заставить его отказаться от своего намерения. Но до этого момента оставалось еще шестьдесят девять лет, и Уэллс, которому сейчас было тридцать два, не надеялся дожить до ста лет, как бы он ни пекся о своем здоровье.

Но в таком случае какой смысл переноситься в прошлое, в этот нелепый 1829 год? Хотя о чем же, черт побери, напоминала ему эта дата? Ответ пришел неожиданно, заставив его вздрогнуть. Уэллс внезапно вспомнил, что Посланник прилетел на Землю в 1830 году. И, как он сам рассказывал, его летательный аппарат потерпел аварию и упал в Антарктиде, что и помешало Посланнику выполнить свою миссию. Уэллс побледнел, голова у него пошла кругом. Похоже, его мозг бессознательно уловил эту конкретную дату, сохранив ее в каком-то темном уголке, и, когда Клейтон закричал ему, что он должен перенестись во время, предшествующее неизбежному, его память изрыгнула именно ее. Стало быть, ему удалось в какой-то мере управлять этим перемещением, коль скоро ошибка составила всего несколько месяцев? Да, именно это, похоже, и произошло: он сам избрал место назначения, хотя и почти неосознанно.

Уэллс встал со скамейки, потрясенный до глубины души. Если все это так, значит, он действительно каким-то образом перенесся сюда не по чистой случайности, а намеренно, чтобы предотвратить вторжение, прежде чем оно начнется, прежде чем Посланник прибудет в Лондон в глыбе льда, а Уэллс, родившийся в 1866 году, вернет его к жизни. Но осуществить это можно было только одним способом: подняться на борт «Аннавана» и убить Посланника. В тетрадях, которые он бегло пролистал во время посещения Палаты чудес, было сказано, что так назывался корабль, обугленный остов которого, окруженный трупами людей, был обнаружен у маленького островка в Антарктиде, неподалеку от летательного аппарата и замороженного тела инопланетянина. Уэллс не знал, что случилось в ходе этой трагической экспедиции, никто этого не знал, но все указывало на то, что без Посланника тут не обошлось. Таким образом, если Уэллс хотел встретиться с ним, то должен был подняться на борт судна, которое отправилось из Нью-Йорка 15 октября 1829 года, то есть через три недели. Да, это наилучший способ исправить свою ошибку и к тому же наиболее реальный, хотя, конечно, и самый опасный. Тут Уэллса посетила робкая мысль забыть о безумном плане и остаться в Лондоне. Здесь он мог начать новую жизнь, пусть даже, как он подозревал, отягченную угрызениями совести и чувством неудовлетворенности, но зато по крайней мере надежную, поскольку он знал, что умрет естественной смертью задолго до вторжения. Это был заманчивый вариант, но он отбросил его, не став даже серьезно рассматривать, ибо в глубине души понимал, что, если этого не сделает, если не возьмет ответственность на себя и не поднимется на этот проклятый корабль, совесть не даст ему начать никакую новую жизнь. Напротив, если он наймется на «Аннаван» и покончит с Посланником, то спасет планету, предотвратив нашествие. Его товарищи справились со своими ролями в этом представлении, и теперь, похоже, все зависело от того, как он справится со своей. «Сделаю это», – решил он. Нужно было спешить, поскольку времени оставалось в обрез: он успевал только сесть на какое-нибудь судно, отправлявшееся в Соединенные Штаты, и по прибытии туда присоединиться к экипажу «Аннавана».

Уэллс принялся нервно пощипывать свои усики жестом, который он подсмотрел у Посланника, и задумчиво устремил взгляд вдаль. Он воображал себе, что его лицо приняло то смиренно-грустное выражение, что свойственно героям, готовым пожертвовать собой на благо человечества, хотя, сказать по чести, в эту минуту он куда больше напоминал человека, с изумлением обнаружившего, что за ночь у него выросли усы. Как бы то ни было, на губах Уэллса заиграла робкая и одновременно довольная улыбка. Он был уверен: Джейн, где бы она ни находилась, будет гордиться тем, что он с великой покорностью принял свою судьбу, и это помогло ему найти в себе если не мужество, в котором он так нуждался, то нечто такое, что позволяет обмануть страх. И, решительно тряхнув головой, писатель твердой походкой направился в порт, чтобы исполнить свой долг. Вернее, чтобы воспользоваться своим даром, тем, что находилось у него в голове и служило не для того, чтобы помидоры в огороде быстрее росли. Нет, как стало окончательно ясно, оно служило совсем для другого.